Звезды падают 8

- Эдди! О чем ты говорил с этой девушкой, кто она? Родственница?
- Жаклин, Господи, как ты здесь оказалась?! Ты знаешь, что здесь камеры слежения?!
- В хосписе отключили свет, - сообщает мне подруга, - камеры, тоже отключились, и я решила прогуляться немного дальше… К тому же, ты куда-то пропал, и я решила тебя поискать… Так кто эта девушка?
- Ее зовут Кейт, она мой адвокат, не так давно, она защищала меня на процессе, а теперь, присматривает.
- Тебя судили?! Ты ничего не рассказывал. Может, ты и в тюрьме сидел?
- Сидел.
- Ого! Оказывается, ты скрыл от меня целый кусок жизни, я хочу знать.
- Какая-то ты сегодня любопытная.
- Я всегда была такой…, ты просто забыл.

      Я так был занят перевариванием предыдущего разговора с Кейт, что не сразу понял сказанное…
- Что? Что ты сейчас сказала?
- Я всегда была такой…, - повторила Жаклин и расхохоталась.
- Даже так. Значит, ты все вспомнила…
- Да, - подтвердила женщина, по всему, по улыбке, по светящимся глазам, по движениям, которые, вдруг наполнились стремительностью, передо мной стояла та самая женщина, к которой…

      Слева вдруг кольнуло, ледяное и острое отдалось в лопатку, а дышать стало практически невозможно от боли.
- Эдди, ты словно не рад этому…, - в голосе ее была обида и беспокойство.
- Конечно, я рад, просто это так неожиданно, мне надо прийти в себя…
- Ты так побледнел, Эдди, тебе плохо?! Я позову доктора…
- Подожди-подожди, сейчас все пройдет, мне просто надо сесть…

      Я напугал ее, сильно напугал…
- Вот так, хорошо. Минута, и все пройдет. Ты только не уходи, Жаклин, побудь рядом со мной.
- Конечно…, - она согласилась, она даже присела рядом, прямо так, на траву…

      Дыхательные упражнения, известные…, даже не знаю откуда, и с каких времен и минута покоя. Боль отступает, ледяная игла выходит из тела. Все в порядке, просто где-то внутри, остался еще один шрам, маленькая царапина, которая заживет, через день или два, а может быть, через неделю…
- Тебе действительно, лучше, Эдди?
- Да, намного лучше, - я оглядываюсь – мне нравиться это место, трава, цветы, хосписа не видно, бетонного забора не видно, - Жаклин, а как тебе это место?
- Теперь оглядывается она, а я держу ее руку. Черт возьми, я в пяти минутах от рая!
- Как будто вокруг ничего нет, а мы в лесу, а там, я так думаю, через несколько шагов, обязательно должна быть река…. Как думаешь?
- Озеро, там тихое, огромное озеро, а в нем, как в зеркале отражено небо, горы, лес…
- А прямо посередине, дом.
- Посередине озера?
- Да! Деревянный дом, на сваях…, и лодка…
- Тогда, нам следует быть там, а не здесь, как думаешь?
- Не знаю, Эдди…, но те, кто описывал такие места, такие тихие и спокойные места, они знают…, ты ведь писатель, значит, и ты должен знать. Расскажешь, как-нибудь…

      Она права, мы знаем, и я знаю. …, но как рассказать? Это же мечта, к ней можно идти, приближаться шаг за шагом, только вот достигнуть…, ее даже рассмотреть можно только сквозь туман, тот самый туман, который всегда стелется над озерами…, и над мечтами.
- Расскажу…, конечно, расскажу…
- А знаешь, мне вспомнилось, то время… Ты писал, мы репетировали, я снималась, потом мы гуляли. Хорошо было, какое-то совершенно спокойное, даже, беспечное время…, и уютное. Время ведь может быть уютным?
- Конечно, в лучшие времена, оно такое и есть…

      Лучшие дни жизни, воплощение мечты, так получилось, их, словно воткнули в мою жизнь по ошибке, из чьей-то, из чужой жизни, не моей. Тогда все удавалось, никуда не надо было спешить, времени хватало на все. На прогулки, на работу, на… все.

- Правда…, - задумчиво согласилась Жаклин, - лишь одно непонятно, как все вот это пришло. Почему не увидели, не почувствовали, ведь, все это, начиналось уже тогда?

      И снова я не знаю, как ей сказать…. Я видел, чувствовал, понимал, но было так хорошо, что просто не верилось. Или моложе мы были, и хотелось верить, что сегодняшние дни не настанут. Да и что с того, что я понимал, изменить-то я не мог…, и сейчас, кстати, тоже, не могу.

- Эй, Эдди, подожди-ка…, а ты знал, да?! Ты уже тогда знал!
- Незаслуженный комплимент, милая Жаклин. Я не знал, я лишь догадывался…, были звоночки.
- Звоночки?
- Помнишь, как приблизительно, в то же время, до ООН докатился вопрос о пенсионном возрасте, сразу после появления закона, запрещающего военные действия?
- Не помню, - призналась Жаклин, - правда, я не очень внимательно следила за всем этим. А надо было бы…
- Перестань. Зачем забивать себе голову, тем более, что все эти комиссии, это так, формальность…, можно слышать об этом каждый день, но если не знаешь, что ищешь…
- Возможно. Но ты ведь не пропустил, а я прохлопала…, почему-то.
- Я и говорю, это не так просто. Информации слишком много, что бы найти то, что нужно и не запутаться при этом…
- Ты о чем?
- Ты знаешь, что писателя делает писателем?
- Ну, талант.
- Талант тоже, но он не сам по себе, талант часть паранойи, присущей писателям, а еще художникам, музыкантам, актерам…
- Я актриса…, но почему-то не рассмотрела.
- Ты просто не использовала этот шанс, но он у тебя, по-прежнему имеется…
- Шутишь…
- Да…, - надо было улыбнуться, но и серьезным, тоже надо было оставаться, - их паранойя, это следствие, следствие их восприятия жизни. Любой художник, прежде всего, высматривает трагедию, ибо трагедия – это зерна, из которых художник выпекает хлеб своих произведений. Трагедия одного человека, или пары людей, это, не так уж и важно, или это может быть трагедия целого народа, или страны. Или стран…. По большому счету, художник или писатель легко может оперировать всей Вселенной, может отразить ее в одном человеке, в одном герое. И, конечно, художники ошибаются, иногда, это случается из-за недостатка знаний, или сбой дает интуиция…, но это частные моменты, потому что главное художник все равно чувствует…
- Это странно, Эдди.
- Что именно?
- Я раньше об этом не думала, а может, просто не могла сформулировать, но я чувствовала это…, ты веришь мне?
- Милая моя Жаклин, конечно я верю.
- Я чувствовала, но словно бежала этих чувств, находила что-нибудь повседневное, чтобы отвлечься, забыть, не думать…. Это плохо?
- Нет никакого плохо, как и нет, хорошо…, это нами не контролируется, и самое главное, что даже если ты этого не замечала или пряталась от этого чувства, оно все равно было в тебе, вело тебя и контролировало твою жизнь. Кто-то пытается разобраться и лезет в самые дебри, а кто-то, несмотря на окружающую трагедию, пытается быть счастливым. Это не ошибка, это такой способ реагировать.
- Наверное, ты из тех, Эдди, кто лезет в дебри.
- А ты, просто хотела быть счастливым.
- Да уж, - совсем невесело улыбнулась моя собеседница, - а ирония в том, что оба мы оказались в одной больнице, где одними и теми же таблетками лечат нас обоих.
- В точку.
- Эдди, я давно хотела спросить, а от чего эти таблетки?
- Какие именно, которыми пичкают пациентов, или те, которые я достаю для нас.
- И те, и другие.
- С моими, все просто, это витамины, минералы и прочее, очень сложный химический состав, я всего не помню.
- А другие?
- Я не знаю, что именно входит в состав этих таблеток…
- Да и Бог с ним, с составом, эффект, я про него спрашиваю.
- Память. Прежде всего, те таблетки отбивают память.
- Что?!

      Что ж, вот он финал. Еще несколько шагов, несколько дней и все закончится…. Печально? Да, очень печально, но даже если рассказать все, найти беспристрастных экспертов, которые честно напишут, даже если удастся найти судей, которые возьмутся за рассмотрение этого дела…, даже если. Этой игры не выиграть. Обратная сторона моей писательской паранойи, знания о пределе. До этого момента раскопки могут принести пользу, но если не остановиться и копать еще глубже, непременно попадешь в черную дыру отчаянья, выбраться из которой уже невозможно. Там мрак безумия…, я подошел вплотную, я уже чувствую запах серы и жар, которые охватывает не тело, но мозг.

- Эдди, я хотела бы поговорить с твоей подругой.
- Зачем она тебе, Кейт?
- Мне, просто, любопытно.
- Очень мило, а какова природа этого любопытства, если не секрет?
- Ты мне отказываешь?
- Нет, мне интересно.
- Никаких секретов и загадок, хочу увидеть женщину, которой ты бросился на помощь, оставив, все другое в стороне.
- Тебе не кажется, что это прозвучало немного высокопарно?
- Ты уходишь от ответа, Эдди.
- Никаких секретов, в следующий раз мы придем вместе, я познакомлю вас…

      Вот, наверное, и все. Дышится тяжело, в глазах темнеет, и пот…, ужасное ощущение, только нет физически ощутимой боли. Она больше не смотрит мне в глаза, не отговаривает и не ругает. Что это, усталость от общения со мной или предательство? А может, это просто любопытство, по сути дела, она, так молода, что может…, или нет? Нет, я точно знаю, что нет – Кейт решила уйти. Все правильно, я не открываю ей перспектив, общение со мной, это непонятные игры с прошлым. Значит, все будет очень просто…, я даже знаю, как именно, все будет…

- Спасибо, тебе, Кейт.
- Что? То есть, за что, спасибо?
- Нет-нет, не отводи взгляда, девочка, не надо меня обижать.
- Я не понимаю, Эдди, если ты не хочешь показывать мне свою подругу, пожалуйста, я не настаиваю…

      Сомнения, на минуту, на миг, охватывают меня, но это, всего лишь рефлекс, любое живое существо, просто хочет жить. Страх смерти – но это пройдет…
- А если я попрошу тебя достать мне оружие, пистолет, ты принесешь?
- Что?! Зачем тебе оружие?
- Просто вопрос, да или нет?
- Нет, естественно.
- Все правильно, милая. Сейчас – честно…, тогда ответь, почему ты мне больше не веришь?
- Эдди я…, что случилось?
- Ничего не случилось, я просто так спросил…, в следующий раз я обязательно вас познакомлю, - и все-таки, что это – еще паранойя или уже, безумие.

      Теперь я говорю для Жаклин, выплескиваю, тороплюсь, иногда сбиваюсь или могу дважды рассказать об одном и том же. А она слушает. Я не делюсь знаниями, мой рассказ лишен логики, он непоследователен, на это нет времени, я просто делюсь впечатлениями. Получается грустно, но таков мой язык, а может, и вся моя жизнь. Понимание многих вещей и событий пришло ко мне позднее, когда многие события закончились, а вещи…, вещи перестали быть важны и значимы. Я не жалуюсь, отнюдь…, так я познаю жизнь.
 
- Эдди, а если мы убежим?
- Что?
- Я предлагаю тебе убежать. Куда-нибудь, просто, убежать отсюда.
- Побег?
- Да. По-моему, это будет здорово, мы сорвемся и вперед.
- Ты ведь знаешь, что это невозможно?
- Ничего невозможного, ворота вон там, мы просто выходим и идем вперед, а там…
- А там нас ловят, Жаклин. По закону пожилым людям запрещено выходить на улицу без сопровождения. Нас задержат, а там, Бог знает, что может с нами случиться.
- Ну, не убьют же нас, - смеется Жаклин, - подумаешь, нас просто вернут в эту больницу…
- И то верно, куда же ты хочешь идти, куда хочешь попасть?
- Даже и не представляю, но мне всегда казалось, что ты знаешь, куда нам надо, ты ведь писатель…

      Я молчу.

- Тебе не нравиться моя идея, а я думала, ты бунтарь…
- Послушай, Жаклин, я – бунтарь, но тебе следует знать, что нас не будут возвращать в больницу, нас даже не будут сажать в тюрьму…
- Ты хочешь сказать, что…
- Мы умрем на улице, на нас будут охотиться, нам не подадут, если вдруг, мы решим просить милостыню, нас никто не накормит, просто так, от душевной доброты.
- Это – не смешно.
- Абсолютно. Как только человек попадает в такой дом, он, все равно, что умер. Нас просто вычеркивают из списка живых, так что, нас, как бы, нет. А значит, никто не будет возиться с мертвецами.
- Убьют прямо на улице?
- Скорее всего. Два выстрела…

      Она испугалась? Или нет, на улице сумерки, и мне не рассмотреть, что говорят ее глаза. Что в них, искры или, все-таки, слезы. Слишком хочется знать. Я поднимаю руку и касаюсь ее лица, пальцы чувствуют губы, улыбку…, значит, в глазах, искры. Значит, я ее не испугал…
- Эдди, а ты бы рискнул, вот так, прямо сейчас, как в омут?
- Зачем тебе это?
- Не знаю, - пальцы ловят каждое движение ее губ, я словно удерживаю бабочку.
- Мы можем просто остаться, и все останется, как было…
- Ты врешь, милый Эдди, я знаю, ты врешь. Скорее всего, при следующей встрече, твоя Кейт принесет не витамины, а местную отраву. Мы выпьем ее, и все забудем все что было, забудем друг друга…
- У меня есть небольшой запас.
- Он закончиться, Эдди, мы протянем на нем неделю, может быть, даже месяц, это не важно, твоя Кейт больше не будет нам помогать.
- Я точно не знаю.
- Знаешь. Ты знаешь, ты не хочешь меня пугать, мой писатель. Ты хочешь, чтобы я жила.
- Жаклин…
- Ничего не говори. Слова не нужны, когда есть поступки. Ты пришел ко мне, откликнулся на мой зов, а я ведь не ждала, крикнула просто так, в темноту, от отчаянья, от страшного предчувствия, которое навалилось на меня бессонной ночью. Тебе не обязательно было это делать, но ты сделал…
- Я…
- Да-да, ты это сделал, потому что любишь, или, по крайней мере, любил. Ты спас мою память, и всю меня, потому что, тебе было невыносимо смотреть на меня такую, правда, да?
- Невыносимо, - легко согласился я.
- Но вот круг замкнулся, нас ждет скорое беспамятство и безумие. И я так думаю, совсем недолгое, потому что однажды, нам просто подмешают в таблетки, или в еду, или в воду что-то такое, что нас убьет. Государству нужны новые места для стариков…. Ты ведь учил меня видеть картину целиком. Я – вижу, теперь я вижу.
- Жаклин…
- Так пусть это чертово государство потратится не на дерьмовую еду, а на хороший патрон. Пусть выстрелит в меня какой-нибудь молодец…, мне плевать. Я хочу почувствовать боль и приближение смерти, но своей памятью, своим сердцем, собой.
- Ты хочешь?
- Эдди, я актриса, я знаю, как надо умирать – красивой, и в своем уме, на руках героя, и чтобы обязательно был последний поцелуй. Ты – мой герой, Эдди, значит…