Собачья жизнь

Собака - друг человека. Человек - бог для собаки. Он за пазухой приносит  домой щенка - крошечного, голопузого зверя, с мутными, по-детски бессмысленными, глазками.

Через годы человек хоронит то, что осталось от старого, больного пса со всё понимающими, мутными по-стариковски, глазами. Почти не изменившись за это время сам - естественно, боги же бессмертны… 

Человек может сделать собаку совершенно счастливой - просто вовремя прикоснувшись к ней, взъерошив шерсть на загривке, легонько почесав за ушами. Человек кормит и оберегает собаку, отвечает за неё, может порой рискнуть ради сохранения её собачьей жизни, а иногда обязан направить выстрел милосердия.
Потому, что человек в ответе за тех, кого приручил. Если он человек, а не мразь, которая, приехав на дачу, берёт для своего ребёнка лохматого, пушистого, доверчивого щенка. Лечит, купает и выгуливает, ерошит шерсть и почёсывает за ушами, угощает конфетами и сюсюкает… А осенью уезжает в город, заколотив окна-двери досками до следующего лета, оставив под крыльцом миску с остатками каши и нарезанной крупными кусками колбасой. 

Но всё это - лирическое отступление, которое вполне можно было бы и опустить в настоящей истории. Потому, что тема истории совсем не кинология и собаки имеют к ней отношение лишь постольку, поскольку сучье само наше время.

Уже много лет я держу ягдтерьеров. Первый попал ко мне случайно - жена давнего приятеля, неискушенная в особенностях собачьих пород, соблазнилась рассказами своего знакомого охотника о верности и сообразительности ягдов, не устояла перед обаянием крохотного очаровательного щеночка - и стала обладательницей этого сокровища. Через пару недель, когда в её, благоустроенной ранее, квартире не осталось неизгрызенного предмета мебели, неизжёванного ботинка и ни единого клочка обоев там, куда мог допрыгнуть этот заводной чертёнок, когда чтобы пробраться из спальни в ванную хозяйке приходилось с вечера расставлять по маршруту табуретки, а утром перепрыгивать по ним с одной на другую, Чипа отдали мне. За сто рублей. Думаю, если бы я тогда немного поломался, мне бы предложили в придачу к щенку рублей сто пятьдесят - в те давние времена мой месячный оклад старшего инженера. Ломаться я не стал - жаль было хозяйку, жаль было приятеля, который не раз меня выручал, а, главное, жалко было безвинную псину, ни за что ни про что приговорённую царями природы почти к тюремному заключению строгого режима.
               
 
Чип, потрясённый открывшимися возможностями, с утра до ночи пропадал на участке. Караулил у канавы лягушек, гонял ящериц, переловил всех мышей и полёвок, а соседского Рыжика, привыкшего считать себя полновластным хозяином угодий и сгоряча предъявившего претензии нахальному маломерному незнакомцу, решительно зачислил в злостные браконьеры, загнал на берёзу и полдня продержал там, очень убедительно демонстрируя своё недовольство и абсолютное превосходство.

Рассказывать о питомце своим учителям и старшим товарищам я избегал - в основном это были ортодоксы, истинные паладины правильной охоты. Они могли держать англичанку, смычок русских гончих, патриарх клана воспитал Искру - чемпиона Союза по секции ирландских сеттеров. В этом кругу ягдтерьер считался не комильфо - ни тебе благородной осанки борзых, ни  классической стойки легавых, ни музыкального гона… Собака-плебей. Универсальный добытчик, шкурятник, мясник - словом, моветон!
Я же, чем дальше, тем больше, влюблялся в ягда. Казалось, энергия брызжет из малыша мощным фонтаном, даже бегать нормально, по-собачьи, ему было нелегко - постоянно норовил пробежаться на задних лапах, а встречая меня с работы, подолгу радостно прыгал вокруг в позе волейболиста. Термин «терьер», происходящий от латинского «терра» - земля, обозначает группу пород, выведенных специально для работы в норах. Попробуйте представить себе, что это Вам предстоит незваным  войти в чужую, неосвещённую, незнакомую квартиру. В неизвестность, в темноту, где затаился сильный и решительный противник - в случае с  норными это не крот или землеройка, а более крупная, чем они сами, лиса, вооруженная острыми, как шилья, зубами и мгновенной реакцией, или барсук, легко ломающий рёбра оплошавшему норнику. Так вот, у Чипа даже присущая всем терьерам безрассудная храбрость настолько шкалила за всякие мыслимые показатели, что для его характеристики лучше всего подходили выражения современной молодёжи - «безбашенный», «отмороженный на всю голову». В то же время, подрастающий пёс не уставал меня удивлять - резкий и непоседливый, при поездках в электричке он мог подолгу спокойно дремать в рюкзаке, положив голову мне на ноги, взятый на вальдшнепиную тягу, неожиданно продемонстрировал классический челночный поиск, которому легавых обучают специально с помощью корды и прочих хитростей, а наткнувшись как-то в лесу на молодого лося, почти час держал его, вконец измотав трехсоткилограммового бычка, а сам при этом не особенно и вспотевши.

 С тех пор я и держу ягдов. Сейчас у меня живёт пятилетка Лера, уважительно Леопарда,  а до неё была Баскервиля - для друзей Бася. С год назад пришлось отдать по рекомендации шестимесячного сына Леры, Ваську, названного так в память известного португальского путешественника 15-го века Васко да Гамы, который тоже вечно шлялся где попало, влезал в разные авантюры и открывал чёрт знает что. Работа не даёт возможности уделять достаточно времени воспитанию щенка.

Недавно Леру помял сорвавшийся с цепи соседский кобель, с которым у неё обычно были вполне дружеские взаимоотношения. Непонятно, что вдруг на него нашло - воздух неожиданной свободы, какая-то давняя обида, хозяйку приревновал или просто характер по-стариковски испортился, но только досталось не ожидавшей такого оборота Лерке серьёзно. Она лежала на диванчике, безучастная ко всему окружающему миру,  и только жалобно повизгивала при случайном неловком движении. Вообще-то, ничего необычного в таком происшествии нет - ягды, из-за своего темперамента и любопытства, травмируются много чаще других, более спокойных, собак. Домашние непрерывно теребили меня, требуя отвезти пострадавшую к ветеринарам, предлагали свою помощь, чтобы бережно доставить её к специалистам, но я всё откладывал, откладывал… Собака нестарая, здоровая, внутреннего кровотечения не наблюдается, переломов нет, признаков серьёзного воспалительного процесса нет… Бог даст, отлежится… Понимал, конечно, что, если есть прободение, может начаться перитонит - и тогда… но очень не хотелось делать любимую зверюгу заложницей в чужих, недобрых, руках.

Помните расхожую фразу времён «перестройки» - «лечиться даром - даром лечиться»? Сделали выводы, построили разветвлённую систему медицинского страхования, а всё, что  помимо - за наличку.
В те самые времена очередная моя собачка занемогла и симптомы мне весьма не понравились. Очень всё напоминало олимпийку, да и возраст самый подходящий - 10 месяцев. А тут как раз недавно поликлинику ветеринарную поблизости открыли. Посетил. Евростандарт. Евроремонт, европорядок, еврочистота. Правда, улыбки персонала, скорее, американские. Голливудские улыбки. В приёмной трогательные фотографии домашних любимцев на стенах, стол для пациентов, застеленный поверх стандартной клеёнки свежей простынкой, журнальный столик с набором тематических изданий, небольшая очередь посетителей. Сидим, ждём. Из кабинета выходит пожилая дама, бережно прижимает к себе печальную болонку, как-то странно, бессмысленно, перемотанную поперёк груди бинтом. Час назад зажиревший кобелёк почему-то вообразил себя лихим охотником вольных прерий, погнался за голубем - и сверзился с пандуса. Следом показывается импозантный брюнет в белоснежном халате, со стетоскопом на груди и круглым зеркалом отоларинголога на лбу, позволяющим заглянуть в самые потаённые физиологические отверстия крылатых и четвероногих пациентов. Ни дать ни взять сам добрый доктор Айболит собственной  персоной, «…приходи к нему лечиться и корова, и волчица…».  Доктор приглашает в кабинет очередного посетителя, а сам на минутку задерживается, чтобы дать последние наставления хозяйке незадачливого охотника. Ей следует не идти к кому попало, а дождаться рентгенолога-виртуоза, который пока в отъезде, во вторник разыскать его, сказать, что  Ашот Гургенович очень просил… Чтобы питомец не мучился, купить вот эти таблетки - он взял из рук дамы несколько рецептов, нашёл среди них нужный - и скармливать по половинке четыре раза в день. Если в аптеке будут предлагать какие-то заменители - не соглашаться, Это очень хорошие таблетки, немецкие, надёжные и никаких вредных последствий для собачки…
Почему-то я уверен, что и адреса рекомендуемых аптек помечены в рецептах, а на штампике, которым они заверены, чётко отпечатана фамилия этого Айболита…
Присматриваюсь к кобельку, который безучастно сидит на застеленном простыней столе, куда его определила хозяйка, разбираясь с доктором и рецептами - похоже, Айболит вкатил ему хорошую дозу успокоительного, чтобы не мешал осмотру. Правая передняя лапа неестественно поджата, но, судя по всему, перелома нет, скорее вывих, или даже подвывих в плечевом суставе. Если так, ждать волшебника-рентгенолога и кормить в эти дни псину всякой дрянью просто опасно - суставная сумка постепенно растянется и обеспечит кобельку привычный вывих, а доброжелательному Айболиту - регулярный заработок.  Нельзя сказать, чтобы я обожал болонок - избалованных, самодовольных, раскормленных собачек-мажоров, но всякого рода фармазонов я просто не люблю. Когда хозяйка страдальца достаёт из сумки стёганый комбинезончик-попону, решаюсь и предлагаю помощь. Не дожидаясь согласия, быстро укладываю вялую псину здоровым боком на простыню, мягко фиксирую корпус и вытягиваю поджатую конечность, как будто для того, чтобы помочь хозяйке надеть на неё рукав попонки.
Взвизгнула собака, пытаясь укусить, рефлекторно дёрнула головой в сторону руки, прижимающей её к столу, но не дотянувшись вдруг замерла, как будто прислушиваясь к своим ощущениям. Отпускаю животину и на всякий случай делаю шаг назад - физиономия хозяйки не сулит мне ничего хорошего. Выручил пациент - он вдруг самостоятельно поднялся, ничуть не хромая, прошёлся по столу вправо-влево, а потом изготовился было спрыгнуть на пол, но хозяйка, враз забыв обо мне, так энергично подхватила своего любимца на руки, что я даже заопасался - не вывихнула бы она ему ещё пару-тройку костей…
Свидетелем происшествия стала образцовая, как и доктор, словно  с картинки сошедшая, медсестра. Встретившись с ней взглядами, я понял, что мне лучше собираться домой. Не факт ещё, что это олимпийка, а если даже и так, не впервой. Будем перемогаться по старинке - клизмы с марганцовкой, гамма-глобулин, водка с куриным яйцом…

Не пришлось. Оказалось, собака в тот раз просто слегка отравилась - видимо, на прогулке
подобрала и съела какую-то гадость.

Конец девяностых - интересное время. Мы тогда впервые знакомились в реальности с плодами тех новаций, которые уже лет десять усиленно рекламировали нам доброхоты-«перестройщики» - с проявлениями «свободного рынка», приватизации, ЕГЭ,  страховой медицины и конверсии. Ситуация в оборонке была катастрофическая - денег нет, заказов нет, опытные кадры разбежались по барахолкам, зарабатывать на пропитание семьям, а те, кто остались, скоропостижно вымирают или выходят в тираж. И вдруг - везение. Большой заказ по основной специализации нашей лаборатории. В пассиве - некомплект кадров, разваленное производство, неотапливаемые корпуса и отсутствие необходимого оборудования,  разорванные технологические цепочки, утрата связи с поставщиками комплектующих… Главный актив - двухтонная пресс-форма для горячей формовки основ - ключевого элемента заказанных изделий. Без неё не имело бы смысла даже браться за спасительный заказ.  Мой тогдашний начальник, в прошлом командир БЧ-5 на АПЛ - по гражданской табели это главный механик атомной подводной лодки - нашел эту пресс-форму на складе металлолома судостроительного завода в Николаеве. Украина уже была независимой, завод растаскивали по кускам, и никаких документов, подтверждавших, что это наше оборудование, найти не представлялось возможным. Вероятно, их никогда и не было, таких документов, потому что никому заранее не мог бы прийти в голову столь сюрреалистический оборот дела. Наш Лексеич встретил там старого приятеля, с которым они на атомном ракетоносце проекта 675, более известном как «ревущая корова», когда-то прорывались в саргассовом море через заслоны американских эсминцев - и выдернул-таки пресс-форму из металлолома. Теперь уже навеки останется тайной сколько коньяка выпил Лексеич с офицерами и гражданским начальством, сколько шила с нижними чинами,  но он сумел обеспечить загрузку пресс-формы в какой-то попутный вагон, а потом протащить её через две границы и доставить в научно-производственный комплекс нашего института. Форма выглядела так, как обычно выглядит точное технологическое оборудование, годами валявшееся на открытой площадке, в пыли, под снегом и дождём - коррозия рабочих поверхностей, когда-то отполированных до зеркального блеска, отсутствие части узлов и комплектующих деталей, система нагрева, которую надо комплектовать, собирать и подгонять практически заново. Приводя форму в порядок, я тогда несколько недель ползал вокруг неё на корточках, практически не разгибая ног с начала до конца трудового дня.
Когда приведённую в рабочее состояние форму наконец установили на пресс, я  расслабился после длительного нервного и физического напряжения – и вдруг обнаружил у себя повыше икроножной мышцы какое-то непонятное пятно. Кожа на сгибе, под коленом,  припухла, покраснела, на ощупь и даже на вид сразу ощущалось повышение температуры.  Все эти местные изменения были совершенно безболезненны, так что я ещё несколько дней не придавал им никакого значения. Потом, когда оказалось, что припухлость не проходит сама собой и даже ничуть не меняется со временем, я заскочил к наш медпункт. Фельдшерица, бегло глянув на покраснение и не озвучивая свои соображения по диагнозу,  неожиданно озадачила меня,  сообщив, что такие вещи лечатся только в стационаре. На мои возражения, что ничего не болит и даже не мешает, а ситуация на производстве напряжённая, медичка всё-таки настояла, чтобы я, не откладывая, заскочил в приёмный покой нашей горбольницы – там, дескать, врачи квалифицированнее, они разберутся и подскажут, как обращаться с новоприобретённой болячкой.
В приёмном покое средних лет человек в белоснежном халате, типичнейшей вологодской внешности русачок, также мельком глянул на пятно, потом внимательно изучил мой медицинский полис и, налегая на «О», без предисловий сообщил, что коек у него нет. Может госпитализировать только в отдалённую районную больницу, и что туда как раз скоро пойдёт неотложка. Какие койки, какая больница, тем более, если до неё надо добираться больше двух часов – в мои планы всё это не входит. Попарюсь в баньке, помассирую ногу – глядишь, и пройдёт само собой. Здоровый дядька, стыдно валяться по больницам с такими пустяками. Врач не возражал. Он только попросил меня написать расписку в добровольном отказе от госпитализации… Вот тут, наконец, до меня что-то такое дошло – и я согласился на районку. Врач без каких-либо внешних эмоциональных проявлений привёл меня в один из кабинетов, попросил немного подождать и вышел. Минут через десять он вернулся вместе с возрастной женщиной, судя по взгляду и повадке, старой, опытной медсестрой, заботам которой меня и перепоручил, сообщив мельком, что мне повезло, кто-то там как раз выписался, появилась свободная койка и ехать теперь никуда не надо.

Провожатая привела меня в четырёхместную палату и указала одну из двух свободных кроватей, где уже стоял сваренный  из восьмимиллиметровых стальных прутков и обмотанный  бинтами каркас, непонятная конструкция, отдалённо напоминавшая приспособление, с помощью которого портные проглаживают рукава пальто и пиджаков. Медсестра вышла в коридор и вернулась с небольшим подносом, где стоял стакан воды, лежали несколько пачек таблеток и заполненный шприц для подкожных инъекций. Она вытряхнула мне на ладонь по две таблетки из каждой пачки, заставила проглотить и запить водой, взяла шприц и быстро, почти незаметно, уколола в плечо. А потом прямо поверх одеяла уложила меня на кровать, приспособила непонятное устройство таким образом, чтобы больная нога лежала на нём, возвышаясь над всеми прочими частями тела, и вышла, пожелав мне спокойной ночи.
- Какая ещё ночь – белый день на дворе! – успел удивиться я, прежде чем уснуть.

Дальнейшее лечение протекало как-то непонятно – мне измеряли температуру, два раза в день приносили таблетки, делали уколы – и оставляли в покое. Я целыми днями валялся в постели, закинув ногу на обмотанную бинтами подставку. Иногда пропускал обед или ужин, но никто меня почему-то не будил, просто, проснувшись, я обнаруживал на прикроватной тумбочке тарелки с пищей и стакан  остывшего чая или кофе. Не могу сказать, что такое растительное существование меня угнетало, наоборот, я даже почувствовал во всём этом какую-то прелесть – никто никуда не гонит, никому ничего не должен, ни за что ни перед кем не отвечаешь… А выспаться когда удавалось в последний раз? Вот то-то! А тут лежи себе хоть целый день, дремли, изучай потолок, или книгу почитай… Правда, читать – впервые в жизни - тоже не хотелось…
Вся эта благодать закончилась так же неожиданно, как началась - недели через три меня признали выздоровевшим, вручили выписку из истории болезни, бюллетень, список таблеток, которые следует купить и рекомендации по их самостоятельному приёму.

Купив прописанные таблетки, я обратил внимание на список их побочных эффектов - лихорадка, тошнота, поражения печени, нарушение функций желудочно-кишечного тракта, кроветворения, нервной и мочевыводящей систем, импотенция… Зато моча может окрашиваться в приятный розовый цвет, а ладони - в оранжевый… В общем, как сказал классик, «всё, кроме родильной горячки»…

Наверное, моё медикаментозное безразличие уже потихоньку рассеивалось, потому что я не просто отметил совокупность фактов, но и заинтересовался - а что же это за хворь такая у меня приключилась, что ради её одоления эскулапы применили весь этот бронебойно-кумулятивный набор препаратов? Попытка при помощи словаря перевести на человеческий язык выданную на руки выписку из истории болезни окончательной ясности тоже не внесла, только беседы со знакомыми – пациентами и медиками – помогли мне составить представление о происшедшем.

Длительное неудобное положение при работе с пресс-формой привело к нарушению кровотока в пережатых сосудах, застою крови и образованию огромного тромба в подколенной вене. Оценив ситуацию, врач попытался было подстраховаться от возможных неприятностей – у них там и сейчас есть какие-то отчётные показатели, как при соцсоревновании времён проклятого застоя. Но меня могли видеть с ним, я мог упомянуть о посещении больницы в разговоре со знакомыми, что всплыло бы в случае расследования и сулило ряд неприятных последствий. Потому врач попробовал получить от меня расписку в отказе от госпитализации, а когда прикрыть свой драгоценный филей этой бумажкой не удалось, назначил какую-то стандартную терапию – судя по всему, технология лечения применялась многократно опробованная и доведённая до автоматизма. Тромб - диагноз серьёзный и слабонервного человека может ввести в опасный стресс - значит, по возможности утаивать его от пациента. От всякого неловкого движения тромб может оторваться – значит, мышечную активность пациента целесообразно максимально ограничить. Нервная обстановка может вызвать всплеск сердечной деятельности, повышение давления – значит, эмоциональное восприятие следует по возможности, приглушить. Сам тромб целесообразно осторожно растворить - но тромб состоит из таких же биогенных материалов, что и окружающие ткани, потому эффективные для его растворения препараты не могут быть безвредны для всего организма – отсюда ужасающий шлейф их последствий.
Такая вот картинка происшедшего сложилась у меня по здравом размышлении.

Говоря высоким стилем, мой жизненный путь должен был закончиться в тот день, когда меня уложили в больницу. Если бы врач не насторожил и получил-таки желанную расписку, я, скорее всего, вернулся бы домой, истопил баньку, попарился как следует, прогрел и старательно помассировал недужную конечность… Если бы оторвавшийся тромб током крови пригнало к сердцу, всё кончилось бы минут за пять, если в лёгкие – удовольствие продлилось бы до получаса…
Такая вот страховая медицина для народа…

Создаётся впечатление, что, в результате проведённых над нами прогрессивных преобразований, люди в белых халатах теперь не подчиняются Асклепию, а ходят под жуликоватым Меркурием и произносят свою клятву Гиппократа положив правую руку на бюллетень валютных котировок…

Присмотритесь, как выстроена у нас реклама медицинских товаров и услуг - грамотно,  с использованием элементов НЛП, отснятые ролики, обещающие нам за наши деньги чуть ли не вечную счастливую жизнь. Натужно покашливают с телеэкранов разнообразные персонажи, провоцируя нас на симптомы простуды - чтобы продать побольше своих лекарств. Которые - был такой случай - иногда могут угробить даже олимпийского чемпиона с его железным здоровьем.  Но, в конце-то концов - они же пишут  мелкими буквами внизу экрана, что возможны противопоказания и следует проконсультироваться у врача…
Не удивлюсь, если скоро станут ещё и распылять какую-нибудь раздражающую слизистые гадость - чтобы мы уж наверняка купили их товар…

Всё, связанное со здоровьем, сегодня  стало бизнесом. С одной стороны, это вполне понятно - за что ещё можно содрать с нас столько, сколько за жизнь наших домашних любимцев и здоровье самых дорогих нам людей?
Но есть ведь и другая сторона -  размывание и уничтожение доверия к представителям самой гуманной, казалось бы, профессии. Веры в то, что вот приедет доктор - и всё будет хорошо. Что существуют какие-то постоянные, надёжные, как руки матери,  принципы. Что есть профессии, которыми нельзя заниматься только за деньги. Врачи. Офицеры. Судьи… Словом, все профессии, в которых неизбежна односторонняя зависимость пациента, бойца и так далее.
Ну, авторитет суда у нас угроблен давно и прочно - все более или менее талантливо снятые киноагитки, очеловечивающие в глазах населения образ правосудия, не могут противостоять простенькой старой поговорке про закон и дышло. С офицерами, вроде, спохватились и наблюдаются сдвиги. А вот с медициной беда…

Что останется всем нам, когда из этих сфер, выпотрошив их и обглодав до костей, уйдут купчишки?




- А Лера? – спросит читатель.
 А что «Лера»? Сидит вон у стола, смотрит, как я готовлю её любимый винегрет. Поскуливает нетерпеливо – дескать, ты что же это, хозяин, затягиваешь? Но никуда не денешься - картошка в этот раз какая-то зеленоватая, видимо, солнцем припаленная, а печень собак не обезвреживает соланин. Человеческая обезвреживает, а собачья накапливает и потом возможны ненужные последствия. Так что приходится каждую картошину рассматривать со всех сторон и чистить особо тщательно.
Лерка поправилась, стала по-прежнему весёлой и резвой – разве только более осторожной, но это и понятно… Правда, на правом боку, сразу за рёбрами, вылезает временами какая-то шишка – видимо,  выпячивается кишечная петля на месте посттравматической грыжи,  Если будем заводить щенков, придется ушивать, но пока пусть отдохнёт. «Не навреди!» - как исповедовали медики в те времена, когда ещё поклонялись Гиппократу а не Мамоне.  А может ещё и не будем заводить щенков. Лера всё равно самая любимая собака…