Олюшка

Последним из маминых мужчин, кого запомнила Олюшка, был Николай Иванович. Шумный и дородный дядька больших размеров по Олюшкиным меркам. Николай Иванович сам варил борщ, жарил в него много лука, и этот вкусный запах долго стоял в комнате.  Олюшка любила смотреть, как он обедает,  смешно зажимая в кулаке краюшку хлеба. Глядя на него, у Олюшки тоже появлялся аппетит.
 Он прожил у них  больше полгода, и исчез так же внезапно из дома, как и появился.  С его уходом жизнь затихла, пропал запах свеже сваренных щей, чеснока и махорки. И дом опять погрузился в привычную тишину.  Верка не сильно любила кашеварить.  Варила в маленькой кастрюльке Олюшке супчик и еще  полную кастрюлю вермишели, засыпала ее густо сахаром и маслом. Вот и все гастрономические изыски.
Жили Олюшка с матерью вдвоем в маленьком домике.  Фанерная перегородка делала из него две комнаты – кухню и залу,  залу еще разделяла плюшевая штора.  За шторкой была Олюшкина комната - кровать, небольшой стол у окна и два скрипучих стула. Мать же спала отдельно, за печкой. Олюшку никогда к себе в постель не брала, отмахивалась, что устала.
Верка не любила одиночество и  все мечтала устроить свою личную жизнь, и наивно верила, что если рядом будет мужик, тогда и семья будет.   С мужем развелись,  только Олюшке исполнилось три года. Встретил другую.  Вера, может, и сильно горевала, но вида не показывала.  Надеялась встретить новое  счастье, да где его встретишь, когда дом  да работа. Но она не унывала, все ждала своего принца.
Работала Верка портнихой в местном ателье. Иногда домой приходили местные модницы, но таких заказов было не очень много, а своим многочисленным подружкам мать шила бесплатно. В углу у окна стояла швейная  машинка, и возле нее всегда полно было разноцветных лоскутков. Оля с удовольствием сама мастерила  себе кукол, шила одежки для них. И это было ее любимое занятие, помимо чтения, которым она могла заниматься часами одна.
Веруня шила легко и быстро. И если мастерила себе новый наряд, иногда такой же фасон и из такой же ткани шила и Олюшке. Они одевались в одинаковые платья и вертелись перед зеркалом, но вдвоем нечасто куда-то ходили. Такие примерки были редки, и их Олюшка любила больше всего. В эти моменты они были с матерью вдвоем в своем мире и казались родными.
У Верки было множество подружек и  Олюшке нравилось, когда кто-нибудь из них приходил к ним в гости. Все вокруг оживало, становилось шумно в комнате. Она наблюдала из-за своей шторки за посиделками. Все было всегда одинаково – веселье, вино, долгие разговоры, песни грустные и в конце обязательно слезы.  Олюшка еще не понимала женских печалей.  Она удивлялась, как мать может дружить с таким разными тетями. У нее самой подруг не было. Из-за ее замкнутости с ней никто не спешил заводить дружбу. А она и не сильно тяготилась своим одиночеством. Олюшка была болезненным  ребенком, тихим и могла одна  часами сидеть у окна, смотреть в никуда.
И все же был в этой жизни у Олюшки один человек, который искренне был к ней привязан.  Пожилая библиотекарша Антонина Петровна.  Олюшка при живых родителях была так же одинока, как и Антонина Петровна,  при живых своих детях никому особо не нужна.  Они были похожи, обе настолько худы, что, казалось, светятся насквозь. Олюшка от частых болезней, Антонина Петровна от преклонного своего возраста. Они вместе пили чай с вареньем, и могли беседовать часами, или молчать и тоже вместе. Олюшка после школы всегда заходила в библиотеку, и сидела там до закрытия. Потом провожала Зинаиду Петровну, и шла неспешно домой.  Там все равно ее никто не ждал.
Заканчивалась зима. Олюшка почти все время болела, редко ходила в школу. По выходным приходила Антонина Петровна, приносила новые книги. Подолгу сидела у постели Олюшки, читала ей сказки. На прощанье молилась, и  уходила всегда грустная.
С наступлением весны, Олюшка перестала вставать, часто кружилась голова. Стала бледнее обычного, почти все время молчала. И мать, в который уже раз, повезла ее в районную больницу. Врачи разводили руками, и от чего лечить ребенка не знали. На настойчивость матери, молча,  забирали девочку на очередное обследование.
Через две недели Вера забрала Олюшку   домой. Суетилась около нее,  часто поправляла одеяло, подолгу сидела рядом, гладила виновато ладошки и тоскливо смотрела в ее глаза. Бледное лицо дочери становилось фарфоровым, как у куколки. Большие голубые глаза смотрели все печальнее, совсем не по детски. Олюшка умирала. Последняя стадия страшной болезни.  Операция уже не спасет. Девочка как-то  по-взрослому стала жалеть свою мать, говорила, чтобы та  не грустила и не унывала. «Антонина Петровна сказала, что уныние – самый большой грех...» - говорила слабым голоском Олюшка.  Сама Верка молиться не умела, а потому в ответ только улыбалась, старалась прятать слезы. Олюшке никто не говорил о ее болезни, о поставленном диагнозе. Но, каким - то образом, умирающий человек знает, что он умирает.
Ночью Олюшке стало трудно дышать, она хотела позвать мать, но голоса не было. Она поискала глазами.  Вера, положив голову возле Олиных ног, обняв их, спала, неудобно согнувшись на детском стуле.  Олюшка попробовала дотянуться до руки матери.  Не было сил подняться. В свете тусклой ночной лампы Олюшка смотрела на мать, ей очень  хотелось прижаться к ней, согреться и она начала слабеющей ручкой поглаживать одеяло.  Но мать утомленная ночными дежурствами около ее постели, не чувствовала шороха. Тогда Олюшка стала шептать стихи, в надежде, что мама услышит. Девочка беззвучными губами произносила строчки,  которые помнила с детства: «Мама спит… она устала… ну и я….   скакать не стала…. я волчка…. не завожу… я уселась и…. сижу….»  Олюшке хотелось увидеть мамины глаза, она почти не могла уже произносить слова, шепот пропадал, губы не слушались… все тише… тише..
Олюшка умерла тихо ночью. Рано утром, только начало рассветать, мать вдруг резко подняла голову, и увидела безжизненную Олюшкину ручку, тянувшуюся к ней. Вера начала целовать холодные пальцы своего ребенка, согревать их своим дыханием.  Она знала, что часы дочери были сочтены, и, по словам доктора, чем раньше жизнь отпустит Олю, тем будет лучше для девочки.  Нестерпимые боли изнуряли ребенка, и все равно она не  хотела  верить в столь быстрый конец своего материнства.
К полудню зашла соседка, а мать все сидела у постели дочери,  продолжала гладить холодные руки, и разговаривала с Олюшкой. На дворе светило яркое весеннее солнце, и трудно было смириться, что еще одна жизнь закончилась, не успев начаться.
После похорон, Вера еще две недели не выходила из дому.  Соседи переживали и судачили на завалинке:
-Запьет Верка теперь, никто не остановит.
-Молодая ведь, еще бы родила.
-За Ольгой то не смотрела, как следует, зачем ей еще один?!
Вера больше не могла лежать в холодном доме. Растопила печь. Вымыла весь дом. Под столом у дочери  обнаружила большой картонный коробок, и весь вечер разбирала куклы, сшитые неумелыми детским руками. Кривоватые наряды из знакомых лоскутков выглядели потешно.
 У Веры не было сил  винить себя. Ни на один вопрос у нее не было ответа. Как сейчас себе ответить - почему Олюшка сама себе шила куклы и когда она это делала? И где я была в это время? Разговаривала разговоры с подружками? Да о чем разговоры? Все пустое.  А Олюшка разговаривала со своим шитыми куклами. Как просить прощения у десятилетней дочери, если ее уже нет в живых? Личную жизнь все хотела устроить, а вот не стало Олюшки, и жить совсем уже не нужно.  Зачем она жизнь, если дышать невозможно?
Пальцы немели, а Вера все сидела на полу возле Олиных тряпичных кукол. Накатывало онемение. И мысли уходили. И тишина давила откуда-то сверху. Сильнее, и тяжелее опускалась на Веру.
Очнулась Вера в больнице.  Сколько она пролежала дома без сознания – никто не знает. Еще два месяца пытались вернуть Веру к жизни,  она молчала, и плохо реагировала на происходящее вокруг.  Однажды ночью ее обнаружила дежурная нянечка в детском отделении для отказничков. Как она туда попала, Вера ответить не могла. Но только после этого случая, Веру все чаще видели в детском крыле больницы. Спустя некоторое время, она уже работала там санитаркой.
Полы  и горшки  Верка мыла  так, как будто что - то пыталась отмыть  внутри себя.  Все  свободные минутки отдавала  деткам, каждого старалась обнять и  прижать к себе.
Поздней осенью Вера продала дом и уехала жить в соседний город.  Соседки проводили недоброжелательно: «Личную жизнь покатила  устраивать!»
 А Вера действительно  устроилась в городе, как и не мечтала даже.  Получив  хорошую рекомендацию от главврача, была принята  на работу в детский дом.  С собой у нее был коробок с тряпичными куклами и фотография маленькой фарфоровой девочки…