Маленький деревянный крестик

- Катька! Ты здесь еще, неблагодарная!!! Кричал дядя Боря, далеко не молодой, и изрядно пропитый мужчина, якут. Отчим Екатерины, хрупкой девушки сахалярки семнадцати лет.

- Всё дядь Борь, ухожу уже, не кричи!!!  Выкрикнула девушка в ответ, накидывая куртку и натягивая на ходу сапоги.

          Как же все это надоело, крутились мысли в голове девушки. Надоел этот крайний север, река эта – Лена, огромная и почти всегда замерзшая. И такое же замерзшее море, которое совсем не трудно рассмотреть из окна. Надоела эта длинная зима, длившаяся десять месяцев, со всеми её прелестями и трудностями. А больше всего надоел дядя Боря, теперешний мамин муж, маленький и тщедушный якут. Практически никогда не выходивший из квартиры, пропивший всё, и наверное, уже, даже себя самого. Возможно, когда то он не был таким, пропойцей, у которого в квартире осталось то, только три кровати-раскладушки, да кухонный стол, норовящий вот-вот развалиться. Но другим, хорошим, или порядочным, Екатерина его не помнила. Все те года, что он с ними живет, с семи её лет, он практически всегда был пьян, и мама, как ни старалась, а может и не старалась вовсе, ни как не влияла на него. А в последнее время, Екатерина в глазах дяди Бори выглядела всего лишь посыльной, обязанной приносить водку из магазина, или какую-нибудь паленку от частника, что разницы не делало как по расстоянию, так и по качеству.
          Отца родного, Катя помнила очень хорошо, и свято хранила память о нём. Правда, от него ей достался только маленький деревянный крестик, на черной, сплетенной в шнур ниточке. Единственная, и самая дорогая вещь, оставшаяся от родного человека.  Мать никогда не рассказывала причины его гибели. Может, не хотела теребить старые раны, может еще что то. Да и вообще, очень редко она говорила о чем-то существенном. Катя не винила её ни в чем, только не понимала, почему она не может уйти, или не хочет, от дяди Бори. Лишь однажды, один хороший знакомый, поведал Екатерине, что отец ее погиб не по глупости, а попал под машину, когда во время пурги шел в больницу, что бы привести врача для своего напарника. А пурга на севере знатная,  ветер силы такой, что прижмет к стенке, да так и будешь стоять, или висеть, пока не поможет кто. А идти против ветра, все равно, что ту же стену толкать, то есть никак, ползком только. Да и что ползком, видеть бы что-нибудь перед собой. Ветер ведь, и снег метет, да так метет, что руку вытянешь перед собой, а ладошки то не видать уже, а бывает, и локтя не видно. В пургу лучше дома сидеть, да не всегда получается. Народу немало пропадало. То вот, как отец Катин, под машину, то, заблудится кто, а кого и заметет, всякое бывало. Такая вот природная особенность крайнего севера.

          И сейчас, стоя у пятиэтажного блочного здания, Катя думала, успеть бы добежать до магазина, и вернуться. Предвестники пурги, не слабый уже ветер, и кружащийся снег у ног, говорили о том, что вскоре начнется. Природа вновь устроит суровую проверку человеку, вздумавшему поселиться в столь не благоприятном месте. И если уж, крепкие мужики, пережившие, и видавшие многое в этих краях, предпочитают такую погоду пережидать за толстыми стенами, то маленькой хрупкой девчушке на улице и подавно делать нечего.
          В своих мыслях и раздумьях о том, что как только наступит лето, Катя уедет из этого забытого всеми поселка, она дошла до магазина. Продавщица, уже закрывавшая магазин, предложила Екатерине остаться у нее, так как погода портилась уже не на шутку.

     - Катюш, оставайся, пока хотя бы ветер слабее станет, ничего с твоим дядей Борей не станется, потерпит.

     - Нет, Евдокия Матвеевна, я пойду, а то ведь, попрется пьяный в пургу, свалится где, да замерзнет. К тому же, мне по ветру практически идти, да и не сильно метет еще.

          И Екатерина пошла. Да только, отойдя от здания шагов, как ей казалось на десять, вернуться уже не смогла. Вокруг, не видно ни чего, как будто молоко разлили по всему пространству, и ветер свистит. И пока есть возможность, решила идти вперед, благо помнила, как учили, в пургу, ветер всегда в одну сторону дует, по нему и ориентируйся. А там и на здание какое набредешь, так в пургу всегда откроют, чаем напоют и обогреют. С этой надеждой она и шла, пытаясь устоять на ногах и сопротивляясь сильным порывам ветра. Порою на столько сильным, что девушку сбивало с ног, а иногда, и протаскивало несколько метров. И результатом таких падений было отклонение от направления. Кружась на месте, и пытаясь что либо рассмотреть перед собой, увидеть какой ни будь ориентир Катя поняла, скорее всего, она заблудилась. Возможно, в нескольких метрах от неё и было какое-нибудь здание, но сильный ветер, и отсутствие всякой видимости мешали ей двигаться в выбранном направлении. Снег забивал глаза, мешал дышать, и это было самым главным препятствием при движении. А ветер постоянно сносил её в сторону.
          В своих блужданиях девушка уперлась в стену, на миг ей показалось, что набрела на чей то жилой дом. И уже собираясь облегченно вздохнуть, и найти дверь, поняла, перед ней старое заброшенное здание, без окон и дверей. Катя зашла в него, надеясь хоть ненадолго укрыться от ветра и снега. Но затея эта оказалась ещё хуже, чем стоять на открытой местности под порывами ветра. В таких зданиях, совершенно пустых, к снегу примешивалась бетонная крошка, высекаемая из стен ветром, деревянные опилки. И все это кружилось в убийственном круговороте, полностью дезориентируя попавшего  в него человека. Умываясь слезами, Катя вышла на улицу, и продолжила свой путь.
         
          Сколько она шла, а вернее пыталась идти, она не понимала. Может час, а может и целый день. В полярных условиях трудно определить, день или ночь, когда на улице всегда темно, да еще природа решила поиграть с маленьким человечком. Ведь ей, природе, не объяснишь, зачем, для чего ты идешь, куда, и по чьей воле.

          Двигалась, уже ползком, от усталости ноги совсем не держали, да и одежда замерзла. К Кате пришло понимание, она окончательно заблудилась, больше ей не встретится ни одно здание, даже какое ни будь заброшенное, полуразвалившееся. Она вышла из поселка. Как далеко она отошла, определить было не возможно, но двигаться дальше, стараясь выдерживать то же направление, не имело уже смысла. Все, что ждало её впереди, это смерть от холода. Лицо сковывала маска льда от замерзших слёз, и тело уже начинало замерзать. Одежда не спасала, снаружи сильнейший ветер, а изнутри пот от постоянного напряжения. Лишь на груди, где висел маленький деревянный крестик, чувствовалось тепло. Неловко повернувшись, девушка почувствовала болезненный укол, крестик впился в кожу, и при каждом движении царапал её. Тем самым заставляя девушку чувствовать, думать и вспоминать. Она вспомнила отца, а главное, вспомнила его слова, сказанные им, когда однажды в пургу он нес её домой на руках, укутав в старую телогрейку.

          «-вот доченька, и угораздило же нас, в такую-то погоду идти. Если заблудимся, пойдем по ветру, там трубы проходят от очистной станции, прям по берегу моря. Самый лучший ориентир, не промахнешься»

          Тогда они не заблудились. А сейчас, сейчас она одна, посреди бушевавшей стихии, почти замерзла, и выбор только один. И она повернулась по направлению ветра. Ползти стало легче, не намного конечно. В мыслях она благодарила отца, что пришел в её память, что не оставил одну замерзать среди снегов.

          Всё больше она склонялась к мысли, что последний шанс выжить уже упущен. Что спасительное воспоминание пришло к ней слишком поздно. Руки уже не слушались и не чувствовали практически ничего. Одежда превратилась в ледяной ком, и сковывала движения и без того уже замерзшего тела. Совсем отчаявшись, Катя собиралась остановиться, и никуда уже не ползти, даже не пытаться. Лишь только лежать, плакать, и чувствовать, как на лице появляется новый слой льда, а её саму заметает снегом. Или не чувствовать уж больше ничего вовсе. И снова болезненный укол в груди, она дернулась вперед, и уперлась головой, во что-то твердое и округлое. Не совсем еще понимая произошедшего, выставила вперед руки, и нащупала трубу, ту самую, к которой так долго добиралась.  Ту самую, обычную, обернутую в стекловату, но в данный момент, спасительную. Попытавшись улыбнуться, Катя лишь почувствовала, как лед стягивает кожу. Но все же это была радость, настоящая, большая радость.
          Добравшись по трубам, пусть и с трудом, до здания очистных сооружений, Катя, лежа на снегу, ногами барабанила в дверь. Там были люди, там было тепло, там была жизнь. Её услышали, но улыбнуться она не смогла, да и не хотела. Лишь только слезы текли из глаз, растапливая корку льда.

      На очистных, Екатерина прожила больше двух недель. Когда пурга закончилась, она вернулась домой. И с неподдельным равнодушием узнала, что дядя Боря, не дождавшись её с заветной бутылкой, сам пошел за выпивкой. Его нашли в трех метрах от дома, окоченевшего.
          С наступлением тепла, Катя уехала туда, где теплее, как и мечтала, к родственникам отца.