Паша и Рита, или Как дожить до счастья

             Паша и Рита просто упали на крыльцо, когда все было кончено. Сказать «сесть» в этом случае бы не подошло, потому что они упали от усталости.  Это было крыльцо их нового дома. Оно выходило на юг, было высоким, и с него была видна широкая панорама окрестностей. Левее к югу находилось село, из которого они уехали сюда, а всю правую часть панорамы занимала речка, протекающая под высоким, скалистым противоположным берегом.

            Дом построил Паша своими руками, от первого гвоздя и до последнего. Хотя, кажется, об этом он и не мечтал,  это Рита придумала строительство дома. Ей-то что – не ей ведь строить! Паша пытался объяснить Рите это, но она стояла на своем.  Сначала она узнала, что «бюджетникам» недалеко от села бесплатно выделяют участки для строительства домов, оформила документы на этот участок, потом  взяла кредит и купила пеноблоки для строительства, потом нашла где-то недорогой кирпич для облицовки, и все это лежало  года два, а Паша и Пашина родня смеялись над Ритой и ее мечтами. И вдруг Паша, который обожал всякие лотереи и играл в них постоянно, выиграл приличную сумму денег. На эти деньги можно было купить машину; наверное, Паша был бы не против. Или можно было обновить всю мебель. Купить бытовую технику. Но Рита уперлась: самое разумное – начать строить дом.

            Они уложились в бюджет и построили дом своей мечты. И теперь просто сидели на крылечке, выходящем на юг, и думали, как всегда, каждый о своем. За те четыре года, что они строили, умерли Пашины родители. И, может быть, Паша думал о них, о том, что они так и не увидели конечный результат. Они так жалели Пашу и боялись, что он подорвет свое здоровье на этом строительстве. А все эта придурочная.

            Они сразу невзлюбили невестку. А Паша был от нее без ума. Ездил за ней, ходил по пятам, дарил подарки, цветы. Они ведь и не знали, что она придурочная. Думали – нормальная. Но они еще и до свадьбы поняли, что у нее не все в порядке с головой. Однако отговорить сына не смогли. Он твердил, что она прекрасная и необыкновенная.

            А у Риты никогда не было кавалеров до Паши. Ни кокетничать, ни флиртовать она не умела и не хотела. Сидела до окончания школы дома, потом поступила в пединститут и как раз после поступления познакомилась с Пашей. Хотя была амбициозна и учиться старалась хорошо, все же любовь поставила выше учебы и при малейшей возможности уезжала к Паше в деревню. После второго курса решили пожениться, потому что Паше было уже 28 лет, а Рита не могла думать только о себе.

              Пожениться-то поженились, но ни Паша,  ни его родители не поверили в альтруизм невестки. Вернее, Паша все старался поверить и поэтому устраивал жене допросы с пристрастием. Ему не верилось, что она, двадцатилетняя красавица, оставила городскую жизнь ради него. Может быть, из-за этих сомнений он все чаще и чаще приходил домой нетрезвым и опять-таки устраивал допросы с пристрастием.

            А Рита была просто ошеломлена. Паша ее любил. Она в этом не сомневалась, но такой вид любви расходился с ее представлениями об этом чувстве. Сначала она оправдывала Пашины «заскоки» тем, что он и правда не верил тому, что он, простой парень-тракторист, на исходе третьего десятка стал мужем юной филологини. Но затем недоумения становилось все больше и больше.

            Не получалось провести вместе ни одного праздника. Сначала стали ездить к Пашиной родне в другую деревню. Рита терпеливо высиживала в гостях у родни, смотрела, как они пьют бражку, слушала жизненные наставления. А потом, когда появился ребенок, она объявила Паше, что ездить к родне не может, потому что у ребенка режим, и его не надо лишний раз волновать. Пашу это только обрадовало, и он всякий праздник садился на свой ИЖ-«Юпитер» и проводил день, а то и два, у родителей. Приезжал оттуда всегда злой, высказывал Рите непонятные ей претензии, они ссорились, а потом по нескольку дней не разговаривали.

            Инициатором «молчанок» была, конечно, Рита. Просидев в волнении с маленьким ребенком день в ожидании пьяного мужа,  она переживала такое огромное унижение, что была готова не убить, как обычно говорят, а казнить Пашу. Казнить за вранье о любви. Ей было обидно, что он в праздник предпочитает пойти к родителям, а не сидеть с ней и сыном.  Все-таки любой праздник предполагает какую-никакую радость, даже если это День Победы, а ты не ветеран. Все кругом собираются друг с другом и вместе проводят время. Паша проводил это время у родни, а Рита дома с сыном.

            Исполненные злобой возвращения Паши от папы и мамы не способствовали взаимопониманию невестки со свекром и свекровью. Проблем становилось все больше.  Что советуют психологи в таком случае? Сесть и поговорить. Однако не получалось. Когда Рита пыталась объяснить Паше проблему, как ее видела она, Паша даже не слушал ее. Ему казалось, что слова Риты – глупые бабские претензии, ведь бабы они и есть бабы, им никогда не угодишь. И они, естественно, как всегда, сами не знают, чего хотят.

            На следующий после ссоры день Паша наизнанку выворачивался, чтоб искупить свою вину. Он мыл посуду, варил борщ, но видел, что Рита все равно была недовольна. Он пытался подойти к ней с лаской, но Рита брезгливо отталкивала его. Рите казался  невозможным такой обмен: он ей борщ, она ему любовь. Паша снова уходил к родителям и жаловался, что все делает, чтобы помириться с женой, а она все зверем смотрит. Мама наливала ему бражки и объясняла, что это не он виноват, а жена ему попалась такая вредная. Паша слушал ее, но не совсем соглашался. Он понимал свою вину, но не знал, что делать, чтобы Рита перестала сердиться.

            Паша был исправным супругом. Он разделял с Ритой все заботы по хозяйству, он исправно тащил на себе тяжелую мужскую долю семейных забот.  Прощал Рите не вовремя приготовленные обеды и ужины. Рита понимала, что это тоже проявление любви.   Внимания и ласки тоже было достаточно. Паша не понимал, что еще не хватает Рите? То баба как баба: печет пироги, моет полы, стирает, а то вдруг из-за пустяка обижается и начинает молчать. Ничего ведь, вроде, не сказал, а она вдруг такой  становится, что от одного ее взгляда холод с ног до головы принизывает.

            Нельзя сказать, что Паша не пытался понять Риту. Он выслушивал ее, признавал, или делал вид, что признавал, ошибки. Снова обещал исправиться. Начинали жить дружно. Вели хозяйство, занимались ребенком. Рита потихоньку оттаивала и снова проникалась доверием к Паше. И всегда ненадолго. Через какое-то время с Пашей опять что-то происходило, он приходил пьяным и совсем другим. В один из очередных «заскоков» он решил ей напомнить, что она бесприданница, без приданого, то есть, пришла в их семью, в отличие от него, от Паши.

            Рита опять опешила. Во-первых, она никак не думала, что для Паши, которого она считала добрым и щедрым, был важен этот вопрос. Во-вторых, это была совсем не правда. Родители, как положено, дали ей приданое (раз так полагалось) в виде постельного белья, одеял, перин, штор, напольных дорожек, мебели…Рите даже противно было все это перечислять. А в-третьих, самым противным было то, что слова  Паши насчет приданого были словами его мамы. Зачем было поднимать эту тему, Рита не понимала. Разве для любви это важно?

            Так Рита усомнилась в Пашиной любви. 
            Сомнения то усиливались, то проходили, но постепенно новые и новые факты и очередные Пашины «заскоки» сделали свое дело.

            Постепенно от обзывательств «дура» Паша переходил к употреблению нецензурной лексики. На другой день он никогда не признавал своих слов, обвинял Риту в том, что она нарочно усугубляет ссору, и в конце концов говорил, что глупо обращать внимание на его слова, потому что глупо вообще обращать внимание на слова пьяного человека.  Проблема Риты была в том, что она «обращала внимание».   По мнению Паши, в этом и была ее вина. Если бы она не обращала внимание на его слова, не привязывалась к ним, на другой день они бы не ссорились. Паша был уверен, что Рита просто хочет, чтобы между ними возникали ссоры. Он старался: мыл посуду, варил борщ, а она не хотела прощать ему то, что было вчера.

            Сам Паша гораздо проще относился к словам, он легко их говорил и так же легко брал обратно. Рита, наоборот, обдумывала каждое слово и выражение, требовала внимания к своим словам и понимания их значения. К сожалению, это было не единственное, в чем они чувствовали противоположность. Народное житейское правило гласит: «Противоположности притягиваются». Ничего подобного не наблюдалось в отношении Паши и Риты. Их противоположности отталкивались с огромной силой.

            Паша любил простой и понятный юмор, а Рита сложный,  Паша вечером чувствовал себя плохо, а утром хорошо, Рита -  наоборот. Рита обожала музыку во всех ее видах – Паша ненавидел.  Почему же говорят: «Противоположности притягиваются»?   Рита не понимала.

            И она не понимала, как же жить дальше. Вернее, она понимала, что жить так дальше нельзя.  Перспектива дальнейшей жизни с  постоянными ссорами была так очевидна для Риты и так уничтожала любую надежду на счастье, что она очень быстро из наивной, романтичной девушки превратилась в молчаливую и постоянно «себе на уме» молодую женщину.

            Очень часто, когда она в размышлениях о своем тупике сидела на диване, приходил Паша, обнимал, целовал ее, и ей становилось так больно, что Паша не понимает того, чем она живет и как ей дорого то, что она любит. Что тогда любит Паша в ней? – недоумевала она. Ему нужно так мало – ее тело, а ей нужно так много – взаимопонимания.
            Она знала, что развестись будет нельзя. Конечно, больше всего она боялась обвинений Пашиной родни, обвинений страшных, потому что несправедливых. Она боялась дурной славы, которая «впереди бежит». Она совершенно точно знала, что ее никто не поддержит, кроме подруг, но у подруг свои семьи и свои проблемы, на них она не собиралась опираться. И что было совершенно ясно – Пашу нельзя было бросить ни в коем случае. Рите ясно виделась картина: выпивающий Паша просто сопьется. А кто будет виноват? Конечно, Рита.  Допустить Пашиного падения Рита не могла по твердой внутренней убежденности и привычки жить по принципу: «мы в ответе за тех, кого приручили».   Здесь внешние судьи никакого значения не имели. Рита сама себе судья, самый строгий и требовательный.

            Тупик вырисовывался окончательный и бесповоротный.
            Годы шли, дети выросли, уехали. Но ни Паша, ни Рита не изменились. Теперь, слава Богу (прости, Господи!) стало можно громко и, не подбирая слова, выяснять отношения.  Только каждый раз в этом не было никакого смысла. Разговор на высоких тонах, но на разных языках рвал сердце на части, вводил в ступор.

            Народная мудрость гласит: «Милые бранятся – только тешатся», а еще : «Ночь помирит». Рита с самого начала семейной жизни не понимала, почему это - «народная мудрость». Если бы на самом деле все решалось так просто. Но ни одна ночь их не помирила да и брань не была утешением. И все чаще Рита стала думать, что Пашина смерть не стала бы для нее трагедией, а напротив, она бы спасла ее для новой, более счастливой жизни. Она бы стала жить одна, и у нее бы появился шанс найти мужчину,  который бы понимал ее. В отличие от Паши. И они бы не ругались с ним. С полуслова понимали бы друг друга. Находили бы много тем для разговоров. А то с Пашей о чем они говорят? Об уборке картофеля, о том, что приготовить на обед, с чем постряпать пирог, какая будет зарплата в новом году.   Рита не хотела и не могла так прожить свою оставшуюся жизнь. Ей казалось, что если Паша умрет, это даже будет лучше.

            Так думала Рита, а дом потихоньку строился.    Конечно, строился он не потихоньку и не сам по себе. Все это стоило надорванных жил и постоянной нужды. Но в перетаскивании кирпичей, в уборке мусора, в покраске находился великий смысл, оправдывающий их существование и сосуществование. У Риты был повод почаще жалеть Пашу и пореже себя.

            Усилия Паши были, конечно, героическими. Он переносил тонны кирпичей и гипсовых блоков на себе, тонны бруса и досок…Никто, никто из мужчин, знакомых Рите, казалось ей, не способен на такие подвиги.  И позже, когда они уже жили в новом доме, Рита, обходя его, поражалась, сколько приложений Пашиных рук подняли этот дом. Вот окно, его ширина – метр девяносто. Конечно, Паша ставил его с помощником, но и вдвоем поднять пусть однокамерную, в два стекла, но с толстым  переплетом деревянную раму было, по Ритиному разумению, чрезвычайным напряжением сил. А потом надо удержать раму, поставив на место, выровнять и закрепить. И это всего лишь одно окно…  А потолки… а балки…В эти моменты Ритино внутреннее зрение рисовало Пашу Гераклом.

            Но Геракл не был верен себе до конца. Это только в мифах бывают Гераклы. Паша периодически превращался из Геракла в нечто совершенно не имеющее человеческого обличья. Тогда он бывал гадок, презренен, жалок. Он как бы съеживался весь, одежда на нем повисала, рот отвисал, и был виден только он, противный пьяный рот, из которого изрыгались или гадости, или глупости.

            Таким же презренным, гадким и жалким казалось в эти мгновения Рите и ее существование на земле. Оно не было оправдано ничем. Каждая минута человеческой жизни должна быть исполнена достоинства, но в эти минуты Рита не считала свое существование достойным. Что же делать? Что же делать? 

             Они уже жили в новом доме, и он прочно стоял на земле своим мощным  блочным фундаментом, кирпичная кладка облицовки поддерживала ощущение надежности, фронтоны взмывали в небо. Дом был их совместным творением, вполне гармоничным по ощущениям визуальным, тактильным и пространственным, но в этой гармонии окружающей материальности чувствовалась недоделанность,  недосказанность, незавершенность.  Рите казалось незавершенной мысль каждого предложения Паши, обращенного к ней. Например, Паша говорит:
- Надо купить панели для обшивки потолка в туалете.
Рита слушает и хочет продолжить:
- И это все? И после этого мы будем счастливы? – но не говорит, конечно.
 Паша, если бы Рита сказала это, продолжил бы:
- А что тебе еще надо? Я тебе дом построил, а ты опять недовольна?
 Рита знает, что Паша скажет это, и поэтому на его фразу, что надо купить панели, делает вид, что все в порядке, и продолжает в тон:
- Ага, только я их выберу сама.
            А Паша все равно видит, что Рита недовольна, и идет курить.

            Паша стал пить еще больше.  Как говорится, как с цепи сорвался.  В минуты трезвости Рита с ним разговаривала об этом,  Паша раскаивался, но, как будто подстрекаемый чем-то изнутри,  пил опять.  Потом он стал не ночевать дома.  Трезвым объяснял свое отсутствие тем, что не хотел появляться перед Ритой в гадком виде.  Это выглядело правдоподобно и убедительно.  И даже говорило о Пашиной порядочности.  Поэтому, когда Рите поступил первый «сигнал», она на него никак не среагировала и быстро забыла о нем.  Где он спал? Рита думала: на работе.  А где же еще?

            Когда Паша отсутствовал, Рита успокаивала себя тем, что у Паши очередной «заскок», который ничем не вылечишь.  Спала спокойно, но, честно говоря, не совсем.  Однако ей в голову не приходила мысль о другой женщине.  Второй «сигнал» пришел через несколько месяцев. Пришел неожиданно, и оказался таким убедительным, что потемнело в глазах.

            Сразу несколько источников одновременно сообщили о злодейском Пашином предательстве.  Так вышло, что у «источников» в одно и то же время кончилось терпение.  Терпеть такое поведение Паши по отношению к Рите «источники» не могли.  Каждый из них извинялся за свою болтливость и невыдержанность в данном вопросе, а также за то, что они невольно причинили боль. Но Рита, выдержав первый удар неожиданного сообщения, уверяла, такая информация для нее не губительна, а полезна. 

            Жизнь давно уже сделала из Риты хладнокровного охотника, вернее, охотницу, считающую, что эмоции – это все равно, что кудряшки на волосах: они могут быть, могут и не быть.  Первым делом она оправилась добывать  показания у непосредственных участников и свидетелей  прелюбодеяния.  Она придумала, что скажет для того, чтобы развязать им языки.  Спиртное покупать не собиралась: вряд ли оно сделает информацию достоверной, скорее возбудит полет фантазии.  Психологические уловки подействовали, и Рита, собрав всю волю в кулак, прослушала и записала на диктофон, сколько раз приходил Паша и что он делал. Она хотела знать в точности, в каких действиях заключалось прелюбодеяние, чтобы не приписать Паше большей или меньшей вины. Затем поблагодарила и вышла, стараясь вписаться в проем двери.

            Деталей в рассказанной истории было не так уж много, и Рита не смогла не дорисовать картинку до жанра мелодрамы.  Это произошло само собой.  И мелодрама, обрастя деталями,  сразу стала претендовать на трагедию.  Рите захотелось кого-нибудь убить.  Вернее, всех.  Участников, конечно, а не всех, кто попадется.  Уже сам собой начал придумываться сценарий убийства, который ушел на задний план по мере приближения к дому. Душевные раны взывали к адекватному ответу.  Душевные увечья хотели увечий телесных.  Увесистая палка стала грозным оружием, а состояние аффекта свело нерешительность на нет.

            Но Пашины глаза каждый раз останавливали занесенную в страшном размахе толстую палку, а Рита, преодолевая жалость, усилием воли заставляла себя ударять Пашу по бокам (первоначально хотела по голове) что есть силы. Паша не сопротивлялся, только подставлял руки.  После четырех-пяти ударов злость вышла из Риты, сдулась, и она пошла обдумывать, какую степень имеет ее горе: непереживаемую или так себе. Она собиралась думать, что простить Пашину измену она будет не способна, потому что такое не прощается. Ведь это же непереносимо: вот она, достойная во всех отношениях женщина, и Пашина пассия – женщина-пьяница с IQ в ноль баллов. Он и прежде оскорблял ее чувства, но это оскорбление перешло все границы.

            …Но ведь и она не святая…Это было, когда Рите исполнилось тридцать шесть лет. Невыносимый мрак семейной жизни предсказывал, что никогда уже ей не испытать радости и счастья. И хотелось хотя бы узнать, а можно ли быть счастливой? Сердце каждой женщины, наверное, носит в себе воспоминания несбывшейся любви, которая не сбылась, потому что была юность и были огромная неуверенность в себе и огромный страх оказаться отвергнутой. Рита тоже долго и тайно носила в себе это чувство. А когда ей показалось, что жизнь уходит, а счастья не было, она решила действовать. Все оказалось даже не сложно. Рита написала письмо тому, которого, как ей казалось, она может полюбить – и он приехал. Несколько раз они встретились, была золотая осень. И он сказал ей однажды: «Я уже боюсь, что ночью жену твоим именем назову». И это, правда, оказалась любовь. Ну, вот и все, и Рита стала счастливой, и уже не имело значения, пьяный муж или трезвый, хамит или нет, и есть ли он вообще.

            Самой сексуальной частью мужчины Рита всегда считала его чувство юмора. И ей не приходилось разочаровываться в своем возлюбленном. А еще она впервые увидела, что ее понимают с полуслова. Счастью такому даже не верилось. Рита не думала, что будет дальше. Но потом все оборвалось резко и неожиданно. Любимый стал недоступен. Перестал выходить на связь. Рита еле-еле пережила зиму и весну, но летом решила все выяснить. Встреча произошла благодаря стараниям Риты, и бывший возлюбленный пояснил, что жена стала что-то подозревать, и поэтому их дальнейшая связь могла бы произвести катастрофу. Так как дети были очень дороги Ритиному герою, ради них он отношения прервал. Рита сказала ему, что он был единственным человеком в ее жизни, которого она так сильно любила, а он удивился и сказал: «Вот не подумал бы…»

            Отходила Рита очень долго -  не месяцы, а даже годы прошли, но она старалась, чтобы никто ни о чем не догадался. И, решив, что любовь – это просто везение, оно может быть, а может и не быть, она свела в себе на нет веру в любовь.

            И вот  теперь, размышляя о Пашиной низости, о том, как он неблагодарен, а самое главное, все-таки низок, как в нем все не высоко: побуждения, инстинкты, выбор, как он не равен ей, как она всю жизнь его толкает, делает из обезьяны человека, она в самом конце всех своих несколькодневных размышлений пришла почему-то к выводу, что не Паша виноват, а она сама, Рита. Ведь это она была строга, взыскательна, неласкова…Чего ж она еще хотела? Конечно, Рита не могла попуститься принципами, то есть отнестись снисходительно к Пашиному постоянному пьянству, но нельзя же не признать, что Паша, не видя ее любви, пошел искать это чувство в другом, пусть и грязном, месте. И хотя Паша говорил ей «если бы ты была поласковей, я бы меньше пил», а Рита отвечала ему «сначала ты перестань пить, а потом я поменяю отношение к тебе», тот же Паша произносил и другое: «Если бы ты была менее требовательной, я бы давно спился». Следовательно, -  что? Паша сам не знает, чего хочет! Значит, она не пойдет у него на поводу, а сама будет вести его. Это она давно уже поняла. А к любви у Риты требования высокие. Паша им не соответствует.

            Но Паша и сам уже все понял. Его чувство вины чуть не съело его, он высох, сгорбился и совсем стал походить на старика.  Обсуждать в любой форме свой загул отказывался; лучше, говорил, я веранду построю. Пить стал меньше: не мог уже, плохо ему становилось. Может, это Рита его прокляла, а может, и отбила что-нибудь.

            Жить стали ровнее, спокойнее. Рита и Паше стала внушать, чтобы он не подходил к ней со словом «любовь», потому что это чувство, скорее всего, является помешательством, свойственным молодым умам и сердцам, но не зрелым людям. По крайней мере, то, что предлагал ей Паша всю жизнь, любовью не является. Паша, конечно, не соглашался, но оба понимали, что в споре нет смысла, потому что к единому мнению они все равно не придут. Но смысл нужен был для дальнейшей жизни, и им стал дом. Он требовал еще много вложений, любви и внимания. И они стали ему давать это. Теперь, как говорится в одном великом романе, «они живут в большом ладу друг с другом и доживутся, пожалуй, до счастья...»  …А может быть, и нет.