She dreams in car crashes

Возможно, было больно. Возможно, неожиданно. Возможно, люди в шоке смотрели на столкновение. Возможно, людей даже не было, это стояли призраки. Возможно, тот дикий визг издал кто-то. Всё возможно.

Так же возможно, что она — точнее, я — всего лишь спит. Глаза закрыты, лицо спокойно, ничем не обезображено. Нет ни сковывающего горя, ни удивления, ничего. Словно маску прилепили на лицо.

Возможно, она — я — даже прекрасна.

Интересно, это больно? Видеть, как ты летишь навстречу неизвестному, перед глазами нет ничего, кроме слёз, а в голове одни спутанные, как паутина, свисающая с потолка в гостиной, мысли. И это возникшее так внезапно препятствие — специально, да? Чтобы добить полностью? Уничтожить? Раскромсать?

Говорят, должна проноситься вся жизнь. Глупости. Только ссора. И ничего больше. Каждое слово, каждый момент, каждое движение... Это не хочет отпускать. Как будто напоминает, что виновата она — я.

Вроде бы хочется закричать со всей дури, но ни сил, ни голоса. Да и кто услышит?

Никто не слышал.

Никогда.

Всё, что когда-то имело значение, осталось позади. Там. Далеко. Обмёрзлые руки держатся за ремень безопасности, как будто это единственное спасение. Дурацкая привычка хвататься за одежду на животе, чёрт его знает, почему. И сейчас тоже она — я — хватается, как за соломинку, которая должна помочь ей — мне — выжить. Наивная. Так безрассудно... и глупо?

И нет будущего. И не было. Никогда.

Даже пачка сигарет всё та же, но уже чужая. Не имеет смысла. Телефон с мигающим сообщением от любимого — уже бывшего — тоже часть прошлого. Прошлого, которое навсегда исчезло. Хотя и при жизни оно бы не вернулось. Оно всегда уходит. Будущее какими-то мимолётными моментами превращается в настоящее. Получается, думать о будущем — думать о наступающем настоящем? Или просто быть верным своей — возможно, бредовой, возможно, глупой — идее? Думать о будущем? Что значат эти слова?

Где-то далеко плакал ребёнок. Девочка. Потерялась, наверное. Даже будь она — я — жива, всё равно бы не подошла. Равнодушно бы выбросила очередную недокуренную сигарету и поехала бы дальше. Дитё прямо орало. Матери не было. Но я не хотела помогать.

Она — я — тоже потерялась. Только между мирами.

И казалось бы, что не стоит плакать из-за такой глупой мелочи, не стоит так переживать из-за спора, чтобы нестись с огромной скоростью, едва не истеря и сильно трясясь, не видя ничего вокруг, не веря во все обидные слова.

Она — я — плакала всю дорогу.

Но когда мелькнул столб, слёз не было.

Конечная остановка. Как и дороги, так и биения сердца. Смерть головного мозга произошла позже. Возможно, её — меня — даже спасли бы, если бы рядом был бы заинтересованный и испуганный народ. Всё возможно. Но никого не было. Пустота. Ближайшая остановка очень далеко. Людям тут просто нечего делать.

И куда неслась?! В деревню? Зачем? Поплакаться матери и рассказать, какой он дибил-придурок-идиот? Чтобы она мечтательно вздохнула и сказала, что всё хорошо, а потом посмотрела на своего любимого? Что хотела? Ласки, жалости, утверждения, что права? Чего хотела?!

Глаза едва заметно дёргаются. Но уже поздно. Тело потеряло контакты с разумом. Осталось только воспоминание о некогда любимой и влюблённой девушке. Сейчас это не имеет значения, правда?

Но ведь не он виноват. Ни в коем случае. Не он закатил истерику по приходу, не давал ничего выслушать и полагался только на сплетни — это стало понятно только сейчас — завистников. Не он резко налетел с кулаками и пытался ударить. Он сдерживал в этот момент. Пока она — я — дрожала от боли, бессилия и гнева и пыталась хотя бы придушить его.

Так странно. Хотела убить его, а умерла сама.

Точнее, заснула.

Руки всё ещё по привычке держатся за ремень безопасности. Лицо расслабляется, кожа белеет. Всё плохое остаётся в невысказанных мыслях, никуда больше не проникает. И уже навсегда останется там.

Будущего не будет.

Завтра не наступит.

Пройдёт несколько часов, прежде чем он будет набирать один и тот же номер, каждый раз на долгие гудки ругаясь сквозь зубы и повторяя: «Ну где ты?!»

Пройдёт несколько часов, прежде чем заметят разбитую машину с помятым, сжатым кузовом и погнувшийся столб.

Пройдёт несколько часов, прежде чем найдут телефон, нетронутый и целый, и позвонят «Любимому», потому что «Мамочку» может это расстроить.

Пройдёт несколько часов, прежде чем он опознает тело и на ближайший год забудет о радости.

Похоронили прямо в пятницу тринадцатого. Шёл дождь, но немногочисленным людям было наплевать. Половина стояла без зонтов, вторая жалась друг к другу в попытке согреться. Кидали какие-то цветы, говорили какие-то слова обезображенной девушке с закрытыми глазами и умиротворённым лицом.

Но это была не она. Не я.

Это была чужая оболочка чужого тела. С чужой жизнью, чужими мыслями, мечтами, надеждами, целями. С чужой любовью.

Я — она — была другой. Неживой, нереальной.

И никогда не существующей.