И снова Призрак...

Многое…  Очень  многое  проясняют  ландшафты.  Например,  явно  указывают  на  свою  связь  с  народами…  Судьбы  которых  они  в  немалой  степени  определяют.  Но  только,  как  обычные  посредники…  Лесной…  Горный…  Болотный…  Пустынный…  Их  много  в  длинной  череде  зримых  образов,  представляющих  своих  невидимых  Архангелов.  Они  раскинулись  передо  мной  небывалым  маскарадом  нарядных  и  обнажённых  пейзажей  –  воплощённые  посланники  Запада,  Востока,  Юга  и  Севера,  несущие  миру  их  противоречивые  идеи.

Наконец-то,  я  понял,  что  четыре  Архангела,  четыре  суровых  Духа  тождественны  четырём  частям  света,  каждая  из  которых  и  есть  олицетворение  сути  своего  Духа.

Проникнуть  в  неё  (суть)  и  овладеть  ею,  чтобы  познать  таким  опосредованным  образом  душу  народа…  Весьма  непростая  задача  для  жалкого  привидения…  Нелегально  покинувшего  предназначенное  свыше  место  своего  обитания  в  сыром  склепе  на  старом  францисканском  кладбище  и  нарушившего  тем  самым  священное  табу…  В  общем,  статус  не  тот…  Поэтому  пока  вместо  проникновения  довольствуюсь  наблюдением  и…

Помимо  современных  картинок,  вижу  их  древние  символы  –  жестокого  Белого  Тигра,  великого  Синего  Дракона,  ослепительную  Красную  Птицу,  холодную  Чёрную  Черепаху  –  и  понимаю,  что,  только  приобщившись  к  могучей  энергии  четырёх  стихий,  смогу  приблизиться  к  цели,  ради  которой  я  и  поселился  в  этой  удивительной  северной  стране.

И  откуда  вот  уже  несколько  насыщенных  тревожным  познанием  лет  гляжу  на  эти  загадочные  мифические  существа…  Особенно  на  Чёрную  Черепаху…  Пристально  рассматриваю  каждую  складку  на  старческой  шее,  каждый  штрих  замысловатого  узора  на  тяжёлой  панцирной  броне…  Подолгу  вглядываюсь  в  черепашьи  холодные  глаза  и  поёживаюсь  то  ли  от  их  космической  пустоты,  то  ли  от  её  ледяного  губительного  дыхания…

Постоянно  напрягаюсь,  чтобы  раскусить  непредсказуемых  детей  этого  медлительного  и  неповоротливого  животного…  Населивших  огромную  империю  щедрой  земли,  живой  воды,  волнистых  туманов  и  вечной  ночи…  Генетически  склонных  к  погружению  во  всё  непонятное,  тёмное  и  запутанное…  Восхваляющих  иррациональность  и  свято  верящих  в  неизвестность…

Как  поверил  однажды  в  неё  я,  когда,  отбросив  пустые  призрачные  сомнения,  забрался  в  чужой  портфель  и  совершил  тот  многомильный  тайный  перелёт.
 
Убеждён,  что  не  напрасно…

Сменил  белую  тигровую  шкуру  на  чёрный  черепаший  панцирь…

Или,  говоря  проще,  сознательно  сбежал  в  иное  пространство…  Туда,  где  чувствую  себя  хорошо…,  а  значит  –  дома,  на  Родине…  Теперь  уже  безоговорочно  поверив  загадочному  русскому  философу…  Пусть  я  и  не  человек  вовсе,  а  лишь  одинокий  заморский  призрак..  Неважно.

Главное,  что  не  напрасно…  Да  и  про  одиночество  я  немного  преувеличил…  Ибо,  признаюсь  честно,  вот  уже  года  три,  как  его  не  испытываю…  Более  того,  недавно  я  вдруг  обнаружил  в  себе  робкую  симпатию  к  хозяину  дома…  К  тому  самому  кривоногому  увальню,  который,  ни  о  чём  не  подозревая,  и  перевёз  меня  контрабандой  в  своём  пропахшем  пивом  портфеле.

Должен  сказать,  что  моё  изменившееся  отношение  к  Сергею  связано  с  изменениями  в  нём  самом…  Вызванными  в  свою  очередь  теми  грандиозными  переменами  в  запредельных  космических  высотах…,  теми  эпохальными  сдвигами  в  недосягаемых  пластах  Вселенной,  о  наличии  которых  человечество  лишь  смутно  догадывается…  Вот  именно,  речь  идёт  о  непрерывной  смене  эпох…

Мне  знаком  этот  болезненный  процесс…

Где  каждое  приближение  нового  качества  сигналит  о  себе  множеством  скрытых  и  явных  признаков…  Первыми  из  которого  приходят  незнакомые,  но  весьма  привлекательные  смыслы,  должные  пошатнуть  устаревшие  стереотипы  и  внести  в  мыслящее  пространство  как  можно  больше  недовольства  и  сомнения…   Бодрящими  порочными  сквозняками   они  легко  проникают  на  затхлые  улицы  скучающих  городов,  беспокойными  сюжетами   врываются  в  безмятежные  сны  добропорядочных  обывателей,  тяжёлыми  просветляющими  яблоками   падают  на  избранные  свыше  головы…  Оставляя  после  себя  опасные  амбиции,  ядовитую  тревогу,  ноющие  шишки  и  новорождённые  теории…  Они  будоражат  незрелые,  тщеславные,  неустойчивые,  инфантильные…  революционные  души,  подготавливая  тем  самым  кровавый  бунт,  главная  цель  которого  состоит  в  доказательстве  его  бессмысленности.

Почти  одновременно  с  появлением  тех  лукавых  и  насмешливых  смыслов  происходит  допустимый  сбой  ритмов,  порождающий  вереницу  глупых  апокалиптических  теорий  о  глобальном  потеплении  с  последующим  глобальным  оледенением;  о  скором  конце  света  после  столкновения  с  астероидом  или  извержения  супервулкана;  о  неминуемом  пришествии  Мессии  или  Дьявола  для  просвещения  тёмных  и  наказания  грешников…

Нарушение  привычной  размеренности  и  панические  измышления  недалёких  теоретиков,  метко  именуемые  в  народе  «утками»,  неизбежно  прерывают  дремотный  покой  декораций.  И  тогда  они  начинают  раздражённо  поскрипывать…  Как  бы  протестовать…  Заявляя  о  своём  несогласии  ещё  и  внутренним  багровым  мерцанием…  Которое  делает  их  расплывчатые  контуры  контрастными  и  агрессивными…  Эти  разбуженные  формы  словно  чувствуют  скорый  приход  нового  деструктивного  содержания  и  знают,  что  неизменной  составляющей  там  присутствует  зловещая  фаза  «разбитых  окон»  и  позорная,  напрочь  лишённая  траурного  пафоса  и  потустороннего  шарма  смерть…

Мне  знакомы  и  трагические  последствия  этого  процесса…  В  том  числе  и  по  собственному  диссидентскому  опыту…  В  трудные  минуты  выбора  он  постоянно  напоминает  о  себе  горячими  импульсами  стыда,  душераздирающим  подвальным  криком  и  громким  стуком  моего  вырванного  сердца…

Тем  не  менее,  я  с  удовольствием  наблюдал  за  метаморфозами  души  Сергея…  За  чудесным  преображением  микроскопической  частички  той  прозрачной  неисчерпаемости,  познать  которую  я  однажды  вознамерился…

В  библиотеке…  Всякий  раз,  когда  он  брал  в  руки  книгу.

Сначала  это  была  Библия…

Ставшая  для  него,  на  мой  взгляд,  примерно  тем  же,  чем  становится  Букварь  для  пытливого  первоклассника…  Не  пустой  забавой,  но  благородным  трудом.

Иногда  он  и  напоминал  мне  школьника…  Растерянного  и  нерешительного…

Беспомощный…  Со  скудными  знаниями…  В  просторном  зале  своей  уникальной  библиотеки…  Чьим-то  непостижимым  капризом  посаженный  в  кресло  у  мраморного  столика  или  у  камина…  С  томом  Монтеня  в  руках…  Открытом  на  той  самой  сорок  второй  странице…  Где  разместилось  начало  одиннадцатой  главы  с  актуальным  заголовком  «О  предсказаниях»…

Можно  было  бы  объяснить  данный  факт  случайно  возникшим  интересом  Сергея  к  загадочному  грядущему…  Однако…

Последовавшие  за  великим  французом  русские  философы  явно  указывали  на  процесс…

И  это  был  уже  иной  процесс…  Постижения  и  рефлексии.

Да,  нелёгкий…  Да,  энергоёмкий…  Да,  непривычный…

Порой,  вчитываясь  в  Соловьёва,  он  потел  не  меньше,  чем  в  тот  далёкий,  необычайно  жаркий  сентябрьский  день,  когда  с  помощью  носового  платка  и  пива  боролся  с  похмельным  синдромом  в  плотном  окружении  мрачных  склепов  францисканского  кладбища.

Именно  в  те  влажные  часы  его  интенсивного  мыслительного  кипения  и  зародилась  моя  симпатия  к  этому  странному  человеку…

Который  в  отличие  от  некоторых  своих  приятелей,  скрывавшихся  от  конца  света  в  приобретённых  бочкообразных  модулях…,  выбрал  ничем  не  защищённый  от  мировых  катаклизмов  четвёртый  этаж  собственного   дома…  Разместившего  в  себе  богатейшую  библиотеку…  Где  вовсе  не  бездельничал  и  не  вымаливал  спасение,  а  упрямо  шевелил  мозгами  и  по-детски  радовался  ранним  утренним  визитам  воспрявшего  ото  сна  солнца…  Распивая  с  ним  «счастливое  рассветное  вино».

Я  же,  ехидно  посмеиваясь  над  апокалиптическими  ожиданиями  суеверных  обывателей,  настороженно  прислушивался…

К  тихим  поскрипываниям  закрепощённой  мысли  Сергея…  К  далёким  скрипам  возмущённых  декораций  и  обескровленных  форм,  агонизировавших  на  крайнем  западе  великой  Империи…  К  предупредительному  хрусту  сосен  в  изумрудном  подмосковном  океане,  куда,  вопреки  огромным  расстояниям и  пресловутому  бездорожью,  всё  же  смогли  добраться  самые  шустрые  и  наиболее  враждебные  заморские  вихри…
 
А  также  к  себе…

Пытаясь  там  (в  собственной  бездонной  глубине)  поймать  однажды  возникшую  мелодию…

Словно  серебряную  стрекозу  из  детства,  всякий  раз  мажорным  серебристым  шелестом  оповещавшую  мир  о  своём  беспечном  полёте…

Поймать,  чтобы  выучить  и  запомнить  её  выразительную  песню…

Чтобы  почувствовать  свою  кровную  (смело  сказано  для  бестелесного  призрака)  связь  с  серебряной  музыкой…

И  понять,  наконец,  что  воспроизвести  её  способны  лишь  семь  серебряных  струн  неподражаемой  русской  гитары.

Не  знаю,  имеется  ли  у  призрака  судьба,  но  миг  осознания  своего  родства  с  русской  душой  не  постесняюсь  назвать  судьбоносным.  И  вовсе  не  потому,  что  он  совпал  с  возвращением  полуострова  и  началом  войны…

Я  громко  заявляю  об  этом,  ибо  больше  не  боюсь  своего  бессмертия.  Более  того,  я  оповещаю  призрачный  мир  о  своём  счастье  и  об  отказе  от  некогда  желанного  поглощения  пустотой…  Решительно  отзываю  из  заоблачных  архивов  небесной  канцелярии  мою  давнюю  мечту.

Это  не  протест.  Это  неодолимое  стремление  увидеть  новую  эпоху.

Новый,  надеюсь,  более  справедливый  миропорядок,  в  котором  созидательная  активность  перейдёт  от  уставшего  и  заснувшего  Духа  Тигра  к  бодрствующему  Духу  Черепахи…

Увидеть  и  замереть  в  восторженном  изумлении.

А  пока  нужно  остановить  войну…

Решение  поучаствовать  в  которой  Сергей  принял  сразу  же  после  её  начала.

Впервые  он  озвучил  его  в  беседе  с  Аркашей  (тем  самым  старинным  знакомым,  весельчаком  и  острословом,  любителем  смешных  анекдотов  и  непрерывных  почёсываний  своего  длинного  носа).

Признаюсь,  что  её  невнятное  содержание,  размытое  приличной  дозой  виски  меня  совсем  не  интересовало…  Поэтому,  слушал  я  плохо,  так  сказать,  вполуха…  До  момента,  когда  вначале  почувствовал,  а  затем  и  увидел  всплеск  эмоциональности,  выраженный  характерным,  всем  известным  жестом…

 Когда  Аркашин  указательный  палец  вдруг  оторвался  от  кончика  носа  и  воткнулся  в  правый  висок…

Тогда-то  я  и  прислушался…

-  Ты  с  ума  сошёл?

В  ответ  Сергей  взял  со  стола  том  Гассета  и  прочитал:

-  «Человек,  чья  энтелехия  состоит  в  том,  чтобы  быть  вором,  должен  им  быть,  даже  если  его  моральные  устои  противоречат  этому,  подавляя  неумолимую  судьбу  и  приводя  его  действительную  жизнь  в  соответствие  с  нормами  общества.  Ужасно,  но  это  так:  человек,  долженствующий  быть  вором,  делает  виртуозное  усилие  воли  и  избегает  судьбы  вора,  фальсифицируя  тем  самым  свою  жизнь».

-  Я  боец,  и  должен  воевать,  тем  более,  за  святую  идею.  Я  не  хочу  сфальсифицировать  свою  жизнь,  –  убеждённо  добавил  он.

-  Какая  энтелехия,  какая  идея,  какая  фальсификация?  Тебе  уже  пятый  десяток  лет…  У  тебя  семья  и  нормальная,  сытая,  спокойная  жизнь…  А  тебе  бы  всё  в  войнушку  поиграть…  Там,  между  прочим,  иногда  убивают  и  калечат…  Книжник  ты  наш!

-  Да  пойми  же  ты,  глупый  человек,  война  –  моя  стихия…  Она  для  меня  так  же  необходима,  как  для  тебя  –  твой  жульнический  бизнес…  Без  неё  я  скучаю…  А  лихие  девяностые  вспоминаю,  как  самые  счастливые  годы  моей  жизни…  Там  же  гибнут  наши,  русские  люди!

В  течение  часа  они  спорили,  не  слыша  друг  друга  и  громко  доказывая  каждый  свою  правду.

-  Нет.  Ты  –  полный  придурок!  Иди,  воюй  за  свою  идею…  Может,  повезёт,  и  ты  всё-таки  вернёшься…  На  одной  ноге,  –  бросил  напоследок  Аркаша  и,  покачиваясь,  вышел  из  библиотеки.

Я  же  сидел  на  подоконнике  и  беззвучно  аплодировал  своему  хозяину.
 
А  затем  были  быстрые  и  азартные  сборы  с  неудачными  попытками  родственников  его  отговорить…  С  желанием  оттянуть  момент  отъезда  (а  вдруг  всё  само  собой  рассосётся)…  С  наполнением  огромного  рюкзака  нужными  и  ненужными  вещами…  С  моими  необоснованными  опасениями  возможного  отсутствия  в  нём  места  для  меня…

Никаких  сомнений!  Я  должен  ехать…   Дабы  не  только  созерцать,  но  и  по  мере  своих  призрачных  сил  оберегать  Сергея  в  его  благородном   и  небезопасном  порыве.

В  день  отъезда  по  русскому  обычаю  организовали  шумные  проводы.  Часто  поднимали  бокалы  и  произносили  тосты…  Первым,  предварительно  почесав  нос,  высказался  Аркадий:

А  после  было  расставанье…

И  встреча  с  собственною  непоседливой  судьбой…

Слияние  с  той  силой,  что  потенциально…

Несёт  в  себе  и  цель,  и  средство,  и  задиристый  покой…

Он  счастлив  был…

Глаза  его  горели…

Ведь  по  теченью…

Больше  он  не  плыл…

Назвать  его  мы  смело  можем  смелым…

А,  впрочем,  смелым  он  и  был…

Все  громко  захлопали  и  выпили…  Однако  через  минуту  кто-то  с  другого  конца  стола  возмутился  прошедшим  временем,  после  чего  Аркаша  заменил  в  последней  строке  «был»  на  «есть»…  Все  одобрительно  загудели  и  снова  дружно  выпили.

А  потом  была  округлая,  будто  беременная  степь…

Непрерывно  рождавшая  сотни  и  тысячи  своих  отчаянных  защитников…  И  кого  там  только  не  было!  Сербы,  немцы,  испанцы…  Бродяги  и  профессора,  полиглоты  и  моноглоты,  поэты  и  музыканты…  В  общем,  люд  разный,  интересный  и  опасный…  До  зубов  вооружённый,  в  смертных  схватках  закалённый…

Да,  то  была  его  стихия…  Да  и  моя  тоже…  Помню,  как  куражился  в  горячих  волнах  артиллерийских  взрывов,  бросался  под  колючие  пулемётные  очереди,  взлетал  вслед  за  брошенной  гранатой…  Тогда  и  оценил  преимущества  бестелесного  призрака  перед  весьма  уязвимым,  обременённым  собственным  телом  человеком…

Ценю  и  сейчас…  Особенно,  когда  через  форточку  или  щель  под  дверью  проникаю  в  госпитальную  палату,  куда  после  жестокого  боя  попал  Сергей.

Как  правило,  взбираюсь  на  прикроватную  тумбочку  или  усаживаюсь  на  стул  и  часами  дежурю  подле  него,  словно  ранее  упомянутый  мною  преданный  пёс  с  нашего  далёкого  некрополя…

К  счастью,  ранение  оказалось  не  столь  серьёзным,  чтобы  вызвать  опасения  за  его  жизнь…  Поэтому  мне  приятно  наблюдать  за  Сергеем,  за  его  неминуемым  выздоровлением…

Мне  необычайно  интересно  угадывать  его  мысли...

Когда,  проснувшись,  он  подолгу,  не  отрываясь,  вглядывается  в  белый  больничный  потолок… 
 

  .