Полковые яйца

(На снимке - Боб Максютов)


Пролог.

Ближе к дембелю дед становится ленив, и хочется ему покоя. Капитан Федяев, командир роты связи, знал это хорошо, как никто другой. К весне 1977 года, от греха подальше, он перевёл меня из начальников радиоцентра в начальники полковой радиостанции.

Я и рад: это рядом и хлопот куда как меньше. А власти сержанту-дембелю и так вполне хватает.

Жить можно. Только кормили в Сибири скудно. На первое капуста с водой, на второе капуста без воды, на третье вода без капусты. Но уж в воскресенье утром - два варёных яйца, это святое. И для рассказа важное.


Глава 1. Дежурство.

Коллектив у меня подобрался боевой: два дежурных радиста, Гладышев и Царегородцев, парни что надо, хотя совсем разные. Оба впоследствии стали командирами, между прочим.

С прямыми обязанностями мы легко справлялись, порядок на радиостанции царил идеальный, свободное время было. Слушали втихаря вражьи "Голоса" - ради музыки, конечно, политику любую мы давно научились пропускать мимо ушей.

Понятно, что наряд на дежурство к нам фактически был поощрением.

Дверь радиостанции по Уставу заперта изнутри, в случае чего наш (отличный, кстати!) запасной радиоприёмник за секунду перестраивался на праведную волну, крючки на воротничках застёгивались, ремни подтягивались, дверь открывалась на стук, а там уж по ситуации: если командир - доклад, если ещё кто - матерное красноречие.

Окна на юг, этаж высокий, жмуримся на солнышко, рассказываем удивительные случаи из жизни.

Однажды у нас вышел из строя главный передатчик. Сгорела лампа выходного каскада, а это такая лампочка, что выкатывают её на колёсах и на колёсах же вкатывают новую, возни на полдня как минимум. И, как на грех, тут же принесли срочную радиограмму. Я - бегом к Федяеву, мол, так и так, товарищ капитан.


Глава 2. Капитан Федяев.

Федяев, невысокий крепыш, внешне похожий на Бонапарта и слегка подчёркивающий это, всегда враждебный, злой и требовательный, спрашивает:

- Что предлагаешь?

- Я, товарищ капитан, предлагаю дать мне увольнительную. Сбегаю в штаб дивизии, передам с их передатчиков, получу подтверждение и назад.

- Ну, что ж... - говорит капитан. - Пожалуй. Часа хватит?

До штаба было чуть больше километра.

- Так точно, хватит.

Тут он достаёт из кармана рубашки бланк увольнительной, единственный в этом кармане, что мне показалось довольно странным, и вписывает туда мои фамилию и звание.

Думать над этим было некогда, я схватил увольнительную, радиограмму, запомнил частоту, позывные - и в путь. Смена на радиоцентре - все свои, бывшие мои подчинённые; безо всяких препятствий я немедленно осуществил задуманное. Смотрю - время у меня ещё есть, посидел с ребятами немного, перекинулись свежими анекдотами.

Эта задержка сыграла свою роль. Бегу назад в часть по Красному проспекту и вижу: впереди, косым курсом с Вокзальной улицы, идёт мне наперерез мужик молодой, вылитый Серёга Иванов, друг детства, только морщины залегли вдоль щёк. Но ведь и времени-то прошло, думаю.

И говорю ему в спину, негромко, но отчётливо (если не он, то и не услышит):

- Серёга! Иванов!

Серёга быстро оборачивается и начинает сканировать местность, совершенно не рассматривая меня на роль позвавшего.

- Серёга! - кричу. - Это же я!

Только после этого он меня обнаружил.

Но цейтнот!

Договорились, что он переоформит билет, а я попробую вырваться. Назначили место встречи.

Возвращаюсь в часть, прямиком в канцелярию к ротному:

- Товарищ капитан! Радиограмму передал, подтверждение получил. За время моего отсутствия происшествий не случилось, за исключением: встретил лучшего друга с самого детства, который здесь проездом. Прошу продлить увольнительную.

И жёсткий, жестокий капитан Федяев неожиданно отпустил меня на целых полдня.

Посидели с Серёгой в привокзальном буфете, усадил его на поезд.

Возвращаюсь, докладываю Федяеву. Тот с места в карьер:

- Пили?!

- Так точно. По бутылке пива выпили.

- Ладно, иди спи.

Капитан Валерий Федяев был лучшим человеком, чем хотел казаться.



Глава 3. Серёга Иванов.

Назавтра кто-то из ребят спрашивает: а бывали ещё такие же маловероятные встречи? я мол - да, были, и даже совсем, казалось бы, невероятные.

Знать бы тогда! Будут ещё встречи...

Через много лет, в Екатеринбурге, мы ехали со старшим сыном на задней площадке и говорили о том, как много в большом городе "почти знакомых" людей.

Сын мне и говорит с высоты роста:

- Отец, а твой друг, про которого ты часто рассказываешь, Серёга Иванов, он какой? Покажи кого-нибудь похожего.

- Ладно, увижу - покажу. Да вон, кстати, тот рыжий на передней площадке - точно как Серёга. Ого... и парень рядом как Димка, сын его... ну-ка, Мишка, быстро вперёд!

И встретились. Опять случайно и снова в центре большого города. Шли годы, были переезды, тотальная перенумерация телефонов, и мы с Серёгой снова потерялись.

Но я опять его нашёл.

И примчался к нему в Каменск-Уральск. Вопрос, которым меня встретили во дворе его дома, был:

- Ты чего приехал?

И, видя, что я лишился дара речи от такой оплеухи, добавили:

- Сорок дней только послезавтра! Нету никакого Серёги Иванова!


Глава 4. Боб Максютов.

Да. В общем, рассказываю ребятам про невероятные встречи:

В юности я всё свободное время проводил, гоняя на Яве-350 по Уралу.

Однажды, на подъезде к посёлку Аргаяш, автобус столкнулся с трубовозом, трубы большого диаметра пролетели сквозь салон и все головы оказались в трубах.

Думали, погибли все, пассажиры и оба водителя. Но нет: один парень, Борька Максютов, оказался жив: он в стельку пьяный валялся в проходе между сиденьями, и трубы его миновали.

Когда нас призвали, то сначала мы попали в знаменитые Чебаркульские лагеря. Майор тут же назначил меня старшим по команде и велел сформировать эту самую команду, да не забыть, чтобы были два медика, ибо ехать далеко, так он сказал.

Команду из сотни человек я собрал довольно быстро: забрал военные билеты у тех, кто попался, и сдал их майору. С медиком оказалось сложнее. Один, челябинец Женя Агуф, нашёлся сразу, а второго - нет как нет.

Через месяц Женя Агуф ещё защитит меня от внезапного нападения, подставив под удар собственную голову. В 21 веке он станет известным поэтом, но под псевдонимом. Именно он приведёт меня за ручку в литературу. Именно ему на 47 году знакомства я с комом в горле напишу посмертное стихотворение... кто бы знал тогда.

В общем, продолжаю: "Есть медики кто-нибудь? Нужен медик!"

Тут один парень говорит:
- Я, правда, ветеринар, но...

Действительно, подумал я. Если выбора нет... и взял его: айда со мной!

- Постой-постой! - говорю. - Где я тебя видел? ты не Борька Максютов?
- А ты откуда знаешь?!
- Авария с трубовозом. Ты?
- Я. Правда, сам-то ничего не помню. Утром в больнице дали полстакана спирту и отпустили. У меня даже шока не осталось. Там ещё одна бабка выжила; она как раз нагнулась, искала чего-то в хозяйственной сумке.

Это была вторая встреча.

В третий раз я встретил Борьку Максютова - сгрызи перо, не придумаешь! - в зарослях ежевики под Елгавой, в Прибалтике. Я тогда учился в школе командиров связи в Шяуляе, он - в школе санинструкторов в Елгаве. Были масштабные учения, мы с ним и встретились, оба с автоматами, нос к носу.

- Борька, ты? ЗдорОво, земляк!
- Во, блин! И тут ты! Привет!

Поболтали и разошлись. Три.

Приезжаю служить в Новосибирск, отправился с каким-то больным в лазарет, а там - вот дела! - Боб Максютов.

- Привет! и в Сибири от тебя нет спасу!
- Привет, земЕля! - радость обоим. Четыре.

Вот, говорю я радистам, наш санинструктор - это он и есть.
Боб Максютов, говорю, может встречаться в самых неожиданных местах Земного шара.


Глава 5. Приказ.

Тут в наушниках запищала морзянка, позывные, очередной сеанс радиосвязи прервал наши байки. Минут сорок радисты сидели, погружённые в эфир и, наконец, наступило затишье.

Один из них, Вовка Царегородцев (пермяк, помнится) говорит, задумчиво глядя на отрывной календарь:

- Скоро Пасха, однако... яйца бы покрасить...

- И чего? - желчно возражают ему. - Где ты яйца возьмёшь? Свои покрасишь?

- Как где? - возмущается Вовка. - Пасха-то ПО ВОСКРЕСЕНЬЯМ бывает!

Начальник радиостанции, то есть я, который, улучив миг, во весь дух приближал дембель на столе в обнимку с телетайпом, от голосов проснулся, а от последних слов и вовсе вскочил во весь средний рост.

- Так, смена! Смирно! Слушай приказ.

Парни встали.

- Б...! я подчёркиваю - это приказ! Всем молчать! То, что сейчас сказали - забыть! Ясно? Или я вас повешу за то, о чём вы тут говорили! Поняли?

- Так точно! - гаркнули парни, а Вовкина физия излучала счастье: Вовка-то понял всё, и понял сразу.

Остальное - дело техники. Раз есть что красить, то найдём и чем.

Луковая шелуха отпала немедленно. Нет у нас ни лука, ни шелухи. Другие идеи тоже были отринуты сразу и бесповоротно. Оставался Боб Максютов. Пришла пора нам встретиться в пятый раз!

И я между сменами завернул в лазарет.


Глава 6. Лазарет.

- Боб! - говорю Бобу. - Я заболел.

- Понятно, - говорит Боб Максютов. - Постельный режим товарищу сержанту!

Хоть бы температуру смерил.

Пришли два санитара, забрали обмундирование, выдали фланелевые штаны с пижамой. Появилось время разработать план операции, но оказалось, что в одиночку, без сообщников, не обойтись: шкафчики закрыты. Уж как не хотел впутывать в это дело Боба, а пришлось.

- Боб! - говорю я Бобу назавтра. - Не найдётся у тебя немного марганцовки?

Я был юн и неопытен. Я ещё не знал, что понятие "немного" неприменимо к цианистому калию.

- Сколько немного? - спрашивает Боб.

- Вот столько! - показываю сантиметра три между пальцами.

Боб открывает замок шкафчика и достаёт пузырёк диаметром чуть больше показанного:

- Держи!

Хоть бы спросил, зачем.

- Боб! - опять говорю я. - Я пошёл на поправку. Я выздоровел, Боб!

Боб опять позвал всё тех же громил-санитаров, и они молча произвели обратный обмен одежды.


Глава 7. Преступление.

И настала ТА САМАЯ суббота, день Икс. Я постарался сам себя записать на дежурство, чтоб исключить мало ли что. И в полночь покрался на пищеблок. На плацу увидел патруль на противоположной стороне, но они не обратили на меня никакого внимания.

Повар у нас был из Армении, все звали его Ара. Он мне нравился: тоже из-за гор, только я - Уральских, а он - Кавказских. Мы с ним постоянно дрались, при каждой встрече. С ним можно было драться сколько угодно, никто из нас не мог победить другого.

Тихонько приоткрываю дверь и ввинчиваюсь в обширную кухню, в уютное гудение электрокотлов и ламп дневного света. Смотрю - Ара на кухне один и дремлет тщательно, в три слоя, самым прилежным научным образом. Сразу видно - профессионал.

Он однажды научил меня, как надо открывать котёл - от себя, иначе можно обвариться насмерть. Поэтому я решил не мешать парню, а сам стал по одному бесшумно открывать огромные котлы. Уже в третьем ждала удача: вот они, родные! Много-много! Тысячи, наверно, две!

И я спокойно всыпал в котёл содержимое Борькиного пузырька в надежде, что наши полковые яйца хоть немного порозовеют к утру. И так же тихо опустил крышку. И ретировался. И вернулся на дежурство, и дежурил всю ночь, а день отсыпался.


Глава 8. Провал.

С утра, пока виновник сладко спал, в полку творилось нечто ураганное.
Ару посадили под замок. Командир полка отдал приказ найти исполнителя контрреволюционного акта религиозных фанатиков-сектантов. Особый отдел лихорадочно перелистывал личные дела. Все вполголоса обсуждали происшествие.

К полудню я отоспался и отправился на пищеблок перекусить, дежурным у нас оставляли всегда. Смотрю - нда... яички-то... получились у меня, мягко сказать, африканские. Перестарался от недостатка опыта. Даже под скорлупой могло бы быть и посветлее.

Да что теперь горевать! Что сделано, то сделано, главное, Пасху справил. Скандал, однако, вселенский, но ведь я всё ещё гуляю тут. И отправился опять к себе на радиостанцию, дембель приближать. Дежурный радист Царегородцев доложил, мол, без происшествий, а смена глядела влюблёнными глазами. Ради одного этого стоило рисковать - подумалось мне.

Только задремал - стук. Открываю - Шумский, заместитель командира по технической части.

- Товарищ старши..лянт! За время дежу... - всегда требовательный к дисциплине Шумский обрывает меня нетерпеливым "Вольно!" и, к моему изумлению, выгоняет всю смену с радиостанции!

- Ты это... ты вот что. Ты, если что, говори, что это не религия, а народный обычай, понял? в религии такого нет. А от марганца только польза.

И пулей выскочил с радиостанции, загнал радистов обратно и исчез. Я пикнуть не успел в ответ.

Только уселись - опять стук.

Прапорщик Хоренко, наш старшина роты связи. И тоже всех выгоняет.

- Ты чё, а? Ну ты орёл! Ишь, собака! - и убегает. Он такой мужик, военный, зоологически подкованный.

Радисты вернулись уже сами, сидят, как на иголках, а счастливые. Вот это выходной так выходной! Праздник так праздник!

Но больше ничего не случилось, целых три часа ничего. И я стал думать. Меня успешно вычисляют, но молчат, не выдают. Как вычисляют?

Я был уверен в своих ребятах - эти приказ выполнили. И оба визитёра явно додумались до истины каждый сам по себе. Где ж собака зарыта? В чём мой прокол?

Не понимаю.


Эпилог.

К вечеру, когда офицерский состав окончательно проникся юмористическим отношением к случившемуся в полку ЧП, меня вызвали к командиру части. Тот, как обычно, был краток, ничего не слушал и через два-три слова покашливал.

И текст его обращения тоже был обычный, предсказуемый; Батя всегда так ругался.

Он сказал:

- Ты посмотри на него! КХГМ! Ишь! Всему полку, понимаш, яйца покрасил! КХГМ! Счас как двину, понял, да? Усы и лычки здесь останутся, а сам на остановке будешь! Я человек простой! КХГМ! Семь суток ареста!

Но отбывать наказание так и не отправил.

Последнюю точку во всей истории поставил мой приятель Серёга Подкуйко, сержант, который был в эти сутки старшим смены на бывшем моём радиоцентре. Кухня у них была своя, и там ничего такого не случилось.

Когда он, вернувшись с дежурства, вечером заглянул ко мне на радиостанцию, ему уже рассказали местные новости.

Спрашивает:

- Твоя работа, конечно?

- Моя. Как ты меня вычислил?

- Ну ты конспиратор! - смеётся Серёга. - Ты же один бегаешь по ночам через плац со своими депешами, любого другого патруль сразу скрутит! Да и вообще кроме тебя некому!

И в довершение всего достал из кармана яйцо, затейливо раскрашенное разноцветным фломастером:

- Вот. Ты всему полку яйца покрасил, а я одному тебе. Христос воскрес!