Леночка

Идём это мы с Колькой Батиным по Воздвиженке из школы. Мне семь лет, ему восемь. Да вы его, наверно, знаете: чёрненький, лысый тоже, как я. Он ещё майором в милиции работал, пока его в один прекрасный день - бац! - и выпнули в подполковники.

А впереди нас идёт одна особа, состоящая из ранца, двух огромных бантов и крошечного конопатого вздёрнутого носика. И Колька вдруг в задумчивости выдаёт фразу, которой уже более полувека:

- Никогда не пойму этих женщин... проживи я хоть и до двенадцати лет!

Теперь собственно история.

Один мой знакомый, по прозвищу Банан, влюбился ужасно. Ничего не скажешь, губа не дура - таких девочек ещё поискать. Смугляночка, глазищи бархатные, глубокие, бровки стрелкой вверх срослись на переносице, глаз не оторвёшь. Гюльчатай, да и только.

Она картаво говорила, нечисто "Р" произносила. Голос низкий, глубокий, в родне цыгане примешались, зовут Леночка. Хладнокровию её любой фельдмаршал бы позавидовал. Да, царственная была персона.

Впрочем, почему была? она и сейчас ещё ничего, даром что четверо детей, правда, у меня давние сведения. Может, что и больше.

Я сам к таким неравнодушен, и они ко мне; некоторое сходство Леночки с моей лучшей половиной вызвано именно этим обстоятельством и не должно вас запутать, да и было это всё тогда, когда моя-то жена даже ещё не родилась.

Ну и водила же Лена его за нос! чего только наш Валерка не пробовал. Один кавказец из нашей компании выразил общее мнение, сказав как-то, что уже сам готов или отдаться, или за него попросить, а она - ни в какую.

Словом, симпатии коллектива были на Валеркиной стороне.

И вот добрые души из числа молодых инженеров удумали подстроить пикник Валерке в помощь - авось на Природе чего-нибудь да сдвинется. Поехали летом к кому-то на дачу, да далеко, да за город, да на два дня.

Ан фигу. Уж он, бедный, как только ни старался обратить на себя Ленкино внимание, а та - ну как будто его тут нет.

В общем, из обломов облом, да, собственно, никто уже и не надеялся. Включая самого Валерку. Ну, субботу отгуляли, ночь прошла, но не для них, в воскресенье пришли в себя и давай часика в 3 вечера в город собираться.

Трое из компании, как это нередко бывает, вчера вечером откололись, поехали на машине фестивалить в соседний населённый пункт. Теперь все во вторую машину не влезают. Само собой, не сговариваясь, оставили Валеру с Леной. Уехали и сломались; Жига вообще дрянь машина.

О мобильной связи в те времена не мечтали, потому, что даже не слышали о ней, и вот наша пара - прекрасная и невозмутимая, как терракотовый божок, Елена и злющий на себя за дурацкое бесперспективное увлечение Валерка - осталась наедине.

Из вещей на этой даче были только лавка, стол и лежак с пыльным матрацем.

А Ленка, надо сказать, из той породы людей, слабость у меня к таким, которые могут молчать и час, и два, и пять без какого-либо дискомфорта. Сидит себе на лавке и молчит, как статуй. Голова высоко, взгляд в центр стола.

Валерка, по опыту зная, что молчать так она будет хоть ещё неделю, стоит у окна, смотрит на закат и злится. Тут до него доходит, что их, видимо, бросили; прошло шесть часов, ноги затекли, сколько же можно ждать-то.

Смеркается, Ленка молчит. Валерка молчит тоже, но его ум лихорадочно решает новую задачу - а что теперь делать-то? завтра с утра на работу! а они у чёрта на рогах где-то под Кыштымом. И есть нечего.

Вот влипли.

Наконец, Валерка, полностью осознав ситуацию, медленно поворачивается к Ленке и устало-насмешливо произносит, вложив в голос весь сарказм, на который только был способен:

- Ну, и что теперь?! раздевайся, что ли!

Леночка рывком поднялась с лавки, сверкнула глазами, занесла руку... помедлила секунду... и стала торопливо раздеваться!

Валеркино изумление не поддаётся описанию. Чего ему стоило не уронить челюсть, можно только догадываться. Но - быстро взял себя в руки, сделал вид, что так и надо.

Естественно, что ввиду такой оказии Банан, выражаясь языком спортивным, выступил несколько ниже своих возможностей. Впрочем, это только его личное впечатление. Леночка по этому поводу хранила обычное молчание, только во вторник, когда они, наконец, добрались до работы, в кругу подруг передёрнула вдруг плечиками и произнесла:

- Он меня п'госто поко'гил своим немногословием.

Валерка же был вторым, от кого я услышал эти бессмертные слова:

- Никогда не пойму этих женщин...

- Проживи я хоть и до двенадцати лет - добавил я; пришлось объясниться.

Как ни странно, всё это мне даже пригодилось, но гораздо позже. Лет через 20 я сам заприметил одну юную особу, и что-то знакомое в развитии сценария заставило меня сказать себе:

- Стоп. Уже полгода, толку всё равно нет. Природа повторяется, где наша не пропадала!

И в следующую случайную встречу я подошёл к своей избраннице и строго сказал ей, глядя в глаза:

- Вот моя визитная карточка. Позвонишь мне в десять вечера.

По рассказам, бешенству её не было предела. "Да что он о себе возомнил, да кто он такой..." но к вечеру ярость угасла, любопытство взяло верх - и вот мы с ней много лет прожили, как один миг, душа в душу. А всё висело на волоске.

Я и сейчас по ней скучаю.

Всё это я рассказал только для того, чтобы седым, лысым и горбатым стариком снова вспомнить великие слова восьмилетнего Кольки Батина и вслед за ним повторить:

- Никогда не пойму этих женщин... проживи я хоть до двенадцати тысяч лет!