Каравай

КАРАВАЙ

     Домой в Облиевку Яшка Швидченко приезжал по выходным дням, два раза в месяц. Мать с отцом набивали ему сумки продуктами, давали деньжат, и он опять уезжал в город осваивать профессию механизатора.

     Учился он второй год, а домой все-таки тянуло. Что ни говори - скучал, хотя никому и не признавался. Дома его приезду всегда были рады. Мать старалась накормить Яшку и домашней колбаской, и свежей сметанкой, и омлетом. Сади­лась рядом, смотрела, как сын с удовольствием уплетает при­готовленные ею блюда и, гладя по голове, говорила: «Кушай, сынок, кушай. Ты растешь, тебе полезно. Да и для учебы -чтоб голова соображала».

     -  Угу, - мычал будущий механизатор.
     - А в городе не голодаешь? Хватает наших передач? - допытывалась мать.
     -  Угу, - бурчал Яшка, аппетитно и смачно уминая жареную колбасу.

     Да разве будет он волновать мать и признаваться в том, что продуктов в двух сумках хватает только на один день. Когда он появляется в общежитии «затаренный», почти со всех этажей сбегается молодая «поросль», которой также надо расти и - «чтоб голова соображала». И разметает содержимое сумок за несколько минут, будто налетевший тайфун, не спра­шивая на то разрешения хозяина и абсолютно не волнуясь достается ли что-нибудь ему самому.

     Отец Яшку также прижаливает и не заставляет чистить в коровнике.
     -  Ничего, отдыхай. Еще успеешь науродоваться, - говорит он.

     Любит Яшку и десятилетняя сестренка Танька. Волосы у нее соломенного цвета, заплетенные в тугую косу. Такого же цвета брови и ресницы. И летом, и зимой лицо ее в веснушках. Мать говорит, что Танька - вылитый он в детстве.

     В этом Яшка не сомневается, потому как пацаны в обща­ге дразнят его «рыжим». На что он отвечает: «Не рыжий, а блондин я. Дундуки!»

     Сегодня у Таньки день рождения, и старший брат подарил ей куклу. Танька нарядная: шелковое голубое платье в белый горошек, белые гольфы, красные туфли и красный бант, запле­тенный в косу. Сама, как кукла. Она пристает к Яшке:
     -  А выбражуль в тюрьму не садят?
     - Нет.
     - А если первый сорт?..

     В городе Яшка себя чувствует неуютно и стесненно, но зато в родной Облиевке ему живется хорошо и вольготно. Старается не отставать от моды. Правда, зависит это от того, сколько денег на нее он выклянчит у родителей. Рубашка на нем фланелевая в черно-белую клетку, сверху короткая курт­ка из кожзаменителя. Брюки бледно-голубые. Яшка утверж­дает, что фирменные. О туфлях мы умалчиваем: грязь в селе известная, так стоит ли разоряться на обувь. А если кто из пацанов пытается острить по поводу его наряда, то он броса­ет: «И чё вы понимаете, лохи?»
     Вот такой козырный наш парень Яшка.

     На Танькин день рождения приехала баба Дуся, мать Яшкиного бати. Живет она на соседнем отделении. И в гости приезжает редко, по праздникам. У нее там свое хозяйство. А сегодня она на кухне что-то жарит, парит и печет. Яшка загля­нул на манящий запах.

     - А-а, внучек. Проходь, проходь, мой дорогой. Проголодался уже? На котлетку, перекуси, - защебетала она, бегая от кастрю­ли к сковороде, от сковороды к духовке, переваливаясь с боку на бок, как утка. Голос у нее мягкий и приятный, льется, слов­но топленое масло.
     -  А красавец якый! - восторгается баба Дуся, стряхивая с рук муку. - В нашу породу.
     -  Угу.
     -  Яшка, рубашку заправь.
     -  Ой, ба, - мода такая.
     - Я кому сказала! - и в голосе бабы Дуси слышится, как «топленое масло» застывает. Внук не спорит. Заправился и потянулся за другой котлеткой.
     -  А шо это у тебя штаны полинятые? - поинтересовалась баба Дуся.
     -  «Кардиналы» это фирма такая.
     - Тю-ю... Стильный, значит?
     - Не, крутой я, ба.
     - Че-че? Крутой, как яйцо, что ли? Ой, уморил!

     Яшка помалкивает. Она добрая-добрая, но может и нала­дить из кухни.
     -  А вот шо постригся, так это ты молодец, - оттаивает ее голос. -Батька твой, когда таким, как ты был, космы отращи­вал. Говорил: «Я хиппую, ма» Ой-ой-ой! - понамаялась я с ним. А ты - молодец, - подхваливает внука хлопотливая гостья, про­должая суетиться среди булькающей, шипящей и свистящей посуды.

     -  А как учишься в училище? - продолжает интересоваться она.
     - В лицее я учусь, - не без гордости отвечает Яшка, - теперь лицей называется.
     - Тю-ю... Как у Пушкина, значит? Ой, молодец! А учишься ж как? - хитро сощурила глаза баба Дуся.
     -  Хорошо, - соврал внук, потом подумал и уточнил, - нор­мально я учусь.
    -  Вот и молодец.
     - А раз молодец, купила бы мне мотоцикл, ба?..
     - Да где ж я денег возьму? Пенсия маленькая.
     - А стадо гусей, а кабанчики, а бычок с телкой?
     -  Ишь, как считать научился! У тебя, наверное, по матема­тике «пятерка»?! Вот приезжай на лето, подмогни, а тогда и посчитаем.

     За столом, украшенным букетом полевых цветов, сидели отец в новом костюме, мать с прической, Яшка и именинница Танька с друзьями-малышами. Только баба Дуся еще хлопота­ла вокруг стола.

     Наконец она торжественно внесла огромный круглый пи­рог, ароматно пахнувший ванилью. Поставила в центр стола. Он был светло-коричневый, ажурно переплетенный подрумя­ненной сеточкой из теста и начинённый грушевым вареньем. Не пирог - а произведение искусства.

     Яшка, улыбаясь, достал из коробочки десять свечей и ус­тановил на каравай.
     - Шо такое? - в недоумении посмотрела баба Дуся на внука,
потом на невестку.
     -  Да пусть попробует, - шёпотом попросила мать. Яшка зажег свечи, стал по стойке смирно и запел:
     -  Хеппи бёздэй ту ю! Хеппи бёздэй ту ю... Запнувшись, достал листочек с текстом. -Давайте встанем и... Подпевайте, подпевайте...

     Все рассеянно смотрели на солиста, один отец, как мог, пы­тался поддержать его: «...ё ту, ту ё...»

     Малыши стали выбираться из-за стола. Праздник рушил­ся. Баба Дуся неотрывно смотрела на горящие свечи. Воск, плавясь, стекал на каравай и тонким ручейком бежал по гру­шевой начинке... И вдруг баба Дуся не выдержала.

     -  Будя! - громыхнула она командирским голосом, да так, что погасло сразу несколько свечей. Яшка притих. - Это что ж мы в церкви? Отпеваем кого? Что ж у нас, у русских, песен мало? А на кой ляд свечи? Да сроду у нас, свечей не ставили!

     И баба Дуся одним махом сгребла свечи.
     - А ну-ка, цыплятки, выбираемся из-за стола. Встали вкруг. Танечка - в центр. - Похороводим, - беспрерывно лился ее масляный голос. - Яшка, шагай и ты сюда. А теперь поем нашу.

    Баба Дуся запела, детвора подхватила всем знакомую пе­сенку: «Как на Танечкины именины испекли мы каравай...»

     И началось - визг, смех, веселье! Праздник продолжался.
     Вдоволь наигравшись, детвора уселась за стол. Баба Дуся нарезала каравай и угостила каждого огромным аппетитным куском. Поднесла Яшке:
     -  На, внучек. Не серчай. Скоро лето, так что приезжай.
     - Угу, - кивнул Яшка, жуя пирог и чему-то мечтательно улыбаясь.