Восстание памяти

Я сидел неподвижно, наблюдая, как беспокойное море, охваченное истерикой бунтующего ветра, лениво перебирало волны, облизывая искусанный край песчаного берега. Подобно воцарившемуся титану, оно вознеслось к самим небесам, поглощая угрюмую, готовую погрузиться на самое дно властной стихии, линию горизонта. Я мельком представил, будто вокруг ничего и нет, лишь жалкий клочок тверди посреди бескрайних владений ревущего моря. Стремительно разящие берег волны, подгоняемые холодным и свирепым дыханием ветра, напоминали людей; людей, угодивших в водоворот беспощадной жизни, требующей незамедлительного подчинения и исполнения всех самых невообразимых прихотей. Я наблюдал за стремительной гонкой слуг волнующей стихии: я видел, как они неумолимо мчались к берегу, накатываясь друг на друга и готовясь нанести сокрушительный удар; удар, несущий жизнь и смерть, надежды и их крушение, миг и бесконечность; удар, ставший вечностью, стирающей чертежи времени.
Внезапно я поймал себя на мысли о том, что картинка стала неподвижной. Я больше не замечал движение; я видел лишь пейзаж, запечатлённый на холсте моего воображения. Небо хмурилось: задумчивое, порой угрюмое и свирепое, оно раскинулось бескрайним шатром, испещрённым еле заметными прожилками перекатывающихся облаков. Казалось, будто небесный свод разделял скорбь моря; тоскливое завывание ветра напоминало сочувствие матери к ребёнку; матери, которая заключила его в свои тёплые объятия, и теперь, чувствуя трепет своего чада, напевала ему колыбельную – колыбельную, пропитанную слезами и болью разрывающегося сердца. Мои глаза больше не принадлежали мне, они стали художниками стихии. В них застыл единый мир, а я, лишь нанося новые трепетные мазки, приводил этот мир в движение, то лаская его, то укоряя за ту силу, с которой я не мог совладать.
Внезапный порыв ветра, скользнувший по моему сонному лицу, вдохнул в меня жизнь, пронзив тело колючим холодом. Ощутив столь недоброжелательное приветствие, я съёжился, спрятав руки в карманы старого драпового пальто. Я никак не мог понять, почему в который раз я пришёл именно сюда- на старую, богом забытую пристань. Я аккуратно положил сумку на скамейку, по –прежнему чувствуя, как ледяные когти неутомимого ветра, царапают тело, вызывая неприятную дрожь. Резкие порывы хватали мои волосы, придавая им самые диковинные формы. Но внутри меня зарождалось то чувство, тот стержень, наполнявший меня какой-то особенной, непонятной мне силой; и эта сила порождала во мне неукротимое желание сопротивляться непокорной человеку стихии. Я сидел, продолжая наблюдать за мерным покачиванием одиноких, брошенных на произвол судьбы рыбацких лодок. Погружённый в пучину абстрактных мыслей, я не заметил, как мимо меня прошла пара пожилых людей. Они шли медленным шагом и вели непринуждённый разговор. Я смотрел им вслед, пока, наконец, они не растворились, превратившись в едва различимую точку. На долю секунды я почувствовал лёгкую грусть, и при всё своём желании я не мог разобраться в причинах её возникновения.
Рокот прибрежных волн стал невыносимым; волны, теперь охваченные яростью, с ещё большим рвением сокрушали неприступную линию берега. Ветер, почуяв азарт и свою силу, врывался в самое нутро моря, опрокидывая и без того спешащих слуг пучины. Напуганные птицы вздымали в небо, покрывая его густой тучей живых, стремительно порхающих тел. Я достал смятую пачку сигарет и закурил. По телу прокатилось столь привычное для меня тепло. Дым был едва различим; мощные потоки воздуха сносили его к морю, превращая в едкую пыль.
Я достал блокнот, да так и просидел неподвижно, уставившись пустым взглядом в усыпанный галькой тротуар. Расставшись с окурком, я взял ручку, открыл затёртый блокнот и приготовился к чему-то, как мне казалось, великому. Я закрыл глаза и задержал дыхание. Вслушиваясь в мелодию природы, я представил картину по ощутимому звуку. Удивительно, но в моём воображении возникло с точностью всё то, что я только что видел. Постепенно звук начал притупляться, погрузив меня в нежные объятия тишины. Но в этой тишине было что-то удивительное; я слышал то, чего не было в том, что я осязал ушами. Я по-прежнему боялся открыть глаза, боялся потерять, возможно, единственный шанс столкнуться с чем-то уникальным, прекрасным и в то же время необъяснимым.
«Не глупи, Мёрди. Брось ты эти уловки»,-говорило что-то внутри меня. «Сколько же прошло времени с тех пор, как я был здесь? Почему мне кажется, что я всегда был частью этого мира; был ветром и морем, жизнью и смертью, мигом и бесконечностью?»
Я вдруг вспомнил, как мы с Кэрри сидели на этом же месте, наслаждаясь мягкой прохладой весеннего дня. Она уютно устроилась на моём плече; было ощущение, что она засыпает. Я чувствовал запах её волос, и он казался мне вечным, а наша встреча актом бессмертия. Её глаза сверкали; в них горел неистовый блеск – воплощение её любви и ненависти. Кэрри смотрела так, словно видела то, чего не видят другие. Я чувствовал каждое её движение; я чувствовал уют и спокойствие в мерном биении её сердца; я чувствовал тепло её плоти; чувствовал, как дыхание вздымает её грудь. Тогда я впервые ощутил это жгучее чувство ответственности за этот трепет в живом человеческом сердце. Будучи мальчишкой, я бродил по лесу, собирая ягоды и грибы, и наткнулся на упавшую из гнезда птицу. Она беспомощно лежала на усеянной опавшей листвой земле, поддёргивая ещё не совсем окрепшими крыльями в надежде взлететь и вернуться в оплот материнской любви и заботы. Я наблюдал за её отчаянными попытками вернуться туда, куда звало её сердце. Возможно, оказавшись в столь беспощадном настоящем, она, движимая приятными воспоминаниями семейного очага, старалась вновь его обрести. Я бережно поднял жертву коварного случая и положил на ладонь. Она смотрела на меня глазами-точками, в которых читалось глубинное отчаяние, и в этом взгляде было сказано и услышано больше, чем в любой человеческой беседе. Этот взгляд был воплощением вечного звука. Я почувствовал лёгкую дрожь, пробежавшую по моей руке. Маленькое птичье сердце билось громче любого из самых мощных моторов. Сам лес, творец величия и богатства, притаившись, погрузился в безмолвие, прислушиваясь к самой жизни. Тогда мне стало немного не по себе от одной лишь мысли, что я держу в руках чужую жизнь. Я стал тем, кто вторгся, прикоснулся к ней; я был тем, кто, затаив дыхание, наблюдал за тем, как жизнь возвращается к жизни; я стал тем, кто победил чужую смерть, отодвигая момент суровой расплаты за столь ценный подарок – жить.
Кэрри была рядом, но со мной её не было. Я чертовски хотел проникнуть в её сознание и посмотреть на сложную, порой неуловимую работу каждого механизма. Она сидела неподвижно, но я чувствовал движение. И я не знал, стоит ли мне гордиться тем, что я подарил ей уют, либо, напротив, корить себя за то, что разрушил оплот её счастья своим низменным и глупым присутствием. Тишина пожирала нас, и я уже не мог сказать, пребывали ли мы в тишине или же тишина поселилась в наших телах, заполнив их безжизненным вакуумом. Я хотел произнести хоть слово, даже банальное «привет». Даже рядом с ней я чувствовал себя одиноким; я томился и уже тогда начал осознавать сокрушительно падение сладких надежд.
«Чего ты ждёшь от жизни?» - Кэрри прервала нависшее молчание.
«Хм. Неожиданное начало, должен признать. Ожидание- настоящая мука. Когда ты чего-либо ждёшь, ты забываешь обо всём вокруг, просто выпадаешь из времени. Если бы сейчас мы ввели смертную казнь, то ей бы стало ожидание. Ввиду своей эгоистичности, люди сосредотачиваются на том, чего они желают, поэтому ожидание стало целью и любимым занятием человечества. Ждут подарки, прекращение войны и насилия, да и вообще, ждут всяких перемен. И это мучительно, ибо люди страстно этого хотят, но вряд ли получат. Ожидание –плод неуверенности или тяги к безделью».
«Снова ты начинаешь свои пресловутые мыслишки. Так, а что же всё- таки, чего от жизни ждёшь?»
«Чего вот ты ждёшь от поезда? Ждёшь, что он доставит тебя туда, куда тебе нужно, верно? Взять, к примеру, скоростной поезд. Он следует из А в Б, но в его маршруте нет нужных тебе остановок. Тогда ты следуешь так, как он тебе предлагает, а потом, высадившись в неудобном месте, волочишь ноги по грязным закоулкам туда, куда тебе реально нужно попасть. Но ты можешь купить билет на обычный поезд, ибо в нём есть всё: остановки и медленный ход, позволяющий любоваться проплывающим пейзажем. Вот и тут так же. Либо как тебе предлагают, то есть на судне судьбы, либо согласно своему выбору. В итоге, ты там и с тем, что тебе необходимо».
«То есть, в любом случае ты ждёшь некоторый ход от жизни?»
«Думаю, да. Жду, что-либо я доеду куда мне нужно, либо умру на рельсах. Но от жизни не стоит чего-то ждать, ибо это может перейти в целую вечность. Тогда упустишь все поезда, оставшись на перроне своей разбитой мечты или что у тебя там в голове. Жизнь дарит подарки- плохие и хорошие. И не следует ждать: открывай упаковку и бери. Я считаю, что жизнь ждёт чего-либо от человека. Жизнь задыхается от нехватки людей; настоящих, я имею в виду.
«А чего бы ты хотел?»
«Быть всегда с тобой»,- пронеслось у меня в голове, но я решил воздержаться от столь громкого заявления. Хотел? Не знаю, в этом и трудность. Чтобы чего-то хотеть, нужно знать, кто ты такой и подходит ли тебе то, в чём ты якобы нуждаешься. Поэтому я перестал ждать»,- соврал я.
Познакомившись с Кэрри, я превратил свою жизнь в сплошное ожидание, став бездомным для самого себя. Каждый день я ждал и ждал, погружая себя в бесчисленное количество выпитого спиртного и выкуренных сигарет. Но ей не стоило об этом говорить, потому я всё время молчал, тем усугубляя нависшее ожидание.
«Мёрди, давай уедем, вместе – ты и я. Вот возьмём и уедем. У меня есть знакомые в другом городе, они нам помогут обустроиться первое время. Будем только ты и я. Государство для двоих».
«Серьёзно? Конечно же нет»,- подумал я.
«Ну, так что, Мёрди? Нам же нечего терять».
«Кроме нас самих»,- подумал я снова.
Я закурил. Мы курили по очереди. Бывали у неё такие моменты, когда она баловала себя очередной сигареткой. Меня поражало то, как она втягивает дым. Такое ощущение, что она принимала очень важное лекарство. Парадокс, да? Никотиновый всадник смерти стал панацеей. Нас охватил порыв ветра, заставляя прижаться друг к другу, ощущая тёплое дыхание человеческих сердец. Мы снова молчали, и в этом молчании была неземная роскошь. Тишина, поглотившая нас, двух съёжившихся существ, трясущихся от холода на скамейке, была пронизана мириадами понятных только нам двоим слов и фраз. Общались не мы, а что-то внутри нас; что-то, что невозможно познать и объяснить.
«Ты замечательный»,-вздохнула Кэрри.
«Хм. Здорово, наверное. Но мне с тобой повезло больше, поверь мне»,- заметил я.
Я поцеловал её, нежно прижав к себе. Она сжалась от холода, спрятав руки в карманы моего пальто. Мы безмолвно сидели до самого вечера, и я не чувствовал ничего, кроме искреннего счастья; счастья, которое затем стало ключом моей жизни.
Несколько недель спустя мы прогуливались в парке. Мы выбрали одно из самых укромных мест и укутались в объятия солнца и разноцветной скамейки. Кэрри пребывала в хорошем настроении. Её лицо искрилось, озарённое ярким и порой обжигающим солнцем. Её губы расплылись в лучезарной, казалось бы, усмешке. Кэрри походила на неумелого картёжника, в чьих руках оказались карты крупной масти. Она просто играла со мной, ибо я выкинул все свои козыри, проиграв ей свою душу. Теперь она всё знала и потому умело оценивала свою власть надо мной. Кэрри игриво закинула свои ноги мне на колени, облокотившись одной рукой на скамейку. Я не смог удержаться и поцеловал её. Это был долгий и нежный поцелуй, начинкой которого были безразличие и пустота. Мы просто болтали, и нам было чертовски хорошо.
«Я вот не понимаю, как можно заниматься сексом под наркотиками или выпивкой», - радостным голосом сообщила Кэрри. Она закусила губу, ехидно наблюдая за моей реакцией. Восседая под мягкими лучами солнца, я погрузился в дремоту: непонятно почему, но я долго пытал себя, чтобы парировать её ребячески глупое заявление. Я сидел, очарованный её улыбкой, будто она и была моим солнцем. Уже тогда я понял, что люблю её. И уже тогда я понял, что по уши в дерьме. Улыбка не сходила с её лица, а взгляд излучал недовольство оставленным без внимания капризом.
«Мёрди, ау. Ты тут вообще?» - её взгляд стал испытующим.
«Да, детка, я тут. Всегда был с тобой, ты просто не замечала. «Ну, тут, я полагаю необходимо определённое мастерство».
Она улыбнулась, ущипнув меня за бедро. «Ты такой чудик».
«Как думаешь, это пройдёт?»
«О чём ты?»
«Ну, то, что якобы между нами».
«Не, не уверен. Конечно, всякое может случиться. А ты этого хочешь?»
«Не хочу. Ты мне нравишься, но однажды нам это надоест, и мы станем отдельными я и ты, понимаешь? Поэтому мы играем со временем и расстоянием».
Я почувствовал лёгкую горечь, обжигающую моё нутро. Я прекрасно понимал, что нас нет и сейчас. Она просто играет в игру, которая выгодна обоим. Но я хочу приз, а ей просто нужны азарт и драйв. Она знала, что я принадлежал ей. Я был слишком наивным и простым игроком, потому у неё и пропал интерес. В её сложной комбинации я рухнул навсегда, разлетевшись вдребезги на тысячи осколков. Я проводил её домой, получив на прощание заветный поцелуй.
Ветер по-прежнему не утихал, жадно вырывая блокнот из моих окоченевших пальцев. Он яростно трепал исписанные страницы, и, возможно, унося их на своих неистовых крыльях, зачитывал до дыр. Море успокоилось, и я решил закурить. Волны обрели покой, похоронив себя в дремучей пучине. Облака по-прежнему бороздили небесный простор; птицы восседали на прибрежном холме, сбившись в тесную кучку. Они смотрели вдаль и даже не подозревали, что томительное ожидание сдует их к чёрту с этого холма, вынудив искать новый приют.
Я встал, потушил сигарету и направился к обрыву.
«Кэрри, разве это конец?»
«Нет конца у того, что не имеет начала».
«Получи эти цифры, Мёрди».
«Мёрди, мне пора идти».
«И это всё?»
Молчание…Вечное молчание…
Под ногами я чувствовал хруст гравия, покрывавшего край обрыва. Я вздохнул и снова закрыл глаза.
В тот день я решил посетить лекции в колледже. Я плюхнулся в кресло, уткнувшись в недавно купленную книгу. Чтение настолько поглотило меня, что я забыл про время и пропустил лекцию по античной драматургии. Я не мог оторваться от мира символов и букв, складывающихся в единый ребус мысли загадочного писателя.
«Мёрди, это ты, старик?» - донёсся глухой голос.
«Привет, Ченни»,- вяло протянул я.
«Не хочешь выйти покурить?»
«Не, дружище, я даже вставать не хочу, прости».
«Ну, как сам вообще? Слышал, ты снова пишешь. Что теперь? Уличная философия загадочного романтика или грязный реализм прокуренного циника?»
«Ну, не могу сказать, что пишу. Иногда записываю кое- какие забавные мыслишки».
«Как Кэрри? Всё в порядке?»
«Недавно встретил Фрэнка, его выгнали за пьяный кутёж в кампусе».
«Как Кэрри?»
«Тебя не интересует судьба Фрэнка? Его отец по-прежнему пьёт, а мать упорно закалывает себя препаратами, заперев себя в трейлере».
«Как Кэрри?»
«Слушай, старик, мне пора идти, я и так немного засиделся».
«Что происходит, Мёрди?»
«В мире становится холодно и пусто, вот что. Бывай».
Я спустился вниз, медленно перебирая ногами по мраморным ступеням. То здесь, то там я видел отколовшиеся края, обнажающие ссадины на теле старого заведения. Я вытащил пачку, пытаясь найти зажигалку. Внезапно моё лицо обдало нежным, до боли знакомым ароматом. Я закрыл глаза, судорожно пытаясь воссоздать картину по запаху. Передо мной раскинулся бескрайний луг, усеянный миллионами благоухающих цветов. Вдали нежно и порой игриво звенел ручей, над которым кружил рой ненасытных комаров. Я сделал шаг и утонул в гуще высокой, нежно щекотавшей мои лодыжки травы. Скинув ботинки и оставив их под одним из старых вязов, покрывавших тенью большую часть поляны, я снова вдохнул, стараясь уловить тончайшие ароматы этого смоделированного мной рая. Шаг за шагом мои ступни погружались всё глубже и глубже в объятия сочной зелени. Дурманящий аромат цветов щекотал ноздри, вызывая сильное головокружение. Я лёг посреди поляны, уставившись в прозрачное, как стекло, небо. Надо мной, цепляя крыльями облака, парили птицы. Над левым ухом зажужжала пчела, метавшаяся от цветка к цветку, стараясь собрать как можно больше пыльцы. Солнце ласкало лицо, прикасаясь бархатными пальцами лучей к каждой клетке кожи. Словно желток, оно растеклось по сковороде небосвода, даруя каждому живому существу радость и тепло. Изнеженный подобной лаской, я уснул, свернувшись клубком на лоне вечности, а проснулся уже на ступенях колледжа, тщательно стараясь уловить обладателя столь прелестного аромата.
Сделав несколько шагов, я натолкнулся на Кэрри. Она стояла возле гардероба, поправляя потревоженные ветром пряди густых каштановых волос. Я подошёл ближе, но она не обращала внимание. Я взял её за руку и увлёк за собой. Мы стояли у окна в полной тишине.
Мы и стали тишиной, одним одиноким целым. Я взял её руку в свою ладонь, внимательно рассматривая её лицо. Что-то мучало её. Я начал подозревать, что вызываю в неё глубокое отвращение.
«Кэрри, что происходит? Давай как-нибудь увидимся?»
«Не могу, у меня лекция. Наши встречи мешают учёбе. Наши глупые отношения мешают мне идти вперёд, понимаешь? Мне нужно торопиться, правда».
«И это всё?» - в моём голосе смешались обида и горечь. Я чувствовал, как моё тело немеет, отказываясь выполнять какие-либо поручения. Моё лицо горело. На какое-то время для меня всё исчезло, всё остановилось, став немым и уродливым. Я не мог и не хотел ничего с собой поделать. Блики безумного солнца переливались, озаряя потускневшие стены здания. Я бросил взгляд на великое светило и увидел лишь ехидную усмешку, радость вопреки моей печали.
Улица схватила меня, жалкого и бледного, в свои объятия свежести, призывая ветер надавать мне бодрящих пощёчин. Пальцы пали в дрожь, глаза слезились. Казалось, будто каждый прохожий тычет мне в лицо пальцем, разрываясь от дьявольского смеха. Рот всего мир искривился в диком оскале. Мир наблюдал за жалкой трагедией обычного насекомого.
Удивительно, был ли я человеком? Может, марионеткой, болтающейся на толстых нитях своих чувств? Я, наверное, никогда и не смог бы дать вразумительный ответ.
Я стоял на краю обрыва, усыплённый величием неистового моря. Море- символ вечной свободы. И сейчас, между нами никого не было: только я и свобода. Наверное, у моей симпатии была вполне объяснимая основа. Море жило внутри меня, мы были одним целым. Оно подгоняло волны моих воспоминаний, заставляя переживать прошлое вновь и вновь. Эти волны, охваченные неукротимой яростью, несли меня ко дну; я захлёбывался и умирал, воскресая в новом приливе. Поток нёс меня на бешеной скорости к краю обрыва, швыряя в самое нутро бесчувственной стихии. Я просто утонул в океане своих воспоминаний; узников, восставших против жалкого слабака.
Я не мог отойти от обрыва. Ветер сковал моё тело, пронзив конечности тупой, не утихающей болью.  Я сделал шаг назад и застыл. Облака устилали горизонт чарующей дымкой; дымкой, которая обманула линию горизонта в её величии, сплотив две великие стихии- воздух и воду. Вдалеке я услышал жалобный крик чаек, кружащих над покрытыми ржавчиной рыбацкими катерами. Я достал блокнот и уставился на пожелтевшие страницы. До чего же глупо: богатство памяти и воспоминаний родилось на паре десятков страниц. Память, уничтожившая веру в настоящее; память, превратившая время в огромный и бессмысленный кусок.
Закурив, я пролистал блокнот. Зачарованный собственными мыслями я не заметил, как резкий выпад ветра вырвал блокнот из моих рук, унося его на неистовых крыльях. Я наблюдал, засунув руки в карманы. Ветер, обезумев от собственного величия, закружил находку в бешеном потоке, выписывая на изящном полотне неба кружева самых невообразимых форм. Казалось, что полёт будет вечным; море подгоняло воздушного бунтаря в едином безумном ритме. Плоть воды загудела, взывая к незамедлительной расправе над порхающим клочком моих воспоминаний. Мне сложно описать свои чувства в тот момент. Горечь потери? Руководство на случай заболевания амнезией?
Или, подобно морю, я обрёл свободу, которую даровали мне мои милосердные пленники. Я видел, как ветер, насытившись умопомрачительной пляской, яростно швырнул оплот моей памяти на растерзание лютующему морю. Я видел, как волны, вытесняя друг друга, подхватили его своей жадной пастью, уничтожая на мелкие клочки. Прогуливаясь по пристани, я смотрел вслед унесённой течением жизни Мёрдока Кэйна. Я видел, как каждый листок борется с яростью волн, бьётся, толкается, атакует. Подобно одинокому, всеми забытому человеку, он барахтался в цепких лапах несущего смерть хищника. Человек, захлебнувшийся в своём собственном море; человек, погибший на рельсах жизни.
Ветер стих; облака исчезли, открывая простор для одичавших вестников свободы. Я докурил, застегнул пальто и скрылся; скрылся так же, как и мой блокнот в пучине бездны морской.