Никому не известно

   
   Все началось с того, что утром 03.02.15 я нашла на форуме рекомендацию: нужно прочесть рассказ известного автора,  написать на манер изложения, а потом сравнить. Выбор пал на рассказ Петрушевской, мною любимой и почитаемой. Спасибо Людмиле Стефановне за мое начало


Никому неизвестно, как живется пьющей одинокой женщине с заторможенным в развитии  ребенком  в  малогабаритной  однокомнатной квартирке.  И как бы ни была пьяна мать, с вечера аккуратно раскладывает на спинку дивана детские вещи для детского сада - постиранные колготки, свежие трусики и наглаженное платьице, чтоб завтра все под рукой было.
 
Следы былой красоты женщины еще можно разглядеть  - брови в разлет,  высокий ровный породистый лоб, густые темные волосы,  даже требующие ухода не выглядят неопрятными.  А вот дочка  белесенькая,  в отца пошла.  Хотя он и был рыжеволосым, но почему-то считался блондином. Он, несомненно, был красавцем – здоровый румянец на щеках с ямочками, изумрудного цвета глаза,  всегда аккуратно подстриженные височки и прядь слегка волнистых  волос,  ниспадающая на лоб! Высокий статный  молодой специалист из далекой провинции, приехавший покорять большой город, выбрал себе в жены евреечку, не яркую и не высокую студентку - медичку,  проживавшую вместе с мамой в доме на широкой центральной улице, в квартире с высокими потолками.  Ему нравилось, как жена с тещей заботились о нем – начищенные ботинки, всегда горячий ужин, полноценный завтрак. Когда теща слегла после непонятно откуда прилетевшего  апоплексического удара  и стала как младенец,  пускающий слюни и требующий ухода ревом, жена взяла академический отпуск и стала ухаживать за обезумевшей внезапно матерью. В доме запахло лекарствами и еще чем-то остро - кислым.  Блондин все чаще стал задерживаться на работе, а жена его теперь по - долгу стояла у окна, всматриваясь в обрушивающиеся сумерки  в сторону поворота, за которым скрывалась троллейбусная остановка, нервно покуривая, ревнуя и злясь на себя, покуда грудным стоном мать не призовет на помощь.  Приступы становились чаще, и что бы  пожилую женщину определили в специализированную клинику, ее дочери пришлось устроиться в это заведение простой санитаркой. Врачи не скрывали, что осталось совсем немного, но немного  - понятие растяжимое и растянулось оно больше чем на год. Блондин сам готовил себе яичницу на завтрак, на ужин варил пельмени. Жена стала худющей, почти ничего не ела, почти ничего не говорила. Когда тещу хоронили, блондин плакал как по родной матери, а дочь и  слезы не проронила – за год все выплакала. После похорон, уже ночью, вынесли из дома матрац с огромным желтым пятном, застиранные пеленки и простыни. На девятый день  пожилым соседкам раздали приличные носильные вещи, а то,  что осталось невостребованным – так же в потемках вынесли к мусорному контейнеру. На сороковой день, вечером  принялись обдирать обои в тещиной комнате, и жену начало  мутить, ее так неистово рвало, что стало сразу понятно, им двоим, что через девять месяцев их будет уже трое.

 Утром  мать просыпалась первой, приводила себя в порядок – умывалась, чистила зубы, а после уже будила свою дочурку.  Дома не завтракали, девочка покушает в садике, там прилично кормят, а женщина перекусит на работе, она так и продолжала работать санитаркой в психлечебнице из-за надбавки.  Подняв воротники, взявшись за руки,  мать и дитя бежали по заснеженной  еще темной улице.  Холодный ветер швырялся колючим снегом, но ничего не поделать – надо торопиться в садик и на работу.  Когда мать забирала девочку домой – уже было темно. Дома девочка переодевалась в домашнюю одежду  и игралась  на полу с голым пупсом и одноглазым медведем, еще новые кубики были с буквами.  Мать сначала укладывала дочь, покормив пряниками или кренделями, а  потом доставала из сумки  стомиллилитровый пузырек со спиртом, раздобытым на работе, разводила водой из-под крана в белой эмалированной кружке, и пила с расстановкой, небольшими глотками, заедая теми же пряниками или кренделями.   Через какое-то время все стало проще,   женщина перестала ждать, когда дочка уснет,  стала пить при девочке, да и не все ли равно ей, что там мать пьет чай или лекарство. Спали вместе, укрываясь одним одеялом – так теплее, засыпали мгновенно,  и на подушке сплетались темные густые локоны и кудряшки цвета спелой пшеницы.  За соседской стеной жизнеутверждающая музыка «Время, вперед» зазвучала, значит, новости, девять вечера.  А утром, как обычно, бежали, взявшись за руки, в морозную мглу.

Иногда, мать и дочь выходили в свет, в те дома и к тем людям, которые раньше, когда еще блондин ходил в мужьях, считались друзьями.  Они и теперь не были врагами, но что бы прийти к ним -  нужно было обязательно предварительно позвонить, поговорить о погоде и прочей чепухе, пока на другом конце провода хозяева  решали звать или нет, и только после приглашения  женщина и девочка наряжались  и шли  в гости.  Без приглашения, как и раньше в гости к друзьям ходит блондин со своей новой женой, очень властной  женщиной,  никому спуска не дающей, как поговаривают. Хваткая провинциалка, тоже в большой город приехала хорошо жить. Нашла претендента в мужья с квартирой в центре, сумела разменять жилплощадь так, чтоб  самим в центре остаться,  да и  его бывшие  родственники,  чтоб не в коммуналку ушли, дитё всё-же.

В гостях мать смеялась, курила тонкие сигареты, юбка короткая и узкая, волосы распущены по плечам, глаза горят, сразу видно, что все  в порядке у женщины.  Девочка в нарядном платье и  с большими бантами, вплетенными в косички, играла с другими детьми.  Допоздна не засиживались,  по дороге домой заходили в магазин,  и мать покупала бутылку  крепленого вина, в гостях почти не пила, друзья должны видеть, что у нее все в порядке.  Она приглашала в гости, друзья обещали, но никто никогда не приходил.  И никто не знал, как живет одинокая пьющая женщина с ребенком.  Дома девочка снимала нарядное платье, брала своего старого  одноглазого мишку и рассказывала ему,  какие игрушки были в гостях. Мать доставала из шкафа вещички для детского сада на завтра, раскладывала на спинку дивана. Потом пила вино из чайной чашки и смотрела в одну точку. Когда вино кончалось, ложились спать.

  И никто не знает, как сплетаются на подушке темные локоны  и кудряшки  цвета спелой пшеницы.

Никто не знает,  какие волшебные сны снятся девочке и ее матери, с радугой во все небо, с полянами полными земляники и стрекочущими кузнечиками в высокой изумрудной траве.

А утром, как обычно,  мать и ее дочка бежали в морозную мглу, взявшись за руки, куда-то и зачем-то,  если б можно было вообще никогда не просыпаться…

03.02.20015