Ананас

   Художники – это такие люди, у которых есть воображение, и вот, это свое воображение они стараются поместить на холст. Когда на холсте с помощью масляных красок, появляется, то, что будоражило художника: спать ему не давало, привело в его дом очередную музу, мучило его днями и ночами, то лучше всего не спрашивать его, что это на холсте нарисовано. Пусть лучше для вас это останется тайной – так вы не прослывёте невеждой в искусстве, вы даже можете сойти за знающего человека, стоит только выработать у себя соответствующее выражение лица: скучающе-томное и непроницаемое. Художник, завершивший своё творение, сначала прикрывает холст тряпочкой, и если вы спросите, что это у него там под тряпицей, то он эффектно откинет полог, и вашему взору предстанет последний шедевр мастера. Сам творец будет стоять рядом и выжидающе смотреть на вас… Если вы ничего не поняли, не спешите критиковать или, боже вас упаси, задать какой-нибудь не подобающий времени и месту вопрос – стойте молча и созерцайте. Пока вы так стоите, может, вас посетит какая-нибудь умная мысль, и вы не уроните себя в глазах творца. Если мысль не посетила, то не переживайте, это даже ещё и лучше, так как любая неверная интонация может быть скверно истолкована, помните: художники чувствительны и мнительны. Сделайте одобрительный жест, причмокните и этого будет вполне довольно – этим вы выразите своё одобрение, понимание и даже восторг! Вы будете вхожи в мир искусства, и будете слыть знатоком оного …
В самом центре нашего прекрасного города в одном из театров работал художник. Просторная мастерская, в меру захламленная разной театральной дребеденью, была в его полном распоряжении. В центре мастерской стоял станок*, а на нем красовался подрамник с натянутым холстом, палитра пестрела маслом, и по левкасу** уже был нанесён карандашный набросок, определявший композицию будущей картины. Художник стоял перед холстом и вдумчиво помахивал кистью, потом на него внезапно накатил порыв, и он, стремительно перемешав цветной ситец палитры начал укладывать мазки на полотно. Красная, синяя, жёлтая, и зеленая краски смешались и выдали цвет, которым хорошо было бы изобразить бурого медведя… Живописец подходил поближе брал на кисть очередную порцию коричневой жижи мазал на холст и отходил подальше – в эти мгновения одухотворённость садилась ему на чело… Работа кипела… Заходили люди, понимающе кивали, некоторые присаживались на лавку и какое-то время наблюдали за процессом. 
На стене мастерской висела двенадцати струнная гитара -  подруга суровых будней, способная своими волнующими аккордами утешить и развеселить, познать высокое и отринуть ничтожное. И, вскоре, художник, уставший от живописи, вытер руки, снял гитару, и  прошелся по струнам… Под звуки чарующих аккордов и совсем не плохих песен была выпита не одна бутылочка портвейна – любимого напитка людей творческих и не очень.
Это же не юдоль*** на грешной земле, а парадиз, скажите вы. Но нет, любой художник скажет вам про невыносимые муки творчества и что эта жизнь скорее ад, чем рай.
  Эта молодая интересная женщина на тот момент занималась тем, что расписывала различные сувениры: балалайки, шкатулки, матрёшки, пасхальные яйца, доски – искусством это не назовешь, и всякий скажет, что это и не художник вовсе, а так - ремесленник… Однако работала она виртуозно, и рука привычно наносила роспись на дерево безо всякой предварительной разметки или наброска. Лихость мазка, красивая цветовая гамма и композиция  обеспечивали продажу ее сувениров, как в известных салонах города, так и на арт-рынке. На жизнь более-менее хватало. Да, жаловаться было – грех…
 Пройдя через проходную, уже небезызвестного нам, театра, она поднялась по лестнице на второй этаж, прошла через фойе, по служебной лестнице,  спустилась вниз… и распахнула дверь мастерской.  Художник в компании театральных лоботрясов забавлялся игрой на гитаре – пустые бутылки из-под портвешка позвякивали под лавкой. С её внезапным появлением смолкло всеобщее гигиканье, рассказчик какого-то гнусного анекдота примолк, замолкла и гитара… Эта женщина была разрушительницей их приятного, во всех отношениях, времяпрепровождения – компания завсегдатаев встала, галантно раскланялась и поспешно удалилась, внезапно вспомнив о своих неотложных делах. Художник виновато замялся, потом подошёл и чмокнул её в щёку:
- Зая, денег нет, но будут, будут – вот заказ получил, должны хорошо заплатить. Он суетливо попятился к станку. Картина была завешена пологом от назойливых взглядов посетителей. Внутренне он терзался: показать ей холст или нет. Если не показать, то она подумает, что он  только пьёт с друзьями и баклуши бьёт, а если показать, то она может такое сказать, такое сказать… и так сказать… – всю охоту отобьёт работать, вдохновение унесётся в такую даль – попробуй, догони потом. Но всё дело было в том, что он сам, сам попросил зайти её в мастерскую и сам же сказал, что покажет ей свою новую работу. Зачем просил? То ли соскучился, ведь сама она никогда не зайдёт, даже если и рядом где-то будет. То ли похвастаться перед друзьями захотел… этого он толком и не знал. Но только очень нравилось ему то, что когда она заходила, все вставали всегда, а особо смелые подходили к ней, представлялись и целовали её руки - она умела заполнять собой пространство, не оставляя  места никому. Его теперешняя «муза» маленькая блёклая женщина не могла возвысить его над окружающими, а ему полёта иногда хотелось, чтобы мужики позавидовали, и, чтобы та «мышка» место своё знала и не посягала на особое положение в его жизни…  Наконец он совладал с собой, напустил особую важность, торжественно откинул ткань с картины… и сказал:
- Ну вот, Зая, взгляни! ( Зая – это, видимо, уменьшительно-ласкательное от слова «заяц»)
И Зая взглянула… Из середины полотна на неё выпучилось что-то коричневое, своей формой это напоминало банальную кучу, а сверху топорщились селёдочные хвосты, как будто связанные резинкой у вершины  этой самой кучи.
О, если бы это был незнакомый ей мастер, она бы завела глаза к потолку и сказала, может быть, только одно слово с непонятным выражением «однако?!» Но этот мастер был не кто иной, как её бывший муж, поэтому стесняться было абсолютно нечего, она бесцеремонно ткнула пальцем в середину холста и вопрос «Что это?» сел на него так, как ворона садится на кол. Он с ужасом смотрел на повреждённую живопись, а она с брезгливостью взирала на свой собственный палец, измазанный зелёно-коричневым, местами отдававшим жёлтым,  эта немая сцена грозила перерасти в перепалку. Но ей не хотелось воспринимать это всерьез, и она сказала:
- Ну, прости, прости, я думала, что высохло уже, поправь, будет незаметно, - он примирительно протянул ей кусок ветоши, а сам двумя-тремя мазками привёл холст в порядок и пояснил:
- Это заказ одного «нового русского» – на стену в столовой, -  отрекомендовал он ей своё творение.
Её новая созревшая версия, что это бомба или снаряд с металлическим оперением, приближающийся к Земле, разлетелась как этот самый снаряд при ударе о поверхность. Она ещё раз напрягла воображение -  снаряд со столовой никак не вязался, столовую обычно украшают красивыми натюрмортами или приятными пейзажами для хорошего пищеварения,  бомба – это спазм желудка, хотя для такой категории людей как «новые русские» – это может быть как аперитив – только аппетит поднимет! Она машинально вытирала грязный палец о тряпку, видит Бог,  она старалась узреть истину, но не смогла, поэтому в полной прострации ещё раз спросила:
- Что это то, куда я ткнула?!
- Не узнала, Зая, так это же ананас!  - Простодушно ответил он, глаза его искрились чуть ли не счастьем.
- Это – ананас? А-на-нас…?  Ну, знаешь ли!!! Не иначе, как он у тебя гомо модифицированный, с внедрёнными генами селёдки и фекалий, – похоже, её понесло вразнос…
- Какой селёдки? Зая, что ты говоришь? – Он растерянно заморгал и посмотрел на «ананас»…
- Хвостовые плавники от сельди торчат сверху или это что-то другое?! Прости меня, конечно, но где здесь ананас? Может ты забыл, как он выглядит? Так «новый русский» помнит, он каждый день ананасы рябчиками закусывает…
- Какие плавники?! Это прекрасный натюрморт, исполненный в стиле сюрреализма**** с оттенком авангарда*****! Ты загнила на своих сувенирах у тебя везде открытые цвета, живописи нет и в помине…, не обижайся, но в истинном искусстве ты перестала разбираться…, - он снова оглядел свою картину и добавил:
- Нашла плавники, понимаешь, это - зелень шишки ананаса…
- Зелень?! Так зелень - зелёная, а у тебя зелень цвета хвоста от селёдки. Попомни мои слова, «новый русский» не купит у тебя это, даже, если ты сделаешь надпись - «ананас»
Разговор продолжался на повышенных тонах, и она уже жалела, что не удержалась от критики, повернулась на скрип двери и в проёме увидела женщину, раньше она определяла её как  «мышка», но теперь поняла, что ошибалась – в дверях стояла «селёдка»!!! Так вот почему такой ананас получился!  Она повернулась к нему с улыбкой, в этот момент он жестом просил «музу» убраться восвояси, и та послушно притворила  дверь.
- Послушай совет – отдай этот авангард сюрреалистический, этот абсурдистский ананас своей музе – она будет счастлива иметь этот «шедевр» у себя  в комнате в коммуналке с узким окном в глухой колодец…
- Откуда ты знаешь, где она живёт? Следишь?! -  недовольно завизжал он.
- Бытие определяет не только сознание, но и внешний облик, зачем следить…? Она же призрак из питерских трущоб… Перепиши картину  в стиле лубка, что ли – просто, ярко, наивно. Ананас должен как солнце сиять – жёлтый, спелый сочный, тогда «новый русский» будет доволен! Ещё что-нибудь закажет – вот и деньги… Я знаю, что говорю… В парадных комнатах гнилому ананасу не место…!
- Что значит гнилой, Зая? Ты  не права! Твоя критика – это не критика! Ты цепляешься ко мне!  Это ты из ревности говоришь! Я понял всё - ты ревнуешь меня!
- Ну, помечтать не вредно, романтик ты мой, - её стало распирать от смеха, она дала волю своему настроению, и,  глядя то на художника, то на картину принялась весело прыскать со смеху. Ему тоже стало почему-то очень смешно, они смеялись уже вместе, совсем не обижаясь друг на друга… Когда смешинка улетела, он сказал:
- С барышей я куплю ЛЕГО, я помню, что я дочке обещал…
- Хорошо, хорошо, только переделай заказ, послушай меня, я лучше знаю, что сейчас покупают, - сказала она так, на всякий случай, точно зная, что ничего переписывать он не будет.
Они дежурно обнялись, поцеловались и расстались.
Примерно через неделю, в её квартире раздался телефонный звонок. Она сняла трубку, говорил он, как в бреду:
- «Новый русский» сбрендил, заказ не оплатил, в грубой форме потребовал обратно задаток и сказал, что если бы сумма была побольше, он поставил бы меня на счётчик…  Этот невежда ещё сказал, что в гробу он видел мой авангард, приправленный сюрреализмом и что это не ананас, а куча г…на, присыпанного щепками… 
Чувствительная натура художника была растоптана грубым невежеством.
- Давай я куплю «ананас» по цене ЛЕГО, - она прониклась его горем и решила помочь. В ответ она услышала детективную мини историю:
- Холст бесследно исчез из мастерской! Его нигде нет! Я обыскал все углы и спросил у каждого! Никто ничего не знает! Я подозревал «нового русского», но его видели на выходе из театра, в руках у него была только борсетка. Обхаяли…, оплевали… и украли…! Скажи дочке, что папа купит подарок в другой раз…, - не в силах больше сказать ни слова он бросил телефонную трубку, плеснул портвейн в стакан и нервно закурил беломорину…
В тот же день только уже очень поздно вечером она возвращалась домой. Улицы заволакивало туманом, и город становился призрачным.  Не спеша, Зая вела свою машину по набережной Обводного канала. Окраинные трущобы Питера, недалеко от Болта******,  напомнили ей давние дежурства в ДНД*******: жуткие здешние коммуналки и откровенные притоны-бомжатники. Это было, пожалуй, самое злачное место в городе. Ей всегда было странно, что и абсолютно нормальные люди жили по соседству с этими асоциальными  сборищами наркоманов и алкашей…   И вдруг, на углу Обводного и ул. Шкапина она увидела странную картину: до мурашек знакомая фигура несла какой-то кусок наподобие картона. Она притормозила, чтобы получше рассмотреть эту личность, которая семенила и суетливо оглядывалась по сторонам…   Наконец, в свете фонаря, она узнала эту женщину и  весело рассмеялась: в подступавшей ночи «СЕЛЁДКА» тащила к себе в коммуналку «АНАНАС»……..
 
*- мольберт
** - любой клеевой художественный грунт
*** - тяготы жизненного пути, с его заботами и сложностями.
**** - отличается использованием иллюзий и парадоксальных сочетаний форм
*****- подразумевает отрицание академической живописи
****** - Балтийский вокзал в Петербурге
******* - Добровольная Народная Дружина