Овца в волчьей шкуре

Тимка - любимец, о котором написали все и всё. Умничка. Образцовый литературный герой. Любимое имя сотен писателей. Почти Пашка. А-то и Володя где-то.
Вдруг взял, и совершил глупость.

Влюбился. Да как! С хренком за щеками, натертым на закуску для горькой. С терзанием организма диетой. Со слезами: «Мне это не надо» на глазах.
И зачем только?

Но, история не знает черных пятен. В ней все белые, прочитаны кем надо, и когда надо. Поэтому, зачем это историю скрывать, если автор – хозяин любых букв, и волен положить их на страницу как угодно. Чтоб объяснить, зачем любимец Тимка так глупо поступил.

Съев в советской провинциальной школьной столовой сырник вилкой и ножом, Тимка в восемь лет превратился в «капиталистического эстета». Мало того, что об этом поступке прознала директор школы, его с упоением рассказали старшеклассникам. Даже соседних с Тимкиной школ.

Первый раз эстета били долго. В толпе то и время раздавалось: «Сука императилистическая!», «Американинцев прихвостень» и даже обидное: «Ах, ты еще и не куришь! Может, и не пьешь тоже!?».

Когда синяки зажили, Тимку побили снова. С той же вводной, но из соседней школы. Одна полная девочка в пионерском галстуке в разгар неприятия западных ценностей даже воткнула Тимке в попу вилку. Неглубоко, но больно. И это было даже обиднее подозрения в некурении.

Когда кровоподтеки и дырки на попе затянулись, Тимку вызвали к директору школы.
Инна Геннадьевна долго и упорно сверлила Тимку советским строгим взглядом. Потом вздохнула: «Выпороть бы тебя». Предусмотрительный завуч, сутулый, но энергичный Игорь Николаевич вспорхнул со стула и приник к левой стороне Инны Геннадьевны, шепчя.
Та удивленно вскинула брови. Настолько резко, что неглубоко севшая на крем пудра припорошила сначала лицо Игоря Николаевича, потом и ее собственное.
«Уже дважды?», - только и сделала, что тихо уточнила она. Завуч, не сдержавшись от пудренных паров, чихнул. Оросив Инну Геннадьевну пониманием, что это точно правда.
«Н-да. Правду, как говорится, не скроешь», - сказала Инна Геннадьевна, и снова уставилась на Тимку.
«Пионер!», - выдавила она. – «Твердый ударник со стопроцентной перспективой, так сказать, натянуть!».
Кого или на что натянуть она не уточнила, поскольку предупредительный, одаренный о Бога блестящей интуицией  Игорь Николаевич бросился теперь уже к ее правой части и приготовился шептать.

Через паузу директор школы произнесла.
«Эх, позоришь трудовой элемент! И все в той сложной международной обстановке, что партия, так сказать, во главе, не побоюсь, взвалила!  Вот тебе бы эти два прибора воткнуть…!».
Игорь Николаевич зашептал с удвоенной энергией.
Пудра с Инны Геннадьевны посыпалась метелью.
«Прямо так? Прямо туда? А кто? Из наших?! А, из соседней! Любка из пятого? Ха, эта может», - с облегчением произнесла она. – «Ну, это еще полбеды, так сказать».

Поддувавший пудру короткими выдохами обратно на руководителя, завуч школы одобрительно кивнул и вдруг вскинул голову, резко вдохнув.
«Не надо!», - строго произнесла Инна Геннадьевна. – «И так ясно – правда».
Игорь Николаевич сделал лицо бобра и чихнул в себя, всем видом показывая, что уж где-где, а внутренне он согласен точно.

Инна Геннадьевна подумала.
«Да, с таким поступком, да еще с этой неприятной историей. Хоть и из соседней школы. Даже не знаю, как мы теперь тебя, Тимофей, натянуть сможем».

Раздался неприятный и громкий шум падающий мебели, грохот и   раскатистый хохот. От внезапного приступа смеха со стула упал до этого времени молчавший в дальнем Тимкин папа.
Тимкина мама заплакала. Родителей обоих пригласили.
Тимка почесал сначала затылок, потом все еще позуживающий от удара вилкой зад.
Становилось неинтересно.

Через пять лет высокий, стройный, обольстительно красивый молодой человек свободной и уверенной походкой вошел в класс новой для него школы. Его туда перевели родители. По разным причинам. Сын был коммуникабельный, спокойно сходился со сверстниками и смену школы переносил совершенно просто.
Молодой семиклассник осмотрел сверстников и сверстниц. Сверстников – приветливо. Сверстниц – игриво. Он прошел внутрь, преподаватель произнесла: «Присаживайтесь воон туда». Она показала в дальний конец класса, где сидел тихий, ухоженный мальчик, прилежно писавший что-то в тетрадь.
«Хорошо!», - бодро произнес он. Пройдя через ряды и сквозь шепот новых одноклассников, он небрежно бросил портфель на парту и присел рядом с пишущим мальчиком.

«Тимофей!», - бодро представился он.
Мальчик оторвался от тетради и протянул сверстнику руку.
«Тимка», - сказал он. – «Я – Тимка».
Хохот прокатился по рядам. Снова становилось неинтересно.

Окончив школу, Тимка уехал с родителями в небольшой соседний город. Ему не хотелось больше строить карьеры среди тех, кто все помнил и этим попрекал.
Он окончил институт. Устроился работать. Пережил падение советского строя. Научился искренне улыбаться. Ярко шутить. Дерзко общаться с обидчиками.
Ел все время только вилкой.

Он влюбился случайно. В клубе встретил девушку. Симпатичную, активную, заводную.
Казалось, с первого взгляда. Казалось - первый раз, хотя он уже любил раньше. Казалось – на всю жизнь. Хотя такие женщины на всю жизнь не любят и не умеют. Казалось – это счастье, хотя каждое сказанное ей слово было ему не очень приятно, и требовало внутренней силы не начать перевоспитывать. Но Тимка был опытный. Знал, что от перевоспитания женщины сначала изменяют, чтобы убедиться в собственной целостности. А потом уходят, чтобы не перевоспитывали всякие там.
Тимка ловко обошел все острые углы и три недели подводил любовь по имени Любовь к главному. К первой совместной ночи.
 
Он чуть ли не проектировал этот первый с ней секс, стараясь заставить природной фантазией компенсировать недостаточную опытность.
Она пришла. Прибежала почти. Улыбаясь Тимке. Постоянно шутя. Будто понимая, тяжело парню, волнительно.
«Поужинаем?», - предложила она.

Они пошли в ресторан. Подали горячее. Тимка привычно взял в правую руку вилку.
«А ты что, не ешь приборами?», - вдруг спросила она.
Тимка сослался сначала на боль в руке, потом на привычку, потом на трудное детство. Потом ему вообще есть расхотелось. Девушка странно улыбалась, понимая, что оправданья липовые. Становилось неинтересно.

Она бросилась на него с грацией пантеры. Это было красиво, незабываемо. Тимка ликовал внутренне, и, что главное, внешне.
Все прервала внезапно страшная боль в спине, вернее даже в заднице. Жгучая, острая, очень неприятная.

Тимка понял, что ему что-то туда воткнули.

«Помнишь Любку-то?», - вдруг грубо спросила девушка. – «Из соседней, из пятого-Б?». Если б не твой зад тогда, меня бы не оставили на второй год, потом бы не было этого техникума херового. А потом бы я не уехала в этот сраный город, не пошла бы на улицу деньги зарабатывать. Интеллигент хренов!».

Любовь сплюнула и ушла.
Тимка поморщился, но подумал, что любовь обычно вот так и уходит. Сплюнув, и воткнув что-то, куда не надо.

Дальше становилось совсем не интересно.