Операторам Портальных Полей. Главы 37-39

                37.

        Я не верила, что он исчез насовсем, ведь на постели осталась его гитара. Зубную щетку с мылом и пастой, бритвенный набор еще можно было купить, но гитарой он дорожил, значит вернется.

        Два дня прошли незаметно.
 
        Из клиентов забегАла Мыдыгма, заметно повеселевшая после свидания с сыном и встречи с адвокатом. Мои рекомендации пошли ей на пользу. Всё у неё шло, как надо.

        Вечером я услышала гул автомобиля у калитки. Хлопнула дверца. Голос Антона негромко позвал:

        - Луша, выйди-ка сюда на минуточку!

        Я вышла, в чем была. А была я в старой футболке и черном трико, люди моего поколения в таком на физкультуру ходили. Коленки вытянутые, в мокрой земле. Руки в резиновых перчатках, а выше перчаток – в пыльных разводах. На голове платок, найденный у бабушки в кладовке – на молочно-белом фоне разнокалиберные красные розочки. Такие платки полвека назад носили все российские бабушки. На личико не успела глянуть в зеркало, скорее всего, и оно было в серых разводах, я ж с огорода, я ж не знала, что …

        Впрочем, я забегаю вперёд.

        Я выбежала за ограду, думая, что зачем-то ему понадобилась, ну может, нести надо что-то вдвоём.
 
        Он стоял возле вишнёвой «Вольво». Впереди сидел один из тех троих, что обсуждали моё падение в канаву на обочине. Щуплый, сероглазый, по имени Федя.
 
        Сзади сидели двое, как мне показалось, очень молодых военных в чёрных масках и с автоматами Калашникова в руках наизготовку. Один из них, не выпуская из рук автомата, выскочил, грамотно втолкнул меня в машину, следом на водительское место запрыгнул Антон, и мы рванули с места.

        Всё произошло так быстро, что я не успела опомниться.

        Потом заметила, что дверь осталась не на замке.

        Антон пообещал вернуться не быстро, а очень быстро.

        Страшно мне не было. Мелькнуло ощущение неловкости: ну как, в таком затрапезном виде среди четырёх мужчин. Но сумерки в Колгории спускались быстро, и я успокоилась.

        - Я же говорил, она не испугается, - не поворачиваясь ни к кому лицом, произнес Антон. Я поняла, что это он про меня – Фёдору.

        - Молодца! – похвалил Фёдор не то меня, за то, что я не истеричка, не то Антона, за то, что он нашел меня.

        Мы сворачивали только направо и так часто, что возникало впечатление, будто машина крутится вокруг своей оси. У меня даже немного голова закружилась. Потом резко остановились.

        Полная луна освещала небольшую поляну, похожую на болото. Обломанные деревья, кочки, заросшие длинной травой, какие-то непонятные растения. И - тишина. Я бы даже сказала – мёртвая тишина.

        Антон достал фонарь и направил его вглубь поляны. Фонарь уперся в глыбу мрака.

        - Страшно тебе? – спросил Федор, называя меня без разрешения на ты. Но это прозвучало уютно и благожелательно, будто  мы с ним сто лет знакомы.

        Я пожала плечами.

        - Да нет, не страшно

        - Чего ей бояться, у неё в каждой комнате Петровна висит, я же говорил тебе! Любит она Лукерью Михайловну! – это уже голос Антона.

        Странно, что и смотрящий Юра, и эти называют Ксению Григорьевну Петровной, хотя она Петрова.

        - Короче, Лукерья, слушай сюда! Сейчас возьмешь у меня фонарь и пойдешь прямо. Тут еле заметная тропочка. Дойдешь до сооружения типа трансформаторной будки. Заходи смело. Ну если страшно будет – перекрестишься. В будке найдёшь толстый шнур, воткнутый в розетку. Твоя задача – вытащить шнур из розетки и обратно той же тропочкой вернуться. Всё, давай пошла, время дорого.

        Странно, но обстановка здесь была такая же сумеречная, как в первые дни моего пребывания в деревне. Я приняла из рук Фёдора фонарь, и отправилась, светя себе под ноги. Сделала буквально пять шагов, как вдруг тропка пропала. Я обернулась, чтоб сказать об этом  мужчинам, но к своему удивлению увидела, что мужчины стоят так далеко, будто я ушла от них не менее чем на полкилометра.

        Повернулась, еще раз посветила фонарем, тропки не было. Зато увидела, что стою возле сооружения, напоминающего трансформаторную будку. В свете фонаря внутри «будки» просматривался щит, из которого, поблёскивая искорками, тянулся толстый провод. На долю секунды мне этот провод показался одушевлённым. Впечатление было такое сильное, что, вспомнив наказ Феди, я перекрестилась. Искорки на проводе погасли.
 
        Желая поскорее покончить с этим вопросом и вернуться в свою незапертую избу, положила фонарь на ноги, с усилием потянула провод  -  он не поддавался. Где-то далеко раздавались глухие одиночные выстрелы.

        Я еще раз перекрестилась, потянула провод, он наконец  поддался и вышел из розетки. Положила провод на землю, подняла с ног фонарь, подумала, что долго идти назад. Но до машины и людей были все те же пять шагов.

        Мы сели в машину. Когда начались многоразовые повороты влево, я  уснула. А проснулась у себя на крыльце. В сидячей позе. Рядом разувался Антон.

        - Где мы были? -  спросила я.

        Он выглядел очень уставшим.

        - Давай ужинать и спать. Все разговоры завтра утром. Но на всякий случай, если тебя ночью разбудят и спросят, вали всё на меня. Расскажешь, что я приехал за тобой с двумя автоматчиками, тебя затолкнули в машину, привезли на болото и отправили выдергивать штепсель. Что ты это сделала, потому что ты, как слабая женщина, испугалась четырех мужчин, двое из которых держали наизготовку автоматы Калашникова. Кто бы тебя ни спрашивал – повторяй эту версию. Поняла?

        Я уже ничему не удивлялась. Кивнула, что да, мол, поняла, и пошла умываться, мыть ноги, переодеваться.

        Про курицу Жантая даже не вспомнила. А что ей сделается в холодильнике-то! Она же копчёная!


                38.

        Утро было таким замечательным и радостным, что дыхание перехватывало.

        Выйдя в огород, я начала набирать воду из колодца, каждая мышца – пела! Меня переполняла радость. Я поставила ведро с водой и посмотрела на небо. Нежная синь… как жаль, что мне не дано таланта Тургенева описывать краски неба деревенского утра, только из какой-то молитвы возникло  словосочетание «благорастворение воздУхов», я еще думала, как это? А вот так это!

        А потом возник Антон с полотенцем на плече и тоже замер, глядя в небо.

        - Красиво…, -  прошептала я.

        - Я хотел стать лётчиком. Всегда любил небо. Не получилось. Исключили с третьего курса. Пришлось сменить Ригу на Рязань. Если бы не Федька с Игорем – пропал бы.

        И пошел умываться.

        - А за что тебя исключили? Плохо учился?

        - За поведение, - не оборачиваясь, ответил мой братик. – Влюбился в дочку декана. Луш, извини, тема закрыта. Просто небо сегодня удивительно чистое, в сердце что-то трепыхнулось.

        Наконец-то он оценил курицу домашнего копчения! А когда узнал, что ему разрешено взять её с собой для своих друзей, совершенно растрогался.


                39.

        - Интересное у тебя имя, - протянул он, уминая последний Дилин пирожок (теперь она снабжала меня ими через день).

        «Ты тоже интересный, - подумала я. – Люди обычно в первую секунду знакомства обращают внимание на моё нестандартное имя. А ты будто проснулся только что».
 
        Вслух же рассказала про мамину любовь к творчеству сказочника Бажова, про героев сказки «Синюшкин колодец»:  Илью, чьё имя я бы носила, если б родилась мальчиком, и его мудрую бабку Лукерью, чье имя я имею честь носить.

        - Ты в детстве хотела быть похожей на  бабку Лукерью?

        Я хихикнула.

        - Конечно! С первого по четвертый класс, когда мы жили в деревне, я постоянно подбирала пёрышки за курицами. Помнишь, там есть момент, единственным подарком бабки были три перышка – белое – на светлый день, черное на темную ночь и рыжее – на красное солнышко. Ну и до четвертого класса я таскала в портфеле куриные перья этих цветов. Меня так и прозвали в школе «Лушка-три пёрышка».

        Он как-то странно посмотрел на меня и не улыбнулся. Два раза задумчиво повторил:

        - Лушка-три перышка», значит...

        Потом спросил таким тоном, каким на работе спрашиваю я, когда небрежной интонацией изо всех сил стараюсь замаскировать важность сути спрашиваемого.

        - А еще клички у тебя были?

        - Ну да. После университета я из Лушки-три пёрышка превратилась в Лушку-волкодавку. Здесь стала Донной Мажептилой.
 
        Он явно хотел прокомментировать услышанное, но будто вспомнил что-то. Посмотрел на часы, поинтересовался:

        - Луш, а у тебя тут телевизор или радио есть? Давно новостей не видел, что хоть в России делается…

        Ни телевизора, ни радио не было. Был только ноутбук с выходом в интернет через коннект.

        Пока он пошел на улицу, я открыла новости и остолбенела.

        Вся новостная лента была заполнена комментариями по поводу трагической гибели в автомобильной катастрофе президента Колгории Сабира Имрановича Жанзакова.
 
       Если коротко, то кортеж ехал из столицы в загородную резиденцию. Маршрут стабильный, охрана ничего неожиданного не предвидела. При выезде из города местность становится гористой. На одном из спусков в машину президента на скорости въехала жигули-шестерка, за рулем которой находился 68-летний пенсионер. Удар пришелся на правое переднее колесо президентского лимузина, после чего обе машины перевернулись. Президент погиб, водитель и охранник в тяжелом состоянии госпитализированы.

        Пенсионер, извлеченный из «шестерки, успел рассказать, что ехал к сестре в деревню, что особо за машиной не смотрел, по принципу «завел-поехал». Что когда машина пошла под горку, прямо перед ним выскочили две школьницы, пришлось резко затормозить, тормоза работали. Школьниц удалось объехать, но дорога шла под гору, и он постепенно приближался к главной дороге. Перед выездом на главную дорогу начал тормозить, поставил правую ногу на педаль тормоза, и вдруг с ужасом понял, что нога проваливается и тормозов нет. Ужас этого ощущения, что под ногой пустота, был настолько велик, что у него «парализовало мозги». Машина, набирая скорость, шла к главной дороге под уклон, а тормозов – не было. Как произошло столкновение – объяснить не может. После рассказанного он прожил ещё пару часов. Его сердце не выдержало известия о статусе пострадавшего.

        Я услышала за спиной шаги Антона. Обернулась. Он вытирал руки. Лицо его снова было усталым, как после сегодняшней ночной поездки… ночной поездки… я вспомнила искрящийся толстый черный шнур, похожий на болотную змею, ощущение в руках склизкого холода после соприкосновения с ним…

        - Антон, - тихо спросила я. – Ведь тормоза работали, раз перед школьницами остановился! Почему же они не сработали перед кортежем президента?

        - Судя по всему, в момент первого резкого торможения произошла критическая нагрузка на тормозной шланг, и он лопнул. Под уклон с горы он катился уже без тормозов, набирая скорость. Так бывает, когда годами не следишь за машиной, относишься к ней по принципу «завел-поехал». А ты разве не водишь машину?

        - У меня муж всю жизнь за рулем.

        - Ты замужем…

        - Да. Брак венчанный, - почему-то добавила я.

        Небольшая пауза. Потом Антон медленно подошел ко мне и встал прямо передо мной.

        - Луша! – Антон смотрел мне в глаза. – Если тебя кто-нибудь спросит о сегодняшней ночи, - рассказываешь всё, как есть. Акцентируешь внимание на том, что ты не могла отказаться, поскольку твоего согласия никто не спрашивал.

        Я молчала. Переваривала инфо.

        - Понимаешь, солнышко, никому из нас не дано пройти по этой тропинке. Энергетика  у нас не та. А ты с раннего детства «Луша-три пёрышка». Можешь без ущерба для своей психики работать в этих полях и в светлый день, и в темную ночь.

        Я молчала.

        - Теперь я вижу, что ты легко выдержишь информацию про избушку твою. Сейчас схожу к своим, вечером приду  и продолжим разговор. Если не приду, значит завтра к вечеру буду. Что, курёнка-то можно забирать, не передумала?

        - Конечно, забирай.

        Я встала, чтоб поискать для курицы подходящий полиэтиленовый пакет.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
http://www.proza.ru/2015/03/29/1170