6. Филимон

Наконец внизу хлопнула дверь, и Филимон остался в квартире один. Что-то задержались нынче служители. Теперь до прихода гостя оставалось не так много времени, и домовой поспешил в Ее комнату. Развернув кресло, он чинно уселся и, сложив руки на коленях, взглянул на портрет, стоящий на столике между окон.

- Здравствуй, Арк.


В ответ будто знакомые искорки мелькнули в женских глазах, и Филимон счастливо заулыбался. Как давно он не видел этого блеска. В те последние дни, что домовой видел ее еще во плоти, Арк была больна от горя, и потухший взгляд мучительно терзал душу. И даже спустя много-много лет, глядя на этот, чудом вернувшийся к нему образ, он, вспоминая то время, видел лишь печаль. А может в этом был виноват другой портрет? Тот, что висел в детской, где она уже вдова? Впрочем, уже не важно.


Филимон уселся поудобнее и подпер голову рукой. Когда же это было? Лет двести назад? Да, нет, поменьше. Помнится, он тогда устроился на самом верху лестницы, чтобы посмотреть на новых своих жильцов, о которых было столько разговоров в доме. А вошедшие люди ничем особо не отличались от остальных. Ну, ниже муж почти на голову, ну жена раскрасавица, особенно на фоне неказистого муженька. Ну и что? Мало таких пар? Да полно. Но когда женщина подняла глаза и, чуть прищурившись, посмотрела вверх, задержавшись взглядом на том месте, где притаился домовой, Филимон почувствовал, что где-то в его груди появилась полость. А потом Она улыбнулась. И эта улыбка, и блеск чуть раскосых глаз, заполнили пустоту. Образовавшийся фиал внутри так и остался.



Филимон до сих пор не мог понять, что за чувство пробудила в нем эта молодая женщина. Любовь? Но домовые любят только свои дома. Восхищение? Но красавиц за свою долгую  жизнь он видел немало, да и внешность жильцов особо не интересовала хозяина дома, вели бы себя только прилично. Нет, этому теплу в груди не находилось определения в лексиконе домового. Да что там говорить – он даже с именем для Нее только недавно определился. Ну не мог он звать ее, как остальных – жиличкой, настолько она была другая. И величать ее так, как звали родные, тоже не мог – слишком бы лично получалось. Это как на трон к Лесной королеве без спроса залезть. Так и была Она для него просто Она, пока не услышал случайно разговора о том, что в период жениховства в письмах к друзьям поэт называл Ее – Арк, сравнивая с крепостью какой-то восточной. Вот это имя подходило вполне. Крепость – это тот же дом.



- Арк, - мягко и почтительно произнес Филимон, - скоро уже Лазарь придет, и мы пойдем.

Снова показалось, что промелькнула искра в Ее глазах, и опять нахлынули воспоминания, от которых отвлекли чуть слышные шаги в детской. Домовой усмехнулся.

- Ну, вот и гость пожаловал, - доверительно прошептал он женщине на портрете. - Чудак, думает, что я в своем дому и не услышу. Ладно, пусть наедине немного полюбуется тем твоим портретом. Он ведь такую тебя не знал. Как я не видел тебя той.




Очень долго Филимон страдал от того, что ни с кем не мог поговорить о своей Арк. Кто б из собратьев понял бы его? Да никто. Столько лет хранить воспоминания о женщине, да еще и той, что прожила в его доме каких-то полгода? Да на смех подняли бы. Или еще хуже – сочувственной жалостью бы унизили. Вот и приходилось хранить тайну. Правда, один раз он было обрел надежду найти хоть какого-то собеседника, это когда Кирьян приходил, но того только стихи интересовали, ну и сам поэт – поскольку Автор.  А про остальное и слушать не стал. Когда же однажды в его доме появился Лазарь, и робко попросил рассказать про бывшего жильца, Филимон, находившийся в то время в скверном настроении из-за очередных людских нападок на Арк, хотел даже прогнать визитера, но что-то остановило его и заставило спросить:

-  И чем же он тебе так интересен?

- Понимаешь, - немного помявшись, выдавил из себя гость, - когда-то в моем дому умерла женщина, так ее последние слова про этого самого поэта были.

- И что? – чувствуя непонятное волнение, заинтересовался хозяин.

- Ну, она же с другим жила, и вроде как в любви, а на смертном одре этого почему-то вспомнила. Правда, я потом услышал, что поэт ее первым мужем был. Вот, хотел узнать, как и что.


У Филимона даже дыхание перехватило.

- Так ты о Ней поговорить пришел?

Гость смущенно кивнул.

- Глаза?

- И улыбка.




В тот раз они проговорили долго, после чего Лазарь стал часто наведываться. Он хотел знать о Ней все, и Филимон охотно делился воспоминаниями, наконец-то обретя понимающего собрата.

- Нет, вот ты скажи, правда Арк особенной была? – этот вопрос хозяина звучал постоянно в их разговорах, и каждый раз гость с жаром подтверждал:

- Еще бы!

- Вот, и я о том же, а люди – странные какие-то, не замечали даже. Нет, не все, конечно, но находились. Знаешь, сколько грязи на нее вылили? Сколько страдать заставили? Ужас!

- Но как они могли? Ведь она такая была … такая … необыкновенная!

- Может именно поэтому? Людишки-то ведь и завистливые бывают, и ревнивые, и подлые. Наверняка кто-то из отвергнутых Ею поклонников или поклонниц мужа постарался.

- О, да. Эти точно могут. Я в своем дому столько ужасов насмотрелся – жуть. Правда в госпиталь поступали только те, кто телесно пострадал, но и душевно порой очень мучились.

- А ведь самое-то обидное, что ее до сих пор некоторые винят в смерти поэта! Представляешь? Хотя он-то, даже на смертном одре находясь, пытался ее защитить - сам слышал. Все твердил: «Не виновата Она». Вот скажи – где у людей логика? Сами же его возвеличили выше любой башни, а теперь плюют на его слова.

- Не может быть!

- Еще как может! Представляешь, они же и за нормальных людей их, порой, не считают – то он должен был, то она обязана была! Можно подумать эти хулители сами себя всегда ведут как должно.  А ведь эти двое такие же люди были, со своими слабостями. Хотя нет, Арк – особенная.

- Само собой! А расскажи, как они семействовали? Может в дому у них, что не так было? Оттого и виноватят?

- Да как жили? Нормально, как и все. Бывало и поругаются. Арк даже плакала порой. Я на поэта тогда серчал немного.

- Немного? Не, за ее слезы я бы сильно рассердился на него! И сотворил бы в наказание чего-нибудь.

- Понимаешь, не мог я сильно – любила она его. Ну как я мог его наказать, если ей это в еще сильнейшее расстройство было бы? Так, шалость малую допущу, и успокоюсь. Да ведь и он ее любил, только что характер имел взрывной. Говорили, от предка африканца такой достался.

- Любили друг друга? Ну, тогда ладно.

- К тому же, Она сюда вернулась только благодаря ему. Здесь, после смерти поэта, да после Ее отъезда, все кувырком пошло. Все перестраивали, лестницу пустили прямо по квартире. Парадная моя красавица их, видите ли, не устраивала. Сначала все конторы разные были, а потом такой ужас настал – вспомнить страшно. Совсем все перекроили, весь дом клетушками наполнили, и людей в них понапихали. Когда же этих жильцов выселили, и ремонт большой затеяли, я уж совсем было расстроился, думал – все, даже последней пылинки от нее на память не останется. Распереживался так, что в эту часть дома долго-долго не наведывался. Потом, конечно, после ремонта пришел, а тут – Она. И все стало почти так, как при Арк было. Представляешь?

- Вот чудеса!

- Да, оказалось, что люди решили сохранить квартиру, в память о поэте. Вот, музей сделали. И Она вернулась.

- Значит Ей должное отдали, а ругать не перестали? Вот это уж, действительно, странно. Людей порой так сложно понять.

- Ты знаешь, я думаю, хулители не могут простить Арк того, что поэт свой выбор в Ее пользу сделал, а не в пользу поклонников. Он жизнь свою поставил на карту ради Ее чести. Хотел-то другого, а вот сам умер.

- В жизни всякое бывает, знаю. Только, я так понимаю, если ценишь кого-либо, то и его выбор уважать должно.

- Вот именно! Ведь он до последней секундочки страдал не только от раны своей смертельной, но и от понимания того, что еще хуже Ей сделал. А уж как Арк тогда мучилась, и не передать. Кровать велела к дверям кабинета поставить, чтобы каждый вздох его слышать. Молилась, надеялась до последнего. А уж после его смерти совсем плоха стала. Хорошо хоть детки у них были, они-то и помогли какую-то силу духа обрести.




Сквознячок предупреждающе коснулся щеки Филимона и вскоре гость подошел к уже стоящему перед креслом хозяину. После приветствий оба домовых, еще раз посмотрев на портрет, почтительно склонили перед Арк головы и направились к выходу.

- Помнишь, ты мне рассказывал, что узнал про еще один дом на бульваре, где Она жила со вторым мужем? – спросил Лазарь уже на ходу и, после кивка собеседника, продолжил, - Так вот, сходил я туда.

- Ну что? Там тоже Ее помнят? – оживился Филимон.

- Да как тебе сказать? Не совсем. Дело в том, что Трофим, при котором Она жила тогда, исчез. А новый домовой Арк и не видел никогда.

- Тогда что значит – не совсем? – удивился собеседник.

- А то, что я зашел в соседний дом, и тамошний хозяин мне все-таки кое-что рассказал.

- И что? Не томи.

- Поведал он мне про чудаковатого Трофима, который всегда был справным домовым, а потом вдруг как-то слишком много стал говорить о своей жиличке. Про ее глаза, и привычки таинственные. Ну, я его и спрашиваю: «Что за привычки-то?», а он сказал, что многое запамятовал, но про пятницы, траурный день Ее – помнит хорошо.

- Пятница? Так в этот же день поэт умер, вот откуда причуда эта. Я ж тебе говорил – любила Арк его.

- Теперь понятно. А то Трофим, со слов соседа, долго голову ломал над этим. Говорил: «Ведь вроде все хорошо. С мужем живет душа в душу, детишек полно, и она с ними с любовью возится. Денег порой не хватало, но не унывала. А как пятница – все, в черное обрядится и молится.»

- Ну а куда Трофим делся?

- Да сосед этого не знает. Тот однажды пришел, и предупредил, что уезжает навсегда. Просил подыскать кого-нибудь для дома своего. Сосед спросил: «Куда?», а Трофим вздохнул и ответил: «Ты все равно не поймешь». На этом и расстались.



Филимон посмотрел на Лазаря и многозначительно улыбнулся, тот его понял.

- Я тоже думаю, что за ней подался, а потом остался у кого-то из детей.

- Скорее всего, у последней малышки, - уверенно произнес Филимон, - хоть видел я ее совсем крохой, но уже тогда в ее глазах мелькало материнское что-то. Недаром же потом с царской семьей породнилась, причем вторым браком и после развода. Ты представляешь? Это в те то времена!

- Чему удивляться-то? Она же Ее дочь.




На Лазаревском кладбище Александро-Невской Лавры было темно и тихо. Падающие снежинки неторопливо укрывали букетик мелких белых хризантем, лежащий на  одном из надгробий, и мягко окутывали две фигурки, сидевшие в торжественной задумчивости рядом на оградке. У Филимона и Лазаря было уже традицией 26 ноября посещать могилу той, что оставила неизгладимый след в их душах.



Март 2015 Плотникова Лариса