Цветы для Виолетты

      
   Когда старик Шекспир предполагал, что весь мир – театр, а люди – актеры, он и не предполагал, что мир из театрального действа превратится в шоу, у которого появятся опытные продюсеры.
   Шоуманией заразилось все общество. Везде с успехом проходят представления: в больницах, школах, судах и тюрьмах. Врачи показывают нам, что они лечат, полицейские – что борются с преступностью, а преподаватели – с темнотой. И мы оплачиваем эти представления из своего кармана, веруя в серьезность предлагаемого нам виртуального мира. Но вот когда театральные актеры начинают показывать нам, что они играют роли, получается совершенно безумная тавтология, выворачивающая мозги зрителя наизнанку. И это становится, в конце концов, проблемой наполнения театра или кинотеатра зрителями, на самом деле. Предполагается, если зрителя нет в зале, то он сидит у телевизора. И это ошибочное утверждение, потому что на самом деле зрителя уже нет и там.
   Недавно я усмотрел на эту тему студенческую короткометражку «Зритель спит». Два персонажа, психолог и его пациентка, сидя на унитазах, обсуждают вопрос совместного семейного застолья на общей кухне: нужно ли это или это постыдно? Затем выясняется, что артистка забыла текст, и это оказывается неважным, потому что зрителя в зале нет.  И в природе его не существует вообще. Это миф.
  И если бы Ницше работал театральным гардеробщиком, то он ударился бы в пафос, воскликнув: «Зритель мертв!»
  Роль пациентки в короткометражке исполнила студентка, а может уже не студентка, Щепкинского училища Виолетта Давыдовская. Я с ней познакомился совершенно случайно – на фильме «1612. Хроники смутного времени». Она сыграла в этом фильме царевну Ксению Годунову, дочь царя Бориса. А я этот фильм ни с того, ни с сего посмотрел.
   Ну, что можно сказать об этом фильме, если выйти из депрессии от просмотра? Фильм пропитан ярой ненавистью к зрителю и делает все, чтобы зритель, как подвид зеваки простейшего, исчез даже из Красной книги. Но одной ненависти мало, чтобы что-то снять. Нужна хоть какая-то фактура, историческая основа, чтобы произведение вызвало интерес. Авторы фильма берут за основу, разумеется, за деньги и похвалу, весьма странную байку о героическом начале царствования дома Романовых. И далее действуют по Лопе де Вега – «приукрашают сотней врак одну сомнительную правду». Обмолвлюсь сразу: враки серые, неинтересные и дрянные.
   В детстве мне хотелось попробовать взрослого пива. А еще я очень любил коржики. И вот однажды я попал в кафе без пригляда взрослых, где тут же купил и пиво, и коржик. И ничего более невкусного я в жизни больше не пробовал.
   Сочетание советской патриотической пропагандистской утки об освобождении от польского ига с бездарным подражанием голливудскому соловью – это будет похлеще, доложу я вам, чем пиво с коржиком. Это, знаете ли, два рвотных по цене одного. Но поскольку никто с меня денег не взял, то и огорчение мое длилось недолго – «юношеские печали до подушки». Тем более, что вовремя сработал сливной бачок в моем мозгу.
   Это виртуальное устройство я поставил еще много лет назад, когда искусство в стране только начинало распоясываться. И работает оно по принципу обычного туалетного бачка, смывая все увиденное, услышанное и прочитанное, дабы не засорять мозг и не пачкать душу. Последнее десятилетие бачок работает уже в автоматическом режиме, самостоятельно реагируя на финальные титры или закрытие «окна в ю тубе».
   Во время просмотра фильма «1612» бачок порывался прекратить киносеанс еще в начале фильма, а потом и в середине, но я вовремя его останавливал и не пожалел о том. Ведь когда он все-таки сработал и очистил мои мозги от чьих-то авторских видений, а лучше сказать, галлюцинаций, то оказалось, что не все унеслось в канализацию. Кто-то бродил по моим мозгам и с любопытством осматривал их содержимое. И этот кто-то оказался царевной Ксенией Годуновой.
  - Пассажиры, забывшие телку в зале ожидания, вернитесь и заберите, поезд подождет, – закашлялось мое внутреннее радио, но тщетно, в свежевымытых мозгах стояла полная тишина.
Пришлось вернуться в интернет и выяснить, что никакая это не царевна, и уж тем более не Ксения, а артистка московского театра Виолетта Давыдовская. Но каким образом она осталась во мне, когда вся съемочная группа фильма «1612» в полном составе умозрительно отправилась на гастроли по канализации?
  Такое случалось в моей жизни и не однажды. Началось все это еще в детстве, с товарища Сухова из фильма «Белое солнце пустыни». Товарищ Сухов очень долго жил во мне, молча курил, писал письма в деревню и давал мне советы, если у него было хорошее настроение. Захаживал к нему в гости и Черный Абдулла, правда, не курил и не оставался ночевать. Иными словами, кинообразы, созданные артистами правдиво и безукоризненно, подобно гоголевскому Носу, отделялись от своих хозяев, обзаводились «плотью и платьем» и начинали жить своей жизнью в умах и душах зрителей. И это касается не только кино, но и любого вида искусства. У шедевров своя самостоятельная жизнь и своя судьба. С оговоркой, только у шедевров. Медный всадник может затоптать насмерть, но только если он создан Фальконе, а не Церетели. И дело не в фамилии, а в правде, которая намного ценнее и сильнее «личных авторских ощущений».
  У бездарных фальшивок судьба сновидений – они завораживают лишь на мгновение, а потом рассеиваются безвозвратно.
  И образ царевны Ксении, получивший жизнь стараниями Виолетты Давыдовской, не мог бы беспечально бродить по моим внутренностям, будь он лжив либо неполон. Мне пришлось пересмотреть кадры с Давыдовской еще раз. Их оказалось немного, и слов в них было мало и движений. Но, тем не менее, образ возник – неяркий, но четкий, теплый и, что главное, вызывающий сочувствие.
   Знаете ли вы, господа театралы, в чем состоит искусство, скажем, замужества? Искусство замужества состоит не в долгой и счастливой семейной жизни, а в том, чтобы сделать это с полным идиотом и лодырем. Искусство артиста состоит не в том, чтобы создать образ в громком произведении у гениального постановщика – у великого Басова любая Титова сыграет – а в том, чтобы создать этот образ, там, где искусства нет вообще.
   Задача Давыдовской была показать царственную особу в совершенно отчаянном положении. И она показала эту убитую горем женщину, но не на фоне разрушенной Руси, как это предполагалось бы по сценарию, а на более сильном фоне – на фоне деградировавшего русского искусства в исполнении постановщиков фильма. Но насколько выиграл от этого образ Ксении Годуновой! Каким он стал великолепным! Воистину, настоящему артисту любая фанера – кулиса.
  И, чтобы бедной Ксении не было скучно в одиночестве в моем давно уже пустом внутреннем мире, я решил пригласить для нее еще пару подружек, желательно, в исполнении той же актрисы.
   Но, оказалось, что Давыдовскую не так уж часто и снимают. И, действительно, кому нужна еда, когда кругом столько наркотиков! Особенно дешевых «крокодилов», если не наружно, то точно внутренне.
   Разбуженный Гугл долго шарил на своих полках, потом крикнул откуда-то сверху: «Сериал будешь смотреть?»
   Постыдное дело, знаете ли, сериалы смотреть. Унизительное. Как будто у тебя денег нет. Или девушки. Но на что только не пойдешь ради искусства. И я крикнул Гуглу: «Тащи!»
  «Жизнь, которой не было» не смотря на то, что ее не было, оказалась о шестнадцати сериях, то есть, довольно длинной. Но я стал смотреть с момента появления на экране Давыдовской и эта жизнь изрядно сократилась.
  - А не замахнуться ли нам, друзья, на Вильяма нашего Шекспира? – сказал, видимо, сценарист, увидев на столе кем-то забытую книгу. Книга оказалась «Американской трагедией» Теодора Драйзера. Так она, эта книга, и снялась в этом самом фильме, практически нечитанной. Но роковую роль сыграла. Ибо идея фильма  - это американская трагедия на русских просторах. Сразу скажу, что идея мне не понравилась. Ну, судите сами, Драйзер же это вам не породистая корова, которую можно вот просто так привезти из-за океана и заставить жевать наше сено. И не кукуруза, возлюбленная Хрущевым. Это же Драйзер! «Кто ж его посадит? Это же памятник!» - как сказал классик. Но, посадили Драйзера как миленького, несмотря на сопротивление логики и разума.
   Я поясню, почему сопротивление было ожесточенным.
   Дело в том, что Драйзер не зря назвал свою трагедию американской, полагая, что подобное могло произойти только в Америке, где шоу – это смысл жизни. Клайд Гриффитс полюбил Роберту Олден из-за запретов на отношения полов внутренним распорядком фабрики. Распорядок фабрики – это шоу, хотя любовь Роберты была настоящей. Но Клайд презрел эту любовь, потянувшись к богатой жизни, которая, в свою очередь,  опять же шоу и не более того. Избавиться от Роберты он решил так же с помощью шоу, исценировав несчастный случай. Его арест, расследование и суд оказались, по мнению Драйзера, такими же постановочными. И сам смертный приговор был вынесен в результате политических игр и постановок. Ведь много лет спустя после опубликования романа американские юристы пришли к выводу, что Клайда Гриффитса следовало бы оправдать за недоказанностью преступления. Но Гриффитсом пожертвовали в угоду представления. Шоу – вот основа и проблема американского общества, по мнению Драйзера.
   Конечно, учитывая, что все мы, оторвавшись от строительства коммунизма, зашагали к светлому американскому будущему, можно представить себе американские нравы в нашем обществе. Но на сегодняшний день, при всей лживости нашей жизни, нельзя сказать, что она правит умами. Скорее, порождает отчаяние и пьянство, чем верования и надежды.
  К слову, создатели фильма, словно почувствовав неладное, повернули финал в религиозную плоскость, приведя главного героя к нравственному раскаянию, и воспроизведя картинку Рембрандта «Возвращение блудного сына». Таким образом, утерев нос ни в чем неповинному Теодору Драйзеру.
   И в этом бедламе Виолетте Давыдовской пришлось играть роль Роберты Олден, сиречь Натальи Воронцовой. И еще раз доказывать, что руины сценарно-режиссерского сознания для настоящего таланта всего лишь подмостки, а не приговор. Она упорно отказывалась подыгрывать морально-нравственным заблуждениям авторов фильма. И создавала свою, вечную, наполненную одновременно бесконечным счастьем и бесконечным горем юную Роберту Олден, конечно, недалекую и не очень образованную, но такую человечную и такую теплую. Да, она создавала на экране женское счастье вопреки безумным правилам фабрики, вопреки неверности жениха, вопреки сценарию, вопреки кулисью и закулисью, вопреки всему миру. И хоть счастье и не состоялось, как мы все, впрочем, и ожидали, покачивая головами, но состоялся светлый и щедрый образ русской Роберты Олден, способный жить дольше, чем сам фильм, сама киностудия и даже сам интернет. И это и есть искусство артиста, если кто-то не знал или вдруг забыл.
  И я полюбил эту девушку, Роберту, как полюбил еще в детстве, когда не было сериалов, а были просто хорошие книги. А заодно полюбил и Виолетту, благо, это было уже нетрудно. И как всякий влюбленный начал совершать безумства. А именно: я скачал еще один сериал о шестнадцати сериях - «Сестра моя, любовь». Но, поскольку мне уже не 17, и бессонные ночи не для меня, то я смотрел лишь на Виолетту, безбожно пропуская остальное. Про что был сериал, я не знаю. Как ее звали в этот раз, я даже не вникал. Я просто получал удовольствие от отлично сделанного законченного женского образа. Правда, недолго, роль оказалась маленькой.
  - Не бывает маленьких ролей, - утешал старик Станиславский своих актеров. Бывают длинные фильмы, мол. И маленькая зарплата.
А ведь вру, не утешал, а вразумлял. Я ведь и сам это понял, глядя на Давыдовскую.
  В советское время снимались, так называемые, мастера эпизода – Савелий Крамаров, Бронислав Брондуков. А когда они ушли, оказалось, что фильмы-то были про их персонажей. И главные кадры, длящиеся лишь несколько секунд, были с их участием, а остальные актеры лишь заполняли длинные паузы между этими кадрами. Не бывает маленьких ролей, как и маленьких ингридиентов в волшебном составе. Щепотка соли решает судьбу супа – съедят ли его или выльют. И мастерский эпизод может спасти безнадежный фильм.
- Да что он носится с этой Давыдовской?!! – возмутится объективный читатель, - у нас таких актерок пруд пруди!
  Это у вас, господа, таких актерок много. А у меня одна – Виолетта Давыдовская. Еще вчера ее не было в моей жизни, впрочем, как и всего постсоветского киноискусства, а сегодня она уже есть. И я знаю, что если хоть одна звездочка зажжется на темном и мутном небосводе, то небо, возможно, скоро станет ясным. И есть смысл дожидаться рассвета.