***

Мерцает экран ноутбука. Постукивание по клавишам уже давно прекратилось. У меня больше нет сил, отвечать тебе. Внутри меня все так гулко и пусто, что слов, даже самых обычных, не сыскать.

Тонна информации, большими текстовыми абзацами, буквенной лавиной, рушится на меня. На больную голову, в которой, кажется, нет ничего. Но вряд ли это когда-нибудь поймешь. Всё пытаешься залезть, постичь, открыть мою… душу? Или как там?

Не то чтобы так сильно любопытно, но все же я всегда задавался вопросом: «Как можно требовать открыть то, что и так открыто?»

Лампочка перегорела, а на зимнем дворе поздний вечер. В квартире застыла непроглядная темень, прерываемая лишь слабым компьютерным свечением. Сердце неторопливо отбивает ритм под грязной футболкой, в грудной клетке немытого тела. Из маленького зеркала, стоящего на письменном столе, на меня поглядывает опухшее лицо с небритыми щеками и подбородком.

Нет. Не понимаю. Что можно было найти в этом уроде?

Экран мерцает. Тонна непрочитанной информации стремительно пребывает.

Скорее всего, ты плачешь и терзаешься. Да. Думаю так и есть. Ты пишешь, нервно молотя по клавиатуре, заливая ее горячей, соленой водой. Возможно, из груди вырываются всхлипы, а покрасневшие глаза сильно жжет. Ведь ты не догадалась, прежде чем начать рыдать, смыть тушь. Конечно, гораздо приятнее размазывать сопли и слезы по щекам, черня их едкой краской. Не понять мне.

И все же, знаешь? Я надеюсь, что когда-нибудь, найдется человек, который заботливо смоет ее с тебя сам. Но этим человеком буду не я. Уж прости.

Духота и тишина слились воедино. Холодильник пуст, но есть мне уже и не хочется. Телефон и телевизор отключены за неуплату. Но мне некому звонить, а телевидение давно скатилось.

Интернет…

Что-то противно заелозило в груди, заворчало, горячая кровь хлынула к голове. Что-то нечто среднее между брезгливостью и отвращением. Некое чувство униженности… я очень плохо разбираюсь в тонкостях эмоциональных переживаний. Но то, что я почувствовал, отдает гнилью. Зеркало отразило урода, чье лицо пошло крупными красными пятнами.

За интернет заплатила – ты.

Пожалуй, в этих словах кроется все. Нечего и объяснять.

Зачем? Ну, зачем ты вообще, это сделала?!

Изо всех сил я душил в себе мысль о том, что это была такая изощренная попытка меня унизить.

Из соседней комнаты, где раньше была родительская спальня, донесся долгий скрежет-скрип и звук хлопающих крыльев:

- К-е-е… ш-а-а, - скрежетание давило на уши.

- К-е-е-ш-ш-а-а! – настойчиво повторилось.

Я нехотя встал и пошел на зов. Шумная птица металась по клетке, хлопая и хлопая, выдавливая из горла противную пародию на щебетание.

- Хорошо-хорошо, - язык отяжелел и не слушался.

С непривычки он ели ворочался, выдавая слова с неподходящей дикцией. Я молчу около трех дней.

Или пяти?

Я – робот. Я будто робот. Четко по списку: взял клетку, потащился на кухню, под неустанные Кешины завывания стал рыскать по полкам. Все же на его счастье я нашел последний пакетик с его кормом. Кеша радостно запрыгал по клетке в ожидании кормежки. Сам от себя не ожидаю, но сажусь рядом с клеткой. Смотрю, с каким аппетитом и упованием он уплетает маленькие зернышки. Клюв быстро и методично подхватывает, проглатывает, зернышко убегает, ловит, подхватывает…

…30 новых сообщений. Все слабее мерцает экран, уходит последний источник света. Из-за спины звучит протяжный полуметаллический скрежет сытой птицы. Обернулся на звук, и лицезрел источник. Зачем-то я притащил клетку в комнату, поставив в центре комнаты на пол.

35 новых сообщений.

Я зажмурил глаза. Нет. НЕт. НЕТ.

Я не хочу читать.

Я не буду читать.

Краем глаза…

«Я люблю тебя!!! Ты слышишь?! Придурок, ответь мне!!!»…

Как ошпаренный я отскочил и с шумом опрокинул стул, будто спасаясь от стаи гремучих змей, я и сам зашипел, усиленно зажмуривая глаза. Все эти ухищрения оказались напрасны, все уже случилось, и как бы я не хотел сбежать от реальности, у меня ничего не получится. Не убежать от голоса, он внутри меня, он внутри стен, он в воздухе, повсюду. Голос…

(ТыСлышишьТыСлышишьТыСлышишь)?

И я действительно слышу, как бы я не закрывал глаза, как бы ни затыкал уши, я слышу шепот, переходящий в крик. Все вокруг состоит из твоего истеричного крика срывающегося в визг.

43 новых сообщения. Мерцает, мерцает, мерцает, погас. Села батарея, погасив экран, забирая последний свет. Мрак. Голос. Везде. Крик. Скрежет и лязг попугая, будто это не он, а мои мысли скребут черепную коробку.

Скучно. Я начал встречаться с тобой от нечего делать. Яркими красками ты ворвалась в мою жизнь. Это было внезапно, громко, странно. Все не так плохо, нет. Просто мне стало жаль тебя. Тебе нужны были свободные уши, какая-нибудь диковинная вещица не из твоего «светского» круга общения. В какой-то момент, тебя стало слишком много. Но отношения были провалом с самого начала, я понимал это, а ты? Зачем ты влюбилась в меня? Что влечет тебя ко мне и побуждает лезть в мою душу? Ведь это был эксперимент, всего-то…

- Скучно, - шепот тонет в крике.

- Я люблю тебя!

- Скучно.

- Ты слышишь?!

- Бесишь…

- Придурок, ответь мне!!!

Я больше не в силах выдерживать этот голос, обрывается струна за струной, лопаются с лязгом и скрежетом. Я замахиваюсь, швыряя ноутбук на пол, молча, смотрю, как отлетает в сторону крышка. Столешница манит расшибить об нее лоб. Просто невыносимо, эти крики, стоны, клятвы: «Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя!».

- Бесишь, заткнись! – Рычание из моего горла, голос прорезался.

Подлетев к клетке, я поднял ее над полом и затряс с силой и злостью.

- Кеша, скажи «скучно»! Кеша, скажи слово «скучно». Ну, скажи, а?! Ке-е-ша, скажи! Кешенька, скажи-и, ск-у-у-учно!?

Я выдохся. Около десяти минут я сотрясал воздух, усилено перекрикивая женский голос в своей голове, на все лады, уговаривая птицу. Бесполезную, безмозглую птицу. И теперь мне, действительно наплевать. Скучно.

Лежа рядом с клеткой, в центре комнаты на полу, я осоловело, глядел в никуда, не видя ничего. Дыхание потихоньку приходило в норму. (Скучно). Волна раздражения и гнева резко испарились, как до этого появились. Сила вышла из меня, вытекла до последней капли. (Скучно). Снова апатия, пустота, головная боль. (Скучно).

Чуть ли не за шкирку, я поднимаю свое туловище на ноги и тащу на кухню. Я помню, что холодильник пуст, но я давно не хочу есть. Пошарив по полкам, я нашел, то, что нужно. Мамины таблетки. Сильнодействующее снотворное. Ей они уже ни к чему, она теперь далеко, возможно даже – в раю. А вот отцу туда путь заказан. Рядом с таблетками, лежит заряженный револьвер. Я храню эти вещи, сам не зная зачем. Впрочем, они как два символа олицетворяющие родителей. Снотворное матери, чтобы не видеть пьяного отца, и оружие отца, чтобы больше не видеть осуждающих лиц.

- Мам, я выбираю тебя, - сказал я, вынимая прохладный бутыль с таблетками.

По-прежнему темно, как в моей душе, теперь глухо, как в танке, ведь Кеша подозрительно затих. А еще душно. Но с духотой, ассоциаций у меня нет.

- Не поваляешь, не поешь, - я хрипло прошептал слова, которые всегда повторяла мать, когда из моих рук все валилось. Она улыбалась. Тепло. Нежность.

Я отвинчиваю крышку и высыпаю содержимое на пол. Белыми мотыльками круглые шарики рассыпались и резво поскакали. Они громко катились по деревянному полу, застревая в швах досок. Катились, подпрыгивали, сталкивались друг с дружкой. Ладонью я слепо шарю по полу, подбираю ускользающие шарики. Ползаю, отправляю в рот таблетки. Они приятно шипят, растворяясь на языке. В какой-то момент, голова перестает болеть от переизбытка мыслей и воспоминаний. Мне наконец-то легко.

- Ску… - язык не шевелиться. Точно, ведь я молчал много дней.

Шепот потонул в мрачной тиши комнаты незаконченным словом. Когда последнее шевеление затихло, а слабое дыхание постепенно угасло, по комнате раздался протяжный, лязгающий звук. Из надрывного скрежета проступили слова:

- Скучно! Бесит…