Человек, который умер, подавившись куриной костью

Иду по мостовой. Счастью нет предела. Солнце. Нет полиции. Нет желания бросится в Москва-реку.

- Чувак, ты меня задел, почти толкнул.
Это я кого-то по пути зацепил плечом. 
-Ну?
- Че, ну? Ты не понял? За все в жизни надо платить.
Он еще и философ, этот негодяй. Может, Маккиавелли читал?
-Ну, как вернешь долг-то? А?

Парень борзел. Солнце садилось за тучи. Мне стало не по себе. Ну, кто я? Что даже?

Бомж, спившийся, несчастный человек, нет у меня не то что, надежды на место у теплопровода этой зимой. Собутыльника нет нормального. Выпить не с кем так, чтоб душу излить. Чтобы проняло нас до костей борматухой, которую Валя разливает у ларька рядом с Храмом.

-Дядя, не борзей вконец, я могу и обидеть!

Парнишка активный. Что-то только мусорит словами.

А я, что. Живу. Годок назад была у меня одна, у вокзала. Эх, много интеллигентности во мне, разошлись, но подруга ке ждет. Надеется. А там такие буфера!

-Дядя, уе-бу! 

И, что главное, ждет ведь и та, одна у вокзала, имени не припомнил, правда. Валюха? Зинка?
Неважно.

-Слышь, ЧМО, задрал ты молчать! Ты, сука, или дашь, или нет.

Парень казался веселым. Хорошо одет, улыбается, нет у него ни одной проблемки в жизни. 
Сынок.

Да, что ж. Скрасим наш прекрасный солнечный день. И к Валюхе. Или Зойке ее!

-Папа, - начал парнишка.

Резко, как учили, я вынул из кармана остатки завтрака-курочки, нащупал кость поприличнее, и быстро вогнал ему в открытый рот.

Минут пять он ловил жизнь, счастливую, беззаботную, папкину, не свою.

Потом умер. Подавившись куриной косточкой.