A thousand paper cranes. part3

. Журавлик из синей бумаги
Утром ее поднимает настойчивый стук в дверь. Корра подскакивает на кровати, лихорадочно озираясь вокруг и силясь увидеть хоть что-то в полутемной комнате, и спросонья не понимает, где находится. Незнакомые стены узкой комнатенки кажутся ей стенками склепа, в рассветных сумерках все и вовсе приобретает мрачный вид — девушке начинает казаться, что потолок вот-вот обрушится на нее.

— Поднимаемся, через полчаса завтрак. — слышится через дверь приглушенный голос медсестры, и Корра облегченно вздыхает. Она наконец вспоминает, где находится, и, самое главное, зачем. Рукой она тянется к тумбочке, чтобы нашарить на ней телефон, но натыкается на бумажного журавлика, сложенного вчера. Даже сейчас, в едва различимой темноте видно, что сложен он наспех и не очень ровно, но отчего-то Корре кажется, что вчера она сделала что-то стоящее — возможно даже крохотный шаг на пути к собственному исцелению. Кто знает, может, и не понадобятся все эти бесконечные терапии. Может, она сумеет справиться со всем сама — совсем как раньше.



Голос медсестры эхом разносится по коридору, пока она пытается поднять остальных пациентов к завтраку, но Корра все еще не чувствует себя голодной — да и перспектива оказаться в шумной столовой не кажется ей привлекательной. Возможно, она наведается туда чуть позже, решает она для себя, а пока проваливается в неглубокий, утренний сон, пытаясь поймать то ощущение легкости и спокойствия, которое она испытала за секунду до пробуждения. Наверное, ей снились родители. И дом. Она решительно не помнит.



К сожалению, сон не длится долго — она проваливается в забытье всего на несколько минут, не успевая замечать этого, а все остальное время ворочается в постели, чувствуя, как ее бросает то в жар, то в холод. Кажется, она даже кого-то зовет во сне — но неизменно тут же просыпается. В комнате постепенно светлеет, и Корра накрывается с головой, даже вопреки тому, что ей снова невыносимо жарко. На мобильнике около половины девятого, и девушка наконец решает, что пора собираться. Если присутствие на завтраке — исключительно ее дело, то за прогул массажа, особенно жирно подчеркнутого в ее расписании, возможно, последует особо задушевная беседа с Бейфонг. Корра думает, что пока вряд ли готова ссориться со своим психотерапевтом, а потому пересаживается в инвалидное кресло и едет в ванную, где тратит около 20 минут драгоценного времени, из них около десяти на то, чтобы смотреть в одну точку, нависнув над раковиной. В голове упрямо крутится что-то очень важное, какая-то мысль на грани узнавания — только протяни руку и схвати ее, вспомни то, что мечется на кромке сознания, назойливо мешает, будто соринка в глазу, но эта мысль безвозвратно ускользает, оставляя после себя лишь привкус разочарования. Корра выплевывает остатки зубной пасты и умывается, стараясь даже не глядеться в зеркало.



Волосы она приглаживает пальцами, понимая, что расческа все равно не поможет взъерошенным, криво постриженным прядям, да и ей особо нет дела до того, как она выглядит. По той же причине она надевает вчерашнюю футболку и брюки, которые изрядно помяты, и выезжает на инвалидном кресле из комнаты. Кажется, все кабинеты врачей находятся на первом этаже, думает она, направляясь к лифту, и жмет на кнопку. Через пару секунд двери раскрываются, и Корра заезжает в просторную кабину лифта. На секунду она даже рада, что среди ее многочисленных фобий боязнь замкнутых пространств не числится.



В холле горят лампы, несмотря на то, что за окном уже совсем светло — тонкая полоска золотистого света разливается на горизонте, растворяясь в нежно-розовом, переходящим в голубое, небом. Наверное, это даже красиво, но Корра давно разучилась видеть прекрасное в окружающих ее вещах. Может быть, на это требуется время.

Указатели говорят, что кабинет массажиста находится в левом коридоре, и девушка сворачивает туда, услышав откуда-то позади шум голосов. Наверное, все возвращаются с завтрака, думает она, стараясь как можно быстрее проехать коридор, пусть и получается у нее с непривычки совсем не так резво, как хотелось бы. Коридор кажется бесконечным — одинаковые белые двери с табличками сменяют друг друга, и Корра уже готова отчаяться, когда не видит ни на одной из них искомой надписи, как вдруг останавливается — ей кажется, что она только что проехала нужную дверь.

Имя на табличке совсем затерто, и Корра даже не может разобрать фамилию массажиста — хорошо видна только буква "а", и эта крохотная подсказка отчего-то кажется безумно глупой. Девушка стучится и открывает дверь.

— Проходите. — слышится приглушенный голос, и Корра въезжает внутрь, закрыв за собой дверь. — Я уже иду.

Пока кто-то неизвестный суетится в глубине кабинета, Корра осматривается — все, кроме массажного стола, вешалки для одежды, небольшого письменного стола и стула скрыто ширмой, за которой виден силуэт человека в медицинском халате. А еще в кабинете отчего-то невыносимо холодно и пахнет дезинфекцией. Корра невольно морщится и скрещивает руки на груди, пытаясь согреться.

— Корра, верно? — слышит она за спиной, пока разглядывает большой плакат со строением мышцы на стене, и оборачивается, готовясь, впрочем, тут же повернуть обратно, выскочить за дверь и гнать инвалидное кресло до тех пор, пока бессильно не свалится на пол. Из-за ширмы на нее смотрит серьезное лицо молодого человека примерно ее лет— возможно, чуть старше, но это не имеет значения. Невероятное чувство неловкости повисает между ними, такое густое, словно можно зачерпнуть его пальцами, и Корра едва может вспомнить, как дышать. Со своими сверстниками она не общалась уже давно — возможно, первым за несколько месяцев был ее вчерашний знакомый, Болин, но девушка испытывает иррациональный ужас при мысли о том, что кто-то ее возраста будет помогать ей вставать на ноги — в прямом смысле этого слова.

Массажист, тем временем, берет себя в руки первым — откашливается и выходит из-за ширмы, нервно поправляя измятый медицинский халат, и протягивает ей руку для рукопожатия.

— Здравствуй. Меня зовут Мако, и я вроде как твой массажист.

Он говорит быстро, пожалуй даже слишком, и Корра едва может догадаться о том, о чем он ведет речь. А еще она замечает, что у него глаза странного золотистого оттенка, и она может смотреть только на них, абсолютно игнорируя протянутую руку.

— Ладно. Ну, снимай футболку и штаны, я помогу тебе лечь на массажный стол. — говорит он, и Корра чувствует, что ему так же неловко, как и ей. Она никогда не была мастером в считывании чужих эмоций, но этот странный парень удивительно прямолинеен в выражении чувств — например, эти рассеянные жесты и стремительно краснеющие кончики ушей говорят сами за себя. До жути нелепая ситуация, думает Корра, стягивая футболку и вешая на ручку инвалидного кресла. Следом за футболкой туда же отправляются и штаны. Мако отчаянно делает вид, что рассматривает идеально пустую стену, и отчего-то это только усугубляет ситуацию — он же, все таки, медицинский работник, и, наверное, должен вести себя как профессионал в этой ситуации, вот только сейчас Корра сказала бы, что он скорее похож на школьника.

— Ну? — спрашивает она, скрестив руки на груди, и Мако, опомнившись, помогает ей забраться на массажный стол. Он довольно легко поднимает ее на руки, и Корра чувствует прикосновение грубой ткани медицинского халата к голой коже. К счастью, это длится всего лишь доли секунды.

— Переворачивайся на живот. — говорит Мако, и девушка послушно утыкается лицом в массажный стол и старается представить, что вся эта нелепая ситуация происходит сейчас не с ней.

Какая-то абсурдная мысль вертится на языке, и она решает оставить ее при себе — по крайней мере на время. Сейчас явно не стоит заводить беседы с молодым массажистом, который собирается перемолоть ей все мышцы в один крепкий монолит, чтобы заставить ходить. «Ты сама мешаешь себе пойти», вспоминает она слова предыдущего врача и крепко зажмуривается, будто это поможет прогнать его голос из головы. Это помогает плохо, и гул чужих голосов нарастает — кажется, будто кабинет полон гомонящих людей, которые наперебой выкрикивают бессвязные фразы, звучащие, как странное заклинание.

«Он сейчас на Ближнем Востоке, и я не знаю, когда он вернется»

«Отойдите от зеркала, Вас оно не порадует»

«Злиться — это совершенно нормально»

«Я не потерплю подобных выходок в моем доме»

«Говорят, что если сложить тысячу таких, то можно загадать любое желание, и оно исполнится»

Но все эти голоса, орущие на все лады, внезапно перекрывает один — шепот из самых страшных кошмаров, который Корра не смогла бы забыть никогда, даже если бы очень сильно захотела.

«А теперь мы посмотрим, из чего ты такая сильная сделана»

— Уйди! — кричит Корра, закрывая уши руками, и отшатывается от Мако, едва не падая с массажного стола.

— Что? Я же даже еще ничего не...

— Уйди! — надрывая легкие, кричит Корра, вцепившись в край стола и уткнувшись в него лбом. — Не трогай меня.

Она вся дрожит, как будто в припадке, и слышит свое хриплое, срывающееся дыхание словно со стороны, временно отстранившись от всего происходящего. Одна часть ее сознания понимает, что все, что сейчас произошло, было всего лишь неприятным воспоминанием, в то время как другая испытывает животный, дикий страх, и не может ни на что адекватно реагировать. Как правило, побеждала вторая часть — и этот раз не становится исключением.

— Все в порядке. — он кладет руку ей на плечо, стараясь утешить, но делает только хуже. Корра отталкивает его и буквально скатывается со стола, пытаясь зацепиться за ручку инвалидного кресла, но то неизбежно откатывается, и она падает прямо на пол, больно ударяясь правым боком об пол. Кафель под ее кожей кажется просто невероятно холодным, и от этого перехватывает дыхание и становится нечем дышать. Корра хрипит в попытке вдохнуть побольше воздуха и пытается забраться на инвалидное кресло — ползком, подтягивая себя ослабшими руками. В конце концов, это ей удается, и она какое-то время сидит в нем, скорчившись, будто боясь нового приступа паники, а потом хватает футболку с ручки инвалидного кресла и пытается надеть ее, путаясь в рукавах. Удар дает о себе знать, да и прилив адреналина закончился – заметно дрожат руки, и тупая боль копится в бедре, и Корра думает про себя, что не хватало ей только сломать и без того не ходячие ноги.

Она умудряется кое-как натянуть футболку на себя, когда перед ней появляется. Мако и садится на колени рядом с инвалидным креслом, заглядывая в заплаканные глаза Корры. Внезапно, она рада, что он не стал поднимать ее, когда она упала. Кто знает, быть может, тогда все было бы еще хуже.

— Успокойся, все в порядке. Я тебе ничего не сделаю, правда. — говорит он тихо, будто разговаривает с ребенком, и больше не делает попыток коснуться ее, понимая, что это вызовет очередной приступ паники. — Корра, все хорошо. Я друг.

Она дышит так тяжело и часто, будто в кабинете катастрофически не хватает воздуха, и все, что она видит — желтоватые глаза Мако, которые так не похожи на глаза того, кто является ей во всех ее кошмарах.

«Друг?», переспрашивает сознание, и на мгновение Корра приходит в себя, осознавая все, что только что произошло, и от этого хочется то ли еще сильнее зайтись в истерике, то ли в хохоте.

— Да. — соглашается девушка с Мако и со своими мыслями. — Да, ничего плохого не сделаешь.

Она закрывает лицо руками, пряча внезапно набежавшие слезы, и делает несколько глубокий вдохов, чтобы прийти в себя.

— Скажи что-нибудь. — Мако не выдерживает первым, и Корра внезапно выпаливает то, что пришло ей в голову еще тогда, когда она только увидела его.

— А ты не слишком молод для врача?

На секунду в кабинете повисает тишина, а потом Корра взрывается смехом, и Мако не может сдержать улыбку. Девушке кажется, что она ему очень идет.

— А я и не врач. — говорит он, наблюдая за тем, как Корра успокаивается и постепенно переводит все внимание на него. — Закончил курсы по массажу, прошел годовое обучение после школы, и вот я здесь. Мне же надо как-то содержать брата.

И в этот момент девушка отвлекается от глаз Мако, обращая внимание на все его лицо целиком. На линию его подбородка, скулы, профиль — и видит что-то смутно знакомое, будто уже видела где-то эти черты. Если бы только его лицо было чуть шире, а глаза — зелеными.

— Ты брат Болина? — спрашивает она, и видит, как лицо Мако теряет напряженное выражение. Будто упоминание о брате делает его чуточку счастливее.

— Ты с ним уже знакома? — спрашивает он. — Наверное, опять пробрался в гостиную на втором этаже и смотрел "Бегущего по лезвию", да?

Корра кивает, и Мако поднимается в полный рост, берет стул, стоящий у стены, и ставит его рядом с Коррой.

— Он моя единственная семья. Наши родители...

— Я слышала. — говорит Корра. — Мне очень жаль, Мако.

— Там все не так просто, как ты думаешь. — он качает головой, и улыбка исчезает у него с лица. Девушка хочет спросить у него, что он имеет в виду, но решает этого не делать. В конце концов, Мако же не лезет в ее травматический опыт — и она постарается не лезть туда, куда не просят.

— Давно Болин здесь? — задает она наиболее нейтральный вопрос.

— Здесь — всего полгода. До этого, пока я учился, он лежал в государственной клинике... Скажем так, лучше ему там не стало. А здесь есть доктор Бейфонг — она чудеса творит, в прямом смысле слова. Я помогаю ей с пациентами, она помогает мне с братом.

Корре слабо верится в то, что Лин Бейфонг вот так бескорыстно помогает своим пациентам — хотя, с другой стороны, Мако наверняка работает почти бесплатно, отдавая за содержание брата здесь почти всю свою зарплату. Будь она чуть понаглее — обязательно спросила бы об этом, но голос разума вновь говорит ей держаться подальше от того, что ее не касается.

— Кстати о доке. — Мако смотрит на часы на стене, а потом снова на Корру. — Тебе скоро идти к ней. Думаю, массаж сегодня так и не состоится, но будем считать, что сегодня мы просто знакомились, хорошо?

Девушка кивает, все еще прижимая к себе штаны, которые не успела надеть, и Мако уходит за ширму, давая ей немного личного пространства и времени, чтобы привести себя в порядок.

— Не видел тебя на завтраке. Держи, хотя бы чаю выпей. — он протягивает ей белую чашку без рисунка, до краев наполненную горячим черным чаем. Корра хочет отказаться, но жажда пересиливает, к тому же ей не хочется обижать Мако. Чай слишком горячий и совсем несладкий, но Корра успевает выпить больше половины, прежде чем за ширмой в кабинете звенит будильник.

— Время сеанса истекло, Корра. — говорит юноша, останавливая назойливые часы. — Надеюсь, что увижу тебя завтра, и мы все таки сделаем шаг к твоему выздоровлению.

Она не отвечает ничего, но находит в себе силы улыбнуться, когда он открывает ей дверь и ждет на пороге, пока она выезжает в коридор. Когда дверь в кабинет закрывается, то Корра выдыхает, будто только что вынырнула из воды, и откидывает со лба налипшие от пота неровные пряди волос. Это был не просто самый неловкий сеанс массажа в ее жизни — подобные процедуры грозятся затянуться на долгое время, и Корра сомневается, что все будет идти так гладко, как задумал Мако.

Мако.

Отчего-то ей хочется улыбаться при мысли о нем, хоть она и прекрасно знает, что особых причин для этого нет.

Добрый, славный Мако с кружкой несладкого чая.

Мако, который утешает ее после очередного приступа истерики.

Мако, который держит ее на руках.

Стоп.

Корра больно щипает себя за запястье и подавляет вскрик от боли. Это, однако, помогает вернуться мыслями в настоящий мир, в котором есть дела поважнее, чем массажист с братом-инвалидом и какой-то несомненной тайной. Как будто у нее своих проблем мало. Уж слишком это все похоже на какой-то глупый фарс, странную мелодраму про подростков — а становиться частью подобного Корре совсем не хочется. Подобное желание она бы никогда не загадала, складывая тысячу бумажных журавликов.



В коридоре снова тихо — наверное, за то время, что она провела в массажном кабинете, даже самые медленные пациенты успели завершить свой завтрак и разбрестись либо на процедуры, либо по своим палатам. Корра снова выезжает в холл, в котором видит только медсестру, стоящую возле регистрационной и копающуюся в документах, и направляется в другое крыло корпуса, в котором находится кабинет Бейфонг. По пути она невольно начинает задумываться о том, что же будет происходить на сеансе психотерапии, но не может придумать чего-то необычного — все будет как всегда, глупые разговоры и тесты — снова бесконечные беседы и кляксы Роршаха. Она видела в них много вещей, о которых говорить не хотелось, но неизменно говорила врачам, что видит в черных пятнах на белой бумаге бабочек, лис и цветы. В этот раз, надо думать, все будет точно так же. Как будто можно действительно быть в своем уме и в который раз повестись на одну и ту же присказку – «Я хочу Вам помочь». Мерзкая, наглая ложь, которой так часто грешат мозгоправы всех мастей – втираются в доверие, изображают из себя добряков, но все это исключительно ради того, чтобы залезть к тебе в голову и хорошенько покопаться там чайной ложечкой, не забыв постучать по стенкам черепа, требуя добавки. Стервятники.

Падальщики.



Она, судя по всему, не опаздывает, и даже совсем наоборот — на двери кабинета Бейфонг висит табличка "Не беспокоить!", и Корра смиренно ждет возле двери, поглядывая в окно. Сегодня слишком холодно для прогулок — мартовский ветер все еще приносит отголоски зимнего холода, и даже солнце снова скрылось за дымкой серых облаков. Отчего-то девушке хочется верить в то, что весна наступит еще не скоро, иначе ей придется очутиться посреди бушующего урагана жизни, зелени и света, в котором она будет лишней. Корра начинает думать о том, что идея провести остаток жизни взаперти теперь не кажется такой плохой.

— Да никогда в жизни! — раздается приглушенно из-за двери, и Корра оборачивается. Кажется, в кабинете Бейфонг происходит какая-то сцена, и отчего-то девушка чувствует себя так, словно наблюдает за кем-то без их ведома. Нестерпимо хочется зажать уши и не слушать.

— Я с тобой еще не договорила. — слышит Корра угрожающий голос Бейфонг, но ее собеседник, судя по всему, не желает ничего слушать.

— Плевать. Я больше так не могу. Это не помогает.

Ручка двери начинает поворачиваться, и Корра инстинктивно отшатывается, отчего ее кресло врезается в стену. Бежать некуда — сейчас ее увидят. Дверь распахивается, и на пороге показывается тот, кого она меньше всего на свете ожидала увидеть.

— Ты? — на выдохе спрашивает он, замерев на пороге, словно забыв о том, что мгновение назад собирался уйти из кабинета Бейфонг как можно скорее. Корра не может ответить ничего — смотрит на него, приоткрыв рот, как рыба, выброшенная на берег, и чувствует, как стремительно заканчивается кислород. С их прошлой встречи прошло сколько – два года? Больше? А он так и не изменился. Корре кажется, что она проваливается куда-то, очертания коридора расплываются, и она оказывается в том самом спортивном комплексе, где все и случилось. Там, где сломалась еще одна судьба.


***



Пожалуй, это действительно произошло два года назад. Быть может, на самом деле это – не такой уж и долгий срок, потому что теперь Корра может вспомнить мельчайшие детали той встречи.

Отчего-то первое, что она помнит – это солнце. Свет преломлялся на хромированных поверхностях в огромном зале комплекса, рассыпался бликами по белым стенам, дробился на искры в прозрачной, пахнущей хлоркой воде бассейна. Корра помнит, что волосы тогда промокли под купальной шапочкой, а очки для плавания, одолженные у кого-то из членов команды, больно врезались в кожу – еще один повод никогда больше не забывать свой инвентарь дома, тем более перед важными соревнованиями.

«Корра!», тренер махал ей руками с трибуны, усердно делая вид, будто поддерживает ее, хотя девушка знала, что бездарно слила общекомандный результат в последнем заплыве, уступив на целых пять секунд команде дебютантов из крохотного городишки, который вообще никогда не славился своими спортсменами. Она не понимала, как это произошло, и злилась на саму себя, а заодно и на слепящее солнце, на своих же товарищей, на тренера, на зрителей, на членов жюри. Мысленно проклиная всех и вся, Корра выбралась из бассейна, игнорируя протянутую руку капитана, и демонстративно отправилась в душевую, больше не собираясь оставаться в этом месте ни на секунду. Крики собственной команды из-за спины ни на секунду не задержали ее. Мало кто любит проигрывать – но она проигрывать просто не умела. Каждая неудача, как правило, завершалась для нее полнейшим моральным крахом, и в этот раз все шло точно как по сценарию – гнев, направленный на окружающих, медленно переходящий в ненависть на саму себя.



– Смотри, куда идешь. – услышала она чей-то голос сразу после того, как наткнулась на этого неизвестного в коридоре, ведущем к душевым.

– Как будто ты сам не можешь под ноги смотреть. – прошипела в ответ Корра, подняв голову и встретившись взглядом с фаворитом соревнований этого года. Не то, чтобы она следила за ним, его жизнью и успехами, как делали это многие его ненормальные поклонницы, но в тот сезон имя Тано не знал только глухой и слепой отшельник. Юная спортивная надежда их региона, звезда, стремительно засиявшая на небосклоне — и вместе с тем полнейший мудак, по мнению здравомыслящих людей. И дело было не в том, что он завоевывал первые места так легко, будто за хлебом ходил, и даже не в визжащих толпах фанаток, словно бы он был по меньшей мере знаменитостью мирового масштаба, а не одаренным учеником обычной школы. Дело было в его отношении к людям — Корра видела его на соревнованиях всего несколько раз, но впечатлений от его самоуверенной и наглой рожи ей хватило на всю жизнь. Их разговоры все эти разы были не самыми долгими — но отчего-то напоминали разогрев для серьезной перепалки. Девушка каждый раз спрашивала себя, почему это случается именно с ней, но ответа на этот вопрос так и не находила. Может быть, он просто видит в ней соперника. Может быть, она просто не привыкла проигрывать — и тем более таким, как он.

— Уже уходишь? — он будто нарочно прислонился к стене, почти полностью перегородив собой проход в узком коридоре, и Корра испытала сильное желание двинуть его по лицу, которое, впрочем, подавила, пусть и не без усилий. — Или тебя так расстраивает то, что наша команда размазала вас по стенке?
— Я не участвую в индивидуальных заплывах, и поэтому ухожу, ага. Если ты отодвинешься и дашь мне пройти, наконец. — Корра всегда считала, что жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на споры с идиотами, а потому проще было ответить конкретно этому экземпляру, чтобы сохранить свои нервы.
— Очень жаль. — он наклонился к ней так близко, что она могла рассмотреть каждую ресничку — густые, черт побери, любая модница обзавидуется, — и первым желанием Корры было оттолкнуть его. Что она, впрочем, и сделала.
— Удачи в заплыве. — сердито бросила она через плечо, пока он заливался смехом позади, в своем воображении уже представляя, как ужасно отомстит этому выскочке на следующих соревнованиях.

Тано.

Его звали Тано.



Она успела собраться за несколько минут, выбежать из спортивного комплекса и даже добраться до парковки, находящейся за 500 метров от здания, чтобы позвонить отцу и попросить забрать ее. А потом прогремел взрыв.

***


И вот теперь он стоит перед ней, как воспоминание из прошлого, которое, казалось, случилось в кем-то другим. Вроде бы Бейфонг говорит что-то, появляясь за спиной Тано, но для Корры все это звучит далеким отзвуком, будто колокольный звон, и она не может понять, почему вдруг у нее так резко перехватило дыхание. Воспоминания заполняют голову, путают мысли, будто кот путает клубок, и все сворачивается в огромную спираль, пружину — только отпусти, и память выплеснется обратно, захлестнет с головой, и ты никогда больше не выберешься. Она вспоминает сводки новостей — число погибших, раненых, бесконечная информация об организаторах этого ужаса. Она вспоминает, что тогда погиб Дерек, капитан их команды, и вспоминает панихиду в школьном спортивном зале. В тот год больше никто не плавал, а в следующем желающих было так мало, что команды пришлось расформировать. Корра вспоминает, как отец сидел над отчетами ночами, всматриваясь в то, что смог найти про тех преступников, бесконечно отвечая на звонки начальства и коллег, и то, как он однажды отправил телефон в мусорный бак, когда количество звонков от жадных до сенсаций репортеров превысило все допустимые пределы. Он тогда жутко испугался за нее. А Корра думала только о том, что должна была быть там, вместе с остальными.

— Я сказал, что это все — дерьмо собачье. — Тано первым отрывает взгляд от Корры и поворачивается к Лин, которая явно не понимает, что за сцена разворачивается сейчас перед ней. Его слова, похоже, ее не особо задевают — ее выражение лица уже вряд ли может стать еще более раздраженным, чем оно есть. — До свидания, доктор.
И он уходит, бросая последний, отчего-то испуганный взгляд на Корру. Она отмечает про себя, что он все еще закрывает правый глаз челкой, умудряясь выглядеть пижоном, даже в гневе вылетая из кабинета психотерапевта. Ей кажется, что он совсем не изменился.

— Упрямый ублюдок. — ругается Бейфонг сквозь зубы и переводит взгляд, от которого хочется провалиться под землю и даже ниже, на Корру. — Быстрее уже, в кабинет.

Корра только сейчас замечает, что у нее трясутся руки, и поэтому ей сложно справится с инвалидным креслом поначалу, но Лин так прожигает ее взглядом, что она собирает волю в кулак и, наконец, заезжает в помещение. Дверь за ней захлопывается.
Бейфонг все еще напоминает помесь урагана и танка — стальная женщина со взрывным характером. Корра думает, что если бы не обстоятельства, в которых они вынуждены общаться, они бы поладили. Но такова уж природа психотерапевтов — весь их интерес в том, чтобы препарировать твой мозг, как лягушку, и полюбоваться внутренностями. Сделать наброски. Потыкать палочкой. Поворошить. А потом зашить все белыми нитками и ожидать, что лягушка оживет и поскачет, будто ничего и не было. Так дело не пойдет.

— Значит так. — Лин садится за письменный стол и перелистывает небольшую картонную папку с именем Корры на обложке. — Начнем с теста Люшера, потом сделаем Роршаха.



Как банально. Корра догадывалась о том, что нынешние сеансы не дадут ей ничего нового, но отчего-то чувствует разочарование. Она подъезжает поближе к столу, где Лин уже выложила ряд цветных карточек, и думает о том, что не позволит манипулировать собой и лезть в свою голову. Первым на глаза попадается желтый цвет, но он ей не нравится. Желтый похож на солнце и мерзкую мазь, которую ей приходилось втирать в ноги еще три месяца назад. Она почти может почувствовать этот отвратительный запах лекарств. Красный? Нет. Красный похож на пилюли, которые приходилось пить каждый день горстями, а еще на белки глаз матери, которая плакала по ночам, думая, что Корра не видит. Черный? Нет, ни один здравомыслящи человек не выберет черную карточку первой в этом тесте — если, конечно, не хочет дальнейших душеспасительных бесед. Синий? На Тано была синяя кофта.
Рука Корры тянется к синей карточке, но на полпути замирает и тянется к желтой. Лучше всегда начинать с желтого. Синий она, не удержавшись, кладет следом. Остальные цвета идут хаотично, но завершает ряд неизменно черный. Ну вот, почти идеальный результат.

Бейфонг смотрит на нее, приподняв бровь, и в ее взгляде Корра ясно читает скепсис, вот только не может позволить себе спасовать, и поэтому натянуто улыбается, делая вид, что абсолютно не понимает намеков Лин на мошенничество. После мгновения переглядываний Бейфонг решает, что спорить в этой ситуации бесполезно и собирает карточки со стола, случайно роняя на пол синюю. Корра поднимает ее, но отдавать владелице не спешит — мнет тонкую бумагу в руках, думая о том, что синего в ее жизни стало до тошнотворного мало. Лин не замечает пропажи карточки — лезет в ящик стола за листами бумаги с кляксами, после чего по очереди начинает показывать их Корре.

— Палатка. — говорит девушка, сгибая синюю карточку пополам.

— Заяц. — бросает она, взглянув на кляксу, больше похожую на непропорциональную бритую голову, и делая очередной сгиб.

— М-м-м, балерина? — с листа на нее смотрит чье-то кривое лицо, и Корра быстро возвращается к синей карточке, которая уже почти сложена.

— Ботинок. — она едва смотрит на листок, в чернильной кляксе которого расплываются чьи-то окровавленные внутренности. Возможно, ее собственные. Сгиб. Еще один сгиб. Расправить.

— Журавль. — гордо говорит она, поудобнее устроив маленького синего журавлика на своей коленке. Бейфонг со вздохом убирает листы бумаги.

— Я даже и не знаю, на что я надеялась с этими тестами. Еще бы Тензин мне тебя скинул, если бы ты так хорошо поддавалась терапии. — говорит Лин, решительно убирая со стола папку с именем Корры. — Хорошо, тогда мы сделаем все немного иначе.



И она извлекает из нижнего ящика стола огромную связку бумаг, которую с трудом водружает перед собой. Корра абсолютно точно уверена, что этот день будет для нее очень тяжелым. Она просто надеется, что ей удастся умыкнуть хотя бы пару листов, за то время, что Бейфонг будет искать к ней подход.