Ханыжка

Ханыжку разбудило солнце. Она присела, опираясь на руки, недовольно покосилась на желтый диск, разгорячивший ее тело до сильной тахикардии, провела по сухому рту шершавым коряжистым языком. Рядом с ней валялся ее холщовый мешок, она взяла его, тяжело поднялась и нетвердо пошла узловатыми, замызганными ногами.

Она шла бездумно, наугад, по ходу приближалась к кучкам отдыхающих и взглядом обшаривала вокруг них землю... Подняла бутылку, приблизила ее донышко к глазам, поболтала на свет, сунула горлышко в рот, и на пересохшем языке её вязко размазались капли вина. И тут она заметила его...

Он шел прямо к ней. Серый, давно небритый, в штанах, закатанных до колен, и в белой грязной рубахе. В руке он держал сумку из "кирзы", такую еще можно встретить у глубоких стариков и в ящиках для мусора. Ханыжка приостановилась, беспокойно метнулась глазами вокруг и быстро пошла к воде, в самую гущу отдыхающих.

Они сошлись среди разомлевших на горячем песке человеческих тел.
– Чо приперлась? – угрожающе наступая, выдавил он. – Здесь я забил.
– Мне только на похмелку... Я уйду...– отступала, оправдываясь, Ханыжка.– Опохмелил бы, а? Вся болею, ломка... А я тебе товар отдам?.. – Ханыжка подняла мешок и позвенела бутылками.
– Сколько там товару-то, – буркнул он, – да и тот мой.
Ханыжка убрала мешок за спину.

– Ладно, пошли!.. – сказал он и пошел первым, погружая босые ноги в горячий песок. Ханыжка немного постояла в нерешительности и, гонимая болезненным желанием, побежала за ним, как провинившаяся собачка, держа дистанцию безопасности.

Он вел ее в глубь острова, где не было ни песка, ни людей, а большие деревья смешались с мелким кустарником и рос¬ла густая трава. Несколько раз Ханыжка опасливо останавлива¬лась, но он, не обращая на нее внимания, шел, и, постояв, она снова бежала следом за ним. Вот он остановился, и Ханыжка трусливо замерла, оглядывая место.

На маленькой поляне, под большим деревом, было излажено что-то вроде шалаша – из бревен, досок, веток и травы. Все это строение было покрыто сверху клочками полиэтиленовой пленки, что бросали на берегу отдыхающие.

– Как Ленин живу, не промокает, – довольно сказал он и, видя, что она стоит в стороне, крикнул: – Канай сюда!
– Бить будешь?.. - то ли спросила, то ли сказала Ханыжка.
– Я бы и там тебе врезал, если б охота была. Канай. Сама набилась.
Ханыжка подошла. Он внимательно разглядывал ее:
– Не трипперная?
– Не!.. Чистая.
– Смотри, сучка, на том свете найду!
– Ты похмелить обещал.
– Будет, – и он полез в шалаш, оставив наружи босые ноги с грязными потрескавшимися пятками. Пятясь худым задом, вылезает наружу, держа в одной руке полиэтиленовый мешок, в другой – бутылку (огнетушитель).
– Агдамчик – хорошо-о!.. – радостно сипит Ханыжка, и глаза ее начинают блестеть, и вся она двигается, делается живее. Он вынимает  из мешка замусоленную газету, расстилает на траве и выкладывает на нее ощипанную краюху хлеба, увядший зеленый лук и высохший кусок сыра.

– Больше ничего нет: в город еще не ходил. – Берет стакан, дует в него и льет содержимое из бутылки. Льет не спеша, осторожно.

– Не жмись!.. Еще чуть, – просит Ханыжка, выражая собой огромное нетерпение.
– На дармовщину все мы добрые. Вонзай!..

Ханыжка берет стакан в руки, жадно подносит ко рту и пьет – медленно, вся сморщившись; а выпив, долго не спуска¬ет с лица гримасу отвращении, суя в перекошенный рот увядший зелёный лук.

– Ну как?
– Пошло-о, – выдавливает она, – сейчас полегчает.
– Ладно... за знакомство! – говорит он, ставя уда¬рение в конце последнего слога, и тоже, морщась, пьет.
Бутылка из - под "Агдама" уже пуста. Ханыжка лежит на спине, закинув ногу на ногу, и благодушно дымит папиросой. Пах¬нет разогретой солнцем травой, трещат кузнечики, в остальном –тихо.
– У тебя тут хорошо, – с завистью говорит Ханыжка.
– Одному скука.
– А чо без бабы-то?
– Да разве сейчас путную найдешь. Все вы – сучки, только пить, а баба пьяная... чужая, кому хошь уступит.
¬– Не скажи. Думаешь, выпьет – так любому и отдалась? Не скажи,  кто понравится.
Рука его находит обвислые мешочки ее грудей.
– А у тебя они ничего...
– Да, мужики хвалят, цепляются.
– Значит, сучка, – утвердительно говорит он и добавляет, – красивая женщина, как и хорошая книга, всегда потрепанная.
– Ну и скажешь, – кокетничает Ханыжка.
– Это можем: и мы грамотные – учились...
– Ну и пусть, хоть и потрепанная, да зато интересная, – находится Ханыжка и радостно хохочет.
– Сучка, – говорит он незло.
– А что, вам можно, а нам нельзя?.. Не скажи, сей¬час равноправие.
– Во-во! Дали вам волю, мужик ее по морде – за дело, а она его в тюрьму и пошла задом крутить, подол каждому подворачивать. Кругом одно б... Чего я тут только не насмотрелся. Одна так сразу двоим удовольствие доставляла...
– И правильно, жить надо в удовольствие. Жизнь на¬до прожить так, чтобы позади осталась гора пустых бутылок и толпа мужчин, не успевших застегнуть ширинки, – и Ханыжка захлебывается сиплым дребезжащим смехом.
– Ох, и с-сучка...– ласково протягивает он и переваливается на нее.
Ханыжка хихикает:
– Бесстыжий!.. Вдруг пройдет кто?
– Здесь не ходят.
– Ладно, живи пока со мной, – позже говорит он, -– только не мандиться со всякими – враз нагоню! Ох, и с-сучка.