Мы с Арбата

                От автора
    Эта книга о серьёзных чувствах, о формировании взглядов молодых людей, о дружбе и предательстве. Автор пытался показать фехтование, как один из сложных и непонятных видов спорта как бы изнутри. Многие имеют очень слабое представление о фехтовании, в основном оно сформировано под впечатлением яркой игры актёров, изображающих мушкетёров или дуэ-лянтов. Но сценическое фехтование не имеет ничего общего с боевым, а тем более со спортивным. Из-за большой разницы в методах  и целях  примене-ния каждого вида фехтования на практике зависит и его зрелищность.  Насколько удалось передать душевное состояние и драматизм чувств, судить Вам. Кавказ – это особая тема. Те, кто там бывал, пусть вспомнят искреннее гостеприимство местных жителей и божественные красоты гор.
 Действие происходит в начале семидесятых годов прошлого века и отражает приметы того времени. Случайные совпадения имён, не имеют ни-какого  отношения к реальным героям и событиям.



                Часть первая



Многострадальной, родной
 маме   посвящается.

                Чужое солнце

    Кончилась война с немцами, стали возвращаться домой мужчины, и каждой женщине хотелось получить хоть какого-нибудь из них. Инвалиды без рук, без ног, слепые - все были в цене. А если в полном здравии, с ор-денами и медалями на груди, то такие на вес золота. Их расхватывали в первую очередь, поэтому они предъявля-ли повышенные требования к своим будущим жёнам. Женатые мужчины были не прочь вскружить голову лю-бой женщине, мечтающей создать свою семью, так как за четыре года войны они изголодались по женской ласке, а теперь отводили душу. И пошли рождаться дети почти у всех женщин, но только не многие из них имели семью, законного мужа и отца.
Многие женщины наивно верили, что мужчина, ко-торый сейчас находится рядом и ухаживает за ней, поря-дочный, никогда не обманет. Хоть и понимали, что их ве-ра призрачная, но упорно верили в своё счастье! Много-страдальные женщины войны наконец  дождались, когда их мечты начнут осуществляться. Что они смогут создать семью и испытывать естественные человеческие радости, заложенные в ней природой. Но к былым страданиям прибавились страдания послевоенные. И если те можно как-то оправдать суровой неизбежностью войны, то но-вые - это крах всех надежд. Мужчин намного меньше чем женщин. Но почему-то не самые лучшие и достойные женщины становились счастливыми обладателями муж-чин. И к огромному удивлению обездоленных женщин было странно наблюдать спивающихся мужчин под невы-носимым гнётом завышенных требований своих жён. И они с упоённой радостью принимали отвергнутых муж-чин, отмывали их, лелеяли и как могли ублажали. А про-трезвев и оклемавшись, эти самодовольные придурки, не имеющие понятия о чести и достоинстве, вновь ползут к своим стервам под нескрываемыми ухмылками и презре-ниями окружающих.
Арбатские дворы заполнялись всяким людом с неимоверной быстротой. Любой квадратный метр жилой площади брался штурмом, мордобоем и истериками. Все подвалы, подлестничные чуланчики и всевозможные пристройки уплотнялись, и мгновенно заполнялись все-возможными родственниками, детьми и инвалидами. 
Возвращались и законные хозяева своих квартир, но к ним подселяли в отдельные комнаты работников домо-управлений. Это были бухгалтеры, счетоводы, техники-смотрители -  то есть элита коммунального хозяйства. Слесари, сантехники, электрики, плотники - были очень уважаемыми людьми, и им предоставляли жилое поме-щение в благоустроенных подвалах, где окна их комнат чуть-чуть выглядывали над поверхностью земли.
 Дворники – это была особая категория. В основном  это была татарская мафия (если так можно выразиться). Лучше их никто не справлялся со своей работой. С белыми фартуками и с метлой в руках они вселяли уверенность своим жильцам дома в неприкосновенности их жилищ. На ночь они закрывали ворота дворов огромными дубо-выми воротами с небольшой дверкой. И никто не мог войти во двор без ведома дворника. От их зоркого глаза не ускользало любое маломальское событие, они были в курсе всех дел, поэтому пользовались особым вниманием милицейских начальников. Информация дворников явля-лась важным фактором раскрытия преступлений.
 Дворы по утрам обильно поливались из резиновых шлангов, создавая свежесть нового дня, и ивовые мётлы с лихой проворностью собирали мелкий мусор в большие, жестяные совки, которые вытряхивались в специальные мусорные ящики.
Жили татары-дворники только в глубоких подвалах, где окна их комнат были ниже уровня земли и выходили в приямки, которые ограждались железными решётками. Комнаты, переполненные людьми и примитивной мебе-лью, в основном сколоченной домашними умельцами, являлись единственным жильём, где счастье и горе нахо-дились рядом. И если из такой семьи кто-то выбивался в люди, все завидовали и ставили в пример своим неради-вым родственникам.
Моя мама попала жить в подвал к таким дворникам. Так уж случилось, что после окончания гражданской вой-ны она оказалась в рядах бесчисленных беспризорников, которых чекисты вылавливали по вокзалам и  заброшен-ным баракам, и направляла в специальные учреждения (детские дома), где их поили, кормили, обували, одевали и давали кров, тепло и ласку. После окончания школы ФЗО (фабрично-заводское обучение) её направили в го-род Иванов на ткацкую фабрику. В 1932 году пятнадцати-летняя молоденькая ткачиха начинает самостоятельную трудовую жизнь. Работа, голодные обмороки, общежития – всё это составляло обычную картину того времени для всех. В детском доме ей придумали имя и фамилию, хотя она ещё помнила своих зажиточных родителей и боль-шую семью.
Трудовой коллектив всегда выделял из своих рядов самых шустрых и боевых. Из ткачих она стала инструкто-ром физкультуры, а это уже была элита. Когда бросили клич – молодёжь в небо, все повалили в аэроклубы. Когда призвали всех метко стрелять – все становились Вороши-ловскими стрелками. Повсеместно сдавались нормы ГТО (Готов к Труду и Обороне) первой и второй степени и вы-давались специальные значки, которые молодёжь люби-ла носить на лацканах пиджаков, прикрученных с обрат-ной стороны бронзовыми гайками большого диаметра. Школьники тоже участвовали в сдаче норм, только они уже назывались БГТО (Будь Готов к Труду и Обороне), и им тоже выдавали значки, правда, поменьше. Началась активная подготовка к войне. Моя мама достигла боль-ших успехов в стрельбе, в прыжках с парашютом, в лыж-ных гонках и даже в рукопашном бое. Она была уже ин-структором в спецшколе, в которой готовили отряды осо-бого назначения.
Осенью 1941 года её забрасывают в тыл врага, отку-да она  летом 1942 года  возвращается с ранениями, с ис-порченной психикой, курящая папиросы "Беломорканал" и с плохими мужицкими манерами. Об этом периоде сво-ей жизни она никогда не говорила. Да что может сказать женщина, даже о своих героических поступках, если ей приходилось убивать, хотя природой ей было предназна-чено давать жизнь. Мужские дела не украшают женщину, о них стыдно вспоминать! Она с удивлением слушала, как многие женщины хвастались, что прекрасно выполняют мужскую работу. Она им говорила:
- Этим не стоит гордиться, это - скорее ваш позор, или несчастье!
Сама же прекрасно справлялась с мужскими и жен-скими обязанностями, но никогда это не выставляла напоказ.
После окончания войны их школу расформировали и она оказалась никому не нужной. Нашлась добрая душа, которая помогла ей устроиться счетоводом в домоуправление на Арбате, где ей выделили служебный закуток в шесть квадратных метров без единого окна (хозяйственный чулан) в подвале дома 41 на Арбате. Мирная жизнь началась с бытовых проблем. Кто-то даст старую кастрюльку, кто-то платьице, кто-то подушку. Так по мелочам набиралось домашнее хозяйство.
А тут появился красавец военный с орденами и ме-далями, который бойко ухаживал. Соседи предупрежда-ли:
- Смотри, Клавка, обманет! У него, наверняка, своя семья есть. Почему он не остаётся ночевать?
- Они от зависти говорят. Здесь в подвале много со-седей со злыми языками. Скоро я получу квартиру и тогда мы заживём как надо! – убеждал он свою беременную подружку.
Прошла зима, увеличили нормы отпуска на продук-товые карточки. Уже много женщин  во дворе выходили на солнышко со своими новорождёнными детьми и при-соединялись к беременным подружкам, которые сидели на длинных скамейках возле дома и обсуждали послед-ние новости, щёлкая семечки.
Вышла Клавка с большим тазом выстиранного белья и начала развешивать его на верёвке, которая была натя-нута между двумя деревьями в маленьком палисаднике.
- Обманет Петька, не возьмёт её в свой новый дом. А она, дура, верит как дитя, - с грустью заметила Зойка, прижимая к себе младенца.
- Да, бабоньки! Нам-то со стороны проще, а она наивная, ничего не видит, потому что любит. Чавой-то давно его не было, наверно какую-нибудь кралю породи-стую подцепил?
- Жалко бабу, хозяйственная….
Тут подошла Клавка с пустым тазом.
- Что? Всё косточки мне перемываете? На себя бы лучше посмотрели! Сами все одиночки! У нас во дворе всего-то три мужика, и те непутёвые.
- Не обижайся, Клав, доля наша женская такая! – стали все её успокаивать. – Тебе когда рожать-то?
- Не знаю, наверно, в июле.
Все сочувственно смотрели ей в след, хотя у самих-то положение было не лучше. Пётр приходил к Клавдии ещё несколько раз, но всегда эти встречи заканчивались скандалом. Перед родами женщины становятся раздра-жительными, стервозными. В родильный дом он не при-шёл встречать своего сына. Одна Мария Павловна Купри-на, соседка, вела под ручку счастливую, гордую, но в тоже время печальную Клавдию Ивановну от роддома имени Грауэрмана, что на Молчановке, до дома на Арбате.
Теперь жизнь Клавдии Ивановны была полна новым смыслом. Вся неистраченная любовь и нежность обруши-лась на её маленькое существо, которое всё время спало, и просыпалось лишь для того, чтобы громко плакать. Со-седи всячески помогали советами и всем, чем могли.
У соседки Халимы Халилулиной вскоре тоже по-явился мальчик - Максут. В их восемнадцатиметровой комнате с двумя окнами, выходившими на многолюдную улицу Арбат, теперь стало жить пять человек. Когда соби-рались их многочисленные родственники, приходилось столы выносить в коридор. Вкусной татарской едой они угощали всех. Теперь пелёнки двух младенцев висели по всей кухне, и из-за этого часто возникали скандалы. Все конфорки на газовой плите всегда были заняты, на них постоянно что-то кипятилось, варилось и жарилось. Это тоже приводило к скандалам. Нередко женщины сходи-лись в рукопашную, вцепившись в волосы друг друга. То-гда сбегались все обитатели этого подземелья и даже жильцы из других квартир.
Но когда у Александры Николаевны Агеевой, кото-рая жила в той же квартире с мужем и семилетним сы-ном, родился ещё один сын Вова, тут уж совсем житья не стало никому. У неё муж был хоть и инвалид, но он бойко отвоёвывал жизненное пространство у женской мошкары. Они занимали крохотную семиметровую комнату с одним окном, которое выходило во двор рядом с подворотней, в которой постоянно оправлялись посетители шашлычной "Риони" и, как правило, в их окно. Тогда бешеный инвалид  проворно выбегал во двор с дубиной и обращал в бегство весёлую компанию.
В этой же квартире жила ещё одна большая татар-ская семья Харейдиновых из семи человек. Они занимали две комнаты, в одной из которых была установлена до-полнительная газовая плита и умывальник, что облегчало им существование. Но туалет всё равно был один на всех и туда по утрам выстраивалась очередь. Три взрослых брата учились в школе в разных классах и наводили ужас на весь Арбат. Постоянные драки с мальчишками сосед-них дворов - дело было обычное.
В небольшой коммунальной квартире без горячей воды, ванной и телефона жили девятнадцать человек. Но это ещё было терпимо. В некоторых квартирах нашего и соседнего дома ситуация складывалась ещё хуже. Ко всем обычным неудобствам прибавлялись  ещё проблемы раз-рушающегося жилого фонда. Это ужасно, когда в детскую коляску с потолка падали куски штукатурки, провалива-лись под ногами деревянные лестницы, текли крыши и обрушались чердачные перекрытия.
Но люди не роптали, приспосабливались к трудным условиям. Нищета и разруха объединяла всех. Главное – не было войны! Праздники отмечали сообща, на общий стол несли все кто что мог. Женщины дружно пели рус-ские народные песни без гармошки и патефона, а детиш-ки вились вокруг стола в надежде получить что-нибудь вкусное.
Любимыми вечерними занятиями всех соседей были игра в лото или в карты, в "Петуха".  К этому делу жен-щины относились очень серьёзно и строго. Если кого-то заподозрят в нечестной игре, то возникал скандал, и не-делю соседи не разговаривали. Потом вновь садились за стол, но повод для скандала всегда находился, например, из-за того что кто-то чаще всех выигрывает. Тогда одна из обиженных резко бросала на стол карты и уходила.
Дети незаметно подрастали. Из яслей перебирались в детские садики, а потом готовились в школу. В детских садах группы были не большие, по двенадцать человек. Одна воспитательница и нянечка, которые искренне лю-били своих подопечных и относились к ним с большой за-ботой и нежностью. После войны аборты были запреще-ны, и каждый ребёнок был под большой опекой. На лето детишек вывозили за город на специальные дачи, и роди-телям разрешали приезжать раз в месяц.
В старшую группу детского садика, который нахо-дился на Староконюшенном переулке в доме 34 рядом с чудом сохранившимся деревянным домом купца  Поро-ховщикова, я ходил пешком уже самостоятельно. Когда умер Сталин, все очень переживали, и пять минут стояли смирно под длинный гудок. В это время я болел, у меня была высокая температура, и мне разрешили не вставать. Вся Москва застыла и никто не двигался. Потом жизнь за-бурлила, во дворе стали появляться незнакомые мужчи-ны, которые также жили в переполненных квартирах. В Москве увеличилось воровство, частенько происходили милицейские облавы.
Однажды к нам пришёл мужчина в военной форме и подарил мне кулёк конфет "Кавказские" без фантиков.
- Сынок, это твой отец, - сказала мама, а сама внима-тельно смотрела, как я буду реагировать, - подойди, по-здоровайся.
Я подошёл с опущенной головой и молча протянул руку.
- Ну, как дела? – весело спросил отец.
- У меня Максут всё время выигрывает в фантики, так как у него они большие, от шоколадных конфет, и далеко летят. А у меня  от ирисок, совсем маленькие и плохо летают, - поделился я своим несчастьем.
- Хорошо, в следующий раз я куплю тебе "Мишку на севере", не горюй!
Но "следующий раз" так и не наступил. Он вообще больше ни разу не пришёл, и я не дождался шоколадных конфет.
Мама купила мне новенький портфель, тетрадки, пенал и я очень ждал, когда меня отведут в школу. Тогда мальчики и девочки учились раздельно. До четвёртого класса учёба была бесплатная, а с пятого класса надо бы-ло платить за год обучения по 200 рублей (средняя зар-плата было около 1000 рублей в месяц), да ещё каждый год сдавать экзамены. Для многих семей это являлось се-рьёзным основанием бросать школу, как например, для Харейдиновых. Но старшему сыну Фаизу, дали возмож-ность закончить десять классов, и он уехал поступать в морское училище. Через десять лет он приехал на побыв-ку домой уже капитаном сторожевого катера, в морской парадной форме и с кортиком. Когда они с братьями вы-пивали, их мать прятала кортик на своей груди, так как всегда знала, что застолье закончится дракой.
Средний брат – Рашид, после седьмого класса школу бросил и пошёл работать. Стал неплохим шофёром грузо-вика, привёл в переполненный дом жену и они родили сразу двоих детей.
Младший брат – Шамиль, в пятый класс не пошёл, а стал воровать. Этим искусством он так хорошо владел, что нас восьмилетних мальчишек стал обучать по своей тех-нологии. Заведёт в парадную, где мы зимой грелись и иг-рали в жмурки, закурит папиросу обычно "Казбек", сдела-ет несколько затяжек и даёт нам курить. У меня кашель, голова кругом, а он смеётся:
- Что, маменькины сынки? Я научу вас родину лю-бить! Ну-ка, иди сюда, - и он брал одного из нас за шкирку, ставил спиной, а другого заставлял лезть к нему в карман. Сам внимательно наблюдал, показывал как правильно надо делать.
Потом он учил меня драться.
- Когда тебя окружают и нет возможности убежать, бей первым, не жди когда они тебя повалят, - поучал меня Шамиль. – В удар вкладывай всю силу, чтобы одного вырубить сразу, этого они не ожидают и испугаются. Ну-ка, ударь меня!
Я ударил его в грудь. Он рассмеялся:
- Разве так бьют? Ты и мухи не прибьёшь таким уда-ром!
И он двинул меня кулаком так, что я кубарем проле-тел в дальний угол. Потом, сплюнув папиросу, молча по-дошёл ко мне с ехидной улыбкой, протянул руку и помог встать. Из носа у меня потекла кровь и я хотел расплакать-ся.
- Не плачь, а то ещё врежу! Будь мужиком!
Я весь скукожился, шмыгал носом, опустив голову.
- Если кто обидит, скажи мне, я ему бока наломаю. Я буду твоим старшим братом.
Но старший брат периодически пропадал то на год, то на два. Когда появлялся, говорил, что был на повыше-нии квалификации.
Заканчивался учебный год в первом классе, и как-то отправляя меня в школу, мама сказала:
- Сынок, ты после школы домой не иди, останься там и делай уроки. Я за тобой приду сама.
Когда кончились уроки, все мальчишки побежали по домам, и я вместе с соседом Максутом,  мы учились в од-ном классе, тоже пошёл домой, совсем позабыв про наказ мамы. Когда мы вошли в квартиру, то там была настоящая война. Какие-то чужие люди пытались открыть дверь в комнату Куприной  Марии Павловны, за которой забаррикадировалась моя мама. Дело в том, что Куприна была дворником, которую выбрали в депутаты Моссовета, и ей с дочерью Ритой выделили комнату  двенадцать квадратных метров  на пятом этаже в коммунальной квартире в соседнем доме. Это была благоустроенная квартира со всеми удобствами, и они переехали туда, а свою комнату отдали моей маме, чтобы она туда переехала и никого не пускала.  Но тут же пришли новые жильцы, которые хотели занять освободившуюся комнату, но мама их не пускала. Начался штурм фанерной двери, соседи пришли на помощь и снаружи помогали держать оборону.
Когда я всё этот увидел, я так испугался, заревел навзрыд и бросился на чужих людей отгонять их портфе-лем от двери. Со мной воевать они не стали и ушли, гром-ко ругаясь и грозя. Потом никто не приходил и не пытался занять уже нашу комнату. При помощи Марии Павловны, как депутата, были оформлены все необходимые доку-менты и постоянная прописка. Мы долго дружили с Куп-риными. Они часто приходили в гости и играли в лото. Я делал уроки, и когда у меня что-то не получалось, я под-ходил к ним и просил помочь. Тогда Рита меня научила:
- Если у тебя не решается задачка, спой песню: "Су-хари, сухари! Никогда не бывать вам мочёными!" – и то-гда ты быстро найдёшь решение, это очень помогает.
И вот, сидят женщины в тишине, отмечают на своих картах выкрикнутый номер бочонка, внимательно следя, чтобы ничего не пропустить, как вдруг из моего угла раз-даётся: "Сухари! Сухари!...."
- Ну, вот!  Учебный процесс идёт полным ходом! – смеялась Рита.
Как-то в воскресенье мама нарядила меня во всё новое, которое было принято надевать только на празд-ники, видимо, специально приготовила к этому дню, и сказала, что мы поедем к моему отцу. На улицу Стромын-ка мы приехали на метро до станции "Сокольники". За пожарной каланчой стояли пятиэтажные дома, к одному из которых подвела меня мама. Она дала мне подробную инструкцию, что мне говорить, нажала на кнопку звонка и спустилась на этаж вниз. Дверь открыла толстая женщина в пёстром халате с ярко накрашенными губами.
- Тебе кого мальчик? – властно спросила она.
- Петра Акимовича, - упавшим голосом прошептал я.
- Его нет дома. А ты, по какому вопросу?
Я совсем растерялся, но за спиной грозной женщины появился какой-то дедушка с белыми усами.
- А, это Толик! Проходи, проходи.
Он провёл меня в одну из комнат и усадил за стол, стоявший посередине с накрытой белой скатертью. Жен-щина с пышной грудью ушла на кухню.
- Меня зовут Аким Дмитриевич, я твой дедушка. Как ты сюда попал? Где мама?
- Она осталась там внизу и просила передать вот это, - я достал из кармана фотографию, где был сфотографи-рован мальчик, держащий свои руки на талии, и протянул её  дедушке. На оборотной стороне была надпись:
На память Акиму Дмитриевичу от внука Толика. Ему было 5 лет. 1951г.
Посылаю я карточку эту
Неизвестного мальчика Вам
Может всмотритесь хорошенько
Не похож ли покажется Вам.
Дедушка долго смотрел на фотокарточку, потом по-ложил её на стол и сказал:
- Давай-ка внучёк, выпьем с тобой чайку!
В это время другая женщина, видимо моя бабушка, вошла в комнату и поставила на стол чайник и чашечки на блюдечках. Потом принесла пироги и варенье.
- Кушай, кушай! – с доброй улыбкой сказала она.
Я погрузил свои зубы в сладкий пирог, а мой нос упёрся в слой варенья. Бабушка заулыбалась и вытерла мне нос салфеткой.
- Сколько тебе лет? – как бы невзначай, спросила она.
- Уже семь, - с гордостью ответил я.
- В школу ходишь?
- Да, в шестьдесят первую.
Потом беседа длилась ещё полчаса, утомив бабушку и дедушку, в конце которой мне вручили большой свёр-ток и подвели к двери.
- Приходи, приходи ещё, - с улыбкой говорили мне дедушка и бабушка, а вдали, за их спинами, виднелась фигура полной женщины в пёстром халате.
Внизу ждала меня мама.
- Ну, как? Что они говорили?
Я подробно рассказывал всё, что запомнил, а мама задавала и задавала мне вопросы. Для неё это была по-следняя, неуклюжая  надежда вернуть мне отца и обрести семейное счастье, воздействуя на его родителей. Когда мы развернули подарок, там оказалась большая коробка шоколадных конфет, а сзади приложена моя фотокарточ-ка. Для матери нет ничего страшнее и обиднее, чем чув-ство отвергнутого её ребёнка.
- Пошли отсюда, - она взяла меня за руку, - мы больше никогда не придём сюда.
И мы спешно уходили прочь, как от прокажённого места. Я еле успевал семенить за мамой, у которой на глазах выступили слёзы.
- Знаешь, сынок, пошли в парк кататься на карусе-лях!
Я очень обрадовался, потому что редко нам удава-лось с мамой приходить в парк на аттракционы. Парк культуры и отдыха "Сокольники" находился рядом. Войдя в парк через центральный вход, мы пошли налево, где начиналась аллея всевозможных аттракционов. На кару-сель стояла длинная очередь, и пока мы ждали, мама ку-пила нам по мороженому "Эскимо на палочке" и мы с удовольствием его облизывали. На карусели я сидел на лошади, а мама стояла рядом и поддерживала меня. Мне было хорошо и я смеялся, мама тоже улыбалась. Мы были счастливы. Потом катались на колесе обозрения, в народе его называли "Чёртово колесо", потом на качелях. На самолётике, который делал "Мёртвую петлю" мне не разрешили прокатиться, но мама отважилась и несколько раз была вверх ногами. Она звонко смеялась, и настрое-ние у неё и у меня было весёлое. В тире я всё время ма-зал, а мама стреляла метко. У неё был значок "Вороши-ловский стрелок". Когда ехали домой, мы бурно обсужда-ли испытанные чувства. Мама говорила, что ей было со-всем не страшно летать вверх ногами, так как на войне она летала на самолётах и прыгала с парашютом. Впечат-лений привезли много и долго рассказывали соседям.
 Во второй класс уже надо было покупать форму. Их было два вида: ПэШа (полушерстянная) и ХэБэ (хлопчато-бумажная). В ПШ ходили дети из благополучных семей, где был хороший достаток, в ХБ одевались дети из семей со скромным достатком, так как костюмы стоили в два ра-за дешевле. А матерям-одиночкам родительские комите-ты выделяли хлопчатобумажные костюмы бесплатно. В 1954 году было слияние мужских и женских школ. Сидеть за одной партой с девчонкой для меня казалось унизи-тельным, но со временем я привык. Мальчишки в классе были почти все те же, что и в мужской школе.
Классный руководитель была женщина очень стро-гая, но на много лучше и справедливей, чем Гита Абра-мовна из мужской школы. Та подойдёт к парте, как трес-нет деревянным метром перед носом, что душа в пятки уходила. А в конце года её нервы совсем сдали, и она хлопала этой линейкой по спине, а иногда и по голове. Жуть.
В школу все ученики ходили самостоятельно, так как родители на работу спешили, да и жили рядом. Я с пяти лет в детсад ходил один, а домой забирала меня мама. Примерно, так было и у других. Из школы мы с соседом Максутом возвращались всегда вместе. Мы очень дружи-ли и дома на кухне играли во всякие игры: фантики, настольный бильярд и пуговичный футбол. Для такого футбола нужно было много пуговиц и мы собирали их по-сле каждой демонстрации и народных гуляний на Ма-нежной и Красной площади. Ещё любили ходить всем двором смотреть как поднимают аэростаты огромные портреты Ленина и Сталина. Вечером их освещали про-жекторы. Когда был салют лучи прожекторов лихорадоч-но бегали по небу, потом по команде застынут в одной точке, всё небо осветится фейерверком, и снова лучи за-бегают. Салют мы любили смотреть на крыше, откуда по-чти вся Москва видна. А  потом долго смотреть на звёзд-ное небо и мечтать о далёких звёздах, о путешествии на Луну и на Марс.
После школы я старался сразу сделать уроки, чтобы потом было больше времени гулять. В яркий солнечный день так и тянет во двор, а проворный лучик солнца, отра-зившись от окон домов противоположной стороны улицы, проникал в нашу комнату и бегал по столу. Я называл его  "Чужое солнце", и спрашивал у мамы:
- А почему у нас нет своего солнца, только чужое?
В ответ она говорила:
- Хорошо, что к нам заглядывает чужое солнце, а то и его не было. Спасибо Марии Павловне! Ничего сынок, когда ты вырастешь, у тебя появится свой большой дом, и во все окна будет светить настоящее солнце, а не чужое!
Гуляли мы с мальчишками допоздна, со скандалом родители загоняли нас домой. Воевали с соседними дво-рами. Меня даже как-то раз взяли в плен, и наши маль-чишки освобождали меня. Впечатлений было много, и мы делились ими и обсуждали все события в тёплых парад-ных своего дома.
Очень боялись мы Юрку Иванова, по прозвищу "Москва". Он всегда любил сделать нам какую-нибудь га-дость, так как был намного старше и считался опытным вором. Сам он был маленького роста, и ему частенько кто-то ставил синяки под глазом. Поэтому он на нас вымещал свою обиду, так как мы не могли ему ответить. Однажды он подозвал к себе четырёх мальчишек и говорит:
- Я сейчас покажу вам фокус.
Поставил он нас в кружок и сам встал, снял с себя кепку и просил, чтобы мы все взялись зубами за её края и внимательно смотрели в середину.
- Кто первый увидит в кепке рубль, должен схватить его, смотрите, не прозевайте!
Мы все уцепились за края кепки зубами и устави-лись на середину. А "Москва" тем временем, расстегнул ширинку, достал свою самописку и облил нас всех. Потом заявил, что сегодня у него фокус не удался, надел свою кепку и со смехом ушёл. Потом мы обнаружили свои мок-рые штаны и быстро разбежались по домам. Затаил я злобу на "Москву" и решил, когда вырасту, я обязательно отомщу ему.
Вскоре "Москва" исчез на четыре года, потом по-явился буквально на месяц, и опять попался на краже. Так он больше и не появлялся, сгинув в лагерях. Мне не уда-лось отомстить ему за все обиды. Шамиль по сравнению с ним был хитрее, попадался редко и выполнял по отноше-нию ко мне роль старшего брата.
В наш двор часто приходили старьёвщики, и за сданные старые вещи давали всевозможные игрушки. Особенно я радовался, когда мне удалось выменять за кучу старого хлама силуминовый наган-пугач, который стрелял бумажными пробками на два метра. Это была моя гордость, и я давал другим мальчишкам подержать в руках это сокровище не больше одной минуты. Я носил его с собой повсюду, даже в школу. Но однажды, у меня его отняли три взрослых мужика буквально в нашем же дворе, когда народ выходил из кинотеатра "Юный зри-тель". Со слезами на глазах я пошёл домой и повстречал Шамиля. Я ему всё рассказал и даже указал на этих троих, которые ещё не ушли и курили у ворот нашего двора.
Дальше всё произошло мгновенно. Он отобрал у них пистолет и так их избил, что они еле унесли ноги, разма-зывая кровь по лицу. Вот тогда я увидел, как надо бить по-настоящему. После этого случая ко мне никто не приста-вал, и даже стали уважать. Силу боятся и, поэтому, ува-жают! Со мной хотели дружить все ребята нашего двора.
 По субботам после школы, наши матери снаряжали нас в баню. Виноградовские бани находилась далеко, в конце улицы Плющиха внизу, почти на набережной. Надо было пройти по Арбату, перейти Садовое кольцо в районе Смоленской площади и по Плющихе шагать почти километр. Но со стороны Бородинского моста был крутой подъём, по которому медленно поднимался трамвай № 50,  у Смоленской площади поворачивал направо и по улице Плющиха шёл мимо кинотеатра "Кадр", мимо Ви-ноградовских бань куда-то в неизвестность. Чтобы сокра-тить время на  пеший переход, мы с ребятами запрыгива-ли в трамвай на ходу. Тогда ходили трамваи старой кон-струкции, дореволюционные, без автоматических дверей. Но если чуть-чуть запоздал, трамвай набирал ход и до-гнать его было тяжело. Сколько раз я упускал возмож-ность запрыгнуть в открытые двери и бежал вслед. У нас считалось позором не запрыгнуть в трамвай или не до-гнать его. Тогда я придумал хитрость, кидал свою кепку в открытую дверь и стремглав бежал за грохочущим ящи-ком на колёсах, так как у меня не оставалось шансов вер-нуть свой головной убор. Это увеличивало мою скорость, так как без кепки домой лучше не приходить – всыпят по первое число.
 Часто я нарывался под ремень разъярённой мамоч-ки из-за непреодолимого желания попасть в кинотеатр "Кадр", который стоял на пути в баню. Деньги, выделен-ные на помывку, уходили на новый фильм, иногда даже цветной. Мои хитрости с мокрым полотенцем, чтобы скрыть непосещение бани, обнаруживалось быстро, и ме-ня снова отправляли мыться.
В бане всегда было много народу, очередь тянулась со второго этажа и выходила на улицу. Стоять приходи-лось более часа в любую погоду, пока не услышишь за-ветный голос банщиков:
- Следующий!
- Двое проходят!
В бане процветало воровство. Личные вещи сирот-ливо висели на крючках высоких спинок  скамеек, а день-ги, документы и часы сдавались гардеробщику. Взамен выдавался жетон на резиновом ремешке, который крепи-ли к ноге. Раздевшись, я проходил по резиновому коврику в моечное помещение, где на потолке были прилеплены мутные плафоны, которые служили скорее ориентиром, маяками, нежели для освещения. Сквозь прозрачную пе-лену пара виднелись обнажённые фигуры людей, мечен-ные чёрными резиновыми ремешками с номерками на ногах. Проходя мимо рядов небольших лавок, кто-то обя-зательно плюхнет на мраморную доску кипятком, застав-ляя быстро поднимать ноги и искать себе место.
Оставив мыло и мочалку в тазике, я проходил в па-рилку. Там пахло берёзовыми вениками и жаром от рас-калённых камней. Взобравшись на верхнюю полку, я наблюдал, как маленький, толстенький человек ловко орудовал ковшиком у открытого чёрного окна печи. Плес-канув на раскалённые камни водой, оттуда с шипящим рёвом вырывался горячий дух русской бани и растекался под потолком по всей парилке облизывая распаренные мокрые тела сидящих на верхней полке мужчин. Все дружно начинали глубоко вздыхать и у…у…ухать, низко наклоняя головы.
- Эй, Степаныч! Полегче, полегче! Плескай понемно-гу!
Степаныч был похож на дьявола из преисподни. Маленькая круглая голова без шеи была воткнута в бес-форменное тело на коротких и кривых ногах. Редкие зави-точки волос торчали как рожки, а из открытого рта выгля-дывали гнилые зубы. Руки длинные, как ухваты, работали быстро и уверенно.
- Что черти, ещё живы там? – и он плюхнул ещё пол-ный ковш. Слабые запрыгали по ступенькам вниз на вы-ход и я вместе с ними. Самые стойкие усиленно хлестали себя вениками, издавая непонятные звуки. А Степаныч не унимался. Ковш за ковшем он испытывает на выносли-вость оставшихся на верхней полке. В любой русской бане всегда найдётся такой вот Степаныч. Ему не перечь! Он лучший знаток своего дела. Жалобные возгласы о пощаде звучат для него как яростный призыв к новой порции жа-ра. И он усердно заталкивает воду в разбушевавшуюся стихию.
Вот она – русская баня! С её мокрым паром, вени-ком, который безжалостно хлещет по раскрасневшемуся телу, высекая из него всякую хворь и усталость. Вся грудь наполнена горячим паром и когда выдыхаешь его, то чув-ствуешь, как по всем внутренним каналам струится огнен-ная лава.
Каждую весну значительно снижали цены на моло-ко, мясо и другие продукты. Народ очень радовался этому событию. С трёхлитровыми банками, аллюминевыми би-дончиками и прочими сосудами выстраивались длинные очереди у раздаточных молочных пунктов, где толстые стеклянные трубы дозаторов точно отмеряли необходи-мую порцию и через большой кран с деревянной ручкой быстро заполняли подставленную посуду. Но однажды, цены забыли снизить, а народ промолчал. Потом было только повышение цен и исчезновение не только делика-тесов, но и обычных продуктов.
Я уже учился в четвёртом классе, когда к маме пова-дился ходить какой-то мужчина. Она долго с ним разгова-ривала и они даже иногда ходили в кино, оставив меня одного дома. Как-то мама спросила меня:
- Ты хочешь, чтобы этот дядя был твоим папой?
Я очень испугался, прижался к материнской груди и сказал:
- У нас уже есть папа, и другой нам не нужен!
- Хорошо, хорошо…. – успокаивала мама, гладя меня по голове. – Он не будет твоим папой, он больше никогда не придёт к нам, мы будем ждать своего папу.

   Мама работала кладовщиком при домоуправлении, когда началась реорганизация жилищно-коммунального хозяйства. Домоуправления превращались в ЖЭКи (жи-лищно-эксплуатационные конторы) и многих увольняли. Но маму не трогали, так как она одна воспитывала сына. Заработная плата была очень маленькая, а денег на меня требовалось всё больше и больше. И мама устроилась на почту разносить по вечерам  газету "Вечерняя Москва", упрощённо называли её "Вечёрка". Тогда был семичасо-вой рабочий день и шестидневная рабочая неделя. На по-чту надо было приходить в 17-30, разобрать письма, по-лучить газеты и разносить их по почтовым ящикам по сво-ему участку. На это требовалось два с половиной часа. Где-то к половине девятого вечера мама возвращалась домой. Это было утомительно, но приносило небольшой приработок, что для нас было существенно.
Я помогал маме разносить газеты и вдвоём мы быстро закрывали участок. Потом, когда я освоился и мог самостоятельно разносить почту, мне дали отдельный участок. Так началась моя нелегальная трудовая деятель-ность. После школы я спешил домой, делал уроки и бежал на почту. Гулять во дворе мне удавалось всё реже и реже. Я привык к этому уплотнённому образу жизни и даже находил время играть в футбол во дворе.
Двор наш был большой, так как он был объединён с соседним двором. Была сломана кирпичная стена, разде-ляющая дворы и сараи, стоящие вдоль глухой стены кино-театра "Юный зритель". Шла подготовка к всемирному фестивалю молодёжи и студентов и дворы центральных улиц очищали от хлама, сараев, всяких закутков. Устраи-вали маленькие внутренние палисадники со скамейками и столами, за которыми местные жители играли в домино. Главное, что было сделано, это почти  всех воров и жуликов выселили за сто первый километр, и наступила относительная благодать.
Мы ставили кирпичи на расстоянии около двух мет-ров, а с другой стороны портфели, это были наши ворота, и гоняли небольшой резиновый мячик трое на трое, или двое на двое. Когда во двор заезжал грузовик и останав-ливался на нашем футбольном поле, игра продолжалась и мы обходили временную преграду. Иногда я играл в фут-бол в ботинках, в которых ходил в школу, за что получал нагоняй от мамы.
 Ах, ты стервец! – кричала она на весь двор, - по-следние ботинки во что превратил. Сколько раз тебе го-ворила:
- Переобувайся. Ну, придёшь домой, я тебе дам…
Любовь к футболу была страсть всех мальчишек нашего двора. На стадионы мы ещё не ходили, но подолгу слушали репортажи Вадима Синявского о матчах ЦДСА, Спартак, Динамо. Телевизор был всего один, у Валерки Сорокина, что жил на втором этаже, прямо над аркой. Нас к себе он не звал, так как его мать запретила пускать в дом безотцовщину, могут что-нибудь украсть. Мы ходили смотреть футбол и кино в агитпункты, где стояли телеви-зоры. Однако, выборы бывали редко и быстро заканчива-лись. На Арбате в доме № 21 размещался  магазин теле-визоров, в витрине которого стоял "КВН-49" в деревянном корпусе, с маленьким экраном и выдвижной линзой и те-левизор нового поколения "Заря" в железном корпусе, но уже с большим экраном. Вот там мы стояли в первых ря-дах, а сзади толпился народ, все хотели смотреть футбол.
    Кто-то мне посоветовал записаться в футбольную секцию "Спартак", которая находилась на улице Воров-ского в доме № 23. У меня был уже опыт записываться в спортивные секции. Сначала я записался в плавание и начал ходить в бассейн ЦСКА, но так как плохо плавал, меня быстро отчислили. Потом я записался в бассейн на улице Мироновская, что находился недалеко от станции метро "Сталинская" (ныне Семёновская). Туда надо было ехать без пересадки. Я с соседом Максутом ходил в сек-цию прыжков с трамплина. Через пару месяцев меня от-числили из-за отсутствия координации, а Максута остави-ли.
Я очень переживал свою ущербность, поэтому не хо-тел больше записываться ни в какие секции. Но мама ме-ня убедила:
- Иди, не бойся. Ты неплохо играешь в футбол, тебя примут.
Как сейчас помню, 18 февраля 1958 года, вторник. Иду после школы по Трубниковскому переулку на улицу Воровского, холодно. С замиранием в сердце вошёл в фойе и спросил у гардеробщицы:
- А где тренируются футболисты?
- О, милок, они уже переехали отсюда в Сокольники. Тут остались только волейболисты, штангисты и фехто-вальщики на втором этаже. Хочешь, пройди и посмотри, может, в волейбол тебя возьмут, хотя запись в секцию давно окончилась.
Я прошёл в большой зал, где посередине была рас-черчена площадка и натянута настоящая сетка. В волей-бол во дворе мы тоже любили играть через бельевую ве-рёвку, но часто кончалось спорами из-за того, как проле-тел мяч над верёвкой или под ней. Подошёл тренер и ска-зал, что набор закончен, да и ростом я не велик.
Печальный, я направился к выходу, но навстречу мне шёл высокий спортсмен в белом фехтовальном ко-стюме и в руках у него блестели две настоящие шпаги. Я как зачарованный не мог оторвать глаз от стальных клин-ков. Поравнявшись со мной, он вдруг широко улыбнулся, и его тонкие усики вытянулись в длинную полоску попе-рёк худощавого лица.
- Что, нравится?
- Да! А можно мне подержать в руках?
Когда я взял в руки оружие, моё сердце так заби-лось, словно хотело выпрыгнуть из груди. Шпаги совсем не были похожи на мои самодельные, с которыми я вое-вал против захватчиков из соседнего двора. С таким ору-жием мы могли бы победить весь Арбат!
-  Хочешь научиться владеть ими?
-  Да, хочу.
- Тогда приходи в нашу секцию, у нас недавно был отсев, поэтому появились свободные места.
Он показал мне, где находится раздевалка и повёл на второй этаж. В небольшом зале длинной десять и ши-риной шесть метров было много людей и все были с ору-жием в руках. Мне казалось, там яблоку негде упасть.
- Не волнуйся, сейчас младшая группа уйдёт и будет свободней. Ты приходи в четверг в три часа. Приноси с собой спортивную форму, в которой ты ходишь на уроки физкультуры: кеды, трусы и майку, да не забудь мыло и полотенце. Ты будешь заниматься в моей младшей груп-пе. Звать меня: Владимир Ильич Житников.
Когда я появился во дворе, меня обступили ребята со всех сторон и спросили:
- Ну, что приняли тебя в футбольную секцию?
- Да, приняли, - соврал я.
Все стали с восхищением смотреть на меня, так как это было несбыточно, чтобы в середине учебного года за-писаться в какую-либо секцию. Мне было стыдно при-знаться, что я записался в фехтование, так как это было не престижно. Бокс, борьба, бассейн, футбол – любой вид спорта был в почёте, но только не фехтование.
 Первые занятия навели на меня такой ужас, что мне не хотелось больше заниматься ненавистным делом. Эта непонятная стойка в раскоряку, какие-то нелепые шаги, руки висят по сторонам, как крылья у подбитой вороны. Всё тело напряжено и устаёт через каждые три минуты. Всё мне кажется не естественным и организм мой яростно сопротивляется любому движению. Шаги на месте или через положенные на полу палки выводили меня из рав-новесия.
Я сказал маме, что фехтование мне не нравится, и больше ходить на него я не буду. Она очень расстроилась, стала объяснять мне, что вначале всегда трудно, потом привыкнешь. Но главным аргументом было то, что после тренировки я имел возможность бесплатно помыться го-рячей водой в душе и мне не надо ходить по субботам в баню. Это было серьёзным стимулом продолжать зани-маться не любимым делом, так как отпала необходимость регулярно в морозы ходить в далёкую баню, гоняться за трамваем и стоять в длиннющих очередях.
   Постепенно я освоил азы, мне дали рапиру и пока-зали упражнение, которое я должен выполнять у мишени. Это было так сложно, руки и ноги не слушались. Одно успокаивало, что в группе были ребята на год старше, ко-торые пришли в сентябре, но также плохо выполняли упражнения. Я был хуже всех. Однажды,  перед размин-кой, наша группа как всегда выстроилась в шеренгу, и тренер попросил меня выйти из строя.
- Посмотрите на этого спортсмена, - и Владимир Ильич показал на меня рукой, - ну, что за вид у него: май-ка грязная, трусы мятые, как будто их корова жевала, не стриженный. Уходи из зала и больше не приходи сюда!
Домой я шёл зарёванный. Мне было обидно, я был не хуже других, а меня выгнали. Теперь придётся опять в баню ходить, и все надо мной будут смеяться. Дома я ни-чего не сказал, и на следующую тренировку  пришёл как обычно.
- Я же тебе сказал, чтобы ты больше не приходил, - грозно напомнил мне тренер.
- Майку я постирал, трусы погладил и даже коротко подстригся, - оправдывался я, с надеждой глядя в лицо Владимира Ильича.
После небольшой паузы, он внимательно оглядел меня и сказал:
- Становись в строй, шалопай!
Теперь к тренировкам я стал относиться серьёзней, старался изо всех сил. Но, через некоторое время, меня опять выгнали. А получилось вот как. Когда тренер выхо-дил из зала, мы все как по команде собирались в кружок и подбрасывали вверх перчатку, и пока она была в воздухе, все тыкали в неё рапирами. И когда нам удавалось од-новременными уколами поймать перчатку на кончики ра-пир, это вызывало у нас бешеный восторг. И вот в один такой момент в зал неожиданно вошёл тренер. Все мгно-венно отпрыгнули к своим мишеням, а я остался один по середине зала с поднятой вверх рапирой, на конце кото-рой жалобно свисала поверженная перчатка.
   Теперь Житников больше недели не допускал меня на тренировки, но я каждый раз приходил и просил про-щения, стоя до конца занятий в дверях зала. Таким обра-зом, я дождался, когда меня снова допустят к занятиям. Правда, тыкать в перчатку мы не перестали, только усили-ли бдительность и ставили  "на стрёму" кого-нибудь. Уж больно полезное оказалось это упражнение, оно развива-ло ловкость и точность. Тренер знал про это, и старался не мешать нам. Потом он придумал другое упражнение. Подвязывал небольшой резиновый мячик на короткой верёвке рядом с мишенью и нужно попасть по болтаю-щему мячу с выпадом.
   В фехтовании существует большое количество при-ёмов, при помощи которых спортсмен может нанести противнику укол. Самый простой – это прямой укол с пе-реводом. До меня никак не доходило, как я получаю укол в грудь, когда двигающийся в меня клинок я своим клин-ком отвожу в сторону, то есть применяю правильную за-щиту. Потом мне открыли секрет этого приёма. Когда я захватываю клинок противника своим оружием и начи-наю отодвигать его в сторону от поражаемого простран-ства, противник делает едва заметное для постороннего глаза движение кончиком своего клинка чуть вниз, как бы уступая дорогу моему оружию, и продолжает движение своего клинка в мою открытую грудь. А мой клинок уже не защищает меня, а бесполезно болтается в воздухе. Но чтобы овладеть этим не хитрым приёмом надо очень дол-го его отрабатывать, чтобы молниеносно применить его в бою.
   Незаметно подкралась весна. Побежали маленькие ручейки вдоль бордюрных камней тротуаров. После тре-нировки мы с Борисом Маршаком всегда шли домой вме-сте, пуская кораблики из спичек. Мы очень любили это занятие и внимательно наблюдали, чтобы наши корабли-ки не застревали на поворотах или в запрудах, своевре-менно освобождая их. Мы даже устраивали соревнова-ние, чей кораблик быстрее и дальше пройдёт до того, по-ка мы не расстанемся. Дорога в тысячу двести шагов до моего дома была известна мне наизусть, я знал любую кочку, любую канавку, и преодолевал её минимум за двадцать минут. Тогда ещё не было Нового Арбата, и на нашем пути стояли яблоневые сады, в которые мы по осени залезали. Но их охраняли злые собаки, и занятие это было весьма опасное. Удавалось только с забора до-стать пару яблок. Наш "Лазутчик" наотрез отказывался проникать за забор.
У Бориса Маршака было прозвище "Лазутчик", по-тому, что в детстве он залез в бак из оцинкованного желе-за для кипячения белья и не мог из него выбраться, так как бак имел форму усечённого конуса. Долго из дыры бака торчала ревущая голова, пока Фрида Львовна, его мама, не вызвала слесаря-сантехника дядю Гришу, который согласился за бутылку красноголовки (бутылка водки, горлышко которой было запечатано красным сургучом) высвободить пленника. Дядя Гриша принёс огромное ножницы по металлу и, не мудрствуя лукаво, лихо разре-зал почти новый стиральный бак, превратив его в беспо-лезную кучу железа. После этого Боря получил такой нагоняй, что на всю оставшуюся жизнь научился не только не залезать в какие-либо щели, но и не попадать в слож-ные жизненные ситуации.
У Карманицкого переулка мы расставались, так как Боря жил в его конце, прямо напротив выхода из станции метро "Смоленская". Он спешил в объятия мамы и папы, а я спешил на почту разносить газеты. В конце такого напряжённого дня я ещё успевал кое-как сделать уроки.
   В середине мая состоялось моё первое соревнова-ние. На стадионе "Юных пионеров" проходило первен-ство города Москвы по фехтованию на рапирах среди но-вичков младшего возраста. Когда я проиграл первый бой, я очень разревелся, и мой тренер Владимир Ильич долго успокаивал меня. Но потом я взял себя в руки и выиграл несколько боёв, даже у Жени Булкина, который имел уже второй юношеский разряд. Это важное событие сфото-графировал один корреспондент газеты "Пионерская правда". На следующий день он пришёл в школу, чтобы взять у меня интервью. Меня вызвали с урока математики, чему я был несказанно рад, и долго в пустом школьном коридоре задавал мне вопросы на разные темы: как давно я занимаюсь спортом, где и с кем живу и тому по-добные. После этого случая все в классе узнали, что я за-нимаюсь фехтованием и стали смеяться надо мной, изоб-ражая из себя мушкетёров, которые неумело тыкали друг в друга воображаемыми шпагами. От обиды я заявил:
- Зато про вас не напечатают в "Пионерке".
 И как бы оправдываясь, я продолжал врать:
- Я занимаюсь пятиборьем, а фехтование – это лишь один вид спорта из пяти.
Но статья с моей фотографией так и не появилась на страницах Пионерской правды. Конечно, я смутно дога-дывался, что это был мой отец, который решил посмот-реть на меня со стороны, но я его не узнал.

   На лето меня отправляли в пионерские лагеря, пу-тёвки в которые мама доставала в разных организациях. Были лагеря маленькие, состоящие всего из трёх отрядов, но были и большие, состоящие из шестнадцати отрядов. Однажды я попал в такой пионерский лагерь от мини-стерства внешней торговли совершенно случайно. В шко-ле я был горнистом, и наша пионервожатая повела пио-нерскую дружину в высотное здание на Смоленской пло-щади, где располагались министерства внешней торговли и иностранных дел. Там в актовом зале проходило какое-то важное мероприятие, где с трибуны говорили, что ны-нешнее поколение советских людей будет жить при ком-мунизме. В какой-то удобный момент меня запускали в зал и я горном оповещал, что сейчас всех будет привет-ствовать пионерия. Я выглядел очень живописно: в белой рубашке с красным галстуком, с золотистым горном и с пионерским вымпелом. После окончания нашего привет-ствия, ко мне подошла женщина, которая представилась председателем местного комитета профсоюзов, и пред-ложила мне поехать в их пионерский лагерь горнистом. Я, конечно, согласился, так как попасть туда со стороны было невозможно.
  Горнистом в большом пионерском лагере быть по-чётно. Всегда на виду. По первой же команде старшего пионервожатого надо давать сигнал горном на подъём или на обед. Но это было и утомительно, никакой личной свободы. Если обычные ребята могли тайком покинуть территорию лагеря и ковырять в каком-нибудь овраге за-сыпанные траншеи, то горнисту это было невозможно – сразу же хватятся и начнут искать. Так что я с трудом до-ждался окончания смены и с радостью согласился больше туда не ехать, так как на вторую смену должен был прие-хать духовой оркестр из районного дворца пионеров, и я был уже не нужен.
На июль и август мама отвезла меня в деревню к одним знакомым в Калужскую область. Вот это была жизнь! С местными мальчишками я сдружился быстро и мы вместе купались, ходили в лес за грибами и ягодами, ловили рыбу и катались верхом на лошадях. Никакого распорядка дня, делай что хочешь. Правда, иногда надо было весь день пасти деревенское стадо, но это выпадало не часто.
В деревне я научился многому, чего не умеют город-ские, например, запрягать лошадей и управлять ими, ко-сить траву и стоговать сено. И ещё многому я научился, что было мне необходимо в дальнейшей жизни. Я полюбил деревенский уклад жизни и больше никогда не ездил в пионерские лагеря. Тогда в деревнях жило много моло-дёжи, почти в каждой деревне имелись клубы, куда при-возили раз в неделю кино. Вечером собирались в боль-шой избе со скамейками вдоль стен и играли в русские народные игры, например, в ремешок или в бутылочку.
Игра в ремешок заключалась в следующем. Посере-дине хаты на полу лежит сыромятный кожаный ремень, вдоль стен на скамейках сидит молодёжь, щёлкая семечки и сплёвывая шелуху прямо себе под ноги, весело по-глядывая друг на друга. В открытых дверях стоят полупья-ные, курящие вонючую махорку парни, исподлобья огля-дывая всех. Выходит какой-нибудь тракторист, медленно нагибается и берёт в руки ремень и, вытянув вперёд своё лицо, обходит сидящих, выбирая себе наиболее подхо-дящую пару. Потом бьёт по спине понравившуюся девуш-ку и бросает ремень на пол. Девушка подбирает ремень и тоже обходит всех, ища себе пару. Но если она ударяет то-го же парня, она бросает ремень на пол и бежит на выход. За ней должен бежать и тот парень, который ударил её. Кто-то бросается к ремню и начинает хлестать им убега-ющих. Смысл этого ритуала заключался в том, чтобы пара скорее покинула хату и там за порогом они могли побли-же познакомиться и поговорить. Если пара не вернулась, то это значит, что парень пошёл провожать девушку, бы-вало даже и в другую деревню, или они просто гуляют.
   Игра в бутылочку была проще. Пустую бутылку клали на пол и кто-то крутил её на полу, и на кого указывало горлышко, с тем нужно целоваться.
   Всегда было весело, но иногда случались драки. Ревность и обиды ходили рядом. Электричества не было, поэтому пользовались керосиновыми лампами. Это при-давало помещению сказочную таинственность.
   Я любил ночевать на чердаке скотного сарая, на тол-стом слое соломы, где по ночам шуршали мыши, а по утрам верещали кузнечики. Утреннее солнце слепило гла-за. Мишка Рятуев, соседский паренёк, никогда не жил в городе и подробно расспрашивал меня о городской жиз-ни, играх и увлечениях. Он очень завидовал мне, что в моём классе было около сорока учеников и к доске вызы-вали редко. У него в классе сельской школы сидело за партами человек шесть и то все учились в разных классах. Поэтому его каждый день спрашивали и домашнее зада-ние надо было обязательно готовить.
    Лето быстро кончалось и я уезжал в Москву с тоской, а Мишка Рятуев мне завидовал. Опять начинались учёба, тренировки, работа на почте. О, как я ненавидел эту рабо-ту! Одна была радость, когда мне доставалось отнести письмо для первого героя Советского Союза Папанина. Он жил на Арбате в доме № 45 в двенадцатой квартире. Он открывал дверь и приглашал войти к нему. Усаживал за стол, угощал чаем, задавал вопросы. Когда я уходил, он всегда давал мне рубль, и желал мне удачи. Я навсегда запомнил его добрый взгляд и невысокую полноватую фигуру в полосатой пижаме.
   В этом же доме в квартире девять жила известная писательница Мариэтта Шагинян. Но письма для неё но-сили заслуженные работники почты, так как это являлось очень престижно. Но мне пару раз случайно доставались письма к ней по недосмотру сортировщицы писем. Я был на седьмом небе не потому, что видел Мариэтту, а пото-му, что получал заветный рубль.
   Доводилось мне приносить письма и Булату Окуд-жаве, который жил в соседнем доме сорок три на четвёр-том этаже. Всегда молчаливый, сосредоточенный, он брал письма и тут же исчезал в недрах коммунальной кварти-ры. Несколько раз я встречал его в подъезде, во дворе и на улице. Но никаких острых впечатлений о нём у меня не осталось.
                Спортивные успехи

   Тренировки вошли в обычный режим. Занятия я не пропускал. Наша группа новичков была дружная и жили мы не далеко друг от друга. Иногда нас выпускали на со-ревнования, но мы дружно проигрывали свои бои и нас отправляли домой. Я особо не переживал и соревнования рассматривал как большую дополнительную тренировку. Сначала нам присвоили второй юношеский разряд, а по-том некоторым присвоили первый юношеский разряд. Когда Витька Гончаров нацепил на себя значок Первого разряда, мы с Борей Маршаком очень завидовали. Наш тренер Житников Владимир Ильич уехал жить в Киев, и у нас пошли меняться тренера чуть ли не каждый месяц. Глейх – который готов помыть машину главному тренеру Душману Виктору Александровичу, только чтобы не за-ниматься с нами. Тренировали нас Ляпунов, Артемчук, Меломед, Пыльнов, Солерс и другие. Больше всех в нас вкладывал душу Эдуард Владимирович Солерс. Он серь-ёзно занимался нами и у нас появились первые результа-ты.
 Однажды нас повезли на товарищеские соревнова-ния в город Ленинград. Поселили нас в одном шести-местном номере в гостинице "Москва". Впервые ото-рвавшись от родителей, мы каждый вечер устраивали та-кие вечеринки, что вспоминали о них очень долго. У нас была  дружная команда: Танкус, Кудрявцев, Жданов, Маршак, Завьялов и я. Тогда я впервые выиграл первое место и это было начало моих спортивных успехов. Потом летом я выиграл в своём возрасте чемпионат России и мне присвоили Первый юношеский разряд. Осенью нас возили в Таллин, где поселили в студенческом общежи-тии. Вот там мы устраивали такие вечеринки, что волосы вставали дыбом. Доходило до того, что на спор некоторые из нас выходили через окно на бордюр, и на высоте пятого этажа добирались до соседнего окна, чтобы до-стать кусок колбасы, висевший на форточке. Это было верхом героизма -  юношеская игра со смертью.
Однажды, Витя Гончаров вдруг выиграл Первенство Центрального совета "Спартак" и ему подарили настоя-щие командирские часы. Для меня это был шок! Чем он лучше? Корявая левая стойка, владеет всего одним приё-мом – четвёртая защита и ответ с переводом. Ничего осо-бенного. Однако, он выиграл у всех своих соперников и занял первое место. Я решил, на следующих соревнова-ниях я буду делать точно такие же приёмы и тоже выиг-раю первое место. Но не тут-то было. Не получалось. На тренировках я набрасывался на него, и почти все бои у не-го выигрывал. Но он был чемпион, а я никто. Кстати, после того как он выиграл этот турнир, он возомнил себя кори-феем, и к тренировкам стал относиться пренебрежитель-но. Больше он не выигрывал ни одни соревнования, но зато дал мне большой стимул. Я стал выигрывать откры-тые дорожки и даже на Первенстве Москвы занял второе место, уступив Сашке Литову.
   Саша Литов был один из сильнейших фехтовальщи-ков не только Москвы, но и всей страны, и победа над ним была равносильна выигрышу крупного турнира. Уни-кальный был спортсмен. Счёт личных встреч у нас был по-чти равный. Нам потом в один день с ним присвоили зва-ние Мастер спорта СССР, а также ещё одному выдающе-муся фехтовальщику того времени из "Динамо" Андрею Сайчуку. Как сейчас помню серьёзную процедуру присво-ения этого высокого звания. Мало было выполнить норму Мастера спорта, надо было, чтобы ты соответствовал это-му званию по многим личным параметрам. Большой тре-нерский совет Москвы очень строго подходил к этому во-просу. Не дай Бог была плохая успеваемость в школе или плохое поведение, то не присваивали этого звания. Это потом всё упростили, только выполни норму и всё, значок у тебя в кармане.
   Наша команда рапиристов состояла из трёх спортс-менов: Витя Гончаров, Боря Маршак и я. Нас связывала ещё большая дружба. Мы любили собираться вместе и долго обсуждать всевозможные темы. Увлекались поэзи-ей, преферансом и очень любили разыгрывать друг друга. Говорили друг другу всякие небылицы с серьёзным ви-дом, и трудно было понять где правда, а где блеф. Часто ходили в кафе "Ленинградское" на Арбате, где под плохо прожаренный шницель и бутылочку дешевого вина, Витя читал нам свои новые стихи. Я заразился от него этим за-нятием и старался подражать ему. У Виктора был талант. Он был оригинальным, ищущим человеком и общение с ним обогащало нас духовно.
   Боря Маршак был разносторонне развитым челове-ком, с большим чувством юмора, очень начитанный, но стихов не писал. Он всегда был объектом наших насме-шек, но с честью и достоинством выходил из них. Нас всех объединяла любовь к фехтованию, и наш тренер, Топеха Михаил Григорьевич, часто приглашал в гости к себе до-мой. Мы готовили клинки к соревнованиям, играли в шахматы, слушали магнитофонные записи.
На соревнованиях Топеха переживал за нас, много курил и его фигура всегда была видна в проёме двери, вернее половина фигуры. Он наблюдал за нами одним глазом, выпуская дым куда-то в предбанник. Сколько мы попортили ему нервов! Нам всегда не хватало одного вы-игранного боя, и наша команда оказывалась на четвёртом месте, без медалей.
                Озеро Синевир
 
   Наша дружба не ограничивалась спортом или весё-лыми посиделками. С Виктором Гончаровым мы любили ходить в походы. Он учился в радиотехническом технику-ме и там была сплочённая группа туристов. Витя ввел ме-ня в круг своих друзей, и я вместе с ними каждую субботу уезжал за город в однодневный поход. Это было настоя-щее испытание. Мы брали с собой большие рюкзаки и ту-да клали дополнительный вес – пять кирпичей. Это дела-лось в рамках подготовки к большому дальнему походу. В битком набитой электричке, как-то снимая с плеч рюкзак и ставя его на пол, я поставил его кому-то на ногу. Тут же раздался возмущённый голос: "У вас что, кирпичи в рюк-заке?"
- Да, - отвечал я, - кирпичи.
- Да хватит болтать, кирпичи! Небось одних продук-тов набрали, что рюкзаки такие тяжеленные.
   И какое было удивление всего вагона, когда я дей-ствительно доставал завёрнутые в газету кирпичи и снова клал их в рюкзак. Потом звенела гитара и под громкое пе-ние туристических песен мы ехали до Звенигорода.
   Всю осень мы с Гончаровым готовились к летнему походу в Закарпатье. Вся весна и почти всё лето мы ходи-ли в однодневные походы и вот в конце июля наша груп-па, состоящая из семи человек, отправилась на поезде во Львов. Было решено проехать по всему Закарпатью без билетов, в основном на товарных поездах. Нам предстоя-ло из Львова на товарных поездах добраться до города Стрый, а потом до Межгорья. Из Межгорья мы должны были выйти на старую Польско-Чешскую границу и по ней дойти до горного озера Синевир. Потом предполагалось спуститься в  Ужгород и вдоль границы с Румынией до-браться до посёлка Ясеня. Там находилась туристическая база.    Немного отдохнув на базе мы должны были совер-шить восхождение на гору Чёрная Клёва (1750 м.), после чего снова вернуться в Ясеня. А потом любыми путями мы должны были добраться до Кишинёва, а от туда в Одессу на море. Из Одессы мы предполагали вернуться в Москву. Этот маршрут предполагалось пройти за двадцать четыре дня.
   Мне было семнадцать лет и моя мама очень боялась отпускать меня в такое дальнее путешествие. Но когда она увидела всю группу, нашего командира Сашу Криво-носова, который был старше нас на два года, она согласи-лась. Это достойное испытание, которое юноши должны преодолеть, решила она.
   Это очень увлекательно на ходу тронувшегося то-варного поезда с рюкзаками уцепиться за подножку, а по-том перебраться внутрь вагона. Очень было хорошо, если вагон был с песком, так как его наполняли на три четвер-ти, и можно было лежать всю дорогу, нас ниоткуда видно не было и ветер почти не обдувал. Всё же нас иногда сса-живали с товарняка, и приходилось искать другой поезд. Ночёвки мы устраивали в недостроенных домах или за-брошенных сараях. Однажды, в городе Стрый мы попро-сились на ночь в мастерскую местного художника город-ского кинотеатра. Он оформлял рекламные щиты, и ему было очень интересно пообщаться с нами, так как в этом провинциальном городке не часто встретишь москвичей. Ему было что вспомнить, потому что он когда-то учился в Москве. И нам было интересно услышать о нравах и обы-чаях гуцулов. Расставались мы тепло, как старые друзья, но больше никогда в жизни уже не встречались.
    В Межгорье мы нашли тропу, которая шла вдоль старой польско-чешской границы 1924 года. Это был вполне удобный маршрут, так как проходил по вершинам небольших хребтов и через каждые сто метров стояли по-граничные столбики. Сбиться с пути было невозможно, к тому же это была хорошая дорога для местных жителей, она соединяла различные районы и, в конце концов, вы-ходила к озеру Синевир. Длина маршрута составляла око-ло двухсот километров.
   Мы неделю преодолевали этот маршрут, но не по-тому, что он был тяжёлый, а потому что мы были пленены красотами карпатских гор и покидать их не хотелось. Од-нажды утром мы обнаружили, что у нас почти не осталось хлеба, и меня с Витей Гончаровым отправили в ближай-шую деревню за хлебом. Войдя в первое попавшееся се-ло, мы поинтересовались, где можно купить хлеба. Нам ответили, что магазина здесь нет, но хлеб можно попро-сить на свадьбе в центре села. Когда мы подошли к дому, где играли свадьбу, и объяснили цель нашего прихода, нас сразу же усадили за стол рядом с женихом и невестой. Входя в низкую, прокопчённую изнутри хату, мы пытались снять с себя обувь, так как все кругом были босиком, но нам запретили делать это. В хате деревянного пола не было, как на Руси, была плотно утрамбованная земля, покрытая половиками. Нам налили по бокалу водки и потребовали, чтобы мы выпили за молодых. Витя был уже опытный потребитель водки, а я ещё ни разу её не пробо-вал. Он мне объяснил, чтобы я не морщился и не позорил москвичей. Вот так впервые в жизни я попробовал этот жгучий напиток.
Вернее, я первый раз её попробовал, когда мне бы-ло шесть лет. Однажды, когда моя мама с соседями отме-чали какой-то праздник, я усаживался за стол наравне с остальными и требовал, чтобы мне налили в мой стакан-чик воды, чтобы я мог чокаться со всеми. И чтобы избавить меня от этой дурной привычки, мама налила мне настоящей водки. Когда сделал первый глоток, меня сразу же вырвало, а потом ещё долго выворачивало наизнанку.  Это меня настолько отучило от спиртного, что я терпеть не мог его запаха ещё многие годы.
   Нас долго не хотели отпускать, обещали найти не-вест. Витя там бы и остался, если бы я не увёл его к своим. В лагерь мы пришли пьяненькие, но с хлебом. Нас про-стили, так как это была производственная необходимость, иначе мы остались бы без хлеба. Воду в горах найти не-легко, но наш командир Саша Кривоносов по еле види-мым признакам определял места, где есть слабые источ-ники воды. Это умение мне пригодилось в жизни  потом. И вообще, за этот поход я приобрёл много полезных навыков.
   К озеру Синевир мы вышли неожиданно. Это была большая чаша, окружённая лесистыми склонами, в центре которой поблёскивала голубая гладь воды. Вокруг ни одного человека, никаких построек, только небольшая площадка для разворота автобусов. В окрестностях озера мы прожили в палатках два дня и двинулись дальше.
На турбазе в Ясенях в первый вечер мы пошли на танцы. Было много молодёжи, играла радиола знакомые мелодии, под которые я умел танцевать. На плохо осве-щённой танцплощадке я пригласил на танец одну мест-ную девушку. Мы познакомились, её звали Виктория. Весь вечер я танцевал с ней, а потом пошёл провожать домой. Когда я вернулся к своим ребятам, все удивились, почему я так рано пришёл. Я объяснил, что нам завтра надо рано уходить на штурм горы Чёрная Клёва, но меня никто и слушать не хотел. Взяв с собой гитару, пять человек, в том числе и я, направились к дому, где жила Виктория. Усевшись у погашенных и плотно занавешенных окон небольшого домика, наша пятёрка тихо запела туристиче-ские песни.

Дым костра создаёт уют,
Искры тлеют и гаснут сами,
Пять ребят о любви поют
Чуть охрипшими голосами.
   
   Песни струились вдоль уснувшей улицы, нарушая тишину. Занавеска одного окна чуть колыхнулась, и по-явился силуэт Виктории. Мы долго смотрели друг на друга сквозь стекло, пока её не увела в глубину комнаты другая женская тень.  Мы ещё долго сидели у застывших окон, и как только забрезжил рассвет, мы пошли отдыхать.
Утром мы позавтракали и двинулись в сторону горы, которую нужно покорить. Я ещё ни разу не штурмовал ни одной вершины и мне было интересно ощутить это чув-ство, когда ты стоишь на небольшом пятачке земли и во-круг ничего выше нет. Поднимаясь к вершине, кажется, что вот этот холм последний, но достигнув его, видишь ещё один холм, который тоже кажется последний, и так без конца. Но когда ты увидел, что вокруг нет больше ни-какой высоты, на которую надо взбираться, понимаешь, что это вершина!  На вершине была пирамида из камней, внутри которой мы обнаружили записку предыдущей группы, которая была здесь. Мы написали свою записку со всеми нашими именами и заложили её в пирамиду. Такой порядок.
    Спуск всегда сложнее подъёма, но наш командир выбирал очень удачный маршрут и мы разными галсами довольно быстро спустились в долину и опять пришли на турбазу в Ясенях. Кольцевой маршрут мы прошли за один день, и поэтому получили возможность ещё раз оказаться на танцах. Мы встретились с Викторией как старые знако-мые и весь вечер были вместе. Ребята с улыбкой подми-гивали мне, мол, давай смелей. Но всему наступает конец, и настало время нашего расставания. Мы не знали, когда нам удастся встретиться ещё раз, но дали друг другу обещание, что эта встреча произойдёт обязательно!

И пускай ты не ждёшь на вокзале,
И пускай не встречаешь в дверях,
Но мы встретиться вновь обещали,
Расставаясь с тобой в Ясенях.
 
   Это первое чувство влюблённости я испытал в те счастливые мгновения, когда мы были с Викторией вме-сте. С каждым днём это чувство усиливалось и я ощущал себя самым счастливым человеком. И чем дальше я уез-жал от неё, тем ближе она становилась для меня. Пода-ренный мне талисман я носил на груди до самого дома. Моё лицо светилось одухотворённостью. Я брался за лю-бую работу, и в руках у меня всё кипело. Члены нашей группы смотрели на меня и удивлялись: что творит лю-бовь с человеком! Но насмешек надо мной не было, все с улыбкой понимали меня и одобряли.
- У тебя очень красивая подруга. Как её звать? А, Виктория! И имя какое хорошее, Победа!
- Тебе пора уже побриться. Что ты ходишь с каким-то пушком на лице, давай, начинай.
   Я ещё ни разу не брился, и всегда смотрел на брею-щихся мужчин с какой-то завистью, это удел уже взрослых и сильных людей. Мне дали всё необходимое для бритья и целая комиссия специалистов внимательно наблюдала за важным процессом и давала советы. Так я первый раз побрился. Это было необычное чувство, лицо моё стало каким-то другим, гладким и лоснящимся. Все кругом улы-бались.
- Ну, вот, теперь ты стал настоящим мужчиной!
   Следующий раз я побрился через неделю. Потом это стало для меня обычным делом. Если я своевременно не побреюсь, то щетинка на лице начинает царапаться. Вот так в одном походе я впервые выпил водки и впервые по-брился, то есть начал выполнять атрибутику настоящего мужчины.
   В конце августа мы приехали в Москву, позагорав в Одессе на пляже Аркадия пять дней, и двое суток бродили по достопримечательностям Киева. Впечатлений было масса. Моей маме сразу же бросилось в глаза, что я по-взрослел, окреп и теперь придётся менять гардероб.
- Одни растраты! – сокрушалась она.
               
                Уход мамы

   После такого сложного похода наша группа несколь-ко раз встречалась у кого-нибудь на квартире, вспомина-ли эпизоды нашей походной жизни, рассматривали фото-графии и фильмы, снятые на узкую чёрно-белую плёнку кинокамерой Кварц-2. Особенно приятно было видеть красоты Карпатских гор, купание в бурных потоках реки Теребля, моё первое бритьё и сказочную архитектуру Одессы и Киева. Последние две ночи в Киеве мы спали в палатках, поставленных в парке Победы на небольшой поляне в каком-то глухом месте заросшем лопухами, где был устроен городской коллектор.
Витя Гончаров с утра ушёл в город, заявив, что у него здесь живёт невеста.       Вечером он не вернулся, что заста-вило нас очень беспокоиться. Решили: утро вечера муд-ренее, и розыск начать после завтрака. Но утром мы об-наружили Витю спящим под лопухами невдалеке от пала-ток. Как потом выяснилось, он поздно возвращался и в темноте не мог найти место нашей стоянки, поэтому за-ночевал, прикрывшись лопухами. Он дрожал от холода и требовал водки, но ему дали горячего чая и он успокоил-ся. Перед уходом на вокзал мы поклялись в нашей друж-бе, что если кого судьба забросит в Киев, то он должен придти на это место, открыть наш тайник и положить туда не меньше рубля. Мы оборудовали тайник, сложились по рублю и заложили капсулу из футляра зубной щётки. Семь рублей – это солидный капитал для того, кто вдруг ока-жется в Киеве в тяжёлом финансовом положении.
  Через год я возвращался из Закарпатья, куда ездил на два дня, чтобы повидаться с Викторией. Я заглянул в наш тайник и с удивлением обнаружил, что там пусто. В Москве я спросил у Гончарова:
- Как ты думаешь, кто мог взять все деньги из тайни-ка?
- Это я их взял. У меня не было денег уехать из Киева, с невестой я поругался, вот и пришлось воспользоваться.
- Но ты должен возместить всю сумму и добавить ещё!
- Да, да, конечно! Обязательно в следующий раз по-ложу в тайник денег! – на полном серьёзе говорил Витя.
Но деньги в тайнике ни через год, ни через два так и не появились. Каждый раз, когда я оказывался в Киеве, я приходил на место нашей стоянки, как к какому-то свя-щенному месту, но каждый раз я находил наш тайник пу-стым, словно давно покинутое гнездо.
   Переписка с Викторией была интенсивной. Иногда соревнования проходили во Львове и тогда я пользовался случаем, чтобы приехать к Виктории. Она жила в посёлке Великий Бычков, что на границе с Румынией, на улице Перемоги (Победы). Но оставаться на ночлег у неё было нельзя, так как посёлок был маленький, и это могло ис-портить ей репутацию. Она познакомила меня со своим школьным другом Володей Болданюк, и я теперь оста-навливался у него. Мы очень подружились, и долгие годы общались как закадычные друзья.
Я учился в техникуме на механика холодильных установок. Учёба давалась мне легко, я с большим инте-ресом посещал все лекции. Частые мои отъезды  на со-ревнования и отсутствие на занятиях по несколько дней, очень беспокоили учебную часть, и мне каждый раз с большим трудом удавалось уговорить завуча, чтобы меня отпустили. Спасало меня то, что у меня была хорошая успеваемость. Бывало, выручала моя находчивость. Как-то нужно было срочно сдавать курсовой проект по теории машин и механизмов (ТММ), мы называли этот предмет: "Тут Моя Могила". Я заметил, что преподаватель не смот-рел чертежи, а прямо складывал их на шкаф. Тут у меня родилась идея. Вместо того, чтобы чертить зубья шесте-рёнок и всякие там коробки передач, я скрутил в толстый рулон восемь пустых листов ватмана и пошёл сдавать кур-совой проект. Не глядя на мои чертежи, он отправил их на шкаф и поставил мне в зачётную книжку оценку "Хор". Радости моей не было конца.
   Но не все предметы мне удавалось так лихо сдавать. Иной раз приходилось по несколько раз ходить к препо-давателю и   убеждать его, что я знаю на международную оценку "Уд", что значит "Удовлетворительно". В основном моя зачётка пестрела оценками "Хор" и "Отл". Это радо-вало меня и мою маму. Я вообще старался не огорчать её, так как у неё нашли какую-то жуткую болезнь и ей пред-стояла срочная операция.
   Маму положили в онкологическую больницу в конце ноября. Каждый вечер я приезжал к ней, хотя больница находилась далеко за городом. Мы гуляли по заснеженным аллеям парка больницы и много говорили о семейных делах, о том, что когда она выздоровеет, мы поедем вместе в деревню, будем ходить за грибами и пить парное молоко. Я всегда привозил апельсины и разные соки, больше ничего ей было нельзя. Это было самое тяжёлое время в моей жизни. Родственников у нас не было, а я был её единственным сыном. Мне приходилось крутиться между учёбой, тренировками, производственной практикой и ещё кастрюлями и сковородками. Я сам себя обслуживал, и все соседи по квартире и во дворе старались поддержать меня, учили меня правильно готовить еду и стирать.
   В начале января маме сделали операцию. Наступило улучшение, она уже могла принимать понемногу пищу. Только на десятый день меня допустили к ней на не-сколько минут. Это было ужасное зрелище. Она очень ис-худала. Две тонкие, как сухие веточки, руки лежали по-верх одеяла и пытались нащупать мою, наполненную жизненной силой ладонь. В глубоко провалившихся гла-зах я видел тревогу, тревогу за меня: "Как ты там, сынок? Вот видишь, какая я, помочь тебе ничем не могу. Дер-жись!"
   Уезжал из больницы последним пустым автобусом вместе с лечащим врачом, она же и делала операцию. Мы сидели рядом и смотрели вперёд, на мутное стекло каби-ны водителя, в котором при тусклом свете плафонов от-ражались две наши фигуры. Некоторое время мы ехали молча. Наконец, я спросил, как проходила операция.
- Как только мы сделали вскрытие брюшной полости, стало всё ясно. Раковые метастазы поразили почти все органы. Опухоль сдавила выход из желудка и не давала возможности проходу пище. Мы вырезали часть желудка и вставили трубку, чтобы пища могла проходить из желудка в кишечник. Больше мы ничего не могли сделать, и зашили.
   Я слушал это как смертельный приговор суда, слёзы катились по моим щекам, и я не пытался скрывать их.
- Ну, почему? Почему люди не придумали средства от рака? – задал я вопрос в онемевшей тишине не то себе, не то врачу. – Почему люди столько лет бессильны с этой болезнью? Что у нас мало учёных? У нас мало лекарств или оборудования? Мы залезли в космос, а тело человека вылечить не можем!
   Я тупо смотрел в своё отражение и говорил сам се-бе:
- К чёрту техническое образование, к чёрту спорт! Я буду учиться на врача и обязательно найду средство от этой болезни.
   Мою внутреннюю клятву прервал спокойный голос врача:
- Современная медицина пока не имеет средств борьбы с этой болезнью, хотя сделаны огромные шаги к пониманию образования этой болезни, а значит, есть надежда, что будут найдены и способы лечения.
   Промёрзший автобус сорок минут вёз нас до стан-ции метро "Сокол" и, расставаясь с врачом, я спросил:
- Сколько времени ей осталось?
- Месяца два, максимум три.
   Домой ехать не хотелось. Жгучая боль терзала мою душу. Я поехал в спортзал. Тренировка уже закончилась и ребята хотели меня пристыдить за опоздание, но видя моё состояние, удалились в раздевалку. Подошёл тренер, положил свою руку на моё плечо и сказал:
- Пошли в тренерскую, поговорим.
   Я сидел с отрешённым видом. Вкратце рассказал си-туацию. Была задумчивая тишина. Слова были не нужны. Они лишь нужны, когда надо говорить неправду.
Маму оставили в больнице на реабилитационный период ещё на два месяца. Я постоянно навещал её и мы долго общались. Она пыталась узнать от меня, какая у неё болезнь. Я уверенно лгал, говорил, что ничего страшного, обыкновенная язва желудка. Что скоро дело пойдёт на поправку.
   За эти два месяца я обивал пороги жилищных ко-миссий, депутатов райсовета, собирал все необходимые справки, чтобы нам с мамой дали новую жилплощадь, чтобы она вернулась домой из больницы не в глубокий сырой подвал, а в хорошую благоустроенную квартиру с ванной и горячей водой. И как не странно, мне удалось это. Советская власть быстро решила все вопросы, и я вёз маму из больницы уже в новую квартиру на третьем эта-же. Нам дали комнату 15 квадратных метров в комму-нальной квартире. Это было счастье! Пока мама была в больнице, я купил деревянную кровать с пружинным мат-расом, о которой она мечтала, прикроватную тумбочку, круглый раздвигающийся дубовый стол. Шкаф и неболь-шой письменный стол я перенёс из старой квартиры. Вот и вся нехитрая мебель.
   Наша новая комната очень понравилась маме. Она впервые в жизни мылась в ванне с горячим душем. Не надо ходить в городские бани. Есть даже телефон, кото-рый висит в коридоре, и можно звонить куда угодно. Правда, подруг с домашними телефонами не было, все жили в бараках или в подвалах, а там телефонов не было. Новые соседи встретили нас сдержано. Куприна Мария Фёдоровна, которая уступила нам свою комнату, первая пришла с дочерью, чтобы приветствовать нас в новом до-ме. Пришли старые соседи, накрыли стол и устроили праздник общения.
   Мама стала поправляться, каждый день приходила медсестра из поликлиники делать уколы. Уколы делали для снятия боли. Потом она отказалась приходить, пере-дала мне все инструменты и сказала, что она больше не может видеть, как человек угасает. И я вынужден был сам делать уколы маме, чтобы облегчить её страдания. Каж-дый укол, который я делал, был уколом в мою душу. Я видел, что угасает самый родной мне человек, а я ничем не могу помочь. Я вселял ей надежду на скорое выздо-ровление, что после её дня рождения всё пойдёт на по-правку. Мама мечтала купить себе новое пальто, как она будет щеголять в нём словно барыня. И за три дня до её смерти я купил ей новое пальто, которое ей очень понра-вилось. Она с радостью примеряла его и всё хотела по-смотреться в зеркало платяного шкафа. Но это зеркало я давно убрал, так как смотреть ей на себя было не надо, уж слишком безрадостная картина. Я понимал, что это пальто она никогда не будет носить, но душа её грелась сознани-ем, что у неё есть новое пальто, и скоро она начнёт вы-здоравливать.
    Днём девятнадцатого мая пришла лечащий врач, чтобы выписать мне рецепт на новую порцию сильнодей-ствующих наркотиков и обследовать больную. Уходя, она как бы по секрету шепнула мне:
- Сегодня ночью она умрёт….
   Этот приговор Божьего суда я знал, только неизвест-на была дата его исполнения. Я ждал её как заключённый, приговорённый к смертной казни, каждый раз вздрагивая от любого шума.
   В последний вечер её жизни, за четыре дня до её дня рождения, до заветной даты начала выздоровления, когда должен был начаться коренной перелом с её здо-ровьем, она попросила сделать укол двойной дозы мор-фина. Я поднял почти невесомое тело мамы всё в про-лежнях и положил её в удобную позу. Мне было трудно найти место, куда можно было сделать укол, так как пе-редо мной лежал скелет, обтянутый кожей. После укола я щупал пульс на её руке, и она, освобождаясь от боли, уходя в бесконечность, последний раз осторожно, кончи-ками пальцев надавила на мою руку несколько раз, как бы прощаясь со мной навсегда. Скоро её не стало….
   Проститься с мамой пришли все соседи из старой квартиры, со всего двора. Было много слёз и причитаний. Потом организация похорон и сами похороны. С её по-следнего места работы выделили материальную помощь и все расходы взяли на себя. Потом поминки. Женщины организовали стол, а потом всё убрали и навели порядок. С этого момента я остался совершенно один, ни одного родственника. Все решения теперь принимал самостоя-тельно. Приходили люди на девять дней, потом на сорок. Жизнь входила в свою колею. Жить я перебрался на неко-торое время к тренеру Михаилу Григорьевичу. Он стал для меня как отец, а его жена Наталья Ивановна заменяла маму. В начале июня мы поехали на сбор-отдых в Алушту, на спартаковскую базу, где прожили почти месяц.
   От Виктории из Закарпатья не было никаких изве-стий, и я написал ей своё последнее письмо.
                Здравствуй Виктория!
Я стал замечать, что в последнее время мы реже пишем друг другу письма. Что случилось? Впрочем, ты всегда так писала. Только не обижайся, это не упрёк – просто обидно. А вот что со мной? Раньше я не мог сдерживать себя, хотелось писать тебе обо всём: о ме-лочах и о важном, о своих впечатлениях и переживаниях. Раньше я с таким трепетом и с приятным волнением садился за письмо и с наслаждением думал, что вот эти мои корявые строчки ты будешь читать, что ты бу-дешь держать в руках этот листок бумаги, клочок моей души, что  в этот момент ты вспомнишь обо мне и, честное слово, не было радостней этой минуты. И упо-ённый радостью, словно во хмелю, я ждал ответа. А ес-ли его долго нет, охватит тревога. Я не заметил, как постепенно угасал огонь, как искры улетали к звёздам и уже больше не возвращались и с каждым разом всё тускнея огонь. И сейчас я пишу тебе письмо, и всё так же с нетерпением жду ответа, только нет той преж-ней радости, только нет того огонька,  хотя очень тепло и светло.
Буду до конца откровенным. Я тебе очень много писал о своей любви. И каждый раз ты отвечала честно. И как не печально и до слёз не обидно, я понял, что моя любовь так и останется неразделённой. Со временем начнёт гаснуть. Невольно вспоминаются слова: «Где кончается любовь, там начинается ненависть!» Ты упрекнёшь меня, что мои слова о бесконечной любви, о том, что мне никогда не забыть, не разлюбить тебя, о том, что никто и никогда не заменит тебя – всё это временные всплески наплывшей страсти, раздутый огонь шальным порывом ветра. Нет, это куда более возвышенное, хрустально-чистое, полное непоколеби-мой преданности чувство, чем ты думаешь! И чтобы не запятнать это чувство, чтобы его не коснулась ложь и клевета, чтобы я остался чистым перед тобой, я его бережно запеленаю во всё своё самое святое и постав-лю как идеал неповторимой любви, как маяк, освещаю-щий путь к счастью, чтоб не сбиться с пути, чтоб не завязнуть в соблазнах мелких дорог. Так будет легче, чтобы мне не мучиться больше. Ты в этом не виновата и поэтому я не хочу, чтобы появилась ненависть. Давай останемся просто друзьями, честными и бескорыст-ными на всю жизнь! И чтобы никто и никогда не смог нарушить нашу дружбу. Останемся верными и предан-ными друг другу. Ты согласна?
А я постараюсь остаться таким, каким был. Нет, ещё более разнообразней и веселей, ещё более добрым и ласковым, ещё искренним и честным, чтобы потом та девушка, которая станет для меня не только хорошим другом, но и хорошей спутницей в жизни, увидела бы во мне отражение хоть не большой частички своих идеалов, чтоб в ней никогда не мелькнула тень сомнения во мне, чтобы ей со мной всегда было весело и интересно, чтобы она была счастлива!...

   На это письмо я ответа так и не получил. В начале августа ко мне приехал её школьный друг Володя, у кото-рого я жил, когда приезжал в Закарпатье. Он рассказал мне, что Виктория будет учиться во Львове, что она соби-рается замуж за местного паренька. Передал мне от неё небольшой подарок и большой привет. Так и закончилась моя первая безответная любовь. Володя прожил у меня до конца августа, а потом уехал в Архангельск. Он всю жизнь мечтал стать моряком и поехал осуществлять свою мечту.
   С сентября всю нашу группу распределили на работу по разным предприятиям с вечерней формой обучения, а в конце декабря мы должны защитить диплом и уйти служить в армию на три года. Я стал работать в Автомат-торге в цехе по обслуживанию различных торговых авто-матов и всякой техники, установленной в магазинах и прочих предприятиях.
 
                Двойное свидание

    В кабинете для мастеров цеха я остался один. Все они под различными предлогами разъехались по неот-ложным делам, даже диспетчер Марина Фёдоровна куда-то исчезла. Я принимал заявки на вызов механиков, куда требовался ремонт оборудования и заносил всё в специ-альный журнал. Звонили из магазинов, ларьков, с заво-дов, где стояли автоматы для выдачи газированной воды. Вдруг в конце дня позвонила молодая девушка из теле-фонного узла и поинтересовалась, хорошо ли работает наш аппарат и какая слышимость. Я сообщил, что всё в порядке, никаких претензий нет. Хотел положить теле-фонную трубку, но в последний момент произнёс со вздо-хом:
- Какой чудесный голос!
- Что, что вы сказали? Повторите, я вас не расслыша-ла! Надо же такая плохая связь, а вы утверждаете, что слышимость отличная.  Я  к вам мастера подошлю, чтобы он всё проверил.
- Я сказал, что у вас приятный голос, и я вас очень хорошо слышу. А мастера присылать не надо. Если у вас такая же приятная внешность, то лучше давайте встретим-ся сегодня после работы, и пообщаемся без всяких иска-жений на линии.
Мы быстро договорились о месте и времени свида-ния и разговор закончился. Потом я вспомнил, что у меня сегодня важная тренировка, которую пропускать никак нельзя. Совсем недавно мне присвоили звание "Мастер спорта СССР", и на ближайших соревнованиях мне пред-стояло впервые выступать в столь высоком спортивном ранге. Очень не хотелось позориться, поэтому я усиленно готовился.
   Но и отменять свидание было уже неудобно, и я по-звонил своему другу Алику, чтобы он меня выручил. Я ему объяснил суть нашего короткого разговора с телефонист-кой Светой, где и когда намечена встреча и пожелал ему удачи. Вечером, когда я вернулся с тренировки, мы со-звонились, и он поведал мне, что девушка так себе, пе-рессказал, о чём они говорили, но признался, что хочет ещё несколько раз с ней встретиться. Таким образом, не-дели две я разговаривал с ней по телефону, а Алик ходил к ней на свидания под моим именем. Дело дошло до по-целуев и перерастало в серьёзные отношения. Я предло-жил ему признаться во всём Светлане и продолжить об-щение с ней без моего посредничества, но он  напрочь отверг эту идею.
- Ты что! Она такая принципиальная, не простит об-мана.
- Ну, а я что? Должен говорить о любви с девушкой, которую в глаза не видел? Как ты себе это представля-ешь?
- Толя, у тебя всё хорошо получается. Ты говори с ней поменьше, назначай свидания и всё. Остальное – моё дело. 
   Всё бы было ничего, если бы не одно обстоятель-ство. Они учились в одной школе рабочей молодёжи: он в десятом классе, она в девятом. Его спасало то, что их учебные аудитории находились на разных этажах, и он украдкой ходил по лестнице, прося друзей предупре-ждать, нет ли её поблизости.
Однажды она звонит мне на работу днём и спраши-вает:
- Что ты делал вчера вечером в моей школе?
Я понятия не имел, что ответить, поскольку ещё не знал, что они учатся в одном здании. Начал было что-то бубнить, но она резко меня перебила:
- Почему, когда я окликнула тебя, ты бросился бе-жать и скрылся? Ты что, следишь за мной? Я не такая вер-тихвостка, как некоторые. Не надо унижать меня своим недоверием!
- Ладно, ладно, прости меня, больше такое не по-вторится. Сегодня, чтобы загладить свою вину, мы пойдём с тобой в ресторан "Прага" в голубой зал, - предпринял я экономические санкции против затянувшегося спектакля двойного свидания.
   Меня распирало любопытство. Уже три месяца про-шло, как я виртуально общаюсь с девушкой, которую ещё ни разу не видел. И я решил посмотреть на неё со сторо-ны.
Ровно в назначенный час я, не спеша, прошелся ми-мо дверей ресторана Прага и увидел, как Алик недву-смысленно показывает мне кулак на уровне пояса. В это время к нему подошла какая-то девушка и  удивленно спросила, оглянувшись вокруг:
- Толик, ты кому кулак показываешь?
- Да, я просто сжал кулаки от радости, что увидел те-бя! – заверил ее он, ловко подхватив свою подругу под локоток, и они исчезли в недрах ресторана. А я так и не успел разглядеть, может быть, своё счастье.
На следующий день Алик мне сообщил, что они ре-шили пожениться.
- Ты наверно слишком много выпил?
- Нет, это осознанное решение. На днях мы идём знакомиться с её родителями, а потом с моими.
- Ну, а в ЗАГС пойдёшь с моим паспортом? На это ты не рассчитывай!
Алик стал как-то неуверенно мычать, зато в моей го-лове созрел вполне чёткий план завершения этого затя-нувшегося спектакля. Я назначил Свете очередное свида-ние и сам пошёл на него. Когда мы встретились,  я стал объяснять ей, что я есть тот Толя, с которым она говорит по телефону, а тот, с кем она встречается – это мой друг и его звать Алик.
- Передай своему другу Толику, что это не смешно и не оригинально. Если он ещё раз подошлёт ко мне своих друзей, мы с ним расстанемся. – Она резко повернулась и пошла быстрым шагом прочь от меня вдоль аллеи Гого-левского бульвара, уже густо покрытого жёлтой листвой.
Когда я рассказал о своём самоуправстве Алику, он очень рассердился.
- Так нельзя! – возмущался он.
- Но, мне скоро в армию идти!
- Вот иди и служи, а в мою личную жизнь не лезь!
- Да, но она такая же и моя личная. Я в курсе всех ваших взаимоотношений, даже незримо был с вами в по-стели. О, Боже! Любовь втроём! Французский вариант!
- Ну и что? Это не даёт тебе право грубо всё рушить. Тут дело тонкое, надо что-нибудь придумать.
   Был декабрь месяц. Я находился в учебном отпуске для сдачи государственных экзаменов и защиты диплома.  Все дни я усиленно готовился, делал сам чертежи, писал огромную пояснительную записку, а мой сокурсник Теп-лицкий скопировал мои чертежи и весь текст, вплоть до запятой.
- Как же мы будем выходить на диплом, - недоуме-вал я, - у нас одинаковые проекты?
- Не бойся, - отвечал он, - ты пойдёшь первый, а я последний. Авось, не заметят и как-нибудь проскочим.
   Самое интересное, что я защищался очень трудно, отвечал на множество уточняющих вопросов и в итоге по-лучил три балла. А Теплицкий получил четверку, так как все члены комиссии прекрасно знали, что он был слабым студентом, поэтому  и не думали засыпать его лишними вопросами.
Защиту диплома праздновали всей группой. Вместе отмечали и отправление в армию, так как нам всем сразу  прислали повестки с требованием явиться в райвоенкомат с вещами. Мы даже успели вместе встретить Новый год. Но через неделю в городе никого не осталось, все загремели под ружьё.
Я получил предписание явиться в штаб Московского военного округа, что находился на Красноказарменной улице в Лефортово. Провожать меня до дверей штаба пошли Алик и Света.
- Я и подумать не могла, что столько времени вы мне морочили голову, - изумлялась Света.
- Но, я же говорил тебе правду, а ты мне не верила, - возражал я.
- Ты давай, служи - не тужи. У нас всё будет хорошо! – подвёл итог Алик.
Вот так и закончилась моя свобода на "гражданке". Теперь мне предстояло пройти ещё одну суровую школу жизни с её жестокими законами и нравами.

                Лучший воин страны
   
   Я вошёл в вестибюль штаба Московского военного округа. Кругом были расстелены красные ковровые до-рожки, напротив входа стояла стеклянная пирамида, в ко-торой хранилось знамя дивизии, а рядом стоял часовой с автоматом. Мне навстречу вышел дежурный по штабу, чтобы выяснить цель моего визита. Я показал предписа-ние военкомата, и дежурный повёл меня по длинному коридору и вскоре мы вышли во внутренний двор. Здание было построено ещё во времена Екатерины Второй в виде буквы "О" и всегда предназначалось для размещения военных. Это была знаменитая "коробочка", откуда по праздникам на Красную площадь выдвигался парадный расчёт Таманской дивизии, чтобы открывать движение бронетехники и механизированных частей во время проведения военного парада. Во дворе был большой плац, по которому солдаты учились маршировать шеренгами и ходить строем с песнями. Офицер провёл меня в штаб полка Таманской дивизии, где передал меня другому дежурному. Меня определили в седьмую роту, выдали военную форму, а гражданскую одежду убрали в какой-то мешок.
   Гимнастёрка и сапоги смотрелись на мне смешно и как-то неуклюже. Но я очень скоро привык к новой фор-ме, а шинель сидела на мне как на Феликсе Дзержинском. Если бы кто-то из моих ребят увидел меня, то не узнал бы. Служба для меня началась с того, что старшина роты Ищук стал ломать мой характер и мои гражданские привычки. Он почему-то невзлюбил меня и придирался к любой ме-лочи.    Личный состав роты принял меня равнодушно – ещё одна дармовая рабочая сила. В роте оказалось десять но-вых призывников, которых называли "салагами", кто слу-жил второй год, называли "черпаками", а кто служил тре-тий год – "стариками".
Дедовщина в этом образцово-показательном воин-ском подразделении, одном из лучших в Советской ар-мии, была умеренной. "Салаги" и "черпаки" держались своими кучками и не трогали друг друга. А вот "старики" демонстративно не замечали ни тех и ни других. Они за-ставляли выполнять их самые грязные и тяжёлые работы и требовали беспрекословного подчинения. Если кто-то ослушается "старика", его ждало неминуемое наказание: после отбоя два экзекутора, обычно это были "черпаки", заставляли провинившегося оголить задницу и двумя син-хронными ударами ремня отбивали всякую охоту непови-новения. Задница приобретала цвет морковки. Эту прак-тику воспитания поощряли и командиры, так как наводить порядок и дисциплину таким способом было эффектив-ней, чем внеочередными нарядами на ночную работу.
В середине февраля наш полк выехал на учения в район посёлка Алабино, где находился военный полигон. Там солдат обучали стрельбе, окапываться и ходить в ата-ку на лес. Солдатские лыжи очень сильно отличались от гражданских или спортивных. Они крепились к сапогам резиновыми лямками, которые постоянно соскакивали. Бежать на таких лыжах десять или двадцать пять кило-метров было настоящим испытанием. Этой зимой ми-нистр обороны издал приказ, что каждый воин должен ежедневно пробегать на лыжах не менее десяти кило-метров. Наш командир роты очень любил заставлять нас сразу же после обеда бегать кросс, это чтобы мы не об-растали жиром. Сам бежал сзади и всех, кто отставал, пи-нал лыжной палкой.
Как-то после учебной стрельбы и окапывания в поле, нас завели в спортивный зал для обогрева. Был сильный мороз, мела пурга, и тёплый спортивный зал показался мне раем. Весь личный состав роты выстроили в одну шеренгу и командир дал команду:
- У кого есть спортивный разряд выйти вперёд из строя на два шага!
Из шеренги выкатился один неуклюжий новобранец, у которого был первый разряд по лыжам. Я же браво выскочил, чуть ли не на пять шагов, так как был мастером спорта.
- Сейчас мы будем заниматься спортом, - подумал я, - прыгать через коня или на брусьях делать упражнения. Во всяком случае это лучше, чем замерзать на ветру.
- Старшина! Выдать этим спортсменам по лопате, а вот этому мастеру спорта, - и он указал в мою сторону, - вон ту, самую большую деревянную, и шагом марш на расчистку снега вокруг здания, а всем остальным – Отды-хать!
   Такого унижения я не ожидал. И под ехидный смех сослуживцев я решил, что никогда и никому не буду гово-рить, что я имею звание "Мастер спорта СССР", чтобы не вызывать у людей зависть и не натыкаться на непредска-зуемую реакцию.
   В конце учений наша седьмая рота второй день си-дела в окопах, засыпанных снегом. Периодически нас за-ставляли идти в атаку по голому полю на мнимого про-тивника, а потом нырять в свои окопы. Мороз стоял под тридцать градусов. Спать и есть приходилось на дне око-па, тесно прижавшись друг к другу. Где-то среди ночи нас разбудило мощное солдатское УРА-а-а!!! Застрекотали ав-томатные очереди, захлопали взрывы гранат, а потом неожиданно всё смолкло. Изредка, в далёкой глубине ле-са протарахтят бронетранспортёры и снова тишина.
   Как только рассвело, к нашему краю окопа с трудом дополз восьмиколёсный  БТР, на крыше которого сидел наш старшина и весело обнимал большую флягу с едой.
- Принимайте ваш завтрак и обед, всё вместе, через полчаса будет команда, и мы уезжаем отсюда. Так что по-торапливайтесь!
В БТР-62П, рассчитанный на шесть стрелков и ко-мандира, нас набилось восемнадцать человек, все сразу же закурили. Дым резал глаза, но у всех было приподня-тое настроение. Ехали в Москву, в зимнюю казарму, мож-но теперь выспаться в тепле. Как только приехали в род-ную "коробочку", прозвучала команда:
- Надеть парадно-выходную форму одежды и выхо-дить строиться без оружия.
Теперь нас везли в Кремль, во Дворец съездов. Был праздник – День Советской Армии, и к этому событию во Дворце съездов давали оперу "Октябрь", весь зал был наполнен военнослужащими. В мягком кресле я мгновен-но уснул, так что о чём была опера, я не помню. Резкий переход от холодных окопов в мягкое кресло Дворца съездов, очень расслабил всю нашу роту, что мы даже не выходили в фойе.
Летом весь личный состав полка переехал в пала-точный лагерь, который был устроен по полному профи-лю с идеальной чистотой. Если дежурный офицер по части обнаружит окурок в неположенном месте, то объявляет тревогу и всё подразделение, на территории которого обнаружен окурок, берёт танковый брезент и на нём несёт злополучный окурок к месту захоронения в чистое поле. Там роется яма диаметром два метра и такой же глубины, куда с почестями укладывают окурок, потом яму засыпают и покрывают свежим дёрном. На эту процедуру уходит всё свободное время всего подразделения, но по-том там долго не обнаруживаются окурки.
За мелкое нарушение отдельных солдат командир батальона наказывал очень строго – заставлял одной са-пёрной лопаткой выкорчёвывать старый пень. К концу ле-та в округе не осталось ни одного пня.
   Мне не довелось выкорчёвывать пни, но был мо-мент, когда из-за моего нарушения Устава мне грозило суровое наказание. Но я с честью и с достоинством выкру-тился. А дело было так.
   Наша седьмая рота выполняла боевое охранение лагеря. Мне достался пост № 4 охраны продовольственного склада. Два часа я на посту, потом два часа бодрствую в караульном помещении, потом два часа сплю. Ночью мне досталось нести службу на посту с двух до четырёх часов утра. Часа в три меня так разморило, что я спрятался за кучей строительных материалов, присел на чурбачок и уснул. С теми, кто меня должен был сменить, была договорённость, подойти к этому месту, разбудить и спокойно смениться. Но вдруг сквозь сон слышу голос командира роты:
- Часовой! Часовой!
- Ну, всё, пропал! – мелькнула у меня мысль, - теперь гауптвахты мне не миновать. И что не спится этому заядлому уставнику?
Сон как рукой сняло. Я стал осторожно выходить из своего укрытия и в свете тусклого фонаря  увидел щуплую фигуру в офицерской форме, которая бегала вокруг дере-вянного сарая, где находился склад продовольствия, и кричала:
- Часовой! Часовой!...
Подойдя поближе, я крикнул:
- Стой! Кто идёт?
- Это я, твой командир, капитан Капустин!
- Пароль?
- Курок!
- Осветить лицо фонариком! – продолжал я действо-вать по уставу.
Щуплая фигура осветила своё лицо, и я увидел лицо капитана Капустина, освещённое снизу с глубокими теня-ми, от чего он был похож на страшного чёртика. Я чуть было не рассмеялся, так как он был смешной, жалкий и испуганный.
- Не узнаю! Лечь на землю! – строго скомандовал я.
Фигура в офицерской форме продолжала стоять, и я резко передёрнул затвор автомата и послал патрон в па-тронник.
- Выполнять мою команду, иначе буду стрелять!
- Ты что, не узнаёшь своего командира? Я проверяю посты….
Я нажал на спусковой крючок и выпустил короткую очередь в небо. Мощное эхо с грохотом прокатилось по макушкам деревьев. Капитан Капустин мгновенно плюх-нулся в мелкую лужицу на тропинке и накрыл голову ру-ками. Я нажал на кнопку "ТРЕВОГА" и продолжал невоз-мутимо стоять, широко расставив ноги и направив авто-мат в сторону лежащего офицера. Примкнутый к автомату короткий штык зловеще блестел в ночном сумраке, слов-но клык матёрого хищника.
Минут через пять к нам прибежал начальник карау-ла с вооружёнными бойцами бодрствующей смены, а позже и дежурный по части.
- Что! Что случилось? – кричал на ходу начальник ка-раула.
- Вон, я задержал подозрительного человека, кото-рый тайно хотел приблизиться к объекту.
   Меня тут же отстранили от несения караульной службы, и я отправился в свою палатку спокойно досмат-ривать потревоженный сон.
   Утром начался разбор ночного происшествия. Меня вызвали в штаб батальона и после того как на меня выли-ли поток ругательств и угроз, я спокойно ответил.
- Офицерский городок и домик капитана Капустина находится недалеко от охраняемого объекта, и ночью выйдя до ветру, капитан хотел проверить как несут службу его бойцы. И вместо того, чтобы дойти до караульного помещения, которое находится гораздо дальше, и вместе с начальником караула, как это требует Устав, проверить посты, он пошёл один. Я его не узнал, вот и действовал по Уставу.
Меня выпроводили из штаба и командир батальона принялся воспитывать моего командира роты. На вечер-нем построении батальона мне объявили благодарность за добросовестное несение караульной службы и за от-личное знание Устава и наградили двумя сутками уволь-нения в город. Потом ещё долго солдаты в курилке вспо-минали этот случай и утверждали, что я напрочь отучил капитана Капустина ходить по ночам и проверять посты.
   Но не всегда происшествия заканчивались так бла-гополучно. В начале Октября весь полк перебрался на зимние квартиры в Москву. Для ликвидации лагеря оста-вили комендантский взвод и нашу седьмую роту. Мы должны были выполнить работы по консервации всех по-строек и навести общий порядок. Мы продолжали спать в палатках, хотя по утрам сапоги покрывались инеем и тор-чали колом, так что ноги в портянках туда было запихи-вать трудно. Ёжась от холода, мы сами делали пробежки и ходили по малой нужде к недалеко стоявшей старой сосне. В конце лагерного сезона она совсем зачахла и плакала толстыми слезами смолы по всему стволу.
В воскресенье, в конце октября меня и Сашку Мона-хова назначили дневальными по роте. Все командиры разъехались по домам, а старшина роты Ищук и пять "ста-риков" или, как они себя стали именовать перед дембе-лем "Ветераны", поехали в Москву, в самоволку, смотреть футбольный матч. Это самое замечательное время. Начальства нет, можно перекинуться в картишки. Люби-мой игрой у нас с Сашкой Монаховым и Серёгой Рудюк был преферанс. Мы в любой удобный момент садились где-нибудь в укромном месте и играли. Эта высокоинтел-лектуальная игра требовала постоянной практики. Мона-хов был из Белгорода после института, и ему служить нужно было один год, он готовился к "дембелю". Рудюк, как и я, был из Москвы после окончания техникума, слу-жил уже второй год. Мы все очень дружили, всегда друг друга поддерживали, и нас никто не трогал. Наш интел-лект был немного выше общей провинциальной массы военнослужащих, хотя в образцово-показательную Та-манскую дивизию совсем "занюханных" ребят не брали.
Была отличная осенняя погода. Листья почти все осыпались. В лагере почти никого не было, все разбре-лись по своим местам и отдыхали. Мы устроились в одной из палаток с поднятыми пологами и хорошим круговым обзором и мирно начали расписывать пульку. В процессе игры я задал друзьям вопрос:
- Какая в Советской Армии самая лучшая мотострел-ковая дивизия?
- Конечно, Таманская дивизия, - был дружный ответ.
- А какой полк самый лучший в дивизии? – продол-жал я.
- Знамо дело, наш полк. У нас хранится переходящее знамя лучшей воинской части.
- А какой батальон в полку самый лучший?
- Это наш, третий батальон! На полковых учениях признан самым лучшим, - улыбаясь, ответили мне друзья, не зная, к чему я клоню.
- Всем известно, что наша рота лучшая в батальоне.
- Спору нет!
- Ну, и конечно, вы не станете возражать против то-го, что наш взвод самый лучший в роте.
- Да, да, безусловно!
- Ну, и бритому ежу понятно, что самое лучшее от-деление это первое отделение! – начал подводить итоги я. А который солдат самый лучший в первом отделении? А?
И после короткой паузы, сам ответил на этот вопрос:
- Это я! У меня есть поощрения за меткую стрельбу, как самому лучшему пулемётчику, и даже награждения от самого командира батальона за отличное знание воин-ского Устава. Таким образом, я самый лучший солдат в Советской Армии! – сделал я заключительный вывод и с гордостью оглядел своих друзей.
- Ладно, давай ходи, сейчас останешься без взятки, наш самый лучший солдат!
После ужина появились самовольщики уже в изряд-ном подпитии. Старшина роты Ищук, у него оканчивался второй год службы, и как настоящий хохол очень гордился своим званием и командирским положением, подошёл к дневальному Саше Монахову и спросил:
- А где второй дневальный?
- В курилке…
- Немедленно позови его!
Сашка побежал звать меня, а старшина снял с посте-лей два одеяла и спрятал их в ящик под своими нарами. Когда я появился, он заявил:
- Почему ты покидаешь пост дневального?
- Я пошёл покурить, так как моя смена отдыхает.
- Пока ты курил из палатки украли два одеяла, те-перь ты будешь выплачивать стоимость пропажи.
Я спросил у Сашки, куда могли деться два одеяла. Он ответил, что всё было на месте до тех пор, пока он не побежал за мной. Мне сразу же стало всё понятно и я за-глянул в ящик старшины и обнаружил там пропажу.
- Так вон, они у тебя под кроватью спрятаны были, зачем ты на меня напраслину наводишь! – стал возму-щаться я.
- Ты у меня поговори ещё, салага! Пойдём в Ленин-скую комнату, там будем разбираться.
Разбираться в Ленкомнату "старики" водили тех мо-лодых военнослужащих первого года службы, которые пытались быть независимыми, и кулаками и ремнями объясняли им, кто в доме хозяин. Когда я вошёл в Лен-комнату, за столом сидели пять "ветеранов", которым осталось служить до дембеля две-три недели, с красными мордами, с расстёгнутыми нараспашку шинелями. Стар-шина Ищук обратился к ним:
- Вот эта "салага" – показывая на меня пальцем, - осмелился мне дерзить, полез в мой ящик.
- Неправда! Ты украл два одеяла и спрятал их у себя в ящике, - начал защищаться я, - чтобы потом взыскать с меня деньги.
- Молчать! Смирно! – проорал старшина, обдавая меня перегаром, и надвинул мне на глаза мой головной убор.
Я пытался поправить шапку, но старшина, входя в раж, грубо скомандовал:
- Руки по швам! – и нанёс мне сильнейшую пощёчи-ну по левой щеке.
   От вспыхнувшей мгновенно ярости у меня на миг по-темнело в глазах. Неожиданно для себя я выхватил из ножен штык-нож и с размаху всадил старшине в живот. Он скрючился от боли и голова его оказалась на уровне моего пояса. Тут я вспомнил, как учил меня Шамиль – бей первым и изо всех сил. И я ударил кулаком, с зажатым увесистым штык-ножом, который в несколько раз увели-чил силу удара,  ненавистную голову пьяного старшины. Уж очень удобно было делать этот апперкот. Шапка с его головы полетела в одну сторону, а обмякшее тело, раски-нув в стороны руки, спиной полетело в другую, опрокинув стол и всё, что на нём находилось. "Ветераны" вскочили, готовые наброситься на меня, но я вытянул им навстречу вооружённую руку и рявкнул:
- Первого, кто сунется, зарежу как кабана!
Вскочившие было красномордики застыли на месте, я развернулся и ногой вышиб стеклянную дверь так, что хилые створки распахнулись настежь и множество оскол-ков запрыгало по чистому полу. Пробегая по ступенькам крыльца, я заметил Сашку Монахова и Серёгу Рудюк, го-товых придти мне на помощь. Я сразу же побежал к де-журному по части и доложил о случившемся. Дежурный офицер вызвал специальный наряд и на небольшом авто-бусе поехал на место происшествия. Разобравшись на ме-сте и опросив свидетелей, он арестовал всю пьяную ком-панию, а старшину увезли в медсанчасть.
   Вся рота долго обсуждала это событие. Мнения рас-ходились. Кто-то сказал, что мне повезло – нож угодил в пряжку и изуродовал её так, что та не подлежит восста-новлению, но кончик ножа всё таки порвал шинель, гим-настёрку, нижнее бельё и поранил брюшную полость. На что я ответил:
- Это ему повезло! Он остался жив. Дневальный, во время несения им службы, личность неприкосновенная, и нападение на него это уже уголовное деяние. В моих дей-ствиях была самооборона, для чего и выдавался штык-нож.
   Через десять суток вернулись с гауптвахты "ветера-ны" и продолжили службу до самого Нового года. Стар-шина выписался из санчасти через пару дней и отправил-ся на гауптвахту на десять суток. Меня всю неделю таскали в военную прокуратуру и, в конце концов, отправили с рабочей командой в город Воскресенск на шиферный за-вод убирать мусор и помогать в обустройстве территории.
   Когда мы встретились со старшиной первый раз по-сле инцидента, то тут же вцепились друг другу в грудки. Нас разнимать бросились и молодые и старики. К счастью, вскоре пришла бумага из Московского военного округа и меня перевели в спортроту, а это уже другая жизнь.

                Другая жизнь

   Служба в спортроте сильно отличалась от строевой службы. Там не было муштры, изнурительных работ, ни-каких нарядов на кухню или в караул, а только трениров-ки и подготовка к соревнованиям. Но жить приходилось в тех же казармах, только на третьем этаже. Иногда, садясь в автобус, который увозил меня в спортзал в Хамовники, я приветственно махал рукой своим бывшим сослуживцам, которые занимались строевой подготовкой на плацу. Они мне очень завидовали, считали меня "Белой костью", но в ответ я им говорил:
- Чтобы заслужить такую привилегию, я проливал много лет лужи пота в спортзалах, пока вы бегали за дев-чонками и пили водку.
Жизнь в спортроте была хоть хороша, но всё же не позволяла должным образом подготовиться к соревнова-ниям. В спортроте не было вечерних тренировок, а фехто-вальщикам это было крайне необходимо. Вскоре меня перевели в команду ЦСКА, которая квартировалась на территории стадиона ЦСКА на Ленинградском проспекте в маленьком деревянном бараке напротив гостиницы "Аэропорт". В бараке было десять комнат по четыре кро-вати наподобие купе поезда. Спортсмены называли этот барак "халявой", так как жили постоянно в нём несколько человек, а остальные всё время находились на сборах или соревнованиях и приезжали туда по своему усмотрению.
Самый старейший житель "халявы" был Коля Агамо-лян. Он служил третий год, был пятиборцем и тренировал группу молодых спортсменов. У него не было квартиры в Москве, поэтому он вынужден был жить в казарме. Это был добрейший души человек. Его в ЦСКА любили все: и спортсмены, и начальство. Мы сразу же с ним сблизились, так как я тоже был вынужден жить постоянно в казарме, хотя у меня была жилплощадь на Арбате. У нас были об-щие интересы, общие взгляды, общие друзья. Николай привил мне любовь к французским шансонье: Марк Арь-ян, Шарль Азнавур, Энрико Масиас. Мы могли часами слушать удивительные голоса и восхитительные песни.
На территории стадиона шло строительство крытого тенисного корта. Охрану стройплощадки осуществлял ко-мендантский взвод. Нашу спортивную команду иногда привлекали к охране стройки в дневное время. Как-то вы-пало и мне дежурить несколько часов. Я должен был хо-дить с карабином вокруг забора. Дело скучное и не инте-ресное. Чтобы как-то развлечь себя, я стал делать упраж-нения боя на штыках. До 1956 года проводились чемпио-наты страны по фехтованию на эластичных штыках. Я знал несколько приёмов и так увлёкся отрабатывать их перед мнимым противником, что изо всех сил загнал полштыка в толстые доски забора. Хотел выдернуть штык, но не тут, то было. Штык намертво засел в заборе. Карабин системы Симонова имел не съёмный штык, поэтому отстегнуть его было невозможно. Когда пришли меня менять, я показал на карабин, торчащий в заборе, и сказал:
- Его лучше не трогать, а то сломаете.
- Пусть торчит в заборе, это лучше, чем таскать его на плече. Так он никуда не денется.
Потом я узнал, что солдаты ходили охранять не стройку, а карабин, но через месяц старшина комендант-ского взвода спохватился, и с большим трудом отодрал оружие от забора. Кто его туда загнал, он так и не выяс-нил.
Жизнь в "халяве" была как в доме отдыха. У нас с Колей даже была гражданская одежда, и мы иногда гуля-ли по Москве. Бывало, нам даже удавалось заработать немого денег. Рядом находился аэровокзал, и иногда пас-сажиры просились к нам на ночь. Мы брали рубль за кой-ку.
Тренировки были в основном утром, а вечером я за-нимался с небольшой группой школьников, которые меня очень любили. В ЦСКА была очень сильная команда фех-товальщиков - сплошные чемпионы мира и страны. Как-то мы готовились к чемпионату Московского военного окру-га на спартаковской базе Планерная. Жили в небольшой гостинице в комнатах по четыре человека. По вечерам мы садились за преферанс, на столе стоял графин с пивом, и играли до глубокой ночи. К нам повадился заглядывать в комнату патриарх советского фехтования Марк Мидлер.
- Ну, что "салаги", пиво пьём? В карты играем? Ре-жим нарушаем? – при этом он брал графин и прямо из горла жадно пил чужое пиво.
Когда Марк ушёл, саблист Коля Пикунов первый возмутился:
- Привык на халяву пить, но я его проучу!
На следующий вечер он зарядил графин мочой, и как обычно поставил на середину стола. Когда Мидлер вошёл, взял со стола графин и, держа его на весу, начал свой нравоучительный монолог, мы замерли от страха. Потом Марк резким движением опрокинул его и сделал большой глоток. Что тут началось, страшно вспомнить! Мы как мыши разбежались по всему зданию и осторожно выглядывали из щелей, чтобы не нарваться  на разъярён-ного мустанга.
Самое интересное, Марк Мидлер решил участвовать в столь маленьком турнире даже без подготовки, ради смехотворного приза – 15 рублей. Но выиграть первое место ему не дали, так как каждый хотел иметь победу над великим мастером.
Летом меня и ещё несколько человек из команды ЦСКА пригласили на съёмки нового фильма "Засада" в ка-честве каскадёров. Съёмки проходили в горах Памира, недалеко от города Ош. Сюжет фильма был о борьбе красноармейцев с басмачами в тридцатых годах прошло-го века. Владимир Баллон, в прошлом отличный фехто-вальщик, чемпион СССР, а потом большой специалист в киношных кругах в области постановки трюковых номе-ров, где надо было уметь скакать на лошадях, махать шашкой, драться на кулаках и фехтовать на шпагах, дал нам возможность поучаствовать в съёмках и немного за-работать.
В одном эпизоде я снимался с Колей Пикуновым, где надо было выполнить несложное задание. На горное село, в котором находились красноармейцы, налетела банда басмачей. На крыше глинобитного сарая строчил пулемёт, а рядом лежали бойцы и стреляли в нападаю-щих. Я в образе басмача, на полном ходу запрыгиваю на эту крышу и с шашкой в руках набрасываюсь на стреляю-щих. Навстречу мне выскакивает один красноармеец, это Коля Пикунов, и стреляет в меня из винтовки с расстояния пять метров. Я, раскинув руки, падаю, вроде как меня убили. На этом эпизод заканчивается.
Зазвучала команда режиссёра:
- Мотор! Камера!... – и всё завертелось, закружи-лось, взрывались спецпакеты, затрещал пулемёт и захло-пали ружейные выстрелы. Мне была дана отмашка, и я поскакал к сараю, запрыгнул на него и с шашкой в руке бросился вперёд. Коля направил на меня винтовку, и в моё лицо полетели все ошмётки холостого выстрела, но я упал как надо.
В перерыве между дублями я обратился к Коле:
- Что ты стреляешь прямо мне в лицо? Ты мне все глаза повышибаешь шкварками из ствола. Стреляй в сто-рону. Камера находится сбоку, и не видно, что ты стреля-ешь мимо. Понял?
- Да, да, я всё понял, буду стрелять в сторону.
Во втором дубле произошло тоже самое, Коля опять выстрелил мне в лицо. Я ему сказал с угрозой:
- Если ещё раз так выстрелишь, я тебя шашкой раз-рублю!
Третий дубль пошёл вообще не по сценарию. Когда я на коне приблизился к невысокому заборчику из плетё-ных веток, чтобы эффектно перемахнуть через него, под моей лошадью произошёл взрыв, и она в испуге шарахну-лась в сторону. Это пьяный пиротехник перепутал прово-да, и вместо того, чтобы произвести взрывы как надо, по-дорвал один пакет прямо под моей лошадью. Меня резко развернуло и длинная жердь, которая торчала рядом из крыши, зацепилась за ремень моей винтовки и выдернула меня из седла. Лошадь ускакала, а я повис как рыбёшка на удочке, беспомощно дрыгая ногами. Вся съёмочная бригада покатилась со смеху. Меня еле сняли с крючка.
В следующем дубле Коля опять выстрелил мне в ли-цо. Я зарычал и бросился на него с целью отрубить ему глупую башку, но он умело защищался винтовкой и мы вцепились друг в друга в рукопашной схватке. Неожидан-но мы оба провалились сквозь тонкие ветки крыши, обма-занные глиной, во внутрь сарая, откуда с ужасом разлета-лись куры. Режиссёр Владимир Базаров был доволен:
- Это хоть и не по сценарию, но я включу этот эпизод в фильм, так как была настоящая борьба, полная импро-визация.
Его поддержали актёры, участвовавшие в съёмках, Афанасий Кочетков, Игорь Ледогоров. Владимир Баллон попутно заметил:
- Фехтование - это такой вид спорта, который состоит сплошь из импровизаций. Так что мои ребята не посра-мились.
Потом были эпизоды с подсечкой лошадей. Это ко-гда всадник на полном ходу специальной верёвкой подтя-гивает под себя передние копыта, и лошадь падает. Но чтобы она не вышибла себе челюсть, всадник должен во-время повернуть лошади голову так, чтобы она упала ще-кой на землю. Такие подсечки стоили 70 рублей. Дублей не было, так как снимали несколькими камерами одно-временно.

   Демобилизовался я 28 декабря 1968 года под самый Новый год, совсем забыв, что я военнослужащий срочной службы.  Соседи по коммунальной квартире были не в восторге от этого события. Такого шумного соседа как я им трудно было себе представить. Дверь в мою комнату не закрывалась, хотя ключ постоянно торчал в замке. Ко мне часто приходили друзья, даже когда меня не было дома, и ждали меня в моей комнате. Однажды, я обнару-жил на своём столе вазу с огромным букетом цветов. Я так обрадовался, потому что любил цветы, но мне их ни-кто и никогда не дарил. С любовью и нежностью я смотрел на цветы, так растрогался, что стал гадать, кто же их мне подарил. Но тут вошла соседка Аня Жарова, взяла букет и сказала:
- Ой, к нам пришло много гостей, что этот букет не-куда было поставить, ты извини, я заберу его.
Аня с букетом ушла, оставив меня в печальном со-стоянии неоконченной радости.
Переписка с Викторией, моей первой любовью, за-кончилась, она вышла замуж. Я долго печалился об этом, но жизнь брала своё, я увлёкся одной очень симпатичной девушкой, но она жила в Гатчине, что под Ленинградом. Когда у меня появился мотороллер Вятка, я уговорил Сашку Соколова с его женой отправиться в увлекательное путешествие. Они на мотоцикле Ява-350, я на тихоходном мотороллере с туристическим снаряжением и палаткой. Нам предстояло преодолеть за два дня маршрут Москва – Новгород – Луга – Гатчина – Ленинград – Москва, это око-ло 1800 километров. Мы не имели опыта таких дальних поездок с ограниченным временем, но согласились испы-тать себя.
   Туда выехали в пятницу вечером, всю ночь ехали с небольшими остановками и только к вечеру в субботу приехали в Гатчину. В парке дворца Павла Первого уста-новили палатку и уснули мертвецким сном. Утром нас разбудил наряд милиции, проверил наши документы, и когда выяснил цель нашего приезда, меня довезли по ад-ресу, где жила моя подруга. Она была очень удивлена: проехать тысячу километров, чтобы вместе выпить чашку чая, и снова в обратный путь – это что-то значит!
В воскресенье в середине дня мы приехали в Ленин-град, устроили небольшую экскурсию по городу и в три часа отправились в Москву. В середине ночи Соколовы меня покинули, потому что мой "летающий" унитаз боль-ше шестидесяти километров в час ехать не мог, не хватало мощей, а ему надо было успеть на работу во вторую сме-ну. Я в одиночестве тарахтел по пустынному шоссе. Когда я наклонялся всем телом вплотную к рулю, тогда мне уда-валось развить "головокружительную" скорость в шесть-десят пять километров в час. В Москву я приехал в пять часов вечера и, слава Богу, без поломок и происшествий. Долго мы в кругу друзей обсуждали эту безрассудную по-ездку. Только молодость и стремление к желанной цели способны на такое!
    Другой раз я уговорил Соколовых поехать вместе в дальнее путешествие. Больше никто не соглашался прой-ти суровые испытания. Мы взяли отпуска в августе месяце и на мотоциклах отправились в Карпаты, на далёкое озе-ро Синевир. Поездка эта была полна приключений и яр-ких впечатлений. Мы заехали в посёлок Великий Бычков на самой границе с Румынией, где жила моя первая лю-бовь Виктория и мой друг Володя Болданюк. Я хотел с ними увидеться. Вика была шокирована моим видом, тем, что я преодолел такое расстояние, чтобы поговорить с ней несколько минут. А Володи дома не оказалось, он был в далёком плавании, шкерил рыбу на рыболовном сейнере.
   На озере Синевир мы не стали останавливаться, так как было много туристов, а разбили свой лагерь недалеко от озера, на горной реке Теребля. Там мы ловили форель, собирали грибы и ягоды, пили вино и загорали. Возвра-щались в Москву через Львов, где обнаружили, что у нас осталось денег всего пять рублей. При условии, что стои-мость одного литра бензина А-76 составляла семь копеек, этих денег нам хватало только на дорогу, а питаться мы стали местной картошкой и помидорами с полей. Пыта-лись поймать хоть одного гуся, но не удалось. У Паников-ского это почему-то получалось лучше.  Сашка поймал ку-рицу в одной деревне, но нам чуть было не свернули шею, еле унесли ноги. В Москву приехали полуживые, и последние сто метров я катил свой мотоцикл пешком, так как отказала электрика, а чинить мотоцикл рядом с домом не хотелось.

   В июле я успешно сдал вступительные экзамены в институт Пищевой промышленности на отделение авто-матизации технологических процессов и с первого октяб-ря приступил к занятиям с вечерней формой обучения. Распорядок дня был настолько плотным, что я сам удив-лялся, как это я везде успеваю: и работа, и тренировки, и учёба. После окончания службы в армии, я вернулся ра-ботать в Автоматторг, и был механиком по обслуживанию автоматов газированной воды на различных предприяти-ях. Так как мои автоматы работали как часы, то у меня оставалось время на тренировки и учёбу. Зарплата была хорошая, но маленькая, и я ещё устроился на половину ставки оружейника в своём родном клубе "Спартак".
Перед Новым годом ко мне обратилась Миронова Надежда Михайловна, председатель местного комитета профсоюзов нашего института с просьбой принять участие в новогоднем представлении с театрально-фехтовальным  номером. Так как она была преподавателем по химии, то мне был гарантирован зачёт на коллоквиуме по её пред-мету. Дела с химией у меня обстояли плохо, не давался мне этот предмет, и я с радостью согласился.
   Две недели мы с Колей Кочетковым репетировали на тренировках сцену из жизни средневековых мушкетё-ров, а Михаил Григорьевич Топеха, как опытный препода-ватель сценического фехтования в музыкальном училище имени Гнесиных, давал дельные советы. Мы подготовили костюмы из театрального реквизита, и предусмотрели, кажется, всё до мелочей, кроме одного - психологической подготовки.
   На торжественном заседании актовый зал был за-полнен до отказа. Быстро прошла официальная часть с докладом, небольшой стол для президиума со стульями сдвинули в сторону, на краю сцены зажгли новогоднюю ёлку и концерт начался. Когда объявили наш номер, мы с Колей вышли из разных концов сцены и направились навстречу друг к другу. Проходя мимо, мы, как будто бы нечаянно, толкаем друг друга, выхватываем шпаги и начинаем поединок. Всё шло по сценарию до тех пор, по-ка Коля не шлёпнул меня через чур сильно по руке и я от-ветил тем же. Мгновенно сценическое фехтование пере-шло в боевое. Мы стали хлестать друг друга по-настоящему. В ход пошло всё, что попадало под руку. Я схватил стул и швырнул его в сторону Николая. Он вовре-мя пригнулся и стул вдребезги разлетелся о глухую стенку.
   Боковым зрением я заметил, как завхоз Пётр Ивано-вич схватился руками за голову, и очень проворно лави-руя между нами, унёс со сцены уцелевшие стулья, под не-вероятный хохот публики. Мы вошли в раж! Коля зачем-то запрыгнул на стол, а я начал шпагой бить его по ногам. Он смешно подпрыгивал и, изловчившись, пнул меня ногой в плечо. Такой наглости я не ожидал. Сохраняя равновесие, я попятился спиной несколько шагов назад и угодил в но-вогоднюю ёлку. Она не выдержала столкновения со мной и соскочила со сцены, беспомощно повиснув на проводах, но не погасла. Я в обнимку с ёлкой, как с любимой женщиной, застрял в её ветвях, и с трудом выбрался из её объятий. Мы с Колей стали сражаться, бегая вокруг ёлки. Первые три ряда партера как ветром сдуло, люди столпились в проходе и боязливо прижимались к стенам, но не спускали с нас взгляд. Шары с ёлки разлетались в разные стороны, как орехи и, казалось, этому безумству не будет конца. Тогда я дал команду и по сценарию мы завершили наше выступление. Под бурные аплодисменты публики мы покинули сцену.
   За кулисами Надежда Михайловна возмущалась:
- Испортили праздник! Никакого зачёта тебе не бу-дет!
- Да, да, хулиганы! Вы ещё ответите за поломанную мебель, - поддержал её завхоз Пётр Иванович.
Но зачёт она мне всё-таки поставила, так как ей объ-яснили, что это был самый запоминающийся номер, и всё выглядело натурально.

Оглядываясь назад, в прошлое, думаешь, что было замечательное время, которое дало нам возможность ис-пытать себя и преодолеть многие трудности, набраться немного опыта, научиться чуть-чуть разбираться в людях – впереди была ещё целая жизнь!


 











                Анатолий  Лыков



                Повесть




                Мы  с  Арбата


                Часть вторая





Друзьям моей юности посвящается.


                Испытание боем

   Шёл мелкий дождь, и выходить на улицу не хотелось. Но глядя в окно сквозь  шустро  сползающие узкие полоски воды, я снова и снова заставлял себя собрать вещи и выйти из дома. Спускаясь по широкой парадной лестнице с огромным баулом за спиной, я размышлял:
- И на кой чёрт мне всё это нужно? Все люди как люди, сидят в тепле, смотрят лёжа в мягких постельках телевизор, отдыхают. И никому в голову не приходит мысль в такую дождливую погоду, да ещё в субботу, рано утром, выходить на улицу.
Навстречу кто-то поднимался, весело прыгая вверх через две ступеньки. Ход моих мыслей прервал громкий голос Мишки из соседнего дома.
- Привет Толян! Ты что идёшь, как на панихиду? Весь мрачный и уны-лый.  А я к тебе! Одолжи трёшник до завтра. У нас вчера компания собра-лась, такие девочки классные! Всё расстаться никак не можем, ну и как все-гда, не хватает, - и он показал пальцами знак, который понимал каждый ал-каш. - Завтра точно верну!
- Ты мне уже две недели пятёрку несёшь. Как увидишь меня, сразу в подворотне прячешься. Нет, не проси, не дам. Пока не вернёшь долг, больше с этим ко мне не подходи.
   Я продолжал медленно спускаться по лестнице, а Мишка подобо-страстно изогнувшись, шёл рядом, не отрывая своего взгляда от моего лица. В его глазах теплилась надежда на спасение, как у попавшего на необитае-мый остров после кораблекрушения измученного и отчаявшегося человека, который в туманной дымке на горизонте увидел огромной корабль. Но мой корабль прошёл мимо необитаемого острова, и только спиной я чувствовал укоризненный Мишкин взгляд.
- И что надумал тренер? Соревнования через неделю, надо бы сни-зить нагрузки, и так мы весь месяц тренируемся каждый день по четыре ча-са, а иногда и по два раза в день. А теперь вот и в субботу давай. Это ж фех-тованием так можно накушаться, что тошнить будет.
   Тренировка началась с вялой разминки, в пустом зале пять человек не спеша бегали, прыгали, махали руками и ногами. Потом темп возрос, и сонливость куда-то исчезла.  Уже появились капельки пота на лице и на теле, всё чаще и чаще начали пользоваться полотенцем. Тренер приказал надеть защитное снаряжение и приступить к  тренировочным боям, одним отрабатывать атаку,  другим защиту. После получасового учебного боя мы с Колей Кочетковым решили передохнуть.    Раскрасневшиеся, мы сидели на низких скамеечках и обсуждали перипетии боя.
Наш тренер, Михаил Григорьевич Топеха, будущий главный тренер женской сборной страны, сделал несколько замечаний и сказал:
- Анатоль, давай на урок!
  Индивидуальный  урок длится  40 - 60 минут. Вся наша московская команда «Спартак» состояла из мастеров спорта СССР и, казалось, что может дать тренер нового уже опытным спортсменам. Главное, это не утратить уже приобретённые навыки. Множество раз отрабатывать одни и те же  приёмы и финты, находить самые рациональные траектории клинка. Независимая работа рук, ног и корпуса напоминает работу пианиста, который виртуозно исполняет сложнейшие произведения. И если пианист не имеет права на ошибку - произведение будет безнадёжно испорчено, то мы ошибаемся, но в следующее мгновение исправляем огрехи, и от этого рисунок боя приобре-тает неповторимый колорит, понятный только специалисту. А там уж вос-пользуется или нет противник твоей ошибкой, зависит от его уровня мастер-ства. Твоя - задача загнать его в ситуацию, когда он не знает, что делать, чего от тебя ожидать,  какую выбрать защиту.  Ложными движениями заставить противника  на мгновение открыться, оставить не защищённым кусочек своего тела, и потом молниеносно нанести по нему разящий укол, ухитрившись при этом не промазать.
  Урок и предназначен для этого. Тренер создаёт ученику ситуацию, приближенную к боевой, и исполняет роль ходячей мишени,  время от вре-мени открывая кусочки своего тела. Если ученик правильно выполняет упражнение, то тренер повторяет его несколько раз и потом переходит к другой боевой ситуации. Со стороны это кажется бессмысленным занятием, нудным и тяжёлым, но только этот путь ведёт автоматизму, к действиям на уровне подсознания.
- Анатоль, ты, что сегодня какой-то вялый? Не выспался что ли? Или на тебя погода так действует?
- Да нет, всё в порядке. Вчера немного перебрал на общефизической подготовке (ОФП), наелся футбола, до сих пор отойти не могу. Валя Королев-цев мне все ноги отшиб.
- Вчера тренерский совет  утвердил состав команды по всем видам оружия, назначил в понедельник последнюю тренировку, в среду немного общефизической подготовки и в субботу в бой – Спартакиада Профсоюзов города Москвы. Тебя включили в основной состав команды, а Сашку Кауф-мана - запасным.
- Михаил Григорьевич, а почему Кауфмана запасным? Он выглядит намного сильней Максимова.
- У Кауфмана нет опыта, а Максимов защищал честь страны на меж-дународных соревнованиях. Максимов реальный претендент на первое ме-сто! А Кауфман? В первом же решающем бою не выдержит, сломается. У не-го нет перспективы войти в финал. Нет Толя, тренерский совет решил не рис-ковать. Ведь за первое место в личном турнире команде присуждают 17 оч-ков, как и за первое командное место. Вообще, в зачёт пойдут очки за ре-зультаты только четырёх основных членов команды, заявленных перед со-ревнованиями. Результаты других участников учитываться не будут.
   Когда он мне это всё говорил, его вид указывал на то, что он не согла-сен с решением тренерского совета. Дима Максимов – ученик Душмана Вик-тора Александровича, а Саша Кауфман – его ученик, как и я. Но, тем не ме-нее, подчиняясь общим интересам команды, её запасной член должен был проиграть бой основному, если жребий сведёт их в одной, отборочной груп-пе, чтобы основной пошёл дальше набирать очки.
   Индивидуальный урок закончился для меня очень трудно. Уже изне-могая, я из последних сил пожал руку тренеру, снял с себя промокшую насквозь футболку и развесил её на грязных радиаторах отопления.
   На металлических фехтовальных дорожках уже кипели яростные бои. Никто ни кому не хотел уступать. Проиграл – отстёгивайся, следующий спортсмен займёт твоё место. Коля Кочетков пошёл на урок, а я встал на его место. Завертелась карусель боёв. Михаил Григорьевич, давая урок, одним глазом наблюдал, как его ученики дубасят друг друга, периодически подни-мал маску и давал указания разгорячившимся спортсменам:
- Ну, куда, куда ты, как баран, рогами на ворота лезешь? Рукой впе-рёд, рукой!
Потом опускал маску и продолжал давать урок. Бои длились до тех пор, пока не завершится последний урок тренера. После этого все спортсме-ны снимали с себя насквозь промокшее снаряжение и после небольшого пе-рерыва, в одних трусах начинали играть в футбол. Это была ещё та коррида, в которой не щадили ни своих, ни чужих ног. Час игры в мини футбол отнимал последние силы. Но тёплый душ их чудодейственным образом восстанавливал и поднимал настроение.
Одеваясь в раздевалке, все громко говорили, смеялись, шутили. Тому же, кто зазевается, обязательно подбросят в сумку заранее подготовленный кирпич. И если спортсмен его сразу не заметит, то будет  обязан принести его на следующую тренировку. Считалось за подло выбросить его по дороге или дома. И все, кто не досмотрел, привозили кирпичи назад, чтобы в следующий раз подсунуть его кому-нибудь другому. 
   В вагоне метро было мало народа. Мы все ехали в одну сторону: от станции «Сокольники» до остановки «Библиотека им. Ленина», т.к. жили в районе Арбата и улицы Воровского. Саша Кауфман решил поднять свою сум-ку с пола и поставить её на колени, чтобы что-то достать и показать нам. Ко-гда он расстегнул молнию, то вдруг переменился в лице, закатил глаза к по-толку и прошипел:
- Сволочи! Я же проверял сумку, кирпича там не было! Когда вы успе-ли его подсунуть?
  Он вынул кирпич и хотел положить его на пол вагона, но возмущён-ные и удивлённые взгляды друзей, не позволили ему нарушить джентльменское соглашение. Тогда он, сопя от негодования, сунул злосчастный кирпич обратно в сумку, и в тот же миг из неё выпрыгнула лягушка. Саша с визгом отпрянул назад, а сумка с грохотом упала на пол. Но лягушка, оказавшись на коленях у Сашки, сначала застыла как вкопанная, потом  огляделась вокруг, спрыгнула на пол, и медленно поскакала посередине прохода вагона. У Кауфмана глаза вылезли из орбит и повисли на ниточках в районе носа. Он с детства боялся лягушек, и это чудовище, которое сидело у него на коленях, ввело его в полное оцепенение. Все пассажиры, молча, уставились на лягушку, и даже те, кто до этого мирно почитывал газету, стали с любопытством и изумлением наблюдать за неторопливыми прыжками зелёного чудища. Братья Кочетковы ехидно хихикали. Обращаясь к Саше Кауфману, я невозмутимо произнёс:
- У нас нет джентльменского соглашения по поводу лягушек. Видимо, она случайно оказалась в твоей сумке, соблазнившись твоими вонючими футболками. Поэтому можешь не приносить её на следующую тренировку, а выпустить в фонтан на Арбатской площади.
- Кстати, - обратился я уже ко всем членам нашей команды, - завтра, мы все должны с утра перебираться жить в гостиницу «Ярославская». Коля не забудь захватить с собой карты, а то мы там со скуки помрём.
  Перед крупными соревнованиями руководство спортивных организа-ций обычно проводило двадцатидневный сбор спортсменов с проживанием в гостинице и усиленным питанием на два рубля пятьдесят копеек в день. Это было необходимо для того, чтобы спортсмены могли лучше подготовиться к соревнованиям, вдали от домашних проблем и стеснённых жилищных условий. Чтобы тренировочный процесс не нарушали семейные скандалы, жёны, дети и прочие вредные привычки. Курить не запрещалось, но к спиртному отношение было негативное. За нетрезвое состояние могли запросто отчислить со сборов и даже дисквалифицировать на год. Талоны на питание выдавали через день, чтобы их не поменяли на деньги и не истратили на прочие нужды.
От метро я шёл по Кривоарбатскому переулку. У дома № 10, где жил знаменитый архитектор двадцатого века Константин Мельников, в обнимку с очень красивой девушкой стоял Мишка. К нему девчонки липли, как мухи к навозу. Всегда пьяный, с полузакрытыми глазами, но с мужественным выражением лица Мишка производил на девушек неизгладимое впечатление, неизменно вызывая их восхищение. Не одна обивала порог его дома, в надежде прокатиться с ним на мотоцикле, обняв его сзади за талию и плотно  прижавшись своей грудью к его крепкой спине. Но сейчас тело девушки служило Мишке дополнительной опорой, так как его ноги были согнуты в коленках, и он был готов вот-вот упасть. Одной рукой Мишка опирался о стену дома, а  другой о плечо своей подруги, и тупо смотрел вниз.  Я хотел перейти на другую сторону переулка,  но услышал умоляющий голос его подруги:
 - Эй, вы! Помогите нам!
   Я оглянулся. В  переулке прохожих не было, значит, она обратилась ко мне.   Держа за спиной свой большой фехтовальный чехол с мокрым снаряжением, я подошёл к шатающейся парочке и свободной левой рукой подхватил  Мишку под руку, которой он опирался о стену.
- Помогите мне отвести его домой, это здесь, рядом. Опять напился как свинья, и понесло его на улицу.
  Мишка жил в доме 8, в коммунальной квартире вместе со своим старшим братом. Их комната напоминала бомжатник: над окнами свисали давно не стиранные тюлевые занавески с большими дырами от сигарет, по-желтевшие обои отражали тусклый свет от единственной лампочки, уцелев-шей в пятирожковой люстре, тщательно разрисованной  мухами жирными, чёрными точками. На потолке, по углам комнаты чернели паутины, большой стол посередине комнаты, накрытый, когда-то так называемой скатертью и обрывками газет, сохранил на себе остатки закуски, опрокинутые бутылки, разномастные рюмки и гранёные стаканы. Кто-то одетый спал на разодранном диване, и тяжело храпел. Одна половина большой, двустворчатой двери в комнату, вся изуродованная сломанными замками, была открыта и через её проём виднелись тёмный коридор и кухня, у газовой плиты которой, стояла, согнувшись, худенькая старушка. Краем глаза она наблюдала за тем, что происходит в комнате, и что-то перемешивала в маленькой кастрюльке.
Навстречу нам встал из-за стола Мишкин  старший брат, Женька, и направился нам помогать. Он меня очень уважал и всегда ставил Мишке в пример. Сам пил редко, но по-чёрному. За неделю выпивал столько, что по-том ещё неделю жил на средства от сданной посуды. Всякий раз, увидев ме-ня, он почтительно здоровался, интересовался моим здоровьем и спрашивал когда же я стану чемпионом Мира.
- Жека, когда я стану чемпионом Мира, я обязательно поставлю ящик коньяка, и мы закатим пирушку на весь Арбат.
  Это обещание приводило его в полный восторг. Он лучезарно улы-бался и, как бы стараясь помочь мне поскорее стать чемпионом Мира, гово-рил:
- Ну, ты уж, там давай, Толян, старайся! Не пропускай тренировки!
Мишку мы уложили на кровать, сняв с него только ботинки. Его по-дружка села рядом и стала поправлять у него под головой подушки. Она нежно поцеловала скособоченное Мишкино лицо и замерла у него на груди. Тут появилась ещё одна девушка, тоже очень красивая, стройная, с надмен-ным выражением лица. Мне показалось, что она была из очень интеллигент-ной семьи и здесь оказалась совершенно случайно. Весь её вид выражал брезгливость по отношению ко всему происходящему.
- Толян, давай штрафную, - булькал какой-то красно-бурой жидко-стью в засаленный стакан Женька, еле держась на ногах. – Ты вишь, какие у нас бабы...
- Нет, мне нельзя. У меня скоро соревнования. Я должен сегодня по-стирать и просушить свои футболки и прочие вещи. Завтра опять тренировка.
Но Женька уже не слышал меня, его штормило. Он как-то неуклюже облокотился на свою руку и голова его медленно, но точно погрузилась в тарелку с нарезанными помидорами. Я взял свой чехол и хотел выйти, но эта девушка с надменным выражением лица, вдруг тихо спросила:
- Можно я вам помогу?
И в голосе её, и во всём её облике была надежда, надежда выбрать-ся из этого ужасного места, чтобы потом никогда уже сюда не возвращаться. Видимо, они с подружкой жили в Подмосковье, и ехать домой ей было про-блематично, а оставаться здесь она не хотела. Мы вышли на улицу, и после удушливого, прокуренного смрада, нас опьянил свежий, после дождя, воз-дух. Перейдя на противоположную сторону улицы, мы оказались у парадных дверей моего дома.
Когда мы вошли в квартиру, то увидели, что по длинному коридору, проходящему вдоль дверей всех комнат, нам навстречу шла, опираясь о сте-ну, Ася Моисеевна, неся на маленьком блюдечке фарфоровую чашечку с се-ребряной ложечкой, которая звонко брякала о красиво расписанные края. Ася Моисеевна обладала удивительной способностью - в любое время, когда бы я ни появлялся на пороге квартиры, проходить по коридору. Ей было 75 лет, и она поселилась в нашей квартире в 1955 году после освобождения из мест заключения и реабилитации. Ни лагеря, ни тюрьмы не отразились на её интелегентной манере поведения. Увидев меня и мою спутницу, она с радостной улыбкой сообщила:
- Анатолий, вам звонила какая-то девушка несколько раз. Я пыта-лась узнать её имя, но она не представилась.
- Спасибо, спасибо…. Это так интересно… - поспешил я спрятаться за своей дверью.
  Когда мы вошли в комнату, я поставил свою ношу в угол и неожи-данно для самого себя левой рукой крепко обнял за тонкую талию свою спутницу и нежно прижал её к своей груди. Её большие, красивые глаза, удивлёно смотревшие на меня, мгновенно закрылись, и корпус её отклонил-ся назад. Моя правая рука осторожно скользила по её спине, плечам, шее. Она пыталась вырваться, но мои объятия были столь уверены и сильны, что  не оставили ей никакой надежды на освобождение. Мои поцелуи посыпа-лись на неё, как осенний листопад. Мои губы тонули в её нежных и сладких губах, на её шее, груди…. Страсть так разыгралась во мне, что я не замечал её символического сопротивления. Подняв её на руки как пушинку, я осторожно положил её на кровать и всем телом склонился над ней, освобождая  её, и себя  от уже не нужной одежды. Сделав ещё несколько от-чаянных попыток вырваться из моих объятий, она крепко прижалась ко мне, и мы слились в неистово долгом поцелуе, а наши тела растворились друг в друге, даря неописуемый восторг и наслаждение.
  Когда я очнулся, было уже темно. Я осторожно надел халат и вышел из комнаты. Быстро простирнув и прополоскав свои футболки, я развесил их на верёвочках в ванной комнате, и пошёл готовить нехитрый ужин. Моя по-дружка лежала, закрыв глаза.
- Ты кушать будешь? – спросил я.
- Нет.
- А чаю хочешь?
- Нет, лучше кофе.
Она накинула на себя простынь и села за стол. Торшер в углу комнаты осветил её правильные черты лица. Я налил ей кофе и спросил:
- Как  тебя зовут?
- Надя. А тебя?
- Толя. Ну, вот и познакомились.
Она  улыбнулась и сделала глоток кофе. После небольшой паузы спросила:
- А ты всегда девушек при первой встрече в постель тянешь?
- Нет, только таких красивых, как ты. Но такое бывает редко. Красивых девушек почти нет, а если и есть, то они на  меня не обращают внимания.
- Что же так? Ты я, смотрю, не из робкого десятка.
- Из робкого, из робкого…. – возразил я. - Красивым ведь что надо? Жизнь свою устроить так, чтобы все завидовали. А для этого у парня должны быть деньги, много денег. Или там родители сильно обеспеченные, которые из-за границы не вылезают. Красивая – она понимает, что её шансы велики, чтобы заполучить такого перспективного парня. Зачем ей нужен какой-то там слесарь, или сторублёвый инженеришка?
- А как же любовь?
- Ха,…Любовь! Любовь придумали бедные, чтобы не платить денег.
- Но, всё-таки должны быть какие-то чувства? Жить с человеком не любя – это аморально! Это не один – два дня, это ж на всю жизнь! Как можно всю жизнь претворяться, даже за большие деньги?
- А где ты видела, чтобы меркантильные браки долго существовали? У них итог один, рано или поздно эти браки разваливаются, и тогда борьба идёт за каждый кусочек материальных благ. Обнажается вся уродливость и гнилостность каркаса брака, основанного не на эмоционально-чувственных отношениях, а на материально-амбициозных.
Возникла неловкая пауза. Мы оба задумались, но я продолжал:
- Бывают, конечно, исключения. Дейли Карнеги описывает много слу-чаев, когда меркантильные браки перерастали сначала в уважение супругов, а потом и в любовь. Даже очень большая разница в возрасте для настоящей любви не является помехой.
- А как же быть, если сначала были чувства, а потом угасли? – не уни-малась Надежда. - Ведь так тоже бывает.
- Во-первых, настоящие чувства и Любовь никогда не угасают! - про-должал размышлять я вслух, как будто являлся опытным экспертом в этой области. Мне порой самому нравился ход моих мыслей, и я с интересом наблюдал, куда они меня выведут, потому, что эти мысли рождались во мне вне зависимости от меня самого, где-то на уровне подсознания.
- Во-вторых, настоящие чувства не угасают, а перевоплощаются, ви-доизменяются, переходят из одного состояния в другое, со временем порой покрываясь чёрствой коркой сомнений и разочарований. Крайняя черта, до которой настоящие чувства могут дойти – это переход в фазу искреннего уважения и понимания друг друга, но никак  не в ненависть. Кто утверждает, что где кончается любовь, там начинается ненависть, по-настоящему не лю-били. Они просто любили свои чувства, они любили быть влюблёнными! А любовь – это тяжкий труд с серьёзными испытаниями!
- И, в-третьих, - продолжал я свой экспромтный монолог, - настоящая Любовь и высокие чувства не способны на измену! Мужчина, а тем более женщина, никогда не предадут, не бросят свой объект любви, не перепрыг-нут в другую, более тёплую постель, а будут до конца биться за свою любовь, вгрызаясь когтями, зубами в кого угодно, но без боя не отступят! И если кто-то будет объяснять свою измену стечением обстоятельств, усталостью от безответных чувств, отсутствием надежд и перспектив, или нахлынувшими новыми, более сильными чувствами, - то тогда там не было любви, там был только суррогат низменных влечений или меркантильная составляющая. А все объяснения – не более чем ярко-разрисованная ширма, прикрывающая гнилую сущность эгоизма и распущенность характера!
   Мы затихли, каждый переваривал в себе сказанное. Сравнивал со своими взглядами и убеждениями. Говорить никому не хотелось. Только французские настенные часы времён Наполеона, которые я нашёл давно на чердаке одного Арбатского дома разбитыми и поломанными, которые, мо-жет, быть когда-то радовали самого Пушкина, и теперь мною любовно и с большой точностью восстановленные, висели на стене и наполняли всю ком-нату бархатными ударами. Я насчитал двенадцать.
  Утром я проснулся в половине девятого, пора было собираться и ехать в гостиницу Ярославская, где мне и всей нашей команде предстояло жить до окончания соревнований. Надежда спала безмятежным сном, сво-бодно раскинувшись на широкой кровати. Правду говорят: «Посмотри утром на спящую женщину, и если она тебе нравится, значит, можно её брать в жёны».
  Я позавтракал, собрал необходимые вещи и написал короткую запис-ку:  «Надюша, мне не хотелось будить тебя. Как встанешь, разогрей себе что-нибудь покушать, всё на столе. Я не вернусь сегодня, буду жить в гостинице до конца недели. В следующую субботу и воскресенье у меня начинаются соревнования во дворце спорта. Если хочешь, найди меня и приезжай. Ты была божественно хороша! Целую! Толя».

   В холле гостиницы собралась вся команда фехтовальщиков общества «Спартак» по всем видам оружия. Посередине лежала большая куча сумок и фехтовальных чехлов. Все галдели, как на базаре. Старший тренер «Спарта-ка» Виктор Александрович Артемчук стоял у стойки администратора, получал ключи от номеров и сразу же раздавал их спортсменам. Мне достался двухместный номер, в который поселили Сашку Кауфмана. Я даже обрадовался. Сашка был маменькин сыночек и не любил наши буйные ночные посиделки. Он предпочитал тихую и спокойную домашнюю обстановку. Утонув в огромном, мягком диване  он любил слушать свой магнитофон Грюндик, который одну за другой проигрывал его любимые еврейские мелодии. И чтобы рядом стоял импортный торшер с изогнутой, хорошо отполированной стойкой, а из-под большого абажура струился мягкий свет, освещающий журнальный столик с бокалом свежевыжатого сока. Поэтому Сашка на ночь не оставался в гостинице, а всегда уезжал домой.
  Разместившись в гостинице и ознакомившись, кто с кем и где живёт, все вместе отправились обедать. После обеда все, как тараканы, расползлись по своим номерам и залегли спать. Очнулись перед ужином, быстренько сбегали, перекусили и собрались в моём номере.
- У кого карты? – задал я вопрос, обводя всех собравшихся строгим взглядом, зная наперёд, кто их должен был взять. Как оказалось, карты были у всех: никто не хотел умирать от скуки.
- Ну, что? Придётся кинуть жребий, кто будет играть, так как нас больше, чем положено.  Разумеется, я как хозяин номера, иду вне конкурса.
- Безусловно, Анатолий Петрович! Вопросов нет. - Подтвердил Саша Панченко мнение всей толпы. Он всегда называл меня по имени и отчеству, как и все члены команды, которые были моложе меня. Саша был моложе меня на пять лет, фехтовал на сабле и очень любил играть в шахматы и в преферанс. Вот и сейчас он прибежал к рапиристам, так как знал, что в это время мы садились играть.
   Вообще, фехтовальщики были интеллектуальными спортсменами на фоне представителей других видов спорта. Они любили те игры, где надо проявлять смекалку. Про фехтование говорили:
- Это вам не шахматы, здесь надо думать!
 Но если шахматисты не играли в футбол, то фехтовальщики могли со-ставить серьёзную конкуренцию сборной страны по мини футболу. И когда проходили сборы фехтовальщиков к каким-нибудь соревнованиям, то обязательно играли в футбол в спортзале. И это была настоящая игра! Это был спектакль эмоций, словесных выражений и, конечно, красота и изящество движения тел. Мастерство владения мячом у некоторых было выше мастерства владения клинком.
Жребий бросили следующим способом: вырезали клочки бумаги по количеству желающих играть, и на трёх бумажках поставили карандашом га-лочки. Кто вытащит бумажку с галочкой из коробочки, тот будет играть. В иг-ре могло участвовать четыре человека, но так как я проходил без конкурен-ции, то разыгрывались три вакантных места. Когда вытащили бумажки, то оказалось, в четырёх были галочки. И  тут началось! Поднялся такой гвалт, шум и крик, что разобрать ничего было нельзя. Кто-то на своей пустой бу-мажке незаметно поставил галочку и превратил жребий в пустую формаль-ность.
Но так как мы все давно уже привыкли в своей компании играть с об-маном и жульничать при любом удобном моменте, разоблачение обманщи-ка представляло для всех искренний интерес, что добавляло особый колорит в игру к радостному  восторгу всех участников,  никто не обижался. Мы играли не ради денег, а ради постоянно случающихся споров. Играть в тишине, молча, как положено, для нас было не интересно и скучно. Но, чтобы конфликты можно было как-то уладить, мы заранее выбирали для этого нейтрального человека. Чаще всего это был Слава Кочетков,  он был судьёй, решение которого было обязательно для исполнения и неоспоримо.                Правила игры были настолько сложны и запутаны, что каждый трактовал их по-своему.
Саше не повезло, он не попал в число играющих. Но наблюдать со стороны было не менее интересно. Каждый давал советы, переживал и ру-гал игрока, который, по его мнению, делал неверный ход. Доходило до того, что не в меру разгорячившихся наблюдателей грозили выставить за дверь. Шум, гам, споры продолжались до глубокой ночи. Горничная не раз стучалась в дверь, угрожая сообщить об этом безобразии нашему начальнику. Но игра продолжалась.
И вот когда игра подходила к концу, мне выпала такая карта, что можно было сказать: - «Пас» - и спокойно доигрывать. Но я, мельком взгля-нув на расчерченный лист, где было отражено  моё не совсем радостное  по-ложение в игре, вдруг неожиданно для себя сказал: - «Мизер!». Это означа-ло, что я обязуюсь не взять ни одной взятки, а мои соперники будут пытаться всучить мне хотя бы одну. Все притихли, переглянулись и не стали возражать. Я медленно открыл прикуп. Там лежали две карты, которые мне явно были не нужны, я надеялся на совершенно иной вариант. Всех охватило весёлое оживление. Дружно заглядывая друг к другу в карты, игроки и наблюдающие стали шумно и возбуждённо обсуждать варианты. С меня не сводили глаз, а я не мог принять никакого решения. Если бы я только мог видеть или знать, как разложились карты у других играющих, мне было бы легче снести две ненужные карты, чтобы мы могли продолжить игру. Наконец, я выбрал две карты и положил их  на стол рядом с собой. После этого остальные игроки по команде тоже открыли свои карты и также положили их на стол. Мне сразу же стало понятно, что я совершил ошибку и снёс не те карты. Все остальные взахлёб стали обсуждать варианты, как всучить мне взятку. При этом так яростно размахивали руками и говорили  одновременно, что разобрать в этом гвалте ничего было нельзя. Один я сидел молча с каменным выражением лица, чтобы никто не догадался о моём психологическом состоянии. Только взгляд мой лихорадочно бегал по сторонам, ища выход, как у зверька, который забрался в курятник и его окружили хозяева с ружьями и дубинами. В этой суматохе мне удалось локтём одной руки накрыть прикуп, а другой рукой незаметно взять из него одну карту. Но мои шулерские движения были обнаружены. У меня тотчас отняли прикуп и все забегали по комнате, ища место, куда бы его спрятать. Наконец, под возмущённые возгласы присутствующих его торжественно поместили  в выдвижной ящичек прикроватной тумбочки. Для надёжности на тумбочку посадили Славу, чтобы тот сторожил прикуп. В такой ситуации ни Игорь Кио, ни Дэвид Копперфильд ничего не смогли бы сделать.
Наконец, все успокоились. Выбрали тактику, как меня загнать в ло-вушку, и начали медленно делать ход за ходом. И вот настал момент, когда я должен был принять решение: или взять всего одну взятку - это был бы проигрыш, но не очень большой, или рисковать - тогда мне могли бы всучить много взяток, так называемый «паровоз», а это уже очень большой проигрыш. Если противники угадают одну масть из двух, я мог получить шесть взяток. Для себя я решил – буду блефовать, тогда у меня хоть будет шанс выйти сухим из воды. Когда я сделал решающий ход, мои противники, радостными воплями предвосхищавшие свой успех, вдруг приуныли. Им предстояло принять нелёгкое правильное решение. Один утверждал:
- Я его знаю, он никогда  так не сделает….
- Нет! Я знаю этого жука! Он обязательно сделает так…- утверждал другой, тыкая в мою сторону корявым пальцем.
У противников начались разногласия - все шумно убеждали друг друга в своей правоте. Сколько они не вглядывались в моё лицо, но прочитать мою тайну так и не могли. Каменное лицо сфинкса смотрело на них с ехидной ухмылкой. Решили бросить жребий. Как жребий выпадет, так и поступать. Но жребий их подвёл – они не угадали. Поднялся невообразимый шум, все забегали по комнате, хватались за голову, поднимали руки к потолку, но было поздно.
- Тише, тише! Что вы так кричите? – обратился ко всем, всё время си-девший молча, Слава, - уже поздно. Сейчас опять горничная прибежит.
- А от тебя, Слава, больше всех шума! – объявил раздосадованный Панченко, чем вызвал у всех гомерический хохот.
        Игра закончилась, подсчитали, кто выиграл, кто проиграл, и стали расходиться по своим номерам. Сашка Панченко открыл тумбочку, чтобы забрать две оставшиеся карты из своей колоды, но там их не оказалось. Стали искать. Нашли под подушкой на моей кровати.
- Ну и жульё живёт в этом доме! – зарычал Панченко. – С честного че-ловека тут штаны средь бела дня могут снять.
- А ты рот не разевай! Оглядись вокруг себя, не обманут тут тебя! – прозвучало ему в ответ.

На следующий день выдалась хорошая солнечная погода, и все рапиристы решили пойти гулять на Выставку Достижений Народного Хозяйства. Шли неорганизованной толпой, рассказывая друг другу анекдоты, или просто разговаривали на разные темы. Заходили в павильоны и с интересом разглядывали экспонаты. Гуляя по территории выставочного центра уже более двух часов, устав от ходьбы и столпотворения, кто-то из ребят предложил зайти в павильон «СПОРТ», который находился в самом  дальнем конце выставки, рядом с ботаническим садом, чтобы хоть немного отдохнуть. Когда мы зашли в павильон, посетителей там не было. Но мы обнаружили всю нашу команду саблистов во главе с Сашей Панченко. Дело в том, что Саша работал в этом павильоне инструктором, и вроде как бы находился на работе, хотя всем участникам соревнований выдавалось освобождение от работы с полным сохранением заработной платы. Все саблисты развалились на гим-настических матах, и вид был у них угрюмый.
- Что вы все такие печальные? – спросил один из нас, - или хозяин вас плохо угощает?
- Нечем угощать, талоны все давно закончились – отвечал Панченко, - даже кофе нет.
- А ты, вон, - показывая на меня пальцем, начал провокацию Коля Ко-четков, - обратись к Анатолию Петровичу с просьбой сыграть с тобой в шах-маты под интерес. Если выиграешь, то, глядишь, он покормит всю вашу ко-манду в местном ресторане.
Все знали, что мы с Панченко заключили пари на матч из пятисот!!! партий в шахматы по телефону, и уже несколько лет играем с переменным успехом. Победивший должен получить гонорар в размере один рубль за каждую партию от разницы между выигрышами и проигрышами. Было уже сыграно более двухсот партий, а лидер всё никак не определялся.
Идея понравилась всем, кроме меня. Очень оживились саблисты – постоянное желание покушать на халяву было у них в крови. Меня стали уго-варивать сыграть всего одну партию. Рапиристы тоже не отставали, так как знали, что это будет захватывающее зрелище с воровством фигур противника или их тайное перемещение по доске. В общем, как у Остапа Бендера в Васюках.
- Нет, нет, я не буду играть, - пытался я отговориться. – А чем он будет расплачиваться, если проиграет? Чем он накормит нашу команду? У него та-лонов и денег нет.
Но мои резонные аргументы сразу же разрушались общими  усилия-ми.
- Мы дадим ему в долг! – голосили саблисты.
             - Мы откажемся от угощения! - убеждали рапиристы.
- Нет, нет – ни в какую не соглашался я, - у вас у самих мыши давно прогрызли  огромные дыры в карманах.
 - А вы, дармоеды, - урезонивал я  рапиристов, - вообще бы лучше помолчали! Чтобы вы, да сидя за столом не взяли бы ни крошки в рот? Не смешите меня, а то у меня пупок развяжется!
Все стали шуметь, возмущаться, обзывать меня «трусом». И тут Саша Панченко произнёс свой главный аргумент:
 - Хорошо, Анатолий Дермович! – он специально, с пафосом и ударе-нием, исказил моё отчество, что было равносильно брошенной перчатке, - Хорошо! Если ты выиграешь, в чём я очень сомневаюсь, то я зачту твою по-беду, как десять своих поражений по телефону!
Он сделал многозначительную паузу и, с высоко поднятой головой, медленно оглядел всех присутствующих. Такой щедрой ставки даже я не ожидал.  И я принял брошенную перчатку.
Сразу же принесли шахматный столик, шахматные часы и даже пу-стые бланки протоколов, благо, этого добра тут было много, так как здесь часто устраивали шахматные турниры.
- А протоколы-то зачем? – искренне удивился я.
- Мы знаем, Анатолий Петрович, какой вы авантюрист, вчера вы нам продемонстрировали свои уникальные способности, - с ехидной улыбкой отвечал Саша, - поэтому все ходы я буду записывать.
Договорились играть в полной тишине. Если кто издаст любой звук или сделает какой-то жест, то это означает конец игре и победа присуждает-ся мне, так как все очень хотели, чтобы победил Панченко. Каждому дава-лось шестьдесят минут чистого времени. Вокруг стола были расставлены сту-лья, и все удобно расположились на них так, чтобы всем хорошо было видно, что происходит за шахматным столом. Слава Кочетков запустил часы, и игра началась.
Если бы кто-то заглянул в этот момент в павильон "СПОРТ", то был бы крайне изумлён при виде такой картины – более десятка трезвых молодых мужчин склонились над маленьким шахматным столиком, и уже больше часа сидят без движения, в полнейшей тишине, в которой было лишь отчётливо слышно, как тикают часы и щёлкают кнопки. Слава Кочетков сидел с невозмутимым видом и внимательно следил, чтобы никто не нарушил правила.
Партия развивалась как обычно, вяло, без обострения, и я стремился свести её к ничьей, чтобы мирно разойтись. Но в стане саблистов чувствова-лась некая нервозность: в действиях его предводителя не наблюдалось ак-тивности, залихватских атак и хитроумных комбинаций. Казалось, что их шеф, потенциальный и кормилец, бесцельно двигает фигуры по доске явно намереваясь  оставить их голодными. Все рассчитывали на молниеносную победу своего предводителя, а такая затяжная партия их утомляла.
Рапиристы, в свою очередь, наблюдали за игрой с большим интере-сом. Они сосредоточенно пытались разгадать тайные замыслы противников, предугадать их следующие шаги, но игроки думали на много ходов вперёд, и каждый ход казался им непонятным.
Тем не менее, партия приближалась к концу. Явных преимуществ ни у кого не было, и тут я допустил небольшую неточность, которую Саша мгно-венно использовал. Я мысленно переставил ходы, и позиционное преимущество его стало очевидно увеличиваться. Партия стала быстро приближаться к моему проигрышу.
В этот момент Саша попросил временно остановить часы, чтобы сде-лать важное объявление.
- И так, господа, - начал он, обращаясь к членам своей  команды, - мы приближаемся к тому радостному моменту, когда мы можем уже сейчас начать составлять меню нашего триумфального обеда. Надеюсь, вы не буде-те возражать, если мы закажем харчо, жаренную стерлядочку под винным соусом, белых грибочков под маринадом, всяких там салатиков и, конечно, полирнём всё это пшеничной водочкой.
- А морда у вас не треснет? Никакой водочки, никакого спиртного! – стал  яростно возражать я. – Соревнования скоро!
- Ну, тогда чешского пивка и солёных орешков – продолжал издеваться надо мной Сашка.
Саблисты сладострастно улыбались. Их глаза светились несказанной радостью и в горле у них уже булькали большие глотки холодного пива. Я достал свою пачку сигарет «Прима» и нервно закурил. Рапиристы спокойно ухмылялись и предложили закончить партию.
До конца игры у каждого игрока оставалось не более пяти минут. Надежды на спасение у меня почти не было. Мы оба попали в цейтнот. Тя-нуть время мне не было смысла, Сашка делал быстрые и правильные ходы. Я стал лихорадочно курить, выпуская вонючий дым прямо ему в лицо, чтобы спровоцировать скандал. Хотя никто из собравшихся не курил и, морщась, руками разгоняли жирные клубы дыма, боялись мне возразить, чтобы не было повода вывести ситуацию из-под контроля.  До мата моим фигурам оставалось несколько ходов, и я уже думал сдаться, чтобы не получить этот позорный мат. Я сделал отчаянный ход конём и нагло напал на его ферзя, без всякой надежды на успех. Вдруг Сашка задумался. Он увидел, что можно объявить мне мат через три хода, и стал соображать, как сократить этот процесс до двух ходов. Все замерли от страха, осознавая очевидную опасность - надо срочно убирать ферзя из-под удара! Видел это и Сашка, но, увлёкшись эффектной победой, он забыл про угрозу и сделал другой ход, не убрав ферзя, также как и я переставил ходы. Все разом подпрыгнули на месте. Дикий вопль из уст присутствующих сотряс тишину павильона, и все схватились за головы.
Я жадно схватил Сашкиного ферзя и быстро снял с доски. Теперь на доске было моё неоспоримое преимущество. Но чтобы его реализовать, необходимо было сделать несколько формальных ходов. Но так как ни у не-го, ни у меня почти не осталось времени - мы оба попали в жесточайший цейтнот,  это была уже не игра в шахматы, а игра нервов. И чтобы не риско-вать, у кого время закончится раньше, я предложил ничью, которую Сашка с радостью принял.
- Теперь можно пойти и выпить пива, в честь чудесного окончания сложной партии! – с радостью воскликнул я, и мы все дружно покинули па-вильон  «СПОРТ», и направились в ближайшую пивную, которую мы довольно быстро нашли.

Под навесом было несколько свободных столиков с плетёными сту-льями. Мы быстро сдвинули два стола, удобно уселись и заказали чешское пиво с воблой. У всех было хорошее настроение, ласково грело солнышко и на лицах ребят светились улыбки не то от завершения эмоциональных пере-живаний, не то от предвкушения предстоящего удовольствия.
Конечно, все дружно обсуждали закончившуюся игру. Все сходились на мнении, что Панченко был сильнее и упустил выигрышную партию. Пер-вый бокал был выпит почти залпом. Когда принесли второй, Панченко начал наседать на меня:
- Ну, признайся Анатолий Петрович, ведь ты же проиграл! Оставалось два хода, и ты получил бы позорный мат, тебе просто, деваться было некуда.
- Когда играют две команды в футбол, и чтобы понять, какая из них сильнее, смотри на тАболо. - Я нарочно исказил слово табло, делая уда-рение на букве А, и продолжал:
- Важен конечный результат, а не промежуточные успехи. Золотая медаль достаётся тому, кто первый прибежал, а не тому, кто был всё время впереди!
Наступила пауза. Все внимательно наблюдали, как Саша  ловко и умело разделывает очередную рыбу на кусочки. У Славки Ильина получалось хуже. Глядя на результат своей работы, Саша как бы невзначай сказал:
- Сегодня Анатолий Петрович  играл в шахматы честно, не то, что в другие разы, вопросов нет. Ну, пусть он ответит всем нам, как ему вчера уда-лось выкрасть прикуп из тумбочки, на которой сидел Славик? А…?
Все дружно уставились на меня.
- Расскажи вам все тайны. Если бы Игорь Кио раскрыл все секреты своих фокусов, то кто бы ходил на него?
- Сравнил? Это его профессия. Ты же не ходишь по электричкам, не обдираешь толстопузых богатеев на пляже в Сочи. Ну, давай, рассказывай, не томи нас.
Я понимал, что эти мухи от меня не отстанут, пока им всё не расска-жешь. И видя, с каким любопытством они смотрят на меня, я не смог отка-зать себе в удовольствии показать им, какие они простофили.
- Вы помните, когда я открыл очень плохой для меня прикуп, вы все от радости запрыгали до потолка? Когда вы мои снесённые две карты спря-тали в тумбочку и для надёжности посадили на неё Славика, стали  галдеть и радостно бегать по комнате, как голодные куры в курятнике, которым сыпа-нули вкусного корма? У вас же от радости в зобу спёрло! И, конечно, вы не обратили внимания, что у тумбочки не было задней стенки. Вернее, она была  но, соскочив с маленького гвоздика, валялась на полу. Я подошёл к кровати и достал из-под неё сумку. Потом достал из сумки футболку и стал развешивать её на спинке кровати рядом с тумбочкой. Славик смотрел на меня, на мои манипуляции и болтал ногами. Мне удалось, через отсутствующую заднюю стенку, ловким движением достать прикуп. А заменить его и сбросить под подушку, уже не составляло труда. Зачем мне надо было в столь поздний час доставать сухую футболку и развешивать её сушить? Вы же, как радостные папуасы, прыгали от счастья в предвкушении, что сейчас вы меня поджарите на костре. Не вышло! Радуется тот, кто радуется последний!
 Наступила тишина. Все переглянулись с открытыми ртами, и набро-сились на Славку Кочеткова.
- Ты куда смотрел? Тебя посадили на тумбочку сторожить карты, а ты рот разинул! У тебя под носом орудовал матёрый жулик, а ты ногами болтал и ничего не видел!
- А вы куда смотрели? – начал защищаться Славик, - знаете, что от Анатолия Петровича чего угодно можно ожидать.
  Начался шум и перебранка, которую неожиданно остановил Юра Ка-заков.  Он был большой эрудит, и всю историю Российской Империи знал назубок. Когда он говорил, все молча слушали, и никто его никогда не пере-бивал.
- Хотите, я расскажу вам легенду, как поспорил Пётр Первый с Карлом Двенадцатым, чья армия сильнее?
- Да, да, конечно… - все любили его рассказы, а общение с Юрой ду-ховно обогащало каждого.
Принесли очередную порцию пива и Юра начал свой рассказ.

   Поспорил как-то раз Карл  Двенадцатый с Петром Первым, чья армия сильнее. И сказал Карл:
- Хватит нам, Петруша, невинные солдатские головы губить. Сколько лет мы воюем, а всё без толку. То я тебя одолею, то ты меня. Над нами вся Европа смеётся. Мы как два петуха, поделить одного червяка не можем. Вот что я предлагаю, давай завтра вместо очередной битвы устроим соревнова-ние – чей солдат больше мяса съест. Соберём на поляне две армии, вызовем по одному солдату с каждой стороны, дадим им по жареному барану, и чей солдат больше мяса съест, та армия и победила. Ты согласен?
- Да, да…. Конечно! – закивал ему в знак согласия Пётр. Он ещё не по-дозревал, что бараны в будущем будут интересовать Нобелевский комитет по присуждению премий Мира. – Я согласен!
Сидит Пётр в своём шатре, хмурый, озадаченный. Подходит к нему его закадычный друг,  Меншиков, пьяный и весёлый. Обнял за плечи и гово-рит:
- Что не весел, мин Херц? Завтра мы шведам покажем, где раки зи-муют! – и смачно икнув, продолжал:
- Я этому Карлуше, если поймаю, яйца выдерну и яичницу сделаю. Ох,  и погуляем!...
- Ты, что нажрался как свинья? Завтра баталия, полки в бой вести, а ты лыка не вяжешь!
- Но ведь ты сам учредил пьяную академию, вот я и выполняю твою волю.
- Эх, заставь дурака Богу молиться…. – махнул рукой раздосадован-ный Пётр и, перейдя на шёпот, как будто их мог кто-то подслушать, продол-жал:
- Слушай меня внимательно! Завтра вместо баталии затеяли мы с Карлушей жор устроить солдатам, пусть порадуются. Какой у нас самый го-лодный солдат?
- Да, у нас все солдаты голодные, сколько не корми, всё сожрут и всё равно голодные.
- А пошто не кормишь? Воруешь, сукин сын?
- Как можно, мин Херц? Всё, что казна даёт на харч, всё им, - он пока-зал рукой куда-то в сторону, - себе ни зёрнышка.
- Ох и плут ты, Алексашка, ну, давай, веди сюда самого голодного своего солдата.
Все фехтовальщики застыли с кружками пива в руках, не смея пропу-стить ни одного слова. Они так ярко представляли себе эту картину, как будто сами были участниками тех событий.
В шатёр вошёл огромного роста гренадёр, и стал по стойке «Смирно», вытянувшись во все свои два с лишним метра. Пётр, никогда ещё не видевший таких высоких людей, обошёл его со всех сторон, и  с восхищением разглядывая его, как будто примеряясь купить породистого коня,  спросил:
- Как тебя звать?
- Никола,… - зычным басом ответил великан.
- А барана ты сможешь съесть? – спросил Пётр с недоверием  и про-ткнул напуганного гренадёра своим острым взглядом.
- Не могу знать, Государь-батюшка, мне не токма барана никогда не давали, я и хрящей вкус забыл. Одна каша, радость наша, глотку радовала, да квас.
Пётр сурово посмотрел на Меншикова. Тот стоял, чуть покачиваясь, широкая, губастая улыбка соединяла два уха, а в узкой щели торчали жёл-тые, кривые зубы.
- Брешет!... Брешет шельмец! Разве с одной каши он смог бы выма-хать таким здоровым?
Меншиков подскочил к гренадёру, встал перед ним на цыпочки и су-нул под нос ему свой сжатый кулак.
- Ты посмотри, какие ручищи, какая грудь, какая шея! Такой не только барана, быка проглотит и хвоста не останется.
- Ладно. Ляксандр, успокойся. – Пётр подошёл к гренадёру и, глядя на него в упор, сурово произнёс:
- Завтра, браток, у нас со шведами сеча должна быть, но мы с Карлом договорились не губить ваши души, а порешить всё миром. Вызовут по од-ному солдату с каждой стороны  и каждому дадут по жареному барану, и кто больше мяса съест, та армия и победила. Понял?
- Так точно, Царь-батюшка! Завтра мне дадут барана и я его должен съесть. А если дадут второго, то съем и второго. И так до тех пор, пока не по-ложу свой живот за наше отечество.
- Правильно понимаешь задачу, - просиял Пётр. Если мы победим, я тебя озолочу, лучшую бабу дам тебе в жёны, большой надел земли и титул высокий, чтоб пред тобой все кланялись. А ежели ты проиграешь шведу, то не сносить тебе головы, в кандалы и сечь тебя будут, пока Богу душу не от-дашь. Понял?
При этих словах у Петра усы ощетинились, а в глазах заблистали мол-нии.
- Иди, готовься, ничего не ешь. Лучше сходи к лекарю, чтоб кишки твои прочистил и завтра с Богом, за Отчизну живота своего не жалеть!
Когда все покинули шатёр, на Петра навалилось сомнение – у шведов тоже есть великаны, которые прожорливые, как волки, и наш гренадёр мо-жет проиграть. Мучаясь в сомнениях, шагая по шатру взад и вперёд, Пётр не находил себе места. Была уже глубокая ночь. Вдруг раздался топот копыт и вскоре в шатёр вошёл гонец от Карла.
- Наш Карл Великий решил, - глядя прямо в глаза Петру Первому, из-рёк гонец - что не гоже давать солдатам барана. Как потом определить, кто больше съел мяса? У одного барана кость больше, у другого меньше. Нет, так не надо, так не будет честно! Наш Карл Великий предлагает - надо из баранов сделать котлеты, они будут все одинаковые, и их легко будет счи-тать.
Пётр быстро сообразил, что эта идея Карла очень хорошая. Действи-тельно, бегай потом по всему полю с безменом,   собирай обглоданные ко-сти и жди результата.  Прав Карлуша, и дал согласие на замену баранов кот-летами.
 Утром две армии сидели на поляне друг против друга, а между ними стоял стол, накрытый скатертью. На столе лежал поднос с большой горой жареных котлет, а поодаль в креслах расположились члены жюри, которые должны были считать котлеты и определить победителя. Бросили жребий, кто первый начнёт кушать. Первым кушать котлеты выпало шведу.
Из рядов шведского войска вышел высокий, но худощавый воин и сел за стол. Он не спеша надел салфетку, закрывающую его грудь и живот, засучил рукава и начал уверенно поглощать котлеты. Котлеты издавали такой ароматный запах, что у воинов первых рядов обоих войск, потекли слюни. За действиями своего воина внимательно наблюдал Карл в под-зорную трубу, сидя на золочёном кресле в большом  шатре. Весь стан шведов ликовал. Ещё бы, прожорливый швед опустошил весь поднос и ему уже несли второй.
   Второй поднос с котлетами швед ел менее активно, стараясь длин-ными пальцами сильнее выжимать из котлет жир, который грязными ручья-ми стекал по рукам и капал на скатерть. Русские воины заметили хитрость шведа и начали роптать. Каждая крошка, каждая капля имела значение. Ро-пот перешёл в громкие недовольные выкрики, а некоторые, особо возму-щённые воины, схватились за копья и сабли. Жюри показало жёлтую карточ-ку, и сделало шведу предупреждение, после этого все успокоились.
  Тихим сапом швед всё-таки съел все котлеты второго подноса. Ему несут третий. В стане шведов ликование. Такое впечатление, что они давят и вот сейчас забьют шайбу в ворота нашей сборной. На третий поднос отваж-ный швед смотрел с ненавистью. Глаза его налились кровью, живот раздулся как пузырь, и он уже с трудом двигал руками. Последние котлеты он уже запихивал в рот, лёжа на столе, и когда на подносе не осталось ни одной котлеты, он рухнул на землю без чувств. Под бурный рёв возбуж-дённых шведов, бездыханное тело за ноги оттащили в сторону. Настала очередь кушать русскому гренадёру.
  Наш гренадёр уселся за стол и перед ним поставили поднос с аромат-ными котлетами. От запаха закружилась голова. Гренадёр беспомощно огляделся вокруг, развёл руки в стороны и уставился на Петра:
- Не могу, Царь-батюшка, нарушать твой Указ, который запрещает натощак пищу принимать, чтоб заворота кишок не случилось. Мне бы чет-верть нашей водочки.
Заулыбался Пётр, а в жюри срочно совещание устроили: разрешать или не разрешать гренадёру пить водку. Решили – пусть пьёт, в животе меньше места для котлет останется.
Поднял гренадёр чарку, до краёв наполненную водкой и произнёс:
- За Царя-батюшку, за Отечество! – и одним махом опустошил чарку и начал поедать котлеты.
Пётр смотрит и улыбается:
- Давай, давай! Озолочу! Уже бабу тебе подыскал, не подкачай толь-ко!
  Перед вторым подносом гренадёр опустошил ещё одну чарку и весе-ло начал закидывать себе в рот котлеты, а сам вопросительным взглядом смотрит на Государя. Тот одобрительно кивает головой. Рядом суровый Меншиков кулаком машет:
- Смотри у меня, не балуй! Чтоб все котлеты съел.
   Незаметно, но все котлеты кончились. Под оглушительный рёв рус-ского войска, принесли третий поднос. Выпив очередную чарку водки, гре-надёр стал как-то неуверенно кушать. Смотрит на Петра и разводит руками, мол, не могу.
- Что значит, не могу? – нахмурил брови Пётр, - в Сибирь, на каторгу захотел? Я тебе башку живо отсеку!
При этих словах гренадёр быстро продолжил поедать котлеты, и ко-гда на подносе осталась всего одна штука, взмолился и, обращаясь к Петру, воскликнул:
- Всё, больше не могу!
Тут Пётр соскочил со своего места и подскочил к взбунтовавшему гренадёру. Усы его яростно топорщились во все стороны. Ноздри широко раздувались, как у запыхавшегося коня, а зубы скрежетали.
- Ты что позоришь Русь-матушку? Худосочному шведу проиграть за-думал? Давай, съешь последнюю котлету, хоть на ничью дотянем. Не так по-зорно будет!
Пётр размашистым движением так плесканул в пустую чарку водки, что та потекла через край.
   Поднял гренадёр дрожащей рукой чарку, встал на шатающиеся ноги и обратился к своему войску и Государю:
- Простите меня люди добрые, прости меня Пётр Алексеевич! За Русь-матушку, за нашу Отчизну я никогда своего живота жалеть не стану. Но не могу я больше, боюсь, подведу, не оправдаю вашего доверия. Что мне эта вонючая котлета!  - при этих словах, он ловко забросил её в рот и проглотил целиком, на виду изумлённого Государя.  – Вот и нет её! Но, дорогой Пётр Алексеевич! Боюсь, не рассчитал я своих сил, я уже наедаться стал! Всё жду, когда же барана подадут?
Вот так, миром, закончилось многолетнее противостояние между двумя великими воинами – Петром Первым и Карлом Двенадцатым. Больше они не воевали друг против друга. А огромного гренадёра, который был ростом 226,7 см. Пётр сделал своим гайдуком или, проще говоря, выездным лакеем с обязанностями телохранителя. Дал ему надел земли и присвоил имя: Николай Буржуа. Государь подобрал ему жену, чухонку из Лифляндии, которая была ещё выше ростом. В 1724 году Николай Буржуа умер, и Пётр распорядился сохранить его скелет и передать в Кунсткамеру, где он и находится по сей день.
   Наконец, все очнулись и стали быстро допивать своё пиво.    
- И откуда ты всё это знаешь? – спросил кто-то.
- В отличие от вас, я по ночам в преферанс не играю, а читаю умные книги. Вот сейчас изучаю материалы о том, что Пушкин был родным отцом Лермонтова, а Лермонтов – был отцом Льва Толстого. Есть много доказа-тельств.
У нас челюсти отвисли. Первым опомнился я. Сделав большой глоток и, отодвинув пустую кружку, сказал с иронией:
- Мы тоже иногда читаем умные книги, хотя не весь алфавит изучили. Вот, например, я могу сказать, что Пётр Первый взял себе в жёны Екатерину, крёстным  отцом которой, был сын Петра от первого брака – цесаревич Алексей. Правда? Но в глазах православных россиян женитьба Петра выглядела как-то не естественно. Выходило, что он женился на своей внучке, а Екатерина стала мачехой своего крёстного отца, который был всего на шесть лет младше её самой! Чудеса! Чёрт ногу сломит!
- Никаких чудес, - поддержал меня Юра, - всё правильно. Дело в том, что Екатерина до замужества, которое состоялось в 1712 году, успела при-нять Православие в 1708 году и родить Петру двух дочерей: Анну – в 1708 году, и Елизавету – в 1709 году, которые считались как бы незаконнорожденными, что потом осложняло им борьбу за престол.
Ребятам стало как-то скучно и не интересно. Их не волновала судьба Российского престола, перипетии судьбы всех участников тех событий. Но они вынуждены были слушать, так как мы уже все вместе шли домой, в свою гостиницу. Наступил вечер. Нам нужно было успеть на ужин, а потом заняться привычным делом – игрой в преферанс.

   В субботу утром в девять часов все рапиристы и представители ко-манд были в зале. Царила какая-то празднично-нервозная обстановка. Спортсмены разных клубов тщательно разминались, искоса поглядывая друг на друга, пытаясь понять, кто в какой сегодня спортивной форме, и у кого какой боевой запал. Спортсмены как бы принюхивались друг к другу, отмечая про себя, что этот с бодуна, этот нервничает, этого я уложу, а с этим – как карта ляжет. Московские фехтовальщики знали друг друга как облупленных, так как много лет выступали на одних и тех же соревнованиях, и, как правило, результат боя на девяносто процентов был заранее известен. Но всё же, десять процентов были не предсказуемы, что и составляло интригу турнира.
   Регламент соревнований был следующий: всех участников, а их было восемьдесят человек, разбили на шестнадцать групп по пять человек в каж-дой группе. Это была одна шестнадцатая финала. В каждой группе все спортсмены проводили между собою бои, а это по четыре боя на каждого участника. В следующую ступень соревнований, в одну восьмую финала, вы-ходили трое сильнейших из каждой группы, что составляло сорок восемь че-ловек. Потом по рейтингу формировали восемь групп по шесть человек, ко-торые проводили между собой по пять боёв. По результатам этих соревно-ваний, три сильнейших спортсмена из каждой группы проходили в следую-щую ступень. Таким образом, оставалось двадцать четыре участника, кото-рых тоже разбивали на четыре группы по шесть человек. Это была одна чет-вёртая финала. Тут бои начинали проходить с наибольшим напряжением, каждый стремился показать лучший результат в группе, чтобы попасть в за-ветную тройку и войти в полуфинал.    Полуфинал состоял из двенадцати участников, которых разделяли на две группы по шесть спортсменов. Каж-дый должен был провести по пять боёв, по результатам которых первые трое спортсменов выходили в финал,  при этом результат боя в полуфинале автоматически засчитывался в финале. В финальных соревнованиях участвовало всего шесть спортсменов, которым предстояло провести всего по три боя, то есть только с теми спортсменами, которые вошли в финал из другой группы. Таким образом, каждый спортсмен, который дошёл до финала, должен был провести за все соревнования двадцать два боя!
   За первое место спортсмену присуждали семнадцать очков, которые шли в общекомандный зачёт, за второе место – четырнадцать, за третье ме-сто – одиннадцать, и так далее. За последнее место в финале присуждали два очка, а за участие в полуфинале каждому спортсмену, который не вошёл в финал, присваивали одно очко. Конкуренция между командами была настолько велика, что каждое очко в общекомандном зачёте было на вес зо-лота. Такие же условия присуждения очков были и в командных соревнова-ниях.
  Наша спартаковская команда закончила разминку и ожидала начала предварительных боёв. В зале было установлено шестнадцать металличе-ских дорожек, значит, бои начнутся одновременно во всех группах. Тренера давали последние указания своим подопечным. Ко мне подошёл Михаил Григорьевич и сообщил, что мне досталась очень слабая группа, так что я должен проводить бои в разминочном варианте.
Весь зал бурлил, как вода в котле: со всех сторон доносились метал-лические звуки скрещённых клинков, эмоциональные крики спортсменов, то и дело звучали как охотничьи манки специальные электронные сигналы, подтверждающие факт нанесения уколов. Общий уровень шума напоминал гул переполненного пассажирами железнодорожного вокзала в ожидании поезда. Примерно, через час, когда закончились предварительные бои, в за-ле наступила относительная тишина. Судьи подводили итоги, некоторые спортсмены собирали вещи, для них соревнования закончились. Минут че-рез двадцать передышки работа на спортивной кухне закипела.      Начались бои одной восьмой финала. Мне опять досталась не сложная группа.
Мысленно я решил сделать тренеру подарок – занять если не первое место, то хотя бы войти в тройку призёров обязательно! Поэтому меня не очень-то волновал состав участников моей группы. Я был уверен, что пройду этот этап, и буду в четвертьфинале. Всё шло хорошо. У членов нашей команды тоже не было проблем. Через полтора часа бои закончились, и я без труда вышел на следующий уровень соревнований. Воцарилась напряжённая тишина. В зале народу заметно поубавилось, кто-то ушёл домой, а кто-то остался смотреть и болеть за своих товарищей. Я почувствовал усталость и поэтому старался расслабиться. Думать ни о чём не хотелось, и я спокойно дожидался нового раунда боёв.
   Четвертьфинальные бои начались без всяких разведок. Каждый спортсмен включил всю мощь своего мастерства и бился за каждый укол. Слабых уже не осталось, все были достойны войти в финал. Я себя тоже не щадил, носился по дорожке как голодный леопард, и это приносило свои успешные плоды. Тренер, Михаил Григорьевич Топеха, внимательно сле-дивший за моими боями, давал мне указания и бежал смотреть как сража-ются другие наши ребята: Сашка Кауфман, Коля Кочетков. Пока его ученики радовали, всё шло по плану. Бои шли с полной самоотдачей, с равными со-перниками, никто никому не хотел уступать. После окончания четвертьфи-нальных боёв выяснилось, что только четверо спартаковцев вошли в полу-финал: Валя Королевцев, Дима Максимов, Саша Кауфман и я. Всё так и пла-нировалось, кроме одного момента. Кауфман не был заявлен в составе ко-манды, на членов которой распространялось правило зачёта очков. Из чет-верых заявленных, в самый последний момент неожиданно выбыл из сорев-нований Коля Кочетков. И хотя Кауфман мог выступить как угодно хорошо, его результат не будет учитываться в общекомандном зачёте. Теперь только трое из нас смогут принести команде очки.
  Настала решающая пора. Осталось всего две группы, двенадцать че-ловек. Каждому предстояло провести по пять боёв. В мою группу попал Валя Королевцев, а Максимов и Кауфман в другую. По условиям турнира, в полуфинале одноклубники должны были первыми выяснять между собой отношения, чтобы в дальнейшем нельзя было умышленно проиграть бой своему одноклубнику, для улучшения его результата. У меня с Валей проблем не было, фехтуем на равных, кто победит, тот пойдёт дальше лиде-ром. А вот у Саши с Димой были проблемы. По решению тренерского совета, в такой ситуации Кауфман обязан был проиграть бой Максимову. Все это понимали и Саша тоже. К нему перед началом боя подошёл главный тренер ещё раз напомнил, что надо проиграть бой Максимову. Тот в  ответ сказал, что знает это, надел маску и бой начался.
Сначала всё шло в лёгкой манере, как на тренировке. Максимов при-близился к Кауфману, чтобы нанести свой первый укол, но неожиданно по-лучил жёсткий отпор, и счёт стал 1 : 0 в пользу Кауфмана. Максимов спокой-но продолжил бой, ничего не меняя в тактике, и опять  приблизился к Кауф-ману на короткое расстояние для нанесения укола, но снова попал в глухую защиту и получил в ответ ещё один укол. Счёт стал 2 : 0 в пользу Кауфмана. Дима в ярости сорвал с себя защитную маску, его холёные короткие усики от ярости торчали в разные стороны разлохмаченной щёткой.
- Виктор Александрович, ты посмотри, посмотри, что делает! - про-кричал он своему тренеру Душману.
- Дима! Давай, работай! – крикнул в ответ ему Виктор Александрович.
Бой продолжился, но это уже был не тот разминочный бой двух одноклубников, результат которого заранее  предопределён. Начался жестокий бой двух гладиаторов. Один стал мстить за предательство, за нарушение  клубных интересов, другой - ожесточился из-за обиды, что ему отвели роль подстилки для постаревшего мастера. К этому добавилась ещё и детская обида, которая не зарастающей раной долгие годы терзала душу Александра, который не находил возможности избавиться от неё достойным способом.
  Лет десять назад в раздевалку, где мы, ещё неопытные новички, дружно смеясь переодевались, вошёл важного вида джентльмен, в без-упречно пошитом костюме, в модном галстуке, с тростью в руке, хорошо уложенной причёской и с тщательно подстриженными усиками. Мы все за-молкли и, как по команде, встали, а когда Саша Кауфман протянул ему руку, чтобы поздороваться, то в ответ Максимов протянул ему два пальца и ска-зал:
- Остальные пожмёшь, когда подрастёшь!
  Мы все молча захихикали. Максимов был лет на двенадцать - пятна-дцать старше и являлся непререкаемым корифеем в фехтовании, и потому смотрел на нас со снисходительным презрением. Его высокомерное отно-шение к Кауфману проявлялось во всех мелочах ещё и от того, что он брезг-ливо относился к евреям. А Саше тогда ответить было нечем.
  И вот теперь ему такая возможность представилась. Максимов, делая рапирой отвлекающие движения, стал к нему снова приближаться,  угрожая нанести Кауфману укол. Когда Максимов немного приоткрыл часть своего тела, Кауфман решил воспользоваться его такой оплошностью, и неожидан-но контратаковал. Он вложил всю силу, всю свою  ненависть в этот укол, но попал в хитрые сети опытного мастера. Максимов ждал эту контратаку, он специально открылся, чтобы Кауфман ринулся туда, и когда до укола оста-лось несколько сантиметров, мгновенно применил свою коронную защиту «Шприц», выведя клинок противника из поражаемого пространства высоко вверх. Кауфман понял, что попал в ловушку, и попытался увернуться от неминуемого ответного укола. Мгновенно сгруппировался в одну малень-кую точку и вплотную приблизился к сопернику. Но это не помогло, Максимов взлетел над ним как коршун над добычей, и с высоты своего полёта со всей силы вонзил рапиру в спину противника. Клинок со звоном разлетелся в разные стороны, сломавшись на три части, но лампочка, сигнализирующая нанесение укола, успела загореться. Счёт боя стал 2 : 1 пока в пользу Кауфмана. Для окончания боя надо чтобы кто-то один из бойцов первый нанес  пять уколов.
   Максимову принесли новую рапиру. Друзья по команде обступили его, помогая подключиться к системе фиксации уколов. Все давали ему советы, как строить бой дальше.
- Я обломаю все клинки об этого жидёныша, - задыхаясь от ярости, свирепел Максимов, - но он живой отсюда не уйдёт!
  Бой продолжился  яростными атаками с двух сторон. Противники сталкивались нос к носу и грубо отталкивали от себя друг друга. Бой прохо-дил на специальной металлической дорожке в виде мелкой медной сетки в шестнадцать метров длинной и шириной в два метра, чтобы случайные уко-лы в пол не фиксировались, и бой не останавливался. Бойцы с натужными и эмоциональными криками носились по этой дорожке взад и вперёд, то со-бирая её в гармошку со множеством волнистых складок, то натягивали её, как струну. Под их ногами она ёрзала как половая тряпка и, в конце концов, не выдержала и разорвалась, словно её поперёк разрезали огромными нож-ницами.
   Наступила небольшая передышка. Бойцы отсоединились от испор-ченной дорожки и подключились к другой. Все, кто находился в зале: сво-бодные судьи, представители команд, участники, зрители – плотным коль-цом обступили фехтовальную дорожку, на которой шла борьба двух поколе-ний. У всех этот бой вызвал огромный интерес, и все ждали его окончания.
  Максимов применял тактику «приглашения на контратаку». То есть, он делал вид, что идёт в сложную, затяжную и длинную атаку, со множе-ством обманных финтов с целью нанесения укола, а сам ждал, когда отсту-пающий противник, перебрав все возможные варианты защиты, так и не поймав клинок атакующего, неожиданно просто выставлял свою рапиру навстречу, работая на опережение. Вот тут Максимов проявлял себя в пол-ной красоте. Ожидая эту контратаку, он своей рапирой мощным движением чуть ли не завязывал узлом рапиру противника, и потом наносил укол с уди-вительной точностью в любую незащищённую точку тела.
 Счёт сравнялся. Максимов продолжал атаковать. Кауфман уже осте-регался делать контратаки. Тогда Дима, решил изменить свои провокацион-ные атаки. Дело в том, что это было технически очень сложно выполнить, ес-ли слишком сильно и глубоко будешь атаковать, то не успеешь перехватить контратаку и получишь укол, а если будешь делать медленно и осторожно, то противник просто не поверит, и не попадёт в ловушку. Максимов опять начал свою ложную атаку, но неожиданно в конце ускорился и длиннющим выпадом, в который он вложил всю свою мощь и свой высокий рост, пробил защиту противника. Счёт стал 2 : 3  уже в его пользу. Дима немного успоко-ился, всё становилось на свои места. Бойцы заняли исходные позиции, и од-новременно с командой судьи продолжить бой, Саша Кауфман от отчаяния или из-за безысходности пулей бросился флеш-атакой на противника. Это было так неожиданно и стремительно, что Дима, не успев перевести дух, по-лучил довольно-таки наглый простой укол. Это вызвало в нём новый прилив ярости.
  Счёт опять сравнялся. Всё приходилось начинать сначала. Интрига боя поднялась до небес, никто не взялся бы предсказать исход поединка. Бойцы с неослабевающим темпераментом терзали друг друга, у Димы даже под тёмной сеткой маски горели яростью глаза. Но судья прервал поединок из-за окончания времени. Дело в том, что по регламенту на весь бой дава-лось четыре минуты чистого времени, и если время истекло, то победа при-сваивается тому, кто ведёт в счёте. Если счёт равный, то его устанавливают 4 : 4 и бой продолжается до первого укола. Сейчас эти правила изменены.
   Наступил решающий момент - момент истины. Бойцы осторожно пе-редвигались по дорожке, не пытаясь предпринять какие-либо решительные действий. Все понимали значение малейшей ошибки, и рисковать никто не хотел. У обоих и нервы, и силы были на уже пределе. Наконец, Кауфман предпринял активные действия, он сделал мощную длинную атаку с выпа-дом, но тут же попал в железную хватку защиты «Шприц» и получил мол-ниеносный ответный укол в левое плечо. Максимов в радостном порыве взметнул обе руки вверх в предвкушении победы и застыл в недоумении – ни один фонарь, фиксирующий укол, не загорелся. Оба бойца в оцепенении смотрели на молчащие фонари, но первым опомнился поверженный Кауф-ман, он быстро, на всякий случай, нанёс повторный укол. Теперь загорелся один фонарь, сигнализирующий, что укол нанесён. Все разом ахнули, требуя отменить укол, так как он нанесён не во время боя, а во время  остановки. Максимов потребовал, чтобы его оружие проверили, так как возникли со-мнения в его исправности. По правилам, судья должен три раза сделать пробный укол неисправным оружием, и если хоть один раз укол не зафикси-руется, то последняя фраза отменяется, и никакой укол не засчитывается. Ко-гда проверили оружие Максимова, оно было исправно.
  Возник острый спор - засчитывать или нет укол, который был нанесён после остановки боя? Пришлось собирать всех судей и общими усилиями решать эту конфликтную ситуацию. Но, каков бы ни был вердикт судей, ясно было одно – сатисфакция состоялась!
   Если бы это не был решающий укол, если бы этот бой не имел такого принципиального значения, то не было бы и такого ажиотажа, всё решилось бы гораздо проще. Через некоторое время судья объявил, что укол засчиты-вается, так как не было команды судьи на остановку боя. Таким образом, победил Александр Кауфман!
   Саша покидал дорожку триумфатором, с высоко поднятой головой. Мнения в рядах нашей команды разделились. Одни считали, что Кауфман поступил подло. Если бы они вышли на бой без предварительной догово-рённости, то Максимов растерзал бы Кауфмана, как Тузик грелку. Это была первая в жизни Кауфмана победа над Максимовым. Другие считали, что он поступил правильно. Надо становиться мужчиной, и не позволять, чтобы об тебя вытирали ноги. Но, тогда как быть с честью, с порядочностью? Значит личные интересы выше командных? Этот вопрос так и остался открытым. У каждого своя правда.
   Дальнейшие бои у Максимова не получались, он потерял кураж. Из четырёх оставшихся боёв он выиграл всего два, тогда как Кауфман выиграл только один бой. По окончании боёв в их полуфинальной группе, выясни-лось, что Кауфман и Максимов набрали одинаковое количество побед, и вы-ход в финал турнира определялся для них по разнице нанесенных и полу-ченных уколов, которая оказалась лучше у Кауфмана всего на один укол. Но в финале Кауфман не выиграл ни одного боя, и занял последнее шестое место, однако в копилку команды он так и не принёс причитающихся ему два очка, так как его результат не учитывался.
В моей полуфинальной группе сложилась не менее драматичная си-туация. Первый бой я должен был провести со своим одноклубником Валей Королевцевым. У нас были хорошие дружеские отношения, и перед боем не было никаких обязательств. Валя на два года был старше и немного превос-ходил меня по уровню мастерства. На тренировках бои между нами всегда носили жёсткий и упорный характер двух равных бойцов, но Валя всё-таки был сильнее меня. Поэтому, выходя с ним на бой, у меня был дополнитель-ный стимул победить. Оно так и получилось. Бой проходил в упорнейшей борьбе, но в итоге я победил с незначительным перевесом в счёте - 5:4.
   Эта победа над Валей окрылила меня и следующий бой с одним из сильнейших фехтовальщиков Москвы, Пашей Симоновым, я проводил в бе-шеном темпе, у меня получалось всё, я был в ударе! От наших клинков лете-ли искры, наши костюмы насквозь промокли от пота, и нас слегка дёргало электрическим током. И, когда я нанёс решающий укол, я прыгал от радости и махал рапирой над своей головой, как знаменем победы. Хоть с перевесом в один укол, но всё-таки победа! Мой тренер, Михаил Григорье-вич Топеха, подошёл ко мне и сказал:
- Молодец! Ты сделал самое главное, теперь у тебя будут две победы в финале, так как эти ребята в финал точно войдут. Давай, отдохни, но не расслабляйся.
   Я был самым счастливым человеком. Из пяти боёв, два я уже выиг-рал, притом у самых сильных соперников. На следующий бой я вышел в приподнятом настроении, но Серёга Зайцев из «Зенита» быстро поставил меня на место. Я опомниться не успел, как проиграл ему со счётом 5 : 1. У меня ничего не получалось, я ползал по дорожке как отравленный таракан, и мало чего понимал, что происходит. Минут через десять, я снова вышел на дорожку выяснять отношения с не очень сильным рапиристом из «Трудовых резервов». Шок, пережитый мной от предыдущего проигрыша, был настолько сильный, как нокдаун в боксе, что я не знал, что делать. Выигрывая очередной бой со  счётом  3 : 2, я вдруг почувствовал, что не умею фехтовать. И в тот же момент я пропустил глупейший укол, который как мне показалось, разрушил все мои надежды. Дальше, почти без борьбы, я пропустил ещё два укола и проиграл бой со счётом 5 : 3. Беспомощно оглядываясь по сторонам, я сел на скамейку под сочувствующими взглядами моих друзей.
- Анатоль, соберись, у тебя ещё один бой впереди, - успокаивающе похлопал меня по плечу Топеха, - у тебя неплохие шансы.
- Никаких шансов! – не то с радостью, не то с печалью сообщил Виктор Григорьевич Артемчук, наш главный тренер. – Даже если ты выиграешь с сухим счётом 5 : 0 , то это всё равно тебе не поможет. У вас в группе сложилась такая удивительная ситуация, когда три бойца уже имеют по три победы, и они уже закончили все свои бои. У Зайцева разница нанесенных и полученных уколов составляет плюс два, у Королевцева и у Симонова плюс три, а у  тебя,  разница нанесенных и полученных уколов на теперешний момент  составляет минус четыре. Максимум, что ты можешь сделать, это создать разницу в уколах плюс один, но этого будет не достаточно. Так что, никаких шансов. Поезд ушёл!
   Пока я сидел опечаленный и ругал себя за бездарно проведённые по-следние два боя, ко мне на скамейку подсел Сашка Морозов из «Буревест-ника». Мы были с ним в неплохих отношениях, фехтовали на равных.
- Толя, у нас с тобой остался последний бой, - начал он издалека. – Для тебя он ничего не решает, а у меня остаются шансы. Если я выиграю, я попадаю в перебой за вход в финал.
 - Ну, вот и выигрывай, - со злобой ответил я.
- Толь, мы же с тобой друзья! Ну, зачем мне рисковать? Для тебя этот бой не имеет никакого значения!
- Как не имеет? А моя честь! А моё имя? Мне будут тыкать в лицо: «Он проиграл Морозову!»…. Нет, Саша, я так не могу.
- Толя, оставь ты эти высокопарные слова на тот момент, когда начнёшь писать мемуары. Ведь я прошу отдать бой не за просто так, а за но-венький клинок, - не унимался Сашка.
- Саша, ты же видел сегодня, к чему приводят нечестные бои, у нас в команде произошла психологическая драма. Все переругались между собой, и я решил, что больше никогда не буду участвовать в нечестных боях. Надо вести борьбу по совести!
- Толя, да никто не узнает, это наше с тобой внутреннее дело,  мы ни-кому и ничем не вредим, - наседал на меня Сашка. – Мы с тобой изобразим такой бой, что ни у кого не возникнет и тени сомнений, что ты мне его проиг-рал специально.
Саша пошёл к своему чехлу, достал оттуда новенький, ещё в смазке клинок, и засунул его в мой мешок. Я промолчал. Электроклинки были тогда в очень большом дефиците. Доходило до того, что сломанные клинки паяли и использовали их снова, правда, на тренировках.
- Печально всё это, - размышлял я сам про себя, - с тремя победами я не могу попасть в финал, когда Кауфман попал в финал с двумя победами. Какая несправедливость! Вот, что значит один укол! Надо биться за каждый и не расслабляться до конца  боя.
   Нас с Морозовым уже вызвали на дорожку, когда я увидел среди зрителей Надежду. Она всё-таки пришла, не забыла. Я подошёл к ней, взял за руку и отвёл её к братьям Кочетковым, чтобы они помогли разобраться в хитростях фехтовального боя. Теперь мне совсем не хотелось проигрывать. Мне захотелось предстать перед Надеждой  этаким мужественным победи-телем, отважным гладиатором.
Бой начали без разведки. Сразу же набросились друг на друга, как го-лодные волки. Я старался пробиться к Сашкиному телу под левой рукой, но он умудрялся вовремя отбивать мои атаки, и сразу переходил к ответным действиям. Но то ли от волнения, то ли от излишней суеты, он всё никак не мог нанести мне правильный укол. То в маску попадёт, то в руку, а такие уколы не считаются. Я же потихоньку стал увеличивать разрыв в счёте. Сашка озверел. И когда мы столкнулись с ним нос к носу в ближнем бою, он ядовито прошипел:
- У вас что, все в команде такие, как Кауфман? Толя, сбавь темп!
Почувствовав неладное, что с ним поступят так же как с Максимовым, Сашка стал яростно бросаться на меня. Упускать бой, а с ним и надежду на выход в финал Сашка не хотел. Он отчаянно боролся как зверь, которого за-гнали в угол, а я никак не мог его докончить. При счёте 4 : 4 он рванулся в атаку, но тут же напоролся на мою мощную встречную контратаку, загоре-лись два фонаря одновременно, и теперь судьбу боя должен был решить су-дья. Это всегда спорный момент, и только от квалификации судьи, или от его внутреннего пристрастия к спортсмену, зависит, кому присуждать укол. Су-дья отдал предпочтение Сашке Морозову. Потом Сашка мне говорил:
- Толя, ты устроил такое шоу, что никому и в голову не могла придти мысль, что ты отдаёшь бой. Так бои не отдают.
В итоге, победа надо мной, ничего не дала Сашке. Он тоже не попал в финал. Он ошибся в своих подсчётах. Ни ему, ни мне этот последний бой ни-чего не давал.  Так что купил он, как потом выяснилось, совершенно ненуж-ный бой. Он было пытался забрать свой клинок обратно, но я категорически возражал:
- За такое зрелище, за такой бой надо было два клинка с тебя брать.
Так закончились для меня личные соревнования на Спартакиаде Профсоюзов Москвы. Вместо того, чтобы завоевать золотую медаль или войти в тройку призёров, я вообще не попал в финал. Мы с Максимовым принесли в копилку команды по одному очку. Валя Королевцев занял второе место, и принёс четырнадцать очков. Первое место и золотую медаль завоевал Паша Симонов.
- Ну, как тебе, понравилось? – спросил я у Нади.
- Если честно, я ничего не поняла. Бегают, кричат, а как уколы нано-сят, я так и не увидела. Убедилась только, что это очень сложный вид спорта и многое зависит от судьи.
   Был уже вечер, и вся наша команда, кроме Максимова и Кауфмана, ехали в гостиницу, где после ужина должен был проводиться разбор полё-тов. Надя поехала со мной, так как в двухместном номере я жил один. Но разговор у нас не получался, так как я был весь в переживаниях прошедшего дня. После ужина она осталась в номере смотреть телевизор, а я отправился на собрание для подведения итогов.
Собрался весь тренерский совет и каждый высказывал своё мнение. Результатом прошедшего личного турнира все были довольны, кроме меня. Наметили стратегию и тактику на командный турнир, вроде всё было ясно и понятно. Но как только коснулись боя Максимов – Кауфман, страсти накали-лись. Михаил Григорьевич Топеха, как тренер Кауфмана, считал, что тот по-ступил правильно, и виноват тренерский совет, который принял ошибочное решение. Нельзя было принуждать одного спортсмена уступать другому. Тогда говорили, что не надо было соглашаться. Споры длились очень долго и все расходились со своим мнением, так и не  найдя общую точку зрения.
   Когда я вернулся в номер, Надя уже спала. Мы так и не пообщались. На следующее утро я предложил поехать кататься на моём мотоцикле по Москве, и Надя с радостью приняла это предложение. Она была не москвич-ка и город почти не знала. Я возил её по самым любимым местам: на разва-лины дворца в Царицыно, по бульварному кольцу, на смотровую площадку Ленинских гор, ну и, конечно, на любимое место встречи всех мотоциклистов Москвы - большую тренировочную площадку в Лужниках. Там встречались друзья в любое время суток. Каждый хвастался своим мотоциклом, как он умеет ездить и, конечно, своими экзальтированными подругами. Этим я тоже грешил. Иногда приезжал со своей новой подругой, знакомил её со своими друзьями и, конечно, не упускал случая, чтобы продемонстрировать своё мастерство. Коронным моим номером был следующий трюк: я еду по прямой, потом осторожно встаю на сиденье ногами, отпускаю руль и выпрямляюсь во весь рост, широко расставив в стороны руки. Это вызывало восхищение у основной массы мотоциклистов. Но, когда я, стоя на мотоцикле, одной ногой поворачивал руль и делал «змейку», а потом и «восьмёрку», балансируя корпусом, как канатоходец, это приводило всех в неописуемый восторг. Никто даже близко не мог повторить мой трюк.
Но, когда мы с Надей приехали на площадку, никого из знакомых не было, поэтому я не стал выпендриваться. Мы сидели в стороне и молча, ку-рили. Вдруг она меня спросила:
- А почему ты увлёкся мотоциклом? Как это всё случилось?
Глубоко затянувшись, и выпустив облако дыма, я начал свой рассказ.
   Демобилизовавшись из армии, я поступил на работу в организацию «Автоматторг», которая занималась обслуживанием всей электрической тех-ники в магазинах и газированных автоматах. До армии я получил диплом техника, и в этом деле хорошо соображал. Я обслуживал много торговых то-чек и всяких ларьков в центре города, и мне приходилось много ездить го-родским транспортом. Нам давали бесплатные проездные билеты, но всё равно это было утомительно. Как-то раз, возвращаясь домой через проход-ной двор моего детства дома 41 по улице Арбат, я встретил своего давнего приятеля, Вадима Пушкарского. Разговорились. В конце он, как водится, по-просил денег взаймы. Я хотел было уйти, но он меня остановил.
- Толя, год назад мне жена купила мотороллер «Вятка», чтобы я бро-сил пить. Но я так не смог завязать с алкоголем. Потом у мотороллера по-рвался какой-то трос, и теперь он стоит без дела. Жена ушла, а выпить хочет-ся. Мотороллер стоит триста пятьдесят рублей, забирай его за сто пятьдесят.
- Но, ведь это моя месячная зарплата!
-  Сейчас давай десятку, а остальное потом.
   Вот так  неожиданно я стал обладателем транспортного средства. Ве-чером ко мне пришёл мой закадычный друг Толя Теплицкий, и мы покатили мотороллер к нашему приятелю Сашке Соколову, который хорошо разбирался в мототехнике. Мотороллер мы починили и потом катались на нём по очереди по переулку. Это было для нас большое счастье. Через месяц я сдал экзамены и получил права. Конечно, все ребята сохли от зависти. Я ездил на работу, на тренировки, даже в магазин за хлебом на своём кособоком коне. Вскоре друзья с помощью родителей приобрели себе новенькие мощные мотоциклы ЯВА-350 и смотрели на меня как на старьёвщика на летающем унитазе. Тем не менее, мы совершали дальние поездки, даже в Ленинград ездили на субботу и воскресенье. Было много насмешек в мой адрес, но мне всё никак не удавалось накопить денег на новый мотоцикл.
  Как-то раз ко мне обратился Юрка Максимов, сыночек заместителя министра, он ездил на уже постаревшем мотоцикле ЯВА-350, разболтанном, дымящемся и грохочущем:
- Покупай коня, недорого отдам! Всего за четыреста пятьдесят руб-лей.
- Но, у меня нет таких денег, - тоскливо произнёс я.
- Ерунда, забирай хоть сегодня! Напиши расписку, а деньги через два месяца принесёшь.
  Написал я расписку и моя мечта осуществилась. Я с гордостью пока-зывал друзьям своего нового друга, но они, почему-то, не разделяли моей радости.
- Он тебя облапошил! – в один голос твердили мне ребята. – Эта ко-лымага больше трёхсот рублей не стоит. Зачем ты связался с этим барыгой?
  Мне было очень досадно оказаться простофилей. Надо всегда советоваться с друзьями. Я продал свой «летающий унитаз» и два месяца почти не пил и не ел, копил деньги. Я просил Юрку, чтобы он сбавил цену на сто рублей, но он, ни в какую не соглашался. Тыкал в расписку и говорил, что отец будет не доволен.
- Да, у отца твоего денег куры не клюют. Что ты жлобишься? Эта железяка не стоит таких денег, все ребята говорят.
- Но ты, же согласился, - театрально удивился Юрка.
- Я не знал настоящей цены, просто очень хотелось купить двухцилин-дровую ЯВУ.
   Юрка так и не уступил. Я на него очень обиделся. Когда наступило время отдавать деньги, я поехал к Толе Теплицкому на работу. Он обслужи-вал платные автоматы газированной воды в ГУМе, что напротив Кремля. Ста-кан чистой газированной воды стоил одну копейку, а с сиропом – три копей-ки. И у него всегда была проблема обналичить медные монеты в рубли. Ко-гда я привёз ему четыреста пятьдесят рублей, и попросил разменять их, он выпучил на меня свои глаза, и с ужасом произнёс:
- Это же сорок пять килограммов меди!
Через три дня я приехал к нему, забрал два тяжёлых мешка с медны-ми монетами, и поехал к Юрке. Когда тот открыл мне дверь, я поставил мешки в прихожей и сказал:
- Давай расписку! Тут все деньги, считать будем, или как?
Больше Юрку я никогда не видел.
   Докурив очередную сигарету, я предложил Наде ехать по домам, так как у меня завтра должны были быть командные бои. Командный турнир всегда представлял большой интерес, особенно для тех спортсменов, кото-рые жаждали реванша.
Командные соревнования по рапире прошли очень бурно. Наша ко-манда «Спартак» заняла второе место. У Сашки Морозова я выиграл, но про-играл некоторым спортсменам, над которыми одержал победу накануне. Потом в соревнования вступили женщины, они фехтовали на рапирах, затем начались бои у мужчин - на шпагах и саблях. Дворец спорта кипел как котёл до позднего вечера. Четыре команды в общем зачёте шли ровно. Только в последний день наша команда саблистов сумела вырваться вперёд и прине-сти важные очки. Саша Панченко был гвоздём программы – он сумел совер-шить маленький спортивный подвиг, принеся максимум побед. В итоге ко-манда «Спартак» в общекомандном зачёте заняла первое место.
   После окончания соревнований главный тренер, Артемчук Виктор Григорьевич, организовал в честь такого грандиозного события банкет в ре-сторане гостиницы. Все прибыли нарядные, с медалями и с хорошим настро-ением. Только Кауфмана не было. Он вообще исчез из нашей команды, и по-том, через несколько лет, оказался в Австралии.
   За столом рапиристы сидели рядом. После множества хвалебных то-стов и выпитых рюмок, ко мне обратился Слава Кочетков:
- Анатолий Петрович! Теперь расскажите нам честно, - при этом Слава поднял пустой бокал, и очень аккуратно стал наполнять его водкой, - скажите нам, как это вам удалось продать ненужный бой, как рваную тряпку старьёвщику?
Я сразу понял:
- Ну, Морозов, сучёк! Всё продал, разве можно с таким человеком иметь дело?
- Давай, говори всё начистоту, - продолжил Слава, и протянул мне  бокал с водкой - не то для храбрости, не то в наказание, так как  пить уже никому не хотелось.
Все мигом устремили на меня свои взоры. И даже стало как-то тише.
- А что мне оставалось делать? Для меня этот бой ничего не решал, - стал оправдываться я. – Но, я не собирался проигрывать, Морозов действи-тельно оказался сильней меня. И в компенсацию своих неудач, я решил, хоть клок шерсти с паршивой овцы получить.
   Все дружно рассмеялись. Долго ещё мы сидели, вспоминали минув-шие соревнования, и потом потихоньку стали расходиться по домам.
Фиктивный брак
  Вскоре Надя перебралась жить ко мне. Она была родом с Урала, а в Москву приехала учиться в педагогическом институте. Жила на частной квар-тире в ближайшем Подмосковье.  У неё была горячая пора, она сдавала гос-ударственные экзамены, и ей предстояло распределение на работу в какую-нибудь удалённую сельскую школу. Она была общительна и очень начитана, могла поддержать разговор на любую тему. Когда по вечерам у меня собирались друзья, то возникали настоящие диспуты. Пили, в основном чай и кофе, а обсуждали широкий круг вопросов. Надя любила, когда мы говорили о поэзии. И её удивляло, откуда мы знаем таких малоизвестных в то время поэтов как Мандельштам, Блок, Гумилёв, Цветаева. С упоением читала, принесённые на два дня рукописные произведения Солженицына, Булгакова, Зощенко.  И уж совсем теряла голову, когда некоторые из нас читали свои стихи.
   Чтобы не отставать от уровня наших посиделок, я стал посещать лите-ратурный кружок при Московском государственном университете, занятия которого проходили в одной из аудиторий старого здания МГУ на  улице Охотный ряд. Вели занятия по очереди поэты Александр Иванов и Игорь Волгин. Однако вскоре мой интерес к этому кружку угас.  Теории было мало, в основном превалировали чтения бездарных стихов студентов на фоне гениальных ведущих.
   Мой сосед по коммунальной квартире Лёша Романов, приехавший на учёбу в Москву из Ульяновска учиться в Москву, работал в нашем ЖЭКе дворником, за что и получил служебную комнату. Он был в курсе всех собы-тий инакомыслящих и снабжал нас различной информацией. Особо нам нра-вился его друг Юра «Мясник», который получил свою кличку за то, что рабо-тал мясником в гастрономе высотного здания на площади Восстания. Краси-вый, хорошо сложенный парень, заядлый мотоциклист, он много знал наизусть классиков поэзии и литературы. Общение с ним всегда было напол-нено высокими мыслями, и мы до глубокой ночи не могли расстаться. Надя всегда смотрела на него влюблёнными глазами. Однако, Юре возвышенное не мешало меркантильному. Он столь же красноречиво излагал нам техно-логию обмана покупателей.
- Одной рукой я кладу кусок мяса на чашу весов, а другой - одновре-менно прилепляю к её дну кусок жира. Когда стрелка успокоится, я объяв-ляю цену. После чего я, опять одновременно, снимаю с весов мясо и кусок жира,  заворачиваю покупку в бумагу и пишу карандашом её стоимость. Это я делаю так незаметно, что соседние продавцы удивлялись моей ловкости рук.
- А почему ты прилепляешь кусок жира, а не какой-нибудь магнит? – недоверчиво спросил я.
- Я пробовал магнит, но это неудобно.  Жирными руками трудно снять магнит не заметно, да потом есть ещё одно неудобство - он громко щёлкает о дно, когда его цепляешь. Да и в случае проверки, как объяснить наличие магнита на прилавке?
- Хорошо, но как ты получаешь выручку? – не унимался я. – Ведь весь избыточный вес остаётся у заведующего секцией.
- Очень просто. У меня имеется круг постоянных покупателей, с кото-рыми есть договорённость, что если я объявляю стоимость покупки, напри-мер, три рубля сорок пять копеек, покупатель оплачивает сорок пять копеек, и получает хороший кусок мяса без жира и костей. А три рубля мне отдаёт потом.
   Наша дружная компания почти все праздники отмечала вместе. На Новый год я вывесил на стене в моей комнате следующий меморандум:
«Всякий, вошедший в это жилище и пробывший здесь не менее пяти минут, считается моим Гостем. На него распространяется моя любовь, ува-жение и покровительство. Каждый гость обязан заплатить пять копеек, и оставить метку о своём пребывании. Через год будет произведён подсчёт и анализ гостей, по результатам которого, будут определены победители в трёх номинациях с вручением ценных призов. Первый приз – Самый надоед-ливый гость - тот, кто приходил чаще всех. Второй приз – Случайный гость -  тот, кто был реже всех. Третий приз – Удачливый гость, который будет опре-делён жребием. Всякий, кто выходил отсюда и возвращался вновь по исте-чении более часа, считается новым гостем, и обязан заплатить пятачок. Это не распространяется на того, кто долго стоял в очереди за вином или продуктами».
Рядом находилась запаянная пустая банка из-под растворимого кофе с узкой щелью для монет. Имена писались на маленьких квадратиках наре-занной бумаги, накалывались на иголку с ниткой, и опускались в банку, а иголка с ниткой оставалась на банке. Таким образом, в конце года можно было подсчитать всех гостей и определить победителей. Потом этот метод социального исследования выявил весьма интересные результаты. Как по-том оказалось всего за год мой дом посетило двести восемьдесят семь гос-тей. Победителем в номинации «Надоедливый гость» стал Теплицкий Толя, он был сто шестнадцать раз. В номинации «Удачливый гость» жребий выпал на Касаточкина Виталия, который был в гостях у меня девяносто семь раз. В номинации «Случайный гость» приз не разыгрывали, так как на него претен-довали несколько человек.
   Надя не участвовала в этом конкурсе, так как была почти членом се-мьи. Она с удовольствием ездила с нами за город, жила в палатке и кушала из общего котелка, приготовленную с дымком пищу. Мы любили каждую субботу и воскресенье ездить на рыбалку, за грибами. Там у нас рождались мечты о дальних путешествиях и острых ощущениях.
Как- то раз Юра Рогов, прочитав свои замечательные стихи, вдруг, между прочим, заметил, что он тут на днях купил яхту и теперь может нас покатать по Клязьменскому водохранилищу. Мы все обалдели. Сразу же засыпали его вопросами. А он в ответ смущённо ответил:
- Ну, что вам об этом рассказывать, давайте в следующую субботу по-едим туда все вместе, сами всё и увидите, а заодно, и покатаемся.
Мы с нетерпением ждали субботы, как дети праздника, а главное – подарков. Наконец, на трёх мотоциклах наша экспедиция прибыла в Хлебни-ково, где недалеко от строящегося нового моста через канал имени Москвы находились самодельные причалы. Когда перед нашими взорами возник двухмачтовый швертбот, и команда из шести человек шныряла по палубе, у нас отвисли губы. Касаточкин даже присвистнул:
- Ты что, и команду купил?
- Да, нет, вы не туда смотрите, - как-то вяло ответил Юрка. – Вон туда глядите, - и он указал пальцем на какой-то предмет, плавающий рядом с красавцем-швертботом. – Это была крыша капитанской рубки.
- А где само судно? – взволновались мы.
- Утонуло, - печально вздохнул Юрка. – Вот вы мне и нужны, чтобы вытащить его на берег. Днище надо просмолить, а корпус просушить.
Когда мы с большим трудом вытащили Юркину яхту на берег, то она оказалась обычной спасательной лодкой, на которой катаются отдыхающие  в прудах парка культуры. Капитанская рубка была всего на всего фанерным сарайчиком, сколоченным посередине трухлявой лодки.
- Да, на таком судне не то, что в кругосветку не пойдёшь, канал не пе-реплывёшь, – подвёл итог Саша Соколов.
- Ничего, недели через две я просмолю весь корпус, установлю мотор, и мы прокатимся с ветерком.
   Но, ни через две недели, ни через два месяца мы так и не покатались с ветерком по водной глади Клязьминского водохранилища. На берегу кор-пус лодки совсем рассохся и развалился на отдельные гнилые досточки, ко-торые уже нельзя было собрать воедино. Правда, мечта о кругосветном пу-тешествии под парусами сохранилась на долгие годы. Но я её всё-таки осу-ществил позже, на кругосветке Грушинского фестиваля авторской песни, бу-дучи уже капитаном яла «Боливар».
С Надей мы жили дружно, она вписалась в круг моих друзей. Они её тоже  приняли, а Толя Теплицкий даже стал каждый день наведываться в гости. Однажды, Ася Моисеевна сказала мне, как всегда по секрету, что когда я уезжаю на работу, он приходит ко мне домой, и они с Надей запираются на ключ в моей комнате и долго не выходят. Никаких звуков за дверью при этом не слышно. Я и сам видел и чувствовал, что не всё тут просто. Вот и Юрка «Мясник» стал чаще обычного приезжать в гости, причём норовил это делать преимущественно в моё отсутствие. У нас с Надей стали назревать разногласия и претензии друг к другу. И в один из таких дней она мне вдруг говорит:
- Давай поженимся!
От неожиданности меня даже перекосило. Я как-то не представлял себе семейную жизнь.
- Но ты ведь меня не любишь! Как же можно не любя выходить за-муж? Мы уже говорили на эту тему.
- Да, говорили, - невозмутимо продолжала Надежда, - но это касалось настоящего брака. Конечно, я согласна, что жить без любви безнравственно! Но, я же предлагаю тебе фиктивный брак. Понимаешь, у нас скоро  распределение, и меня могут отправить очень далеко. Но если у меня будет московская прописка, я добьюсь, чтобы меня оставили в Москве. А чтобы я могла эту прописку получить, мы должны оформить брак. Как только всё утрясётся, мы с тобой разведёмся, я выпишусь от тебя, и после этого по-настоящему выйду замуж. А за это я дам тебе тысячу рублей! Ты сможешь купить себе новенький мотоцикл и поехать в дальнее путешест-вие.
Это была для меня огромная сумма. Соблазн был столь велик, что я даже не сразу сообразил, что ответить.
- А почему бы тебе изначально не выйти замуж по-настоящему? Смотри сколько хороших ребят! Один «Мясник» чего стоит! А Теплицкий, с которым ты занимаешься сексом, когда меня нет?
Немного успокоившись, я продолжал:
- Совсем недавно ты видела, какую психологическую травму я пере-нёс из-за лжи и аморальных действий. Ни к чему хорошему это не может привести, только к разочарованию. И тут, то же самое, кончится всё печаль-но. Не знаю как, но судьба меня обязательно накажет сурово за неправедное дело. Не захочешь потом ни тысячу, ни две тысячи рублей. 
- У меня уже нет времени. Мне надо срочно решать этот вопрос. К то-му же я жду ребёнка.
- Ну, вот, загружай меня теперь по полной программе! – развёл я ру-ками, - Сексом занимаешься со всеми, а ребенка ждёшь от меня! Прекрасно!
- Я не утверждаю, что этот ребёнок от тебя, но я, правда, беременна. Мне нужна помощь и моральная поддержка. Да, я – грязь! Но, у меня здесь никого нет, на кого мне опереться. Не могу я домой вернуться в таком поло-жении, понимаешь?
Наступила тишина. Каждый из нас оценивал ситуацию. У меня руши-лись все представления о светлых идеалах, о высоких чувствах, о нравствен-ности и порядочности. Как будто невиданный жестокий зверь прошёлся по моим чувствам, с дикой яростью разметал все радужные надежды и с хру-стом искромсал всё самое святое. Прощайте наивные мечты! Я спустился на грешную землю!
Я не мог принять предложение Надежды. Но и выгонять её из дома я не стал. Мы договорились, что я ей помогу решить некоторые проблемы, а через месяц она покинет меня навсегда. С Теплицким и с «Мясником» мы расстались, я запретил им появляться в моём доме. Так и закончился наш фиктивный брак, даже не успев начаться.
   Вскоре я уехал в командировку на север. Работа меня увлекала по-настоящему. Я работал инженером-наладчиком контрольно-измерительных приборов и автоматики (КИП и А) в строительно-монтажном поезде, который строил и пускал в эксплуатацию большие котельные на железнодорожном транспорте. Я в этом неплохо разбирался и вёл объекты самостоятельно. Работа мне очень нравилась, особенно тем, что можно было месячную программу выполнить за две недели, а остальное время быть свободным.
   Когда я вернулся, Надя сообщила мне, что решила все свои пробле-мы и переезжает жить к своему жениху и, что у них скоро будет свадьба.
- Большое тебе спасибо! Ты настоящий друг, - расставаясь, сказала мне Надя. – Тебя есть за что любить, но я вот такая дрянь, не смогла. Прости меня! Прости меня, что принесла тебе много переживаний. Ты сильный! Ты всё выдержишь! Желаю тебе счастья!
   Мы ещё некоторое время перезванивались, но потом всё потихоньку развеялось, как будто ничего и не было. Где-то, через полгода с «Мясником» и Теплицким мы снова восстановили отношения, но эти отношения были с трещиной и не носили тот яркий характер, который был до этого. Хрустальный бокал, когда треснет, то не звучит как прежде, да и вообще, пользоваться им нельзя. Он может служить лишь сомнительным украшением в серванте.
Как-то на кухне Ася Моисеевна спросила меня:
- А куда подевалась Надя?
   Пришлось ей объяснить ситуацию, и она, покачивая головой, с гру-стью поведала мне свою печальную историю о том, как попала в больницу в моё отсутствие.
- Вы знаете, Анатолий, когда вас не было в Москве, пошла я в туалет. Когда я спустила воду, то на полочке унитаза я увидела каких-то червячков. Я очень испугалась, собрала их в маленькую коробочку, и понесла в нашу специализированную поликлинику для репрессированных большевиков на анализ. На следующий день за мной приехала машина, и меня на носилках спустили вниз к машине и отвезли в больницу. Там продержали неделю, де-лали анализы, давали какие-то таблетки и всё никак не могли определить диагноз. Потом вернули меня домой, назначив комплекс процедур. Анато-лий, будьте аккуратны, тщательно мойте руки перед едой.
  Но я-то быстро определил её диагноз. Я зашёл в наш туалет и поднял чугунную крышку смывного бачка с гордым названием «Комета», который был установлен на самом верху под потолком. С унитазом смывной бачок соединялся толстой трубой, и от него ещё тянулась цепочка с белой фаянсо-вой ручкой. Так и есть. Моя пластмассовая коробочка с мелкими дырочками, в которой я хранил опарыш для рыбной ловли, одиноко плавала внутри бачка совершенно пустая. У меня не было холодильника, а опарыш надо хранить в сыром и прохладном месте, вот я и спрятал коробочку в смывном бачке.
   Вообще, Ася Моисеевна была добрейшим человеком. Она относилась ко мне с нежностью и состраданием, так как практически на её глазах от неизлечимой болезни умирала моя мама, и я в восемнадцать лет остался жить один, без всяких родственников. Эту комнату в коммунальной квартире по Кривоарбатскому переулку, мы из-за болезни мамы в своё время и получили. Мне пришлось немного похлопотать, и чиновники очень быстро решили наш квартирный вопрос, и из глубокого подвала на Арбате мы переехали на третий этаж, где условия проживания были несравнимо лучше.
Ася Моисеевна помогала и, даже учила меня, готовить еду. Когда я куда-нибудь неожиданно убегал, она всегда выключала конфорку с газом под моей кастрюлькой с супом. Я тоже старался помогать ей чем мог: то от-ремонтирую радиоприёмник «Спидола», по которому она тайком слушала «Голос Америки», то сломанный стул починю, то дверку фанерного шкафчи-ка отрегулирую. А больше в её девятиметровой комнате ничего и не было. Наша коммунальная квартира была не «Вороньей слободкой», где жильцы друг друга ненавидели, а скорее походила на большую семью, но не без уро-дов. И главным уродом был я. Ну, как можно понять человека, который на своём старом мотоцикле с включенным двигателем поднимается по мра-морной лестнице парадного входа подъезда дома до третьего этажа? А по-том въезжает на нём в коммунальную квартиру и по длинному общему ко-ридору в свою комнату, и оставляет зимовать его в своей пятнадцати метро-вой комнате? Конечно, мотоцикл в комнате холостяка не самое ужасное зре-лище. Можно повесить на руль дамскую сумочку, можно сложить на его си-денье много верхней одежды и даже использовать как кресло во время дис-куссий. Главное, мотоцикл совсем не портил интерьер, а придавал романти-ческий образ обитателю такого жилища.
   Самое ужасное, что от меня исходило – это шум. Часто Ася Моисе-евна стучала в дверь моей комнаты и умоляла сделать звук потише. Но, когда у меня в комнате звучали песни Александра Вертинского, она подолгу стояла у закрытой двери, слушая их затаив дыханье. И в глазах у неё блестели слёзы.
  Август пролетел не заметно, наступала осень. Мы с Виталиком Каса-точкиным решили поехать отдыхать, как обычно, в наш пансионат в Адлере, в районе Чайсовхоза. Так как мы работали вместе, и пансионат принадлежал нашей конторе, то путёвки нам выдавали басплатно. Туда ещё собралась ехать большая компания наших работников, так что, предстоял активный от-дых у моря с игрой в бильярд, в преферанс, в футбол и, конечно, с немере-ным количеством вина и пива. Заезд смены был назначен на двенадцатое сентября.

                Легенды Кавказа

   Проезд по железной дороге нам тоже полагался бесплатный, по-скольку мы работали в системе железнодорожного транспорта. Но я угово-рил Виталика ехать к морю на моём стареньком мотоцикле. Главным козы-рём был тот факт, что у нас на отдыхе будет свой собственный транспорт. Вместо нудного и скучного лежания на пляже под палящим солнцем, кото-рое нам быстро очертенеет, и несмотря на обилие красивых девушек, и наличие дешёвых местных вин: белого «Рислинг» и красного  «Изабелла» -  мы ещё сможем посетить самые привлекательные и дальние уголки Кавказа. Ахун-гора, Красная поляна, озеро Рица, Гагры, Новоафонский монастырь и величественные пещеры. А на обратном пути - заехать к нашему другу из Ленинграда Сашке Копосову, который будет в это время отдыхать в Терсколе на склонах Эльбруса. Идея казалась очень заманчивой, и Виталик согласился.
Сборы были не долги. У меня имелось всё, что необходимо для даль-них путешествий. Когда мы сели на мотоцикл, чтобы отправиться в дальний путь, я проинструктировал своего друга:
- Если нам придётся падать, главное - не выставляй руки в стороны, и не пытайся остановиться. Постарайся сгруппироваться в комок, прижми к се-бе колени и локти, и жди;  если сразу не помрёшь, то будет всё хорошо.
От такого напутствия у Виталика пробежали мурашки по телу. Но, он человек отважный, уверенный в себе краснофлотец застегнул на голове шлем, и сказал: - «Погнали!».
  В первый день мы проехали немного, около четырёх сот километров, и остановились в небольшом придорожном мотеле перед городом Орёл. Уютный двухместный номер, после утомительного и жёсткого седла мото-цикла, показался нам раем. Приняв горячий душ, и немного отдохнув, в во-семь часов вечера мы пошли в ресторан. Мест свободных не было. Весь ре-сторан кишел праздной публикой и девицами лёгкого поведения. Но нам предоставили отдельный маленький столик как постояльцам мотеля. Оглу-шительно гремела музыка, да так, что невозможно было говорить, приходи-лось кричать друг  другу в ухо. Мы сразу же попали под перекрёстный огонь любопытных женских глаз. Виталик мгновенно преобразился. Он был хоро-шим знатоком ресторанной жизни, и чувствовал себя в родной стихии как рыба в воде, как краснофлотец в открытом море. После первой рюмки его понесло танцевать, хотя он этого не любил и не умел, а предпочитал сидеть за столом, многозначительно пуская клубы дыма.
   В самый разгар веселья, я прокричал на ухо своему другу:
- Пора уходить, а то нас растерзают тут местные Отелы. Ты видишь, какие недобрые у них взгляды?
Виталий со мной согласился, тем более, что завтра утром нам пред-стояло продолжить наш дальний путь. Уже засыпая, Виталик сказал:
- Может, мы здесь задержимся на несколько дней? – но, не услышав ответа, спокойно уснул.
  На следующий день мы проехали за Харьков, а на третий день пути мы миновали Краснодар и заночевали в палатке недалеко от посёлка Горя-чий ключ. Там строили через перевал дорогу, которая выходила к морю в районе Джубги. Эта дорога была намного короче той, что проходила через Новороссийск. На четвёртый день пути часов в одиннадцать утра мы, нако-нец, достигли берегов Чёрного моря. Была жара, и мы сразу же бросились купаться, не снимая мотоциклетных шлемов. Часа в три мы были уже на ме-сте, в нашем пансионате. Нас дружно встречали наши друзья по работе, а ве-чером был организован большой праздничный ужин.
  Как я и предполагал, лежать целый день на пляже и жариться на солнце, нам скоро надоело. Мы решили начать местные путешествия, и вы-брали гору Ахун. Это одна из достопримечательностей сочинского побере-жья, ее можно увидеть практически из любой точки города. На самом деле это не одна гора, а горный массив, состоящий из горы Большой Ахун, горы Малый Ахун и Орлиных скал. Наивысшая точка - это Большой Ахун,  шестьсот шестьдесят три метра над уровнем моря. На его вершину проло-жена дорога, которая одиннадцати километровым серпантином вьется по склону горы, поднимаясь на самый верх, где расположена тридцати метро-вая смотровая башня. С башни открывается великолепная панорама побережья и Кавказских гор.
   Полюбовавшись сказочным видом, мы поехали в город Сочи, и со-вершили небольшую экскурсию, с заездом на местный рынок. Пока Виталик ходил по рынку, выбирая что купить на наши вечерние посиделки, я сторо-жил мотоцикл недалеко от главного входа. Неожиданно ко мне обратился человек с кавказской внешностью.
- Слушай, браток, отвези меня срочно на автобусную станцию, я тебе дам полтора рубля.
Автобусная станция находилась недалеко и я согласился. Через пят-надцать минут я вернулся, но Виталика ещё не было. Когда он вернулся с по-купками, я ему поведал, как заработал полтора рубля. Он был очень удив-лён и сразу же выдвинул мысль, что я помог скрыться какому-то преступнику.
- Надо скорее сматывать удочки отсюда, - произнёс Виталий, привя-зывая сумку к багажнику, - а то у нас всё отнимут, и этот нечаянный зарабо-ток.
  Вернувшись в пансионат, мы долго с упоением рассказывали друзьям о том, что мы повидали, сидя на большой открытой веранде и попивая сухое вино. Нам искренне все завидовали. Рудик, стоявший у ограды веранды, вдруг произнёс, глядя за калитку:
- Какая женщина! Вай, вай, вай!...Виталик, это наверно к тебе.
   Виталик тотчас приободрился и поднял голову. Что касается женщин, он реагирует мгновенно, и пошёл открывать калитку, за которой стояла мо-лодая, привлекательная дама в широкополой шляпе, в тёмных очках, в ко-ротких шортах и с большой сумкой через плечо,  внимательно разглядывая, что у нас происходит на веранде. Распахнув перед ней калитку, он спросил:
- Вы к нам? Заходите, пожалуйста! – и Виталик сделал широкий жест, приглашая женщину войти.
- Да, я к вам! Хочу посмотреть, как вы тут отдыхаете, - и она пошла по тропинке прямо на веранду.
Виталик закружил вокруг неё как пчела, которая не знала с какого бо-ка подобраться к цветку. Когда она оказалась на веранде, Виталик сразу же помог ей сесть в плетёное кресло и предложил бокал вина.
- Я вижу, что вы не плохо тут устроились, у вас большая и весёлая компания, - и женщина достала пачку импортных сигарет и прикурила от протянутой Виталиком зажигалки.
- Вы очень любезны, Виталий Валентинович! – снимая тёмные очки, произнесла женщина. – Вот бы всегда так!
- Ба,… да это же моя жена! – не то с радостью, не то с печалью произ-нёс Виталий. – Какими судьбами?
   Все находившиеся на веранде стали быстро расползаться по своим комнатам, так как  семейные драмы проходят без репетиций!
  Позже  выяснилось, Виталик с женой уже несколько лет отдыхают друг без друга, и она решила просто навестить его, так как отдыхала с подругой недалеко отсюда, в Мацесте. На следующий день мне пришлось отвозить её на мотоцикле туда, где она отдыхала. Потом мы ещё долго смеялись над Виталиком, который вне дома не узнал собственную жену.
- Своя жена в чужом сарае - это всё равно, что с новой женщиной в первый раз! – отшучивался он.
   Через пару дней мы решили поехать на озеро Рица, отведать шаш-лычка в шашлычной Юпшара. В окрестностях курорта Гагра много природных достопримечательностей. Одним из самых притягательных объектов всего Черноморского побережья Кавказа является высокогорное озеро Рица. Первая дорога, связавшая прибрежную магистраль с жемчужиной гор, была проложена ещё в 1936 году. Дорога на озеро Рица идёт мимо курорта Гагра, сворачивает налево от шоссе и входит в живописное ущелье реки Бзыбь, русло которой  стиснуто высокими скалами. Чуть дальше течение Бзыби замедляется, русло её расширяется, и она двумя рукавами впадает в море. Перед устьем ущелья расположено старинное село Бзыбь. О его древности свидетельствуют руины крепости, которые хорошо заметны на скале, нависшей над шоссе.
  Бзыбь, в переводе означает ущелье реки, одна из самых красивых и бурных рек Западного Кавказа. Она берет свое начало у вечных снегов Юж-ного склона Главного Кавказского хребта на высоте 2300 метров, сбегает по склонам гор, густо поросших лесом, и принимает в себя много притоков. Общая длина реки сто один километр. Много интересных мест расположено по дороге на озеро Рица. Здесь разводят серую местную горную пчелу аб-хазянку, снискавшую себе мировую славу. В частности, абхазянка знаменита большим радиусом облёта и длинным, до семи миллиметров, хоботком, позволяющим ей собирать нектар, даже если он глубоко расположен в ча-шечке цветка. Её мед несравним с медом других пчел по своим вкусовым и целебным качествам.
  Проехав небольшое расстояние от села Бзыбь, мы внезапно увидели радугу в тонких струях хрустальной воды, которая словно выжатая из камня, льётся откуда-то сверху. Да, так оно и есть. Этот сказочный водопад, образо-ванный талыми водами, фильтрующимися сквозь толщу известковых скал, носит поэтичное название «Девичьи слезы». Красивая легенда воспевает этот феномен природы.
   Давным-давно, в этих местах жила только одна семья. Единственная дочь-красавица по имени Амра, уходила на берега Бзыби, чтобы пасти коз, и пела свои песни, долетавшие до её возлюбленного, который жил в горах. Она была настолько красива и так хороши были её песни, что ревнивое сердце русалки, жившей в водах Бзыби, не хотело с этим мириться. Одна-жды, не в силах вынести красоты Амры, поднялась русалка на скалу, неза-метно подкралась и хотела сбросить девушку вниз.    Завязалась борьба, но силы были не равны. Горько заплакала красавица взывая о помощи. Потекли по скале ее девичьи слёзы и достигли реки. Призыв о помощи услышал её возлюбленный Адгур, он бросился на помощь. Когда он увидел коварную русалку, грозно окликнул её, и превратилась она от страха в камень. Но было уже поздно!  С тех пор  в память о красавице Амры сочатся из-под скалы её «Девичьи слёзы». А возлюбленный Амры, Адгур, охотясь в горах, вдруг почувствовал в сердце боль. Понял он, что не смог помочь своей любимой, и что без неё ему жизни нет. Скупые слезы воина упали на камень, и до сих пор они льются по отвесным скалам, в нескольких километрах выше, после Голубого озера, и этот скудный водопад носит название «Мужские слёзы».
  Над кедровой рощей к небу вздымается высокий холм, на вершине которого среди густого лиственного леса высится старинная сторожевая башня - Хасанта-Абаа. Башню опоясывает мощная стена толщиной в полтора метра. Это укрепление было, воздвигнуто около 700 лет назад. В эпоху сред-невековья башня Хасанта-Абаа преграждала путь неприятелю, который дви-гался обычно по дороге от Санчарского, Даурского и Адзыбского перевалов. Если противнику удавалось прорваться мимо башни, его задерживал гарни-зон Бзыбской крепости, расположенной ниже.
   Когда мы подъехали к Голубому озеру, по-абхазски  Адзиасицва, оно застыло словно сияющий сапфир у самой обочины дороги, в оправе из гру-бых горных камней. Поверхность его совершенно спокойна, несмотря на то, что совсем рядом в него шумно вливается полноводный горный поток. Голу-бое озеро невелико, площадь его всего лишь 180 квадратных метров, но глубина доходит до 76 метров. Сапфир - это почти точное сравнение. Озеро голубое, удивительно яркого цвета, который не блекнет и не темнеет даже в самую ненастную погоду. В древней легенде рассказывается:
   Там, где сейчас Голубое озеро, в стародавние времена была пещера, в которой жил столетний старец - Жреи. Белоснежная борода его свисала по-чти до самой земли, а необычно голубые глаза излучали мудрость и доб-роту. Этот умудренный жизненным опытом человек в прошлом был известным охотником. Состарившись, он отдалился от людей, чтобы быть ближе к природе и поселился в пещере. Местные охотники часто приходили к нему за советом, о горных тропах, повадках зверей. И в благодарность за то, что старец щедро делился с ними своими знаниями, охотники, возвращаясь домой, считали своим долгом оставить ему одну шкуру убитого зверя и часть мяса.
   Однажды в ненастную погоду в этих местах оказались чужестранцы и попросились на ночлег в пещеру к старику. Он гостеприимно их принял. Уго-стив их, отшельник показал место для ночлега, постелив им шкуры убитых животных. Увидев большое количество шкур зубров, медведей, оленей, ко-суль, куниц, алчные гости решили завладеть ими. Убив хозяина, они спешно стали складывать шкуры зверей в мешки. Когда почти все шкуры были уже собраны, неожиданно мощный поток воды вырвался из пещеры и унёс зло-умышленников в обрыв, заполнив водой узкую расщелину. Так  образова-лось Голубое озеро, или Озеро абхазского старца, тело которого так и оста-лось на дне, а широко открытые голубые глаза придали его водам необыч-ный цвет.
   Так говорит легенда. Но на самом деле, дно озера покрыто отложениями минерала лазурита, а вода абсолютно прозрачная. Средняя температура воды в озере плюс семь градусов и только в самые жаркие дни поднимается чуть выше. Озеро не замерзает круглый год. Рыба в нём не водится, зато рядом, в реке Бзыбь, ее сколько угодно. Питается Голубое озеро водами подземной реки, начинающейся на склонах высокой горы Ахцых. Мы пересекаем реку Бзыбь, которая остается позади, а дорога углубляется в долину реки Гега. Она вьется по глубокому ущелью. Склоны густо покрыты хвойными и лиственными лесами. Здесь много дуба и липы, граба и клена. Клен встречается здесь до высоты 1900 метров над уровнем моря. Попадается в ущельях и тис - красное дерево. Тут можно увидеть земляничное дерево. Кроме этого места, оно встречается в Абхазии только на обрывистых берегах поселка Мюссера. В древности земляничное дерево росло и в других районах этого края и за его пределами. В стороне от дороги, проложенной вдоль реки Гега, видны глубокие и узкие теснины. В них громоздятся огромные обломки скал, тянутся вверх вечнозеленые заросли самшита. Самшитовое дерево часто называют кавказской пальмой или алмазным деревом. Растет оно крайне медленно и к 500 годам редко достигает высоты пятилетнего кедра.
   Внезапно гигантская каменная стена пересекает дорогу. Кажется, дальше нет пути. Но в скале пробили тоннель,  и мы проехали под его сво-дами. Снова теснятся обрывы. Гега остается левее, навстречу Геге спешит Юпшара, вытекающая из озера Рица. Длина реки сравнительно невелика, всего одиннадцать километров. Теперь, если продолжить путь вдоль русла реки Гега, то можно выйти на знаменитый Гегский водопад и Черкесскую по-ляну.
  Дорога на Рицу ведет нас теперь вдоль берега реки Юпшара, по Юп-шарскому ущелью. Это одно из живописнейших мест Кавказа, славящееся своей неповторимой красотой.  Длина ущелья восемь километров. Все круче становится путь. Резко смыкаются горы. Заметно темнеет. С отвесных полу-километровых карнизов свисают зеленые и красноватые мхи. Начинается самый живописный и величественный участок пути - Юпшарский каньон. По-видимому, его начало было положено гигантской трещиной, раздвинувшей скалы, которую впоследствии размыла река Юпшара.
Но вот снова  все вокруг заливает солнечный свет. Юпшарские ворота пройдены. Теперь дорога идет над каньоном на головокружительной высо-те. В ушах начинается покалывание, притупляется слух - это сказывается рез-кое понижение атмосферного давления.  Наконец, когда высота достигает тысячи метров, перед нами открывается вид на озеро Рица. Его обступили высокие горы Агепста (3263 м), Ацетук (2542 м) и Пшегишха (2222 м). Зелё-ные склоны отражаются в изумрудном зеркале воды. Агепста и Ацетук по-крыты лесом, а обрывистый Пшегишха - безжизнен и гол. На такое различие в облике окружающих Рицу гор обратили внимание ученые. Это помогло им решить загадку происхождения озера. Судя по всему, в этом районе сравни-тельно недавно произошли мощные тектонические сдвиги. В результате этих сдвигов часть долины реки Лашупсе, ныне впадающей в Рицу с северо-востока, опустилась, в то время как в зоне хребта Пшегишха произошло под-нятие земной коры. Сдвиги вызвали грандиозные обвалы северо-восточного склона хребта. Таким образом, и родилось на высоте 926 метров над уров-нем моря это дивное горное озеро.
Много легенд есть об озере Рица, вот одна из них.
  Это было так давно, что даже тысячелетний самшит, даже бурная река Бзыбь не помнят, как появилось озеро Рица. Но проведал об этом один пастух, который забрался в горы в поисках хорошего пастбища для своих овец. Ему же рассказал это предание звонкий говорливый ручей. Пастух пересказал это предание своим детям, дети - внукам, те - правнукам... И вот теперь оно дошло до нас в таком виде.
Когда-то в горах Абхазии, на том месте, где лежит озеро Рица, была долина, по которой протекала широкая река. Она несла свои воды к морю и была так спокойна, что даже ребенок мог безбоязненно в ней купаться. По берегам реки раскинулись сочные пастбища, на которых пасла стадо девуш-ка Рица. Она была так красива, что с цветом её губ не могли соперничать да-же пунцовые горные тюльпаны, море не могло затмить голубизну и блеск её глаз, а снега на вершинах казались серыми по сравнению с белизной её ли-ца. Ее косы были похожи на длинных извивающихся змей, чёрных, как агат.
   У девушки Рицы были три брата: старший Агепста, средний Ацетук и младший Пшегишха. Братья целыми днями бродили в горах и охотились на быстроногих джейранов. Вечером они возвращались к Рице и садились у ко-стра. Рица жарила мясо, а братья пели песни. Горы слушали их мелодичные напевы и, засыпая, кутались в густой туман. Однажды братья простились с сестрой и отправились высоко в горы за добычей. Прошел жаркий день, горы окрасились багрянцем заката, а братья не возвращались. Рица долго ждала их, потом собрала стадо недалеко от реки и, не зажигая костра, легла на берегу. Закрыла она глаза и запела песню. Голос ее лился так плавно и красиво, и был преисполнен такой изумительной гармонии, что ночные птицы перестали перекликаться и ручьи остановили свой бег. Вся природа внимала голосу Рицы.
    Услышали эту песню два лесных разбойника - братья Гега и Юпшара. Старший брат Гега обратился к младшему:
- Поезжай, Юпшара, узнай, кто поёт в долине? У кого такой чарующий голос?
Хлестнул коня Юпшара и помчался, не разбирая дороги, в ту сторону, откуда доносилась песня Рицы. Остановил он коня у обрыва и увидел девушку, лежащую на речном берегу. Оцепенел Юпшара. Никогда не встречал он такой красавицы. Звериная страсть вспыхнула в злом сердце разбойника. Он бросился к Рице и схватил её в свои объятия. Рица стала взывать о помощи и испуганно забилась в его руках.
Увидел это горный сокол. Расправив крылья, он стрелой полетел к братьям и рассказал им о том, что грозит их сестре. Гнев запылал в сердцах братьев. Они стремглав помчались на выручку сестре. Но было уже поздно... Юпшара не выпускал Рицу из объятий. Тогда Пшегишха поднял свой бога-тырский щит и метнул его в насильника, да промахнулся. Щит упал поперёк реки и запрудил течение. Вода стала заливать берег. Увидела Рица, что обра-зовалось огромное озеро, и теперь братья не могли ей помочь. Тоска запол-нила её сердце. Не смогла девушка перенести позора, горестно вскрикнула и бросилась в озеро...
  Увидел Юпшара как бурные волны поглотили красавицу Рица, почув-ствовал их ледяное прикосновение  и обратился в бегство. Братья несчастной девушки кинулись в погоню за ним и настигли. Агепста схватил его могучей рукой и швырнул в пучину озера. Закипела вода, перебросила Юпшару через щит Пшегишхи и стремительный поток понёс его в море. Тщетно цеплялся Юпшара за склонённые у берегов кусты, вырывая их с корнями. Не смог спасти и его брат Гега, бежавший вслед за ним по берегу... А три брата, охваченные горем, окаменели, и превратились в высокие горы. Стоят они и до сих пор над прозрачной водой озера, охраняя вечный сон Рицы.
Площадь зеркала озера равна 132 гектар. Наибольшая длина его - 1704 метра, наибольшая ширина - 447 метров, а наибольшая глубина - 115 метров. Озеро питается водами Лашупсе и небольшими ручейками, которые рождаются у отрогов горы Ацетук. Берега Рицы изрезаны, местами представляют собой недоступный обрыв. Вода Рицы многих оттенков темно-зеленого цвета. Это объясняется тем, что в разных местах она имеет различную степень прозрачности. В Рице в изобилии водится форель, которую можно отведать в ресторане на берегу, что мы и сделали с большим удовольствием, а затем совершили прогулку по озеру на катере.
   Потом мы поехали по дороге дальше вверх. В пяти километрах к се-веро-западу от озера между урочищем Лашупсе и Юпшара, в бассейне реки Гега, находится ещё одно озеро - Малая Рица, лежащее на 300 метров выше Большого. Наибольшая длина его - 234 метра, ширина - 130 метров, глубина - 80 метров. Озеро Малая Рица труднодоступно, и мы до него не дошли. Мы остановились у Авадхарского минерального источника, расположенного на высоте 1700 метров над уровнем моря. Там находилась строящаяся спортивная база Министерства обороны, и мы заночевали в одном из её фанерных домиков с разрешения сторожа.
   Утром мы спускались вниз по уже знакомой нам дороге. В шашлыч-ной Юпшара мы отведали шикарного мяса, а Виталик даже и вино Хванчка-ру. Хванчкара - полусладкое красное вино, которое производится из вино-града Алесандроули и Муджуретули в селе Хванчкара горной области Рача в верховьях реки Риони с центром в городе Они. Мы купили себе пять литров вина, хотя оно и было очень дорогим – по два рубля пятьдесят копеек за литр.
   Ещё раз, полюбовавшись Голубым озером, мы стремительно спуска-лись вниз по петляющему серпантину. Около выхода на приморское шоссе, нас остановил толстый гаишник на мотоцикле с коляской, одетый в кожаный костюм и  мотоциклетный шлем с кожаными ушами. Проверив мои документы, он спросил:
- Откуда едете?
- С озера Рица.
- А сколько вина выпили?
- Нисколько.
- Сейчас проверим, - и он полез в коляску искать алкотестер.
Порывшись в хламе, он извлёк из-под кожаной накидки коляски, мутный гранёный стакан:
- Ну-ка, дыхни в него, - и он подставил под  мой рот этот дурнопахну-щий самопальный тестер.
   Я отказался выполнить его требование, так как заметил, что толстяк уже достаточно приложился к этому стакану, и по лицу его стекали грязные струйки пота.
- Давай рубль, и езжай дальше - напрямую потребовал кожаный урод.
   Я снова отказался. Мы с Виталиком сели на мотоцикл и поехали в сто-рону Адлера. В зеркале заднего вида я увидел, как неуклюжая фигура ин-спектора ГАИ, пытавшегося завести мотоцикл, завалилась головой в коляску и застыла в смешной позе.
    В пансионат мы вернулись к обеду. Нам кушать не хотелось, и мы удобно устроившись на веранде, и стали дегустировать привезённое вино. Хванчкара для меня казалось божественным напитком, хотя цена его была безбожная. Виталик, как большой знаток вина, не разделял моего мнения. Он утверждал, что это вино не натуральное, не те сорта винограда, но всё равно хорошее. В наш спор стали вклиниваться мужчины, идущие с обеда. Дегустация и обсуждения продолжались до тех пор, пока вино не закончи-лось, после чего все разошлись отдыхать.
- Вот так, старик, дегустировать надо было в своей комнате, - подвёл итог Виталик, - вдвоём мы бы точно пришли к единому мнению.
- Не знаю, пришли бы или нет, но до своих кроватей мы бы точно не дошли самостоятельно, – возразил я.
   Следующие пару дней мы промучились на пляже, и даже ни с кем не хотели знакомиться. А на третий день решили отправиться утром в Новый Афон. Дорога туда не сложная, всего около восьмидесяти километров по хо-рошей ровной трассе. По пути мы сделали остановку в Гудауте на смотровой площадке возле высокой отвесной скалы, вокруг которой дорога делала крутой поворот.
- Старик, ты знаешь, какая драма произошла на этом месте в давние времена? - обратился ко мне Виталий, - вот с этой самой скалы влюблённая пара молодых людей бросилась вниз, и они разбились насмерть.
- Да, знаю, – стал теперь я удивлять своего друга. – Эту легенду знает любой школьник. Его звали Гуда, а её Ута, поэтому местечко это и назвали в честь них. Они любили друг друга, но их родители враждовали между собой и запрещали им даже встречаться. Он был простым пастухом и хорошо пел песни, а она была княжной из родовитого племени, поэтому о свадьбе не могло быть и речи. Тогда они решили вместе броситься с этой скалы, чтобы общее горе объединило их родителей. Когда они поднялись на самый верх, Гуда подал команду на прыжок и сам первым бросился вниз. А княжна по-дошла к краю обрыва, посмотрела в след улетевшему певцу, и прыгать отка-залась. После этого все грузины стали всегда вежливо пропускать женщин вперёд.
- Эх, какой ты, - выбрасывая недокуренную сигарету, сказал Виталий, - вечно всё опошлишь! Давай, поехали!
  Мы погрузились на мотоцикл и отправились дальше. В Новом Афоне нужно прожить несколько дней, чтобы что-то увидеть и насладиться мест-ными красотами. Мы успели посмотреть пещеры с грандиозными подзем-ными залами, водопад на реке Псырцха, Новоафонский монастырь. Время пролетело так незаметно, что возвращались уже в темноте. Впечатлений по-лучили много, и весь оставшийся вечер рассказывали о них своим друзьям.
   Дни стояли жаркие, вода в море была тёплая, народу на пляже было много, несмотря на конец сентября. В нашем пансионате был свой автобус, который после завтрака возил всех отдыхающих на одно и то же место, а в два часа дня забирал с пляжа на обед. Жизнь шла в обычном курортном ритме и никаких впечатляющих моментов.
- Старик, ты всё-таки молодец, что уговорил меня ехать на мотоцикле, - начал хвалить меня Виталий, - мы имеем возможность как-то разнообра-зить свой отдых. Скоро нам предстоит самая весёлая и трудная часть нашего отпуска. После того как пройдём Клухорский перевал, мы двинемся на Эль-брус. А там будет новая встреча с друзьями, которая продлится не менее трёх дней. Мы с тобой получим такие впечатления, что иным для этого пона-добится два, а то и три отпуска. Посетить южный и северный Кавказ за один отпуск – это круто!

                Клухорский перевал

   Наконец настал день отъезда. Накануне вечером мы с Виталиком устроили пирушку по поводу нашего расставания с друзьями, которым предстояло ещё долго маяться от безделья и скукоты. Все искренне завидовали, так как нам предстояло увлекательное путешествие. Многие сомневались, что нам удастся осуществить задуманное, но искренне желали нам успеха. Когда было всё упаковано, пристёгнуто к мотоциклу, завершились последние рукопожатия, и мы тронулись в путь - все отдыхающие собрались у калитки, и долго махали руками нам в след, как героям, которые отправились на фронт.
  До Сухуми трасса была нам знакома. После Сухуми через полтора ки-лометра мы свернули налево, на старую Военно-Сухумскую дорогу, и поеха-ли на Клухорский перевал. Дорога становилась всё хуже, асфальт быстро за-кончился, и началась практически просёлочная дорога с гравийным покры-тием. Когда мы проезжали маленькие селенья, за нами с громким лаем гна-лись все местные собаки, пытаясь схватить нас за ноги. Виталик, как пасса-жир, вооружился палкой и очень удачно отражал атаки самых злобных псов.
Дорога, покрытая мелкой щебёнкой, узкой лентой петляла между выступами скал,  шла всё время на подъём. Справа неприступная крутая сте-на, слева глубокий обрыв, уходящий куда-то вниз, в бездну, дна которой нельзя увидеть из-за окутавшего нас облака. Только слышно как мощные потоки реки Кодори грызут камни на своём пути. И многовековой грохочущий рокот  бежит за нами вдоль русла реки, как и она сама, поднимаясь со дна ущелья и многократно отражаясь эхом от суровых скал, взлетает над горами. После каждого поворота дорога становилась чуть-чуть уже, но всё же, на ней могли разъехаться два небольших автомобиля. Никаких ограждений на краях  обрывов не было, хотя по дороге ходил рейсовый автобус из Сухуми до Южного приюта. Протяжённость маршрута была сто десять километров вдоль рек Кодори и Клыч по Клухорскому ущелью.
   Южный приют – это последняя точка Военно-Сухумской дороги, по которой можно ехать на автомобиле. Дальше установлен шлагбаум, и про-езд запрещён. Дорога начинает резко подниматься в горы, делая замы-словатые серпантины. Но ехать по ней нельзя, так как она вся покрыта толстым слоем булыжников и больших камней, осыпавшихся со склонов, которые уже много лет никто не убирает. А главное, почти через каждые сто метров дорога прерывалась глубокими обрывами, которые объехать никак нельзя.    Дело в том, что в 1936 году Военно-Сухумскую дорогу закрыли, и перестали её обслуживать в связи с открытием Военно-Грузинской дороги через Крестовый перевал. Старая дорога утратила своё стратегическое значение, стала не рентабельной и ей пользовались только местные жители. Эту дорогу пробивали ещё турки, чтобы соединить южную часть Кавказа с северной, через Клухорский перевал Главного Кавказского хребта.
   Местные жители давно перестали пользоваться дорогой, и проло-жили пешую тропу, которая проходила по таким местам, что даже лошади могли с большим трудом преодолеть её. Эта тропа шла по узким уступам, то круто поднимаясь наверх, то опускаясь глубоко вниз. От Южного приюта до Клухорского перевала, было около шестнадцати километров, и по этой тропе проходил туристический маршрут второй категории сложности. Летом многочисленные группы туристов и альпинистов каждый день проходили по этому маршруту, восхищаясь суровостью местных пейзажей. В основном группы двигались с Северного приюта к Южному, так как тропа шла всё вре-мя вниз, а потом открывалась дорога в южную часть Кавказа. Северный при-ют находился на высоте 2030 метров над уровнем моря, а Южный на высоте 1226 метров, а между ними находилась седловина Клухорского перевала на высоте 2781 метров. Достигнув Южного приюта, группы ночевали в фанер-ных домиках или палатках, а утром рейсовые автобусы увозили участников перехода, переполненных острыми впечатлениями, в Сухуми, на берега тёп-лого Чёрного моря.
  Наш мотоцикл ЯВА-350 натужно тарахтел, но работал без сбоев. Ему не хватало воздуха, так как мы поднялись на высоту облаков. Был сплошной туман, и видимость была не более семидесяти метров. Когда наш путь пре-градил шлагбаум, мы остановились и пошли на территорию Южного приюта, чтобы выяснить обстановку. Навстречу нам вышла молодая женщина, по имени Хатуна и сообщила, что перевал закрыт, выпал снег, все маршруты отменены до следующего года. Турбаза Южного приюта не работает, на ней ведутся работы по консервации.
Мы с Виталиком уселись на двух небольших камнях, рассыпанных повсюду, словно стулья на поляне, и молча, закурили. Нам предстояло при-нять нелёгкое решение, что делать дальше: либо двигаться вперёд, либо по-ворачивать назад.
- Этот перевал немцы не могли пройти, а мы должны это сделать, - убеждал я Виталика. – Ещё никто не смог покорить Клухорский перевал на мотоцикле. Мы будем первые! «Мото-Ревю», (чешский журнал, распростра-нявшийся в Москве, и пользовавшийся огромной популярностью у мотолю-бителей) обязательно опубликует о нас статью. Ты представляешь, мы вер-нёмся домой героями!
- У нас всего  один пакетик куриного супа с вермишелью, одна банка завтрака туриста, половина батона чёрного хлеба, несколько пряников и полпачки грузинского чая, - не уверенно возражал мой друг.
- Пустяки, на перевале нас ждёт шашлычная! Там начинается асфальтовая дорога, и через несколько дней мы будем в Москве.
- Старик! Сегодня второе октября, на перевале выпал снег, мы не пройдём, - начал паниковать Виталий, - у нас нет  тёплой одежды.
   У меня не было слов, чтобы убеждать его. Все слова были сказаны там, внизу. Тогда было принято решение ехать через Клухорский перевал, и отказываться от этого - равносильно трусости, паническому бегству с поля боя. А потом, возвращение назад - это лишних пятьсот километров пути, а для мотоцикла это очень много. Мой вид не оставлял Виталику никаких надежд на возвращение к морю.
- Сейчас два часа дня, - начал я рассуждать вслух, - часов в пять мы остановимся где-нибудь на подходящей площадке, поставим палатку, хоро-шенько поужинаем и ляжем спать. Как только рассветёт, мы выпьем го-рячего чая и продолжим путь. Что для нас каких-то шестнадцать километров? Пустяк! К вечеру мы будем уже в Северном приюте, сытно пообедаем и начнём спускаться вниз в Теберду по хорошей асфальтовой дороге.
   Мои доводы были столь убедительны, а покорение Главного Кавказского хребта на мотоцикле казалось таким заманчивым и столь обычным делом, что у моего друга отпали все сомнения, и мы тронулись в путь.
  Обойдя стороной закрытый на ржавый замок шлагбаум, мы сели на мотоцикл и, выпустив облако синего дыма, начали подъём по серпантину. Проехав метров семьсот, мы остановились, так как дорогу преграждало множество камней. Поначалу мы стали убирать с дороги, мешавшие нам камни, чтобы можно было ехать дальше. Но это было утомительное занятие и мы отправились вперёд пешком, чтобы разведать обстановку. И правиль-но сделали. За ближайшим поворотом мы увидели обвал дороги шириной в пять метров, который преодолеть было никак нельзя, а дальше виднелись обрывки дороги, густо припудренные камнями различных размеров. Это означало, что двигаться по дороге мы больше не сможем, и надо искать пе-шую тропу.
  Её мы нашли очень быстро, она была тщательно вытоптана тысяча-ми ног, и хорошо выделялась среди прочих неведомых тропинок. По ней мы и продолжили свой путь. Где-то больше километра мы, то ехали верхом на своём коне, то толкали его рядом. Такое столь быстрое продвижение вперёд вселяло в нас уверенность в успех нашего предприятия. Были сложные ме-ста, но мы их преодолевали и двигались дальше. Начинало темнеть. Мы ста-ли торопиться, так как ночь в горах наступает быстро, но подходящей пло-щадки для ночёвки всё никак не находилось. Пришлось остановиться прямо на тропе, где имелось небольшое расширение. Мотоцикл прислонили к ска-ле и стали распаковывать вещи.
  Мой мотоцикл был оборудован багажником с двумя боковыми пло-щадками. Такую конструкцию багажника все мотоциклисты почему-то назы-вали Сочинским вариантом, что позволяло нагружать его несметным количеством вещей, необходимых в дальних путешествиях. Наконец, мы с трудом установили палатку прямо на тропе, надули матрацы, и я даже постелил две простыни, что было верхом комфорта. Зашумел бензиновый примус и в маленьком котелке быстро утонул и растворился наш последний пакетик супа.
  Ужинали мы в палатке уже в полной темноте. Посередине мы поста-вили большой плоский камень, на него установили работающий примус, а на нём грели другой камень, чтобы в палатке поднялась температура. Настроение наше поднималось, ужин был чертовски вкусен. Миски свои мы вылизали, как голодные собаки, чтобы не мыть их, и из них же пили чай. Спать не хотелось, мы лежали молча, и каждый думал о чём-то своём. Тишину нарушил Виталий:
- Старик, а если шашлычная в Северном приюте будет закрыта?
- Тогда я тебя съем, - буркнул я в ответ.
- Но от меня ты не разжиреешь, и даже голод не утолишь, сам ви-дишь какой я худой.
- Да…. – подумал я, - даже тут от него нет прока. В хозяйстве совсем бесполезный мужчина.
    Мне вспомнился случай, когда у него на кухне собрались наши дру-зья, накрыли стол не хитрой закуской и уже разлили по бокалам вино и вод-ку. Виталик поднял бокал и предложил тост за удачную покупку и  торже-ственный пуск  в эксплуатацию изящной, многоярусной книжной полки, ко-торую он собственноручно прикрутил к стене над обеденным столом. Все устремили свои взоры на полку, уже полностью уставленную книгами, ис-кренне восхищаясь его способностям.
- А нижнюю полку я займу бокалами и чашками, чтобы далеко не бегать, - мечтательно делился с нами своими планами Виталик. При этом он протянул руку в сторону полки, собираясь продемонстрировать окружающим прочность крепления. Но как только он коснулся полки, она с грохотом рухнула прямо на стол, мигом опрокинув все бокалы и бутылки. Все с визгом отскочили в стороны, только Виталик и его жена дружно схватились за края клеёнчатой скатерти, как будто бы делали это регулярно, и не позволили спиртному пролиться на пол.
- Не пропадать же добру, - простодушно пояснили они и, выловив оттуда осколки разбитой посуды, слили всё содержимое в пустую кастрюлю, а потом процедили.
– Теперь и скатерть мыть не надо, - ехидно пошутил кто-то из гостей.
   Водка и вино перемешались, пришлось пить эту бурду, но нас это нисколько не смутило, зато потом был повод обсуждать это событие ещё не-сколько дней.
- Не пропадём! – уверенно произнёс я, - там будут люди, значит, что-нибудь придумаем.
   Утром мы проснулись в восемь часов. Выйдя из палатки, мы осмот-релись. Был густой туман, облако не покинуло перевал, видно крепко заце-пилось за него, тщательно заполнив с двух сторон всю седловину. Быстро умывшись, мы разожгли примус и стали кипятить воду, чтобы приготовить чай. Вдруг Виталий сказал:
- Кто-то идёт! – и мы застыли в настороженной позе, внимательно прислушиваясь ко всем звукам. На фоне грохота бушующей внизу реки, напоминающий шум сильно открытого крана в душевой кабинке, были от-чётливо слышны чьи-то шаги. Через несколько минут снизу, со стороны Юж-ного приюта, метрах в двадцати от нашей палатки, из пелены тумана мед-ленно стал вырисовываться силуэт женской фигуры. Это было похоже на яв-ление с небес богини. У богини был странный вид – одета она была в длин-ное вечернее платье, на плечах и вокруг шеи было что-то похожее на шаль, но скорее всего это была половинка верблюжьего одеяла, а на ногах не мыс-лимые ботинки, на толстой подошве. На голове была повязана косынка, из-под которой выбивались густые чёрные волосы. Талию обвивал широкий се-рый пояс, один конец которого, небрежно свисал сбоку. Мы, онемевшие, смотрели на приближающуюся сказочную фею, не в силах оторвать взгляд. Она была молода и, значит, уже красива.
   Подойдя вплотную к палатке, перегораживающей ей путь, она спро-сила:
- Будь те любезны, скажите - вы двигаетесь в Северный приют?
Онемев от такого вопроса, как будто бы по этой тропе можно было ещё куда-нибудь попасть, у меня непроизвольно вылетело:
- Нет! Эта дорога ведёт только в Рай, куда мы и направляемся!
  Но Виталик, который при виде красивых женщин менялся прямо на глазах, совсем не растерялся. Мгновенно оказавшись рядом с феей, он од-ним движением, словно факир, разложил потрёпанные  бока палатки у ног богини, взял её за руку, и как настоящий кавалер, осторожно провёл её,  че-рез колышущуюся поверхность надувных матрацев, вперёд по тропе.
   В это время забурлила вода в котелке.
- Не хотите ли чайку? - тут Виталий сделал театральную паузу и, по-чему-то, добавил – Графиня!
-  Нет, спасибо, не хочу! – не останавливаясь, ответила теперь уже графиня. И указывая небрежно в сторону, сиротливо стоящего мотоцикла, спросила:
- Это останки квадриги бедного Апполона?
    Продолжая двигаться вперёд, словно плыла по воздуху, она через мгновение растворилась в тумане, так же неожиданно, как и появилась.
   Мы стояли как вкопанные. Неужели это мистификация? Может нам это почудилось? Вроде, нет. Виталик утверждал, что определённо держал  холёную руку графини. А разрушенная палатка?
- Какая женщина! В такую рань! Ну и ну! Чудеса! – восхищался Вита-лик, и всё не мог успокоиться, – В такую рань!
- А чего ты её отпустил? Ты же, ни одной бабы не пропустишь, обяза-тельно в постель заманишь.
- Понимаешь ли, Старина, она была настолько божественно красива, настолько не земная, что у меня дух перехватило.
- Не земная! Божественная! Дух у него перехватило! – передразни-вал я Виталика, - в зобу у него, видишь ли, спёрло. А где твой опыт отважного покорителя женских сердец? Или ты только и можешь, что охмурять конопатых  доярок, да всяких там кривоногих страшилищ? А как настоящая Богиня – что с тобой происходит, где ты?
Чай мы пили с последними пряниками. Виталик хотел, если уж не укусить, то обслюнявить меня.
- А ты чего, растерялся? – начал он.
- Как же я могу переступать дорогу такому корифею любовных дел? Ты же первый к ней подскочил, за ручку взял…. Разрешите, я вам помогу! А она на тебя даже не взглянула. Дон Жуан недозрелый.
   Чай мы уже давно допили, уложили все вещи, но продолжали зубо-скалить и подтрунивать друг над другом, вдыхая сладкий аромат дешёвых сигарет. И тут мы снова оба услышали шаги оттуда, откуда появилась графи-ня. Но на этот раз шаги были твёрдые и уверенные. И опять через несколько минут из пелены тумана стал вырисовываться крупный силуэт мужчины, ко-торый двигался в нашу сторону. Вскоре мы его разглядели. Это был мужчина, на вид лет тридцати, в шортах, с  большим охотничьим ножом на поясе, с огромным рюкзаком за спиной и в фетровой белой шляпе, с бахромой на краях широких полей, передний край которых был сильно загнут наверх, открывая загорелый лоб. На нём были грубые ботинки, как у сварщика, и высокие шерстяные гетры. Из-под куртки-штормовки виднелись несколько ожерелий со всякими амулетами и талисманами. Подойдя к нам, он спросил:
- Тут какая-нибудь женщина не проходила?
- Проходила.
- И куда она пошла?
- Туда, - сообщили мы, вытянув руки в направлении тропы, уходящей в туманный рай, куда полчаса назад исчезла графиня, - тут больше некуда идти, одна тропа. Вы её скоро догоните, она идёт медленно.
    Крепко сложенный мужчина хотел было продолжить свой путь, но я спросил его:
- Не могли бы вы дать нам что-нибудь поесть?
Мужчина, молча, снял рюкзак, развязал его, долго ковырялся в нём, и наконец, достал пакетик вермишелевого супа. Потом достал половинку батона чёрного хлеба, разрезал её пополам и всё это протянул нам:
- Вот это всё, чем я могу помочь вам. Уж, извините.
- Спасибо, спасибо! Нам теперь хватит. К вечеру мы будем на пере-вале, там хорошенько покушаем.
   Мужчина с недоверием взглянул на нас и произнёс:
- Не знаю, не знаю. Я-то точно буду там к вечеру, а вот вы вряд ли.
Он посмотрел в сторону нашего коня и продолжил:
- С такой штуковиной вы вообще туда не дойдёте, вам надо назад.
Мне эти крамольные речи совсем не понравились, и чтобы сменить тему, я спросил:
- А вы эту женщину знаете?
- Да, вчера вечером познакомился с ней в Южном приюте на танцах.
- Но, вчера там никого не было. Какие танцы?
- Вчера вечером приехала группа, из Сухуми, и я вместе с ней. Нам сообщили, что перевал закрыт. Наутро решено было возвращаться назад к морю. Но я решил этого не делать, а пройти перевал в одиночку. Я его знаю, он не такой уж сложный. Тут и пенсионеры ходят. Вечером устроили танцы, там я и познакомился с этой девушкой. Она местная, живёт на той стороне хребта, а сюда пришла к подруге.
- И что, ходит через перевал в вечернем платье?
- Да, оно специальное, в нём не замёрзнешь. Ну, ладно, мне пора. Хочу догнать её, уж больно она мне понравилась.
Когда влюблённый мужчина ушёл, мы быстро поставили на огонь котелок и начали варить суп.
- Ну и горная тропа, - стал бурчать Виталий, - народ здесь шастает с утра, как на проходной завода. Не пройти, затолкают. А этот Отелло? Он же зарежет бедную девушку, если она ему откажет! Ты видел, какой у него те-сак на поясе висел? Как у него глаза горели?
- Эта графиня хитрей его. Как только она услышит топот копыт этого мустанга, она спрячется среди скал, а он пролетит мимо.
    Быстро покушав, мы собрали вещи и  двинулись в путь. Туман чуть-чуть разжижился, и стало хорошо видно извилистую тропу, которая под не-большим уклоном шла вверх. Когда позволяла ситуация, я садился на мото-цикл и медленно поднимался в гору. Если мощности двигателя не хватало, Виталик двумя руками упирался в багажник, и толкал его. Со стороны каза-лось,  мы не едем на мотоцикле, а постоянно толкаем его вперёд, как упря-мого барана. Мало того, мы были вынуждены всё время идти впереди и убирать камни, чтобы не помять и не поцарапать хромированные глушители. Наконец мы дошли до того места, где тропа расширялась метра на три, и в длину метров на пять протянулась почти гладкая гранитная плита с хорошо заметным уклоном в сторону пропасти, по которой тонким слоем текла вода. Я слез с мотоцикла и повёл его в поводу, держа с боку за руль и не выключая двигателя. Как только я ступил на мокрую плиту, подошвы моих изношенных кроссовок заскользили,  я начал терять опору под ногами и стал медленно сползать вместе с мотоциклом к краю плиты. Меня охватил ужас. Уже инстинктивно правой рукой я повернул ручку газа, а левой отпустил рукоятку сцепления, и в тот же миг какая-то неведомая сила потянула меня и мотоцикл вперёд. Через несколько секунд я оказался на ровной и сухой поверхности  на безопасном расстоянии от обрыва. Таким образом, мой железный конь спас меня от падения в пропасть. Виталий, наблюдавший всю ситуацию сзади,  даже не успел понять, что произошло и насколько серьёзной была угроза.
   Мы уселись на камнях и закурили. Тупо глядя на только что прой-денное опасное место, я произнёс:
- Ну, теперь точно назад пути нет. Я ни за какие деньги не полезу че-рез это чёртово место второй раз. Хватит! Теперь только вперёд на перевал.
- Да, это, пожалуй, самое опасное место, - произнёс Виталик, - вто-рой раз испытывать судьбу не стоит. Я думаю, впереди такое трудно пред-ставить.
   После небольшого отдыха, мы продолжили свой путь. Тропа петляла между огромных валунов, то спускаясь немного вниз, то поднималась круто вверх. Затяжные подъёмы мы преодолевали с включенным двигателем и изо всех сил толкали мотоцикл, а порой приходилось полностью разгружать все вещи, чтобы толкать облегчённую железяку. Мы уже давно не ехали верхом, а только толкали и толкали. Рюкзак и другие вещи переносили вручную метров на пятьдесят вперёд, потом возвращались назад за мотоциклом, по пути расчищая тропу от камней. Сколько мы прошли от Южного приюта мы не знали, и не хотели знать, так как это могло привести нас в уныние. На мотоцикле есть спидометр, который мог показать нам точное пройденное расстояние от Южного приюта. Но эта информация была для нас бесполезна, так как мы не знали точную длину всего маршрута. А потом, куда приятней неожиданная радость, когда усталые и измученные мы вдруг увидим за очередным поворотом долгожданный перевал во всей его красоте!
   Постепенно становилось светлее. Туман не рассеялся, но было такое ощущение, как будто солнце окунулось в облако и освещало его изнутри. Всё так же не было видно ни дна ущелья, ни противоположной его стороны. Тропа уходила вперёд, растворяясь в белой пелене, а сзади она появлялась как изображение на фотобумаге во время проявки.
   Мы продвигались вперёд и всё время вверх. Движения наши были всё более медленные и экономные. Чувствовалась нехватка воздуха. Всё ча-ще мы ходили по тропе взад и вперёд, оценивая возможность дальнейшего продвижения, хотя наш железный конь стоял на месте, уныло понурив голо-ву. И тут Виталий заметил:
- А тебе не кажется, что мы стали больше бродить туда-сюда, расчи-щать и так довольно чистую тропу, и совсем не двигаемся вперёд?
- Да, но что ты предлагаешь?
- Надо поворачивать назад. Зря мы затеяли эту авантюру. Мы не сможем вдвоём осилить этот перевал. Тут нужна группа, основательная под-готовка.
От неожиданности у меня не нашлось, что ответить. Я смотрел на Ви-талика широко раскрытыми глазами, дыхание моё участилось, и я хватал воздух ртом, как рыба, выброшенная на берег. Наконец, я справился со сво-ими чувствами и, не глядя на друга, а как бы самому себе сказал:
- Я лучше сброшу свой мотоцикл в пропасть, чем поверну назад! Пешком, налегке пройду этот перевал! Назад пятками я ходить не буду. Это позор! Как я дальше буду жить, если не смогу преодолеть не самую трудную преграду?
Воцарилась тишина. Только слышно было, как внизу шумит река. За-тянувшуюся паузу нарушил Виталий. Он почти шепотом, как бы оправдыва-ясь, произнёс:
- Не горячись. Зачем мотоцикл в пропасть? В чём он виноват? Вот тут ты и проявишь свою слабость. На чём мы в Москву поедем? У нас куча ве-щей, что их, то же в пропасть?
   От волнения я закурил, хотя и не чувствовал в этом необходимости. Молча глядел на свой красно-бордовый мотоцикл с большим спортивным рулём и с перекладиной между двумя рукоятками, с фирменным пластико-вым ветровым стеклом. Я представил себе, как он будет, кувыркаясь, лететь вниз, и я даже не увижу, как он разлетится на куски, а только услышу его от-чаянно-искорёженные звуки, проклинающие меня за предательство. Он не-сколько лет честно служил мне, был моей гордостью, и ни разу не подвёл меня, а сегодня даже спас мне жизнь. Я его любил, как тяжело рождённого сына, которого я выходил, лелеял и холил. Я переживал за каждую царапин-ку, не жалел денег на ремонт, улучшения его внешнего вида и технического состояния. И расставание с ним было для меня немыслимым и нелепым со-бытием, о котором я даже не мог и подумать и, тем более, представить себе.
   Бросив окурок в пропасть, я молча подошёл к мотоциклу, взял его за руль-«рога» и стал толкать вперёд. Когда я упирался в какое-то препятствие, Виталик помогал мне преодолеть его. Так, не проронив ни слова, мы часа два продвигались вперёд.
Наконец, нам преградили путь два огромных валуна. Между ними был довольно широкий проход, который к низу сужался и переходил в сту-пеньку, высотой в полметра. Для пешехода с рюкзаком или для лошади это не было препятствием, но для мотоцикла это был не проходимый участок. Дело в том, что у мотоцикла были защитные дуги на уровне двигателя, кото-рые предохраняли водителя от тяжёлых травм при падении, а так же и сам мотоцикл от серьёзных поломок. Ширина этих дуг была больше проёма между валунами в нижней их части. Выше проём расширялся и походил на латинскую букву  «V» и чтобы протиснуть мотоцикл в этот проём, необходи-мо было поднять его чуть ли не на метр. Но учитывая, что мотоцикл весил 150 килограмм, сделать это нам вдвоём было проблематично.
    Был другой вариант, можно было открутить защитные дуги, а широ-кий руль развернуть вдоль продольной оси мотоцикла. Тогда нам пришлось бы поднимать своего коня всего на полметра. Но тут возникали другие про-блемы: нам было бы трудно это сделать, так как не осталось бы выступаю-щих частей, за которые можно было удобно ухватиться  для подъёма. К тому же, на эту операцию по снятию и установке руля необходимо много време-ни. Решили отказаться от этой затеи.
Мы подкатили мотоцикл к проёму, и почти вертикально поставили его на заднее колесо. Я забрался наверх, расставил свои ноги на валунах, приняв стойку штангиста, и взявшись за руль, стал поднимать упрямого коня. Мне казалось, что мои руки, вытягиваются как резиновые шланги, и вот-вот оборвутся в районе локтей. Виталик  подталкивал снизу, как мог, и с большим трудом нам удалось преодолеть это узкое место.
   Выбившись из сил, мы решили искать место для ночёвки. Но дальше тропа шла по таким местам, что палатку поставить было практически невоз-можно: то на тропе имелся большой уклон в сторону обрыва, то она была слишком узкая, то очень неровная. Больше часа мы пробивались вперёд, пока наконец не нашли довольно широкую и ровную площадку, на которой можно было поставить несколько палаток. Разбросанные вокруг разной ве-личины валуны напоминали небольшой обеденный зал опустевшей столо-вой с круглыми столами и каменными табуретками. Очевидно, здесь устраи-вали привалы многочисленные группы туристов. Ни одной бумажки, пустой банки или какого-то мусора вокруг не было. В горах действует строгое пра-вило, не оставлять ничего после себя. Даже если кто-то случайно незаметно для себя уронит бумажку, другие её обязательно подберут и унесут вниз.
    Наступали сумерки, и стало ощущаться похолодание. Ночь в горах наступает быстро и становится такой тёмной и непроглядной, что собствен-ную вытянутую руку не видно. Но пока было светло, мы бесцельно бродили по небольшому клочку земли, как поросята в загоне, не зная чем заняться. И мне в голову пришла удивительная мысль:
- А что, Виталик, слабо нам в баньке попариться прямо сейчас?
- Ты чего, с ума сошёл? Где мы тут баню найдём?
- В лёгкую! Сейчас организуем, – не унимался я. - Ты видишь вон тот большой камень около отвесной стенки? Мы добавим к нему небольшую пирамидку из маленьких  камней, для увеличения площади нагрева, обло-жим всё это дровами, благо их здесь в избытке и топорик у нас есть, устроим костёр. Через час-полтора мы уберём головешки, накроем разогретые камни палаткой таким образом, чтобы один край крепился к стенке, а другой на оттяжках к земле. Образуется нечто, наподобие маленького шалаша, в котором мы плесканём водой из нашего котелка на камни, и ты, я уверен, первый выскочишь из этой парилки.
   Костёр в тумане развести сложно, но нам это удалось сделать, так как у нас был бензин. Войдя в азарт от оригинальной идеи, Виталик, как ис-тинный любитель русской бани, даже изготовил веник из можжевельника.  Сучья весело трещали на огне, который освещал изнутри, застрявшее между скал, жидкое облако.
Очень хотелось кушать, но из еды у нас было только не-много чёрного хлеба, да пол пачки Грузинского чая второго сорта.
- Не густо у нас с едой, - печально произнёс Виталий, рассматривая коробочку с чаем, как бы прицеливаясь, на сколько частей её разделить, чтобы бросить щепотку в уже закипающую воду. – Впрочем, я привык дома не ужинать, это вредно.
- Да, оно и видно…. Поэтому ты такой худой, тоньше сигареты, кото-рую ты куришь.
- Там, внизу, в пансионате сейчас ужин, - с тоской заметил Виталик, - а мы здесь между небом и землёй.
- Да. После ужина все мужики соберутся у Рудика и будут играть в преферанс. А Дюндиков будет учить свою молодую жену играть в бильярд. Как ты думаешь, она рога ему наставляет?
- А ты что, с луны свалился? Не знаешь, что все, кому не лень, с ней давно переспали?
- Нет, я ничего такого не видел. Она ведёт себя достойно, я даже, и подумать не мог.
Осторожно делая небольшие глотки горячего чая, мы задумчиво смотрели на прыгающий огонь.
- Ты меня извини, Старик, - неожиданно продолжил Виталик, - я был не  прав. Я согласился поехать с тобой в это рискованное путешествие пото-му, что сам люблю острые ощущения. Но сегодня у меня сдали нервы. Мне показалось, что мы не сможем покорить этот перевал. Но теперь я вижу, что мы прошли такие сложные участки, что нам теперь уже ничего не страшно, и у меня появилась уверенность, что мы его всё-таки пройдём.
- Ты помнишь фильм «Вертикаль»? Там Высоцкий рассуждал, почему люди идут в горы. Это настоящее испытание самого себя. И мы сейчас имеем такую возможность. Лёжа на диване, легко представить себе, суровые горы и как ты их мужественно преодолеваешь. Но реальность на много суровей, потому, что за ранее ничего нельзя предугадать. Мы даже самих себя не знаем. Не знаем, что ожидать от самих себя и от друзей в критической ситуации.
- Но, Старик, согласись, глупо создавать себе преграды и мужествен-но преодолевать их.
- Да, глупо! Если это делать постоянно и без цели. Это похоже на са-моистязание. Это надо делать тогда, когда ты потерял жизненные ориенти-ры, чтобы проверить свой уровень духовного развития, по которому в даль-нейшем, как по камертону, ты будешь настраивать струны своего поведения для достижения созвучия с окружающим миром. Экстремальная ситуация заставляет действовать в соответствии с заложенными инстинктами и приобретёнными навыками.
Дальше я продолжал:
- Я помню свой первый прыжок с парашютом. Два месяца подготов-ки в аэроклубе прошли быстро и, садясь в гондолу аэростата, я был уверен в себе, в парашюте и в инструкторе. Гондола – это такая плетённая четырёх-угольная корзина размером полтора на полтора метра. С двух противопо-ложных сторон скамейки, на которых сидят по два парашютиста. Между ни-ми с одной стороны откидное место, на котором сидит инструктор, ноги ко-торого находятся в корзине, а всё его тело висит за бортом, а с другой сторо-ны калитка – это маленькая дверка, открывающая выход в бездну. Всю эту авоську, нагруженную перепуганными «перворазниками» поднимают в небо при помощи воздушного шара, прикреплённого стальным тросом к ле-бёдке, установленной на грузовом автомобиле. Это необходимо для того, чтобы можно было передвинуть лебёдку с воздушным шаром в любую точку аэродрома, в зависимости от направления ветра, чтобы парашютисты могли легче приземлиться в нужном месте.
Гондола сначала медленно, а потом всё быстрее и быстрее стала уплывать от земли. С набором высоты всё трудней было определить ско-рость подъёма, и в какой-то момент показалось, что мы не поднимаемся, а зависли неподвижно. Не было слышно шума ветра. И люди, и дома, и само-лёты внизу перестали изменяться в размерах. Инструктор внимательно сле-дил за циферблатом высотомера, и на отметке 550 метров вдруг сказал:
- Первый номер, приготовиться!
И тут до меня дошло, что это была команда для меня, так как я был самым тяжёлым в этой группе и поэтому должен был прыгать первым. Я от-крыл калитку и поставил ноги на самый край таким образом, что между мысками ботинок я отчётливо видел внизу маленькие фигурки людей. Меня охватил жуткий ужас.
- Первый номер, пошёл!
Я ещё мог сделать шаг назад и сесть на своё место, а потом меня опустили бы на землю, и никто бы не сказал мне обидных слов, ведь были такие, которые не смогли побороть свой страх. Только после этого я не смог бы жить нормально, я не смог бы простить себе собственную трусость.
Другое дело, когда прыгают из самолёта, «кукурузника». Там, гово-рят, инструктора помогают побороть собственный страх пинком в зад. Да и ощущения не такие острые, ведь не видно земли. В гондоле аэростата каж-дый добровольно принимает решение на самоубийство, не в безвыходном состоянии, а вполне осознанное. Это большая разница.
    И я глубоко убеждён, что только в такие мгновенья, когда юноши преодолевают собственный страх, они становятся настоящими мужчинами, а не тогда, когда впервые познают женщину.
    Я хотел, но не мог сделать шаг назад, так как в мою спину упёрлись твёрдые оглобли взглядов моих друзей и инструктора. Я снял руки с бортов корзины, правую ладонь положил на кольцо запасного парашюта, а левой крепко обнял запаску и сделал шаг вперёд…. В мою грудь всё сильнее и сильнее давил напор воздуха, я зажмурился и тот час потерял сознание. Если бы автоматически не раскрылся основной парашют, то я бы навряд ли сообразил раскрыть запасной. Очнулся я от громкого хлопка, меня сильно кто-то дёрнул за подвесную систему так, что мои ноги подскочили выше головы, и я сделал полный переворот в воздухе. После нескольких колебаний я завис в воздухе, как сосиска на верёвочке под зонтиком. Наступила звенящая тишина, только слышно было, как шелестит купол парашюта. Я оглядел его, он наполнился воздухом и принял правильную форму. Рядом проплывали под зонтиками парашютов мои друзья, а где-то далеко внизу по бескрайнему полю бесшумно ползла, словно тонкая змейка, электричка.
   Снизу мне давали команды, куда разворачивать парашют, и я мягко приземлился, устояв на ногах, лишь немного пробежался вперёд. Но радость была столь велика, что я встал на колени и двумя руками начал запихивать себе в рот комья земли.
- Земля приняла меня! Я сын земли! Она любит меня! – звучало у меня в голове.
Отфыркиваясь и выплёвывая сладкую землю, я наматывал на руку стропы, сам парашют и запихивал его в большую сумку. Наконец, наша группа собралась вместе, все перемазанные землёй вперемежку со слезами радости, мы обнялись и закрутили немыслимый хоровод безумного общего восторга.
    Выслушав меня внимательно, Виталик сделал вывод:
- Значит, ты потенциально осознанный самоубийца?
- Ну, да! Каждый нормальный человек – это потенциальный само-убийца! Ведь ты не будешь отрицать, что хоть раз в жизни каждому человеку приходит мысль о самоубийстве. Люди мысленно представляют себе в  мельчайших подробностях весь процесс расставания с жизнью, вплоть до того, как будут переживать их родственники. И лишь одно отличает нормального человека от ненормального – это то, что нормальные люди вовремя останавливаются и не переходят грань, за которой возврата нет. И вот, по тому  насколько близко человек подошёл к этой грани или перешёл её, но остался жив, и определяется его нормальность или неадекватность норме. В последнем случае его помещают в психбольницу и пытаются ле-чить.
- Ты прав, Старина, - нехотя согласился со мной Виталий, - я знаю та-кие случаи. Да и твоя подруга Вероника, художница, помнишь, однажды так подробно и красочно описала, как лезвие бритвы перерезает вены, и как она засыпает вечным сном, что мурашки побежали по телу. Она моделировала своё самоубийство, и потом всё-таки осуществила его именно этим спосо-бом.
   Дрова уже догорели, и остатки головешек мы быстро отбросили в сторону, прикрепили палатку к стене над разогретыми камнями, и плескану-ли первый котелок воды. Вода яростно зашипела, расползаясь по камням многочисленными пузырями, которые тут же лопались и выпускали облачка пара. Некоторое время мы ожидали, пока внутри воздух не прогреется, а по-том быстро нырнули вовнутрь и замерли в позе вопросительного знака.
 О, это блаженство! Колючие язычки пара лизали наши усталые тела, и слюни этих язычков капельками пота стекали тонкими струйками. Минут через пять мы выскочили на свежий воздух, чтобы отдышаться и принести ещё воды. Уже стемнело, и следующий заход в парилку мы делали с фона-риком. Осторожно хлеща друг друга веничком, мы выбивали из себя всю усталость, как пыль из старого матраца. Наши непонятные, громкие и ра-достные вопли расползались по всему ущелью. Это блаженство длилось ми-нут сорок, после чего мы спустились к реке и обливались несколько минут горной, ледяной водой. Насухо вытершись, одевшись во всё, что у нас было, мы установили палатку и уснули как младенцы после кормления.
    Но сон наш продолжался не долго. В середине ночи наша палатка вздрогнула от удара. Сон как рукой сняло. Я шепнул Виталику:
- Мы сейчас быстро выскочим, ты бери фонарик и свети, а я возьму топорик и буду действовать по обстановке.
Палатка ещё раз сильно вздрогнула, и нас как ветром сдуло. Отско-чив метра на два в сторону,я увидел в луче фонаря....
   ... силуэт коровы. Каким образом она оказалась ночью, одна высоко в горах, было не понятно. Корова пыталась пройти вперёд, но растяжки палатки не позволяли ей это сделать. У нас отлегло от сердца. Виталик светил, а я отвязывал растяжки. Потом я взял корову за рога, и как слепую перевёл через опущенную палатку. Она также растворилась в ночи, как сегодня утром прекрасная графиня в тумане.
- Интересно, а ещё будут коровы? – задал в темноте вопрос Виталий, - ждать нам их или нет? Они, наверно, ходят самостоятельно на высокогор-ные пастбища. И как они не бояться упасть в пропасть в полной темноте?
- Они в темноте видят лучше, чем мы с тобой днём.
Всё-таки мы решили восстановить палатку и лечь спать.
   Из-за ночного приключения и расслабляющей бани мы проснулись поздно. Было уже светло. Умывшись и выпив чая с остатками чёрного хлеба, мы собрали все вещи и двинулись дальше. Тропа петляла среди больших ва-лунов, и нам всё трудней и трудней было находить между ними достаточный проход. Мы практически стояли на месте. Вдруг мы заметили, что туман стал рассеваться. Потом  через рваные клочья макушки облака мы увидели голубое небо. Засветило яркое солнце, и облако стало на глазах убегать вниз вдоль ущелья. Теперь мы отчётливо увидели внизу бурный поток реки, противоположный склон ущелья, и нам открылась красивейшая панорама Главного Кавказского хребта. Из опустившегося облака торчали пирамиды гор, и создавалось впечатление, что они плавают в огромной тарелке со взбитыми сливками. Только ради этого вида стоило забираться высоко в горы! Мы любовались открывшейся панорамой. Особенно символично выглядел мотоцикл на краю обрыва, на фоне вздыбившихся гор, как парящий орёл над облаками. Но перевала видно не было из-за выступа горы Клухор-баши.
   Мы недолго любовались этим роскошным видом, откуда-то с гор, начали спускаться новые порции рваных облаков, которые проваливались на дно ущелья и скоро заполнили его до самой макушки. Сначала в пучине тумана утонули горы, а потом исчезло и голубое небо. Двигаться вперёд не было сил и желания. Мы остановились в небольшой седловине. Тропа ухо-дила вниз, а потом вырисовывался затяжной подъём, образовывая форму серпа, как в вертикальной, так и в горизонтальной плоскости. Ширина тропы была около метра, и толкать мотоцикл было очень неудобно и трудно, в лю-бой момент можно легко оступиться и, если не упасть вниз, то сползти по по-логому склону на брюхе несколько метров.
 Мы долго обсуждали, наши дальнейшие действия, как вдруг услы-шали чьи-то голоса. Где-то за выступом скалы навстречу нам шла группа лю-дей. В горах звуки распространяются очень далеко, почти не затухая. Горное эхо разносит их по самым дальним закоулкам, и мы долго ждали, пока впе-реди не появились размытые фигуры людей. Они шли вереницей друг за другом, с большими рюкзаками и хорошо экипированные в одинаковую ту-ристическую одежду, очевидно, взятую на прокат в каком-то туристическом клубе.
    Группа состояла из восьми мужчин и восьми женщин, примерно од-ного возраста, где-то около двадцати пяти-тридцати лет. Когда группа поравнялась с нами, мы плотно прижались к скале, чтобы на узкой тропе пропустить такое количество людей. Проходя мимо, они молча, и с любопытством разглядывали нас как  дикарей, которые где-то украли мотоцикл и зачем-то тащат его в горы, как убитого мамонта. Один из них, очевидно старший, спросил, и вся группа остановилась:
- Ребята, а вы откуда и куда направляетесь?
- Мы туристы из Москвы, с Арбата, и держим путь в Северный приют. А вы откуда? Далеко ли до перевала?
- Мы из Тбилиси, все с одного института по проектированию канат-ных дорог, взяли отпуск и направляемся на отдых к Чёрному морю через Клухорский перевал. А до перевала…, - тут он поморщился, как бы вычисляя путь, - полпути пройдено, но с мотоциклом вам всё равно там не пройти. Кое-где выпал снег и тропа местами идёт слишком круто.
- Нам бы немного хлеба, да банку тушёнки и перевал будет наш.
Сердобольные женщины тут же зашуршали в своих рюкзаках и дали нам две буханки чёрного хлеба, две банки тушёнки, две банки гречневой ка-ши, одну банку сгущённого молока и четыре пакетика куриного супа с вер-мишелью. Мы с большой радостью и благодарностью приняли такое богат-ство. Вся группа, пожимая нам руки, пожелала успехов и продолжила свой путь.
    Оставшись одни, мы тут же открыли банку тушёнки и банку с гречне-вой кашей, и мгновенно всё съели. Настроение у нас поднялось.  Облизывая ложку, я произнёс:
- С таким харчем мы не только Клухорский перевал одолеем, но и на Эльбрус заберёмся!
- Но там, в седловине, уже стоит один мотоцикл. Мы не будем пер-вые, - отвечал повеселевший Виталик.
- Ну, тогда туда мы не полезем, - добродушно согласился я.
Выкурив по сигарете, мы огляделись. И тут до нас дошло, что мы по-пали в такую ситуацию, что ни вперёд, ни назад нам самостоятельно не пройти.
- Глухая фаза! – сказал бы наш общий друг Саша Соколов.
Прошло не более сорока минут, как мы снова услышали чьи-то ша-ги.
- Опять кого-то несёт. Ну, так нельзя! Это действительно, как проход-ной двор, - всерьёз разозлился Виталик.
Вскоре мы увидели уже знакомых нам пятерых парней.
- Наш командир приказал нам вернуться, и уговорить вас отказаться от продолжения своего маршрута. Если вы не подчинитесь, мы применим силу, - сообщил один из них эту новость. – Мы не можем допустить, чтобы с нашего молчаливого согласия произошла трагедия. Горы не прощают без-рассудство!
    Я приготовился к отражению атаки. Узкая полоса тропы позволила бы нам продержаться некоторое время, но Виталик вдруг, с радостью вы-бросил белый флаг, и удивительно просто убедил меня:
- Они же хотят нам только добра!
Мы не успели опомниться, как дюжие грузинские парни привязали верёвку за какие-то корни над нашим мотоциклом и, оттянув его от скалы, развернули в противоположную сторону. Потом с невероятной лёгкостью вытолкали его на ровный участок и сообщили нам, что будут сопровождать нас до Южного приюта, чтобы мы не смогли повернуть назад. Тот путь, что мы с Виталиком проделали за два дня, совместно с помощниками мы про-шли за два часа, а заодно и ближе познакомились.
Вся группа встретила нас с восторгом, как победителей, хотя не-сколько часов назад мы даже не подозревали о существовании друг друга. Нам показали место, где мы будем ночевать, и мы стали раскладывать свои вещи. Вдруг к нам подошёл командир отряда, Валико, и сказал:
- Ребята, там внизу, в пятнадцати километрах отсюда, находится ближайшее село Квемо-Ажаро. Надо туда съездить на вашем мотоцикле и купить вина, чтобы отметить нашу встречу в горах, а в это время мы тут при-готовим ужин и будем вас ждать. Было решено, что со мной поедет Вахтанг, так как он мог говорить на местном языке. Нам дали две авоськи с пластмас-совыми литровыми флягами. На всякий случай я взял с собой фонарик, хотя было около пяти часов вечера и до наступления темноты мы должны были вернуться. Мой друг остался в Южном приюте, а я с Вахтангом отправился в путь.
   Дорога была мне знакома, так как два дня назад мы с Виталиком ехали по ней вверх. Минут за двадцать мы доехали до окраины посёлка, и когда мы переезжали какой-то маленький ручей по старому деревянному мосту, у нас неожиданно спустило заднее колесо. До ближайшего дома оставалось метров сто, мы дотолкали мотоцикл до калитки и Вахтанг громко постучал. Через некоторое время в низких дверях дома появился хозяин. Вахтанг ему громко что-то крикнул. Я спросил:
- Ты что ему сказал?
- Мы люди с добрыми намерениями!
После этого хозяин подошёл к калитке, открыл её и впустил нас во двор. Я закатил своего раненого коня на середину двора, а хозяин и Вахтанг о чём-то стали говорить, видимо, о цели нашего прихода. Потом появилась хозяйка с кувшином вина, кружками и с миской, наполненной кусками сыра сулугуни. Поставив всё на почерневший стол под низким навесом она, молча,  ушла в дом.
    Первый тост за то, что мы посетили его дом, произнёс хозяин. Вах-танг был переводчиком. Второй тост за хозяина и его дом, произнёс Вахтанг. Потом тосты шли один за другим. После десятого тоста считать их я был уже не в состоянии. Когда Вахтанг и хозяин в обнимку начали петь грузинские песни, я посмотрел на часы: было восемь часов вечера и уже смеркалось. Когда я сообщил Вахтангу, что нам пора возвращаться, только тогда он вспомнил про цель нашего прихода. Вместе с хозяином и двумя авоськами он исчез за сараем, где были зарыты в огромные глиняные сосуды с вином.
   Возвращаться назад было тяжело, наши полусогнутые ноги никак не хотели идти в гору, да ещё эти две авоськи с вином, в каждой по пятнадцать фляжек, а это в итоге тридцать килограмм. Через полчаса совсем стемнело, пришлось достать фонарик.
- Всё-таки я мудро поступил, что взял фонарик, - расхваливал я сам себя. – Надо экономить батарейку, а то до базы не дотянем.
Мы шли уже больше часа,  освещали впереди дорогу, запоминали этот участок, а потом гасили фонарь и шли по памяти в кромешной темноте, как слепые. Вахтанг рассказывал об исторических событиях Грузии и этих ме-стах, о порядках поведения в горах, об обычаях. Постепенно хмель покидала наши головы, и становилось легче идти.
- А сколько всего времени нам добираться до Южного приюта? – за-дал я вопрос.
- Часа три, три с половиной, но полпути мы уже прошли.
- Там на базе, наверно, уже поужинали и легли спать, - вздохнул я.
- Ты что? Ни в коем случае! Уверяю тебя, никто к еде не прикоснётся, все будут ждать нашего возвращения. Мало того, нас будут искать, может всю ночь, пока не найдут. По закону гор, если кто-то остался ночью в горах, никто не может отдыхать, будут обязательно искать!
   Меня поразили эти слова. Я мысленно мечтал: - Вот было бы у нас так. Все законы гор спустить бы на равнину! Как бы хорошо мы зажили!
Мои мечты прервались далёкими криками людей. Мы ускорили шаг, и скоро уже отчётливо слышали голоса наших друзей. Они звали нас по именам. Мы отозвались. Где-то там вдалеке, раздался общий ликующий крик, как на стадионе, когда забивают гол. Минут двадцать мы видели в темноте мелькание светящихся точек, переговаривались, и ещё через десять минут мы уже радостно обнимались. Трудно передать словами восторженное счастье долгожданной встречи в горах.
- Мы вас искали в каждой канаве, за каждым поворотом, прислуши-вались к любым звукам, - наперебой рассказывали члены спасательной ко-манды. - В подозрительных местах спускались в ущелье.
Среди спасателей был и мой друг, который предложил выпить за чу-десное спасение:
- За встречу в горах!
   И все подхватили этот призыв. Радость продолжалась ещё минут тридцать, благо, вина было, сколько хочешь. Не успев протрезветь, я снова напился. Ноги были ватные, и я всё время глупо улыбался, но в темноте этого никто не видел. До базы вся наша толпа добиралась ещё больше часа, всё время громко обсуждая пережитые волнения.
Когда мы появились в Южном приюте, нас встретили бурным лико-ванием и сразу же повели за стол. Женщины сумели создать на столе шедевр грузинской кухни. При свете трёх керосиновых ламп всё выглядело так аппетитно. Когда все расселись, во главе стола поднялся командир отряда Валико, который был сейчас тамадой, и начал застолье длинным тос-том в нашу честь:
- Сколько лет я хожу в горы, столько раз слышу удивительные исто-рии о мужественных воинах, об отважных путешественниках, которые смело бросали вызов горной стихии. Сколько сложено песен и легенд на эту тему, сколько смельчаков положили свои головы в неравной схватке с каменными исполинами. Я знаю лично многих храбрецов, которые бросали дерзкий вы-зов горам, и вот сегодня к этому списку добавятся ещё двое: Виталий и Ана-толий с Арбата. Это мужественные и сильные духом ребята, их отчаянное безрассудство достойно уважения. Нам, жителям гор, и в голову не могла придти такая дерзкая мысль, как покорение Клухорского перевала таким оригинальным способом. Когда я увидел их в горах на узкой тропе на мото-цикле, я не поверил своим глазам. В такое время года, когда Южный ледник склонился над ущельем, готовый в любой момент сорваться вниз, я вижу двух людей, почти в пляжных костюмах, штурмующих перевал. Кому расска-зать – не поверят. Может быть, этот эпизод войдёт в легенду, в летопись Клу-хора, но я, как очевидец, горжусь, что судьба предоставила мне возможность повстречать легендарных героев. Я поднимаю этот бокал за смелых и отважных покорителей гор!
Я хотел выпить свой бокал, но Вахтанг остановил мою руку:
- Сейчас нельзя! Я скажу, когда ты можешь выпить. По нашим обы-чаям, за кого произносят тост, должен пить последний, и то с разрешения тамады.
После тамады тост стал произносить его друг, сидящий рядом. Он тоже витиевато выразил свою мысль, но тему тоста он не имел права менять. Завершив своё выступление, он быстро осушил бокал и сел на место. Мне опять не дали выпить. Потом тамада обращался к каждому с предложением произнести тост, и каждый, закончив говорить, опустошал свой бокал и быстро садился. И вот, когда все мужчины высказались и выпили свои бока-лы    (женщинам слова не давали), тамада дал знак, что можем наконец вы-пить и мы. Я хотел было что-то сказать в ответ, но мне строго запретили:
- Вам дадут слово, а нарушать традиции грузинского застолья не по-ложено.
Мы с Виталиком, молча, выпили и сели. Это нам было как-то не при-вычно. Все дружно кушали, общались между собой, и когда немного утолили голод, тамада дал нам разрешение произнести ответный тост. Сначала Виталий, а потом и я изощрялись в словесности как могли, наши кудрявые мысли не уступали грузинской мудрости. Когда мы закончили и осушили свои бокалы, тамада дал знак и все дружно начали выпивать. Поднялся галдёшь, кое-кто закурил, мы тоже. Периодически поднимался тамада, произносил общий тост и все дружно выпивали. Были тосты за Сталина, за тех, кто остался в горах, за дружбу между нашими народами и прочие. Женщины давно покинули стол. Те, кто выходили из-за стола по нужде, уже не имели права возвращаться. У меня в глазах всё плыло. Был четвёртый час утра, когда тамада дал команду «Отбой», и все тут же удалились по своим местам, без всяких  прощаний, долгих обниманий и  клятв в вечной любви и дружбе, оставив после себя разрушенный стол.
    Когда все разошлись, к нам подошёл Валико и сказал:
- Завтра у нас подъём в шесть часов утра, мы пешком отправимся в Квемо-Ажаро, если хотите, становитесь в наш строй на общих основаниях и выполняйте все наши требования.
   Мы дали согласие. Как только мы легли спать, я мгновенно уснул.  Новскоре вокруг нас всё зашевелилось, зашумело, заходили люди,  и, нако-нец, прозвучала команда «На завтрак!». В столовой, которая состояла из навеса и длинного стола, царила чистота и порядок, никаких намёков на вче-рашнее застолье. На столе дымился завтрак и чай. Это грузинские девушки, воспитанные в духе лучших традиций, ночью убрали и вымыли посуду, при-готовили завтрак и выглядели совсем свежими. Когда завтрак закончился, командир дал команду «Построиться!». Внимательно осмотрев и пересчитав всех, он провёл небольшой инструктаж, и отряд тронулся в путь.
  Все должны были двигаться друг за другом, строго соблюдать ди-станцию, не обгонять, не отставать, не выходить из строя, как в армии. На привале Виталик сказал мне:
- Ну, старик, ты молодец. Вчера за вечер сумел три раза напиться и два раза протрезветь, а сегодня выглядишь молодцом! 
   Эта похвала друга, скупого на такие откровения, вдохновила меня. Привал длился десять минут, потом отряд снова двинулся в путь. Шли ве-село и быстро. Через три часа я уже гладил бока своего мотоцикла, а весь отряд расположился у калитки нашего вчерашнего хозяина, сложив в одну кучу все рюкзаки. Валико ушёл искать машину, на которой отряд продолжит путь в Сухуми, я разобрал колесо и начал его ремонтировать, а все остальные обступили хозяина дома и долго с ним о чём-то говорили на непонятном мне языке.
    Вскоре приехал Валико на большом вездеходе, в кузове которого были установлены скамейки. Откуда-то появилась Хатуна, смотритель Южного приюта со своей помощницей Цацо, очевидно, прискакали на лошадях, чтобы попрощаться с такими интересными и весёлыми ребятами и обменяться адресами. Все дружно стали обниматься, прощаться, у некоторых сентиментальных женщин глаза стали мокрыми. Всё-таки, короткие встречи в горах настолько эмоциональны, что расставания происходят тяжело. Долгие проводы - лишние слёзы!
   Когда все погрузились в кузов, в последний раз помахали мы друг другу рукой и  вездеход увёз наших новых друзей к тёплому Чёрному морю. Лихие наездницы тоже попрощались с нами и ускакали в противоположную сторону. Я собрал уже отремонтированное колесо, поставил его на место и, распрощавшись с гостеприимным хозяином, мы с Виталиком двинулись в путь к новым приключениям.

                Поцелуй Эльбруса

   Было решено спуститься к морю и ехать не тем путём, которым мы приехали сюда, а повернуть на Тбилиси. Не доезжая Зугдиди, мы свернули с дороги в поисках места для ночлега, и въехали в небольшой посёлок Баг-дади. Это была родина Владимира Маяковского, он здесь родился 19 июля 1893 года. В селе есть дом-музей Маяковского, но нам было не до него. Мы хотели быстрее найти место для ночёвки.  Остановившись у первого дома, чтобы спросить, где можно набрать воды, мы выяснили, что  по-русски в се-ле может говорить только один Эльгуджа, который живёт через шесть до-мов. Мы поехали к нему.
 Хозяин принял нас радушно. Пригласив нас в дом, первым делом он налил нам по полному рогу вина. Мои возражения, как водителя мотоцикла, он и слушать не хотел.
- Вы мои гости, и останетесь ночевать в моём доме.
Мы с Виталиком переглянулись, предложение нам понравилось, так как не надо искать место, где поставить палатку, и мы выпили вино до дна. Потом начали знакомиться. Тем временем жена хозяина дома накрывала на стол. Дом у Эльгуджи был большой: огромный гостевой зал, большая кухня и множество спальных и детских комнат. Спальня хозяина располагалась на втором этаже, с большим окном и балконом. Ближе к вечеру весь посёлок уже знал, что к нему приехали гости из Москвы. Любопытные соседи прихо-дили посмотреть на нас, и хозяин с гордостью усаживал всех за стол. В по-мощь жене на кухне появились ещё три женщины, так что вскоре стол был накрыт по полному обычаю.
   Застолье началось часов в девять вечера, когда уже стемнело. Жен-щин за основным столом не было, они ютились за небольшим столиком, ко-торый стоял далеко в стороне. Эльгуджа говорил по-грузински, а потом пе-реводил нам. В самый разгар веселья, когда мы все вместе пели песню «Тбилисо», неожиданно погас свет. Сразу же появились керосиновые лам-пы, видно это было обычное дело. Через пару минут прибежал какой-то человек и сообщил, что где-то завалилось дерево, и света не будет.
- Передай электрику, - зарычал Эльгуджа, - если через пятнадцать минут у меня не будет света, я его зарежу. Ко мне гости из Москвы приехали!
Через пятнадцать минут в доме загорелся свет. Все оживлённо заго-ворили, а потом опять начали петь. Где-то около часа ночи мы с трудом уго-ворили Эльгуджу отправить нас спать. Виталик спал в одной комнате, я в другой. Когда я проснулся, весь дом был полон народа, как будто никто никуда не уходил, а за столом сидели одни только дети. Оказывается, хозяин зарезал молодого барана, и из его потрашков был сварен хаш. По обычаю гор, хашем первым делом угощают всех детей посёлка, а потом его кушают хозяева и гости.
   Опять в изобилии полилось вино, но мы наотрез отказались пить, так как нам предстояла трудная и дальняя дорога. Единственно, на что мы согласились, это взять с собой глиняный кувшин с вином. Хозяин повёл нас на задний двор, где были закопаны в землю шесть огромных глиняных сосу-да, примерно, по тысяче литров каждый, и сам выбрал самое вкусное вино.
- Это вино я изготовил, когда у меня родился первый сын. Мы это вино бережём на его свадьбу. Но, ради такого случая, я вас угощаю.
- А остальные сосуды, – спросил Виталик, - это тоже рождение де-тей?
- У меня трое детей и три сосуда заполнены, один для постоянного пользования, а два в запасе.
   Мы долго расставались, нам ещё запихнули в дорогу баночки с ва-реньем из роз и из грецких орехов. В дом-музей Маяковского не советовали ехать, так как он был закрыт на ремонт. До Кутаиси мы доехали быстро, там перекусили и к вечеру уже въезжали в Тбилиси.
    Красавец Тбилиси всегда поражал меня величественной красотой. Я бывал в нём несколько раз, это всё по спортивной линии, и в этом городе у меня были друзья-соперники по фехтованию. А сейчас я оказался в нём со-вершенно случайно, да ещё с собственным транспортом. Мы без проблем нашли Цисамульскую улицу, на которой жил Георг. Он и вся его семья очень радушно встретила нас, ну и, конечно, опять грузинское застолье.  Молодое вино, после дальней дороги, свалило нас с ног, и проснулись мы утром толь-ко от того, что кто-то сильно ругался на улице.
Вся улица перед нашим домом была запружена народом. Люди с возмущением что-то выкрикивали и грозили кулаком кому-то в толпе. Мы понять ничего не могли, так как Георг с домочадцами был в той толпе. Через окно мы увидели, как к дому подъехала милицейская машина и один мили-ционер с Георгом вошли в дом. Нам предложили поехать в отделение мили-ции. Георг сказал нам:
- Не волнуйтесь, всё будет в порядке, мы будем с вами!
Мы сели в милицейский УАЗик и нас повезли в отделение милиции как преступников. За УАЗиком следовала целая вереница машин, набитая возмущёнными местными жителями и большая толпа пошла следом. Отде-ление милиции находилось недалеко. Нас провели в кабинет к начальнику, и тут же небольшая комната набилась кричащими людьми. Начальник еле успокоил толпу и предъявил нам обвинение.
- К нам поступила жалоба от гражданки Джапаридзе, - и он указал на женщину средних лет в чёрном платке, - что вчера вечером вы сбили её на пешеходном переходе на такой-то улице. Вы причинили ей материальный ущерб, и скрылись, но она запомнила ваш номер. Она просит с вас пятьдесят рублей и готова забрать заявление.
     Толпа загудела, но начальник поднял руку, и все замолчали.
- Но мы не могли сбить человека, чтобы не заметить это, - начал оправдываться я, - потом мы ехали на мотоцикле, а не на автомобиле, и от удара мы сами бы упали.
- А по какой дороге вы ехали? – начал расследование начальник.
- Мы ехали со стороны города Мцхета.
Тут полпа закричала:
- Они не могли ехать по той улице! Это аферистка! Она всё врёт!
Мы возвращались домой  как победители, в окружении уже радост-ной незнакомой нам толпы, которая всю дорогу выкрикивала:
- Эта женщина зарабатывает обманом, мы её знаем. Она аферистка! Больше по нашей улице она не пройдёт!
Дома Георг налил нам вина, чтобы мы сняли с себя стресс, и заявил, что его брат покатает нас на машине по городу и  познакомит со всеми до-стопримечательностями, а  продолжить путь нам придётся завтра утром.
Тбилиси очень красивый город. Он просто утопает в зелени. Чистота улиц поражает своей естественностью. Но насчёт правил дорожного движе-ния местные водители имеют смутное представление, у них кто нахальней, тот и  прав. Нам показали все достопримечательности города и его историче-ские места, мы даже прокатились на фуникулёре.
    Утром мы встали рано, чтобы к вечеру попасть в предгорье Эльбруса в посёлок Терскол, а это около четырёх сот километров. Нам предстояло проехать по живописной Военно-Грузинской дороге через Крестовый пере-вал, далее по Дарьяльскому ущелью мимо горы Казбек и замка царицы Та-мары, мимо города Орджоникидзе (теперешний Владикавказ), и перед Нальчиком повернуть налево к Эльбрусу.
Нет смысла описывать суровые красоты Кавказа, это неповторимый восторг чувств. Мы проезжали как по сказочной стране, не веря своим гла-зам. Особо был великолепен Казбек. Специально для нас он снял с себя бе-лое покрывало облаков и умывался в ярких лучах солнца. Дарьяльское уще-лье встретило нас бетонным ДОТом, стоящего посередине ущелья, и его чёрные бойницы выглядели сурово и угрожающе.
Мы приближались к Нальчику со  скоростью сто километров в час, на трассе ни одной машины, видимость отличная. Вдруг я почувствовал, как мотоцикл сильно вильнул рулём, и в тот же миг какая-то неведомая сила вынула меня из седла, и в полёте, сквозь раздвинутые свои ноги, я увидел, как мотоцикл удаляется от меня и ложится набок. Выпуская яркий сноп искр, он  кружился на асфальте. Виталик спиной прижался к рюкзаку, и вращался вместе с мотоциклом. Когда мотоцикл остановился, он вывалился из седла, слегка поцарапав коленку. Я же кувырком летел за мотоциклом, словно фут-больный мяч. Как только одно моё бедро  обожглось, я тут же поворачивался на другую сторону, руки и ноги я прижал к телу, но колени, локти и спина постоянно сильно обжигались, и я вынужден был крутиться, как будто меня бросили на раскалённую сковородку. Голова в шлеме несколько раз сильно стукалась об асфальт, да так, что потом на нём появились трещины. Когда весь этот кошмар закончился, и я перестал жариться на сковороде, я продолжал лежать неподвижно, мысленно ощупывая себя. Потом медленно поднялся, но тут же упал, так как очень кружилась голова. Я не получил никаких травм, но вся моя одежда была изодрана в клочья, через которые хорошо были видны большие кровоточащие ссадины. Защитная дуга мотоцикла была стёрта до внутреннего диаметра.
- Когда мы падали, - заметил Виталик, - я был благодарен тебе за ин-струкцию, которую ты прочитал мне перед нашим отправлением на Кавказ. И я её строго соблюдал, не выставлял ни руки, ни ноги.
     Придя в себя и осмыслив, что произошло, мы пришли к выводу, что на большой скорости я въехал на небольшую лужицу гудрона, которым днём заливали разбитые участки дороги, мотоцикл потерял связь с твёрдым покрытием,  и мы упали. Аптечки у нас не было. Пришлось дезинфицировать мои раны мочой. Это очень болезненное, но эффективное средство. Кровь быстро запеклась, и мы продолжили путь.
 Через сто двадцать километров мы приехали в Терскол, нашли тур-базу с таким же названием, где отдыхал наш друг. Подойдя к стойке администратора, я заметил Юрия Визбора, который оживлённо разговаривал с девушками за перегородкой. Они дружно смеялись и влюблёнными глазами смотрели на него. Дождавшись паузы, я обратился к дежурной:
- В каком номере проживает Александр Копосов?
Девушка уткнулась в книгу гостей. Визбор, продолжая улыбаться, спросил:
- Вы Сашу Копосова из Ленинграда ищете? Замечательный парень! Но он сегодня утром  ушёл с очередной группой в горы, и вернётся через три дня.
- В двести пятьдесят шестом, - не отрываясь от книги, сообщила ад-министратор, - но там никого нет, ключи находятся у нас.
- Вы эту группу можете догнать, у них первая ночёвка будет не дале-ко, за посёлком Азау, там есть большая поляна на берегу Баксана, – сообщил важную информацию Юрий Визбор. И, осмотрев мою изодранную одежду и кровавые лепёшки на теле, спросил:
- Это что? Поцелуи Эльбруса?
- Да! У нас горячая любовь! - грустно заметил я.
Покидая вестибюль гостиницы, и надевая на ходу шлем, я заметил, что Юра смотрит мне в след,  продолжая говорить своим собеседницам что-то весёлое.
Мы с Виталиком решили догонять группу. Азау находилось выше в горах, примерно два-три километра. Очень скоро мы нашли то место, где стояли палатки, и радость встречи была неимоверная. В это чудо никто не верил, что преодолев Главный Кавказский хребет, мы смогли всё-таки встре-титься. Даже седой Эльбрус качал своими двумя вершинами и открыл для нас, обычно спрятанный густыми облаками, великолепный вид.
- Ну, что старик, - обратился ко мне Виталий, показывая рукой на седловину Эльбруса, - там стоит один мотоцикл, не хочешь ли ты поставить туда ещё и свой?  Тут уж совсем рядом, и ребята помогут.
- Хорошо, завтра пойдём туда, а сегодня мне надо зализывать раны.
В группе был опытный инструктор, он меня перепеленал как мла-денца, моё тело всё горело, и поднялась температура. Это была реакция ор-ганизма на множественные повреждения тела. У меня начался озноб. Требо-валось лечить меня, но кроме вина из лекарств у нас ничего не было.
   Вино оказалось божественным, мы разговаривали до глубокой ночи. К нам подошла вся группа, и Саша пел туристические песни, которых он знал великое множество, так как был участником Ленинградского клуба самодеятельной песни «Восток». Песни были о мужестве, о горах, о любви. Много песен я слышал впервые, хотя часто ходил в походы. Он был восхищён нашим рассказом о попытке покорения Клухорского перевала.
    Утром подъём был ранним, ещё было темно. После завтрака Саша с группой пошёл в горы, а мы с Виталиком вниз, в долину. На турбазе в Тер-сколе мне сделали перевязку. Это была такая невыносимая боль, когда от-дирали присохшие бинты, как будто резали живое мясо без наркоза. В новых повязках я ехал в Москву тысячу восемьсот километров как космонавт в скафандре, мои суставы ни в коленях, ни в бёдрах, ни в локтях не разгибались. Любое движение приносило мне неимоверные мучения. Виталик помогал мне как инвалиду, садиться и слезать с мотоцикла.
Через три дня мы приехали в Москву, которая  встретила нас не очень гостеприимно – снег и холод. Но, когда мы оказались в моей уютной комнате, то всё, что мы совсем недавно испытали, казалось нам невероят-ным сном.