Верлин

Она была прекрасная. Идеальна. Вся исполнена кошачьей грации. О, любовь моя. Верлин. Так она себя называла. Ее настоящее имя было мне неизвестно, да ведь оно мне было и ни к чему, я любил ее. Только ее.
Вьющиеся рыжие волосы, зеленые глаза, лукавая улыбка.
О Верлин, ты всегда со мной, ты - луч солнца, ты – краски моей никчемной жизни. Музыка моего сердца. Самое дорогое существо на свете.
Так странно: так часто, проходя мимо витрин магазина, ты останавливалась, замирая на мгновение.
- Там в зеркале.. не я,- говорила ты, а я, наивный, думал, что ты залюбовалась самым прекрасным созданием на свете.
- Верлин, ты, это ты! И ты идеальна, - превозносил я твою божественную красоту.
Бедная моя маленькая девочка, она такая милая, такая беззащитная, она стесняется своей красоты, она еще не понимает, как прекрасна, но пройдут года, и она привыкнет к своей непревзойденной красоте, когда толпы поклонников будут обивать пороги, добиваясь ее руки. А что же тогда остается мне?
А еще иногда, проходя мимо жалкого переулка, в котором жили низшие слои населения, Верлин замирала и выдавливала из себя необычные звуки, похожие на писк мышки или комара, кружившего над ухом, и тогда я, весь исполненный интереса и любопытства, смотрел на нее, иногда содрогаясь. Верлин, ты ли это?
Она выдавливала из себя звуки, словно умирающее существо.
Она звала, призывала.
И тогда из подворотни вылезали кошки, Верлин жалобно кричала и пыталась повторить их звуки.
Кошки сбегались вокруг нее, их становилось все больше и больше, Верлин садилась на колени, мягко приседала, и в тот момент я думал, что она и кошки настолько гармоничны, настолько идеальны, настолько похожи друг на друга, что мне казалось - передо мной не моя Верлин, а кошка, такая же грациозная и прекрасная.
Верлин мяукала, скрежетала, пыталась что-то им сказать, и, как ни странно, они ее понимали!
А потом они уходили. И Верлин становилась сама не своя. Она сидела в кресле, уткнувшись в колени головой, и жалобно стонала.
Верлин, детка,- нежно гладил я ее по голове,- расскажи что у тебя на душе, не трави, и знай, что я люблю тебя больше всего на свете.
Верлин поднимала голову, облизывала языком губы и выжидающе смотрела на меня.
- Что ты хочешь знать?- спрашивала она, но в то же время ее взгляд блуждал, будто что-то отыскивая.
- Почему ты такая невеселая, что у тебя на душе, какие печали, моя девочка?
Верлин вздыхала, и в ее дыхании я улавливал тоску и непревзойденную печаль, ту тоску, которую подвластно пережить только ей, тоску, которую не разделить ни с кем.
- Помнишь, я сказала тогда, что в зеркале не я, - и я тут же вспомнил витрину, возле которой замерла Верлин,- ты это хочешь знать?
Откуда она угадала мои мысли?
- И это тоже, моя дорогая, но и причину твоей беспросветной печали, что так портит твою жизнь,- отчаянно выдохнул я.
Я взглянул на Верлин. Глаза ее горели, взгляд был настороженным.
- Та, какой ты меня видишь, это просто оболочка, которая так скрывает мою суть, - ответила моя Верлин,- это тюрьма, это оковы, это мое проклятье.
- О чем ты говоришь, милая?- спросил я , оцепенев, и тут вдруг меня пронзила стрела, я на миг вспомнил ее общение с кошками в подворотне, ее грацию, ее мягкие движения, ее необычайное единение с ними.
- Это проклятье, - произнесла она еще раз, словно повторяя мне,- я не человек. Моя оболочка- это сплошное вранье, я не та, за кого себя выдаю и всегда была такой, с самого моего рождения.
- О, моя Верлин, не говори так,- взмолился я,- ты самое совершенное существо в этом мире, и я люблю тебя такой, какая ты есть.
Ее глаза сверкнули в тишине, и на миг мне показалось, что передо мной и правда восседает кошка, исчезли ее прежние очертания, такие близкие мне, ее волосы превратились в шерсть, а руки стали лапами.
Ее нутро выдало ее саму.
- Верлин! -закричал я,- не уходи!
И вновь все вернулось.
Передо мной снова сидела моя Верлин, моя девочка, опустив голову на колени.
На следующий день я пришел к ней с цветами, как бы извиняясь за вчерашнее, но не
застал ее дома.
На тумбочке я нашел записку, в ней был текст, который говорил мне о том, что она ушла.
Ее родители долго искали ее, искал весь город, искали все.
Никто не нашел ее, моя Верлин исчезла без следа.
Простите меня, великодушно, простите! Может быть, те, кто любил по-настоящему, поймут меня, но..
Я так хотел обладать своей девочкой, так хотел, чтобы она осталась со мной навсегда.
Я не все рассказал вам.
В тот вечер, перед пропажей Верлин, я совершил поступок, поступок не уважающего себя молодого человека.
После того, как Верлин рассказала, что в зеркале ей отражается совершенно иная сущность, я напал на нее, я так желал ее, сладострастие заполонило мой мозг.
Я накинулся на нее, я задрал ей подол. Верлин кричала, извивалась, и на мгновение я почувствовал, что мою кожу царапают не человеческие ногти, а что-то более острое и могучее. И этот писк, писк, он так напоминал мне подворотню.
Спустя какое-то время я сидел в придорожном кафе, заливая свою печаль, я курил, выпускал кольца дыма, все глубже опускаясь в пучину моих страданий.
Обрывки разговоров людей, я не обращаю обычно на это внимание, просто утопаю в своем мраке беспросветного одиночества.
Но тут две пожилые женщины обсуждали девушку, они упомянули всего лишь два слова, всего лишь два слова, которые вернули меня к жизни, которые вытащили меня из моего нескончаемого ада.
- Девушка, рыжие волосы, такая странная, угнетенная, как будто вся в тоске и печали, одинокая,- говорила женщина с седыми кудрями.
- Да, она была очень странная, а ее глаза, ты видела?- вторила ей другая.
- Постродовая депрессия,- заключил пожилой мужчина в галстуке,-
На то похоже.
Ну не знаю,- пожала плечами женщина, которую мне разглядеть почти не удалось.
- В любом случае, она была не в себе,- снова заговорила другая,- а эти ее слова, они меня удивили.
- Какие слова?- переспросил мужчина в галстуке.
- Ну, те,- повторила женщина,- когда я ей ребенка-то показала новорожденного, сказала – у вас девочка, посмотрите, какая красавица, она вдруг так злобно на меня зыркнула и сказала: "Я кошка, а не человек, у меня не может быть человеческих детей" и отвернулась, знаете, как будто заплакала.
- Видимо, кто-то знатно обидел деваху,- вздохнул мужчина в галстуке,- или спятила.
-Ой, не знаю,- сказала другая женщина,- но вот только потом она убежала.
-Убежала?- переспросил мужчина,- сразу после родов? Но ведь она была не в состоянии, после родов-то?
- И не просто убежала,- продолжала седая женщина,- а выпрыгнула в окно.
Мужчина сидел с раскрытым ртом.
- Как такое возможно?
- А вот так…
Мне заложило уши, я, казалось, оглох и одновременно все понял.
Я сорвался со своего стула, я бежал, перепрыгивая через заборы, по моим щекам катились слезы, я кричал, я неистовствовал. Я проклинал себя, ненавидел.
Я вернулся в подворотню, я кричал, я звал.
- Выйди, появись, сделай что-нибудь, - выл я,- Верлин, прости!
Ни звука.
Прошла, казалось бы, вечность, а я все сидел на корточках, в моей душе была лишь раздирающая боль, полное опустошение.
В какой-то миг я услышал рядом с собой чьи-то шаги, неторопливые, тихие, изучающие.
Я поднял глаза и увидел перед собой ее. Она стояла на четвереньках и смотрела на меня в упор. Моя Верлин!
Ее тело не походило на тело моей прежней Верлин, оно изменилось, выдавало себя, человека в ней уже не было, она изучающе смотрела на меня, но я был уверен – она все помнит.
В полуметре от нее стояли кошки, безмолвные зрители этой сцены, передо мной снова проплыла картина у витрины с магазина, тут отражаюсь не я..
Верлин!
Кошки, оскалившись, смотрели на меня. Изучающе, недобро.
Они – с ней заодно, они - ее стая.
Я ей не верил, как не верил ей никто, даже ее собственные родители.
Верлин смотрела на меня, и на мгновение у меня в голове промелькнула мысль, что еще не все потеряно, что я могу вернуть ее, что она снова станет той прекрасной рыжеволосой дивой, какой я ее запомнил.
Но нет.
Раздался душераздирающий вопль, и моя Верлин встрепенулась, еще раз взглянув на меня и,
сорвавшись что есть мочи, навеки растворилась во тьме.
И вот теперь я глубокий старик, мои руки как плети, в моих воспоминаниях лишь обрывки печали, я одинок, я гоним, я никому не нужен, тоска окутывает меня всю мою одинокую жизнь, которую я посвятил своей печали.
Каждый день мой начинается одинаково: лекарства, трость, поход в аптеку; жалкое существование, скажу я вам.
Она не ушла, она всегда рядом, иногда, глядя во тьму (а теперь любая тьма приобретает ее черты), я вижу ее: глаза горят, а дыхание такое отчетливое, словно всегда она была здесь и никуда не уходила.
Однажды, все в тот же миллионный заунывный вечер, я так же брел в аптеку, просто продлевая свою никчемную и бесполезную жизнь.
Я остановился рядом с одним из магазинов, так невыносима была боль в постоянно мучившем меня бедре, как вдруг услышал знакомую речь и такие до боли знакомые очертания.
Передо мной стояла девушка: рыжие волосы, зеленые глаза, нежная россыпь веснушек. А рядом с ней стоял юноша, так заворожено глядя на нее, и произнося: "Нет, милая, ты прекрасна и божественна".
- Нет,- отвечала ему девушка, поглаживая волосы с неповторимой кошачьей грацией, которую я узнаю из миллиона,- в витрине отражаюсь не я.
-Но кто?- спрашивал ее юноша, его мысли были так чисты и наивны, что я невольно улыбнулся.- Ты ведь копия твоей мамы.
- Моя мама умерла при родах,- ответила девчонка,- а папу я не знаю, меня воспитывают опекуны.
-О, прости,- сконфуженный вид парня обескуражил даже меня,- прости, милая, я не знал, так, а кто, как ты думаешь, отражается в витрине?
- Не знаю,- ответила девчушка, и ее глаза сверкнули, - не знаю, но меня неумолимо преследует тот факт, что я кошка.