Она. Часть 3. Отличная сегодня погода

  Итак, мы пили. Точнее он пил, а я рассказывал. Я рассказал до мельчайших подробностей все дни, и сам был поражен до чего точно я все помнил, однако о чувствах я умолчал. Сначала он долго молчал смотрел то на стакан, то на меня. Причем на стакан с пониманием, а на меня как на тяжело больного. Я закончил. Он погладил пальцем поднятую бровь, прижал губы и выдал:
- Может ты придумал ее? Ты шизофреник. -а потом добавил,- А сумка? Ты мог ее и сам притащить.
  Может он был и прав, и она всего лишь плод моего больного избитого воображения? Но разве возможно, чтобы несуществующий образ варил мне кофе по утрам, ходил по квартире в моих кофтах (на которых все еще остался ее запах, запах кофе и холодной теплоты), разве может мой безумный разум воспроизвести те черты, тот изгиб полуулыбки, ту невесомость.
  Кошкин ушел. У него была какая-то выставка или презентация, я так и не понял. Мне же примерно после обеда поступил звонок, и мы с Ларисой (так звали звонившую) договорились о фотосессии с ее детьми в парке. Настроения, конечно, не было. Но что мне оставалось?
  Семья, с которой я работал казалась абсолютно счастливой, даже улыбки были как будто искренними. И как людям это удается? Скрывать свои чувства. У меня никогда не получалось, возможно, выражаю я их по-своему, но не скрываю. Ведь это нечестно, бессмысленно и бесполезно. Окончив весь этот театр, они заплатили мне и куда-то поспешно разошлись, при чем каждый в свою сторону.  Я прогуливался по парку, затем зашел в галерею, потом забрел в какой-то бар, потом встретил каких-то поэтов из круга моего ненаглядного дружка, и мы вместе пошли в «замечательное место» - дешевую пивнушку. Там они мне поведали о всех «самых сокровенных тайнах современной поэзии». Не думал, что поэты настолько скучны. Я направился домой. По пути, кстати, чуть не ввязался в драку.
 Вернувшись домой я понял, что изрядно пьян: в голове звучала соната Баха. На скрипке. Я долго стоял в прихожей, от того ли что не мог ходить или от того, что не хотел упустить эту мелодию, не знаю. Я зашел в комнату. Она вернулась. Да, это она стояла около окна и играла. Спиной ко мне, наклонив голову, она покачивалась. Я не мог ни подойти к ней, ни сказать ни слова. Я замер, был очарован, будто был парализован ее красотой, освещенной фонарным столбом, что светил прямо в окно (всю жизнь я ненавидел его, но сейчас он там был неотъемлемой частью), ее скрипкой, и бессмертной мелодией Баха. Комната была в полумраке, видно было только ее саму, скрипку, и, наверное, ее душу (если это была не душа, то что же?). Я уснул на полу.

  Проснулся я от ощущения того, что на меня кто-то смотрит, и я даже знал кто. Грета сидела на моей кровати и смотрела требовательно.
- Я хочу погулять с тобой. Пойдем.
  Я опешил.
- Для начала, юная леди, потрудитесь объяснить, где вы, дорогуша, шлялись 4 дня.
  Она нахмурилась. Наклонила голову. Прищурила глаза. Подняла бровь.
- Разве я должна отчитываться? Ты мне не отец.
-Вот как? Знаешь, милочка, ты живешь в моей квартире, так что…
-То есть мне уйти? – ее нахальная ухмылка вернулась из отпуска.
Я замолчал, только сейчас могу признаться, что испугался тогда. Я не знал, что сказать.
- Знаешь, я думал, что сошел с ума… Да к чему думать так и есть! Ты! Ты сводишь меня с ума. Я метался, не знал, что делать. – к этому времени я уже вскочил с кровати и жестикулировал руками. – а ты позволяешь себе просто уйти, просто прийти.
   Ухмылка сползла, она опустила глаза, я стоял прямо перед ней. Она взяла мою руку и, не смотря на меня, поцеловала ее. 
- Одевайся и пойдем гулять. – сказал я.
  Она поднялась и улыбнулась.
   Мы шли по парку. Она заметно повеселела. Рассказывала что-то про Шопена и как училась играть на фортепиано и даже поступила в консерваторию, как легко далась ей скрипка.  «Наверное, от того, что скрипка легкая, по весу и восприятию»,- говорила она. Я не думал не о чем, как вдруг меня посетила мысль. Я ее люблю.  Это пришло ко мне, как будто я подумал: «Отличная погода сегодня». Я смотрел на нее и понимал, как же я люблю ее черные растрепанные волосы, ее острый изгиб улыбки, ее тонкие пальцы, ее безумно голубые глаза. Как же я люблю как она морщила нос, когда так редко смеется, как поправляет волосы, как бывало неуклюже шагает в своих тяжеленых ботинках, как нелепо и тепло смотрится в моем сером свитере, как держала чашку с кофе двумя руками и выглядывала из-за нее. Она вскинула в вверх руки, что-то объясняя, и тонкий браслет скользнул вниз по ее тонкой руке, и это я любил. Я любил. Не знал, что любовь может быть так естественна, так проста, как любовь к чаю или первому снегу.  Я взял ее за руку, а она посмотрела на меня так, будто всё поняла. И я уверен, она поняла.