Зомби

                1

     В армию Яшку провожали всей Облиевкой. Поезд отправ­лялся в четыре утра, и потому одна часть селян, менее выносливая, не дождавшись утра, разбрелась по домам, зевая и пошатываясь, другая, не в силах подняться, сидела за столами, напоминающими поле брани, и лишь третья часть, самая стой­кая, добралась до
станции.

     -  Служи, сынок, добросовестно. Охраняй нашу Родину! - наставлял Яшку отец. В колеблющемся голосе не слышалось твердости. Он выглядел осунувшимся и постаревшим, и всем видом как бы говорил: «Всё отвоспитывал я тебя. Теперь живи своим умом».
     -  Береги себя, - всхлипывала мать и, прижимая его к себе, гладила по голове.
     -  Не посрами нас, казаков! - петушился дед Агафон, носив­ший круглый год галифе и чуни из кроличьего меха.
     -  Ты если чё, в зубы не гляди! Дедовщине этой - по сопат­ке! - орал изрядно выпивший, огромный, как бугай, дядька Петро успевший уже подраться с пацанами.
     Подошла справная, будто сдобный каравай, баба Дуся:
     - За мотоцикл не переживай, вымою и поставлю на консер­вацию.

     Только здесь, на маленькой станции, каждый раз во время проводов селяне, теснясь и толкаясь, осознавали, что Облиевка - не город. Но зато какой простор и ширь в их родной степи! Городу и не снилось!

     Из магнитофона рвалась наружу музыка в стиле рок, буд­то разъяренный динозавр из ущелья, издавая рык и наводя ужас на всю окрестную, очумелую от раннего подъема жив­ность. Одновременно с магнитофоном, словно не желая усту­пать позиции супер-сопернику, голосил, надрываясь, истерзан­ный баян.

     Селяне, выбиваясь из последних сил, бесшабашно орали популярные песни, невольно разделившись на возрастные группы. Каждая группа залихватски выводила свою, сладко-терзаю­щую душу песню: «Лех-Лех-Леха, мне без тебя так плохо...», «Не плачь девчо-о-о-н-ка...», «...прощай, труба зовет! Солдаты -в по-о-ход!», «... не ходил бы ты, Ванёк, во солда-а-ты!»

     К Яшке с трудом протиснулся Илюха, демобилизовавший­ся из армии несколько дней назад. Он обнял приятеля за пле­чи и увлек за собой в сторону от гудящих восторженных селян.

     - Слушай, Яха, что я тебе скажу, - начал Илюха. Взгляд его был трезв и ясен. Чувствовалось, что - хотел сообщить что-то важное. - Забудь, Яха, сегодняшние наставления. Какая Роди­на? Какие сдачи?! Какая честь?! Там ты себе не принадле­жишь. За тебя думают и решают командиры. Ты должен все исполнять беспрекословно. И чтобы все пережить, ты должен быть с «тумблером» - воображаемым переключателем на «зом­би». Ты понимаешь, о чем я говорю? В трудные минуты надо выключить свою «чувствительность».




2

     На сборном пункте в Батайске, прибывшие партии при­зывников менялись каждый день. Яшка находился здесь уже второй день. Он слонялся по территории от казармы к казар­ме, от одной группы призывников к другой, встревал в разго­воры, резался в карты. Июньское солнце пекло нещадно, без­ветрие усиливало духоту. Пыль тонким белесым слоем по­крыла оконные рамы казарм, пустующие скамейки, листья по­никших деревьев и цветов. Яшка, замаявшись, уселся на длин­ную скамейку, вывел на ней пальцем «Яха».

    -  Ну, что, нудист, тоскуем? - услышал Яшка. Перед ним стоял молодой офицер.
    Худое и бледное лицо, прямой нос, узкий подбородок, про­ницательный взгляд больших темных глаз. Мундир «сидел» на нем, как влитый. Несмотря на пыль, ботинки сияли.
     - Я не нудист, - спохватился Яшка.
     - А кто же? Ты уже не гражданский, но еще и не военный. Да и занудился ты. Я же вижу. Значит - нудист! – произнес убедительно краткую речь молодой офицер. - А теперь, дру­жок, подвинься, я присяду.

     Яшка привстал и пересел на противоположный конец ска­мейки.
     - Да нет, дружочек, иди и сядь на прежнее место, - произнес твердо старший лейтенант.
     Яшка сел.
     - А теперь, не вставая, двинься на другой край.

     Швидченко в точности проделал то, что ему сказали, и
только тогда сообразил, что он собою, как половой тряпкой, вытер скамейку. Лицо его моментально сделалось розовым. Он резко вскочил, будто его подхлестнули и, вызывающе на­распев протянул:
     -  Н-не понял?..
     - Ты что зажегся, как стоп-сигнал? Погасни. Если не понял - плохо. Армии нужны сообразительные.

     Молодой офицер присел на скамейку и, закинув ногу на ногу, закурил.
     -  Видишь, возле казармы «нудисты» в карты режутся? Быстро всех сюда!
     Яшка несколько секунд раздумывал, но, вспомнив Илюху, поплелся к «нудистам».

     Прибывшие призывники получили задание от старшего лейтенанта: перенести навал бревен от бетонного забора на другой конец территории.
     - Здесь будут монтировать ангар для БМП, - пояснил он.

     И будущие защитники Отечества ринулись выполнять пер­вое приказание командира. Они давно желали поразмяться и с азартом штангиста, жаждущего побить очередной рекорд, цеп­ко хватались за шестиметровые, толстые бревна. К вечеру взмок­шие, разбитые, с кровяными водянками на ладонях, они перета­щили последние...

     На следующее утро увезли и эту партию пацанов. Прибы­ла другая. А Яшка все еще оставался: не стыковались какие-то документы. Он присоединился к очередным новобранцам, стрельнул сигарету и едва сделал несколько затяжек, как появился щеголь-офицер.
     - Замаялись, нудисты? - улыбаясь, проговорил он. Среди призывников послышался ропот.
     - Ну, хорошо, будущие воины, - поправился он. - Есть зада­ние: перенести бревна из того дальнего угла к этому бетонно­му забору. Там будут монтировать ангар для ракетной уста­новки.

     Яшку офицер не замечал, и лишь когда толпа пацанов уст­ремилась на выполнение «крайне необходимого и важного за­дания», он обратил внимание на одиноко стоящего призывни­ка.
     -  А ты почему не бежишь, стоп-сигнал?
     - Так я же вчера... ладони вот...
     -  Быстро выполнять приказание! Вперед!

     Яшка Швидченко, вновь напрягаясь, нес на плече ненавист­ное бревно. Сквозь стекавший на глаза едкий пот он смотрел только на заплетающиеся ноги впереди идущего, чтобы слу­чайно не наступить на них и не рухнуть на асфальт всей бес­толковой процессией вместе с бревном. Он не чувствовал ни жжения растертого плеча, ни боли лопнувших кровяных водя­нок. Он даже не пытался понять трудноуловимый смысл этой невероятной затеи: воображаемый тумблер был переключен на «зомби».

3

     ... Поезд неудержимо мчался в неизведанное далёко. Нео­бозримые степи и поля передавали «эстафету» березовым ро­щам и крутым холмам, невысокие полуразрушенные горы, по­крытые мхом, сдавали «пост» непроглядным хвойным лесам. Поезд перелетал через большие и малые реки.

     Яшка, глядя в окно на меняющиеся калейдоскопом пейза­жи, отвлекся от тревожных мыслей, связанных с предстоящей службой. Легкий испуг, навеянный Илюхой и своеобразными командами старлея рассеялся. «Не так страшен черт...» - отме­тая последние сомнения, подумал он. - Его попутчики, будущие сослуживцы, беззаботно орали песни, острили, играли в карты Старший лейтенант Любимов с удовольствием участво­вал в поездной кутерьме, позабыв о пристрастиях к воинской службе. Он показывал настоящий класс игры на гитаре и пел задушевным голосом.

     Воинская часть, в которую попал Яшка, не представляла особой секретности. Это был автобат. Военная подготовка личного состава шла полным ходом. Все «тяготы и лишения» воинской службы Яшка переносил «героически», хотя и натуж­но кряхтя. Он понимал - солдат не кисейная барышня.

     ... Ночью прошел ливень. Земля не успела вобрать в себя обилие влаги и потому даже на полигоне стояли глубокие лужи. Серые тучи низко перекатывались над головами бегу­щих по кругу солдат, обдавая разящим холодом. Яшка оста­навливался, стряхивал с сапог грязь и снова переходил на бег. - Не останавливаться! Всем бежать! - покрикивал старши­на роты Турнов, оставшийся в армии на сверхсрочную служ­бу. Роста он был среднего, смугл, с крупными чертами лица. Мундир сидел на нем мешковато. Но, когда на спортивных соревнованиях он обнажал свой рельефный торс, ему завидо­вали все «качки» части. По силе ему не было равных.

      По тротуару в сторону полигона шла легкой походкой в туфлях на высоких каблуках девушка лет восемнадцати. Ко­роткий распахнутый плащ и еще короче юбка давали возмож­ность рассмотреть ее изящную фигурку.

     Половина роты остановилась и стала очищать сапоги от грязи. Яшка, добежав до командира, остолбенел. Сапоги влип­ли в грязь намертво.

     Девушка подошла к старшине. Её маленький рост, боль­шие темные глаза, аккуратный остренький носик и алые пыш­ные губки       - все это напомнило Яшке образ Белоснежки. Ан­гельское выражение лица говорило о ее безупречной святос­ти, чистоте помыслов и тонкой чувствительной натуре. Яшка сразу же узнал ее - это была та девушка, о которой он мечтал беспокойными ночами, и вот она перед ним. Какое чудо! «Яша», - ласково произнесла девушка, глядя на него.

     - Саша, - обратилась она к Турнову, протягивая руку. – Вот ключ от квартиры. Я еду за продуктами... для части...
     -  Ну, зачем, зачем ты сюда пришла! - едва сдерживая раз­дражение прошептал старшина. - Я же просил тебя не появ­ляться здесь. Тебя же взглядами всю изрешетили...

     Турнов резко оглянулся и перехватил Яшкин взгляд. Что увидел в нем старшина, остается только догадываться...
     -  Л-ложись! - вскричал старшина.

     Яшка загасил свой огненный взгляд и рухнул ничком в грязь.
     - По-пластунски вперре-о-д! - скомандовал Турнов рыже­волосому рядовому.

     Яшка пополз, упираясь локтями и коленями в расквашен­ную почву. На его пути метрах в двух разлилась мутной жид­костью лужа. Швидченко взял правее, загребая под себя ко­мья земли.
     -  Справа и слева - «мины», - раздалось сверху своевремен­ное предупреждение. И Яшка взял курс строго на лужу. У самого её края он метнул презрительный взгляд в старшину.
     - Вперед, рядовой Швидченко! - настойчиво скомандовал Тур­нов, несколько удовлетворенный.

     - Саша, зачем ты? Прекрати! Я ухожу! - возмущенно произ­несла девушка.

     -  Ну, козел!.. - процедил сквозь стиснутые зубы Яшка. И раздраженно подумал: «Встретился бы ты мне на гражданке!.. Самого, наверное, долбали почем зря, а теперь отыгрываешься на других? Да еще при девчонке? И что она в тебе нашла та­кое?.. Ну, так пусть, пусть знает, какой ты у нее!..»
     И Яшка, собравшись с духом, плюхнулся в студеную лужу, надеясь по-быстрому форсировать её. К счастью, она оказа­лась мелкой.

     -  Воздух! - раздалась очередная команда. - Замереть и при­крыть голову руками!
     Мимо лежащего Швидченко пробежали, гулко топая сапо­гами, солдаты, и он сообразил, что команда относится только к нему. Холод проникал, казалось, до печенок.
     «Ну, козел! - в ярости думал Яшка - сейчас досчитаю до десяти и набью тебе морду! Может быть...»
     -  Подъем! И бегом - марш!

     Яшка поднялся. Вода мутным потоком заструилась с одеж­ды в сапоги. В голове что-то больно «щелкнуло» - это Илю­хин «тумблер»... и солдат, кашлянув, побежал догонять свою роту.

4

     Из всех нарядов по службе самым желанным оказался наряд в солдатскую столовую. И это понятно: для солдата поесть - первое дело! А попасть в наряд в офицерское кафе - все равно, что выиграть в лотерею или взойти на Эверест: работы и одному делать нечего - питаются всего десять офи­церов-холостяков. А какой там командир! Армейский рай. Впрочем, все по порядку.

     Известно, что фортуна любит молодых и смелых, и должно быть - рыжих!
     Яшке выпало дежурство в этом влекущем кафе. Зайдя в небольшое уютное помещение, он увидел «ангела» с водопа­дом льющихся светлых волос, в коротком белоснежном хала­тике.
     -  Светлана, - представилась красавица. - Проходите.

     Да, перед ним стояла та самая девушка, у ног которой он ползал на брюхе. Он готов был вновь упасть к ее ногам, но уже по собственной воле. Получив распоряжения от обворожи­тельного командира, Яшка принялся за работу. Накормив обе­дом шумных молодых офицеров, Светлана предложила «под­заправиться» и Яшке.

     За полгода службы он не пробовал такой обыкновенной и в то же время немыслимой для солдата пищи: харчо, шницель, салат и какао с молоком. Яшка попробовал каждое блюдо, но продолжать есть не смог. Он и здесь почувствовал себя «не в своей тарелке». «Солдат и офицеров кормят в разных местах и по-разному. А задачи выполняют одни... - раздумывал удру­ченный солдат. - Я не возражаю против того, что подают офицерам, я против того, что подсовывают солдатам». Яшка поднялся и пошел чистить картошку. Светлана Турнова, заметив остывающий Яшкин обед и са­мого, понуро сидящего на низком табурете, подошла к нему и взъерошила его отрастающие солнечные волосы.
     - Что загрустил, подсолнушек? - озорно произнесла она и случайно коснулась упругим бедром его плеча.

     Яшку мгновенно прошиб неизъяснимый лихорадочный озноб. Нет, он вспыхнул факелом, но держался изо всех сил, чтобы не схватить в охапку такое близкое и такое призрач­ное чужое счастье. В кастрюлю с водой нырнул ненужный нож, по полу покатился неочищенный картофель... Яшка вы­тер о гимнастерку мокрые дрожащие руки...

     Вздрогнула входная дверь, и на пороге кафе предстал с неотразимой улыбкой старший лейтенант Любимов.
     - Светик, я так спешил к обеду, меньше всего думая о нем, - произнес приготовленную фразу офицер.

     Яшка, глядя на безупречную выправку старлея, признал негласное соперничество неравным и погас.
     Светлана выставила на столик все три блюда и исчезла в подсобке.
     Любимов накрошил в харчо хлеб, разрушил шницель, плес­нул какао в салат и, вытерев ладони салфеткой, юркнул за Турновой.

     Яшка был ошарашен происходящим: похоже, его не вос­принимали как личность. «Юбочник! - мысленно клял он стар­лея. - И она хороша! «Ангел», «безупречная святость» - чертов­ка!»
     Он жаждал ворваться в дьявольскую комнату, с треском вышвырнуть самонадеянного дон Жуана и... самому оказаться на его месте.

     Он представлялся себе металлом, который, закаляя, резко перемещают из жары в холод. «Как бы не дать трещину», - с мечущимся беспокойством подумал он. Но что творилось с его душой! Она напоминала испытания автомобиля, который подвергали изнурительной тряске на стенде, пытали на излом, врезали на сумасшедшей скорости в бетонную стену, закру­чивали на диких виражах, сжигали скаты.

     Яшка поднялся и сделал несколько нерешительных шагов в сторону подсобки. И сквозь туман сознания он вспомнил, что где-то в дальнем темном закутке его истерзанной души находится маленький Илюхин «тумблер». Но он почему-то ба­рахлил и не переключался... Наконец внутри что-то «щелкну­ло», и в тот же миг раздался невообразимый грохот за дверью подсобки - похоже, рухнула пирамида из пустых алюминиевых кастрюль. Распахнулась дверь, и из комнаты, не пробыв там и минуты, выскочил, сконфуженно улыбаясь, Любимов. Он при­хватил головной убор и, осторожно ступая по паркетному полу, будто боясь кого-то разбудить, вышел из кафе.

     Вскоре появилась и Светлана. Она подошла к зеркалу, по­правила прическу и, не оборачиваясь, сухо произнесла:
     - И ты можешь быть свободен, - и добавила с сарказмом, - Помощники.

     Яшка направился к выходу, бичуя себя за то, что позволил себе гадко подумать о Светлане. Нет, не любит фортуна рыжих...

5

     ... Яшка сменился с поста под утро. В карауле сбросил автомат, амуницию и присел на табурет. Бодрствовать ему еще два часа.В окне заревом пылал восток. Клонило в сон. Он взял устав и прошелся по помещению. Глянул в окно, выходящее на запад. В нем также сполохами металось огненное зарево. Яшка напряг окутанные сном мозги и стал соображать: «Во­сток-запад, запад-восток. Заря. Утро. Почему утром на западе заря?» Приник к стеклу.

     -  ДОСы горят... Мужики, горят ДОСы!
Солдаты вскочили  с мест. Дежурный сержант, выгля­нув на улицу, прокричал:
     -  Караул, в ружье!

     Горел жилой четырех квартирный дом офицерского состава. Пламя вырывалось из разбитых окон наружу и с гулом заворачивало кверху. У горящего здания не в силах что-либо предпринять стояли военные, полураздетые женщины с зас­тывшим ужасом в глазах и притихшие дети. Единственная старенькая пожарная машина не справлялась с огнем, ею хо­рошо было поливать газоны.

     Яшку удивило то, что не было слышно ни плача, ни кри­ков. Люди с напряжением всматривались в горящий проем входной двери. Вдруг на пороге появился в дымящемся мун­дире старший лейтенант Любимов. Он, сутулясь и пошатыва­ясь, нес малыша, завернутого в плащ-палатку. Любимова об­лили водой. Он обтер рукой лицо и вновь шагнул в огонь. У стоящего здесь же старшины Турнова зловещим огнем блес­нули глаза. Он накинул на голову китель и ринулся следом.

     Яшку пронзила шальная догадка.
     Время шло. Напряжение ожидавших нарастало. Кто-то, не выдержав, предательски выдохнул:
     -  Что-то долго их нет...
     Яшка окатил себя водой из ведра и рванулся в сторону огня. Его сразу же сцапали несколько рук.
     - Куда лезешь еще ты, салага?

     В клубах пламени и дыма показался силуэт человека. На него направили струю воды. Он тяжело шел к выходу. Это был Турнов. Он нес на себе Любимова. Подбежали несколько человек. Поддержали.

       Турнов обнимал за шею стоящего рядом чумного Люби­мого, тыкался лбом в его голову и дрожащим голосом гово­рил:
     - Живой, живой... А я... дурак, дурак, дурак!.. Он рыдал и смеялся...

6

     На утреннем разводе старшина роты Турнов объявил Швидченко наряд вне очереди за пение на посту и отослал устранять порыв водопровода. Вместе с Яшкой направили и двух старослужащих, наказанных за «самоволку» - рядового Быкова и ефрейтора Сверчкова.
     -  Вляпался? - участливо спросил Яшку Быков, аккуратно заправляя сложенную пилотку под левый погон, и, расчесав на пробор смоляные волосы, сказал: - Плохо начинаешь служ­бу, сынок.

     Он расправил под расслабленным ремнем гимнастерку, рас­стегнул крючок на воротничке, подравнял значки на левой сто­роне груди и, хлопнув Яшку по плечу, произнес:
     -  А теперь идем натирать спиртом колбасу. Капрал, пока­жи сынку, как это делается.
     Сверчков ловко поддел монтировкой крышку колодца.
     -  Остальные пять открывай сам!
     И Яшка пошел открывать.

     -  Ныряй и старайся за троих.
     - Старайся-старайся, может, и ты, как Сверчок, лычку зара­ботаешь. А «дедушкам» положено культурно отдыхать. - И два старослужащих, похохатывая, пошли вразвалку вдоль ал­леи. Дойдя до середины, уселись на скамейку.

     По аллее изредка проходили жены офицеров: кто с деть­ми, кто в одиночестве, кто торопясь, а кто не спеша. И все, обходя открытые колодцы, крайне возмущались.
     Бык и Сверчок глазели на недоступный женский пол, от­пускали двусмысленные реплики,  шутили, посмеивались.
     Яшка, спрыгнув в колодец, принялся за работу. Пробыв там минут пятнадцать, выглянул наружу. Прохладный осен­ний воздух освежил голову и взбодрил затекшее тело.

     По аллее шла невысокого роста женщина и несла перед собой огромную картонную коробку, которая закрывала по­ловину лица, видны были только ее глаза. Она уже занесла ногу над открытым колодцем. Яшка с ужасом выкрикнул: «Эй!..», но женщина шагнула и рухнула вниз, зависнув на рас­кинутых руках, словно   птица на крыльях.

     Яшка, ни секунды не раздумывая, выскочил из колодца и в несколько прыжков преодолел расстояние до женщины. Подхватив сзади под руки, приподнял и поставил на асфальт. Жен­щина слегка постанывала. Это была Светлана.
     -  Спасибо, - произнесла она, страдальчески прикрыв глаза. - Кто же это открыл  колодцы? Кто?..
     -  Я... - машинально ответил Яшка.
     - Ты-ы?.. - изумленно протянула Светлана и недоумение отразилось на её лице. - Ты? - и крупные слезы, как дождинки, покатились по щекам.

     Яшка хотел что-то сказать в свое оправдание, но девушка отстранила его. И он с ужасом понял, что «проваливается» в бездонный колодец разочарования и презрения.
     Он вернулся к месту работы. Подошел Бык и Сверчок.
     - Ну, чё, подержался за деваху, - хохотнул Бык.
     - Да отстаньте вы...
     - Ты что, оборзел? А ну, ныряй!

     Швидченко пытался щелкнуть переключателем, но Илюхи­на система «личность - тумблер-зомби» не срабатывала. Похо­же, она была изначально неправильна. Ведь можно так «зазомбироваться», что и обратно на «личность» не выйдешь. И скорее всего в нем, Яшке, была заложена другая система, похо­жая на паровой котел без сбрасывающего клапана, в котором накапливалась отрицательная энергия.

     - Ныряй! - повторил Бык и подтолкнул молодого солдата к краю колодца. Яшка едва не оступился.
     И тут «котел» рванул!

     Яшка в безумной ярости метнул зудящий кулак в сол­нечное сплетение старослужащего. Бык, охнув, согнулся. Яшка молниеносно обрушил два боковых удара в нижнюю челюсть «деда». Бык, прикрыв лицо руками, присел.

     Сверчок, дернувшийся, было, на выручку, замер, увидев сви­репое «раскаленное» лицо Яшки. И, как от бушующего пламе­ни отшатнулся, боясь, что оно заденет его, и со словами «взбе­сился чё ли?» ринулся к штабу.

     А Яшка не мог остановиться и продолжал наносить удары один за другим по туловищу «деда», приговаривая: «За скамейку, за бревна, за лужу, за кафе, за Светлану, за Родину...» Он устал. Он весь дрожал. И со смехом, срывающимся на истери­ку, повторил: «За Ро-ди-ну... ну и сказал...»

     Он столкнул в колодец Быкова, матерящегося и цепляю­щегося руками за края люка, накрыл колодец чугунной крыш­кой и уселся сверху.

     Со стороны штаба быстрым шагом в его направлении шли старший лейтенант Любимов и ефрейтор Сверчков. О чем-то громко и возмущенно говорила Светлана и показывала рукой на него...

     Яшка сидел в камере гарнизонной гауптвахты и осмысли­вал происшедшее. Жалко было Быкова: он пострадал за всю армейскую чехарду. Обидно за себя, что остался непонятым Светланой. А пять суток ареста - что значат они в его неза­мутненной ранее жизни? Они, как пять голышей, брошенных в безупречную гладь реки слегка взволновали её. Через корот­кий промежуток времени, глядя на поверхность воды, невоз­можно будет определить, где раздавались всплески и расходи­лись круги, да и были ли они вообще?..

     Конечно, лучший уход от проблем - стать зомби. А хоте­лось бы оставаться человеком. И не прав Илюха: Родина у него, у Яшки, есть - это его Облиевка, отец и мать, сестра Тань­ка, баба Дуся, дед Агафон… Все селяне.