Остальные

        Она выглядела совсем молодой, но мы не замечали этого - у нее был уже взрослый сын, почти наш ровесник.               
        Невысокого роста, темноволосая, чуть полная, но подтянутая, одетая модно и дорого и даже со вкусом, - когда она входила в аудиторию, как правило через пять, десять минут после звонка, лицо ее сохраняло еще отсвет той светской беседы, которую она вела только что с коллегами. Она шла к столу машинально, все еще улыбаясь, потом садилась, обводила нас  уже протрезвевшим взглядом и спрашивала - всегда одно и то же:               
        - Et ou sont les autres? - А где остальные?               
        Родом она была из Румынии и говорила с каким-то странным акцентом, на второй слог: - Пишите? Почему вы пишите? - Мы не пищим! - отвечали мы, и невозможно было догадаться, чувствует она насмешку, или нет.               
        Чаще всего мы видели ее какой-то сонной, но вовсе не заспанной, а будто спящей наяву, причем было заметно, какие приятные снятся ей сны.               
        Оживлялась она лишь тогда, когда рассказывала нам о своем детстве. О лицее, где слыла первой ученицей, - и когда говорила о муже. Муж ее был известный юрист, адвокат с именем. Вскоре он умер. Мы узнали об этом в деканате, а вечером пошли на панихиду.               
        Лестница оказалась узкой, подъезд и квартира их на втором этаже были переполнены. Мы решили не тесниться и, оставшись во дворе, послали наверх выразить соболезнование человек восемь.               
        Она сидела в глубоком трауре в одном ряду с другими женщинами в черном. Было непонятно, видит ли она проходящих мимо людей. Но когда подошла наша очередь, она подняла голову.  Оглядела нас и вдруг спросила - как всегда, как обычно:               
        - Et ou sont les autres? - А где остальные?