Тебя вообще лучше не находить

Тебя вообще лучше не находить

А по пятницам Крот терял память.
Д. трясла его за плечи, хватала за лапы и дергала за пальцы, а он только подслеповато щурился и все повторял – у меня, говорит, теперь амнезия и спутанное сознание, поэтому, говорит, у меня может быть нарушена координация движений, и еще я теперь все забываю. – И меня? - спрашивает Д., но Крот уже спешит вниз по веревочной лестнице – прежде почти все время он проводил в деревянном домике на высоком дереве, чтобы никто его не нашел – кто станет искать крота на дереве? Д. часто забиралась туда по веревочной лестнице – такие еще бывают на кораблях, они тогда прислонялись спинами к стволу дерева, болтали ногами и хохотали, а теперь вот Крот спешил вниз.
- Вспомни меня! Вспоминай же! – кричит ему вслед Д. и не успевает догнать – Крот уже на земле, достает из внутреннего кармана часы, бормочет «Опаздываю! Опаздываю!» (а он всюду всегда приходил прежде вовремя и даже заранее) и начинает разгребать широкими лапами землю, рыть самую глубокую в мире нору – как будто бы в Нью-Йорк. На самом деле Крот просто закопал где-то внизу целую корзинку творожных шариков в сахарной пудре, но так как у него теперь была амнезия, он никак не мог вспомнить, где именно оставил их, и уж тем более забыл, что шарики ему давно надоели, а от сахарной пудры щеки шли красным и суставы немного крутило, как сейчас, когда он, выворачивая запястья и загибая ногти, копал, и копал, и снова.
Прежде, когда они подолгу просиживали на дереве, Д. много рассказывала Кроту про Нью-Йорк, особенно про то, что там безвременье. Так и говорит - раньше хотела уехать в Нью-Йорк, потому что там нет времени, одно только пространство, а тут ты появился – и не уехала, потому что рядом с тобой, говорит, тоже времени нет, но и пространства нет, значит ты как Нью-Йорк, только лучше. Потом Крот доставал из сундуков, которые принес с собой, карты и они вместе искали Нью-Йорк, и придумывали, что там их ждет Дядюшка Жорж, внук ветерана гражданской войны – он воевал за янки, и если Крот однажды решится спуститься с дерева, он обязательно выроет самую глубокую в мире нору – до Нью-Йорка, чтобы встретиться с Жоржем.
Крот тогда еще не щурился: он носил большие квадратные очки, и Д. запрещала ему их снимать - ей казалось, что без очков Крот увидит, насколько он лучше Нью-Йорка. А еще Д. думала, что случись с очками что-нибудь – и произойдет страшное, такое, как стон земли или даже страшнее.
Больше всего Д. не любила засыпать - каждый вечер ей приходилось спускаться вниз по веревочной лестнице и идти домой, к своей клумбе из пионов и гиацинтов – вдруг что за ночь Крот куда-нибудь исчезнет или разобьет очки?
- Ты ведь не уйдешь отсюда никуда, правда? – спрашивала Д. всякий раз вечером, потому что очень боялась, что проснется, поднимется по веревочной, как на корабле, лестнице на дерево – а Крота нет, и что же ей тогда делать?
- Никуда я не уйду, - говорил Крот и стучал лапкой в грудь - это означало, что он обещает, и что «честно-честно». – Честно-честно, - повторял Крот. – Потому что я тоже не хочу, чтобы ты уходила из своей пионовой клумбы, ты только не теряйся – хорошо?
Д. тоже стучала кулачком в грудь (честно-честно!) и целовала крота на прощание в мягкую щеку, а иначе не смела - боялась задеть большие квадратные очки, а однажды утром, в пятницу, крот потерял память. Когда Д. взобралась по лестнице, он уже деловито повязывал галстук, а еще подслеповато щурился, и все повторял, что у него – амнезия, спутанное сознание и творожные шарики.
- А очки я разбил, - говорит и поправляет на носу аккуратное пенсне с овальными стеклышками.
- А как же Нью-Йорк? И дядюшка Жорж, внук ветерана гражданской войны? – кричала ему в след Д., и бросала в спину бумажные самолетики (Вена - Нью-Йорк, JFK, каждое утро, Airbus), и если бы крот развернул хоть один из них, он вспомнил бы про дерево (клен с сиропом), про Д. и про корабли, связанные друг с другом веревочными лестницами, и про жену Жоржа, Катарину, которая готовила потрясающие блинчики на молоке, и они собирались привезти ей целый глиняный кувшин кленового сиропа! Но самолеты разбивались на подлете, плюхались за землю клочками исписанной с двух сторон бумаги, потому что крот был русский империалист, и никакие американские самолеты его не брали.
Потом Д. долго бежала вслед за Кротом, надев сразу три пары железных сапог, пока не поняла, что топчется сапогами по своей клумбе с пионами и гиацинтами, и вот уже почти все и вытоптала. «Куда ты бежишь, дурочка?» – спрашивали ее, а она на ходу – «за кротом! за кротом!», что на ее родном языке слышалось как «за краты! за краты!». – «У него же лапы огромные, он же тебя ненароком задушит!» – «И хорошо».
К возвращению Крота Д. все подготовила: она подписала каждый предмет в его деревянном домике, чтобы, просыпаясь, он вспоминал: это – «фарфоровая чашка», здесь – «игрушки», в этой огромной коробке – «карты», и себя тоже подписала – «Д» (хотела написать «твоя Д.», но смутилась). Подписала сначала карандашом, но он быстро стерся, потом - оранжевым фломастером, потом нацарапала на руке – «Д.», чтобы надпись никогда уже не исчезла, а Крот никогда ее не забыл. «Я больше не забуду», - обещал Крот, к котором память понемногу начинала возвращаться, и бил себя лапкой в грудь (два раза) – это означало «обещаю». Они даже попытались склеить его старые очки, но несколько осколков потерялись в суматохе. «Еще найдутся!» - обещал Крот, и обнимал Д. за плечи, потому что всякий раз, как речь заходила об очках, она начинала плакать – ну, дура.
Чтобы Крот больше не забывал ее, Д. начала каждый день оставлять в его карманах записки, а Крот оставлял записки в ее карманах и иногда в капюшоне. Они писали друг другу про лошадей и маленькую деревянную церковь (кажется, под Витебском), про развалины в Риме и про то, что больше уже никогда-никогда друг друга не забудут, и даже в шахматы играли – тоже записками (D1-D3), но в пятницу Крот снова потерял память. Д. плакала и снова трясла Крота за плечи, а он вновь подслеповато щурился и повязывал галстук бабочкой, и снова бежал вниз, чтобы вырыть в земле глубокую яму, спрятаться в ней и чихать от сахарной пудры.
- Я не буду ждать тебя под этим деревом, ясно тебе? Если ты не вернешься, я улечу в Нью-Йорк без тебя, ясно тебе? Я буду там пить нектар, раскачиваться на гиацинтах и болтать ножками, меня ласточка ждет, я с ней улечу! – кричала Д. ему в след.
- Ну куда ты улетишь? - засмеялся Крот и добавил – ха-ха.
Д. вернулась на свою вытоптанную уже клубу и уснула, кажется, на две недели, потому что спать было совсем не больно, а когда проснулась, крот уже пилил дерево.
- Ты что это? Ты зачем это? – закричала на него Д., и попыталась оттянуть Крота, но он упирался и продолжал пилить.
- Ты думаешь, мне не жалко дерева? Мне жалко, но что же делать, что делать, теперь я должен жить в норе, не знаю, почему, просто так вышло. Но ты не думай, я тебя не забуду, мы обязательно встретимся, я буду иногда выбираться из норы и мы снова будем разглядывать карты Нью-Йорка, и я буду толкать тебя в бок, и еще что-нибудь, - говорит крот, и стучит в грудь три раза – это значит «клянусь».
Д. просидела у пня тридцать дней и три ночи, а потом надела железные сапоги и принялась ходить вокруг дерева. А потом ей сказали, что если сделать миллион кротов из бумаги, то крот вспомнит, что она ждет его под деревом, и обязательно придет, и она складывала бумагу в кротов, она сложила в кротов все что можно было и что нельзя было - тоже сложила.
Однажды вечером мимо дерева пробежала собака. Д. показалось, что это огромный пятнистый дог, она закричала собаке - "Вергилий, Вергилий!" и побежала следом, вниз с холма, и чем ближе становилась собака, тем большей она казалась, пока не превратилась в огромного лохматого черного пса. Д. оглянулась и увидела, что стоит на берегу ледяного озера, а Вергилий остановился поодаль. Д. поначалу испугалась, но все же спустилась к озеру и набрала оттуда льдинок (хоть делать это было решительно запрещено!) и на обратном пути постоянно останавливалась и раскладывала льдинки на земле, а потом начала вглядываться в них, как в бинокль, потому что льдинки из ледяного озера Коцит оказались недостающими кусочками разбитых квадратных очков Крота. Она прикладывала льдинку к глазу и смотрела через нее туда, где исчез Крот, и видела там много мечей (десять), и думала, что Крот скоро должен вспомнить ее, ведь он трижды стукнул лапкой в грудь (клянусь!) - но он все не приходил.
А потом наступила пятница, и Д. потеряла память - у нее теперь была амнезия и спутанное сознание. И тогда Д. растоптала льдинки каблучком туфельки, выбросила осколки обратно в ледяное озеро, а после вернулась и засыпала пень от дерева, чтобы никто его больше не нашел, потому что тебя, наверное, вообще лучше не находить.