В наушниках

Глава первая.
Я шла по грязным улицам города, вдыхая смог и плотнее кутаясь в шарф. Я ненавижу свой город. Он душит меня каждый день, он не принес мне ничего хорошего. Восточный ветер подул сильнее, когда я свернула в узкую улочку, ведущую к набережной. Я ненавижу зиму. В эту минуту я ненавидела весь мир. Я шла все быстрее и быстрее, а в голове так и мелькали фрагменты моей жизни.
Вот мне 10 лет, в школе меня не любят за то, что я слишком большого роста, меня дразнят, унижают, постоянно издеваются. Травля шла каждый день, изощрённая, жгучая, унизительная. Со мной не хотят дружить из-за моего роста. Я не обращаю внимания, но мне обидно, я хочу быть такой же маленькой, как и Маша, которую, кажется, все любят и защищают, ей помогают носить портфель и дарят шоколадки, она почти кроха и ее ласково называют кнопочкой. Как же я ей завидую. Это сейчас я понимаю, что Машу любили не за то, что она была маленькой, а за ее веселый нрав, в то время как я страдала из-за своего комплекса и каждый день ходила с угрюмой миной. Хотя из-за комплекса ли? Когда вас окружают враги, вы теряетесь, не так ли? А кто может побороть это становится сильным человеком, Личностью! Но я не личность, совсем нет, я не знаю кто я.
Вот мне 15, первая любовь коснулась моего сердца. Он был старше меня на 2 года. Я полгода бросала на него взгляды украдкой. Он казался мне красивым сказочным принцем, всегда с улыбкой на губах и в компании друзей. Он даже однажды помог мне отнести книги в класс, хоть мы были и не знакомы. В тот день я впервые млела, мне казалось, что сам бог мне благоволит.   Неожиданно для меня, он сам со мной познакомился на школьной дискотеке. Тогда я не знала, что он просто проиграл спор своему другу и должен был переспать с самой нелюдимой девочкой в школе, то есть со мной. Я влюбилась в него, он был ласков со мной, до определенного момента. Я мрачно усмехнулась своим воспоминаниям, о, тот вечер я не забуду никогда. Мы болтали всю дискотеку, он угостил меня молочным коктейлем и был просто очарователен. Я рассказала ему все о себе, впервые я доверяла свои мысли кому-то кроме дневника, он слушал и, мне казалось, что понимал меня. После вечеринки он вызвался меня проводить, вся школа смотрела, как один из самых популярных мальчиков провожает меня, меня, над которой все насмехались и которую ненавидели. В тот момент я упивалась восторгом, я чувствовала такие новые для меня эмоции, я просто потеряла голову. А он просто трахнул меня на заднем сидении машины, я даже не сопротивлялась, потому что в тот момент он был нежен со мной, и мне казалось, что так все и должно было быть. Дура. Просто наивная дура.
 На следующий день в школе все косились на меня и шушукались. Откуда мне было знать, что он все рассказал своему дружку, а слухи расползаются в маленьких школах быстро. Я до сих пор помню, как я подошла к нему и сказала просто привет, а он посмотрел на меня как на субстанцию коричневого цвета и заявил, что не здоровается со шлюшками отдающимися на первом же свидании. Все кто это слышал довольно ржали, а я молча пошла домой. Больше я в этой школе не появлялась, я заставила забрать маму документы и перевести меня в лицей. Больше мужчинам в своей жизни я не доверяла. Про то, что это был спор, я узнала много позже, когда подрабатывала летом продавцом-консультантом и случайно услышала, как историю с моим уходом со школы обсуждали две моих бывших одноклассницы. До сих пор в ушах звенят слова Марины: «Бедняжка думала, наверное, что он в нее влюбился, а оказалось, что Сергей просто поспорил с Максом и Макс проиграл. Он должен был переспать с самой мерзкой бабой в школе». Я тогда похолодела и вешалки выпали у меня из рук.
Я окончила институт, получив профессию экономиста. Как говорится, если не знаешь к какой профессии ты склонна, то иди в эконом. Мама была счастлива, что я вообще куда-то поступила. Хотя, на мой взгляд, она просто скрывала свое равнодушие. Ей всегда было не до меня,  вечные разборки с пьяным отцом были смыслом ее жизни. Отец. Как я ненавидела это слово. Его вечные пьяные загулы и побои мамы. Что может чувствовать ребенок, когда в его семье нет, не то что любви, а даже банального уважения к маме как к женщине, к слабому существу.  Когда тебе всего пять лет, а ты знаешь, что нужно прятать ножи под половицу балкона, когда отец приходит домой пьяный. А какого было мне лет в десять, когда я увидела его спящим с топором в кресле, а мама молча собирала окровавленными руками осколки стеклянной дверцы серванта. Какого осознавать, что твой отец монстр, а мама провокатор и идеалист. Ведь она до сих пор верит, что отец может изменится, что он бросить пить. Но ведь он не поменяется! Черт возьми, эта мразь никогда не изменится! Можно думать, что я из неблагополучной семьи, но это не совсем так.  О неблагополучии знает только моя бабушка и все. Все соседи думаю, что у нас все хорошо, потому что мать запрещала мне даже заикаться о том, что и как там у нас в семье. На эту тему я не имела права говорить ни с кем, даже с ней. Когда я уехала из дома, я впервые вздохнула свободно, но горечь и абсурд всего происходящего не давали мне  расслабиться. Ради чего я живу? Ради чего?
Работа мне не приносила удовольствия. Мне уже давно ничего не приносило удовольствия. Тут я даже запнулась в своих размеренных шагах: мне НИЧЕГО не приносило в жизни удовольствия. Я всегда и везде лишняя, у меня нет друзей и, по сути, нет семьи. Я ненавижу свое существование, это нельзя назвать жизнью, мне 24 года, а я уже ненавижу эту жизнь.
Злые слезы покатились у меня по щекам, я вышла на набережную, и ветер подул еще сильнее. Слезы жгли мне щеки. А в голове вертелась только одна мысль – я не хочу жить, я не хочу жить, я не хочу жить… Я повторяла эти слова как мантру, как молитву, как приговор самой себе.
Я подошла к парапету и уставилась на серую воду, кое-где скованную льдом, речка такая же серая и холодная, как и мое жалкое существование. Решено. Сегодня я прекращу эту бесполезную пытку. Хороший день для самоубийства. Я взглянула на мост, который был достаточно высок, чтобы падение с него могло меня убить. Я развернулась и пошла к подъему на мост.
***
Я стоял на мосту под ужасным пронизывающим ветром, мои руки уже совсем онемели, но я упорно продолжал рисовать. Я поймал сегодня именно тот поток вдохновения, который толкал меня к реке и холоду. Не знаю почему, но именно сегодня утром я почувствовал, что должен нарисовать картину. Я не знал, что хочу нарисовать, но внутри меня что-то все время ныло, требуя выхода. Как писателю необходимо выплескивать свои идею на бумагу, переносить эти образы из нематериального в материальное, оформлять их в слова, так и мне требовался выход, мне требовалось нарисовать это ноющее чувство. Я думал, что буду рисовать в мастерской, но нет. Я не смог сделать ни одного мазка. Я понял, что нужно выйти на улицу и искать то, что поможет мне выразить мои чувства. Так я и оказался на мосту. Я замер, когда увидел эту серо-черную воду, скованную льдом, это серое небо, этот ужасный ветер, и этот город, тоже серый, унылый, холодный. Я понял, что именно это чувство бесконечного, всепоглощающего уныния  и должен нарисовать. Я рисовал уже несколько часов, рисовал карандашом, потому что краски были бы слишком яркими и не уместными, только серый грифель мог передать это настроение.
Я немного отвлекся, чтобы хлебнуть чая из термоса, и тут увидел, что на мост поднялась девушка, закутанная в черное пальто и в черном же шарфе, ее волосы были убраны под черную шапку, и от нее веяло еще большей тоской, чем ото всей природы сейчас. Я должен ее нарисовать. Я взял карандаш в руки, но внезапно понял, что девушка целенаправленно примеряется к тому, чтобы влезть на поручень, и видимо, покончить жизнь самоубийством. Я отбросил карандаш в сторону и кинулся со всей возможной скоростью к ней. Фух, успел схватить ее в самый последний момент.
- Отпустите меня!!! Что вы себе позволяете?
Она кричала и билась у меня в руках, а я не знал, что ей сказать. Ни  разу не имел дело с самоубийцами. Внезапно она прекратила биться у меня в руках и затихла, по ее щекам покатились слезы.
- Да что же я за неудачница, даже не могу умереть.
- Вам еще рано умирать, вы молоды и красивы.
 Девушка и на самом деле была красива, но не шаблонно красива в ней было что-то потрясающе притягательное. Большие грустные глаза и искусанные в кровь губы делали ее необычайно красивой.
- Да, красотка, каких поискать, - ядовито заявила она,- какого дьявола вы меня остановили?
- Ну, не знаю, мне показалось, что прыгать с моста несколько неразумно. Жизнь прекрасна и удивительна.
После этих слов она стала истерично хохотать. Она смеялась и смеялась, сквозь смех начали пробиваться слезы. Я понял, что у нее началась истерика, и, как в хороших американских фильмах, влепил ей пощечину. Девушка тут же замолчала.
- Ну, вот и успокоились. А жизнь и вправду прекрасна.
- Моя жизнь – это не жизнь, а жалкое существование, я за свою, так называемую жизнь, ни разу не чувствовала себя счастливой. Вы хоть понимаете, что такое не чувствовать себя счастливым не один день и не два, а все время, каждую секунду?
Она почти шептала, и я вздрогнул от ее слов. Это действительно было ужасно, она не выглядела подростком в пубертатный период, когда такие слова еще ничего не значат, она была женщиной, которая разочаровалась во всем, даже не познав очарования. Мне было ее так жаль. Я понял, что должен для нее что-то сделать, научить ее радоваться.
- Я научу вас быть счастливой.
- Это невозможно.
- Давайте вы хотя бы попробуете, в конце концов, что вы теряете?
- Мне нечего терять.
- В таком случае, давайте попробуем.
Она как-то безразлично-устало на меня посмотрела и нерешительно кивнула головой.
Я улыбнулся. Я хотел ей открыть всю широту мира в этот момент. Я твердо решил, что эта женщина почувствует себя счастливой.
- Пойдемте ко мне, вы замерзли, я напою вас чаем и мы поговорим, хорошо?
- Мне все равно.
- Я буду считать это положительным ответом. Меня, кстати, зовут Марком. А вас?
-  Амелия,- девушка скривилась как от лимона без сахара,- моя мама была с фантазией, ненавижу свое имя!
- Но почему? Оно очень красивое.
- Оно принесло мне одни несчастия и насмешки.
Амелия так горько улыбнулась, что я не стал спорить. Тем временем у меня разгорелось настоящее любопытство, почему она такая, кто так сломал эту девушку?
Я выпустил девушку из объятий и взял за руку, повел за собой к мольберту. Она шла как робот.
- Ты художник?
- Ну да, не очень хороший и известный, но художник. Чаще подрабатываю дизайнером всяких интерьеров, чем действительно творю. 
- Ясно.
Это было самое равнодушное и безжизненное «ясно» в моей жизни. Я быстро собрал свои пожитки, взял Амелию за руку и повел к себе домой.

Глава 2.
Дома Амелия была такой же отрешенной, мне все время казалось, что она о чем-то глубоко задумалась, но когда я заглянул в ее глаза, то не увидел там мысли. Девушка была явно не в этом мире, как кукла, без чувств и эмоций. Мне было немного страшно, я дал ей такое серьезное обещание, но не знал смогу ли его выполнить. Пока я решил, что самое важное это согреть и накормить ее. Я стал возиться по хозяйству: заварил чаю, приготовил яичницу и бутерброды.
- Амелия, тебе нужно в горячий душ и переодеться в сухие вещи, иначе ты заболеешь.
- Ясно.
Опять это бесчувственное «ясно» выбило меня из колеи, как можно было себя настолько…настолько потерять что ли. Да, потерять, именно это слово подходит ее состоянию.
- Душ прямо по коридору, лови полотенце и одежду. Она мне кивнула, взяла вещи и молча пошла в душ.
Вот интересно, почему я во все это ввязался? Разве у меня мало своих проблем? Что вообще заставляет людей помогать друг другу?  Может это инстинкт мужчины, который стремится оберегать и защищать женщину, хотя, с другой стороны, я сделал бы то же самое и не для женщины,  а просто для другого человека.  Я  никогда раньше не задавался такими вопросами, для меня жизнь это череда событий, которые сменяют друг друга, не затрагивая ничего, кроме тех дней, когда я творю. Вдохновение самое непостижимое для меня. Я всегда задавался вопросом: почему оно не всегда со мной, что толкает меня на творчество, на такие вот порывы. Я никогда не находил ответов, но подсознательно понимал, что такое состояние нормально для людей, просто не все ему открыты. Вот, например Амелия наверняка не ощущала ничего подобного. Но я готов раскрыть ей весь мир чувств и ощущений, чтобы она поняла, что ее главные проблемы кроются не в окружающих, а в ней самой.
Так я сидел и размышлял, Амалия вышла из душа, но вода на нее не подействовала бодряще. Как странно, я всегда после душа чувствую себя намного лучше, словно вода смывает с меня не только городскую пыль, но и все мои дурные мысли, чужие взгляды и эмоции. Душ для меня как мантра, как безотказное успокоительное. Какие же все-таки люди разные! Какая простая истина, саркастически сам же себе и усмехаюсь.
- Ну, вот я вышла, что теперь?
- А, прости, я отвлекся на свои мысли, не обращай внимания, я часто зависаю в себе. Некоторых это жутко злит, но я не могу себя контролировать в такие моменты,-  виновато улыбаюсь, но в ответ получаю все тот же пустой взгляд. Мдаа, мне будет явно не просто.
- Я не хочу есть, - Амелия кидает взгляд на накрытый стол,-  Я вообще не понимаю, зачем я здесь, почему ты не дал мне закончить.
Я прерываю ее на полуслове, меня переполняет гнев.
- Закончить что? – не даю ей ответить и разражаюсь яростной тирадой. - Ты хотела сказать, что я не дал тебе так бездарно и неестественно закончить твою жизнь. Знаешь ли, я не привык стоять и смотреть на то, как молоденькая девушка прыгает с моста. Это не мой профиль. Я увидел, что это самый бесчеловечный поступок, который бы я совершил. Ты еще слишком молода, чтобы умирать, ты, по сути, еще  не жила. Я почувствовал порыв души тебя вытащить из твоего дерьма и ты мне все расскажешь!
Амелия недоуменно захлопала длинными ресницами, уже прогресс, я сумел выбить из нее хоть какую-то эмоцию.
- Я просто не понимаю, зачем тебе это все нужно. Моя так называемая жизнь не стоит твоих усилий.
- Позволь мне решать, что стоит моих усилий, а что нет. Садись есть.
На удивление она послушно села и стала есть, без удовольствия и без эмоций. Я уже стал привыкать к этому эмоциональному оскудению на ее лице и в ее душе.
- Амелия, расскажи мне о себе, пожалуйста, - стараюсь передать все чувства мольбы в голосе.
- А что мне про себя рассказывать?
- Все, начиная с первого детского воспоминания.
- Нет, это слишком тяжело и сложно. Я не хочу переживать заново те моменты, которые тебя явно заинтересуют. Это унизительно, а сегодня я так  унижена сверх меры.
- Почему ты сегодня унижена?- я был удивлен таким ответом, хотя и подозревал, что ее биографию мне придется вытаскивать из нее клещами.
- Потому что я сегодня не смогла даже покончить со всем этим, как в несмешном анекдоте о неудачнике-самоубийце,- она криво ухмыльнулась, но эта ухмылка была похожа на ножевое ранение на ее лице, - о себе я могу сказать два описательных слова: несчастливая неудачница. Странное словосочетание, но оно полностью меня отражает.
- Амелия, я тебе уже обещал, что постараюсь тебя вытащить из всего этого. Я чувствую, что наша встреча не случайна. Сегодня я проснулся в необычном настроение,  чувствовал, что должен что-то нарисовать, меня тянуло на творческий подвиг. Я пошел на мост. Там была картина полного природного отчаяния, тоски, серость и тут я увидел тебя. Я, буквально, кожей чувствовал, что от тебя веет такой же смертельной тоской, что и от пейзажа, я хотел тебя нарисовать, но ты решила спрыгнуть с моста. Для меня все это явилось каким-то знаком, что я просто должен тебя спасти, поэтому я готов на любые трудности. Я так чувствую. И я понимаю, что для тебя это странно, потому что я вижу, что люди не были к тебе добры, а иначе ты бы не решилась на такой поступок. Я искренне хочу тебе помочь, поэтому прошу, чтобы ты помогла мне, доверилась мне, хоть немного.
Мне показалось, что произнес довольно убедительную речь, потому что  не солгал ни на грамм буквы. Я действительно все это чувствовал. Концентрация чокнутости в комнате увеличилась. Все это слишком странно, чтобы быть правдой, но самый парадокс в том, что это и есть самая настоящая правда. Уф, я уже сам путаюсь в своих мыслях.
- Ладно, я все равно ничего не теряю, я итак все потеряла.
Отлично, она согласна попробовать, что ж сейчас самое время выпытать у нее ее адрес и перевезти ее вещи ко мне, потому что мне страшно оставлять ее одну.
- Эмм, я рад, что ты готова попробовать. Но, знаешь, как-то боязно оставлять тебя одну, поэтому на время твоей, скажем так, реинкарнации в этом мире, ты переедешь ко мне. Согласна?
- Да мне все равно.
- Что ж, тогда сейчас тебе нужно поспать, да и мне тоже. А вот завтра мы поедем за твоими вещами.
Она кивнула, и я облегченно выдохнул. Все оказалось проще, чем я предполагал. Хотя ее пофигизм ей явно не шел на пользу, но сейчас был удобен мне. Мы отправились спать, и моей последней мыслью было то, что странно засыпать с незнакомой женщиной в моей квартире, с женщиной, которую я спас. Я улыбнулся и уснул.
                ***
Я лежала на чистых простынях, под пушистым пледом, в не моей кровати, в не моей квартире, в не моей жизни. Моя жизнь должна была закончиться утром, но нет, даже тут моя натура не сплоховала, я такая неудачница, что даже не могу покончить с собой. Зачем этот странный художник меня спас? Зачем? Зачем? Зачем? Все бы уже давно было бы кончено, все это бы закончилось. Я не хочу больше это выносить, в первую очередь я не выношу себя и своих воспоминаний. Этот Марк ничего не сможет сделать, он не сможет стереть из меня все. Я как доска, исписанная нестираемым маркером, сколько бы усилий не прилагал – не сотрешь то, что написано. Художник напрасно возлагает какие-то надежды, я безнадежна. Я со вздохом повернулась на диване, сон не шел ко мне, впрочем, в последнее время я почти и не сплю. Мне нужен такой врачеватель душ, который способен возрождать даже не из пепла, а из пустоты и грязи. Сегодня утром я приняла единственное правильное решение, но вмешался случай. Я сотни, тысячи раз прокручивала эту мысль в голове, я представляла что бы было бы, если бы Марк не почувствовал сегодня это неведомое мне вдохновение. Что бы было бы, если я решилась бы на другой способ. Покручивала тысячи способов умереть, разные схемы и разные способы. В моей голове вспыхивали неясные очертания моего трупа в ванной, с перерезанными венами, с удавкой, с ножом в сердце, без головы, под поездом, под водой, на асфальте возле многоэтажки, яды, газовые баллоны, огонь, наркотики, пуля в виске, кровь, смерть, труп. Я с силой сжала голову руками, мне хотелось орать, упасть на пол и биться головой об него, так чтобы выступила кровь, чтобы потерять сознание. Кровь, труп, смерь… Все в моей голове взрывалось, я сама разлеталась на частим от этих взрывов, мне хотелось заорать, разорвать гулкую тишину квартиры своими криками, но я лишь глухо стонала и металась по дивану, простыни смялись. Интересно, можно ли удавиться на простыни? Кровь, труп, мой труп. Я не в силах больше, не могу терпеть. Я не хочу больше жить. Что значит жить? Я труп, труп, труп. Мертвец, который хочет найти упокоение. Что такое покой? Я не знаю, я ничего не знаю. Кровь… И я не в силах терпеть себя, переживать эти взрывы кричу, кричу, кричу. Колочу руками по дивану, по себе, начинаю бить себя в живот, по лицу, кричу. Я не могу больше, не могу.
- Амелия! Амелия! Немедленно проснись! Амелия!
Меня трясут сильные руки, а я не могу выплыть из бреда. И тут на мою щеку опускается удар, потом еще один. Я медленно прихожу в себя. Марк стоит на коленях возле дивана, где я спала. На его лице неописуемая тревога. Я все еще не пришла в себя, о, я даже не знаю, как это описать. Меня трясет и подташнивает. В темных углах комнаты мне все ещё мерещатся мои трупы. Я, захлебываясь словами, начинаю говорить Марку как в бреду все, что мне приснилось или, скорее, привиделось. Марк садится рядом, обнимает за плечи и слушает. А меня несет, я понимаю, что нужно остановиться, но я не могу. Наконец поток слов иссякает, и я обессиленная закрываю глаза.
Глава третья.
Утром мы поехали к Амелии домой. Я не спал остаток ночи, потому что боялся повторения ее сна. Сказать, что я был в шоке – это ни сказать ничего. Я был испуган и растерян. Мне стало ясно, что Амелии нужен врач, хороший психотерапевт, потому что у нее серьезная стадия депрессии и склонность к суициду, но я не хотел, чтобы ее положили в дурку. Ей там не место, там ей не помогут. Хотя я твердо решил найти хорошего врача, который сможет ей помочь без госпитализации. Мы вышли на конечной и направились к унылой панельной девятиэтажке. Ами, так я ее сократил,  ее полное имя несколько тяжеловесно, шла совсем раздавленная рядом, то и дело спотыкаясь. Я взял ее за руку, иначе она загремела бы носом, хотя в ее нынешнем состоянии она бы это вряд ли заметила. Мы не говорили о ее ночном приступе, я итак услышал вчера достаточно. МЫ знакомы чуть больше суток, а я ее ощущаю родным человеком, это странно. Входим в подъезд, поднимаемся на лифте на  восьмой этаж, входим в крайнюю боковую дверь. Все это в давящем молчании. Мне интересно посмотреть на обстановку в ее квартире, потому что вещи могут многое сказать о человеке. Это уже вторая простая истина за два дня, я скоро начну себя чувствовать ущербным из-за того что приходится их обдумывать вновь и вновь эти самые простые истины.
- Я пойду, сложу необходимые вещи,- голос Ами хриплый и как всегда безразличный.
- Да, разумеется. Ты не против, если я осмотрюсь?
- Мне все равно.
Этот ответ мне хочется в первую очередь стереть из нее. Я всегда бесился от безразличия, меня это задевало, но сейчас я проявлял понимания к этой заплутавшей душе. Мне вообще кажется, что передо мной тело, пустая оболочка, а душа висит рядом, как призрак. И я хочу вернуть ее телу, хочу увидеть эмоции на этом лице. Странные желания мой конек последних суток, мой внутренний голос откровенно смеется надо мной.
Я захожу в прихожую, разуваюсь, осматриваюсь. Серость и тоска. Это действительно отражает Ами. Квартирка маленькая: кухня и две комнаты. Ами скрылась в недрах спальни, я же зашел на кухню. По моему глубокому убеждению, любую женщину в первую очередь описывает кухня. Если там грязно, беспорядок и неряшливость, то дальнейшее общение с женщиной не представляется мне возможным. На кухне у Ами все было стерильно, холодильник пуст и отключен, что меня удивило. Мебель серых тонов, как, впрочем, и везде. То ли серый ее любимый цвет, то ли она так долго находится в таком состоянии, что любой другой цвет ее раздражает. Во всей кухне нет никаких лично-описательных вещей: ни магнитов на холодильнике, ни разных полотенчиков, ни украшений, ни цветов, ничего. Это меня немного выбивало из колеи. Такое ощущение, что мне встретилась девушка-раскраска, только контуры. И мне придется раскрасить ее, ее жизнь, весь ее мирок.
Я вздохнул и отправился исследовать зал. Там опять преобладал серый цвет, а мебель была и вовсе черной. Это смотрелось бы стильно, если бы мне это не напомнило вертикальные гробы, в которых она похоронила себя по кусочкам. Брр, я аж вздрогнул от картинки моего бурного воображения. Не знаю почему, но мне страшно захотелось все это нарисовать. Руки так и чесались.
- Я закончила.- Ани стояла с большой спортивной сумкой, внимание, темно-синего цвета, в руках. – Можем ехать.
- Хорошо. Тогда мы сначала забросим твои шмотки, а потом поедем кое-куда, где и начнем свои занятия. Согласна?
- Да.
Все вопросы были улажены и мы отправились домой.
                ***
Я решил, что сегодня Амелия должна увидеть что-то белое. Научится видеть белое в этом мире. Серость и безликость ее квартиры меня потрясла. Снова в голове тысяча вопросов почему на счет нее, но я понимаю, что пока не время. Я позвонил Максу, чтобы узнать в порядке ли моя машина. Совсем недавно в меня врезалась какая-то дамочка, и задний бампер пришлось менять. Машину починили и через час я и Ами мчались загород, туда, где снег белый как фата у девственниц под венцом.
- Амелия, мы сейчас едем загород. Ты должна будешь меня слушать, чтобы постараться понять этот мир.
- Я итак слишком хорошо его поняла, чтобы осознать, что мне не место в нем.
- Нет, Ами, ты такой же человек, как и другие, но ты сидишь в раковине своего уныния.
- Оооо, не лечи меня, я какой-то моральный урод, у которого нет будущего. Хотя зачем я тебе все это говорю, ты все равно не поймешь. Никто не поймет.
- Амелия! Моральный урод – это человек с такими отклонениями, которые вредят обществу. Ты что насиловала детей или убивала кого-нибудь и получала от этого кайф?
- Нет,- ее голос прозвучал несколько растерянно, без прежнего холодного и горького сарказма, что меня обрадовало.
- Тогда и не говори мне, что ты моральный урод. Я понимаю, что ты потерялась в этом мире и я хочу помочь тебе вернуться, поэтому доверяй мне и делай все, что я прошу. Хорошо?
- Да мне без разницы.
Ну вот, она снова замкнулась. Беседа, если это можно так назвать, завершилась, и остаток пути прошел в полной тишине. Я не включал музыку, потому что она к ней была не готова. При взгляде на нее мне вспоминался только похоронный марш. Мы приехали к моему любимому месту зимнего вдохновения. Я открыл это место для себя года три назад, когда случайно застрял на проселочной дороге в сугробе и шел искать помощь, а набрел на него.
Я вышел из машины, потянулся  и позвал Ами.
- Эй, выходи, мы приехали.
Она вышла из машины и с недоумением уставилась на меня.
- Куда мы приехали? Здесь же только поле и какой-то холм сбоку от дороги.
- Именно сюда мы и ехали.
Я усмехнулся и взял ее за руку. Мы пошли прямо через нетронутый снег на холм, он был сравнительно небольшим, но с него открывался стоящий вид. Когда мы дошли до вершины я закрыл Ами глаза шарфом.
- Зачем? Зачем ты это делаешь?
В голосе нет эмоций, но она хоть спросила, а значит ей немного любопытно.
- Сейчас увидишь.
Мы поднялись на самый холм, и у меня самого захватило дух. Впереди была бескрайняя белая пустыня. Ветер обжигал щеки, а глаза слепило от этого великолепия. И я начал свою речь, которую когда-то давно написало мое сердце, когда я увидел это. Но обращался я к ней, поэтому начал с ее мира.
- Ами, ты живешь в мире серости. Ты заглушила в себе все чувства, ты видишь только негатив. Ты как слепо-глухо-немой человек. Ты женщина в наушниках и повязке на глазах. И я хочу вылечить твою эмоциональную неполноценность. Глухих  учат «слышать» кожей, слепых учат «видеть» слухом, немых учат «разговаривать» жестами. Тебя нужно учить владеть своими эмоциями, тебя нужно научить, прежде всего, воспринимать мир. Ты должна вылезти из своей крепости серости. И первое, что поможет тебе, это цвет, ослепляющий, пронзительный цвет. Начинай вдыхать краски мира. Черную гамму ты уже познала, пора переходить на другую сторону.
И я сорвал с нее шарф. Девушка вздрогнула и прищурилась, не в силах оторвать взгляд от цвета. Ее глаза заслезились, ветер пронизывал. Она дрожала, а я крепко держал ее руки, стал сзади нее и развел руки в стороны, ветер все пронизывал нас. Амелия дрожала, но не могла оторвать глаз.
- А теперь кричи, Амелия, кричи во всю мощь своих легких.
Она не слушала, не могла оторвать взгляд.
- Кричи, Амелия!- я сам это выкрикнул, с такой настойчивостью, что она подчинилась и закричала.
- ААААААААААААААААААААаааааааааааааааааААААААААААААААААА...
От ее крика у меня стыла кровь в жилах. Этот крик вызывал во мне неясные образы того как рану заливают перекисью водорода и она пенится, доставляя боль. Но эта боль очищающая. Ей нужно было очиститься. Выплеснуть все из себя. Это был первый шаг, но он был важен.
Ами бессильно приникла ко мне, расслабилась в моих руках. Я прижал ее к себе, и мы молча стояли и смотрели в белую пустоту. Теперь эту пустоту нужно красить. Я знал это. Сегодня Амелия стала чистым холстом. Черный цвет ее существа мы сотрем.
- Поехали, девочка, на сегодня хватит.
Я увел ее в машину, и мы поехали домой.
Глава четвертая.
Дорогой Ами молчала, в машине повисло напряжение, и я не знал с чего начать разговор и нужно ли его вообще начинать. Неожиданно для меня она сама заговорила.
- Марк, что это было? Я чувствую какую-то нестерпимую боль.
- Это было очищение, Амелия, ты же слышала мои слова.
- Да, я слышала, но я не могу понять, как произошедшее со мной сегодня может повлиять на мою жизнь?
- Это только первый шаг, доверься мне.
- Ты все время твердишь о доверии,- она почти прорычала это,- как я могу тебе доверять, если ты мужчина?
- А что не так с мужчинами?- я был слегка удивлен, возможно, сейчас последует какое-то откровение, я напрягся.
- А что с вами может быть так?  Похотливые алкоголики и насильники. Ничего в вас нет хорошего. Вам нельзя доверять, просто нельзя.
- Да почему? Тебя кто-то обидел?
- Это было давно.
-Расскажи,- любопытство меня захватило,- пожалуйста.
- Когда мне было 15 меня трахнул и бросил мальчик, в которого я была влюблена. А потом выставил всю эту историю на всеобщее осмеяние. Я ушла из школы. Хорошо, что еще не залетела тогда, а то веселуха бы была вообще по-полной. С тех самых пор я не доверяю мужчинам. Он был так мил со мной, впервые за 15 лет кто-то был мил со мной, а оказалось, что он просто поспорил и проиграл. Поэтому трахнул меня. Вся эта история начисто стерла у меня любое доверие к мужикам. Ну и еще отец, - тихо добавила она.
В ее голосе было столько горечи и презрение, что я почувствовал невероятную злость и гнев к тому парню. Никогда не понимал, как можно так поступать. Секс должен быть продолжением чувства, а не просто удовлетворением своих желаний. Если нет чувств, а только желание, то оно должно быть взаимным, а не использование. И что не так с ее отцом? Но этот вопрос лучше оставить на потом, слишком затравленно прозвучал ее голос.
- Знаешь, не все мужчины такие.
- Ага, разумеется,- едкие саркастический смешок,- я больше не стала проверять какими они могут быть еще, мне хватило и того раза.
- То есть после этого ты не была близка ни с одним мужчиной?
- После этого я не была близка ни с одним человеком, а с мужиками тем более. Я вообще удивляюсь, почему рассказываю тебе все это.
- Может потому, что я тебя спас?
- Ты меня не спас, ты меня остановил.
- По-твоему это не спасение?
- Это вмешательство в частную жизнь.
- Ты серьезно?
- Абсолютно.
- И все же я считаю по-другому, я помогу тебе, Ами.
- Ага, может быть ты мне и поможешь, как ты думаешь, но я-то не нуждаюсь в помощи.
- ну да, совсем не нуждаешься, это ж не ты пыталась покончить жизнь самоубийством, и не ты билась ночью в галлюциногенной истерике. Ты нуждаешься в психотерапии, но я тебе не предлагаю таких кардинальных подходов, я хочу тебе помочь по-другому, просто открыть тебе глаза.
- Я помню, что ты мне говорил там, на холме.
- Расскажи мне, что ты почувствовала в тот момент, когда я снял шарф?
Она прерывисто вздохнула и ее глаза слегка затуманились.
- Сначала я почти ослепла, было очень больно глазам. Я почти не выношу белый цвет и яркий свет, а тут такое… Меня охватило какое-то острое чувство, как будто я перед пропастью, но она не затягивает меня на дно, а такое чувство, что это выход. А когда ты заставил меня закричать, то мне было больно. Мне еще ни разу не было так больно. Сердце, казалось, сейчас просто разорвет мне грудную клетку, таким оно стало большим. Я даже не знаю, что теперь, после этого мне смерть не кажется лучшим выходом, но другого выхода я не вижу.
Ее рассказа был полон противоречий, голос постоянно прерывался, глаза лихорадочно блестели. Я был доволен результатом, потому что она не осталась безразличной к тому, что произошло.
- Ами, все будет хорошо, я обещаю. Это новые чувства для тебя, но  я рад, что ты не осталась к ним равнодушной.
- Я не понимаю, почему ты со мной возишься, но я готова попробовать, действительно готова.
Дома я приготовил еду, но Ами практически ничего не съела. Для нее еда не самое важное, судя по тому какая она тощая. Ей нужно есть, но психическое расстройство не позволяет. Ну, ничего, я еще покажу ей всю прелесть еды.
- Амелия, расскажи мне о себе. О своих увлечениях.
- Каких еще увлечениях?
-Ну, например, какую музыку ты предпочитаешь?
- Тихую,- она ухмыльнулась.
- Я серьезно.
- Это что анкетирование?
И тут меня осенило, а действительно, это же хорошая идея. Я вспоминаю глупые девчоночьи дневники, которые я в изобилии дарил своим одноклассницам, где были вопросники о себе. Нужно купить такой для нее! Это поможет и мне и ей.
- Ладно, Ами, поговорим об этом завтра. Ты можешь чувствовать себя как дома,- очередная банальность, ворчит мое внутреннее я. – Мне нужно поработать, послезавтра сдавать проект, а у меня почти ничего не готово.
- А что делать мне?
- Займись чем-нибудь, почитай, телек посмотри там.
Она ничего не сказала, но пошла в гостиную, через несколько секунд я услышал звук телевизора. Хорошо, можно и проработать.
Я готовлю проект оформления зала в особняке одного до неприличия богатого человека. Я до сих пор удивляюсь тому, что он готов выложить за интерьер любые деньги. Его жена меня просто достала, я приносил им столько вариантов, но ни один ее не устраивал. Вот и завтра у меня с ней встреча, а я ничего не подготовил, потому что появилась Ами. Резкий поворот моей жизни. Так, Марк, соберись, нужно думать о работе, а не о женщине. Я открыл ноут и начал работать.
Я уже устал переделывать интерьер одной комнаты, я злился, что этой дамочке вечно все не нравится. Устало создал новую модель комнаты и с головой ушел в работу.
- Ты действительно думаешь, что в этой комнате можно с комфортом отдыхать?
Я вздрогнул от неожиданности, оказывается Ами подошла ко мне сзади и смотрела сейчас в проект.
- А что, по-твоему, тут не так? Почему нет?
- Слишком много розового, слишком много всего.
Я с любопытством на нее посмотрел, потому что она была права. Я и сам знал, что тут слишком много всего «наляпано», но это была не моя вариация интерьера. Это все дамочка.
- Да, ты права, но это желание клиента. Хотя оно у нее меняется день ото дня, - я горько усмехнулся. – Есть у моего заказчика жена, вредная до жути, она меня и заставляет переделывать работу уже в 5 раз.
- Я ничего не понимаю в интерьерах, но этот действительно ужасен.
- А в твоей квартире кто был автором интерьера?
- Там было все по-другому, когда я въехала, много зеленого и бежевого, но меня все это раздражало, мне по душе серый, черный, коричневый. Я с детства любила эти цвета. Даже не то что бы любила, просто мне в них комфортно, они совпадают со всей моей жизнью.
- Цвет отражает мысли человека лучше, чем слова. Когда мне грустно, весело, больно, приятно, когда я зол, влюблен, ну, в общем, любая моя эмоция отражается в цветовой гамме. Я часто рисую просто пятна, которые отражают мои мысли, мне становится легче от этого.
Тут мне в голову пришла идея, я хотел понять, что у нее внутри творится, проследить за этим на всех этапах нашего импровизированного лечения.
- Амелия, а ты не могла бы взять краски и нарисовать то, что ты чувствуешь?
Она была удивлена и немного растеряна, это новые эмоции на ее лице, а значит я на верном пути. Я улыбнулся.
- Но я же не умею рисовать…
- Тебе не нужно рисовать что-то конкретное, просто пятна, геометрические фигуры, что угодно, хорошо?
- Я не знаю, зачем это?
- Я же просил мне доверять, ну ладно.
- «Ну» - твое слово-паразит,- в полголоса пробормотала Ами.
Я чуть не подавился словами, ничего себе замечаньеце.
- Эээ, я постараюсь от этого избавиться.
- Да мне, в общем-то, все равно, просто наблюдение.
- Я принесу краски, окей?
- Ладно, - она протянула это с явной неохотой, но подчиняясь моей воле. Первый шаг к пониманию ее души будет сделан.
Я пошел в кладовку, где у меня хранилась детская гуашь, иногда я уставал от масляных красок и акварели, хотелось побыть маленьким и рисовать гуашью. Сразу мне вспоминался мой первый опыт художника. Мне было года четыре, когда мама подарила мне набор для рисования, я жутко был горд. Еще бы, рисовать красками мне не разрешали, мама вечно прятала от меня свои краски. Она тоже была художницей, жаль, что после аварии она потеряла правую руку. Я невольно вздрогнул от нахлынувших воспоминаний. Звонок полицейского, больница, страшное слово «ампутация», мамины слезы и слова: « Рисовать, я больше не смогу рисовать, я больше никогда не смогу рисовать». И ее всхлип, переходящий в тихое поскуливание. Мы с отцом долго приводили ее в себя, я рассказывал ей все о мире, я был с ней целый год рядом, забросив учебу и работу, расставшись с девушкой, которую я вроде как любил, и которая не готова была терпеть мое отсутствие так долго. Вскоре мама решила попробовать рисовать левой рукой, сначала у нее ничего не получалось, а потом она научилась рисовать и ей. Жизнь наладилась, отец и я сделали все, чтобы она жила, а не существовала. Я храню все ее первые рисунки левой рукой, они похожи на детские, многие из них покрыты пятнами от слез, но они самое дорогое, что есть у меня из вещей. Часто я думал, что если в моей квартирке случится пожар, то не документы и деньги я буду выносить в первую очередь, а вот эти рисунки. Опять я впал в ступор и выпал из реальности, приступы воспоминай, случаются со мной все чаще и чаще, это уже нездоровость какая-то!
Я взял с полки новую упаковку гуаши, стакан для воды и кисточки.
- Ну вот, я принес.
- Тебя так долго не было, не мог найти краски?
- Я искал гуашь, масло пока тебе рано давать, с ним трудно работать, а тебе сейчас не нужно задумываться над тем как ты рисуешь, а нужно подумать, что ты рисуешь, - я улыбнулся,- хочешь, расскажу тебе про мой первый рисунок?
- Расскажи.
Голос, как и всегда безразличный, ну уж нет, так не пойдет!
- Тебе не интересно, я не буду рассказывать, потому что эта история дорога мне. Я не хочу тратить волшебство этого воспоминания впустую. Когда тебе станет интересно – приходи и я тебе расскажу, а пока нет, - вот так я решил, я слишком люблю это воспоминание, чтобы его разбазаривать, пусть учится испытывать любопытство. Зерно я бросил, а уж как оно там прорастет, я не знаю. Что-то тебя на философию потянуло, дружок, только водочки не хватает.
- Где мне можно расположиться?
- Да где хочешь, в этом доме можно рисовать где угодно, хоть на потолке, если тебе будет там удобно.
Она не улыбнулась шутке, просто молча пошла на кухню. Я вздохнул и сел за работу выдумывать чертовы розовые рюши, может нафиг ее розовость и сделать все так, как это вижу я?

Глава пятая

Я села за стол на кухне, потому что там мне нравилось. Кухонька Марка была не большой, оформлена в теплых коричневых цветах, встроенная мебель, массивный стол из дерева, не так как у меня. Все у него не так как я видела в жизни других людей. Да и он сам какой-то не такой, странный. А с другой стороны. Я не странная разве? Я ненормальная, а он со мной возиться, заставляет что-то чувствовать, заставляет делать что-то. Мне не комфортно с ним, потому что он выворачивает меня наизнанку. Вот и сейчас, я раскладываю кисточки перед собой, наливаю в стакан воды, разрываю блестящую обертку на коробке с красками, она шуршит в моих руках, расставляю перед собой краски, все 12 цветов набора. Последний раз я рисовала в школе, но там все было просто: « Класс, сегодня мы рисуем натюрморт по вот этому образцу», и мы рисовали. Все было по шаблону, меня никогда не напрягали мысли о свободном рисунке, потому что меня не тянуло к рисованию. Меня вообще ни к чему не тянуло. Мама окрестила меня антисоциальным элементом, и я ему полностью соответствовала. Сейчас я не знала, что рисовать, я тупо сидела перед чистым листом, к слову, они у Марка разбросаны повсюду, везде лежат карандаши и листки белой бумаги, кое-где можно увидеть разбросанные рисунки, какие-то карандашные наброски. У  меня всегда был стерильный порядок и от этого, наверное, я чувствовала себя в его доме некомфортно, хотя это был определенный уют. Тааак, нужно же что-то нарисовать. Марк говорил, что неважно что, но почему не важно, я ж не могу нарисовать кляксы, а почему не могу? Совсем запуталась! Я тряхнула головой и стала раскручивать баночки с краской, начну я с выбора цвета.
Белый, желтый, красный, оранжевый, синий, черный, фиолетовый, зеленый, салатовый, коричневый, бежевый, голубой – вот они все передо мной. И что? Я вздохнула и тупо уставилась в белый лист.  Сосредоточусь на ощущениях. Я закрыла глаза и постаралась представить что-то. Получалась какая-то темнота с проблесками. Я зажмурилась посильнее, опять темнота. Ну, темнота, так темнота. Я взяла в руку черную краску, выбрала среднюю кисточку, повертела ее в руках «Белка.4», натуральные кисточки – это наверно очень круто. Я не помню, какие кисточки были у меня, это было так давно. Решительно обмакнув кисточку в воду, я погрузила ее в черную краску и нанесла первый мазок. Краска ложилась неровно, пальцы мои дрожали, но я упорно продолжала наносить мазки один за другим, я погрузилась в это дело. Вскоре почти весь лист был измазан черной краской, но она легла не везде ровно, и получилось именно так, как я видела – светлые проблески между чернотой. Я выдохнула, почувствовав какую-то опустошенность, и легкое удовольствие. Я смотрела на лист и видела, что это наверное больше, чем просто бумага. Я не могу себе этого объяснить, я почти любовалась на свой, если можно так сказать, рисунок. Я впервые сделала что-то похожее на себя. Трудно, как же трудно себе что-то объяснять. Мой старый мир рухнул, и осталось пепелище. Вот, да! Я схватилась за голову и затряслась. Ведь и вправду, сегодня рухнул мой мир, я перестала желать смерти, вот сейчас, сидя на этой кухне, я перестала желать смерти. Но я не знаю, что делать, как дальше? Я вскочила на ноги и заметалась по небольшому пространству между холодильником и дверьми в гостиную. Марк сумел перевернуть что-то во мне, я осталась на обломках своей прежней жизни, я умерла. Тут я остановилась и оторопела от этих мыслей. Я все-таки совершила суицид, я только что убила себя прежнюю, я перечеркнула сегодня многие свои мысли, стирала сегодня себя. Но я долго буду сидеть на обломках. Стены между мной и миром пошатнулись и почти разбились. ООО, и что теперь? Я снова лихорадочно заметалась по кухне, что теперь? Что? Что? Что?
- Ами! Что с тобой?
В кухню влетел Марк, на лице беспокойство, руки сцеплены.
- Марк, я убила себя, понимаешь?! Я только что убила себя, я не знаю, что мне теперь делать!!!
- Ами, подожди, как убила, вот ты жива, здорова…
- Нет! Ты не понимаешь, я убила себя прежнюю сегодня, я потеряла и разрушила все мои представления, все мои убеждения. Кто я, Марк? Что мне делать? Что?!
Я была в отчаяние или нет, я не знаю, у меня хлынули слезы из глаз, меня трясло.
Марк кинулся ко мне, крепко обнял.
- Тише, девочка, я помогу тебе найти себя, я помогу. Сегодня был трудный день. Ты прежняя не умерла, ты позволила себе начать меняться. Твое прошлое навсегда с тобой, но теперь оно больше не будет тебе мешать строить жизнь заново. Теперь мы сможем с тобой открыть мир. Тише, девочка, тише.
Я истерила и не могла успокоиться, Марк укачивал меня на руках, шептал, что все будет хорошо, банальное утешение, но оно всегда самое верное. Что еще нужно знать человеку, кроме того, что все будет хорошо? Он меня успокоил, я прекратила истерику, выдохнула чуть спокойнее, чем обычно. Хорошо. Все будет хорошо.
- Марк, ты не хочешь посмотреть, что у меня получилось нарисовать?
- Да, конечно хочу. Тем более это тебя так перевернуло, - он протянул эти слова с очень задумчивым видом и опять погрузился в себя.
Я неловко выбралась из кольца его рук, потому что опыт обнимания в моей жизни был небольшим, я мало кого подпускала к себе, а в последнее время, после отъезда из отчего дома, так и вообще никого. Я всегда опасалась чужих прикосновений, но объятья Марка мне не казались такими уж противными, просто некомфортно.
- Вот, смотри. Я протянула ему рисунок слегка дрожащей рукой, он взял.
Долгое время он просто смотрел, ни спрашивая меня ни о чем, просто смотрел и слегка щурился. Я нервно переминалась с ноги на ногу, не зная, куда себя деть. Наконец он произнес:
- Хм, о чем ты думала, когда рисовала?
- Я думала о… Я старалась сделать, как ты говорил, понять, что чувствую и попробовать это выразить цветом. Я закрыла глаза и увидела темноту с белыми проблесками. Мне было очень тяжело, - я замолчала и настороженно посмотрела на Марка, он молчал и хмурился.
- Так, ты нарисовала, а что потом? Почему тебя это так перевернуло?
Я понимала, что он хочет вытянуть все подробности моего состояния и поведения, но я не могла это выразить словами. Просто это нужно было чувствовать, а описать словами чувства я не могла.
- Понимаешь, Марк, я не могу, просто не могу это выразить словами, это было как прозрение что ли, которое меня поразило. Ты сумел дать мне толчок, который повлиял на меня. Там на холме, ты показал мне что-то, что повлияло на меня. Я повторяюсь и у меня путаются мысли, я спать хочу.
- Ами, ты молодец, сегодня ты смогла многое, я даже не ожидал таких быстрых результатов. Иди спать, а я еще поработаю.
Он ласково мне улыбнулся и махнул в сторону спальни. Я поплелась в душ, глаза слипались, мне давно не хотелось так спать. Голова налилась тяжестью, и сердце билось неровно. Я еле-еле дошла до дивана и уснула. В эту ночь мне опять снились кошмары с кровью и трупами, но я не кричала, я просыпалась, отгоняла свои мысли и снова погружалась в сон. Это была трудная ночь, как будто моя душа ходила по битому стеклу. Я металась по дивану, Марк несколько раз приходил ко мне, будил, приносил воды, успокаивал. Последней мыслью на закате ночи было то, что он первый хороший человек, встретившийся на моем пути, и я, наконец, заснула без сновидений.
Глава шестая
Я ожесточенно тер глаза руками, хотелось спать, но проект был незакончен, потому что Ами вчера устроила настоящую истерику. Я был поражен таким выбросом эмоций, у нее психическое расстройство, это понятно, она эмоционально нестабильна. Хотя раньше она, скорее всего, не позволяла себе выпускать эмоции наружу, а вот вчера я создал ей условия для всплеска все чувств. Ночь тоже была трудная, ее кошмары  - это тоже признак расстройства. Ночью я вместо проекта сидел в интернете в поиске информации. Судя по всему, у Ами травма детства, скорее всего, причина всех ее проблем кроется в детских годах, она явно не была любимым ребенком в семье. Я тяжело встал со стула и направился к кофеварке, как я сегодня буду представлять проект дамочке, я просто не представляю. Каждая встреча с ней  - это битва, в которой я неизменно проигрываю. Кухня наполнилась ароматом кофе. Божественный запах. Я налил себе чашечку. Придется ненадолго оставить Амелию одну, хотя я и боюсь, но не тащить же ее на встречу с этой Гарпией Мегеровной! Надеюсь, что она больше не сделает такую глупость как самоубийство. Я приготовил ей завтрак, собрался, взял ноут с проектом. Ами все еще спала, это хорошо, ночью ее  сон сном нельзя было назвать. Внезапно я себе напомнил заботливого папашу, а скорее мамашу. Вожусь с ней как с маленькой. Мой внутренний голос молчал, впервые не давая комментариев к моему безрассудному поведению, наверное,  он просто спит еще. Я поехал на встречу с дамочкой с твердым намерением отстоять свой проект.
Кофейня встретила меня уютным запахом кофе и свежей выпечки, я постарался вдохнуть глубже. Этот первый вдох, когда входишь в кафешку самый насыщенный, самый приятный. Словно ты ложкой зачерпываешь воздух, пробуешь его на вкус, он как дорогой коньяк растекается по горлу, приносит тепло. Если первый запах в кафе вам не понравился, то стоит уйти, потому что удовольствие уже будет испорчено. Я сел за любимый столик возле большого витринного окна, заказал латте с корицей и медом, и принялся ждать. Нужно привести сюда Ами и дать ей все прочувствовать, ведь простое удовольствие от вкусного напитка и теплой обстановки кафе ей явно не знакомо. Ах, да, еще нужно купить анкету, хотя я даже не знаю, где они продаются, возможно, в книжном есть. Я рассеянно смотрел на улицу, когда заметил, что возле кафе припарковался розовенькое «Пежо» 307, из него выплыло субтильное чудо, закутанное в розовую шубу, на ногах черные сапоги на тонком высоком каблуке. О, я выдохнул, это моя разлюбезная дамочка. И как можно носить столько розового? И в дом свой она стремится привнести как можно больше розового, кошмар! И как ее только муж терпит?
Я закурил и уставился на дверь, в ожидании чуда.
Она влетела в открытую дверь, окинула томным взором кофейню, как будто не запомнила, что я всегда сижу у окна. Скорее всего, она просто проверяет реакцию посетителей на ее приход, она же так неотразима. Я фыркнул, ну ладно, теперь она должна чуть прищуриться, глядя на меня и расплыться в широкой улыбке, которая, на мой взгляд, была ее единственным достоинством.
Так все и случилось: прищур, улыбка и она летит ко мне.
- О, Марки, доброе утро,- бойко пропищала она. Это еще одно, за что я ее терпеть не мог, даже два. Марки! Как можно было додуматься меня так обозвать?! Я гневно фыркнул. Да еще и этот противный писклявый голос… оооо… за какие прегрешения мне такие муки?
- Доброе утро, Виктория Алексеевна,- как можно более сухо и сдержанно выдавил из себя я.
- Марки, ну, сколько можно этого официоза? Вика, просто Вика.
Я никак на это не отреагировал, не собираюсь я с ней знакомиться поближе, никакого тыканья с моей стороны не будет.
Подошла официантка и выжидающе посмотрела на нас.
- Виктория Алексеевна, вы что-нибудь будете? 
- Чувствую себя старухой при таком обращения, вы никак не идете на контакт, - почти прошипела она, и тут же без ответа с моей стороны продолжила, - Мне ореховый капучино с корицей и шоколадный чизкейк.
- А мне повторите латте.
Официантка кивнула и ушла выполнять заказ.
- Ну, так что там с нашим проектом, Марки? – это было сказано так приторно и слащаво, что я сразу понял – сегодня вся моя работа опять пойдет по кривой траектории.
- Виктория Алексеевна, я сделал интерьер совершено отличный как от моих идей, так и от ваших. На мой взгляд, это идеальный интерьер для вашей гостиной, он выдержан в классическом стиле, но при этом элегантен, индивидуален и прекрасен.
- От слов к делу, мой дорогой, показывай. Хотя то, что ты опять не выполнил моих пожеланий, меня утомляет, - голос стал холодным, рот у нее неприятно скривился. Вот поэтому я и не теплю слишком богатых клиентов, с ними всегда большие проблемы, они привыкли, что каждый каприз выполняется по мановению руки, мня себя эталонами вкуса, стиля, хотя зачастую им не обладают.
Я открыл ноут, открыл окно с проектом и развернул к ней. Официантка принесла кофе, накрыла приборы. Я тепло улыбнулся ей и поблагодарил. Сам знаю, как тяжело работать официантом. Я, когда учился в вузе, тоже подрабатывал по вечерам, нужны были деньги, а картины мои дохода особого не приносили. Поначалу в работе меня неизменно обижало то, что люди, которых ты обслуживаешь, не способны тебе сказать обычное, самое простое «спасибо», не нужно чаевых, нужно просто банальное уважение к труду. После этого я всегда благодарил любую обслугу. Я отхлебнул немного кофе и посмотрел в лицо дамочки. Она слегка хмурилась, прикусывала нижнюю губу, и ее взгляд был вполне осмысленным, что меня несколько удивило. А она не такая дура, какой хочет казаться.
- И как вам? – осторожно спросил я.
- Марк, давай на чистоту. Этот интерьер просто замечательный, все идеально, но я не могу его принять.
Я удивленно поднял брови, не только потому, что она выдала такую фразу, но еще и потому, что ее голос был абсолютно нормальные, не писклявый.  Я слегка нахмурился и дернул головой в ее сторону, мол, продолжай.
- Понимаешь ли, мой обеспеченный муженек считает меня безмозглой дурой, ни на что не способной. Ему и нужна была такая. Эдакая кукла Барби в полный рост, без мозгов и с сиськами. Думаешь, мне нравится розовый цвет? Думаешь, я действительно хочу рюши и банты? Да мне противно все это. Но он разведется со мной, если заподозрит у меня наличие мозга.
Ее щеки порозовели (сколько ж розового сегодня!), она дышала несколько прерывисто, голос дорожал. Я не находил, что сказать, но ей и не нужны мои вопросы. Викторию Алексеевну несло и заносило. Видимо, ей давно хотелось хоть кому-нибудь выговориться. Я внимательно слушал и с каждым словом удивлялся все больше и больше.
- Ты, конечно же, захочешь услышать, как все начиналось, почему все так произошло, и, разумеется, почему я согласилась быть Барби. Так вот, слушай.
Когда мне было девятнадцать, я поехала на соревнования по спортивным танцам, которыми занималась с шести лет. Конкурс спонсировал молодой, успешный предприниматель Воробьев Никита. Он был в составе жюри, как спонсор, разумеется. К нему прислушивались, его решение, в конечном итоге, и было главным. Мы с партнером выиграли, хотя были не лучшей парой, но выиграли. После награждения ко мне подошел помощник Воробьева, который передал мне, что моей победой я обязана Никите Валерьевичу и что он просит зайти к нему. Я была зла, обижена, расстроена. Горько осознавать, что твоя победа вовсе не твоя. Я решила пойти поговорить с ним. А он вместо разговора очень жестко отымел меня на рабочем столе. Сказал, что я классная девчуля. Я забеременела от него. К моему удивлению, он не заставил делать меня аборт, а сделал предложение. Я согласилась, хотя ни о какой любви речи и не могло быть. После моего торжественного переезда и помпезной свадьбы, мы практически не виделись с ним и не общались. Но один раз мне удалось подслушать его разговор с каким-то дружком на счет меня. Он назвал меня провинциальной дурочкой, с которой даже в свет выйти смешно. Сказал, что я тупа как пробка от шампанского, но я ношу его сына и он будет обо мне заботиться. Он сказал, что вылепит из меня хорошенькую куколку, благо фигура есть, а с остальным он будет работать. Именно тогда у меня созрел план мести. Я беспрекословно ему подчиняюсь, я превратилась для него в Барби. А пока он так увлечен игрой в меня, я постепенно вытягиваю из него деньги. Мой сын не будет нуждаться ни в чем, потому что я заставила его оформить пару фирм на моего сыночка. А тем временем, мой дражайший муженек, тратит на меня все. Мои запросы как доморощенной суки все растут и растут. Поэтому твой проект и должен быть мерзким и  баснословно дорогим. Я хочу его разорить, а потом подать на развод. Эта свинья трахает проституток в нашей спальне. Он разрушил всю мою карьеру танцовщицы. Поэтому ты сделаешь именно тот интерьер, который я тебе расписала, ясно?
Я сидел и не мог вымолвить ни слова. Такие откровения на голодный и трезвый желудок плохо умещаются во мне. Она сидела, сцепив руки в замок и напряженно смотрела на меня.
Я же молча повернул ноутбук к себе, открыл предыдущий проект, тот самый, про который Ами сказа, что слишком много всего. О, пресвятые небеса, Ами! Нужно поскорее разобраться с Викой.
- Что ж, вот твой проект, Вика. Я думаю, что со следующей недели можно заказывать бригаду, я готов приступить к его осуществлению.
- Отлично, Марк, это то, что нужно. Спасибо, что понял меня.
- Я тебя понял, но я не одобряю все это. Ты сама запуталась в себе. Ненависть и месть не ведут к облегчению. Твоему сыну нужен будет отец. А твой Воробьев сопьется, если разориться, а кому нужен родитель-алкоголик?
Я попросил счет и закурил, Вика молчала.
- Знаешь, это не твое дело, что и как я делаю, я просто хотела поделиться, потому что ты вызываешь доверие и симпатию. Мне кажется, что если бы я тебе не рассказала свои мотивы, то ты бы все равно настоял на своем проекте.
- Не знаю, с тобой сложно спорить.
Она загадочно улыбнулась. И слегка прищурилась, как бы оценивая меня. Принесли счет, я расплатился. Вышли из кафе мы молча.
- До следующей недели, Виктория.
- Может тебя подвезти?
- Нет, я лучше пешком.
- Брезгуешь моим розовым чудом техники,- она махнула рукой в  сторону своей машины.
- Нет, я иду по своим делам.
- Ааа, деловой-занятой, ясненько. Ну, до скорого.
- Пока.
Она уехала, а я пошел в сторону книжного в растрепанных чувствах. Мне на пути уже второй раз встречается женщина, у которой большие проблемы из-за грубого мужского поведения. Только Ами предпочла не бороться, просто не подпускать к себе никого, а Вика выбрала месть. Я не могу понять, что из этого правильнее. Я ж не женщина и мне тяжело оценивать их поступки. Я снова закурил, пора бросать, в сотый раз пронеслось у меня в голове. Да, действительно, пора бросать. И я бросил сигарету, а за ней и всю пачку в урну. Легче не стало. Блин, как там Ами без меня? Я резко развернулся в сторону дома. Посещу я книжный лучше с ней вместе.