Бегство 2 гл

Я сидел за столиком, пил пиво и от скуки раз-
глядывал фотографии, висевшие в рамках на стенах. Мой взгляд
остановился на девушке, сидевшей в другом конце зала. Она мне
понравилась, но как-то по-особенному. Я стал за ней наблюдать.
За ее столиком больше никого не было, значит, она пришла одна.
Обычно когда девушки приходят в подобные заведения без пары,
то ведут себя определенным образом: они всячески стараются
привлечь к себе внимание противоположного пола, пытаются ко-
го-нибудь подцепить, оценивающе разглядывают рядом сидящих
мужчин, зажигательно танцуют, ярко одеты, постоянно пригла-
живают волосы, разглядывают свой маникюр. Она же была одета
просто, без изысков, спокойно сидела и смотрела на танцующие
пары. В ней не было ни капли жеманства. Мне не показалось, что-
бы она кого-то ждала: на часы не поглядывала и не озиралась на
входящих в зал. В каждом ее жесте, в повороте головы, в осанке
было что-то неуловимо притягательное для меня. Удивительно,
она просто сидела, а мне казалось, будто она меня манила. Я пона-
блюдал за ней с полчаса и понял, что она одна. Я подошел к ней,
перед этим я долго раздумывал, что ей сказать, чтобы не вызвать у
нее усмешку и не выглядеть идиотом, и решил сострить:
— Девушка, вы не подскажете, сколько сейчас градусов ниже
нуля?
— Много.
— А как вас зовут?
— Таня.


Ее действительно звали Таней. Пока она отвечала, меня про-
шиб пот, я даже приоткрыл рот от удивления. Я знал этот голос, он
давным-давно мне знаком, именно этот голос будит меня по утрам
вот уже триста лет.


Наши отношения развивались молниеносно. Я не хотел ос-
корблять свою возлюбленную и нашу романтическую связь тест-
драйвом. Я полюбил ее в момент нашего знакомства. Я захотел
на ней жениться. Через пару недель она уже привела меня знако-
миться с ее родителями. Мы поднялись в лифте на седьмой этаж
панельной девятиэтажки. По случаю знакомства в моих руках
был букет ярко-белых лилий, волнение почему-то охватило меня,
я чувствовал себя первоклассником, идущим на заклание свету.
Дверь открыла ее старшая сестра. Когда она закрывала за нами
дверь, мой взгляд упал на задвигаемый железный засов в замке,
раздался скрежет металла и у меня, не знаю почему, вдруг про-
мелькнула мысль: «Словно в камере», я улыбнулся этому неожи-
данному впечатлению.


Ее мама, Валентина Андреевна, слегка располневшая жен-
щина лет пятидесяти, в молодости, видимо, была весьма хороша
собой. У нее были большие серые глаза, густые черные, изумленно
приподнятые брови, густые темные волосы, убранные на затыл-
ке в хвост. Работала она учительницей. Когда я знакомился с ней,
у меня возникло ощущение, будто в нее встроен мощный сенсор
или рентген и им она считывает содержимое моего мозга, пытаясь
определить уровень IQ. Под ее пронизывающим взглядом я почув-
ствовал себя не просто раздетым, а разоблаченным. За ее привет-
ливой улыбкой я видел непрерывно работающий процессор, об-
рабатывающий миллионы операций в секунду.


Отец семейства, Алексей Петрович, был похож на свою су-
пругу. Он тоже имел крепкую комплекцию и также, видимо, пы-
тался определить на глаз, что я за фрукт. Это был предпринима-
тель средней руки, со мной он сразу стал держаться запанибрата,
чувствовалось, что ему не хватает еще одного мужика в семье. Он
произвел на меня впечатление человека хорошо образованного и
эрудированного, умеющего с выгодой для себя использовать все
полученные знания. Это был эстет до мозга костей: он получал
удовольствие не только от результатов своей деятельности, но так-
же от самого процесса извлечения прибыли и, более того, от про-
цесса получения знаний, способных принести выгоду. Этакий биз-
несоман. Такое ощущение, что каждую прочитанную им книгу он
записывал в свой актив. Он с жаром рассказал мне про свой бизнес
и про роль, отведенную для меня в его деле.


Мы посидели за накрытым столом, пообщались. Когда мы с
Татьяной уходили из дома ее родителей, во мне укрепилось мне-
ние, что если я обижу их дочь, вендетты мне не миновать.
Вскоре после ее именин мы обвенчались. Мы ехали в машине
из церкви. Никогда до и никогда после этого момента я не был
настолько счастлив. Я парил, я ликовал, мне казалось, что у меня
за спиной выросли крылья и я лечу. Я блаженно улыбался и, ду-
маю, что вместе со мной улыбался весь я, каждая моя клеточка,
все члены мои, все мои внутренние органы смеялись вместе со
мной. Я хватал полной грудью счастье, обуявшее меня. У меня му-
тилось в голове от захлестнувшего меня восторга. Я держал ее за
руку, а мне казалось, будто я проник в ее мир, в ее душу, так люби-
мую мной душу и теперь я часть ее, часть обожаемого мною созда-
ния. Сбылись мои мечты.


После свадьбы мы поехали в Таллин на несколько дней. В гости-
нице она пожурила меня за книгу, которую я читал (это был детек-
тив): ей показалось, что это несерьезная литература и я не должен
такое читать, она высокомерно фыркнула, меня это насторожило, и я
начал замечать, что она ворчит на меня за небережное отношение
к своим вещам (но это же мои вещи! черт побери! мои!), за то, что
я долго читаю по ночам и спускаюсь в бар выпить пива «когда мне
вздумается», то есть в несанкционированное ею время. Тягостная
мысль закралась мне в душу, бог мой, каждый мой шаг отныне
строго регламентирован. Я вспомнил свои чувства, когда увидел
ее впервые в «Мани-Хани», сидящий ко мне в пол-оборота... я же
увидел совершенное создание, нечто необыкновенное, чуждое
всему обыденному и банальному, пошлому... Я испугался, неуже-
ли то, что я полюбил, было маской?! Неужели, то, что я вижу те-
перь, — это ее истинное лицо. Зарождавшееся во мне подозрение я
гнал от себя и старался не вникать в происходящее, не анализиро-
вать. Я списал все на материнский инстинкт, заложенный, навер-
ное, в каждой женщине природой, который прорывается наружу
в стремлении оберегать неразумных, воспитывать и поучать их.
А поскольку она, естественно, считала себя гораздо умнее и выше
меня, то полагала, что имеет полное право контролировать и опе-
кать меня.


Это было спустя несколько месяцев, мы собрались с Герой на
футбол. Встретившись заблаговременно с ним в центре, мы про-
гулялись по красиво освещенному городу, зашли в кабачок вы-
пить пивка и пообедать. Была осень, уже стемнело, все здания
на Невском подсвечивались, и нам захотелось прогуляться пеш-
ком до стадиона и полюбоваться погруженным в огни городом.
Ублаженные сытным обедом и слегка повеселевшие от выпитого,
мы тронулись в путь.


Сидим на трибуне, нетерпеливо потираем руки в предвкуше-
нии начала матча и вдруг у меня в кармане завибрировал телефон.
Звонит Татьяна, она простудилась где-то и просила меня привезти
ей из аптеки лекарства. Прямо сейчас привезти! Я аж позеленел
от досады. Столько перлись, столько ждали, и вот я сейчас вдруг
возьму и куда-то сорвусь, а тут полуфинал, «Зенит» играет. У меня
вены от адреналина вздымаются. Я никуда не поехал.

Ночевать тогда мне пришлось у Геры — обиделась.

Купив ведро роз и мешок лимонов, я пошел к ней на поклон с
понурой головой. Она простила меня, великодушие так свойствен-
но женщинам, они любят прощать нам, мерзавцам, всякие пако-
сти, тем самым возвышая себя над нами сирыми и убогими. Она
меня простила, теперь только я понимаю, что это было началом
конца... Полученная мною тогда индульгенция развратила меня.
Деньги на жизнь я зарабатывал ремонтом квартир, решил не всту-
пать в финансовую зависимость от тестя и пошел своей дорогой, про-
демонстрировав таким образом некую самостоятельность. Нужно
было добывать достаточное количество денег, дочки коммерсан-
тов обычно очень избалованы комфортом. Я отчаянно старался
обеспечить тот уровень материального благополучия, к которо-
му она была приучена. Это было весьма непросто, так как планка
была очень высокой, где-то в районе потолка, но я пытался.
Поначалу она гордилась мной. Я соответствовал ее чаяниям,
отвечал ожиданиям, возложенным на меня ею и ее отцом, долж-
ный материальный уровень был обеспечен мною. Я был в фаворе.
Я собрал бригаду из жителей ближнего зарубежья, умеющих кле-
ить обои, класть кафель, штукатурить стены, приделывать к полу
унитазы, в общем, знающих толк в ремонте. Я же искал заказы и
осуществлял художественное руководство процессом. Клиентская
база подобралась из завсегдатаев кабачка на северной окраине Пи-
тера. Уютный подвальчик, покоривший меня когда-то надписью
на графитной доске за барной стойкой: «Гражданам Югославии
пиво бесплатно!». Американцы тогда там демократию насаждали.
Публика подобралась весьма интересная, с претензией на интел-
лигентность, матом не ругалась, под столом не валялась, имела
вполне приличный вид и даже мысли! За столиками можно было
порой услышать псевдонаучный диспут. Прослушавшие на пер-
вых курсах какого-нибудь института лекции по философии, соби-
равшиеся там отставные студенты разных возрастов считали себя
достаточно образованными и культурными людьми, цитировали
Платона и Аристотеля, пуская пыль в глаза вновь прибывавшим
клиентам, как, впрочем, и самим себе, дескать: «Мы не пьяницы!
Мы не забулдыги какие-нибудь! У нас есть идеи! Мы же мыслим —
а значит — мы приличные люди!»


Именные пивные кружки членов этого клуба висели над бар-
ной стойкой, и каждый бармен знал, из какой именно кружки и что
именно пьет тот или иной постоянный гость. При появлении тво-
его силуэта на пороге заведения рука бармена уже тянется вверх к
твоей кружке, снимает ее, и к тому моменту, как ты, поручкавшись
со всеми приятелями, садишься на высокий стул за барную стой-
ку, перед тобой уже стоит полная кружка твоего любимого пива.
А при отсутствии у тебя денежных знаков тут же открывается бес-
процентный кредит.


Мой офис находился в кабачке, количество моих клиентов
было прямо пропорционально количеству членов этого питейного
заведения. Я ходил туда на работу. Приходил я «с работы» поздно
ночью, вставал изрядно помятым далеко за полдень и опять шел
«работать», периодически выезжал на объекты, руководил. Все
мои новые заказы, окончания проектов, завершение этапов работ
мы отмечали там же, в заведении, весело и шумно, благо все под
рукой. Так что, ввиду специфики местоположения моего офиса,
шансов у меня было мало. Она боролась за меня, приходила, кри-
чала, скандалила, умоляла бросить треклятый ремонтный бизнес.
А однажды она совершила низкий, с точки зрения местной публи-
ки, поступок: она разбила мою именную пивную кружку. Это от
отчаяния, наверное.

Спустя пару лет у нас родился Васька. Это был наш шанс. Я
был счастлив, а она нет, вернее, нет, как же мать может быть не
рада рождению своего ребенка. Мы оба были очень счастливы, мы
радовались его появлению, только она ждала... ждала перемен...