Скала мечтаний

    Солнечные ранние лучи, косо ложились багровым оттенком на дикое, пышно цветущее дерево, наливая его плоды, таинственным, оживляющим светом. Утреннее благоухание и свежесть, разбавлялись еле заметным, тонким ароматом прекрасного древа, и пробивались в комнату, через приоткрытое, громоздкое и неуклюжее окно. Небольшая, деревянная, темнистая комната, возвращала к жизни, после крепкого сна.

    Вчера, поздним вечером, уже устроившись в кровати, Эрнест, провёл, казалось, долгие часы в тяжёлых раздумьях и скитаниях по своим внутренним крупным и неизведанным чертам, но ночь, в сопровождение физической измотаностью, своей чарующей и изящной рукой, скрыла на время своего прихода, все опасения и трудные, безответные мысли. В том же состоянии он и проснулся, под пеленой легкого забвения.. И сейчас, периодически просыпаясь и снова проваливаясь в дремоту, наслаждался медленно потягивающимся, откуда-то из-за дома, рассветом. Наконец, его побеспокоил басовитый голос, сонно, но уверенно шагающий за дверью.

-Эрнест! Просыпайся, ты знаешь какой сегодня день -  живо произнес мужской голос.

    Не хотелось откликаться... да и не нужно было, шаги уже давно где-то стихли. Но от неизбежно наступившего дня, все-таки, никуда не денется. Не желая вспоминать о своей неприязни, Эрнест, юноша 16 лет отроду, хорошо сложенный, с густыми каштановыми вьющимися, но короткими волосами, поначалу лишь сладко тянулся, а затем, словно дальнее эхо, слова протяжно, с запозданием, долетели до его сознания. Это было словно.. последняя, вечерняя гармонь, которая выдавив из себя завершающие звуки, столь однозначно смолкает. И чем дальше, тем холоднее. Он глубоко вдохнул и содрогнулся в тот самый момент, когда слова, сказанные его старшим братом, наконец отвернули его от пути к приятному, тихому деньку, наполненному  умиротворением, в своих некоторых, дальних закромах, и нудно перевернули на путь семейной суеты. Да, теперь весь день, ему придётся провести в подготовке дома, и встрече гостей.

-Уже встаю... - протянул он себе под нос.

    Поднявшись на ноги, в чем был, он коротко размялся, оделся по проще и снова прилег на кровать. Прохлада, стоящая в комнате, всюду кроме уютного места под одеялом, бодрила, как глоток воды из колодца, или омовение... Во второй раз, его разбудил стук в дверь. И как вовремя. Эрнест, через силу встал, и слегка покачиваясь, неуверенно дошёл до окна и открыл его настежь. Оно непослушно скрипнуло обратно.

   "Днем, будет жарко". И день был бы таким же жарким, но куда более приятным, если бы ему не пришлось сутки напролет помогать по дому, а потом ещё и за полночь сидеть с гостями. Но что теперь? Эрнест, выходя из двери наткнулся на младшую сестру, что беззаботно увлеклась приготовлениями. Встретив маму и вторую младшую сестру, более взрослую, юноша, взял у входной двери полотенце, которое заранее приготовил, и вышел на улицу. Все вокруг ему напоминало сонный, нераскрывшийся бутон, который ещё не выпил скопившиеся на нем прозрачные капли росы. Он же, в это время, был только наблюдателем, отнюдь, не частью цветка.

    Дом его семьи располагался на краю поселка.. или городка, местные всегда отзывались о своем поселении по разному. Единственное что было видно из окна напротив его кровати, это широкий луг и большой холм, перед которым, словно осмелев, к ним вышло на встречу, из редеющего леса, одно, единственное деревце, и остановилось на краю луга, что бы давать его сестрам убежище в жаркий день, или отличное место для игр. Обогнув дом , он отправился к колодцу.

    Ледяная вода. И сразу ещё раз, и ещё. Закаленное тело уже привыкло к этой грубой процедуре.

    Ещё с пол минуты стоя на пустынной дороге, среди тихих, обагренных домов, его глаза держались закрытыми. В конце-концов он шелохнулся и начал активно растираться.

    Только когда голова просохла, он открыл глаза и взял курс обратно домой.

    Время летело быстро. Оно склонялось к главному часу, к моменту появления гостей.

    Некоторые из них могут опоздать, но это даже приветствуется, ведь матери и отцу трудно за раз принять всех и со всеми успеть обменяться любезностями. Но, в прочем, разговоры на потом. Проводятся последние приготовления.

        Серебряный , семейный сервиз, что доставался исключительно на самые важные, праздничные дни, уже был расставлен, и лишний раз, выборочно, натирались ножи, вилки, тарелки и причудливые сосуды для питья, младшей дочерью Изабеллой. Ринита, та что постарше, поддерживала с мамой огонь на кухне и приготавливала сладкую подливку к мясу, которое употребляют здесь, как деликатес.

    Старшего брата, ранее, отправили к местному виноделу, Георгию. К нему, по праздникам, обращались все, кто хотел увидеть на своем столе горные, столовые вина, горячительные и прочие напитки. Георгий, наследственно перенял умение и тонкости их приготовления и хранения. Их да, свойства были особенными. Безупречными. Их вкус действительно отличался  от всего того, что ты пробовал ранее, но сразу же приедались тебе, как родные.

    Этот человек был высок, сед, и без одного глаза. Ещё в раннем детстве он свалился с дерева и поранился о ветку. Но даже так, это ему не мешало тягаться с другими жителями, в стрельбе из лука.

    И вот, брат, должен был вскоре вернуться с большими кувшинами, аккуратно уложенными в плетеную корзину, за спиной и обмотанными соломой для надежности. Что кувшины, что напитки, да и сама корзина - весили не мало. Но он знал главное: "Тише едешь, дальше будешь".

-Да, давай-ка ещё немного - кряхтя и пыхая, прохрипел отец. Обеими руками он принимал на себя здоровую, дубовую тумбу, что они пообещали отдать в этот раз одному из родственников.

-Послушай, пап, я хотел бы сегодня... эмм.. ну, лечь пораньше - Эрнест стоял в набитом сухой соломой чердаке, где было довольно темно и жарко. Жарко...

-Эрнест! О-оп..! - отец принял наконец тумбу, медленно опустил её на две жесткие палки, обмотанные на верхних краях тряпками, и как можно аккуратнее опрокинул все это дело на ещё один стог сена рядом с ним. Ни царапины - ...Почему ты так не любишь наши семейные собрания? Да, ты даже со своими сверстниками не гуляешь.
Тебе, не нравятся компании?

-Мне не нравится твой дядя - Эрнест сидел в окне чердака, свесив обе ноги. Ему всегда казалось что вид от сюда на просторы, куда интереснее. У него был повод не смотреть отцу в глаза.

-И позволь узнать чем же?

-Я его не понимаю - оба застыли - ..а гуляю я с кем хочется, ты просто не замечаешь. Вон, у мамы спроси! - улыбнулся он, зная, что мама скорее всего что ни будь придумает на этот счет.
-Ну ладно, ясно-ясно... но сегодня уж потерпи - наказал отец, и массивной рукой махнул к себе - все, давай-ка.. слезай, дел невпроворот.

    Роскошный стол накрыт настолько хорошо, насколько это было возможно в столь незаурядном краю:

-Мне у вас всегда нравится! Честное слово.. Так гостей, никто у нас не встречает. Говорю вам! - прогремел дядя Август - и я говорю так совсем не потому что вы сегодня жалует моей дочке дубовую мебель!

    Все расхохотались.

-Полно тебе, Август, шутить! Всех заморишь, до инструментов не доберемся - на секунду мужчина вспомнил о сыне, но обратился к нему с просьбой - Эрнест, пожалуйста, принеси ещё кувшин.

-И смотри не бодяжь! - снова сострил дядя - Ага! Я вижу как ты косо смотришь на вина!

    Пожилой брат матери отца Эрнеста, был громким человеком, и его голос мог заставить содрогнуться многих, даже тех кто знает его долгие годы. Порой можно недоумевать, как можно полюбить такого человека? Но к счастью, чувства строят мост куда прочнее мировоззрения.

    Всякий раз, дядя Август пробовал подцепить человека, но отнюдь не по злому.
Он любил, и считал правильным лицезрение собственного недуга. Возможно он считал что это наиболее скорый путь к выздоровлению. "Врага нужно знать в лицо"? Такт он иногда выражался.

    После трапезы,  сёстры, и девушка, также пришедшая на семейный ужин, убрали все лишнее со стола, а братья, по одному, вынесли инструменты. Спустя паузу, напоминающую скромный антракт, раздалась красивая, горная музыка. Легкие заполнялись воздухом и выдавали раз за разом длинные ноты и красивые тексты. Сильный голос Августа, басовый -отца Эрнеста, тонкий, но звонкий лепет пташки Изабеллы, и пение юной девушки. Братья, один за скрипкой, другой за обтянутыми кожей ручными старинными барабанами. Прочие слушали, и любовались. Лицезрели одно из чудес этой долгой и одновременно короткой жизни. Ринита, танцевала с подругой, надев красивые черные платья с развешанными монетами по краям и цветной вышивкой. В руках у девочек, переливались темные платки, схожие по фасону с их платьями-платками.

    Намного позже, уже после плясок и песен, после долгих разговоров, Эрнест, заметил очередной скрип двери. Она захлопнулась. Он не успел взглянуть на небо, через приоткрытую дверь, и перевел взгляд на окно. Было темно. Выйдя на улицу, и встав недалеко от парочки, ведущей беседу, он глубоко вдохнул мрачно-синий
вечерний воздух.

     Его любимое дерево, будет цвести ещё неделю.

     На израненном листвой и верхушками гор горизонте, бледнела и не заметно сужалась последняя размытая полоса. Где то там, заходит солнце. Оно движется, и движется без устали, постоянно полыхая.

     Эрнеста о чем то спросили и затянули в разговор, обернув его мгновенно в противоположную пучину... Такая внезапность бывает неприятна для одной твоей стороны, но приятна другой.

    К ним, словно бабочка, незаметно подлетела Ринита. Когда все вернулись в дом, Эрнест расслышал как дедушка заканчивает одну из своих охотничьих историй. Кажется ту, где  порох в его ружье отсырел и на него ночью набросился какой-то там зверь. "Да, тогда я был молод и могуч" вспоминал он каждый раз. Он был достаточно смирным, а близко посаженные и необычно узкие глаза, в тени, давали иллюзию, будто он все время спит. Дядя Август все время шутил над ним по этому поводу, и толкая слегка в плече, поговаривал: "Не спи старый ворчун, а то надолго уснешь!". На что дед подергивал нижней губой, поднимал слегка подбородок и смотрел на того узкими глазенками и затем улыбался. Это давало его лицу хоть какое-то оживление, после монотонного молчания. И действительно, за его глазами и седой щетиной, казалось, стояла целая вечность.

    Не смотря на все, Эрнест решил что с него хватит, и с прежними, утренними мыслями, отправился в свою комнату.

    Кто-то, кто жил недалеко, отправился домой, остальные, как обычно, остались до утра. Спали конечно не все, ведь ночь - чарующее время.

    У Эрнеста в комнате сегодня ночевал старший брат, разместившись на полу. Эрнест и сам уже лег спать, и заснул, но вот, сон его, словно от самого крепкого и глубокого, начинал редеть и медленно рассеиваться, по неведомой причине. Ему во мраке и без сознании, вдруг, за мерещились краски и цвета. Легкие, ненавязчивые, среди темноты, пронизывающие её и затем утопающие в ней же. Начинаясь с углубления, медленного погружения куда-то, как чернила скользящая в воде, они всплывали на поверхность и касались его, обращаясь шепотом или странными, мелодичными созвучиями. Это было чувство. Чувство что передается каждому человеку, его сердцем, внутренним "Я", каждому по своему и в разное время. Это было то, что мы не замечаем. Но ведь если мы чего то не замечаем, это не означает, что этого "чего-то", в нас нет?

     Голоса и краски говорили ему, в тот момент пока он спал, что он сметен. Его разрозненный дух, мышлением и взглядами, желанием и зовом изнутри, взывал о помощи. И сон был тому прямым текстом. Стоит только прислушаться к себе. Но  что же, заставлять жить себя по другому? Не хочется верить что легкий путь неверный. Казалось бы какая разница, делать что либо так или немного иначе? "О-о-о, дорогой Эрнест, разница колоссальная" сказал пещерный, первобытный голос. "Все всё знают! Советы всегда умные, но бесполезные! Не применимые. Как ты будешь их использовать, если их изрек не ты ?! Ведь слово - есть эквивалент твоего внутреннего "Я", не больше и не меньше! И ты говоришь иное потому что в тебе все иначе! Хочешь помочь? Помочь?! Тебя спрашивают! Уухх..."

    Эрнест вскочил с кровати, и вытер лоб. Тяжело дыша он единственным что сейчас ему поддавалось, взглядом, что то обвел в темноте.
Вскоре он снова лег и перевернулся. Юноша не ожидал что в нем есть что то, столь сильно противоположное, не мог поверить, что это именно он ответил призрачному голосу, самому себе, так грубо. Так желчно и злобно для него?... Слишком. Эрнест обычно терпим, если можно так выразиться, и не слышит ни одного голоса, ни другого... только их невнятный шопот среди будней.

    Он лежал, но сон ушел, куда-то испарился. Словно его кто-то отнял и унес так далеко, что теперь ты даже не представляешь, где начать искать. И все это невозможно терпеть. Кто то, глубоко в доме, вел беседу, но до комнаты доносилось только тихое невнятное шипение. В темном углу, на аккуратно подбитом сеном матрасе, спал брат. Его сон, в отличие, был крепким и спокойным. Эрнест сел, и вгляделся в лицо. Столь родной человек - одна душа. И как порой таким странным, чуждым и непонятным кажется его существование? И не ясно, так и есть, или это всего лишь игры разума? Ведь немного раньше, когда они оба были, ещё моложе, они с Эрнестом здорово дружили и ладили. Так было с самого начала и до сиих пор. До последнего года, в котором все изменилось, и словно у каждого, была уже своя, расхожая жизнь. Интересно, замечает ли Он это?
Полуоткрытые, проницательные глаза сомкнулись. Это выглядело так, словно он услышал мысли своего младшего брата и показал, что это все не столь важно. "Времена меняются", и время снова чувствовать, должно быть, тоже когда ни будь, снова придет...

    Кто знал, что этот взгляд, был обычным ночным явлением? Брат и сам не узнает, что когда-то, где то ночью, открывал глаза.

    Эрнест встал, и как можно тише направился по коридору. Скрип раздавался слабый, и никто не заметит этого, не скажет ни слова, ни возникнет ничего противостоящего тебе, но юноша был весь в странном смятении. Он был напряжен как никогда, и это вызывало ещё большую томливость.
Это правда, ночью, все выходит наружу. Ночью, свет озаряет другую сторону человека, которую он сам, обычно, не замечает.

    Забытый всеми лунатик, прошел гостиную, со столом и камином, где разговаривали два человека. Дед, и одноглазый Георгий, который заглянул, за своими кувшинами (конечно, скорее всего, кувшины, это только предлог, что бы придти в гости). Мужчина скромно разделывал разогретое им же мясо, с позволения хозяина дома, а дедушка вел с ним диалог, в котором Георгий, скорее выступал как ученик, нежели как собеседник.

    Голос старца был все таким же тихим. А вот виноделу, приходилось старательно глушить свой, но при этом отнюдь не жертвуя словами во имя тишины.

    Сидящих слегка озаряло пламя из камина, и у обоих под рукой, среди теней, стояли пара стаканов с водой, и разломленный на ломти хлеб. Эрнест не сразу разглядел их из-за лучины, что стояла на ближнем к нему крае стола.

-Доброй ночи - приветственно и одновременно вопросительно пожал плечами Георгий. Он несомненно был удивлен. Каштановые волосы на его лице, сейчас казались черными-черными, как чернила в трогательном, своей горечью письме.

    Старый дед, повел нижней губой, покосился, и улыбнулся, в след мальчику. Его лик был затуманен тенью.

    Вся эта скрытность, абсолютно простых людей, одурманивающей размытостью огня, и его тенью, погружала тебя в лихую тайну и уводила на секундочку прочь от всего.

    Наконец-то свежий воздух. Эрнест ещё в дверном проеме начал одевать толстую телогрейку, которую схватил на выходе. Теплая обувь... теперь можно и прогуляться, раз бессонница в самом разгаре.
Не долго думая Эрнест отправился прямо за цветущее дерево, в лес, где таится и нежится, словно в гнезде, ночная тьма. Блики одинокой, надкусанной луны.
Каждый раз, из пепла дня, ночь раскалывается в небе, вылупляется на свет средь земных просторов, расползается меж холмов и поселков, и когда приходит час, учится летать. И каждый раз заново. И с первого раза, с первого взмаха своих застилающих небо крыльев, она вечно, с удачей, куда-то улетает, оставляя после себя ярко желтое яйцо, которое так же, лишь кажется беспомощным.

    Шаг за шагом, обходя корни деревьев и кусты, хруст первых опавших листьев доносился все чаще. Было больше невыносимо терпеть себя, и что бы развеять грузные мысли о всем, столь неважном, Эрнест начал бежать. Сперва, он рванул, как только мог, отталкиваясь руками о стволы, но вскоре приутих, так как чувствовал, желание бежать не пропадет, а из сил он выбьется в два счета.

    В итоге, он выбрался из леса на колосистые травы, и перебрался через обрезающий полянку, худенький ручей. Перебираясь через поток, он задержался на секунду, что бы насладится спокойным и одновременно полным жизни мгновением. Запястья ласкала  дикая зелень,  деревья бормотали как живые, а ручей, напомнил ему танец черного платья, на котором поблескивали ребра старинных монет.

    "Метал... он лишь для красоты. Никто его не создавал, и никому он не нужен. А коли, нужен, возьми немного, и хватит. Земля никогда с нами не делилась, и никогда не жадничала, и у неё всегда все получается хорошо и столь красиво. Так и ты, делай, только в достаток".

-От наших слез течет в дали река,
От наших теплых слов, придет весна...
И где то дома вспыхнет яркий огонек,
Там за столом, он мне родной, домой завет..

И косы бросит через лес тропа!
По ней шагает наша смелая нога!
Мы в Обе стороны идем к себе домой:
Один в ночи, другой с большой семьей...


    Прикрывая рукой рот от холодного воздуха, пел Эрнэст.

    Шелест травы напомнил Эрнэсту огромный, музыкальный инструмент. Тут конечно, сложность уже другого уровня. У человека не такие нежные и всеобъемлющие пальцы, как у ветра. Руки человека предназначены для другого. Им нужно сеять, черпать, капать, строить и лишь иногда творить. Хотя по сути, всё что исходит от твоих пальцев - и есть творение. И если честно, то если то, что ты делаешь, не берет начало в твоей душе, то "мелодия", получается так, словно твои уши обросли мхом. Твои мысли заняты другим, и все получается не мелодично и не ритмично, а ноты, вместо того что бы сложиться в хоровод симфонии, уныло соскакивают со своего места в овраг безграмотности.

    Пробираясь по кочкам и через приставучие ветки, юноша двигался по редеющему лесу куда то на верх. Запутываясь в широких кустах и перескакивая корни, он взбирался на холм, который являлся подножьем скалы, что скрылась где-то далеко слева, за потихоньку разгоняющейся тучей листьев.  Эрнест взял вправо, и в вскоре вышел на протоптанную худющую тропинку. Она извивалась меж камней и деревьев, обходя их по возможности по короче, но путь, казалось, теперь лишь удлинился скатываясь то чуть в низ, то задираясь сильно в верх.
Наконец, холм начал опускаться перед глазами. Он на последнем дыхании поднял мальчика, и тот, не торопясь, в бушующей мельнице событий, оказался наконец на вершине.

    Прямо из под ног, раскатываясь дальше в долину, блестели серпы серебристо-белого цвета, и волны темно-изумрудного. Те серпы - лунный свет, который подыгрывал зелени, отражаясь морской пеной.

    Где то в дали, по краям, черные от ночного налета деревья, отталкивали от себя всяческого путника. Ветер завывал в ушах и гонял перед глазами тонкие облака. Даже мощные, крупные, налитые влагой тучи поддавались ему словно клочья стриженного пуха.

    Юноша поднял шерстяной воротник. Развязав длинный пояс, свою любимую тряпку, которой он вечно подпоясывался, Эрнэст порвал её вдоль на две неравные части, и большую, намотал себе на голову, что бы скрыться от бушующего ветра. Здесь в долине, нет никаких преград, и потому простудиться ничего не стоит. Но все таки, здесь прекрасно... В небе сияют сотни звезд, а луна, своим светом, скрыла те огоньки, что теснились вокруг неё в более темные ночи.

    Пустынная равнина казалось играла со всем, что ей попадалось под руку. Её вой, летающий вокруг как пьяный, шатал все свое окружение из стороны в сторону, и не один шаг его не был уверенным и твердым. 

    На пути Эрнеста, располагалось лезвие копья. Темного и могущественного. Острие горы напротив, которое разрезало даль на две части. Хотя, тоже самое острие, далекое, но в тоже время самое близкое из пиков гор, что возвышались напротив, налито белой кромкой. Словно на вершине его росло бесчисленное количество хрупких подснежников, что ровным слоем закрывали избитый камень. Дальше в дали, менее различимые и более низкие, несли свой дозор и другие горбатые хребты.

    Тут Эрнеста схватили за плече, и надавили. Мальчик почувствовал, как на него кто то оперся:

-Ты что, с ума сошел?

    Он обернулся и тут же, ему сунули под нос огромный кулак. Эрнест отвернул руку одноглазого.

-Дядя Георг! - раздались слова. Они заставили лицо мужчины осунуться от неожиданности и в одно короткое мгновение, сменить "гнев" на "милость". Выпустив из ноздрей тяжелый клуб пара, который выпускает дикий конь, знаток в своем непостижимом деле, на закате своей красы, до слуха мужчины донеслась глупость - Я хочу взобраться на эту гору! - и юноша указал ему на широкое острие, впереди, поднимающееся из неоткуда.

    Образ винодела начал молодеть, и сравниваясь по возрасту с Эрнестом, расплылся в милой улыбке.

    Прежде чем сумрачная иллюзия развеялась, Эрнест заметил за его мерцающим, добродушным оскалом, маленький тусклый огонек. Это не был просвет между стволов или верхушек деревьев, от дальних звезд или домашних очагов. Казалось что-то мелькнуло прямо перед его глазами.

    Мальчик услышал вой.