Счастливица

               
Если найду сегодня мелкого лохматого донжуана, всыплю ему по первое число. Чтобы неповадно было от меня убегать. Мы мирно гуляли по тропинкам старого парка, наслаждались ярким и тёплым послепраздничным днём. Я с лёгкой грустью вспоминала, как в детстве приходила сюда с подружками и до умопомрачения каталась на «лодочках» и каруселях. Казалось, мой спутник внимательно слушал. Но вдруг на соседней тропинке появилась маленькая изящная брюнетка, и мой блондинистый друг резво рванул в её сторону. От неожиданности я шагнула следом, но зацепилась высоким каблуком за выступавший из земли корявый корень и неловко упала. И выпустила из рук поводок.

Пока со стоном поднималась, пока нашаривала в траве слетевшие с носа очки, Белого и след простыл. Охая, я доплелась до ближайшей скамейки и со слезами на глазах подсчитала потери. До крови оцарапала коленку – ладно, не в первый раз. Разорвала новые колготки – жалко. Из оправы очков вылетело стекло, поставить его на место сразу не удалось. И сломанный каблук лохматому распутнику не прощу. Нет, нет. Эти моднейшие и дорогие туфли муж подарил мне на 8 Марта. Второй раз только надела…         

Всхлипывая, я дрожащими руками нашарила в сумочке мобильник. Муж терпеливо выслушал мои отчаянные завывания, велел успокоиться и никуда не уходить, ждать его. Минут через двадцать он поставит на место аккумулятор, найдёт в гараже какие-нибудь старые туфли и подъедет к парку. Не идти же несчастной пострадавшей два квартала босиком. А Белый – как всегда – нагуляется и прибежит домой. Сам.

Устав жалеть себя – и от нечего делать – я стала оглядываться по сторонам. И с удивлением поняла, что мне здесь очень нравится. Посаженные век назад корабельные сосны насытили воздух запахами нагретой солнцем смолы и хвои. Молоденькая травка на газоне стелилась плотным ковром и радовала глаз нежнейшей зеленью. На невысоких, плотной стеной окаймлявших асфальтовые дорожки кустах изумрудными капельками застыли первые крошечные листочки. Невидимые в кронах деревьев птицы суетились и оживлённо беседовали о чём-то своём, несомненно,  важном. Недалеко от того места, где я сидела, иксообразно пересекались две асфальтовые аллеи и образовывали небольшую ровную площадку. 

В дневные часы этот уголок парка всегда оживлён. На удобных разноцветных скамейках любят посидеть никуда не спешащие пенсионеры и мамочки с детишками. И не только мамочки. Вот немолодая растрёпанная женщина с красно-жёлто-белой коляской устало подошла к скамейке напротив, оглянулась по сторонам и, тяжело дыша, присела. Только она перевела дух, из-за поворота аллеи показалась ещё одна бабушка с детской же коляской, но светло-голубой и изящной. И сама женщина была другой, спокойной, моложавой  и ухоженной. Одета неброско, со вкусом, шла неторопливо, явно наслаждалась прогулкой. Когда дошла до наших скамеек, первая женщина негромко окликнула её:

– Аня, присядь, отдохни.
– Ой, Валя… Здравствуй. А я задумалась и не заметила тебя… Давно не виделись. Как дела? Кто у тебя, внук или внучка?
– Внук. Присядь, переведи дух. Сколько уже малому-то?
Вторая женщина развернула коляску так, чтобы солнце не светило малышу в глазки, и села на скамейку рядом с первой.
– Восемнадцатого год будет. А вашему?
Первая женщина встала, с любопытством заглянула в голубую коляску.
– Ишь ты… бутуз. Чернявенький… На мамку похож… А у нас этот рыжий. Пятый месяц ему. Орастый, спасу нет! Те трое спокойными были… А молодёжь у тебя где? Гуляют что ли?

– Нет. Когда им гулять! Вчера на площади перед ветеранами выступали, сегодня с утра сватьям картошку сажать помогали. Приехали, поели да отдохнуть прилегли. А мы с Димочкой мешать не стали, гулять отправились. Пусть поспят, завтра сваха мальчика заберёт, мы картошкой займёмся.
– И не лень вам с огородами возиться! Вон на рынке всяких овощей прорва, были бы деньги… Верочка что,  тоже сажает?  – удивилась первая женщина, Валя. Вторая, Анна, улыбнулась, отрицательно покачала головой:
– Нет, конечно. Сама понимаешь, почему. Но землю она любит. Грядки с луком, морковью, разной зеленью на её совести. И цветы тоже. Как? Лёша ей подушечку специальную сделал. На попу села – и по меже вперёд.
 
– А свахе-то твоей зачем огород? Значит, силу девать некуда. Мне вот с овощами-фруктами некогда возиться, по хозяйству нахлопочешься, устанешь, как собака. На лавочке у подъезда посидишь, воздухом подышишь – и всё.  Счастливица ты, Анька, и дом у тебя, и квартиры… Дочка-умница… Институт вон закончила, экономистом работает. У свекрови в кафе, верно? Поёт как, на гитаре играет… Говорят, народу на неё ходит, – закатила глаза Валентина. Она откровенно завидовала и не хотела этого скрывать. Анна была смущена и пыталась оправдаться:
– Она, если помнишь, в музыкалке училась. И в школе на вечерах всегда выступала. А потом сама занималась, самостоятельно.

– Да, дал Бог талант, позавидуешь. Богу видней, кого чем наградить.  Одно дал, другое взял. Уравновесил, так сказать… А тут одно расстройство только…
– Что на этот раз случилось?
– А-а, и не говори… Данька моя как с ума сошла. Три гражданских брака – в каждом по ребёнку. Мамаша многодетная, блин… Но детей-то не только рожать, их растить надо. Она на меня всё свалила и рада. Пьёт-попивает… Допилась вон – прав родительских лишили. Старших детей в детдом забрали, она ещё одного родила. Этот на мне пока… Беспокойный, шебутной… Приходится сюда, в такую даль, привозить, чтобы на воздухе поспал немного. И за что мне это наказание! – первая женщина громко и привычно всхлипнула и трубно сморкнулась в мятый платок.

Громкие звуки растревожили малыша в пёстрой коляске. Ребёнок захныкал. Бабушка встала, вернула на место выпавшую изо рта внука пустышку и энергично затрясла коляску. Вскоре малыш успокоился. Но женщины какое-то время сидели молча.
Как разительно отличались они друг от друга! Без очков я не видела цвета их глаз, но то, что над тёмными волосами Анны недавно потрудился умелый парикмахер, было заметно издалека. А отросшая, без признаков укладки, «химия» Валентины говорила об обратном. Нездоровая полнота и одышка, видавшие виды одежда и обувь красноречиво свидетельствовали, что жизнь этой женщины не мёд и шоколад. А Анна, похоже, ни в чём себе не отказывала. Вскоре я убедилась, что не ошиблась в своих предположениях.

Молчание нарушила Валя:
– Ты, Анна, право слово, счастливица. При другом раскладе я бы на твоём месте была. Знать где упасть – соломки бы подстелила.  Но кто же мог подумать, что наша  соседка тётя Маша, этот божий одуванчик, переживёт своего сынка, а дарственную на имущество на тебя оформит? Было дело, мы с бабами на лавочке посмеивались: таскает Анька горшки за старой бабкой, которая и сыну-то не нужна… А оно вон как обернулось. И пенсию ты хорошую заработала, и выглядишь как барыня. А намного ли меня моложе? Лет пять, не больше. Завидую я тебе, завидую.

Смущение Анны перешло в лёгкое раздражение:
– Бог с тобой, Валя, чему завидовать? На пенсию рано ушла? Так полжизни с кислотами да щелочами проработала. А по вечерам в двух девятиэтажках подъезды мыла. Дочку-то растить надо было. Когда с Верочкой беда случилась, все от нас отвернулись. Помнишь? Одна тётя Маша помогала, чем могла. Как бы я её бросила? Год всего и поухаживала. И то не я, больше дочка. И кормила, и развлекала, как получалось. Книги они читали, разговоры разные вели, телевизор вместе смотрели.
– А Данька моя – если бы заранее знать – что, книжку больной почитать не могла бы? – взвилась было Валентина, но тут же сникла, втянула голову в плечи, – Нет, не смогла бы… Ей гулять хотелось. Твоей-то что, сидела да сидела себе за компьютером. А у моей красавицы одни женихи на уме были. Вот и догулялась. Но кто же думал…

Лицо расстроенной Анны на мгновение сморщилось от боли. И в охрипшем вдруг голосе тоже послышалась боль.
– Ты права, Валя, никто не думал. Тётя Маша и сама не думала, что после сына ей столько денег достанется. Сынок в столице жил, какими-то своими делами занимался, у матери раз в год бывал, и то по обещанию. Деньжат иногда подбрасывал, как тётя Маша рада была! А за семь месяцев до своей смерти вдруг богатой наследницей стала. Когда уже знала: самой немного осталось. До лета хотела дожить, мечтала купить частный дом с большим садом, как у них в деревне был.  Не успела. Просила меня… Ради Верочки. Седьмой год в своём доме живём и тётю Машу добрым словом поминаем.

– Да-а… Проходила я мимо… Ничего себе домик. Как игрушка. И это в городе! А с квартирами что, продавать не надумали? Какой у меня интерес? Есть, есть… Ваши квартиранты, блин,  с Данькой не ладят, на днях снова участкового вызывали.
– Что случилось-то? – забеспокоилась Анна, – Мы столько лет на одной лестничной площадке жили без всяких скандалов… И квартиранты вроде бы люди приличные. Деньги мне на книжку всегда вовремя переводят. И жалоб на них ни от кого не слышала. Ты – первая. Чего вы не поделили?
Валентина схватилась за горло, оттянула ворот свитера, словно он мешал ей дышать.

– Это всё из-за Данькиных друзей. Квартирантам твоим что, ты обе квартиры, свою и тёти Машину, каменной стеной да дверью железной от нас отгородила. Коридорчик себе сделала, блин… А мне каково с такой дочкой жить… Давно бы руки на себя наложила, да малого жалко. Раньше хоть ЛТП были, сейчас пьянь никому и нафиг не нужна…
– Господи…  Даже так… Я ничего не знала. Когда мы в квартире жили, Данька была милой, ласковой девушкой. Мне рассказывали, что она выпивать стала, но чтобы так… Дети в детдоме… Не могу поверить, я её совсем другой помню, – голос второй женщины стал глуше, взволнованнее, видимо, неприятное известие тронуло её до глубины души, – Ты её лечить пробовала?
– А толку? Закодируется, недели три злая, как мегера, ходит, ничего не спроси. Потом снова в загул. Только деньги зря переводим.

– С чего же она так? Ведь в школе хорошо училась, и в техникум поступила. Одевала ты её, словно куклу. И мальчикам она  нравилась.
– Во-во, мальчики! Пареньки, блин, дяденьки… С них-то всё и пошло. Сколько лет в поисках идеального… Что ни месяц – новый сожитель. Что ни год – новый ребёнок. А мать их всех пои и корми. Деньги-то где? Пенсия не резиновая… И уважения, блин, никакого. Счастливая ты, Анна, не было в твоей жизни таких проблем.

Счастливица удручённо вздохнула:
– Что тебе сказать… Проблемы у всех есть.  Верочка моя тоже не сахар, упрямая, как бык. Что задумает, уговаривай, не уговаривай – по-своему сделает. Но пьянства в нашем доме нет. В праздники, конечно, посидим за столом, но без излишеств. А с Данькой тебе надо что-то делать. Ей же едва за тридцать… Чуть старше Верочки. Я спрошу своих, может, они о каком хорошем наркологе слышали, у них среди медиков много знакомых. Что, милый, проснулся?
Ребёнок в голубой коляске завозился, подал голосок. Бабушка тут же склонилась над внуком, о чём-то заворковала.
 
Невдалеке послышался заливистый смех. И одновременно в моей сумочке загудел мобильник. Муж просил объяснить, где меня искать. Убирая телефон на место, я краем глаза заметила какое-то движение на «иксообразной» площадке. Вскинула глаза – и им не поверила. На ровном асфальтовом танцполе выписывала замысловатые кренделя странная пара. Высокий плечистый мужчина и темноволосая женщина в инвалидной коляске танцевали с упоением, самозабвенно, так, будто бы никого рядом и не было. Без очков я не видела их лиц, но каждое движение вызывало невольное восхищение. Наверное, женщине нелегко давалось фигурное маневрирование, но она руками, всем телом словно продолжала танцевальные па. Мужчина то кружил возле неё, то сам кружился вместе с импровизированным троном, как бы выражая восхищение и преклонение перед Прекрасной Дамой… А потом вдруг упал на колени и раскланялся. Молодые люди снова рассмеялись.

Женщины на соседней лавочке сидели спиной к площадке и не могли видеть, что там происходило. И обе невольно вскрикнули, когда расшалившаяся пара лихо, на крутом вираже, появилась из-за поворота и остановилась почти у моих ног. Молодые люди тоже слегка растерялись.
– Ой, извините… Мы не хотели напугать вас… Так получилось, – в низком грудном голосе молодой женщины прозвучало искреннее раскаянье. Мужчина ничего не сказал, но от его смущённой улыбки могло растаять самое ледяное женское сердце.
Если бы не инвалидное кресло, какой бы красивой парой они были: белокудрый могучий викинг и черноволосая, черноглазая уроженка южных земель! Хотя почему «были бы»? Они и были! Женщина не выглядела несчастным, забитым инвалидом. Модно одета: джинсы, оригинальная кофточка, кардиган. Её прелестное – действительно прелестное – лицо лучилось энергией, большие тёмно-карие глаза смотрели на мир божий радостно и немного удивлённо. Её спутник был одет в джинсы, светлую рубашку и белый джемпер, подчёркивавший ширину плеч. Если судить по внешности – уверенный в себе, довольный жизнью мужчина, который гордится своей подругой, а не стесняется её.
 
При виде этой пары приятельницы на соседней скамейке заметно оживились.
– Вот и моя молодёжь пожаловала, – весело сказала Анна, – Не отдыхается им. Вовремя, вовремя подоспели, сын проснулся.
– Мы подумали, куда бы вы могли отправиться? Решили, что в парк. Здравствуйте! – мужчина улыбнулся ещё ослепительней и осторожно подвёз свою спутницу к скамейке напротив.
– Здравствуйте-здравствуйте, тётя Валя. Сто лет вас не видела! Как живёте? Как Даша?
– Здравствуйте-здравствуйте. Вас и не узнать… Вера, округлилась-то как! После родов поправилась? Батюшки! Совсем толстушкой стала! А что это ты на коляске? А протезы где?
И вопросы, и тон, каким они были заданы, даже меня покоробили, но молодая женщина только засмеялась:
– Да ну их, тётя Валь. На них самой ходить надо, а тут возят. Персональный транспорт, так сказать. Муж за личного водителя. Что машины, что коляски. Да, Лёш?

Мужчина больше не смеялся, обиделся за жену. Голос его стал сухим и даже суровым:
– Протезы? Есть протезы, но мы новые заказали. В Германии. Скоро готовы будут. А с машиной Вера и без меня неплохо управляется. С головой у неё всё в порядке, в отличие от некоторых…
Анна поняла, что ситуация может выйти из-под контроля, поспешно встала, взяла внука на руки. Мальчик потянулся к матери. Та ловко его подхватила, посадила на колени, поцеловала в щёчку и снова засмеялась:
– Поедемте домой. Наш большой человечек теперь поговорить не даст. Сыночка, иди к папе, он тебя повезёт. А мама с бабушкой поедет. И давайте зайдём в магазин, мороженого купим. Жарко. День сегодня почти летний. До встречи, тётя Валь! Даньке привет!

Первая женщина долго смотрела вслед удаляющейся компании, а потом, обращаясь ко мне, со вздохом проговорила:
– Везёт же некоторым! Раньше Анька такой гордой не была. Куда там! Ни денег, ни родных. От зарплаты до зарплаты жила. Особенно когда Верка в аварию попала и ног лишилась. А сейчас загордились. Фу-ты, ну-ты, ручки гнуты!
– А разве они загордились? Мне так не показалось, – удивилась я. Не хотела разговаривать с незнакомым человеком, как-то само собой получилось. 
– А то нет! Конечно, загордились. Могли бы и денежек взаймы дать, не обеднели бы. А Лёшка-то каков, а? Протезы в Германии он заказал… Ишь, как заговорил, голубь сизый… Где с Веркой познакомился, ума не приложу. Один сын у богатых родителей – и жена-уродка.
В голосе обиженной женщины вдруг зазвучала такая неприкрытая ненависть, что я невольно поёжилась.

– Я с его маманей когда-то на заводе работала. До того, как она пирожки печь да продавать стала. Ох, и стерва баба! Мне говорили, едва из штанов не выпрыгивала – так не хотела сноху-калеку. А теперь на неё разве что не молится. Верочка – то, Верочка – сё… Верочка с поставщиками договорится, Лёша только продукты забирает… Верочка культурную программу придумает – народ валом валит… Верочка благотворительные вечера устраивает – друзьям-инвалидам помогает… Даже бальные танцы для своих колясочников организовывает у себя дома… Ей-богу, не вру! Сама видела! Лёшка полдвора заасфальтировал, Анька вазонов с цветами наставила. Денег, небось, угрохали! А тут детям яблочков не на что купить…

Мне вдруг стало нехорошо, закружилась голова, засосало под ложечкой. Захотелось вскочить и бежать куда подальше… Или выгрести из кошелька мелкие купюры и отдать их женщине, чтобы она больше не говорила о деньгах. Почему мелкие? Не знаю… Мелкие – и всё. Видимо, свои чувства мне скрыть не удалось. Женщина тяжело вздохнула, тихо и горько промолвила:
– Как же получилось, что у моей дочки и руки, и ноги на месте, а мозги от пьянки набекрень съехали? Мне и домой идти не хочется, знаю, что там ожидает… Ну почему это, а? Откуда такая несправедливость? Почему тётя Маша денег мне не оставила? Я бы какую-нибудь квартирку купила… Мы бы с внуками там хорошо жили…
Женщина хотела добавить что-то ещё, но тут в моей сумке вновь заиграл мобильник, а через секунду у скамейки появился муж с лохматым, хитрым, но таким родным пёсиком на поводке.

– Не долго резвился парнишка, зацепился поводком за кусты. Визгу было на весь парк. Как ты не услышала, удивляюсь. И ещё поражаюсь людской чёрствости: столько людей мимо прошло, никто не отцепил бедолагу. Лишь парень с девушкой в инвалидной коляске не побоялись этого болонистого монстра. Так что, Беленький, ты сам себя наказал.  Любовь, она не картошка, я верю, но думай в следующий раз, куда кривая выведет. А то маму напугал и туфель лишил. Теперь ей новые туфли нужны. Конфеток вкусных и сладких косточек больше не будет, на диету сядешь.

Муж, улыбаясь во все зубы, протянул мне старые шлёпанцы. Белый, жалобно и повинно заскулив, запросился на мои колени, забрался и от избытка чувств облизал всё лицо. Умеет, зверюга, подластиться. Как не простишь такого?
Пока я переобувалась, муж починил очки. И вскоре мы направились к выходу из парка. С соседней скамейки нам в след донеслось бормотание:
– Счастливица Анька, счастливица. Её дочка собаку, и ту жалеет. А нас с тобой, милый,  кто пожалеет? Сиротки мы бедные… Но надо и нам домой ехать, кушать тебе пора.