Новый мир

Ей было 56, когда это случилось…
Мир рухнул и перевернулся. Тогда она даже не представляла, как можно жить, вести хозяйство, передвигаться, общаться, наконец, если не имеешь возможности взглянуть в глаза собеседнику, если не разбираешь дороги.
Острая закрытоугольная глаукома. Всего четыре дня. Не было даже времени на адаптацию, на примирение с неизбежным, на переосмысление. Четыре дня, и ты чувствуешь себя потерянным, жалким, слабым и никому не нужным.
Дети, две дочери, давно разъехались, рванули за шальными деньгами, да так и затерялись в бетонных стенах мегаполиса, вышли замуж, нарожали детей и вспоминали о родной матери только по праздникам. Муж погиб в автокатастрофе десять лет назад. Какой-то пьяный водитель не смог справится с управлением, автомобиль занесло на тротуар, погибло три человека, в том числе и он. Дела давно минувших дней, а сердце до сих пор разрывается на куски, когда держишь старую фотографию.
Внуки? Внуков было много, трое мальчишек и две девочки. Но только дочь Людмила посылала дочурку на лето к бабушке, и то потому, что трудно было справится с неугомонными сорванцами в одиночку.
Нет, конечно, нет. Не было предательства со стороны детей, как это часто бывает в современном обществе. Родная кровь не забывается, все-таки правильно она воспитала своих дочерей. Узнав о несчастье, они побросали все свои дела и примчались к матери. Каждая благородно предложила жить в их доме, не желая оставлять ее без присмотра в таком состоянии. Но она не смогла. Не смогла отказаться от родных стен, где она когда-то была так счастлива; тогда они были все вместе, любимый муж, две маленькие дочки, как капля воды, похожие на отца. Не смогла уехать от чистого деревенского воздуха и запаха свежескошенной травы, от крика Петьки на зорьке, и просыпаться в чужом углу под трель неживого будильника, не смогла бросить своих наседок и старого пса, трех кошек и поросят, не смогла забыть все, и уехать в совершенно незнакомый, чужой мир. Мир шумных машин, бешеной скорости и людского эгоизма. Он был ей более страшен, чем тот, в котором ей теперь предстояло жить.
Мир в полной темноте.
С тех пор прошло более семи лет.
О первых шагах в этом новом мире вспоминать не хотелось, сколько слез было выплакано, сколько шишек и синяков набито, нога, сломанная в двух местах, переломанный нос, жалость окружающий, смерть старого пса, которого она нашла только после того, как он начал разлагаться. Переломанная мебель, участок, пришедший в упадок без надлежащего ухода, нечистоплотность женщины из собеса, что приходила каждую неделю и приносила ей продукты. Наверное, ей было бы легче, если бы она крупица за крупицей не теряла все то, что было нажито непосильным трудом, все то, что было взращено с такой любовью и терпением. Память – она ведь не умирает, лишь частично сглаживает острые моменты, возможно, не столь важные для продолжения жизни.
Полная утрата зрения привела к необходимости «ощупывать» мир, заново улавливать запахи, более остро, чем прежде, научится слушать, а не слышать.
За эти годы она овладела этим искусством в совершенстве. Иногда она даже жалела, что память иногда выковыривала из глубин сознания какой-либо зрительный образ и бросала его к ее ногам.

Память мешала! Даже сейчас, спустя двадцать лет…
Попробуйте закрыть глаза! Смелее! Только на минуту, не более.
А теперь представьте маленького мальчика, лет пяти, весело топающего по лужам босыми ногами, заливисто смеющегося над глупым псом, прыгающего рядом. В этом нет ничего сложного, вы отлично знаете, как выглядит проселочная дорога после дождя, вы вспоминаете знакомого мальчишку того же возраста, представляете сияющие глазенки, беззубый рот, кудряшки, раскрасневшееся личико.
Стоп! Сотрите картинку. Забудьте все! Окунитесь в мир ощущений, запахов и звуков.
Знаете, чем пахнет ребенок в пять лет? Он пахнет юностью, речкой, солнцем, молоком и вишней. В шесть к ним добавляется запахи леса и костра, а в семь молоком совсем не пахнет, зато пахнет лугом и коровьим дерьмом, земляникой и сеном. А по тому, как падают брызги на дорогу, можно услышать глубину лужи, по звонкому гавканью – что пес, вовсе не пес, а совсем еще щенок, во запаху ветра, что мальчишка только что из-за стола, и на губах остались усы от сметаны.
- Бабушка, бабушка! Смотри как я умею!
Мальчишка подбежал и ловко забрался на колени сухонькой старушке в темных очках.
- Баб, ты видела?
- Видела, золотко, видела.
Она улыбнулась, уткнувшись в макушку, и крепко прижала мальчика к себе. Она точно знала, что волосы у него цвета недозревшей пшеницы после дождя, совсем как у прадеда, что глаза цвета неба, как у ее младшей дочери, а пальчики, пальчики мамины, тонкие, длинные, пугающие своей хрупкостью, но с возрастом это пройдет. Она никогда не спрашивала, как именно он выглядит, она просто это почувствовала, с той первой минуты, когда дверь ее дома распахнулась и она слышала до боли знакомый голос: «Бабулечка, я дома»
Именно со скрипа входной двери, а не в день несчастья, началась, так пугающая тогда, и ставшая такой дорогой, новая жизнь, жизнь в темноте.