Нам не страшен серый волк!

            Алла Коркина,  Арнольд  Бродичанский


Из хроник лета 1945 года.
Посвящается 70-летию Великой Победы


Пролог

Знаменитый во всей республике, любимый детьми, Республиканский детский кукольный театр «Ликурич», что означает «Светлячок», недавно отметил своё 70-летие. За это время было сыграно так много прекрасных спектаклей! И на молдавском, и на русском языках. Выросла целая плеяда замечательных режиссёров, актёров, художников-кукольников. Многие стали лауреатами международных фестивалей, имена которых знают не только в Молдове, но и в России, и в Европе.
Но как создавался этот великолепный кукольный театр «Ликурич»? Об этом знают немногие дети. Да и самих участников, основателей, первых актёров уже давно нет среди нас. Но вот как об этом успели рассказать те, кто основал этот театр…

Глава 1. Кишинёв. Утро

Шёл трамвай, единственный в городе. Шёл медленно, и путь его был не такой длин-ный, как прежде, но люди радовались его появлению: он шёл среди развалин, где одичали даже деревья, а сквозь тротуары проросла трава. Шёл мимо здания, где в проёмах окон сияло синее небо, а головы каменных львов, некогда украшавших вход, валялись расколотые; шел кривыми переулками среди разбитых и уцелевших домишек. Трамвай был забит людьми, в нём толкались, ссорились и шутили. Вот, почти на ходу, спрыгнул с подножки высокий ху-дой человек в гимнастёрке и соломенной шляпе. Наряд его не удивлял прохожих – люди в послевоенной разрухе были одеты, кто во что горазд.
Мирча с волнением подходил к своему дому. Думал ли он, что когда-нибудь вернётся сюда, – он, не раз раненный и контуженный, попадавший на фронте в такие отчаянные передряги, что не чаял выбраться живым...
Не раз брали его с собой разведчики. Выручало и пригождалось особое его умение: немцам казалось, что кричит петух или ухает сова, каркает ворона или тинькает зяблик, а это Мирча подавал сигналы. Нужен «язык» – Мирча в каком-нибудь закутке хрюкает поросёнком. Немец лезет за чужим добром, тут-то его и встречают сильные руки разведчика.
А всем этим штукам выучился он в кукольном театре, в своем родном городе. Что сталось с его домом, если город так разрушен? Дома, конечно, можно восстановить, постро-ить новые, но как вернуть именно тот маленький дворик, где ты вырос, этот дорогой сердцу мир?! Рядом жили друзья, твои соседи – учителя, артисты, вагоновожатые, рабочие, старый врач, твоя тайная первая любовь – девочка с бантом. Она обожала щенят, а тебя совсем не замечала...
Волнуясь, вошёл он во дворик, где жил до войны. Здесь когда-то летом пекли бакла-жаны, хозяйки хвастались друг перед дружкой своим умением бeречь копейку, здесь же са-пожник Василе без устали стучал молотком, а маляр Симон уходил спозаранку на работу. Другой же сосед отправлялся торговать китайскими болванчиками, пряниками и прочей ме-лочью – предметом пламенных желаний ребятни.
Во дворе, после ухода взрослых на работу, оставалась куча босоногой детворы.
Ребятишки целыми днями гоняли по улицам. Они не видели ни кино, ни цирка, ни театра – денег у родителей едва хватало на еду. Какой же радостью бывало для них появление Мирчи Ивановича – ведь он мастерил кукол и показывал во дворах весёлые спектакли!
Мирча Ион Плэмэдялэ был до войны преподавателем французского языка в гимназии. Однажды в Кишинёве гастролировал кукольный театрик из Франции со спектаклем «Три поросёнка». Мирча повёл своих учеников смотреть и сам «заразился» этим удивительным искусством. «Кошелёк с двумя денежками» Иона Крянгэ стал его первой постановкой.  Перед войной в витрине кондитерской радовали глаз и притягивали внимание ребятни всего города три шоколадных поросёнка в матросках. Он поставил спектакль, где замечательные поросята восхищали всю ребятню и пели звонкими мальчишескими голосами «Нам не страшен серый волк, серый волк!». Такие храбрые симпатяги Наф-Наф, Нуф-Нуф и Ниф-Ниф. Дети всей округи их обожали. Эти спектакли были любительскими: дети сами шили костюмы, мастерили куклы…
Когда в сороковом году пришла Советская власть, Мирча Иванович стал мечтать о настоящем театре кукол, чтобы давать для детей большие представления. Он уже почти со-брал труппу, разучивал сказку «Три поросёнка», сказки Иона Крянгэ, но тут грянула война…
Мирча замедлил шаг.
Во дворе  – лишь остов дома: уцелели подвал и лестница. Окна зияют пустотой, одна стена обвалилась и видно было покинутую, пустую комнату.
Он остановился посреди двора в горестном недоумении. Всё ещё не хотелось верить, что дома, в который он мечтал вернуться всю войну, уже нет, что и соседей, видимо, никого не осталось. Как поддерживали его на фронте воспоминания о родном доме, о любимой де-вушке! Но вот он вернулся, а его никто не встречает, никто не кидается радостно навстречу. Даже спросить о них некого, война всех разметалa. Мирча тяжко вздохнул. Хотелось найти хоть что-то, хоть какую-то мелочь от того трудного, но радостного мирного времени.
Он вошёл в полуразрушенный дом, где с потолка свешивалась отсвечивающая на солнце паутина и стояла глубокая тишина. А когда-то здесь было так шумно... Разведчик спустился в подвал – запустение, битое стекло, пыль, осыпавшаяся штукатурка на старом самодельном столе. А сундучок... Где он? Сундучок стоял в углу, запыленный, почерневший. Мирча в радостном волнении раскрыл его.  Сундучок был пуст. Некоторое время фронтовик растерянно постоял над ним, а потом вернулся, поднялся по чудом уцелевшей лестнице. В одной из комнат на куче тряпья спал мальчик, а вокруг лежали куклы.  Петух, длинноносый Буратино в колпачке, Мальвина в голубом разорванном платье, три потрепанных, но ещё целых плюшевых поросёнка… Мирча так обрадовался им, будто нашел детей, потерянных в годы войны.
В углу на двух кирпичах стоял примус с закопченным чайником, тут же висели жен-ские бусы. В самом центре, на застланном газетой табурете – патефон. Мирча сел на колче-ногий стул. Будить хозяина не хотелось, а без спроса не заберёшь кукол, даже если они твои. Может, среди них малыш чувствовал себя не таким одиноким?
Мирча пригляделся к мальчику. Где-то он уже видел этот торчащий хохолок... Может быть, это сын сапожника Василе? Он не помнил всех детей, ведь прошло четыре года, да и много их тогда бегало по двору, смотрело его спектакли... Кажется, всё же, это был один из тех ребятишек, кому он показывал свой самый первый, самый простой спектакль – «Три по-росёнка».
... Мальчик спал. Обычно ему снился один и тот же сои, и он всегда просыпался в слезах. В том страшном сне люди куда-то бежали, в них стреляли, лаяли псы, звучала чужая гортанная речь.
Потом – пустырь, в толпе мама закрывала его своим телом. В них стреляли. Мама па-дала, падала замертво, и все другие тоже. И он проваливался в черный колодец, где еще сто-нали и шевелились умирающие, а мама оставалась неподвижной. Он единственный выбрался из этого чёрного колодца и вернулся в кошмар – под названием война.
Мальчик застонал во сне. Тогда Мирча подошёл к патефону, покрутил ручку и поста-вил пластинку. Звонкий мальчишеский голос запел: «А ну-ка песню нам пропой, весёлый ветер, весёлый ветер, весёлый ветер...».
Мальчуган шевельнулся и чуть приоткрыл глаза. Он не сразу сообразил, кто с ним ря-дом: привыкший к постоянной опасности, хотел было броситься наутёк. Но мужчина ласково улыбнулся ему.
– Хорошо устроился, малыш,–  сказал он.–  С музыкой.
Мальчик забился в угол.
– Ну, что ж, если ты не рад моему приходу... – Мирча помолчал и закончил: – Извини, что разбудил. Я пришёл за своими куклами – мне с ними выступать.
Мирча взял в охапку Мальвину, Петуха и потянулся к Буратино. Но мальчик вцепился в куклу. Кукловод попытался его урезонить:
– Да пойми же, это куклы-актёры, я их сам сделал. Они мне нужны...
Мальчик отшвырнул куклу и убежал вглубь комнаты.
– Ну, чего ты! Ладно, бери своего Буратино. Я вижу, ты с ним подружился. – Мирча приблизился к мальчику с куклой в руках. Но тот забился в самый угол, и вдруг в руках у него блеснул штык.
Бывший разведчик укоризненно покачал головой, сунул руку в карман, мальчик на-стороженно следил за каждым его движением, и вытащил кусок хлеба.
– Давай-ка свое оружие, разрежем хлеб.– И осторожно, но властно взял из рук ребён-ка штык.– Война уже кончилась, это тебе ни к чему. – Мирча разрезал пополам хлеб и про-тянул мальчику. Тот вдруг заплакал.
– Ну-ну, погорячились, и будет,– примирительно ска¬зал кукловод. – Давай знако-миться. Не сынок ли ты дяди Василе? Я не ошибся?
Мальчик кивнул головой.
– Вот радость-то! А где же папа, мама? Где все наши?
Мальчик опустил голову. Мирча решил отложить расспросы – мало ли что могло слу-читься за это время,  и, как мог мягче, сказал:
– А меня зовут Мирча. Я был вашим соседом. Ты не помнишь меня? Маленький был?
Мальчуган посмотрел на него внимательней и покачал головой – нет, он не помнил.
– Вот и я не помню, как тебя зовут. Вроде видел твой хохолок, а вот имя... Так как же тебя зовут?
Мальчик молчал.
– Имя свое забыл? Ох, брат, и такое на войне бывало. Неужтоне помнишь? Или разго-варивать со мной не хочешь?
Вместе со всхлипыванием у мальчика вырывались какие-то странные мычащие звуки. Мирча Иванович прикусил губу. Один из его разведчиков после контузии тоже потерял речь. Но то был взрослый и на фронте, а тут ребёнок... Что же с ним такое страшное случилось?
А песня все звучала: «...кто весел, тот смеётся, кто хочет, тот добьётся, кто ищет, тот всегда найдёт...»

***
Не только Мирча возвратился в разрушенный город. Многие искали родных, знако-мых, потерянных детей... Искали и то, что в спешке спрятали на чердаках, в подвалах, – кто сундук с вещами, кто шкатулку, кто книги. Многое было потеряно навек. А что же искали эти двое – толстяк в клетчатом костюме и молодая женщина в цветастом платье и облезлой чернобурке?
Они искали некогда красивый одноэтажный особняк в глубине двора. Когда-то он утопал в сирени, здесь цвели розы и настурции. Открыли ворота... Женщина радостно вскрикнула, увидев дом. За войну он врос в землю, но уцелел. Розы, правда, одичали.  Может быть, жива и хозяйка?
И теперь рыжеволосая красавица и мужчина с породистым лицом, один глаз которого слегка косил, сидели в комнате, заставленной старинной мебелью, зеркалами, фотографиями в рамочках и без, и беседовали с толстой женщиной в засаленном халате. Все трое плакали.
Мужчина и женщина наперебой говорили, что глубоко скорбят о знаменитой певице Лидии Липковской, которая когда-то была примадонной Большого театра в Москве, парт-нёршей знаменитого баса Федора Шаляпина. А перед войной она жила в этом самом доме и давала уроки начинающим певицам, потому что оперного театра в Кишинёве в ту пору ещё не было.  Гости уверяли, что остаются самыми горячими поклонниками её большого таланта, что только жестокая война их разлучила и потому они не смогли поддержать певицу в последние дни её тяжелой жизни. И что они – её единственные духовные наследники. И что не могла Лидия Липковская уехать просто так, не завещав ничего своей любимой ученице.
Действительно, толстая соседка протянула письмо. Она была человеком добрым и на-ивным. И верила людям. Рыжеволосая красавица взяла письмо и переглянулась с мужчиной. Тот скорбно наклонил голову.
– Вот это она велела передать Анжелике, – сказала толстуха.
– Спасибо. – Женщина платочком промокнула слёзы, мужчина встал и церемонно по-клонился. Они вышли из комнаты.
Быстро пройдя улицу, свернули за угол, уселись на скамейке в скверике и стали чи-тать письмо.

* * *
Солдаты выносили из здания бывшей немецкой комендатуры ящики с оружием. Здесь теперь должен был распологаться цирк. Среди шума, грохота и оседающей пыли всем распоряжался однорукий мужчина в галифе, сапогах и потёртом пиджаке. Вчерашнего комиссара партизанского отряда назначили начальником Управления культуры. Комиссар думал, что немного разбирается в жизни, в людях, но сейчас он пребывал в полной растерянности.
На арене стояли столы, над ними свисала трапеция, а на ней восседал, чудом уцелев-ший за войну, попугай.  Попугаи живут долго, по двести-триста лет. Этот помнил себя молодым и красивым, в роскошном лесу, на берегу громадной реки под чудесным названием Амазонка. Помнил, как пересёк Атлантический океан на парусном судне, где моряки говорили по-английски и где он научился первым словам. А долгие путешествия по дорогам Европы...  А блестящий гусар, который проиграл самое дорогое – дуэльные пистолеты и его самого – молдавскому боярину... Чуть не был застрелен тогда попугай за свои речи: он все высказал боярину, что думают о нём думают его холопы.
Но вот попугай попал в цирк. И стал всеобщим любимцем, и даже местной знамени-тостью. Имя его печатали в афишах: выступает артист такой-то с попугаем Эдуардом.
В годы войны многих артистов не стало, многое он позабыл, слова перепутались, не-кому было их говорить. Немцы заперли его в складе с оружием, и иногда среди ночи он вздрагивал и кричал: «Хенде хох!».  Тут же раздавались выстрелы. Изрядно попортил крови фашистам старый попугай.
Начальник Управления культуры первым делом перенес попугая в зал, и попугай сразу вспомнил: да ведь это цирк,– и закричал: «Уважаемая публика!»
Теперь для него всегда стояло блюдце с водой и пшеном.
– Пр-ривет! Бр-раво! – вдруг раскатисто закричал он. И начальник Управления увидел улыбающегося человека с сундучком и мальчика.
– Мирча Иванович Плэмэдялэ, кукловод, – представился мужчина.
– Значит, это о тебе мне артисты говорили? – обрадовано воскликнул начальник Управления культуры.– Нам позарез нужны актёры, а где их сейчас наберёшь... Да и паёк надо выделять, деньги найти... А куклы – это же просто замечательно. Один за всех будешь говорить. Правда, звонкий голос нужен, но ничего, вот мальчик будет играть, у него голосок нежный. На то ты и кукольник, как-нибудь справишься.
Мирча Иванович раскрыл свой сундучок, достал пестрого, слегка полинявшего петуха и звонко прокукарекал:
«Кукареку, кукареку,
Не лежите на боку!
Начинаем представленье,
Детям всем на удивленье…»

– Вот так мы когда-то начинали каждый спектакль! – И передал петуха мальчику.
Начальник Управления улыбнулся, подошел к кукольнику, обнял его своей единст-венной рукой.
– Именно то, что нам нужно. А это – сынок? – погладил он по голове мальчика.
– Да, можно сказать...
– Как тебя зовут, малыш?
– Его зовут...– Мирча Иванович замялся.
Начальник Управления понял, что тут что-то не так.
– Да... детишки... Больше всего они пострадали от войны. Им первым мы должны доставить хоть немного радости, помочь забыть то, чего они не должны были знать. И вернуть детство – кукол, кино...
Мирча Иванович почувствовал благодарность к начальнику Управления за деликат-ность.
– Иди, малыш, погуляй во дворе.
Мальчик взял петуха и вышел во двор.
– Немой он,– с горечью сказал Мирча.– Возможно, пережил какое-то потрясение... Или контузило во время бомбежки...
– Ох, ты...– покачал головой собеседник.– Так я и подумал. Тем более нельзя бросать мальчика одного, возьмите с собой. Куклы для ребёнка – в самый раз.
– Вот только как передвигаться нам? С реквизитом...
– Да... Реквизит. Да вас двое...– задумчиво пробормотал начальник Управления.
– Вот то-то и оно,– погрустнев, заметил Мирча.
– Слушай, а ведь есть у нас списанная полуторка, Тихон её восстановил. Пока будем это здание ремонтировать – дам-ка я тебе на время нашу старушку, а там посмотрим. Берите, играйте для ребятишек.
– Спасибо. Ещё одно: кукол и их одежду надо бы подновить...
– Вот тут я тебе, пожалуй, помочь не смогу. Сам понимаешь, ничего этого у нас нет,– развел руками начальник Управления.–  Может, в сёлах... Да и на хлеб что-то заработаете. Хотя и там голодно – время такое... Самим надо изыскивать возможности.
Мирча понимающе кивнул. Но больно уж хотелось ему скорее увидеть повеселевшие ребячьи глаза. Четыре года войны мечтал он об этом. Да и этот одичавший малыш, может быть, потихоньку забудет свои страхи. У мальчика ведь даже уши порозовели, когда он рас-сказывал ему о кукольном театре и показал кусочек спектакля, как мог, с куклами, чтобы от-влечь его от грустных мыслей.
– Что там долго думать? – продолжал начальник Управления.– И водителя своего от-даю – Тихона. Он тоже после ранения и контузии только-только стал приходить в себя.
– Ну, по рукам! – весело воскликнул кукольник.
Они вышли во двор. Начальник Управления показал на старую полуторку.
– Вот ваша машина. Грузитесь пока.
Мирча тут же стал поднимать на полуторку свой ящик с куклами и патефон. Мальчик с куклой-петухом стоял поодаль. Рядом разбирали завал пленные. Было время обеденного перерыва, и немцы расположились тут же, прямо на камнях. Конвоиры тоже что-то ели из котелка. Один протянул кусок хлеба мальчику.
– О, хлопчик, что это у тебя за кукла? – спросил часовой.–  Никак, пивень? Глянь, а крыло-то поломано. Ты ешь, ешь. Да, поломано. Нужно починить. А ну, фриц, давай почи-няй! – И протянул куклу одному из пленных.
Тот с готовностью взял петуха, и лицо его просветлело. Вытащив из кармана прово-лочку, он поправил крыло, потом надел куклу на руку и принялся кукарекать. Пленные весело загоготали. Видно, каждый ощутил радость от напоминания о мирном, добром детстве.
Мальчик вдруг замычал, кинулся к немцу и вырвал из его рук петуха. Пленные сразу сникли, а лица часовых посуровели.
– Вот она, война-то твоя,– зло взглянул на немца конвоир.
– Война капут...– уныло сказал тот привычную фразу.
– Тебе «капут», а мальчонке что делать, рыжий чёрт?
Пленные тут же принялись за работу. А мальчик прижал петуха к груди и подошёл к Мирче и начальнику Управления.
– Ну что, починили куклу? – ласково спросил Плэмэдялэ мальчика.– Будем с ней те-перь начинать представление.
– А вот и наш Тихон.
– Похоже, что меня уже к делу определили,–  добродушно проговорил подошедший коренастый человек с пушистыми рыжими усами, одетый в выгоревшую солдатскую гимна-стёрку.
Мальчик робко поглядывал на него.
– Определили, угадал, – смеясь, ответил начальник Управления и, обращаясь к Мир-че, добавил: – Вот, знакомьтесь, – Тихон Петрович Шешеня, классный водитель.
Не прошло и десяти минут, как трое фронтовиков обо всем договорились.
– Ты, Тихон, назначаешься командиром отряда,– сказал в заключение начальник Управления.–  От себя лично выдаю тебе планшетку с картой, чтоб не плутали. Только ска-жи, сибиряк, по совести, не трудно ли тебе будет подолгу сидеть за баранкой?
– Ничего! На войне каждую минуту рисковал. Теперь отвоевались, если и разболится рука, можно ведь остановиться, передохнуть.
– Тут ты прав! Тогда в добрый путь, друзья!

Глава 2. Первые гастроли

Рано утром Мирча и Тихон были уже на ногах – пора было ехать. Мирча ласково раз-будил мальчика, напоил его кипятком, заваренным листьями смородины, накормил хлебом с брынзой. Мальчик всё ещё дичился. Мирча и Тихон склонились над картой.
– Дороги – то разбиты. Куда тронемся?
– Поедем-ка на юг.
– Тогда первая остановка в селе Мерень. Дети везде есть.
– Правильно, Тихон Петрович…
… Мирча невольно улыбаясь, оглядывался по сторонам: хорошо в дороге! Мирный ветер в лицо, и свобода, и ожидание чего-то хорошего, нового...
– Правда, малыш, хорошо? – Мирча обнял мальчика за плечи. – Не верится, что не надо бояться самолетов, прятаться от них. Стой себе в кузове, да глазей по сторонам. Вон, какие кругом виноградники! Правда, одичали малость, заросли сорняками, но ничего, всё теперь приведём в порядок. А яблоки, яблоки! Смотри, какие румяные яблоки!.. Самый, что ни на есть красивый месяц август!
И тут внезапно раздался гул самолета. Мальчик мгновенно бросился в угол полутор-ки.
– Ты что, малыш? Это же наш самолет. Ну, иди, иди сюда, посмотри.
Страх и настороженность, несмотря на ласковый тон взрослого, не уходили из дет-ских глаз, лицо оставалось застывшим, безразличным. Кукольник видел состояние мальчика, с горечью понимал его, хотя и не мог знать, что именно произошло с ним за четыре года во-енного детства. И все-таки Мирча смотрел весело, говорил радостно и верил, что постепенно сердце мальчугана оттает. Не может быть, чтобы он остался таким же волчонком.
– Ну и ухабы! Все бока отобьёт, пока куда-нибудь приедем,– смеяеь, продолжал Мир-ча,  чтобы у мальчика окончательно пропал страх. – Посмотри, какая красивая старая дубо-вая роща... В ней, наверное, когда-то прятались гайдуки.
Но взгляд мальчики оставался напряжённым.
– Ну-ка, давай посмотрим наших актёров. Куклы – это, брат, не просто кусочки дере-ва, картона, тряпок. У каждой свой характер, свой нрав... Они, как люди, могут и любить, и ссориться, устраивать мелкие пакости и совершать героические поступки,– говорил кукло-вод, вынимая из ящика кукол.–  Мы будем с тобой играть сказку «Золотой ключик».  Ви-дишь, Буратино, главный герой, у нас в полном порядке, а вот бедная Мальвина... Не может девочка с голубыми волосами носить такую изодранную юбку.  Эх, видно, голодные мыши на чердаке погрызли её. Чудесное когда-то было платье...  Ведь она у нас красавица.  Где бы добыть хоть кусочек цветной бумаги и сделать ей нарядный костюм. А ты, Карабас-Барабас, что же ты не уследил за своей бородой! Половина осталась. Боюсь, дети и не узнают тебя без бороды. Придётся приделать новую.
Мальчик доверчиво придвинулся ближе к Мирче Ивановичу, внимательно разгляды-вая каждую куклу. Он засунул руку в свой узелок и вытащил белые бусы. Как они к нему попали, кукольник не знал, но понял, что мальчик дорожит ими.
– Мамины? – догадался он. У мальчика показались на глазах слёзы, он коротко кив-нул головой и отвернулся.
– Мы будем надевать их Мальвине только на самые праздничные спектакли, – торже-ственно пообещал Мирча. Его тронул поступок мальчика. И тут он вспомнил жену сапожника Василе – стройную неунывающую женщину с дешёвыми белыми бусами на смуглой шее. Она любила носить бусы и петь. Частенько слышался её чистый, звонкий голос, когда она убирала или шила на старой швейной машинке.
Неожиданно послышались выстрелы, треск сучьев, чей-то крик. Мальчик прижался к Мирче. Тот забарабанил по кабине и Тихон резко затормозил. Мальчик опасливо выглянул из кузова и с удивлением стал наблюдать за бегущей к ним женщиной в цветастом платье с чёрнобуркой на шее. И за толстяком в полосатых брюках с аккордеоном на  спине.
Мирча помог женщине забраться в кузов. Потом втащил и толстяка.
– Вон он... вон там! – в страхе бормотал толстяк, указывая на заросли орешника.
Сначала мальчик ничего не мог разглядеть, но потом увидел: на дорогу выскочил ди-кий кабан. На мгновение он замер, оглядываясь, а потом бросился вдогонку. Тихон нажал на акселератор, грузовик рванулся с места. Расстояние между кабаном и машиной все увеличи-валось. Но животное в бессильной ярости продолжало преследование.
– Мы завтракали в роще,– отдуваясь, пояснил толстяк, – а кабана, видно, спугнули охотники. Ох и злой же!.. Слышу, трещат кусты – как попёр на нас... Мы всё бросили и... наутёк. Спасибо, что спасли. Разрешите представиться – Леон Ангел. Артист. Моя жена – певица Анжелика.
Женщина оглядела себя, увидела, что платье у нее порвано, и расплакалась.
– Я так больше не могу... Моё единственное платье!
– Да... теперь платье не купишь. Но вы не волнуйтесь, придумаем что-нибудь,–  по-пытался ободрить их Мирча.
– Ох, ты, боже мой!– вдруг запричитал толстяк.– Беда, да и только! Где сейчас, что достанешь? Но ничего, найдём, бедная моя Анжелика, твою тётю и...
Женщина удивленно взглянула на него, но он как ни в чем не бывало продолжал, об-ращаясь к Мирче Ивановичу и мальчику:
– Да, никак не можем найти её тётю... А чего скрывать? – повернулся он к женщине. – Пусть люди знают!
– Лео! – Женщина оторопело смотрела на своего спутника.
– Ну что «Лео»? Может, они нам помогут? – И пояснил, снова обращаясь к своим но-вым знакомым: – Перед самой войной Анжелика оставила у тетушки свою маленькую дочь.
Женщина раскрыла было свои синие глаза ещё шире, но потом опять залилась слеза-ми.
– Получилось так, что перед самой войной,– с воодушевлением продолжал Леон, – её тётка, может, вы слышали, знаменитая певица Лидия Липковская уехала с девочкой в своё родное село... Где-то здесь, в Молдавии. А бедную Анжелику во время бомбежки контузило, и теперь она никак не может вспомнить, как называется это чертово... ну, село. А вы, случа-ем, не знаете, где родилась знаменитая певица?
– Липковская? — с уважением отозвался Мирча. – Это действительно была удиви-тельная певица. Я как-то слышал её перед войной и до сих пор помню своё впечатление... Но... но, где она родилась... Нет, не знаю… Она была звездой, далёкой от всех нас,– с сожа-лением проговорил кукловод.
Он проникся сочувствием к этим людям, ищущим свою дочь и тётушку, и подумал: сколько сейчас людей разыскивают по свету своих близких!
– Да... жаль. Мы с Анжеликой бросили всё: прекрасную московскую квартиру, кон-церты, – мы выступали вместе с другими знаменитостями в программе «Вечерние звёзды»,– слыхали? Мне Леня Утёсов говорит: поезжай Лео, ищи, дочь ведь... Мы с ним в одной фрон-товой бригаде концертной были. Я играл на аккордеоне, Анжелика пела. Кончилась война, и она вся извелась – тоскует по своей малышке. Не подвезете нас немного?
Тирада о знаменитостях была лишней, Леон не подозревал, что и без неё сердца маль-чика и взрослого переполнились сочувствием. Мирча Иванович поморщился от хвастливой  фантазии аккордеониста, но все же решил, что поиски ребёнка сейчас важнее всего.
– Мы артисты...  театра кукол, – представился он. – Точнее, будущего театра. Меня зовут Мирча Иванович Плэмэдялэ, а это мой сын. Попытаемся вам помочь, чем сможем. По дороге везде будем справляться о Липковской и девочке. Может, кто-то вспомнит свою зна-менитую землячку.
Анжелика вытерла слёзы хвостом чернобурки. Лео удовлетворенно хмыкнул.
Мальчик жадно слушал рассказ толстяка. Как ему хотелось, чтобы эта добрая, милая Анжелика нашла свою дочку! Если б его мама была жива и папу не убило бы бомбой, они бы тоже искали и непременно нашли своего сына. Но мама осталась там, в колодце. Он опустил голову, чтобы никто не увидел навернувшиеся слёзы.
Мирча, между тем, доверительно рассказывал своим спутникам, как неожиданно воз-ник этот театр, где пока что он – единственный актёр.
– Мы готовы помочь вам, выступать, скажем, в спектаклях, – сразу же предложил Ле-он. – Надеюсь, вам не помешает музыкальное сопровождение и голос прекрасной певицы?
– Ещё бы!.. Хотя, главным образом, нам нужны кукловоды.
– Придётся и этому искусству поучиться,– чуть иронически ответил Леон.
Мирча тут же принялся посвящать двух, неожиданно найденных, актёров в таинства театрального дела.
Мальчик ловил каждое его слово. Леон же слушал снисходительно и порой, вгляды-ваясь в дорогу, с досадой замечал:
– Ну и божье местечко! Ни знаков, ни указателей, одни распятья Христовы! Вот у немцев был порядок. Что ни говори, Европа...
Кукольник с удивлением посмотрел на него, Леон поймал его взгляд и сразу попра-вился.
– Конечно, они изверги, пол Европы сожгли, мы вот дочь потеряли, но вы же знаете… – И не договорил: так зло уставился на него мальчик.
– Ну, что смотришь? И дети, скажу я вам, за войну одичали... Ты хоть знаешь, доро-гой маэстро, куда мы едем? – спросил он вдруг в упор.
– К детям, дорогой, к детям. А пока остановимся, передохнём – у нас водитель с больной рукой, – и приведём себя в порядок.

* * *
Отдыхали в небольшой рощице у крохотного ручейка. Тихон, запасливый, как все солдаты, извлёк из своей пилотки иголку с ниткой и протянул Анжелике. Она поблагодарила и принялась штопать платье, а Леон, умывшись, стал отряхивать свой костюм от хвои. Мальчик устроился в тени развесистого дуба, впервые в его душе настал покой, и он, сморённый солнышком, задремал.
Ему приснился совсем другой сон, не тот, страшный, который так часто его мучил. Мальчику привиделось небольшое строение. Женщины в фартуках, в низко повязанных платках скребут, режут табачные листья, сворачивают их, а золотистые пылинки будто вспыхивают в лучах солнца. Где его мама? Он не узнаёт её. Мама, так же как и остальные женщины, повязанная платком, проворно перебирает табачные листья.
– Гицэ, сынок! – слышится её голос.
А голубые глаза весело улыбаются из-под чёрных густых ресниц.
– Мама! Мэмика! – кричит он и тут же звонко чихает.
– Будь здоров,– улыбается мама.
Он чихает, чихает, никак не может остановиться. Женщины поднимают от работы го-ловы и, смеясь, хором повторяют: «Будь здоров!»
Мама берёт его, такого уже большого, на руки и выходит с ним на солнечный двор. Он жмурится и крепко прижимается к её теплой и нежной шее с белыми бусами. И чихает.
– Будь здоров! – басит Тихон. И мальчик просыпается. Над ним тихо шелестят листья дуба.
– Проснулся? Что же такое тебе приснилось, дружок, что расчихался? –  Тихон улыб-нулся, и от этого его рыжие усы развернулись смешными кустиками в стороны. – Давай, ма-лый, поешь. Я тут кулеш солдатский сварил. Сразу сил прибавит, а то ты вон какой хлип-кий. Все дружно принялись за кулеш...
– Ну, собираемся! Пора ехать! – нетерпеливо повторял Леон.
Все стали усаживаться в машину.  Анжелика, довольная, высунула голову из окна ка-бины, подставляя под солнечные лучи рыжеватые пряди волос, которые она успела ополос-нуть в ручье.
– Будто без того не высохнут, – ворчал её супруг. Мальчик  сердито оглянулся на тол-стяка.
– Ну, что, вперёд, Леон Ангел? – живо спросил Плэмэдялэ. Он тоже умылся в про-хладной воде и чувствовал себя совсем бодрым.
– «Леон Ангел»! К чему так официально, коллега, зови меня просто Лео. Ну, а как твоё имя? – обратился он к  мальчику.
Тот взглянул исподлобья.
Мирча за его спиной жестом показал Леону: мальчик нем.
– Ну, а как же его все-таки звать? – не унимался толстяк.
Мальчик промычал что-то нечленораздельное. Тогда Леон стал складывать по-особому пальцы и говорить:
– Это хлеб, это молоко. Скажи спасибо, что судьба свела тебя с Лео. Он тебя всему научит. – Ткнул пальцем в Мирчу – Папа. Повтори!
Мальчик отвернулся, исподтишка показав ему язык.
– Вот ты какой! А что тебе остается делать?  Учись руками говорить. Леон Ангел все-му научит.
– Да не трогайте вы его, – попросил Мирча.
Все трое некоторое время молчали. Грузовик с трудом взобрался на вершину холма, заросшего виноградом. У дороги раскинули ветви три больших ореха, чуть дальше виднелся колодец. Машина резко подпрыгнула и затормозила. Из кабины вылез Тихон, выбил из пи-лотки пыль.
– Всё, приехали. Таратайка наша задохнулась на подъёме, хочет пить. – Он маши-нально потёр руку. Рана, видно, болела. Леон нехотя стал вылезать из кузова. Кукольник по-мог выбраться мальчику, Анжелика с удовольствием вышла из душной кабины. И все потя-нулись следом за водителем к колодцу. Тихон опустил журавль, зачерпнул полное ведро, обернулся к мальчику:
– Испей воды, Ванюша. Студёная, сладкая – зубы ломит.
Мальчик удивлённо поднял светлые, едва намеченные брови: кому это он говорит?
– Иди же, – подтолкнул его Мирча.
Мальчик подошёл и осторожно, боясь пролить на себя воду, припал к ведру.
– Эх, неумехи вы, городские! Ведро-то наклони... вот так. – Тихон помог мальчику напиться.
– Отчего это вы его Иваном назвали? – спросила Анжелика.
– Русский язык понимает, а у русского самое красное и дорогое имя – Ванюша, – от-ветил Тихон. –  Чем оно тебе не кажется?
– Если уж давать имя, то артистическое. Мы ведь всё-таки представители искусст-ва,— вмешался Леон.
Тихон скептически пошевелил усами, видно, собираясь дать отповедь. Но вмешалась Анжелика:
– Многих великих артистов звали Иванами. Да и вообщe, Ванюша – так ласково зву-чит!
– А можно всё же узнать наш маршрут?– заговорил Леон о том, что, видимо, его больше всего интересовало.
Тихон командирским жестом развернул планшетку и, поморщившись от боли, стал водить обрубком пальца по карте.
– На юг двигаться будем, – уверенно произнёс он. – Здесь, я так думаю, больше всего испытывают люди недостаток в культуре. – И взглянул на Анжелику.
– Народ ещё нас с тобой, Тихон, культуре научит, а вот радость и доброе слово сейчас везде нужны, – задумчиво  поправил его Мирча.
– А ты как считаешь? – не унимался Леон, посмотрев на Анжелику.
Та между тем взяла в руки планшетку и, шевеля губами, пытаясь, видно, что-то вспомнить, растерянно бормотала:
– Кожушна, Страшены, Корнешты, Тимилиуцы... не знаю... не помню... – и вернула планшетку Тихону.
Мимо покрытых пылью акаций, развесистых буков, переваливаясь из колдобины в колдобину, ехала дальше полуторка.

***
На привале Мирча начал первую репетицию. Достали ширму, кукол. Анжелика сняла с шеи розовую шёлковую косынку и, ловко повязав её Мальвине на шею и продев концы под мышки, смастерила нарядное платье. Тут мальчик вспомнил о бусах, лежащих в его узелке. В этих бусах Мальвина стала настоящей красавицей. А кукольник всё не мог придумать, из чего бы соорудить бороду Карабасу-Барабасу. На глаза ему попалась чернобурка Анжелики – облезлая, старая... Певице наверняка кажется, что лиса её очень украшает... Обходится с ней бережно, носит в узелке, только хвост торчит наружу. Самый кончик. Очень бы подошел для бороды этот кончик хвоста...
Мальчик уловил взгляд Мирчи Ивановича и понимающе улыбнулся. Он никогда не видел сказки «Золотой ключик», не знал, каким должен быть Карабас-Барабас и его борода, но раз Мирча так хорошо её описывает и примеривается к хвосту...  Добрая Анжелика отдала бы, наверное, хвост, но Леон... Нет, этот не отдаст...  Так думал мальчик, а Мирча занимался уже другим.
Начали репетицию. Режиссёр стал сразу строгим, серьёзным. Распределил роли. Сам он играл папу Карло.  И так хорошо это у него получалось, что кукла будто ожила в его ру-ках. Анжелика получила роль Лисы, а Леон – Кота Базилио. Тихон с его надтреснутым басом вполне мог сойти за Карабаса-Барабаса, но...
Дело в том, что сибиряк никогда не бывал в театре, если не считать того раза, когда они с дружком лежали в разрушенном оперном театре Берлина и ждали сигнала начать пере-бежку к рейхстагу. Этого театрального опыта было маловато. Кроме того, Тихон ни слова не знал по-молдавски, а ребятишки в сёлах, где они собирались играть, ни слова не знали по-русски. Кукловод-то и Анжелика с Леоном хорошо знали оба языка. Мальчик, выросший в городе, тоже, видно, понимал, ведь мама у него была молдаванкой, а отец – русским...
Леон перебирал кнопки аккордеона, что-то напевая… Никакие проблемы этого, с его точки зрения «кукольного балагана»,  его не интересовали.
Мирча терпеливо стал объяснять Тихону суть роли Карабаса-Барабаса, пока по-русски.
– Ох ты, и меня употребили в дело,– удивлялся Тихон.
– Боюсь только, выдержит ли ваша рука:  водить куклу нелегко.
– Да уж, как-нибудь...
– Вы, Тихон Петрович, запомните: этого героя дети и боятся, и любят. Вы, пожалуй, слишком добры для этой роли...– засомневался он вдруг.
– Ну-ну, справлюсь, не волнуйтесь! Ох и страшилище этот ваш Карабас-Барабас, – дивился водитель.– А что говорить-то надо?
– Рычите пока погромче. Слова мы выучим потом. А Буратино мне придется играть самому. Вы, Анжелика, будете у нас ещё и Мальвиной. А вот Пьеро и пуделя у нас просто нет. Целая сцена выпадает.
– И не из чего куклу сделать, и играть некому, –  ехидно вставил Леон.
– Что ж, придётся выступать, как в концерте. Сначала выходит петух и созывает ре-бят. Начнём с загадок, я их много помню. А потом играем то, что можем,– огорченно заклю-чил Мирча. До сих пор он ещё на что-то надеялся: ведь повезло им так неожиданно с актёра-ми...
Тут ему пришла в голову новая мысль: патефон. Как он о нём забыл... Тогда и Леон будет свободен! И он поставил одну из пластинок. Женский голос запел песню на немецком языке. Тихон поморщился, как от боли, хотя песенка была нежная, лирическая, а мальчик кинулся к патефону и разбил пластинку. Все притихли. «Допекли, видно, оккупанты пар-нишку», – пронеслось в голове у каждого.
– Я могу спеть песню для ребят, – попыталась утешить кукольника Анжелика.– Очень веселую. Я её пела в детстве.
– Отлично! –  оживился режиссёр.
И началась настоящая репетиция. Анжелике, как и Тихону, было непривычно и труд-но обращаться с куклами, поэтому Мирче приходилось помогать то ей, то вспотевшему во-дителю грузовика. Мальчик никогда не бывал в кукольном театре, и хотя немного удивлялся в душе, что взрослые играют в куклы, с восхищением наблюдал за репетицией из-за стенки, которую ему поручили держать. На этой стенке была нарисована дверь в доме папы Карло и камин. Он ещё не знал, что это волшебная дверь.
– Анжелика, куклу не заваливайте,– поправлял начинающего кукловода Мирча.
– Кукла заваливается, потому что у меня рука отваливается, – жаловалась та. – Небла-годарное ваше искусство, Мирча Иванович. Ты людей не видишь, и люди тебя не видят. Правда, Лео?
– Что говорить! – уныло поддержал тот. – Стоишь за этой тряпкой и как в бочку уха-ешь. То ли дело – выйдешь с аккордеоном на сцену, а там полный зал, столько людей на тебя смотрят! Рванешь: «Ах, эти чёрные глаза... они мне снились...».  Что делалось, как аплодиро-вали!..
– Всё это так, – вздохнул Мирча. – Но есть и другое искусство, вы его просто не знае-те. Дайте, Анжелика, вашу руку, и посмотрим на неё внимательнее.
– Рука, как рука,– пожала плечами певица.
– И тем не менее эта рука может стать человеком, деревом, цветком. Вот, посмотри-те...– Мирча достал из кармана два шарика, надев один из них на свой указательный палец, другой – на Анжеликин. – Видите? Это он и она.– Кукольник растопырил большой и сред-ний пальцы.— А это их руки.– Режиссёр изящным жестом склонил голову шарика.– Это принц. Они только что понакомились.
Анжелика с интересом слушала. Кукольник импровизировал увлечение не-задачливого и туповатого принца принцессой.
Тем временем Ваня внимательно рассматривал полюбившегося ему ещё дома, Бура-тино. Мальчик тоже загорелся жаждой деятельности. Ну, зачем, спрашивается, Буратино та-кой невероятно длинный нос? Мальвина вон стала просто  красавицей. Почему же бедный Буратино должен быть хуже? Такой несправедливости нельзя допустить, тем более её легко исправить.
Он полез в сундучок Тихона с разнообразным инструментом, достал из него острый складной ножик... Исправить бедняге Буратино нос, укоротив его, не составило особого тру-да.
Тихон, присевший рядом, одобрительно заметил:
– Молодец, Ванюша! Мастеровой! Золотые у тебя руки. Совсем по-другому будет глядеться эта кукла. – Тихон, так же как и Ваня, не знал сюжета «Золотого ключика».
Поощрённый мальчик с ещё большим усердием продолжал, стружка за стружкой, укорачивать нос Буратино.
– Вы что делаете? – в ужасе вскричал Мирча, увидев, чем заняты Ваня и Тихон. – Ис-портили! Всё испортили!
– Ну, это ты, Мирча Иванович, брось!– возмутился Тихон.– Да где, у кого ты видел такой носище?
– У Буратино, дурни! У Буратино! У него длинный, любопытный нос! – в запальчивости кричал режиссёр. – Есть такие мальчишки, которые всюду суют свой нос! – кипятился кукольник, а потом вдруг успокоился, рассмеялся:
– Наберитесь терпения, я наделаю кукол, и вы увидите чудесное представление. Не только детишки будут с удовольствием смотреть наш спектакль «Золотой ключик». Даже таким взрослым детям, как ты, Тихон, оказывается, не мешает посмотреть.
Ваня огорчился: значит, он испортил куклу. Но ведь он хотел, как лучше! А Мирча достал текст сказки и прочитал им первые сцены. Теперь Ваня понял, почему у Буратино длинный нос, Тихон же даже крякнул от досады. Ему история с деревянным человечком по-нравилась не меньше, чем Ване.
– Тебе, Тихон Петрович, – прервал Мирча чтение, – потруднее, чем другим, придётся. И рука у тебя больная, и ребятишки наши, будущие зрители, не понимают по-русски. Надо будет тебе выучить по-молдавски хоть несколько фраз.
Тихон растерялся: вот незадача! Кроме своего родного языка и «хенде хох» по-немецки, он ничего не знал.
– Ничего, поучишь. Другого выхода нет.
Мальчик посмотрел на озадаченного Тихона и улыбнулся.
Репетиция продолжалась.
И тут выяснилось, что у них есть и первый зритель. Это был старый чабан, пасший неподалеку небольшую отару овец, обычное явление для того времени. Старик соскучился в одиночестве; он, как многие старые люди, был очень любопытен. Увидев, что у колодца ос-тановилась машина, из неё вышли люди и стали что-то непонятное делать, старик пригнал отару поближе. Он примостился в сторонке, чтобы никому не мешать, но всё слышать. То, что происходило у колодца, очень его занимало. Он спрятал усмешку в усы, когда услышал, как Мирча учит Тихона молдавскому языку. Тихон перевирал самые простые слова. Наконец старик не выдержал, достал из-за пазухи деревянную пастушью дудочку – флуер – и, заиграв, приблизился к артистам. Это была протяжная, ласковая, берущая за душу мелодия.
– Дойна, – задумчиво сказал Мирча, прервав репетицию.
– Что ты играешь такое грустное, батя? Война-то кончилась! – негромко проговорил Тихон, когда музыка смолкла.
Мирча перевёл слова Тихона старику, тот покачал головой и что-то печально ответил.
– Он говорит, что это древняя, как мир, песня про все войны на свете. И надо сделать так, чтобы их больше не было.
Ваня подошёл к старому чабану и, заглянув ему в глаза, коснулся пальцем дудочки.
И словно подменили старика: разгладились морщины, ярче стали карие глаза. Он погладил мальчика по голове и заиграл весёлую песенку, притопывая ногой, обутой в постолы .
Ваня тоже оживился, в такт хлопая в ладоши, а Анжелика негромко запела. Эту песню она знала с детства, знал её и Мирча. Он, улыбнувшись, подхватил.
– Как в нашей Сибири,– мечтательно проговорил Тихон. – У нас тоже дудочка в большом почёте.
Потом старик вытащил из десаги – пастушьей сумки – брынзу, лук и кусок мамалыги. Мирча тоже выложил нехитрые припасы. Тихон принёс воды из колодца.
— Садись, артист, – сказал режиссёр мальчику.
— А давайте эту песню петь в концерте,— предложила Анжелика.
— Отличная мысль,–  одобрил кукольник.
И они стали учить песню – старик знал все слова, в отличие от Анжелики и Мирчи; он проиграл на флуере мелодию, после пропел её хрипловатым голосом. Анжелика попросила почему-то Леона дать аккордеон мальчику. Леон недовольно поморщился, но она настояла на своём, и он нехотя передал аккордеон. Ваня вслед за стариком стал на слух подбирать мелодию. Видно было, что его очень притягивает музыка. Скоро песню пели уже все вместе, даже Тихон, который безбожно перевирал слова, не понимая их смысла. Анжелика покатывалась со смеху, старый чабан сдержанно посмеивался.
И ещё один подарок сделал им пастух: подарил клубок овечьей шерсти и кружок брынзы. Мирча очень обрадовался: из шерсти получится прекрасная борода для Карабаса-Барабаса, длинная, пушистая! Старик удовлетворенно улыбнулся.
– Кале бунэ!  — пожелал он им.
Они попрощались со старым чабаном и его овечками и поехали дальше по пыльной ухабистой дороге.

* * *
Таких остановок с репетициями было пять или шесть. Леон и Анжелика поневоле проникались уважением к нелёгкому труду кукловода. Молодая женщина после каждой ре-петиции садилась на траву и растирала онемевшие руки. Ваня изо всех силёнок старался по-могать – двигал предметы. Тихон сначала с усмешкой приступил к работе над ролью, а по-том наладился подпевать актёрам. Леон даже отдельно репетировал с ним песенку, чтобы Тихон меньше фальшивил, но... пришлось всё же Тихону запретить петь в спектакле, к большому его неудовольствию.
Наконец, режиссёр решил, что худо-бедно сказка «Золотой ключик» для показа гото-ва. Конечно, её пришлось сделать покороче, попроще, что немало его огорчало.
А Тихон незаметно для себя самого всё больше увлекался новым делом. Трудно было водить больной рукой куклу,  недаром Мирча Иванович волновался,  и он приспособился работать левой рукой. Впервые и ему предстояло выступить в роли – у Карабаса-Барабаса была теперь новая борода. Тихон считал главной своей задачей погромче  рычать. Других художественных средств у него в арсенале не было. Леон, изображавший Кота Базилио, намеренно фальшивил… Только Мирча и Анжелика играли, как настоящие артисты. Ваня выполнял множество поручений: водил разные предметы, подхватывал кукол... Кукловод объяснил ему, как это всё важно: это тоже роли, только поменьше. В театре их играют на-стоящие артисты.
После репетиций, хотя Леон и злился, Анжелика учила мальчика играть на аккордео-не. Она видела, как жадно слушал мальчик флуер старого чабана, как тянулся к музыке. Должен же он чему-то научиться в жизни!..


Глава 3. Премьера

Но вот трудные для всех репетиции позади.
Да и день клонился к вечеру. Полуторка еле-еле дотащилась до села, где в сельсовете – это был старый полуразвалившийся дом,– буквально на крыльце, Мирча остановил моло-дого, с упрямым лицом и ясными глазами председателя. Представил своих актёров. Предсе-датель порадовался возможности развлечь ребятишек. Это был молодой, энергичный, один на всё село коммунист. Ему помогали в работе три-четыре комсомольца.
И вот наступил вечер. В доме бывшего богатея, он был временно приспособлен под клуб,  состоялась премьера.
Ваня впервые услышал это торжественное слово. Или, может быть, оно показалось ему торжественным оттого, что Мирча перед спектаклем, собрав всех за ширмой, так сказал им:
– Сегодня, друзья мои, у нас премьера. Поздравляю вас и желаю успеха...— Он вол-новался, казалось, больше всех, но это было какое-то особенное, радостное волнение.  Ре-жиссёр был в то же время подтянут и строг. Таким его Ваня видел впервые, и такого все не-вольно слушались. Кукловод высоко поднял куклу-петуха. В каса маре, ставшую залом, на-билось множество народу. Колеблющееся пламя керосиновых ламп освещало лозунги на стенах: «Хорошо подготовить коня к зимовке», «Все дружно в колхоз!»… Это были главные призывы того послевоенного лета: в Молдавии только-только создавались колхозы и кони были всего важнее в хозяйстве. Начиналась новая жизнь.
Хотя все с нетерпением ждали спектакль, кукареканье петуха прозвучало неожидан-но: представление началось! Мирча по-молдавски рассказал ребятам содержание спектакля,– ведь они представляли только отдельные сцены.
Мальчишки сидели и на полу, и на подоконниках забитых фанерой окон. Угол потол-ка был проломлен, и виднелось небо. Но это был сущий пустяк, на него ни зрители, ни акте-ры не обращали внимания. Взгляды детей и взрослых были прикованы к тому, что происхо-дило на сцене. Сначала ребята напряжённо слушали и следили за действующими лицами, порой негромко фыркали в кулак, но потом, забыв, что перед ними куклы, почувствовали себя участниками событий и бурно на всё реагировали.
Пока сцену вели Мирча и Анжелика, – они играли тот момент, когда папа Карло сде-лал деревянного человечка, – зрители не смеялись. Но вот Буратино вместо школы попадает в кукольный театр и появляется Карабас-Барабас, встреченный лёгким испугом ребят, – та-кой он был страшный, с большой бородой из шерстяной пряжи, с красным носом и выпучен-ными глазами. Карабас-Барабас начал говорить голосом Тихона, безбожно перевирая слова:
– Де унде тей, рэуле?
Ребятишки дружно рассмеялись.
Пять репетиций подряд учил Мирча с Тихоном эту фразу – «Де унде те-ай луат, рэу-ле?», что означало – «Откуда ты взялся, негодный мальчишка?», – и кончилось вот чем! Ти-хон её укоротил и перепутал. Сказав свою коронную фразу, Тихон даже подмигнул Мирче Ивановичу: «Мол, неплохо, а?!».  Анжелика закрыла рукой рот, чтобы не рассмеяться вслух. «Актёр» же набрал в легкие побольше воздуха и выпалил:
– Ешь афарэ театру! –  тоже несколько сократив реплику. «Ешь афарэ дин театрул меу!» – учил с ним Плэмэдялэ, что означало: «Убирайся из моего театра!».  Ребятишки хохо-тали ещё громче  – они думали, что так и надо по пьесе. Тихон был доволен. В последней сцене он рычал с особым удовольствием, и каждое его слово ребята встречали дружным хо-хотом.
Когда лукавая Лиса Алиса и Кот Базилио стали звать Буратино в страну дураков, ре-бята замерли: неужели Буратино послушается? Неужели отдаст свои деньги Алисе и Бази-лио?
... Но вот спектакль закончился и зрители стали громко аплодировать, кричать что-то. А когда вместе с Мирчей Ивановичем, Тихоном, Анжеликой и Лео к зрителям вышел и Ваня, ещё больше зашумели.
– Смотри, пацан!
– Я бы тоже мог!
– Вот счастливчик!
Ваня, встречая взгляды своих сверстников, в этот вечер чувствовал себя на седьмом небе. Он был такой же, как эти деревенские ребята, но уже играл в настоящем театре. В глазax юных зрителей сияло искреннее восхищение, даже зависть.
Тихон тоже не ожидал, что ребята так горячо воспримут спектакль.
– Ты гляди, а я-то думал: кому нужны эти куклы!
Потом артистов пригласили в дом председателя сельсовета на ужин, хоть и очень скромный, но торжественный. А после гостям постелили тут же, на лавках, – актёрам пора было хорошо отдохнуть. Тихон решил ночевать на сеновале.
– Давно не спал на сене. С самого отъезда из дому! Пошли, Ванюша, – пригласил он мальчика.
Ване не хотелось расставаться с Тихоном, и он отправился с ним.
В раскрытые двери сарая была видна круглая луна. Она будто покачивалась, как иг-рушка на ёлке. Рядом постанывал во сне Тихон – видно, болела натруженная рука.  Ваня вспоминал маму. Как грустно, что она не могла видеть его сегодня! Не могла слышать, как хлопали ему ребята! Какой чудесный получился спектакль! Мальчику казалось, что лучшего представления и быть не может. Впервые он вспоминал маму не с такой печалью, и лицо её всё больше и больше казалось ему похожим на лицо Анжелики. Она тоже добрая, ласковая. Отдала свою косынку Мальвине, учила его музыке. Они непременно разыщут её маленькую дочь. Вот будет радость!.. И он, Ваня, станет её защищать, как сестру! Пусть только кто-нибудь попробует её тронуть! Все вместе они будут давать спектакли, потом отдыхать на таком же душистом сене и слушать, как земля, остывая от дневного зноя, потрескивает, звенит цикадами...
Вдруг среди этой звенящей тишины мальчик услышал голоса. Неподалёку от сарая послышались шаги.
– Всё ещё не вспомнила?– сердито спросил мужской голос.
– Ну, никак не могу!— отвечала женщина.
– Рассказывала же тебе старуха о детстве, о селе...
Мальчик замер. Что должна была вспомнить Анжелика?  И какая старуха?
– Говорила. Но я не очень-то слушала, разве я могла тогда знать, что так всё получит-ся? Что это будет так важно…
– Почитай ещё раз письмо! Может, вычитаем что-нибудь между строк,– сердито при-казал Леон.
– Темно ведь.
– Ничего. Луна ярко светит.
Некоторое время длилось молчание. Видно, Анжелика доставала письмо. Мальчик с волнением ждал: что же в письме?
Запинаясь, она начала читать:
«Дорогая моя девочка! Видно, нам не суждено больше встретиться, поэтому и пишу тебе это письмо. Чтобы не попало в руки врагов самое дорогое, что у меня есть, я спрятала его там, где родилась. Помнишь, я много раз рассказывала тебе о своём родном селе. Ты найдёшь мою шкатулку в старом высохшем колодце у трёх дубов. Всё завещаю Родине. Прощай.  Лидия Липковская.»
– А соседка не читала?
– Ну, что ты! Интеллигентные люди не читают чужих писем. Она же учительница, подруга Липковской. Вспомни – старушка так обрадовалась, увидев меня... Рассказывала о последних днях Липковской в Кишинёве, плакала. Даже не спросила из деликатности, что та написала мне.
– Болела, и драгоценности спрятала...
– Раньше, наверное, спрятала, чтоб фашистам не достались.
– Дикость какая-то! Ездить по селам...
– Ну, это с твоей точки зрения!
– А с твоей? Не строй из себя великую артистку!
– Но я всё-таки её ученица!
– Пела во второразрядных ресторанчиках.
– Ну и пусть! Липковская говорила: неважно – где, но важно – как петь... Зачем ты врал про фронтовые бригады, где мы будто бы выступали?
– А что я должен был сказать, по-твоему?
– Ну...
– Много у неё спрятано?— перебил Леон.
– Не знаю... Она объездила с концертами весь мир – Прага, Париж, Милан... Была лично знакома с великими артистами, композиторами...
– Возьми, наконец-то, в толк: не эти пустяки меня ин¬тересуют.
– Лeo!
Это я слышал. Ладно, будь по-твоему: найдём и всё сдадим. Тогда о нас напишут в га-зетах. Это поможет нам сделать карьеру.
– Слушай,– обрадовалась Анжелика, ей, видно, пришлось по душе его решение, а ведь мы можем это письмо отдать в милицию или ещё куда-нибудь... Я не знаю куда… А там уж выяснят, где родилась Липковская.
– Умнее ничего придумать не могла? Какой же дурак отдаст бриллианты, если най-дёт? Ну-ка, давай вспоминай лучше название села!– угрожающе произнес Леон.
– Где-то... здесь... – испуганно залепетала Анжелика. –  Поездим с театром, может, я вспомню... Нам тут хорошо, мы честно работаем. Довольно, Лео, чем попало пробавляться. Война ведь кончилась. Ты, то чечётку отбиваешь, то показываешь фокусы, то играешь на ак-кордеоне, но ничего не делаешь, как следует – так... Всё это халтура...  лишь бы что-то ур-вать...
– А ты? Ты лучше? – грубо бросил тот.
– Я просто не успела, как следует выучиться. Жаль, что Липковская уехала в Египет от этой страшной войны. Я бы училась у неё пению...— мечтательно произнесла Анжелика.
– Все это бредни!
– Почему же? Нам надо начать новую жизнь, Лео. Стать настоящими артистами.
– С деньгами это куда удобнее.
– Какие деньги? Не нам же они завещаны!
– Ладно, ладно... Это я так. Не нам. Но в газетах напишут, и вознаграждение дадут. А в куклы нам играть незачем.
На лоб Ване уселся комар, но он боялся шевельнуться. В голове у него все перемеша-лось: тетя, маленькая дочь, сокровища, певица... Непонятно, а поговорить с Тихоном или с Мирчей Ивановичем он не может.
Утром мальчик, в отчаянии, что не может всё рассказать, замотал головой и стал по-казывать то на аккордеон, то в сторону, где стояла полуторка, то на кукол. Никто ничего не понимал. Только Лео стал догадываться: мальчик что-то слышал.
– Что это ты, Ваня? – пробормотал он. – Мальчишка уже совсем того! – И покрутил пальцем у лба.
– Мальчику что-то показалось...– несколько растерянно проговорил кукольник.
– ...или приснилось! – досказал тот.
Мирчу удивило поведение мальчика. Начиная с их первой встречи, настроение ребёнка понемногу улучшалось, он стал послушным, хорошо себя показал в спектакле. А тут вдруг такая агрессия...
Когда грузились в машину, Леон первым залез в кузов, Мирча, Тихон и Ваня стали прощаться с председателем, молодым парнем в гимнастерке.
– Вот тут мы кое-что собрали. – Он протянул мешок.– возьмите от села... семечки. А денег у людей нет. И брынзу возьмите. В городе и это пригодится.
Мальчик удивился, что за игру в куклы им хотят ещё что-то дать.
– Да что мы, не понимаем? Мы теперь одна семья – советская, – веско сказал Тихон.
– Послушайте,– обратился к председателю кукольник, – вы не знаете случайно, в ка-ком селе родилась певица Лидия Липковская? Не слышали?
– Липковская? Нет, не знаю. Она, наверно, еще до войны пела, я мальчишкой был.
– Ну, что ж... Спасибо за всё.
Машина запылила по грунтовой дороге. Тихон слегка фальшиво, но зато громко пел:
– Эх, путь-дорожка фронтовая, не страшна нам бомбёжка любая...
Полуторку потряхивало. Даже на небольших подъёмах она натужно ревела. Леон в кузове кипел, тыча ногой в мешок семечек:
– И за такой харч я должен кукарекать каждый день! Нет, спасибо! Я выступал в Одессе, в Харькове, даже в Москве. Не говоря уж о Кишинёве, где меня знает каждая собака!
– Вы же говорили, что живёте в Москве? – удивился кукольник.
– Да, живём, но мы жили и в Кишинёве, – смешался Леон.
– Да, мы теперь живём в Кишинёве,– невпопад подтвердила Анжелика.
– Дайте мне выступить, и вы увидите – на руках будут носить,– сбавил тон Лео. – А с этими жалкими куклами... Простите, Мирча Иванович, вы большой артист, но... Так вот, на куклах много не заработаешь. Вы что думаете, крестьянин из-за детских игрушек станет деньги на ветер выкидывать? Чёрта с два! Вот если бы его самого повеселить, тогда, может, и раскошелился бы...
– Никто вас силой не держит,– сухо ответил кукольник. – Лично я согласен играть для детей бесплатно. Нас не ради денег послали в это турне...
– Турне... ха-ха, тоже мне турне... по этому захолустью. Гляжу я на тебя, Мирча Ива-нович, и не пойму... Блаженный ты, что ли?– пожал плечами Леон.
– Понимайте как вам угодно,– холодно отозвался кукольник.
Ваня на протяжении всего разговора смотрел на толстяка в упор. Он-то знал, что у Лео есть тайная, пока ещё непонятная ему, Ване, цель. Понял, что Леон не тот, за кого себя выдаёт, недаром и Мирча Иванович заметил, что он привирает, и решил неотступно следить, не отходить от него ни на шаг. Мальчик понял: Леон опасный и злой человек, – такие ему уже встречались, – и ему не нравится Мирча Иванович.  Ване жалко было красивую и добрую Анжелику, которая почему-то подчинялась этому косоглазому толстяку.
Как обычно, Ваня стал фантазировать – как он спасёт Анжелику от злобного Лео, как найдет её маленькую дочь... И тут впервые его охватило сомнение: тогда, во дворе, они ни словом не перемолвились о дочке. Почему? Ах, если бы он мог говорить! Или умел писать! Сердце мальчика переполнилось отчаянием, и он сжал кулачки до боли в ладонях.

***
Машина стояла в центре села Флорень и чумазые мальчишки, окружившие её, пыта-лись заглянуть в кузов, узнать, что там лежит и что за люди приехали. Кукольник сразу же отправился на поиски местного начальства, а Леон с Анжеликой стали осматривать сельскую площадь. У них явно были какие-то свои планы. Ваня незаметно следил за ними. Каждый жест Леона, слово, взгляд были полны для него тайного значения, которого он, правда, до конца ещё не понимал.
Вот толстяк о чём-то слишком уж долго разговаривает с мужиками, сидящими на за-валинке домика с заколоченными окнами и вывеской «Фризерие», что означает «Парик-махерская». Потом подходит к сидящим на лавочке мужчинам и церемонно с ними здорова-ется. Интересно, что ему от них нужно?
– Домнуле, а где же вы стрижётесь, бреетесь?
– Да сами. Кто как может... Видел? – кивнул один из них на дверь. – Закрыто.
– А цирюльник куда девался?
– Да, он ещё в сороковом году, как увидел красную звезду, так и пропал.
– Ясно,– потирая руки, проговорил Леон.– А открыть эту халупу можно?
– Кто его знает? Открывай! –  ответил за всех старик.
Леон недолго повозился с замком и открыл дверь. Все вошли внутрь. Возле большого зеркала стояло допотопное кресло, а рядом, на полочке, выстроились пустые флаконы разной формы. С потолка, особенно по углам, свисала паутина.
– А вот и инструменты! Пока что наведем здесь порядок! – бодро скомандовал себе Леон.
В полуоткрытую дверь Ваня смотрел на аккордеониста, лихо орудующего веником, и ничего не мог понять...
Зато Мирча Иванович, вернувшись на сельскую площадь после безрезультатной по-пытки найти председателя сельсовета, сразу сообразил, в чём дело. На ступеньках и на ска-мье сидело человек двадцать крестьян, кто с курицей, кто с корзиной овощей, кто с другой снедью – небогатой, но всё же... А в парикмахерской заправлял Леон. Смахнув волосы с плеч очередного клиента, он с лёгкой растерянностью и насмешкой сказал:
– А... Мирча Иванович! Милости просим! Вас могу  обслужить вне очереди.
– Сейчас же прекратите это вымогательство! Мы же артисты!  Что подумают о нас люди?
– Какое вымогательство? Я работаю в поте лица, и мне платят за работу натурой. Де-нег нет – увы...
Плэмэдялэ, побледнев от гнева, вышел из парикмахерской, растолкал спящего в ма-шине Тихона и приказал:
– Заводи! Поехали!
– Куда поехали? А спектакль?
– Не будет никакого спектакля. Поехали, тебе говорят! Ванюша, садись! – крикнул он мальчику и полез в кузов. Впервые тот видел Мирчу Ивановича таким сердитым. Тихон не успел сообразить, что стряслось, однако машину завёл, описал по сельской площади полу-круг и резко затормозил. Высунувшись из кабины, он показал рукой на парикмахерскую и спросил:
– А они?
– Они поменяли профессию.
Но Анжелика и Леон уже бежали через площадь.
– Мирча Иванович! Тихон! Вы не имеете права нас бросить! – Кричал задыхающийся Лео.
Анжелика тоже в отчаянии махала рукой. Ваня, вцепившись в рукав кукольника, по-казывал на толпу деревенской малышни, собравшейся у забора и удивлённо наблюдавшей за происходящим.
Мирча был человеком отходчивым. Гнёв его прошел, оставив, правда, неприятный осадок. Леон, конечно, поступил отвратительно, но ведь деревенские ребятишки ни в чём не виноваты. Спрыгнув на землю, он подошел к ним. Поздоровался и сказал:
– Соберите всех ребят вон у того дома. Сейчас мы покажем вам спектакль. Выступать будут куклы.
Потом он с помощью Вани и Тихона спустил на землю сундук с куклами, ширму и перенёс всё это к задней стене большого дома, стоявшего на пригорке.
В застывший полуденный зной села ворвались звонкие детские голоса:
– Петря!
– Маричика! Николае!
– Сюда идите!
– Театр будут показывать! Из кукол!
Лео, воспользовавшись тем, что Мирча Иванович занялся своим театром, забежал в парикмахерскую, лихорадочно сдёрнул с полуобритого мужика простынку и громко объя-вил:
– Перерыв!
Мужик взмолился: он видел, как Леон бежал за машиной, и боялся, что тот так и уе-дет, не добрив его. Леон поспешно, кое-как, добрил.
Под палящим солнцем бегали и суетились Лиса Алиса, Кот Базилио. Из-под шляпы Лео струился пот, но он с воодушевлением и показным старанием играл на аккордеоне. Де-тишки под раскидистым орехом толкали друг дружку локтями и смеялись.
Спектакль закончился, но зрители не расходились. Оказалось, что под орехом на тра-ве сидели и взрослые. Их загорелые лица светились белозубыми улыбками. Мирча вышел кланяться и увидел: к ореху шли и шли люди, был конец рабочего дня.
Тогда Плэмэдялэ решил повторить спектакль – ведь ничего другого они показать не могли. И, к удовольствию публики, снова папа Карло вырезал из полена Буратино, только теперь он был с укороченным носом. Снова Карабас-Барабас, с немыслим акцентом и пере-вирая текст, голосом Тихона говорил по-молдавски: «Убирайся из моего театра, негодный мальчишка!» Ребятишки, оставшиеся смотреть представление во второй раз, опять заходи-лись хохотом, а артисты с ещё большим воодушевлением играли...
В заключение вышел вперёд Лео и сыграл бравурный марш на своём блестящем пер-ламутровом аккордеоне.

* * *
И вновь дорога...
Вновь тугой ветер обвевает щёки мальчика. Ваня был горд: он передвигал декорации, гремел листом жести, изображая грозу. И ребята, когда он вышел кланяться вместе с арти-стами, как и в прошлый раз, с завистью глядели на него. Хороший, очень хороший был сего-дня день! И всё же мальчик не выпускал из поля зрения Леона. Зорко следил за ним. Но пока ничего подозрительного не замечал.
Дорога свернула в лес, и постепенно стало темнеть. Наступили сумерки, а лес всё не кончался. И вдруг за поворотом сверкнул огонь костра. Тихон затормозил.
Кукольник первым выпрыгнул из машины. Его худая высокая фигура быстро раство-рилась в черноте леса. Сидевшие в машине притихли в ожидании.
– Тихон! Езжай сюда! – неожиданно прозвучало из глубины.
Полуторка обогнула поворот дороги и остановилась. У костра на коленях стоял Мир-ча и принюхивался к вареву, булькающему в котелке. Неподалеку валялся старый мешок и кацавейка. А кругом – ни души.
– Ну, что вы там застряли? Располагайтесь! Хозяин, наверно, скоро появится. Леон, не слезая с машины, пробормотал:
– Поехали отсюда, Мирча Иванович. Мало ли, кто в лесу по ночам шастает? Машину заберут, поминай, как звали. А самих – того... Тихон, скажи ему, – добавил толстяк, удивля-ясь беспечности начальства.
– Может, и правда лучше нам убраться подобру-поздорову? – Заметил неуверенно Тихон, оглядываясь вокруг.
– От греха подальше, как говорится, а, Мирча Иванович? С нами ведь ребёнок и жен-щина.
Плэмэдялэ укоризненно покачал головой.
– Всю войну мы с тобой, Тихон, прошли, а дома каждого куста будем бояться?
Тихон в ответ только хмыкнул и вышел из кабины. Конечно же, он поддержал Леона лишь потому, что не хотелось застревать в лесу,– лучше переночевать в селе.
Когда все собрались у костра, Анжелика нагнулась к котелку и брезгливо выдохнула:
– Фу, какая гадость!
– Это волшебное зелье, – серьёзно объяснил кукольник.
– И его варит местный колдун? Вам бы все смеяться, Мирча Иванович... Лео, прине-сика из машины...
– Что тебе?
– Что заработал, то и принеси, – многозначительно проговорила Анжелика, посмот-рев на него в упор.
Кукольник усмехнулся и, подойдя к Ване, обнял его за плечи и усадил рядом с собой у костра. Анжелика вывалила на расстеленную газету помидоры, лук, брынзу и прочую кре-стьянскую снедь, заработанную предприимчивым толстяком в парикмахерской.
– Подожди, Лика, тут интересная заметка есть, – сказал Лео, отодвинув в сторону еду, и в отсветах костра прочел вслух:
– «Приговор суда личному фотографу Гитлера... Фотограф получил десять лет ка-торжных работ». За что? – искренне удивился Лео. – А он-то причём? Щёлкал себе аппара-том, и всё.
– Ты, милок, говори, да не заговаривайся, – насупился Тихон. – Кого он щёлкал? Кого прославлял? Главного убийцу, главного бандита.
– А я вот слышала, – вмешалась Анжелика, – что Гитлер не покончил с собой, а сбе-жал.
– Даже если он и сбежал, – сказал Мирча Иванович, подбрасывая ветки в костер, – всё равно он труп.
Ваня жадно слушал этот разговор о Гитлере, главном убийце, которому никуда не деться от народного гнева. Всем своим детским сердцем мальчик ненавидел этого злодея с маленькими чёрными усикими,–  его портретами был увешан город в то страшное время, когда мальчик остался один и его наставляли сторожить ворованное какие-то тёмные людишки: они-то появлялись в городе, то исчезали. Мирчу Ивановича сначала тоже принял за одного из них, потому и испугался, и решил обороняться штыком. От этих воспоминаний он никак не мог избавиться, сердце сжимала тревога: вдруг опять появится кто-то из них?
Слова Лео поэтому вызывали у него злобу – ему хотелось кинуться на толстяка с ку-лаками. Но ведь его никто не поймёт... Мальчик отвернулся, чтобы никто не видел его лица.
Неожиданно на пригорке, густо поросшем травой и кустами,– на него падали отсветы костра,— всколыхнулась кашица бузины. Кусты раздвинулись, и все увидели блестящие чёрные глаза и худое бледное личико. Леон ойкнул.
– Гляньте! – воскликнула и Анжелика.
На пригорке стояла девочка лет десяти-двенадцати. Оборванная, грязная одежда меш-ком висела на ней.
– Извини, что без приглашения устроились у твоего очага, – приветливо и несколько церемонно сказал Мирча.
Девочка испуганно всех оглядела, но мирный вид человека в гимнастерке её успоко-ил, она неуверенно подошла к костру. Сняла котелок, села и негромко свистнула. Из-за кус-тов вышла огромная овчарка. Собака припадала на одну лапу. Подойдя к хозяйке, она поло-жила свою большую  голову ей на колени. Девочка достала из мешка платок, смочила его в котелке, остужая, повертела в воздухе и зашептала собаке что-то ласковое, перевязывая больную лапу. Все, как завороженные, смотрели на маленькую знахарку. Она исподлобья тоже поглядывала на непрошеных гостей.
– Мы – артисты театра кукол, – с шутливой серьезностью представился Мирча.
– Куда же вы едете? – осмелела девочка.
– А путь держим туда, где есть ребятишки, которые любят сказки. Вот ты, например, любишь сказки?
Девочка пожала плечами. Она никогда не слышала сказок.
Ваня протянул руку, и хотел было погладить пса, но тот грозно заворчал. Смуглая его хозяйка обронила несколько слов, и собака сама подошла к мальчику.
– Не бойся, – сказала девочка. – Он умный.
Мальчик осторожно коснулся загривка овчарки...
А сумерки неприметно перешли уже в теплую ночь августа. Казалось, весь мир сузился до небольшого круга, освещённого костром.
– Угощайтесь! – нарушила молчание Анжелика, пододвигая каждому ломоть хлеба с брынзой и помидорами. Девочка взяла свой кусок и поблагодарила. Собака влажными глаза-ми посмотрела на еду, затем улеглась спиной к костру. Девочка отломила половину своего ломтя и положила перед собакой. Та осторожно взяла угощение.
– Смотри, какая воспитанная!.. Откуда же ты тут взялась? И почему одна в лесу? – спросил Мирча девочку.
– Как это одна? – в голосе девочки звучала обида. – А собака?
– Ну, хорошо, я понимаю, ты с другом, но где твой дом?
– Маму угнали фрицы, хату спалили. Я вот шукаю маму: может, её не довезли до той Германии?
Воцарилось молчание. Только Леон звучно откусывал лук и с аппетитом уминал свой бутерброд.
– А как тебя зовут?
– Кристина.
Кукольник представил ей свою «труппу».
– Война кончилась, Кристина, и мама твоя непременно вернётся домой. И тебе надо вернуться туда, где ты жила. А иначе, как она тебя найдёт? Возвращайся домой, дивчина! – Ласково посоветовал Мирча.  Он понял, что девочка украинка. – Ну, ладно, завтра ещё пого-ворим, а сейчас пора спать, утро вечера мудренее.
Конечно, Плэмэдялэ ничего не знал о судьбе матери Кристины, но сколько он слышал подобных историй! Видел, как многие узники концлагерей и те, кто батрачил у богатых немок-помещиц, возвращались домой. Может, и Кристине повезёт? К тому же, подумал он, в родном селе, – а оно, видимо, где-то на границе с Молдавией, недалеко отсюда, – Кристина не пропадёт. Её, наверняка, уже ищут. И снова его поразили сила привязанности детей к родителям, любовь и отвага: девочка одна ринулась на поиски мамы, не боится ночевать в лесу, сама отыскивает себе пропитание...
Угли костра, иногда выстреливая искорку, слабо освещали нижние ветки деревьев.
– Малый! – позвала девочка собаку.
– Какой же он Малый?– засмеялся Тихон. – С доброго телёнка будет! А чем ты кор-мишься?
– Когда осталась одна, ела что попало. А потом ночью грохот слышу – это наши бы-ли. Немцы их не ждали, и всё покидали, тикали. И свой немецкий собачий питомник кинули. Меня там повар подкармливал, давал, что от собак оставалось. Он был из нашего села, старый уже... Много там было собак, такие страшные!.. Туда никто не мог войти, только я их не боялась, повар мне доверял иногда их кормить, и они меня знали. И вот немцы удрали. Русский солдат сказал: «Жалко стрелять тех собак. И отпустить нельзя: покусают всех». А у одной овчарки как раз щенок народился. Такой смешной, маленький!.. Я с солдатской кухни ему еду приносила. Кричу: «Иди ко мне, малый!».  Он и бежит.
– А, что дальше было с собаками? – заинтересовался Тихон.
– Солдаты ушли, пришли другие люди. А потом дяденьки забрали собак с собой, один дяденька сказал – мины искать.
– Да, бывало и такое, – задумчиво проговорил Тихон. – Но, чтобы немецких овчарок переучить...
– Вот мне Малого и оставили. Уже почти год мы вместе живём. Он смелый, ничего не боится.
– А ты? – улыбнулся Тихон.
– И я с ним не боюсь.
– Ну, спать, спать!
Девочка положила голову на собачий бок и задремала, сладкая дрема обволокла и ос-тальных. По-походному устроился Тихон, прилегла на его плащ-палатку Анжелика, задремал и Мирча, обняв мальчика. Над самыми головами спящих, шурша широкими крыльями, пролетела большая птица. Анжелика от неожиданности пронзительно вскрикнула. Леон резко взмахнул руками и подтянул к подбородку колени. Все зашевелились.
– Да спите вы, – досадливо проговорил Тихон. Он очень не любил, когда его будили. – Филина, что ли, не видели?
– Конечно, вы человек военный, у вас нервы крепкие, – обиженно проговорила Анжелика.
– Гражданский, гражданский я человек, даже не верится, – ответил Тихон. – До чего хорошо: ни тебе обстрелов, ни бомбежки, ни атак!.. А нервы-то, между прочим, как раз и подвели. Хотел в армии остаться, да списали вчистую.
– А что, попадал в передряги? – поинтересовался кукольник.
– Да ничего особенного: контузило пару раз, под лед с машиной проваливался, с об-рыва летел, и... ничего. Жив-здоров. А тут иду как-то по городу, кругом развалины, тишина... кирпичом вдруг шарахнуло – это и сказалось. Хоть и кирпич-то так... обломок, посмотреть не на что... А за нервы списали.
Эта история почему-то всех рассмешила. Тихон её и впрямь смешно рассказывал. Он, немного обиженно, перевернулся на спину. Закинул здоровую руку за голову и мечтательно вздохнул.
– Скажи, Мирча Иванович, бывало с тобой такое на фронте: и стрелять не стреляют, и бежать никуда не надо – всё спокойно, а спать не можешь? И так вдруг хочется запеть, а нельзя...
– С твоим-то слухом и голосом? – съязвил Леон.
– Не бывало, – сонно, едва шевеля языком, ответил Плэмэдялэ.
Неожиданно Тихон негромко запел:

По диким степям Забайкалья,
Где золото роют в горах,
Бродяга, судьбу проклиная,
Тащился с сумой на плечах…

Мирча окончательно проснувшись, тихо поддержал. И тут Анжелика, прекрасным чистым голосом подхватила... И песня, проникновенная, понеслась к самому небу, к звездам. Так она ещё не пела. И все умолкли, чтобы не мешать, даже Тихон. Казалось, глаза её мерцали и отсветах костра, а рыжие волосы словно впитали в себя его пламя. Ваня заворожённо смотрел на неё. Как хорошо она поёт, совсем как мама!..
Когда песня затихла, Тихон уважительно сказал:
– Вам, Лика, в оперу надо, а не студить голос в лесу у костров...
– Какая теперь опера? – пробурчал вместо Анжелики Леон. – Нам село надо найти. Бедная девочка, бедная наша доченька! Где она?  Что с ней?  Может, ходит вот так по доро-гам…
Мальчик опять ничего не понимал. Значит, есть все-таки дочка?! Но они ведь знают, что Липковская уехала, а говорят, что не знают, ищут её.
Леон горестно усмехнулся, попросил Тихона:
– Дай планшетку, может, Анжелика вспомнит.
Собака шевельнулась, устраивая поудобнее больную лапу. Анжелика посмотрела на планшетку пустыми глазами. Затем наклонилась над планшеткой и потрясённо ойкнула. Ле-он переменился в лице и схватил ее за руку.
– Ну, что? – спросил Мирча.
– Ничего, ничего, – пролепетала в ответ Анжелика.
– Ничего, ничего, – испуганно подтвердил Леон.
– Так, может, в этом селе Михайловка родилась Липковская? – предположил Тихон.
– Нет, нет, – поспешно отозвалась Анжелика. – Просто в этом селе я выступала перед войной.
Мирча пожал плечами: зачем они кривят душой? Если ищут ребёнка, то, конечно, им всем надо скорее ехать в это село, и больше всего в этом должны быть заинтересованы сами Леон и Анжелика.
Когда все уснули, наконец, Леон коснулся плеча Анжелики и стал что-то жарко ей шептать.
Ваня спал, и уже под утро ему приснилось загадочное село Михайловка. Клад нахо-дился в пещере, которую охраняли фашисты с автоматами. Ночью к пещере подъехали на машине Леон и Анжелика. Один глаз у аккордеониста светил, как фонарик. Он несколько раз мигнул им и фашисты выскочили, выстроились в ряд.
– Хайль Гитлер! – закричали они.
Анжелика неожиданно превратилась в фотографа и стала фотографировать эту встре-чу.
– Хайль! – ответил небрежно Лео и строго спросил: – Клад в целости и сохранности? Не забрали его советские солдаты? Или всякие мальчишки?..
– Клад на месте, – ответили ему фашисты.
В глубокой пещере стояли большие сундуки, а над ними висели летучие мыши. Мы-ши обрадовано замахали крыльями и запищали: «Ах, эти чёрные глаза...  они мне снились...». Фашисты торжественно подняли крышки сундуков. Сундуки были пусты. Леон яростно заревел:
– Кто украл мои сокровища? – И включил свой глаз-фонарь.
Лучик света забегал по закоулкам пещеры и наткнулся на мальчика. В руках у него был мешок. Ваня бросился бежать. Позади него послышался топот множества ног, летучие мыши запели противными голосами: «Не страшна нам бомбежка любая»; он уже с ужасом слышал дыхание Леона за собой, как вдруг его схватил Карабас-Барабас и голосом Тихона весело сказал:
– Пора вставать, братец!
На поляне делал зарядку веселый Лео и, нарочно фальшивя, пел:
– Не страшна нам бомбежка любая!..
То ли он высмеивал Тихона, то ли чему-то тайно радовался.
На немецком сгоревшем танке сидел Мирча, брился и тихо напевал: «Нам не страшен серый волк, серый волк…»

***
Позавтракали у костра, запив нехитрую трапезу чистой водой из родника, который отыскал Тихон. Лео проснулся нa этот раз раньше всех и суетился около машины, помог да-же Тихону вымыть полуторку и залить воду в радиатор, Мирча тем временем объяснял Кри-стине, что они возьмут её с собой:  нельзя девочке оставаться одной в лecy, хоть и с собакой. Но она попросила подвезти её только до ближнего села. Теперь ей хотелось скорей добрать-ся домой: вдруг Мирча Иванович прав и там её ждёт мама?
– Непременно ждёт. Или ты её подождешь дома. А до Германии сама ты всё равно не доберёшься, это через всю Европу надо идти. У тебя, Кристя, родные в селе ещё есть?
– Есть тетя. Старая.
– Хорошая?
– Да, она добрая. Я потихоньку от неё ушла.
– Вот видишь, и тетя твоя наверняка беспокоится... Ну, друзья, поехали. И они двину-лись к ближайшему селу. Здесь режиссёр отыскал председателя сельсовета и попросил его помочь девочке добраться до дому. Председатель, худой, с усталым обветренным лицом, обещал, хоть и оговорился, что это нелегко, – много народу кочевало кто куда: искали род-ных, возвращались домой из армии, из тыла. Кристина тепло попрощалась с артистами, ей было жаль с ними расставаться.
Пока дорога весело убегала под колеса машины, и Тихон насвистывал свою неизмен-ную песенку «Не страшна нам бомбёжка любая», Мирча рассказывал мальчику сказку «О кошельке с двумя денежками» Иона Крянгэ. Леон сосредоточенно молчал. Ваня изредка по-глядывал на него: толстяк сегодня подозрительно рано встал, всё вертелся возле машины и, лишь увидев Ваню, стал её мыть, за что Тихон его похвалил. Сон, хоть и оказался только сном, помнился мальчику, и у него вдруг возникло предположение – не хотел ли Леон угнать их машину, чтобы поехать в свою  Михайловку. Жаль, что нет Кристины, ведь они с Малым могли бы следить за Леоном.
Вскоре зa пригорком открылось красивое чистое озеро. Как тут было не ос-тановиться! Тихон затормозил и, высунувшись из кабины, громко объявил:
– Отделение, привести себя в порядок! Вода к вашим услугам!
Все радостно бросились к берегу – ведь позади были пыльные, жаркие дни дороги.
Мужчины быстро разделись и с шумом бросились в озеро.
– Плывите подальше! – крикнула Анжелика, осторожно трогая воду ногой.
– Теплая! – улыбнулась она Ване. – А ты чего застрял?
Мальчик смущенно развел руками.
– Плавать не умеешь? – удивилась Анжелика. – Так я тебя научу!
Она разделась, вошла в воду и, оглянувшись, крикнула:
– Смелее!
Ваня медленно стянул с себя рубашку, расстегнул поясок, подаренный Тихоном, но все не решался войти в воду. Он сел на камень у самой воды и стал смотреть на рыжий сто-жок волос Анжелики посреди озера. Она обернулась, улыбаясь, помахала ему рукой.
Ваня решился, наконец, разбежался и прыгнул в воду. Но, видно, попал в какую-то яму, по-тому что его сразу потянуло ко дну. Мальчик стал бестолково бить руками по воде.
Шум, крики мужчин, смех Анжелики – все будто накрылось большой подушкой. «То-ну!» – пронеслось в голове. Он задохнулся. И тут перед ним мелькнуло лицо Анжелики. Она плавным движением, как во сне, обняла его и подняла вверх, к солнцу, к воздуху. Он стал жадно вдыхать этот воздух, все еще не отпуская руки Анжелики, судорожно вцепившись в нее, хотя они уже стояли на мелководье.
– Ванюша, ты чего?– крикнул Тихон. – Подгребай ко мне!
Мальчику было стыдно за свой испуг, стыдно, что он чуть не утонул, и он побежал одеваться.
Забравшись в кузов, он уткнулся лицом в колени и заплакал. Он плакал от пережитого потрясения, оттого, что никто его не понимает и ни с кем он не может объясниться, даже о Лео рассказать – какой он притворщик, плакал от обиды и, как это бывает с детьми, когда они наплачутся, внезапно уснул.
Он не слышал, как двое подошли к одиноко стоящей полуторке. Заглянули в кузов, но не заметили спящего за ящиком Ваню. Потом залезли в кабину, отпустили ручной тормоз; машина медленно, а потом все быстрее покатилась с пригорка.
Мальчик проснулся от шума заведенного мотора. Полуторка куда-то ехала, но в кузо-ве никого, кроме него, не было. Он испуганно глянул в окошко кабины и увидел чью-то ке-почку и лысый затылок. Это не были ни Тихон, ни Мирча,  ни даже Леон, который собирал-ся, по предположениям Вани, угнать машину…

***
После купания Тихон, Мирча и Анжелика чистили одежду и причесывались, обсуж-дая, куда ехать дальше после заправки. Леон горячо отстаивал свой маршрут – в сторону се-ла Михайловка, хотя вслух не выдавал своих намерений. Тихон же, зная, что там нет побли-зости ни одного места, где бы можно было заправить, в случае чего, машину бензином, не хотел ехать в ту сторону.
– Ты погляди на свою карту, – твердил Лео.
– А чего мне на неё глядеть, – огрызался Тихон, – я и так знаю, где дороги лучше, где бензином заправиться легче.
Вдруг в самый разгар этой перепалки они услышали шум мотора.
– Моя! – крикнул Тихон и бросился к дороге. За ним устремились остальные, крича и размахивая руками. Но все было напрасно: полуторка скрылась в тучах пыли.
– А где же мальчик? – спохватился Плэмэдялэ.
– Ванюша! Где ты, Ванюша? – заорал Тихон.
– Чего кричишь? – оборвал его Леон. – Он, наверное, и угнал машину. – Музыкант особенно досадовал: кто-то опередил его, и вот теперь они без машины посреди дороги.
– Да ты что? – возмутился Тихон. – Он и водить-то не умеет! Он же ребенок!
– Что вы такое говорите, Лео!– раздраженно оборвал толстяка кукольник. – Разве можно говорить такие глупости!.. Пропал мальчик, пропали куклы. У нас беда случилась, и надо решать, что теперь делать. Вы что-нибудь можете предложить? Что вы вообще думаете по этому поводу?
– Да откуда я знаю?! – зло кинул Лео. – Вы прямо, как на фронте. А здесь вам не фронт, и вы нам не командир. Да и что тут рассуждать? Вы знаете, кто этот мальчишка? Нет, не знаете! А такие, как он, «дети» и воровали, и грабили. Да-да, совсем недавно, вчера. И такой, как он, между прочим, очень даже удобен – немой. Не проболтается. Он и угнал машину. Толкнет где-нибудь мой аккордеон, и будьте мне здоровы. Вот что я думаю. Ах, он ребёнок, ах, он не умеет водить!.. Да откуда вы знаете? Вид у него, прямо скажем, воровской. Помните, как он на чёрнобурку Анжелики все глаза пялил!
– Ну, ты! – в упор посмотрел на него Тихон. – Ваня сирота, а ты такую напраслину на него возводишь! Что он украл? У кого? Тоже мне ценность – драный хвост…
– Кончайте, Jleo, противно вас слушать, – прервал разглагольствования ак-кордеониста Плэмэдялэ. – Что ты, Тихон Петрович, обо всем этом думаешь?
– Что тут думать... Надо было дозорного у машины ставить, а мы обрадовались – мир! Мир!..
– Надо заявить в милицию, это прежде всего,– сказал Мирча.
– В милицию?.. – забеспокоился Лео.
– Конечно,– поддержал Тихон,– номер машины известен и приметы...
– Надо идти,– подытожил Лео. Хмурые, озабоченные, они зашагали по дороге. Солн-це давно уже стояло в зените.
– Ни машины, ни кэруцы, ни души живой. Повымирали тут все, что ли? – время от времени возмущался Тихон. – В сорок первом, помню, так же вот шагали...
– Сейчас не сорок первый, а сорок пятый, – отрезал Леон.– Тебе, солдат, машину до-верили, а ты её прошляпил... в мирное время. Можно себе представить, как ты воевал...
Закончить он не успел. Тихон схватил его за плечи и основательно встряхнул.
– Прикуси язык, парикмахер!
Анжелика опустилась на обочину дороги и обессилено, жалобно проговорила:
– Никуда я больше не пойду!
Леон молча сел рядом с ней. «А зачем, собственно, – подумал он, – они мне теперь нужны? Машину-то угнали».
Казалось, прежде ничто их не разделяло: все вместе радовались, давая спектакли, огорчались неудачами, только что смеялись, когда плавали в озере, спорили, обсуждая мар-шрут, – и вдруг...
Плэмэдялэ поглядел на разделившийся отряд. «Вот так и бывает в жизни: в трудную минуту выясняется, кто есть кто и кто с кем...».  Он обнял Тихона за плечи и грустно прого-ворил:
– Пошли, солдат...

* * *
Полуторка свернула с дороги, подъехала к полуразрушенной пустой овчарне и оста-новилась. Мужчина в кепочке, поставив машину на тормоз, выскочил из кабины и пошел открывать кузов.
– Смотри-ка! Пацан! А ну, вылезай!
– Да тут ещё и аккордеон!
– Трофейный? Богатая вещь! Хозяин будет доволен.
– Да, тут есть чем поживиться. Сундук какой-то! – обрадовано воскликнул напарник.
Они принялись вытаскивать ящик. Он оказался довольно легким. Так они и предстали – с сундуком, аккордеоном и дрожащим от испуга мальчиком – перед хозяином, плотным мужчиной в майке и галифе.
– А, парень!– приветствовал он мальчика.– Будешь нам помогать. Как зовут?
Мальчик что-то промычал. Он был потрясен случившимся. «Воры,– думал он. – Все теперь пропало – и аккордеон, и куклы».
– Так ты... немой. Немой! – захохотал хозяин, и все тоже засмеялись неизвестно чему. – Тем лучше. Не проболтаешься. Открывай сундучок, – обратился он к мужику в кепке. – Посмотрим, какое там добро.– Он даже привстал, с волнением наблюдая, как его подчинен-ный возится с замком.
– Давай, это по моей части, – отодвинул его от сундучка тощий напарник.
Все с жадностью и нетерпением смотрели на неожиданную добычу. Медные блестя-щие полосы сундука так и сверкали, огнём горели широкие шляпки гвоздей. (Ваня ещё ут-ром всё это драил по распоряжению Мирчи Ивановича).  В сундуке с такой оковкой, навер-няка, хранятся большие ценности... Наконец замок щёлкнул, и крышка отскочила. Возгласы разочарования и возмущения вырвались одновременно у всех трех воров.
– Вот так подарочек! – охнул тощий.
– Где это видано – в таком сундуке кукол возить? – поддержал его другой.
– Негодяи! Что нам подсунули! – завопил главарь. – А может, это вы по дороге под-менили, а? – грозно зарычал он, уставившись на своих помощников.
– Подменили, как же! – огрызнулся тощий. – А аккордеон – не ценность? Мы же его не продали по дороге.
– Попробовали бы только, – уже смягчаясь, проговорил хозяин.
– За сундук тоже хорошо заплатят,– помолчав, проговорил он.– Толкнём на ярмарке; война кончилась, крестьяне снова о своем добре будут думать...
– И кукол в балаган продадим, – всё больше воодушевляясь, говорил он.
– А в машине будем, как господа, разъезжать по сёлам, – вставил тощий.
– В первом же милиция и заграбастает!– остудил его пыл хозяин.
– А мы в село заезжать не будем. Укроем машину где-нибудь в роще, – не сдавался предприимчивый напарник.
– Ладно, там посмотрим. Житья не стало от милиции, – уныло заключил главарь. – А не нашли ли, чего пожевать?
Воры притащили узелок – всё, что осталось от заработков Леона,— и жадно наброси-лись на еду: жизнь у них была явно не сытая. Пока они ели, мальчик выбрался из овчарни и побежал в степь. Место было совершенно незнакомое, он не знал, куда бежать, но решил где-нибудь спрятаться до темноты. Скоро он устал, ведь бежал изо всех своих сил.
Грабители, однако, быстро хватились его и с хохотом, – понимали, что силы нерав-ные, – стали гоняться за ним по степи на машине. Потом главарь отлупил его ремнём. Ему нужен был послушный помощник. Это было Ване уже знакомо: когда погибла мама, никого из близких не осталось, дом разбомбили, и он стал жить на чердаке, к нему как-то ночью за-бралась шайка воров. Они удивились, что на чердаке кто-то живёт.
Утром они накормили мальчика, а когда убедились, что он немой, обрадовались: он был им бесценным помощником – никого не мог выдать. За него цепко держались, на чердак приносили ворованное – колбасу, золотые безделушки, отрезы. От тех времён и остался патефон, что лежал сейчас на дне сундучка. Воры иногда кормили мальчика, хотя не доверяли ему – он не раз пытался бежать. Но далеко ли убежишь в оккупированном, ставшем враждебным городе? Вот почему мальчик поначалу так испугался Мирчи Ивановича – он подумал, что это один из тех, кто шастает по покинутым домам в поисках наживы.
И вот он снова в руках у каких-то тёмных людишек.
Избитый Ваня лежал на соломенной трухе и, хотя ему было больно, не плакал. Он решил во что бы то ни стало сбежать и найти Мирчу Ивановича…

***
Дорога переваливалась с холма на холм, а путники всё шли и шли.
– Удивляюсь я тебе иногда, Мирча Иванович, как ты, взрослый человек, прикипел к куклам? Руки у тебя золотые, на фронте был разведчиком, а я-то знаю, что это не просто. Бывало, уходят наши разведчики за линию фронта, помашешь им рукой, а на душе кошки скребут – ты вот в окопе, среди своих товарищей, а они… В самое пекло. Через такое про-шёл, всё умеешь, а тут – куклы… Непонятно мне, – говорил Тихон с искренним недоумени-ем.
– Я на фронте клятву дал: выживу – займусь детьми. Тяга у меня такая. Наши раны – на теле, а детские – нa душе, они никому не видны. Дети ведь верят, что взрослые все – справедливые, добрые... Мы просто обязаны сохранить эту веру. И пусть они забудут смерть, унижение... Я считаю, что каждый взрослый, а тем более фронтовик, знающий, как говорится, почем фунт лиха, должен сделать вcё, что может, для ребёнка.
– Сделаем, не беспокойся, Мирча Иванович, всех накормим, обуем, оденем...
– Накормим – знаю. Но важнее – душу вылечить, согреть. Сытого эгоиста, ничему не научишь. Чтобы они, Тихон Петрович, повзрослели, но не забывали настоящую цену солнцу, воздуху, а главное – миру.
– Как думаешь, Мирча Иванович, война ещё будет?
– Грош нам цена, если мы это допустим. Ни живые, ни мёртвые нам не простят.

* * *
Леон лежал на пригорке, жевал травинку и в сердцах сплёвывал.
– Я бы живо утихомирил этого Тихона, да шум поднимать не хотелось.
Анжелика устало вытянулась на траве. Целый день шли, а куда пришли – неизвестно, ни селения, ни людей...
– Где же теперь искать эту проклятую полуторку? – злобно бормотал Леон.
– Да бог с ней, Лео, что там. Куклы, барахло... –  безразлично проговорила Анжелика.
Леон так и вскинулся.
– Аккордеон – барахло? Ты в своем уме? Как мы будем без него выступать, чем кусок хлеба зарабатывать? К тому же в футляре спрятаны запасные документы на нас с тобой. Если кто найдёт, по головке не погладят за такие вещи!
– Какой ужас! Зачем ты все это затеял?!
– Вот что, давай начистоту,– зло сказал Леон.– Я работал при немцах в мюзик-холле «Танаси», ты пела в ресторанчиках...
– Но я бы умерла с голоду. Ничего другого я делать не умела, а продать было нечего. А ты, ты ведь... не только играл на аккордеоне, я знаю...
– Что ты знаешь?! – угрожающе прорычал Леон.
– Ничего, – поспешила уверить его спутница. – Не знаю даже, за что они тебя награ-дили аккордеоном.
– Молчи! – взвизгнул Леон и огляделся. Но вокруг стояла тишина: дорога была пус-тынна.
– Не везёт, так не везёт, – не унимался Леон. – ВсЁ было уже на мази: уломали бы Ти-хона поехать в это проклятое село, и нате вам: одни на дороге, без аккордеона... А соседка Липковской, толстуха, может быть, шпарит сейчас в это село! И мы останемся с носом.
– Да, что ты! Разве она способна?..
– Наивная ты, Лика! Деньги нужны всем!
– Послушай, она интеллигентная женщина, учительница, а такие люди никогда не читают чужих писем. И потом, если ты прав, то она давно могла его прочесть!
– Я нутром чую: старуха в пути! Я бы на её месте так сделал.
– Так то ты!.. – вздохнула Анжелика…

***
Мирча и Тихон попили воды из ручья, передохнули и снова двинулись на поиски по-луторки.
– Бензина там оставалось – кот наплакал. Не могли они далеко уехать, – утешал ку-кольника, а главное, себя, Тихон. И вдруг они действительно увидели стоящую у обочины машину.  Из-под колёс торчали чьи-то сапоги.
– Наша, родненькая! – воскликнул Тихон и кинулся к машине.
– А ну, вылезай, а то за ноги вытащу, ворюга!
Из-под машины вылезла перемазанная глиной и мазутом молодая женщина.
– Вот я тебя ключом сейчас огрею – сразу свои шуточки бросишь.
– Погоди, погоди! – захлопал глазами Тихон. – Это машина …
Он глянул на запылённые номера, на новую доску, прибитую к кузову. – Она ваша? – тупо спросил он.
– Не моя, а государственная.
– Тихон, сейчас же извинись перед женщиной! – строго сказал Мирча и представился:
– Плэмэдялэ – режиссёр передвижного театра кукол. А это – Тихон Петрович, наш водитель.
– Клавдия Внукова, водитель-киномеханик, – улыбнулась женщина, сняла косынку и вытерла ею лицо. Она была черноволосая, черноглазая, с румянцем во всю щёку. От ладной фигуры в блузе веяло силой и ловкостью. С весёлым любопытством смотрела она на своих новых знакомых.
– Просим прощения, Клавдия Внукова,– извиняющимся голосом сказал Тихон. – У нас, понимаете, беда случилась – полуторку угнали.
– Тут она не проезжала?– спросил Мирча.
– Кто-то проехал, но я из-под машины не разглядела. И много у вас груза было? – оза-боченно спросила женщина.
– Куклы, – с досадой ответил Тихон, – реквизит кое-какой...
– Главное – мальчик у нас там, – перебил его кукловод. – Он немой и, сами понимае-те, совершенно беззащитный.
– Ясно, – посерьёзнев, сказала Клава. – Садитесь. А ну, Тихон Петрович, крутите руч-ку!
Кукольник полез в кузов, а Тихон – откуда силы только взялись! – рванул ручку. Мо-тор затарахтел. Он сел в кабину и, высунувшись, спросил:
– Мирча Иванович, дальше поедем или подберём всё же наших горе-артистов? Не-бось, плетутся где-то...
– Не бросать же их на дороге, раз нам повезло,– ответил тот.
– Развернись, Клава. – Тихон захлопнул дверцу кабины. – Там где-то ещё двое наших товарищей «загорают»…

* * *
Но «товарищам» тоже повезло, и они ехали просёлочной дорогой на кэруце, напол-ненной глиняными кувшинами, мисками и прочей крестьянской утварью. Кэруцу тащили два тощих сонных вола, их погонял мужичок в кушме. Леон рассказал ему историю о потерянной дочке, и тот взял путников с собой, накормил хлебом и согласился довезти до ярмарки, хоть и жалко было волов – они еле-еле плелись.
Солнце, пробиваясь сквозь ветви деревьев, золотило густые волосы, обиженно при-тихшей Анжелики:  целый день они ссорились с Леоном. Спутник её озабоченно смотрел по сторонам. Пропавший аккордеон не выходил у него из головы. «Надо, видно, искать маль-чишку, он приметный», – думал он, то и дело поворачивая голову на любой звук. Но ничего, кроме сопения волов, не было слышно.
Наконец, они приехали на сельскую ярмарку. Как всюду в послевоенное время, боль-шинство хотело продать свой нехитрый товар, но мало, кто мог что-нибудь приобрести. Лео и Анжелика на припрятанные деньги купили брынзы, лука и устроились поесть. Вдруг Леон замер, чуть не подавившись куском хлеба. Среди людского гомона он услышал знакомые звуки аккордеона. Кто-то неумело пытался сыграть «Яблочко»...
Леон, крадучись, стал пробираться сквозь толпу. Анжелика бросилась за ним. Возле бочки с соленьями стоял тощий мужик и грязными корявыми пальцами перебирал блестя-щие перламутровые клавиши. Рядом с ним сидел мужчина в засаленной кепочке, крепко держа за руку Ваню.
Леон набычился, сунул руки в карманы и, подойдя сбоку, спросил:
– Почём музыка?
Долговязый оценивающе оглядел его, а мальчик радостно вздёрнул голову. Леон не-заметно подмигнул ему и, ткнув пальцем в аккордеон, ещё раз спросил:
– Трофейный?
– Трофейный, – радостным голосом подтвердил долговязый. – Больших денег стоит!
– Дай посмотреть! – сказал Лео и, взяв у тощего аккордеон, неожиданно протянул его Анжелике.
– Ну-ка, дорогая, рассмотри эту музыку. А я рассчитаюсь с товарищем.– И коротко, но сильно ткнул тощего кулаком в живот. Тот охнул и повалился на бочку с соленьями.
– Милиция! Где милиция!– не очень громко взывал Леон. Парень в засаленной кепоч-ке уже угрожающе подскакивал к нему. – Граждане, украли ребенка, аккордеон и еще дерут-ся!.. – закричал Лео, боясь, что воров здесь целая шайка.
Комсомольцев в эту пору в местечке было мало, зато они были активны, и двое как раз дежурили на ярмарке. Услышав крики, они тут же ринулись на помощь. Ребята взяли на себя тощего мужика, а тот, что был в кепке, юркнул за бочку, пролез под какой-то кэруцей и исчез. Ваня вцепился в рукав Леона, он решил, что Тихон и Мирча Иванович где- то побли-зости и, мыча, что-то пытаясь сказать знаками, потащил его за собой.
– Спасибо, хлопцы. Вот ворье проклятое, украли аккордеон и сынишку немого, кале-ку... Спасибо, –  благодарил Леон на ходу помощников и зорко поглядывал вокруг.
Ваня тащил его за руку. Они побежали на окраину села, оставив позади взволнован-ную происшествием толпу. Подбежав к знакомым воротам, мальчик остановился и указал на них запыхавшимся Леону и ребятам. Толстяк не раздумывая полез на забор и неуклюже пе-ремахнул через него. Вскоре он раскрыл ворота, и парни вбежали во двор.
– Эти ворюги угнали нашу машину. Мы – артисты кукольного театра! – возбужденно сообщил он комсомольцам.
В глубине двора виднелся задок полуторки. Кто-то пытался её завести. Парни, а за ними Лео, подбежали, и он снова увидел типа в кепке. Тот поднял голову, размахивая руч-кой, которой заводил машину, ринулся на толстяка... Парни, однако, быстро скрутили ему руки за спину.
Появился было хозяин, но, оценив обстановку, быстро юркнул обратно в дом.
– Не беспокойтесь, товарищ, вы поезжайте, а мы тут разберёмся, – сказали комсо-мольцы. – Мы их всех сдадим в милицию. А вы по дороге, если не трудно, заскочите туда, скажите им этот адрес.
– Спасибо, товарищи, спасибо!– Лео проворно залез в машину. – Я непременно по дороге заеду в милицию, сообщу, где задержали воров, вам положен орден за геройство! Вот и жена моя бежит... Не волнуйся, Анжелика, товарищи комсомольцы помогли мне задержать воров. Садись в кабину. Мы сейчас поедем в милицию...
Леон, конечно, и не думал показываться в милиции. Он своего добился: машина и ак-кордеон были с ним, а больше его ничто не интересовало. Хотя Леон был далеко не перво-классным водителем, машина довольно быстро продвигалась вперёд. Анжелика обняла мальчика, и он прижался к её плечу. Впервые она почувствовала, что привязалась за это не-долгое время к Ване. Она искренне обрадовалась, увидев его невредимым. Мальчик в душе удивлялся, почему с ними нет Мирчи Ивановича и Тихона, но утешал себя тем, что, вероят-но, их по пути заберут с собой. Видно, и кукольник, и водитель где-то здесь, поблизости. При мысли о Мирче Ивановиче и Тихоне у него защипало в носу, но он сдержался. Анжели-ка протянула мальчику кусок хлеба с брынзой, и он устало начал есть…

***
Между тем кукольник и Тихон на машине Клавы несколько раз проехали вдоль доро-ги в поисках Лео и Анжелики.
– Не случилось ли чего с ними? – озабоченно проговорил Плэмэдялэ.
– Да сбежали они! – определил ситуацию Тихон. –  Всё время ведь только о своём и говорили. Помнишь, как Лео твой разорялся, что на куклах не разбогатеешь? Жаль только Анжелику, уж больно он ею помыкает... Ладно, бог с ними. Нам мальчика искать надо. Кла-ва, вези нас прямо в милицию.
Хотя Мирча не признавался Тихону, и тот – Мирче, оба они очень привязались к мальчику, которого с легкой руки Тихона так и звали Ванюшей. Обоим представлялось, что угнавшие машину бандиты заставляют его воровать или выкинули Ваню где-нибудь в тём-ном месте... Тихона ещё тревожило, как бы мальчик не подорвался на мине, – их после вой-ны оставалось кругом великое множество. Однако они были мужчинами, фронтовиками и привыкли сдерживать свои чувства. Правда, Тихон время от времени повторял:
– Если бы он мог говорить!..
– Или хотя бы писать! – соглашался кукольник. – Как только найдём, буду учить его грамоте.
Оба возлагали большие надежды на районное отделение милиции, но там их ничем не порадовали. В сообщениях о происшествиях не упоминалась ни полуторка, ни немой мальчик.
– Да ведь времени с момента пропажи прошло немного,– утешал их дежурный.– Хо-рошо, что сразу обратились. У нас людей мало, помогают активисты. Если сами обнаружите следы – сообщайте. И не волнуйтесь: найдём и машину, и мальчика. Машин в районе пока не так уж много. А банд достаточно.
Они оставили описание внешности мальчика, номер полуторки и ответили на все во-просы, которые им задал дежурный. Выйдя на залитую заходящим солнцем улицу, Тихон и Мирча огляделись.
– Ну, узнали что-нибудь про мальчика?
Не дожидаясь, пока мужчины подойдут, нетерпеливо крикнула им стоящая возле сво-ей машины Клава.
Тихон только тяжело вздохнул.
– Спасибо, Клава, за всё, – сказал Плэмэдялэ, пожимая девушке руку. – Всего вам доброго.
– Куда это вы собрались на ночь глядя? Пойдёмьте ко мне, я вас борщом накормлю, отдохнёте, поспите, а утром отправитесь на поиски.
– А не стесним?– неуверенно спросил Тихон.
– Ну, что вы!.. Идёмте.
– Хоть бы знать примерно, где, в каком месте искать Ванюшу, – про себя бормотал Мирча, направляясь за  Клавой к небольшому, аккуратно выбеленному домику.

***
Леон вёл машину так, что она попадала в каждую колдобину, и мальчика мотало от борта к борту. Даже Анжелика в кабине страдальчески ойкала. Вдруг мотор зачихал, и по¬луторка остановилась. Лео чертыхнулся: кончился бензин. Вспомнил: Тихон же говорил, что бензина маловато.
– Выходите, граждане, передохните. Это пустяки: была бы машина, а бензин найдёт-ся. Стойте здесь, я погляжу с холма, нет ли где селения!
Леон бодро зашагал в ту сторону, где что-то белело вдали.
– Иди сюда, Ванюша. – Анжелика достала гребень и стала причёсывать его взлохма-ченные волосы. Он заулыбался, хотя не очень-то любил причёсываться.
– Надо сказать Лео, чтобы он тебя подстриг. Вот вырастешь, станешь большим, силь-ным – и забудешь тётю Лику. Интересно, как тебя на самом деле зовут?
Мальчик издал мычащий звук и потупился. Анжелика обняла его, ласково произнес-ла:
– Бедный ты малыш!
Мальчик взял её руку и прижал к своей щеке. Как сказать ей, что она такая же краси-вая, как его мама? Хорошо, что Леон, которого он не любил и боялся, хоть на время ушёл, и они остались вдвоём. Мама тоже когда-то ласкала его и причёсывала ему волосы. Может, Анжелика вспомнила сейчас о своей потерянной дочке?..
Вдруг в лесочке за холмом раздался оглушительный взрыв. Анжелика вскрикнула, прижала ладони к губам и рванулась к вершине холма.
– Лео! Лео! Что там случилось? Что? – кричала она.
Мальчик едва поспевал за ней. У осины в лужице лежаце корова – её ранило оскол-ком. Морда её была запрокинута, а на вздувшейся шее шевелились листочки осины, присы-панные землёй. Корова ещё дёргала ногами и из последних сил мычала. Подбежал Леон. Увидев издыхающую корову, он вытащил браунинг. Ваня закрыл лицо руками.
– Ты что? Откуда это?– прошептала Анжелика.
– Так, игрушка, – усмехнулся Леон. – Немцы их везде разбросали. –  Леон выстрелил корове в ухо. Она ещё раз дернулись и затихла. Мальчика пронзил забытый уже ужас смерти и жестокости.
– Зачем ты это сделал?
– Чтоб не мучилась. Пусть не бегает, где не надо, – хладнокровно ответил Леон, засо-вывая в карман оружие.
– А пистолет зачем? – она кинула встревоженный взгляд на оцепеневшего мальчика.
– Ничего, не проболтается.
Без Тихона и кукольника он чувствовал себя полным хозяином.
Из чащи послышались детские голоса.
– Дети, не бегите, нельзя! – раздался хрипловатый голос,
На поляну выскочили трое мальчишек. За ними трусил пожилой человек в вылиняв-шей гимнастёрке. Он медленно подошёл к корове и со вздохом проговорил:
– Эх, Мэтуша, Мэтуша, и чего тебя сюда понесло?..  Видите, как оно получилось? – обратился он одновременно ко всем, как будто давно знал их. Один из мальчишек с деревян-ной саблей в руке и с большим пятном йода на лбу прижался к старику.
– Кто стрелял?
– Вам показалось, – небрежно ответил Леон.
– Корнелий Степанович, Мэтуше было больно?
Старик только вздохнул. Что тут ответишь?
– Беда. Потерять корову в такое трудное время, – почти искренне посочувствовал Ле-он.– Неприятный случай...
– Случай! – горько усмехнулся старик. – Тут этих мин столько натыкано... Ребятиш-кам побегать негде, не то, что коровам. Идите за мной осторожно,– сказал он, оборачиваясь к ребятам, – только след в след.
Леон и Анжелика с Ваней двинулись за деревенскими жителями. Они шли по еле за-метной тропинке и вскоре оказались у озера. На берегу его стоял большой, красивый, с об-лупленными колоннами дом. Во дворе носилось множество ребятишек. Здесь, в бывшем бо-ярском имении, разместился детский дом.
– Это то, что нам нужно!– оживленно заявил Лео и отправился знакомиться с заве-дующей. Он объяснил ей, что они артисты театра кукол и застряли неподалеку на дороге. Им позарез нужен бензин. У заведующей бензина не было. Она предложила артистам показать ребятам спектакль, а завтра утром, когда приедет подвода с продуктами и бензином для движка, что освещает их дом, бензин у них будет. Пусть пока артисты отдыхают.
Леон задумался. Потом сказал, что спектакль они сыграть не могут – театр ещё не укомплектован, но его жена, известная артистка, споёт им под аккордеон.
На том и порешили.

* * *
Председатель сельсовета велел Кристине подождать на лавочке, а потом в суете о ней забыл. Но каждый раз, выходя на крыльцо и видя девочку, хлопал себя по лбу: «Если не най-ду ей попутчика до вечера – возьму к себе, а утром непременно отправлю».
Кристина не знала этих мыслей председателя и терпеливо ждала, понимая, как много у него дел. А тем временем размышляла: раз Мирча Иванович сказал, что мама вернётся, значит, надо и ей возвращаться в село и там ждать. С тех пор, как девочка встретила актёров-кукольников, ей стало не так одиноко, и надежда засветилась в душе.
Солнце уже клонилось к закату, когда она увидела на дороге полуторку. В кузове сто-ял Ваня и отчаянно махал руками – он её заметил. Кристина поняла: что-то произошло, ведь никого из взрослых актёров в машине не было, а за рулем вместо Тихона сидел незнакомый человек.
Тогда она решила, что домой отправится завтра. Сказала девушке в конторе, что то-ропится, и двинулась в ту сторону, куда уехала машина. Малый прихрамывал, но тоже бежал по дороге, словно понимал: нужна его помощь. Они быстро отстали от полуторки, хотя очень торопились.
Но вот лес кончился, и показалось озеро. Где-то далеко-далеко, на другом берегу бе-лело здание. Отдохнув и умывшись чистой прохладной водой, девочка снова вышла на пус-тынную дорогу. Малый послушно трусил рядом. Девочка немного досадовала: у неё есть свои дела, свои заботы, её, может быть, мама ждёт, а она бродит по дорогам, разыскивает почти незнакомого мальчика.
Кристина утомилась и стала раскладывать костёр. Малый куда-то пропал. Страшно-вато опять к ночи оставаться одной. Девочка решила наловить рыбы в озере и сварить уху.
Лучи заходящего солнца отражались в воде и били прямо в глаза. Кристина щурилась, но упорно следила за самодельным поплавком из гусиного пера. Она вспомнила слова Тихона, что в машине мало бензина и подумала: далеко не уедут. «Ищи Ванюшу, Малый!» – приказывала она собаке в пути, однако та уже второй день возвращалась ни с чем. Сегодня пёс вообще на полдня куда-то запропастился. Не случилось ли с ним чего? Кристина наловила уже порядочно рыбёшек, но всё ещё задумчиво сидела над поплавком. Внезапно зашелестели кусты, и из них выскочил Малый. Подбежал к воде и несколько раз жадно лизнул её языком. Бока собаки резко вздымались и опадали. Пасть была широко открыта и дыхание прерывисто. Видно, прибежал издалека. Малый уже почти не хромал. Поплавок дёрнулся, Кристина взметнула леску, и рыбёшка шлёпнулась на землю. Тут пёс вскочил и, заскулив, отбежал в сторону, глядя на свою хозяйку. Он явно просил её следовать за ним.
Девочка поднялась. Смуглый палец указал в ту сторону, куда звал Малый.
– Ванюша там?
Пёс залаял.


Глава 4. Кино остановить нельзя!

На заросшей травой окраине райцентра стоял за большими деревьями, покрытый ка-мышом, домик Клавы. Едва отворилась дверь, как гости были оглушены детским визгом и криком:
– Мама Клава! Мама Клава!– И девушку облепили ребятишки мал-мала меньше. Сра-зу даже было и не сосчитать их. А когда угомонились, выяснилось, что ребят се¬меро.
Тихон был потрясён.
– Это что, все ваши?
– Теперь мои! – гордо заявила Клава. – Дети моего брата.
Из-за занавески вышла старушка.
– Принимай гостей, мама, – обратилась к ней девушка.
Старушка молча поклонилась и снова ушла за занавеску. Ребятишки, только теперь заметив посторонних, притихли и попрятались по углам, а Клава прошла к матери. Тихон снял фуражку и повесил на гвоздик.
– Ты, Клавдия,– услышал он шепот старухи,– скоро весь уезд кормить будешь. Так никаких продуктов, не напасёшься.
Тихон тут же, сняв фуражку с гвоздика, шепнул Мирче:
– Пойдём!
Они пошли к калитке, и тут на крыльцо выбежала Клавa.
– Куда же вы?
– Извините, Клава, – сказал Тихон, – но нельзя нам у вас оставаться. Вон сколько в избе малышей! – Девушка подошла  к Тихону и мягко взяла его за руку.
– Детишек испугались?
– Нет, но... мамаша ваша права.
– Да не обращайте внимания. Это у неё сердце болит, что дети брата сиротами оста-лись, – пояснила Клава. – А из-за тарелки борща и куска мамалыги мы не обеднеем.

* * *
Багровый закат освещал столовую боярского имения.
За длинным столом собрались все обитатели детского дома. Ваня почти ничем от них не отличался, разве что своей лохматой головой, он был такой же худенький и бледный, как и остальные.
Постукивание ложек о миски и тихие шепотки вдруг нарушил голос дотошного маль-чишки с пятном йода на лбу:
– Корнелий Степанович, а Мэтушу сварят или похоронят?
Головы ребятишек заинтересованно повернулись к старику в выцветшей гимнастерке. Он медленно отложил ложку и посмотрел на заведующую, которая тоже не знала, что и ответить.
Наступила тишина. Ложки остались в мисках.
– Коровы существуют для того, чтобы давать молоко и мясо, – объявил Леон, не пере-ставая жевать.– Поэтому вашу Мэтушу можно и нужно есть. – Он встал, громко сказал:
– Спасибо! – и вышел из столовой.

* * *
Хозяйственный Тихон сразу же нашёл себе работу в доме Клавы: накопал картошки, починил забор, наколол дров. За что бы он ни брался, ловко приводил всё в порядок. Ста-рушка уже по-свойски им распоряжалась. Ох, как нужны были в этом доме мужские руки!.. А Тихон соскучился по мирному деревенскому труду. Ребятишки, как могли, помогали ему:  кто молоток подаст, кто пилу из сарая притащит. Мирча, с некоторым удивлением глядя на преображённого Тихона, тоже включился в работу.
После ужина хозяйка и гости сидели на завалинке, а детишки носились по двору. Са-мая маленькая подошла к Клаве:
– Расскажи сказку!
– Какую, Лучика, весёлую или страшную?
– Страшную! Страшную! – закричали мальчишки.
Лучика заплакала:
– Не надо страшную...
Тихон поднял её, посадил на колени и указал на кукольника :
– Ты, маленькая, не плачь. Вот этот дядя... Ты, Лучика, не знаешь, с кем рядом си-дишь. Этот дядя – большой детский артист. Жаль только, кукол наших нет, а то бы мы такой спектакль сообразили!..
Ребятишки, услышав про кукол, окружили взрослых. Мирча Иванович попросил Кла-ву:
– Принесите лампу, пожалуйста.
Клава ушла в дом, а Миша, видно самый храбрый, спросил:
– И что будет?
– Сейчас увидишь!..
Клава вынесла керосиновую лампу и поставила её на завалинку. Стена Клавиной ма-занки, синяя от наступившей ночи, осветилась жёлтым светом лампы и ожила. Кукольник вытянул руки, и в колеблющемся кругу света появилась тень знакомого зверька.
– Зайчик! Заяц! – радостно закричали дети. – Смотрите, зайчишки!
Потом откуда-то появилась морда пса.
– Собака! Теперь собака!
Мирча чуть отвернулся, и раздалось протяжное мяуканье. Дети стали оглядываться.
– Кошка! Где кошка?
– Кис-кис-кис…
Тихон, довольный, засмеялся.
– Смотрите внимательно!- сказал он.
Дети продолжали с удовольствием отгадывать, кто появлялся на стенке – целый театр теней. А у полуоткрытой двери стояла Клавина мать с полотенцем в руках и тоже с интере-сом смотрела на «экран». И она, и дети впервые видали такое диво. Клава с Тихоном стояли за кругом света.
– Как же это будет, Клавдия, что ты при детях, да без мужа?
– Да уж как-то будет... – беззаботно ответила та. – У меня жизнь весёлая. Баранку кручу, кино верчу.
– Ну, и что же? – насупился Тихон.
Клава заправила за ухо прядь волос.
– У меня, Тихон Петрович, дел много...
– А они? – Он кивнул на ребят. – Им отец нужен.
Клава скосила на него глаза и прыснула, а Тихон нахохлился.
– Вы знаете, Тихон Петрович, какая у меня работа? Только приеду, как все мальчиш-ки бегут по селу и кричат: «Кино приехало! Кино приехало!».  Особенно, когда бываю в Приднестровье, любят смотреть «Чапаева». Иногда в азарте стреляют из рогаток в белых или кричат: «Чапай, выплыви! Выплыви, Чапай!». Сколько раз потом приходится чинить экран... Уж меня начальство ругает-ругает, да понимаю я этих мальчишек: им так хочется, чтобы Чапай остался в живых!..
А один раз привезла я в одно село хронику Победы. И вдруг во время сеанса не маль-чишеский крик, а женский. Что такое? Я кино остановила, а мне кричат: продолжай! Про-должай! Оказывается, мать узнала своего сына в одном из знаменосцев. Теперь и эта женщи-на, и её односельчане прямо замучили меня – все просят привезти этот фильм. Я его у них уже не один десяток раз показывала... Меня там встречают, как родную. Вот какая у меня работа! – гордо заключила девушка.
Да, самостоятельным человеком была Клавдия Внукова.


***
В детдоме уже объявили отбой, потушили свет, но дети не спали. Они с интересом смотрели на новенького и спрашивали по-молдавски:
– Эй, артист, как тебя зовут?
Ваня лежал, уткнувшись головой в подушку.
– Воображала! 
– Такой же, как усатый толстяк, его папаша.
– Ты на чём играешь?
Ваня не двигался.
– На чём он играет? Ни на чем! Мы для него, видать, неподходящая компания.
– Устроим ему, пацаны, «тёмную»!
Ребята с подушками и одеялами бросились к Ваниной кровати. Ваня молча отбивался. И то, что он молчал, выводило мальчишек из себя. Вырвавшись, он побежал по проходу между кроватями к двери. Ему подставили подножку, груда мальчишеских тел с шумом повалилась на него, и всё же  Ване удалось проскользнуть меж ног у ребят. Распахнув дверь, он, не разбирая дороги, помчался по темному коридору по лестнице и влетел в освещенную комнату, где за столом беседовали заведующая, Лео и Анжелика. Заведующая недоуменно уставилась на растрёпанного мальчика. Леон с досадой спросил:
– Тебе чего?
Мальчик знаками пытался объяснить, что он никуда отсюда, из комнаты, не уйдёт. Анжелика, посадив его на табуретку, пыталась успокоить. А Леон, зацокав языком, повер-нулся к заведующей:
– Вот оно, тяжелое наследие войны. Вы ведь понимаете, ему нужен уход, а мы арти-сты, мотаемся по дорогам. Какой тут режим, какое воспитание!.. Так что принимайте.
Мальчик с ужасом взглянул на него, на заведующую и бросился к Анжелике, схватил её за руки, замотал головой, что-то пытаясь сказать.
– Мы за тобой вернёмся, непременно вернёмся! – успокоила его Анжелика.
Заведующая взяла его за руку, ласково погладила по растрепанным волосам.
– Ну, ничего, ничего. Ты сейчас поспи, а утром решим. Ты же знаешь — твои папа и мама артисты, они должны давать концерты, а тебе надо учиться...
Она вывела его в коридор, постучала в соседнюю дверь.
– Корнелий Степанович! Пусть мальчик переночует у вас.
– Конечно, конечно, я ему сейчас постелю.
Заведующая подтолкнула Ваню в комнату, и добрый старик обнял его за плечи и по-вел к себе, а женщина закрыла за ним дверь и пошла в спальню ребят. Все смирно, тихо ле-жали на своих кроватях.
– Что, спите? – сердито спросила она.
– Спим! – притворно зевая, отозвался заводила.
– Совесть у вас спит!– бросила заведующая и направилась к двери. Остановилась и добавила: – Не стыдно?
– Он воображала!
– Говорить с нами не хочет!
– Не может! Он немой. Трудно было самим догадаться? – И заведующая вышла.
Мальчишки переглянулись.
– Вот это да...— растерянно сказал заводила.— А толстяк-то все твердил: мы артисты, мы артисты, а рыжая песенки пела...
Всем было не по себе, и мальчишки ещё долго ворочались в своих постелях.


***
Леон улёгся в кабине машины. Но лягушки на озере устроили такой концерт, что он никак не мог уснуть. Вертелся с боку на бок, потом с озабоченным видом сел, косой глаз стал шарить по машине и, наконец, нашёл то, что искал: планшетку. Леон развернул карту и, чиркая спичками, высмотрел название:
– Михайловка, – произнёс он вслух и удовлетворенно цокнул языком.
Довольный, положил планшетку под голову и закрыл глаза. Но некуда было вытянуть ноги. Лягушки не унимались. Он вылез из кабины, нашел камень на дороге, запустил им в озеро. Наступила тишина.
Вернувшись к машине, он снова улёгся в кузове и мгновенно уснул. Утром Леон про-снулся от скрипа кэруцы, на которой везли в детский дом продукты и бочку бензина для движка. Он пошёл в дом. Надо было забрать Анжелику и проститься с заведующей. Он наде-ялся, что мальчик ещё спит, видеть его Леону не хотелось.
– Вы поймите нас правильно: так будет лучше. Для него же лучше. Быстрей привык-нет,–  проникновенно говорил он. – А мы будем навещать, а как же? Ну, пора. Прощайте. Нас ждут.
Они поспешно вышли на крыльцо. Заведующая спохватилась: вчера она из-за выход-ки мальчишек не успела оформить документы, – и крикнула им вдогонку: – А как записать мальчика?
Леон, секунду потоптавшись на месте, вдруг решительно заявил:
– Иван Тихонович... Буратино! – и заговорщицки подмигнул Анжелике.
– Ванечка, до свидания! – крикнула та, хотя мальчик, по всей вероятности, ещё спал. Ей было не по себе от того,  что они его оставляют. Хотя... к чему им сейчас мальчик?
Машина, взревев мотором, отъехала от детского дома. И тут на крыльцо выскочил Ваня. Он посмотрел на заведующую и всё понял.
– Будешь здесь жить, Ванюша,– положив ему руку на плечо, мягко сказала она.
Мальчик поднял глаза. Из распахнутых окон, привлечённые шумом машины, на него смотрели ребячьи глаза, множество глаз. Подбежал с колесом на палочке тот самый заводила и, как ни в чём не бывало, сказал: Покатили?
Заведующая легонько подтолкнула к нему Ваню…

***
Леон весело крутил баранку. Он ехал в сторону села Михайловка и ничто ему не ме-шало. Он был в прекрасном настроении. Свершилось то, о чём он мечтал: машина и никаких препятствий на пути к кладу. В том, что клад есть, он не сомневался. Он уже видел драго-ценности, россыпи золотых монет, старинные серебряные подсвечники... Только бы ещё где-нибудь бензином разжиться...
Подъезжая к развилке, он резко дал газ, увидев у колодца Тихона. Тот заливал в ра-диатор такой же полуторки воду. Тихон так и застыл с ведром в руках, разглядев на знако-мом задке своей машины номер. Вскочив в кабину, попытался завести мотор, но, как всегда бывает, когда очень торопишься, ничего не получается. Тогда он схватил ручку и подбежал к мотору. Наконец машина завелась. Тихон бросился в кабину и погнался за Леоном. Правда, водителя он не видел. Мирчу в кузове швыряло и бросало, а Клава сердито пыталась остудить шофера:
– Осторожнее, разобьёмся! Кинопередвижку разобьёшь, бешеный!
– Гляди в оба, Клавдия, сейчас примем ближний бой!
– С кем?
– С ворюгами.
– Так это ваша машина проехала?
Тихон утвердительно кивнул головой.

* * *
Леон, стоя на подножке машины, нетерпеливо поглядывал на приближающийся па-ром. Анжелика сохраняла полное спокойствие.
– Не заметили они нас, Лео, если еще не догнали?
– Надеюсь, – пытался он сам себя успокоить. – Тихон стоял спиной к дороге.
– Да Тихон свою машину по голосу за километр узнает, – усомнилась Анжелика.
Леон замер, вытянув шею. Среди мерного плеска речной воды явственно послышался нарастающий гул автомобильного мотора. Захлопнув дверцу, он дал задний ход. И укрыл полуторку в прибрежном высоком кустарнике.
Тихон подъехал к причалившему парому и, высунувшись из кабины, крикнул паром-щику:
– Мошуле, тут машина не проезжала?
– Стояла одна, да куда-то делась, – ответил тот.
Тихон крутил головой, как борзая, потерявшая след.
Мирча, перегнувшись через борт кузова, спросил:
– Может, тебе показалось, и то была не наша машина?
Тихон от обиды даже не удостоил его ответом.
А не более, чем в десяти метрах от них, боясь шевельнуться, стоял в густых зарослях бузины Леон, пытаясь отогнать от себя диких пчёл. Утром в детдоме удалось полакомиться повидлом, и капля его попала на пиджак. Как это порой бывает, маленькое обстоятельство грозило обернуться большой бедой: дикие пчёлы, учуяв лакомство, атаковали пиджак Лeo, а заодно и усы. Толстяк не обладал невозмутимостью древних стоиков: те-то умели молча пе-реносить любые испытания, – он был всего лишь артистом «лёгкого жанра», поэтому после первых же укусов с воплем бросился к машине, завёл её и, не разбирая дороги, ломая кусты, поехал к реке.
Тихон же был настоящим солдатом, он тут же сориентировался и вырулил на дорогу, преграждая путь злоумышленникам.
Пчёлы, проявляя свойственную им настырность, влетели за Леоном в кабину. Анже-лика подняла крик и стала махать руками. Перед опухшими от укусов глазами Лео мелькали то руки Анжелики, то ветки деревьев и кусты.
Когда они, наконец, вырвались из этой пчелиной западни, то чуть не свалились в ов-раг, – лишь чудом Леону удалось затормозить. Анжелика тряслась, как в лихорадке. Тихон рассчитал верно, но случается иной раз, что и загнанный заяц уходит прямо из-под носа охотника. Так обочиной выскользнул и Леон. Он помчался по дороге, за ним в погоню уст-ремился Тихон.
Машины неслись на некотором расстоянии друг от друга,  которое всё уменьшалось, – с холма на холм, – оставляя за собой огромную тучу пыли. Пролетели через село, давя цы-плят и прочую живность.
У музыканта лицо опухло, а глаза превратились в узенькие щёлки, так что, доведись ему сейчас выступать на сцене, он вполне мог бы стяжать лавры ещё и как клоун, или выхо-дец из малоизвестного государства. Анжелика смотрела на себя в зеркальце с ужасом, не уз-навая.
Тихон неумолимо приближался.
Однако, судьба смилостивилась над Леоном и на этот раз: ветхий мостик, по которо-му он проехал, тут же рухнул. Тихону пришлось резко затормозить. Овраг, через который был перекинут в незапамятные времена мостик, насколько хватал глаз, тянулся влево и вправо. Распалённый погоней, Тихон выскочил из машины. От досады он проклинал и себя, и машину, досталось и его спутнику, даже Клаве... Мирча тоже был раздо¬садован.
– Ну, что поделаешь, – пытался он успокоить Тихона, – если бы у тебя был самолёт, а не полуторка, тогда бы мы и овраг перемахнули. Дороги всегда пересекаются, найдём их, Тихон Петрович.
– Да ведь там Ванюша! – в отчаянии крикнул Тихон.
– Увы, не видно его было, – печально произнес кукольник.
– Не видно? Так ведь это ещё хуже! Конечно, зачем им немой мальчик!

* * *
Кинопередвижка только к вечеру добралась до небольшого городка, стоящего на бе-регу Днестра. Клава устроила киносеанс из двух фильмов: «Малахов курган» и «Тётка Чар-лея». Мирче Ивановичу и Тихону было не до кино. Они продолжали поиски Вани – им почему-то казалось, что полуторка  тоже где-то здесь.
– Душу из них вытрясу! – обещал Тихон. Он остро переживал свою неудачу.
Городок не очень пострадал от войны, был по-провинциальному тих и густо зарос са-дами и виноградниками. Вдоль улиц едва мерцали редкие фонари. Освещалась только эстра-да летнего «коммерческого» ресторана. Он был окружен выкрашенным белой краской шта-кетником.
На эстраде играл маленький оркестр. Мелодии было не разобрать, только отчетливо ухал барабан. Вышел конферансье и, явно подражая кому-то из известных артистов, произ-нёс:
– Уважаемые гости нашего ресторана! Маленький сюрприз. Проездом из Москвы знаменитый дуэт Ангелов...  Леон и Анжелика!
На эстраде появилась Анжелика с белой розой, приколотой к тому же цветастому, не очень чистому платью, с чёрнобуркой на плечах, и припомаженный Лео со своим аккордео-ном. Они запели песенку на незнакомом языке. Лео мог выдавать себя не только за столич-ного артиста, но даже за китайского божка – так поработали над ним пчёлы. Анжелика вы-глядела не лучше.
Дуэт закончился под вялые хлопки – даже этой нетребовательной публике пение не понравилось. Анжелика и Лео сошли вниз, сели за столик и с аппетитом стали что-то упле-тать. Тихон и Мирча переглянулись. Они тоже зашли за штакетник и сели за столик.
– Ты что, Мирча Иванович, тут же сумасшедшие цены!
– Я так, осмотреться
– Давай подойдем к этому знаменитому дуэту из Москвы и спросим...
Они уже собрались было встать из-за стола, но те снова вышли на эстраду, и Анжели-ка спела одну из тех песенок, которые пела ребятам. Более живая музыка произвела на пуб-лику лучшее впечатление, но всё же их мало кто слушал. Потом Анжелика и Леон ушли за кулисы.
– Как бы нам их не упустить... – забеспокоился Тихон,
Артисты сидели в кабинете директора ресторана, когда в дверь осторожно постучали.
– Можно?
Услышав голос кукольника, они оцепенели.
– Можно? – повторили вопрос, и дверь распахнулась.
– Можно, – опешив, пробормотала Анжелика.
– Мы не хотим препятствовать вашей выдающейся артистической деятельности,– ска-зал Плэмэдялэ, кивнув вошедшему вслед за ним Тихону, – но разрешите задать один простой вопрос: где машина?
– Не знаю! – ещё не придя в себя от испуга, возмущенно ответил Леон. – Откуда мне знать? Мы еле-еле кормимся, вы нас бросили...
– Неужели?– удивленно спросил кукольник. – А аккордеон?
– Что аккордеон? – опять растерялся музыкант.
– Откуда у вас аккордеон? Он ведь был в машине, когда её угнали.
– А его... его... выбросили, а мы нашли его на дороге, – заикаясь, сказала Анжелика.
Мирча Иванович укоризненно посмотрел на неё.
– Лео... или как там тебя, давай не темни, – жёстко сказал Тихон.
– Верно говорит Тихон Петрович, не темни, выкладывай всё начистоту, иначе разго-вор у нас будет короткий, – подтвердил Плэмэдялэ.
Но Леон не сдавался. Он вышел вперёд, заслонив собой Анжелику, чтобы та не взду-мала опять что-нибудь ляпнуть, и решительно заявил:
– Не знаю я, где машина! Откуда мне знать?
Дверь отворилась. На пороге стоял директор ресторана с большой канистрой в руке.
– Вот, – сказал он, протягивая канистру Леону, – как договорились. Выступите завтра – будет вторая.
Леон побледнел, но не шелохнулся. Тихон, перехватив канистру, вежливо поблагода-рил директора:
– Спасибо, спасибо. Завтра непременно выступим.
Директор, недоуменно глянув на Тихона, обратился к Леону:
– А эти товарищи с вами?
Ответил Мирча Иванович.
– Товарищи с нами.
– Где мальчик? – приступил к ним Тихон.
–  Мы его в детский дом пристроили, – поспешно сказала Анжелика.
– Он так радовался, так радовался!.. Прекрасно устроили – отличный дом, природа... – поддержал Леон.
– Где этот детский дом? – сухо спросил кукольник.
– У озера.
– А машина?
– Во дворе, – хрипло выдавил Леон. Полуторка действительно стояла под навесом в глухом тёмном дворе ресторана, у чёрного входа. Идя к машине, Тихон возмущенно гово-рил:
– Ты смотри, Мирча Иванович, не успела война кончиться, а уже всякая мразь вылез-ла на свет божий.
– Ты прав, Тихон. Из-за Анжелики ведь взял его, жалко женщину стало – ребёнка по-теряла.
– Ребёнка? И такая весёлая? Да и не она о ребёнке говорила, а этот... ангел без кры-лышек. Проверить бы этого типа, Мирча Иванович.
– Что проверять? Мелкий жулик. Но как он машину нашёл? Расторопнее нас оказался.
– Надо Клаве сказать насчёт машины, и пусть она кино своё сворачивает. Ты пока за-лей в бак бензин, – сказал Тихон, а я за Клавой сбегаю.
Тихон выбежал со двора, а Мирча взял канистру и подошёл к полуторке. Залив бензин в бак, он поставил канистру на землю.
– Не шевелись! Руки! Руки вверх! – услышал он над самым ухом голос Леона. В спи-ну ему упёрся твёрдый ствол.
– Анжелика, в кабину! – скомандовал аккордеонист. – Я кому сказал?!
Плэмэдялэ краем глаза видел, как Анжелика с аккордеоном нехотя полезла в кабину.
– А теперь, уважаемый, в сторону. На три шага! – приказал Леон. – Не вздумай шум поднимать!
– Тебя же всё равно поймают, – усмехнулся Плэмэдялэ, отходя в сторону.
– А это уж не твоя забота,– с ненавистью прошипел музыкант.
Видно, слова и тон артиста не на шутку разозлили его. Он взялся за дверцу кабины и на долю секунды ослабил внимание. Этого мгновения бывшему разведчику оказалось доста-точно, чтобы броситься возле машины на землю и дёрнуть Леона за ноги. Тот потерял рав-новесие, и кукольник, вскакивая, выхватил у него оружие.
– А теперь продолжим разговор, – сказал он. Леон никак этого не ожидал от мягкого и интеллигентного актёра (он не знал, что тот на фронте был разведчиком) и на мгновение растерялся.
– Кто ты такой? Что ищешь?
– Да ничего мы не ищем, Мирча Иванович. Просто осточертел ты нам со своими кук-лами, вот я и разозлился, – овладел собой Леон.
– Оружие откуда?
– Да нашёл я его, – почему-то весело ответил Леон.
– Дураком считаешь? Кто такие?
– Анжелика, покажи товарищу документы.
Испуганная Анжелика забилась в угол кабины, боясь пошевелиться; её трясло от мысли, что кто-то из них может выстрелить.
– Они у меня в футляре аккордеона, сейчас предъявлю, Мирча Иванович, и ты убе-дишься, что... – Лео потянулся руками внутрь кабины и вдруг, в одно мгновение, плюхнулся на сиденье и захлопнул дверцу. Взревев мотором, полуторка сорвалась с места.
– Стой! Стрелять буду!
– Стреляй! Стреляй! – злорадно крикнул напоследок Леон.
Кукольник хотел нажать на курок, целясь в колесо, и тут вдруг увидел, что никакое это не оружие, а обыкновенная ракетница, очевидно, из арсенала фокусника. Он ещё раньше почувствовал, что «пистолет» непривычно лёгкий, но не успел до конца осознать это.
Отбросив ракетницу, Мирча Иванович выбежал со двора ресторана на улицу. Вот те-бе и толстяк! И Плэмэдялэ впервые подумал: что он о нём знает? И почему раньше не насто-рожился? Почему так быстро забыл тяжкий опыт разведки?
Да, потому, что в душе пела радость: война кончилась, кончилась! И всё остальное ка-залось мелочью. Да, сплоховал разведчик! Ведь Леон как-то на репетиции показывал фоку-сы, а он и забыл. В первый же мирный год сплоховал. А жизнь – это всегда, оказывается, фронт, всегда борьба добра и зла, и ты всегда солдат, хоть и выцвела твоя гимнастёрка.
Кукольник досадовал на себя, на Тихона: бывалые фронтовики, а такого типа про-шляпили! Он заспешил к кинотеатру. Около будки киномеханика Тихон и Клава возбуждён-но о чём-то пререкались.
– Кино остановить нельзя, как ты не понимаешь! – говорила Клава. – Меня зрители на части разорвут. Сейчас  «Тётка Чарлея» идёт, слышишь – смех в зале. Люди так давно не смеялись...
– Друзья, – крикнул им Мирча с досадой на себя, – я этого жулика упустил!..

Глава 5.  Михайловка

В полной темноте по разбитой дороге с ухабами и колдобинами, полными воды после яростного ливня, вёл Тихон полуторку-кинопередвижку. К плохим дорогам Тихон был привычен, но больная рука давала о себе знать, и он сжимал зубы, чтобы не выдать боли. Клава тоже притерпелась к рытвинам; знай она о больной руке, подменила бы Тихона за рулём, но сейчас она вконец была измучена и заснула, склонясь на плечо Тихона.
В кузове Мирча Иванович крепко держался за борт, борясь со сном. Все устали и всё-таки торопились. Не очень поверив Леону, они кинулись на розыски мальчика. Если он и не соврал насчёт детского дома, от него всего можно было ожидать.
Впереди, за поворотом, у опушки леса блеснул огонёк.
– Может, передохнём? – робко спросила Клава.
Тихон притормозил. Они вышли из машины и направи¬лись к одинокому костру. Из темноты с громким рычанием к ним бросился огромный пёс. Тихон нагнулся, поднял тол-стую ветку.
– Малый! Малый! – воскликнул Мирча. – Ну, иди, иди сюда!
Собака завиляла хвостом и подошла к своим знакомцам.
– Добрый вечер, Кристина, – сказал с удивлением и недовольством Мирча. – Я же до-говорился, что тебя отправят домой. Разве председатель не сдержал слова?
– Добрый вечер! – радостно отозвалась девочка.
– Ты же обещала ехать домой! – заметил и подошедший Тихон деланно-суровым то-ном, хотя и обрадовался неожиданной встрече. Ты что, так и будешь поджидать нас по ночам на всех дорогах? Как ты здесь оказалась?
– Мне, Мирча Иванович, председатель велел, чтоб я подождала машину или повозку; он хотел меня отправить домой, только всё время был занят. А когда я сидела на скамейке, то увидела вдруг Ванюшу – он стоял в кузове и махал мне руками. Я поняла: что-то случи-лось . Тогда мы с Малым пошли по той дороге,  даже побежали, и вышли к озеру... А машина уехала... она же быстрее едет, потом Малый нашёл Ваню в детдоме...
– Значит, не соврал Леон, в детдоме Ваня! – обрадовался Тихон.
– Я туда пошла, но его там уже не было. Он сбежал, ему было нужно. Так ребята мне сказали. Вот всё, что я знаю.
– Да... – задумчиво протянул Плэмэдялэ. – Схожу-ка я утром, побеседую с заведую-щей.
– Поедем с нами, Кристина, – предложил Тихон.
– Её нельзя здесь одну оставлять, – веско вставила слово подошедшая Клава.
– А мама? Она ведь меня ждёт, ищет.
– Мы тебя обязательно отвезем к маме. – Мирча  погладил девочку по волосам. – Вы с Малым – самые настоящие наши друзья, как мы можем вас оставить, сейчас наконец-то мы посидим все у костра и отдохнём.
– Нужно поскорее ехать. – Кристина нахмурилась.
– Утро вечера мудренее, не зря ведь это говорится. Спать всем пора, – решительно сказал кукольник.
Клава принесла из машины одеяло, еду, расстелила газету, и они разморенно поели ухи, сваренной Кристиной. Потом Клава уложила девочку, завернув её в одеяло, и задремала рядом сама – сказался трудный, суматошный день.
– Что будем дальше делать? – заговорил Плэмэдялэ с Тихоном так, словно советовал-ся со своим разведчиком перед вылазкой в тыл врага.
– Сплоховали мы с тобой, Мирча Иванович, – Тихон  был явно расстроен, – рано рас-слабились.
– Ты прав. Давай проанализируем обстановку, как любил говорить наш лейтенант. По порядку, что чутье подсказывает, ведь не такие узелки развязывали. Помнишь, Леон всё время интересовался селом, где родилась певица, тётка Анжелики?
– Ну да! А вспомни, как тогда, у костра, Анжелика вскрикнула – Михайловка!
– Вот-вот! Давай-ка выясним, где это село. Ведь после этого они ни разу больше о пе-вице не заговаривали.
– Точно, Тихон. Потому Леону и машина потребовалась, а то ездил бы себе с нами без забот и хлопот. В городе бы потом определился... И ещё – куда и зачем сбежал из детдома Ванюша? Странно всё это.
– Ехать надо в Михайловку. Русское, видимо, село. Потому и родилась там знамени-тая русская певица. Какой-то магнит там у толстяка. Что-то он плёл то про тётю, то про де-вочку, а Анжелика и не вмешивалась, будто не про её дочку речь. Жаль, что когда мы были в милиции, не догадались спросить про Михайловку…
– Да, это наш просчёт. И ещё – что про Ванюшу и полуторку рассказали, а про Леона ни слова. Плохо, что мы его так быстро за своего приняли. Тут уж не милиции, а нам следо-вало разобраться. Ты прав. Медлить нельзя, на рассвете выедем...
– Сами его проворонили, сами и прихватим, – подвёл черту Тихон.
– Думаю вот о девочке... Одна в лесу, и не страшен он ей, хоть живут в нём волки, дикие кабаны, лисицы, – задумчиво проговорил кукольник. – Что значит мирное время!.. Природа сама по себе не бывает страшной. Страшны люди, те, кто приходит к другим со злым умыслом.
– Правда твоя, – согласился Тихон. – Небось, вспомнил, как сам ходил в тыл к немцам лесом, – прислушивался, вздрагивал от каждого шороха. А сейчас вот сидим себе у костра, в ус не дуем...
Лес и в самом деле мирно, ровно шумел в это первое послевоенное лето. Он опять был домом для всех. Рано утром Кристина первая выкарабкалась из-под одеяла. Тихон ещё спал, а Мирча старательно прилаживал Буратино отломанную руку, приговаривая:
– Натерпелся, бродяжка мой! А ума-разума набрался? – Голова Буратино с коротким носом была виновато опущена. Сундук с куклами стоял в кузове Клавиной машины. Мирча, преследуя Леона, обнаружил сундук брошенным на ярмарке, когда Леон отбил у ворюг свой аккордеон.
Хрустнула ветка под ногой девочки, Мирча мгновенно обернулся.
– А, доброе утро, Кристина! – весело приветствовал он её. – Как спалось?
Девочка обняла Мирчу за шею.
– Поедемте скорее, пожалуйста, – жалобно попросила она.
– Осторожней, уколешься, – Мирча далеко отвёл руку с иголкой. – Обязательно по-едем, только... Ну, что ты, что ты, дружок, – растроганно бормотал он. – Всё наладится. Всё будет хорошо...
Кристина сквозь слёзы улыбнулась.

* * *
Машина въехала на холм и остановилась. За тёмным древним  распятием Христа они увидели в долине большое село Михайловку. В самом центре голубела церковка. На пригор-ке над большим домом реял красный флаг. Издали село было похоже на молдавский ковёр – сквозь зелень деревьев проступали белые стены, тёмные коричневые крыши, зелёные гале-реи, переплетённые виноградом.
Полуторка покатила с холма, набирая скорость. Возле первых же домов Тихон нажал на тормоз, но педаль провалилась, машина на полной скорости помчалась по кривой сель-ской улочке.
Старики, сидевшие на завалинке, недоумённо смотрели на мчавшийся на полной ско-рости грузовик, за которым, подобно хвосту дракона, летел столб пыли. Сельская ребятня бежала за ним, мужчина и девочка в кузове что-то кричали.
– Может, опять война началась? – прошамкал один из стариков.
– С кем?.. – флегматично спросил другой, но вопрос его был заглушён гусиным кри-ком: машина на полном ходу врезалась в стаю гусей, мирно переходивших дорогу. Гуси, видно вспомнили, что они тоже когда-то были птицами, взлетели из-под колёс, но один ос-тался распластанным на дороге. Вожак. Старики, причитая, «Валеу! Валеу!», подбежали к нему.
Полуторка скрылась за поворотом, а оседающая пыль накрыла стариков и мальчишек.
– Как ненормальные! Вон чего натворили! – И один из стариков с возмущением пкнул ногой гуся в бок.
Гусь неожиданно вскочил и возмущенно загоготал. У этого происшествия был ещё один свидетель – Леон. Оставив Анжелику дожидаться его у крайней хатки села, он пошёл разведать, где же это место – три дуба, но, увидев мчавшуюся машину Тихона, кинулся на-зад.
Ни кукольник, ни Тихон не заметили его – не до того было. Полуторка неслась на всех парах; казалось, гибель была неминуема. Но вот начался подъём на довольно крутой холм, сила инерции ослабла, и машина остановилась. Некоторое время все сидели непод-вижно. Потом Тихон озадаченно хмыкнул, сошёл на землю и помог выбраться из кузова Кристине и Мирче.
– Как будто живы?
И, как бывает после пережитого страха, все нервно захохотали, а чуть успокоившись, стали смеяться от всей души.
– Вот это был спектакль – почище кукольного! – хохотал Тихон, а с ним и остальные.
И впервые громко, весело рассмеялась со всеми Кристина. Кукольник ласково обнял девочку за плечи. И вдруг она снова расплакалась, как тогда, утром.
– Ну-ну, что ты, всё будет хорошо, вот увидишь, – успокоил её Мирча.

***
Анжелика сидела на завалинке и с тревогой ждала своего спутника.
– Они проехали! – задыхаясь от быстрой ходьбы, крикнул показавшийся на дороге Леон.
– Кто? – испуганно спросила она.
– Да Мирча с Тихоном – на машине. Откуда взялась – не знаю. Нас, видно, ищут.
– Лео, послушай, ты должен вернуть им машину. Будем, как прежде, спокойно высту-пать, ведь мы же артисты. А так из-за тебя, я кажусь себе настоящей преступницей.
– Строят из себя святош – ничего им не надо! Ненавижу таких, – зашипел Леон. – Вы-думала тоже – отдать машину теперь, когда мы у самой цели и о нас вот-вот в газетах напи-шут. Ты прославишься, сделаешь карьеру певицы...
– Не понимаю, за что ты их так ненавидишь? Вспомни, как нам было хорошо... сидели у костра, выступали перед ребятами, какие вели разговоры!
– Болтовней сыт не будешь. А тут клад...
– Неужели ты хочешь его... присвоить?
– Нет, нет, это я так, к слову. Я о вознаграждении.
– Давай я у деревенских спрошу, где этот колодец у трех дубов?
– Хочешь, чтобы всё село сбежалось? Милиция нагрянула? Всё тогда себе заграба-стают, а нам и ручку не пожмут. Нет, мы обязаны исполнить свой долг перед Лидией Лип-ковской. Она же именно тебе завещала найти свои драгоценности. Перечитай письмо. Ты хоть бы раз спасибо мне сказала: по твоей ведь милости мытарюсь. Кто мне показал письмо? Кто просил помочь исполнить последнюю волю великой певицы? И вот теперь ты хочешь, чтобы я, как овца, сам пошёл на поклон к этому кукольнику? И стал до гроба играть с ним в куклы за мешок семечек? Да?
Анжелика тяжело вздохнула. «Кому доверилась?» – в который раз пронеслось у неё в голове. Надо было пойти в милицию... Но ведь Леон так хорошо всегда говорил, всё повто-рял: «Благородный поступок!.. Газеты!» А потом угрозами, страхом подчинил её.
И она, привыкшая в оккупации бояться, страшилась теперь Леона. Ей стало так горь-ко при мысли, что они уже никогда не поедут с Ванюшей, Тихоном и Мирчей в кузове полу-торки, не будут ночевать у костра, играть спектакли для детей. Её жизнь станет такой же се-рой, как прежде, до встречи с этими людьми. Если бы как-нибудь найти их и всё рассказать... отколоться от него... Но ведь она в их глазах – соучастница жулика и прохиндея, который, – теперь она ясно поняла это, – ради денег готов на всё...
А Леон и не подозревал, какие мысли роятся в голове Анжелики. Он чувствовал себя победителем, злорадно наблюдая, как она вся трепещет, будто зайчишка, загнанный охотни-ками под куст.

* * *
Тихон с Клавой остались у машины ремонтировать тормоза, а Мирча, прихватив Кри-стину и Малого, пошёл искать председателя сельсовета. Тот, узнав, что они разъезжают со спектаклями, предложил им выступить перед детьми в сельсовете. Но кукловод попросил разрешения пройтись по селу, чтобы самому выбрать подходящее место. Плэмэдялэ был всё-таки разведчиком. В том, что здесь должны появиться Лео и Анжелика, он не сомневался, и к этому надо было подготовиться.
Кукольник долго и уважительно расспрашивал стариков, гревшихся на солнышке. Уж они-то всё знают, и хоть за какую-то ниточку можно будет зацепиться. Поговорили о войне, о жизни, будущем урожае, о котором уже теперь хлопотал председатель...   
– А не знали ли вы певицу Липковскую? – спросил наконец кукольник.
– Лидию? Как же, знали. Она в нашем селе родилась. Её отец был корчмарь. По тем временам, грамотный человек, и дети у него в городе учились.
– Она приезжала сюда последний раз, помнится, в сорок третьем – проститься, видать, – вставил другой старик. – Ну да, осенью. Мы и не узнали её. То приезжала всегда красивая, в больших шляпах с цветами, а тут – в тёмненьком пальтишке таком, в платке, как наша учительница...
Мирча представил себе это грустное прощание – нескончаемый осенний дождь, сы-рая, хмурая роща, объявления на немецком языке, предписывающие, как жить крестьянину, и старая женщина в тёмном пальто прощается с любимыми местами, с детством, а может быть, и с жизнью...
Но что тянуло сюда Леона? За годы войны, старости и болезни наверняка все её нако-пления растаяли… Рассказывали только, что певица жила здесь неделю, болела, а потом уе-хала в город. Вот и всё.
– А не оставляла ли она тут маленькую девочку? – на всякий случай спросил куколь-ник.
– Нет, – закачали головами старики. – Не было с ней никого...
– Мы её саму девчонкой помним: пела так, что из старой корчмы слышно было...
– А где бы нам дать лучше всего кукольный спектакль?
– Спектакль? – Старики посоветовались между собой. – Да, в той же самой корчме лучше всего и дать. Она как раз уцелела, и места в ней много.
Туда он и отправился вместе с Кристиной и с подошедшим к ним председателем сельсовета. В старой, потемневшей от времени корчме давно уж не звенели стаканы и не цо-кали кружки, не звучали песни, но запах перца и пряностей сохранился – он исходил от стен, столбов и старинных дубовых лавок. Кукольник с любопытством осматривал корчму.
– Да, пожалуй, тут нам лучше всего показать спектакль, – подвёл он итог осмотру.
– Отлично! – согласился председатель сельсовета. – Значит, мы объявим всем, что в старой корчме состоится спектакль кукольного театра...
– «Золотой ключик». Хотя артистов у нас маловато... Придётся Клаву и Кристину научить хоть чему-то до спектакля.
– Я и движок подгоню.
– Договорились. Старая корчма... – задумчиво проговорил Плэмэдялэ.
– Очень старая,– подтвердил председатель. – Здесь когда-то росло три дуба, к ним гайдуки привязывали своих коней. А теперь видите – целая роща, заброшенное место. Давно сюда никто не заглядывал. Старый корчмарь умер, и даже немцы опасались заходить сюда – боялись партизан.
Мирча Иванович осведомился, нельзя ли позвонить в милицию: у них угнали машину и, кроме того, они ищут мальчика – со вчерашнего дня о нем ничего неизвестно, хотя кто угнал машину, они хорошо знают.
Председатель ответил, что, конечно, можно, и они сейчас же это сделают.

* * *
Леон и Анжелика целый день рыли землю – искали клад.
Вечером, перемазанные землей и злые, Леон и Анжелика осторожно пробирались по селу. На столбе белело объявление. Леон подошёл и, несмотря на сумерки, разобрал: «Сего-дня в старой корчме «У трёх дубов» состоится кукольный спектакль. Актёры – из Кишинё-ва».
Аккордеонист оторопело смотрел на объявление. Так вот значили слова Липковской «У трёх дубов!». Название корчмы! А они-то искали настоящие три дуба, да чтоб был рядом колодец. Бродили и бродили по лесу, за селом, рыли под дубами, а три дуба, оказывается, здесь, на виду у всех, – в селе! Да и как было догадаться, если вокруг корчмы целая дубовая роща. Только старожилы знают.
Когда запыхавшийся Леон подбежал к корчме, спектакль уже шёл полным ходом. Он услышал музыку. Откуда? Ведь патефон он отдал в детский дом за банку повидла.  Он по-морщился, вспомнив о нападении пчёл. Заглянул в окно. На скрипке играл старик, на цымбалах – другой, за ними кто-то стоял с флуером. Это были уцелевшие сельские музыканты. Сейчас они, как могли, подыгрывали артистам. Леон увидел также битком набитую детьми и взрослыми комнату. В углу стояла ширма, за ней папа Карло и Буратино голосами кукольника и Кристины пели:

Ключом золотым отпирают
заветную дверцу в стене,
но как отыскать этот ключик,
никто не рассказывал мне...

– Слабо без аккордеона, – злорадно прошептал Леон, и, отвернувшись от окна, осмот-релся.
Слышался голос Тихона. Он ещё больше перевирал молдавские слова,– за это время подзабыл текст, и зрители снова смеялись, принимая это за шутку. Мирча повторял слова Тихона правильно, чтобы ребята понимали смысл. Веселье усиливалось с каждой минутой.
– А вот и колодец! – прошептал Леон.
Всё было так, как в письме Липковской, всё сходилось: и три дуба, и колодец рядом. Правда, его почти не было видно, и Леон бросился в глубь двора. Спустив в полуобвалив-шуюся шахту жердину журавля, на которой почему-то не было ведра, он услышал глухой стук.
– Сухо! – обрадовался Леон. – Жди меня здесь, Лика. И, пыхтя, стал осторожно спус-каться в колодец, нащупывая ногой выемки и держась за жердину, которая скрипела от вет-хости. Леон даже вспотел от напряжения. Жердина грозила вот-вот обломиться, а ноги скользили по заплесневелым ступенькам.
Анжелика стояла вверху ни жива, ни мертва. Её всю трясло от страха и дурных пред-чувствий.
Плэмэдялэ и Тихон не зря дважды заявляли в милицию. Там упорно искали мальчика – оповестили лесников, районное начальство. Ваня сбежал из детдома, чтобы найти Мирчу Ивановича, но в дороге так ослабел, что присел у обочины. Тут-то его и нашел лесник, а вспомнив, что милиция ищет какого-то немого мальчика, привёз его к себе. Жена лесника накормила их, уложила ослабевшего Ваню спать. Утром лесник отвёз его в милицию, куда немного позже позвонил Мирча. Вот в милиции и попросили лесника овезти мальчика в се-ло, к его друзьям, благо это было недалеко. Тот согласился. Теперь Ваня подъезжал на телеге лесника к корчме. Он услышал знакомую мелодию и голоса, а вдалеке у колодца увидел светлое платье – вроде бы Анжелика?
Наверное, показалось в сумерках, подумал он и заторопился на спектакль. Лесник то-же решил посмотреть представление, к тому же надо было сдать ребёнка с рук на руки, как обещал милиции…

***
Нащупав ногами дно, Леон зажёг свечу, огляделся. Перед ним была ниша с уходящим вглубь, выложенным камнем, лазом. Это был один из тайных ходов, сохранившийся с тех давних пор, когда людям приходилось укрываться от множества врагов. Затем его использо-вали и гайдуки…
Осторожно ступая, Леон полез внутрь. В колеблющемся пламени свечи он увидел сбоку полуистлевшую дверь. Она легко поддалась. Леон вошел и поморщился от запаха пле-сени и затхлости. Это была потайная комната, в которой когда-то гайдуки хранили оружие.
На стенах висели старинные проржавевшие ружья и пистоли, а в углу стоял малень-кий сундучок – на нём сидела мышка. Леон шикнул, мышка юркнула в темноту, и он осто-рожно, с дрожью в руках, поднял крышку.
В сундучке лежали... бумаги, ноты, письма – какая-то ерунда. Он лихорадочно стал выбрасывать их из сундучка. Леон искал другое – то, ради чего он хитрил и испытал столько мытарств. Неужели из-за этого сундучка, этих бумаг сюда приезжала перед отъездом за гра-ницу Липковская? Леон взвыл.
Он выскочил из комнаты, оставив дверь открытой, и увидел, что лаз идёт дальше, к ступенькам, которые поднимались куда-то вверх. Он полез по ним и уткнулся головой в крышку. С трудом приподнял её. Глазам его открылся пол импровизированной сцены, а чуть дальше – спины знакомых артистов. Толстяк с досадой захлопнул крышку и помчался вниз, назад.
Собака Кристины, во время спектакля смирно лежавшая за ширмой, настороженно повела ушами, поднялась и побежала к тому месту, где был лаз в подполье. Ваня подошёл к ней. Малый скрёб лапой пол и тихо повизгивал. Мальчик взялся за железное кольцо, прикрученное к одной из половиц, изо всех сил потянул за него. Крышка с трудом отвалилась. В глубину уходили ступени. Малый ринулся вниз. «Позвать Мирчу Ивановича или Тихона, – подумал мальчик. – Но они же играют в спектакле. Пусть... Потом!»
Ваня стал быстро спускаться по ступеням. Он весь похолодел от страха в тёмном подполье, но бежал за собакой – на слабый свет, шедший откуда-то из глубины. Оказалось – из комнаты, где Леон забыл свечу. Мальчик со страхом и недоумением посмотрел на откры-тый сундучок и разбросанные бумаги. Но собака уже бежала дальше по проходу. Они оста-новились на дне колодца. Над ними мерцали звёздочки и скрипела уключина журавля.
Над колодцем слышались приглушенные голоса Леона и Анжелики: они, видно, ссорились.
– Хватит, я иду в милицию! – услышал он слова Анжелики, и в то же мгновение – шум борьбы, звуки ударов. На мальчика что-то обрушилось сверху. Он закричал. Словно опять, наяву, повторился тот страшный сон – колодец и закрывающая его своим телом мама. Он кричал и кричал от ужаса...
Вне себя мальчик бросился от этого белеющего и стонущего тела назад. Он ворвался на сцену. Кинулся к Тихону и Мирче Ивановичу, которые раскланивались под аплодисменты зрителей, и срывающимся голосом закричал:
– Там! Там! – Больше он ничего сказать не мог.
Кукольник и Тихон оторопели на мгновение и кинулись за мальчиком.
Они нашли на дне колодца стонущую Анжелику.
– Что с тобой, Лика? – наклонился к ней Мирча.
– Это он, Лео...
Малый бежал по лесу, преследуя толстяка. Вслед за собакой бежали Ваня и двое дру-зей-фронтовиков. Услышав за своей спиной хруст ломающихся веток, Леон выхватил брау-нинг и выстрелил. Собака мгновенно припала к земле и поползла. Преследуемый выстрелил ещё и ещё. Он потерял всякое чувство действительности. От выстрелов мальчик остановился на полном бегу и в отчаянии закричал:
– Малый! Малый!
Мирча Иванович и Тихон тоже приостановились, но тут же бросились вперёд. В чер-ноте леса был только слышен топот ног, выстрелы и звонкий, отчаянный голос мальчика.
Земля глухо колыхнулась, и яркая вспышка осветила заросли. Друзья бросились на землю. Наступила тишина, тихо зазвенело в ушах. Бывший разведчик поднял голову и со стра-хом позвал:
– Ванюша!..
Лес молчал, но вдруг громко залаяла собака. Они со всех ног бросились на этот звук. У покореженной дикой черешни лежал мальчик. Малый тыкался в него мордой и отрывисто лаял – звал.
Плэмэдялэ осторожно дотронулся до мальчика. Тот открыл глаза.
– Жив, – радостно сказал Мирча.
– А кто же тогда подорвался на мине? – удивился Тихон.
– Леон, – прошептал мальчик.
Мирча крепко обнял мальчика и вдруг они с Тихоном осознали, что произошло нечто невероятное, прямо чудо.
– Заговорил! Ванюша заговорил!
Тихон обнял его, и по веснушчатым щекам мальчика поползли слёзы. Только от радо-сти он теперь и умел плакать! Они пошли назад, к корчме.
– Да, такое бывает, – возбужденно говорил кукольник. – От большого потрясения к немым возвращается речь. Что же с тобой случилось, Ваня?
– Мама... она тоже... она упала на меня, как Анжелика в колодце.
– Вот как!.. Повторился, значит, весь этот ужас!..
– Анжелика! – срывающимся голосом проговорил мальчик. – Она же ещё там, в ко-лодце...
– Не волнуйся, Ванюша, она жива, и мы ее сейчас поднимем, – сказал Тихон. – Помо-гите, граждане!
Из корчмы уже выбежали встревоженные зрители. Тихон повторил свою просьбу и тут же двое парней вызвались им помочь. По дороге кукольник вводил их в курс дела.
Взволнованные люди слушали рассказ, пока мало что понимая. Вот из колодца пока-залась голова Тихона, за ним двое парней вытащили Анжелику – она была без чувств. Её положили на скамью у корчмы, и кто-то, по просьбе Мирчи, побежал за водой.
Мальчик нагнулся к ней, дотронулся до лица.
– Анжелика, не умирай!..
Женщина медленно открыла глаза, шевельнула разбитыми губами.
– Ванюша, ты?
Мальчик радостно ответил:
– Я не Ванюша, мама звала меня Гицэ!
– Ну, значит, Георгий, – сказал, улыбаясь, Мирча Иванович.
– А я-то окрестил тебя Ванюшей, – смутился Тихон.  Посыпались вопросы со всех сторон: что же произошло? Пришлось Мирче снова всё объяснять и про мальчика, и про Ле-она...
Анжелика пошевелила рукой, и Мирча Ивана наклонился к ней.
– Она говорит про какой-то клад...
– Да, он там, я видел, – подтвердил мальчик. – Только там очень темно и страшно, хо-тя свечка горела, маленькая. И мыши шуршали...
– Ничего, малыш, всё найдём, – весело отозвался бесстрашный Тихон. И бывший раз-ведчик с товарищем полезли со свечой в подземелье.

* * *
– Завтра, надеюсь, вы снова выступите. Ведь не все уместились в корчме. – Председа-тель, очень довольный, подошёл к ним пожать руки.
– Выступим, обязательно выступим. У нас и Лиса Алиса теперь есть...
– Я очень рад за вас. Рад, что нашёлся мальчик, что он заговорил. Что такие ценности нашли – бумаги Липковской. Чуть ведь жулику в руки не попали. А, что вы с ними будете делать?
– Посоветуемся в Управлении культуры. Там начальник – бывший партизанский ко-мандир, толковый человек.
– Вот и отлично! А сейчас всем вам надо отдохнуть. Позвольте, я провожу вас, – ска-зал председатель.
– Передайте ребятам, – обратился кукловод к стоящим рядом мальчишкам, – кто не видел спектакль, завтра сможет посмотреть.
А ещё через день две машины – Тихона и Клавы – плыли по Днестру на пароме. Они плыли в детский дом, откуда сбежал Гицэ и куда ему обязательно нужно было вернуться с друзьями, чтобы показать ребятам спектакль. Он тогда за один день успел с ними и поссо-риться, и подружиться. Это они  спустили его ночью на простынях со второго этажа, помог-ли бежать, чтобы он нашёл Мирчу Ивановича, и их театр.
– Если в детях живут доброта и справедливость, – сказал Мирча, узнав эту историю, – они поймут друг друга без слов...

* * *
В этот день в детском доме был настоящий праздник. Сюда приехали театр кукол и кино. Заведующая очень обрадовалась, что мальчик нашёлся и что он теперь не один. Когда речь зашла о спектакле, она вспомнила, что Леон за банку варенья отдал им патефон.
– Вот и музыка наша к нам возвращается! – радостно сказал кукольник.
В ответ на удивление заведующей пришлось рассказать ей всю историю. А когда по-ставили ширму, собираясь на¬чать спектакль, Гицэ подошел к Мирче Ивановичу сказал:
– Можно я сыграю Буратино?
– Ты? – удивился кукловод.
– Я же всю пьесу наизусть знаю. Все роли...
Мирча Иванович торжественно протянул ему куклу Буратино и благословил:
 – Ни пуха, ни пера!

Эпилог

Из детского дома они поехали в соседнее село. Там их уже ждали ребята. Опустив пе-реднюю стенку полуторки, играли спектакль в кузове машины. Потом сыграли прямо на то-ку. Мальвиной была Кристина.
Но вот пришла пора попрощаться с девочкой.
– Надо отвезти Кристину, – сказал Мирча – вдруг её мама уже вернулась.
Они нашли село девочки, старый дом, где ее ждала тётя, а во дворе играли тётины де-ти, и Кристина осталась ждать свою маму. И с ней, конечно, Малый, хотя тётушке привык-нуть к нему удалось не сразу.
Они играли свой спектакль ещё во многих сёлах, вживались в свои роли, и так часто ставили пластинку, что иголка у патефона совсем затупилась, и музыка была довольно хрип-лой. Но всё это, конечно, были пустяки.
Настало время попрощаться и с Клавой – кино ведь не остановишь – его всюду ждали дети и взрослые. Особенно грустил при прощании Тихон.

***
… И вот наступил  день, когда Мирча, Тихон, Гицэ и Анжелика въехали во двор Управления культуры.
Однорукий начальник теперь был одет в костюм, рядом с ним за старой машинкой сидела седая строгая секретарша... Но попугай Эдуард всё также висел на кольце рядом с дверью начальника и всех приветствовал: «Пр-ривет! Пр-ривет! Уважаемая публика!»
– Привет! – сказал мальчик, и начальник с удивлением посмотрел на него.
– Заговорил наш парнишка. Уж такое было удивительное лето! И зовут его Георгий.
В приёмной начальника Управления собралось много новых артистов. Гастролёры показали свой «заработок» – мешок семечек, аккордеон, да ещё двух гусей. Один из них ущипнул любознательного актёра за палец.
– Вот всё, что нам уплатили за этот месяц, сказал с улыбкой Мирча. – Ещё одна не-ожиданность: мы привезли вам, по-моему, бесценные для культуры находки.– Он протянул бумаги, разбросанные в тайнике Леоном. Все стали их рассматривать. Среди бумаг оказался автограф романса Рахманинова, подаренный и посвященный Липковской, письма великого певца Фёдора Шаляпина, дневники певицы.
– Лидия Липковская это завещала Родине.
– Да, как же они попали к вам в руки? – удивился начальник Управления.
– О, это целая история, – сказал Мирча.
Начальник Управления был уже наслышан, каким успехом пользовались выступления артистов, и от души поздравил «труппу». Тихон развернул планшетку, показал все сёла, где они давали спектакли, и вернул планшетку начальнику.
– А это – наша певица, Анжелика. Позаботьтесь, пожалуйста, о ней, – сказал Плэмэ-дялэ.
– Всё сделаем. Работы сейчас – хоть отбавляй. – И начальник Управления пожал ей руку.
– Браво! Гуд монинг! – закричал попугай. И все рассмеялись.
Настала пора расставаний. Тихон отвез Мирчу Плэмэдялэ с мальчиком в дом, где ку-кольник жил до войны. Они с Тихоном отремонтировали комнату, вставили стёкла, при-строили кухню...  Двор уже потихоньку заселялся, в основном, новыми людьми. Из прежних жильцов мало кто вернулся, и у Гицэ появились новые друзья-ровесники. Первого сентября он, как и другие ребята со двора, пошел в школу – ведь он ещё не умел ни читать, ни писать.
А потом Тихон уехал, чтобы помочь Клаве воспитывать ребятишек.
Анжелика стала петь в эстрадном ансамбле и, хотя очень полюбилась зрителям, не раз жалела о том, что в своё время перестала брать уроки у Лидии Липковской... Бумаги певицы передали в музей, а её замечательные дневники впоследствии были изданы.
Бедный Леон прошёл мимо сокровища... Впрочем, это удел каждого, кто не видит в жизни её истинной красоты и богатства.

***
Больше всего я, Георгий Плэмэдялэ, до сих пор люблю играть в «Золотом Ключике». Сказка напоминает мне о том чудесном лете, когда кончилась война и я встретился со своим отцом Мирчей Ивановичем и со всеми, о ком рассказано в этой повести.
Куклы теперь в музее нашего известного не только на всю Молдовк кишиневского кукольного театра «Ликурич». Так что приезжайте, и вас встретят Буратино с подрезанным носом, Мальвина в платье, сшитом из розовой косынки Анжелики, Карабас-Барабас с боро-дой из шерстяных ниток... И если вы с ними подружитесь, они подтвердят всё, о чем вы только что прочли.

От авторов

Небольшая эта книжка родилась из двух источников: благодаря Арнольду Бродичан-скому – в прошлом режиссёру кукольного театра и Алле Коркиной, которой  посчастливи-лось работать на телевидении с актёрами-кукольниками.
И многие из актёров «Ликурича» не раз вспоминали послевоенную кочевую жизнь театра. Особенно первое лето, когда всего один кукловод на полуторке, старой и разбитой, колесил по дорогам Молдавии, показывая спектакль; позже к нему присоединились другие... Часто играл даже водитель. И столько было всяких приключений, настоящей радости, когда спектакль удавался!..
И всё-таки, несмотря на то, что театр сейчас совсем другой, чем в то бедное послево-енное лето, артисты нет-нет да и вспомнят...
Вот так, на основе размышлений и воспоминаний старых, заслуженных артистов и режиссёров нашего кукольного театра, мы и написали свою книжку. А если что и присочи-нили,  то самую малость. Потому что были в то время и такие истерзанные войной мальчики, как Гицэ, и такие искатели лёгкой наживы, как Леон, и такие преданные своему делу люди, как Мирча Иванович…
Нашу книгу мы посвящаем кукольному театру «Ликурич» и всем его создателям.

1988 г.