История одной записи в трудовой книжке

   Я пенсионер. Я честно отработал  сорок три года на разных предприятиях родного города,  и теперь, совершенно ничего не делая, получаю энную сумму денег, которых мне,  почти хватает.  Вы, наверное, спросите почему не на одном предприятии, как все нормальные люди?..   На этот вопрос можно ответить по разному и всё будет правильно, но  я думаю, что самая частая причина увольнения с работы - неудовлетворённость. Это когда работник уверен, что способен на большее, а ему или не дают такой возможности,  или это никому не нужно. А иначе - какой смысл? Однако есть ещё и неординарные случаи вплоть до курьёзных. Что-то такое было и у меня…

     После окончания института я по распределению попал в небольшую строительную фирму и был назначен на должность мастера подсобного производства с численностью рабочих ровно три человека, неопределёнными должностными обязанностями и соответствующей оплатой. Это по сути была бригада на побегушках при подготовке строительных объектов основного производства, и каждый начальник строящегося объекта норовил дать задание.

    Такая примерно или похожая участь постигала большинство молодых специалистов ,направляемых на работу в принудительном порядке после окончания учебных заведений. Это большинство естественно было недовольно своим назначением, считало себя незаслуженно  обделёнными  и по окончанию трёх лет они увольнялись, находили должности более достойные их (так, по крайней мере, им казалось) но вскоре и здесь разочаровывались и меняли работу в третий раз. После третьего раза многие останавливались, ибо стали, наконец, прозревать и с ужасом обнаруживали в неподкупной и самой справедливой в мире стране Советов  непоколебимую систему чудовищного кумовства, сватовства, и коррупции при распределении хоть мало-мальски властных должностей и значит – материальных благ. (Они уже убедились что власть и материальные блага понятия неразделимые).  Часть этих остановившихся бросалась во все тяжкие чтобы найти блат; другая же половина  смирялась, ходила на работу как на каторгу, потом привыкала, потом превращалась,  по сути, в зомби, получала «хрущёвку», рожала детей,  с трудом доставала «стенку» и «кухню», обрастала такими же полунищими зомбированными друзьями, по выходным и праздникам напивалась до чёртиков за последние деньги и считала жизнь удавшейся. Их ценили за постоянство и скромность; им давали грамоты,  вешали на доску почёта и хвалили на собраниях.   Ближе к старости у них могла появиться  машина и даже дача,  хотя дача считалась буржуазным пережитком. Буржуазным пережитком дачу считали не те, кто хотел её иметь, а те, кто был наделён правом давать или не довать людям несколько саженей неудобицы. Хочешь иметь кусочек натуральной зелёной планеты  земля - вступай в колхоз и живи в деревне. (Это конечно не касалось властных структур, им было положено).

    Иные находились в поисках всю сознательную жизнь и не нам их судить.

   Я тоже искал. Искал и находил, но часто снова искал. Скорее уже из привычки, нежели из меркантильных соображений.   Так в моей трудовой книжке к концу стажа накопилось не меньше двух десятков записей.

      Теперь с высоты моего возраста и опыта  я  не считаю несправедливым,  когда выпускников ВУЗов заставляли начинать с самых низших ступеней производственной иерархии. Я уже сам, будучи «большим начальником» практиковал подобное с молодыми. Уж очень  мало практических знаний давали наши ВУЗы, а теоритические были часто на 100% не востребованы. Марксистско-Ленинская философия и Научный коммунизм никак не хотели вписываться в реальную повседневную жизнь коллектива работников завода железобетонных конструкций  и, чтобы  стать настоящим мастером своего дела,  пройти все ступени было просто необходимо.

      Но это пришло потом, а тогда я, как и всё обиженное «большинство» с нетерпением ждал истечения трёх лет обязательной отработки, чтобы пуститься в свободное плавание «на поиск счастья и чинов».  Хотя, если честно признаться, мне-то ещё грех было  обижаться, ибо уже в конце второго года я был переведён,  пусть и рядовым, но всё же инженером, в технический отдел. Помимо того у меня уже была репутация  грамотного  и  исполнительного работника и я даже был принят кандидатом в члены КПСС. Это был немалый  прогресс в карьерном деле.  Однако ни повышение зарплаты в связи с переходом, ни повышение статуса не отбили у меня желания искать «лучшей доли». Дело в том, что работа на новом месте  была скучной, неинтересной, бумажной. Отдел, состоящий из трёх человек вместе с начальником, занимался исключительно учётом пробега автомобильных покрышек автопарка предприятия. За перепробег положенной нормы платили деньги, на  этой почве возникали злоупотребления и контроль был нужен. Но, как я вскоре выяснил, мой начальник отдела  в тандеме с механиками и кладовщицей сам участвовал в махинациях с «резиной».   А главное, что  и  здесь мои институтские знания не потребовались и вообще были не нужны; я увидел, что весь наш отдел из трёх человек легко бы могла заменить одна девчонка с неполным средним образованием,  умеющая считать до ста и знающая таблицу умножения. И у неё бы ещё хватило времени наводить на лице марафет  по часу после каждых полчаса работы!

        Теперь сидя в конторе среди сплетниц и сплетников (сделавшись таковыми исключительно от безделья) я узнал много других интересных вещей. Например, то, что мой непосредственный начальник является дальним родственником жены директора;  жена же директора и жена управляющего трестом - родные сёстры, а их племянничек – чуть ли не второе лицо в ЦК Комсомола Респуьлики. Невестка  директора работала у нас главным экономистом.

    При таком раскладе перспектива карьерного роста в этой фирме была для меня весьма сомнительной. Я же в перспективе видел себя не иначе как директором большого предприятия, которое станет, благодаря моему «гению»,  самым передовым, без  «блатных»   и  воров и  т. д. и  т. п.

  Что поделаешь, эта детская наивность, была присуща многим молодым специалистам таким как я, из глубинки,  без всяких блатов пробившихся в ВУЗы,  воспитанным  на моральном кодексе строителей коммунизма и в, абсолютно пуританской, среде.

    В общем, когда мне оставалось до конца «отсидки» с полгода, я уже начал прощупывать почву на других предприятиях города на предмет более достойного себя места. Свободных мест оказалось достаточно  и все  манили настоящей (так мне казалось) перспективой, а не то что…  Я даже стал вести себя более независимо и смело с начальством, однако, в силу воспитания, никогда не выходил за «рамки».
      И всё же моя обязательная отработка закончилась  раньше положенного срока…
     Всё началось с очередного партийного собрания.

     На этом собрании,  как и на всех партийных собраниях, вначале положен был доклад.  Примерно минут на двадцать - тридцать (меньшее время считалось плохим тоном) Первая часть доклада была обязательной и неизменной и начиналась так: «Выполняя решения партии и правительства наш коллектив, как и весь советский народ за истекший период достиг определённых успехов. Это стало возможным  благодаря  умелым действиям  руководства предприятия и лично директора т. N…» Дальше перечислялись виды деятельности и цифры выполнения плана в процентах, которые неизменно варьировались в промежутке между 100,01 и 100,3. (Меньшая цифра была недопустима, ибо грозила увольнением директору; большая же неотвратимо вызывала карательные санкции со стороны выше стоящей структуры в виде повышения плана, увеличения норм выработки, уменьшения расценок и т. д. и т. п.) Далее по шаблону следовала самая обязательная фраза: «Однако наряду с успехами есть у нас, товарищи,  отдельные недостатки!..» В этот раз из уст докладчика – подвыпившего прораба, с трудом разбиравшего корявый почерк секретаря – перечень недостатков прозвучал угрожающе, но кажется никто этого не заметил:   «На территории базы валяется мусор, а в ремонтной мастерской уже третий месяц висит оголённый электрический  провод под напряжением!(?)   О чём это говорит, товарищи? Это говорит о том, что среди нас есть отдельные товарищи,  (имена не назывались) которые не понимают всю важность задач, поставленных перед нами партией и правительством»…

    И прочее и прочее. Я не буду дословно приводить всю галиматью подобных докладов ибо подозреваю, что читатель всё ровно этот абзац пропустит. Скажу только, что словосочетание «партия и правительство» приходилось на десять других слов русского языка в докладе  Доклад же этот переписывался из месяца в месяц  секретарём партийной организации ( менялись лишь даты и что-нибудь в разделе про недостатки),  и назначалось лицо, которое должно было этот доклад делать. Иногда с боем и угрозами, но все по очереди делали – так было положено по уставу. Секретарём,  как правило, был отставной офицер советской армии, занимавший на предприятии  какой-нибудь незначительный пост чисто формально.  В крупных фирмах  эта должность  была освобождённой от основной работы.

    После доклада были выступающие в прениях, которые заранее назначались.

    Все роли  были заранее, распределены и расписаны. равно как и решение собрания.

     Темы выступлений и объекты  критики были заранее оговорены, любая импровизация запрещалась. Критика (по инструкции) должна  была   обязательно иметь место на каждом собрании. Нельзя было критиковать директора,  да и кто бы решился.

     Поскольку решение уже заранее было отпечатано на машинке, обычно все дружно голосовали и расходились. Однако на этот раз  концовка пошла немного не по сценарию: Когда уже последний выступающий сел на место и все зевая раз-пороз поглядывали на часы, незапланированно слово взял главный бухгалтер – женщина преклонного возраста - и обрушилась с критикой на…  директора!    (Только она одна могла такое позволить, так, как  много знала и потому ничего не боялась.)            

      Мы конторские, знали, в чём дело: дня за два до собрания  у директора с главбухом произошла крупная ссора.   Что явилось яблоком раздора  для всех  осталось тайной, но часа два из кабинета директора  в тот день  слышались  истошные вопли и женский визг. Нам потом объяснили, что они решали производственные вопросы, по которым имели разные мнения.   Это было не в первый раз, и мы знали, что они вскоре примирятся.     Но   не тут-то было. Она разносила его по- серьёзному, припомнив и родню,  и пьянки в рабочее время, и много других интересных  вещей нам до селе неведомых. Директор, однако, был невозмутим,  видимо уверенный в своей неуязвимости, а зал перестал смотреть на часы и с интересом наблюдал за происходящим.  Секретарь – мужчина лет шестидесяти,  лысый, старший лейтенант в отставке, участник войны и имевший  несколько медалей (правда, юбилейных),  ужасный подхалим и доносчик, что-то записывал в блокнот. 

      Когда женщина закончила свою яростную  речь и села, сразу же поднялся секретарь.

      - Товарищи! Я имею в виду не только уважаемого главбуха, но очень многие думают, что быть директором это сплошное удовольствие.  Они ошибаются. Быть директором тяжкий труд, товарищи, так, как директор это командир производства и  находится на боевом посту 24 часа в сутки!  К примеру мы все работаем восемь  часов, а в  остальное время про работу забываем, мы отдыхаем, а у директора, что б  вы знали, нет отдыха и нет выходных дней потому что эта должность не отпускает человека ни на минуту. Он  думает за нас за всех, и он за всех за нас отвечает! Его в любое время могут вызвать в райком или в трест и наказать даже за то, что ,к примеру пьяный Сидоров допустил брак в работе…

    Он говорил долго, часто  ссылался на армию и повторялся, поскольку в его словарном запасе уже не было новых эпитетов способных обрисовать горькую долю директоров и командиров! Закончи же он свою речь совсем мрачно:

    - В общем, товарищи, это не просто  тяжёлое бремя, это каторжный труд Далеко не каждый добровольно  согласился бы влезть в  это,   ярмо!
    Пока секретарь изощрялся в своих высказываниях,  мне на ум пришла идея. Во всё время речи секретаря я  колебался  сделать этот, по сути, глупый  поступок  или лучше не надо… Однако после его последних слов меня как будто толкнули в спину и я поднял руку.
    Я, как кандидат, хоть пока и не имел права голоса, но говорить и критиковать был обязан (правда, в плановом порядке).
    Слово мне дали.
    - Товарищи! – начал я. - Меня тронули до глубины души слова нашего секретаря. Раз такое дело я согласен добровольно взвалить на себя  это страшное  бремя, залезть в это страшное ярмо и стать у вас директором… При этих словах зал зашевелился и послышался смех, секретарь выпучил глаза, а я упорно продолжал:
    -  А что…Образование у меня соответствует я на хорошем счету у начальства, молодой и здоровый… Зачем мучится  пожилому  человеку… Не подхожу я – давайте рекомендовать вот например главного диспетчера (все знали его стремление любыми судьбами сделать карьеру)…
     …Собрание закончилось в шутливом тоне. Уже выходя, кто-то назвал меня наглецом, а кто-то ему ответил, что скромность украшает человека, но не продвигает вперёд!   
    Неделя после собрания прошла в относительном спокойствии. Никто меня не трогал. Лишь главный диспетчер литовец Битус при встречах неизменно повторял:
     - Ну, молодец! Ну, надо же додуматься !
     Однако через неделю, сразу по возвращению с обеда, меня вызвали к  директору,   и я нутром почувствовал недоброе. Когда я зашёл и сел за стол напротив, он выдержал некоторую  паузу и многозначительно изрёк:
     - Так, Евгений Анатольевич, (обычно он называл меня только по имени) я попрошу тебя написать письменное  объяснение на моё имя по поводу опоздания на работу…
     Я ничего не понял и сделал удивлённое лицо. Такой грех за мной не водился. Он уточнил:
     - По поводу сегодняшнего опоздания на работу после обеденного перерыва.
     До меня, наконец, дошло, но теперь ещё больше удивила циничность претензий  директора.   Дело в том, что мы обедали в столовой соседнего крупного предприятия расположенного в трёх км. от нашей фирмы. Ежедневно туда и обратно нас – конторских возил служебный автобус. Столовая с трудом успевала обслуживать своих и чужих за один час обеда и нередко мы  возвращались на свою базу с опозданием на пять-десять минут.     Это при том, что последним нашим из очереди, что б не задерживать автобус, приходилось  просто глотать пищу не жуя!  Были случаи, когда с нами  обедал, таким образом, даже сам директор, если «Волгу» на весь день забирала жена или  случались другие оказии. Думаю, сии опоздания ни коим образам не снижали  производительности труда конторских работников.  Всё ровно  после обеда контора ещё с полчаса  по углам и туалетам курила и отдыхала, без всякого ущерба для производства. (У нас курили примерно 90% женщин и 50% мужчин.)
     В тот день автобус прибыл  на базу с опозданием на десять минут.
     Я уже понял, что защищаться бесполезно, но по инерции промямлил:
     -  Извините, но я ехал в автобусе вместе со всеми и не моя…
     Он перебил:
     -  Если надо я спрошу и с других – это моё исключительное право. Ты отвечай сейчас за себя.
     -  Ну, что ж делать… Отвечу раз такое дело, но поверьте просто остричь себя, как барана, не дам…
     -  А мне собственно твои объяснения и на фик не нужны. Я не для этого тебя позвал и ни резать, ни стричь  тебя не собираюсь.   Я показал, как легко найти нарушение у подчинённого, если ты начальник да ещё злой! Однако на тебя у меня нет зла, ты для меня пока просто мошка, но  можешь стать  назойливой. Ты мне не нужен хотя и не плохой работник… Мне не нужны умные  работники… Мне нужен фон из придурков.   Ты думаю всё это понимаешь, или скоро поймёшь. У тебя есть хватка и рано или поздно ты станешь директором,  но мне в тылу  такие не нужны. Так, что пиши заявление по собственному желанию и дерзай. Тем более, я знаю, ты уже ищешь работу. Да, да мне всё докладывают.
   -  Спасибо, но у меня ещё три месяца отработки и…
   - Знаю. Я дам тебе перевод и все вопросы снимутся. При переводе договариваются директора предприятий.  Видишь, не такой уж я плохой человек, как вы про меня говорите в курилках…
    …Через несколько дней я с лёгкой душой и с большими надеждами уволился.   
    Не знаю было ли моё выступление на партсобрании единственной причиной такого поворота дел, но моё место, уже на следующий день, как я его освободил, заняла племянница начальника отдела, которая только что закончила техникум.

   Прошло  тридцать пять  лет. Мне снова оставалось три месяца, уже до пенсии;  я собирал документы  и возникла необходимость в какой-то бумажке с моего первого  места работы. Мне стоило не малого труда разыскать моё былое пристанище. Лихие девяностые перевернули и перемешали всё и вся. Теперь у фирмы был совсем другой адрес, совсем другие виды деятельности, а в аббревиатуре названия появилась буква «Ч» - частное! В бухгалтерии мне без проволочек выдали  требуемую справку: со словами:
     - Подпишите у директора, потом поставим печать.
     Каково же было моё удивление, когда в строке директор  я увидел знакомую фамилию. Неужели тот самый. Да не может быть. Тогда мне было 25 а ему за сорок. Сколько ж ему теперь?
     Однако в кабинете директора я увидел сравнительно молодого мужчину до  сорока лет в хорошем костюме и совершенно седого. ( Говорят седина без причины не  появляется).   Это был, как я потом узнал, младший сын того самого… Старший управлял трестом.
      Они своего не упустили!
     Видно уж очень сладкое оно это «ярмо»  власти.
     Возвращаясь  домой на своём мерседесе, я почему-то  постоянно нарушал правила дорожного движения. Мысли мои были далеки и от дороги и от моей первой работы. Мне вспоминалась какая-то белиберда… Мне почему-то вспомнилась телепередача Малахова, в которой  учувствовал Кашпировский. Передача была посвящена вреду спиртных напитков. Кто-то из зала задал   Кашпировскому  вопрос:
     - А вы, что совсем, никогда не употребляете спиртное даже в небольших дозах, даже в праздники? Мне понравился его короткий ответ – двумя строчками из стихотворения известного поэта  позапрошлого века:
                Что опьяняет сильнее вина?
                Лошади, женщины, власть и война!
     И ещё вспомнилось одно выражение  Ленина: власть никто и никогда добровольно не отдаст её можно только  отнять  с оружием в руках.
А я в 25 лет… без оружия… Кроме слова «чудак»  тут больше ничего не  подходит.
     По приезде домой я включил  телевизор и вдруг, как будто специально для меня, в продолжение моих мыслей, какой-то  учёный, рассуждая о политике, произнёс фразу: «Нет в мире страшнее жажды, чем жажда власти! Нет ей равной  по количеству смертей и людских страданий»…
     Теперь я абсолютно убеждён:  какой же  я счастливый человек, что живу на свою пенсию, никому не должен и совершенно не седой…