Глава 5. Питер идет в церковь

В следующие выходные уроки в воскресной школе отменили, потому что директор и учителя собирались посетить божественную литургию в Маркдейле. Служба в церкви Карлайла была вечером, и уже на закате у входной двери в дом дяди Алека мы ждали Питера и Рассказчицу.
Никто из взрослых не пошел в церковь. У тети Оливии была мигрень, и дядя Рождер решил остаться с ней дома. Тетя Дженет и дядя Алек уехали на службу в Маркдейл и еще не вернулись.
Фелисити и Сесили нарядились в свои новые летние платья из муслина, и конечно же осознавали сей факт. Фелисити, в ее шляпке из итальянской соломки с венком незабудок, была как всегда прекрасна; А вот Сесили, которая всю ночь пыталась завить волосы, теперь щеголяла копной кудрей, которые почти разрушили ощущение нежности и невинности в ее облике. Сесили была обижена на судьбу, потому что у нее не было настоящих вьющихся волос, как у остальных девочек. Но она достигла желаемого, по крайней мере, в это воскресенье, и была очень довольна. Ее попросту невозможно убедить, то обычные гладкие волосы идут ей гораздо больше.
Появились Питер и Рассказчица, и мы облегченно вздохнули, увидев, что Питер выглядит вполне респектабельно, даже несмотря на заметное пятно на брюках. Его лицо порозовело, волосы были гладко причесаны, галстук был аккуратно завязан, но на ноги мы посмотрели с особой тревогой. На первый взгляд казалось, что с ними все в порядке, но после тщательного осмотра выяснилось необычное:
- Питер, что случилось с твоими чулками? – прямо спросил Дэн.
- А, у меня не было ни одной пары без дырок, - легко ответил Питер, - потому что мамаша не успела заштопать их на этой неделе. Так что я надел две пары, чтоб дырки были в разных местах. Если не присматриваться, совсем не заметно.
- Ну а цент на пожертвования у тебя есть? – потребовала ответа Фелисити.
- У меня есть цент янки. Наверно, он подойдет?
Фелисити яростно затрясла головой
- Нет, нет и нет! Все было бы в порядке если бы цент предназначался для кладовщика или торговца яйцами, но он никогда не подойдет для церкви.
-Ну, тогда придется идти вообще без денег, - сказал Питер, - другого-то цента у меня нет. Я получаю только пятьдесят центов в неделю и вчера отдал все своей мамаше.
Но у Питера должен быть цент. Фелисити могла бы дать ему свой , но щедрость не была сильной стороной  - Фелисити с куда большей неохотой рассталась бы с одним из своих медяков, чем позволила идти ему без денег на пожертвования.Дэн, однако одолжил Питеру цент, дав понять, что долг должен быть погашен на следующей неделе.
Дядя Роджер, прогуливавшийся в то время неподалеку, заметил Питера и сказал:
- Неужто Саул среди пророков? – И что же побудило тебя стать посетителем церкви, когда все нежные уговоры Оливии ни к чему не привели? Причина, я полагаю, стара как мир «героев, чей могучий дух высок, нередко губит женский волосок»
И тут он загадочно посмотрел на Фелисити. Мы не знали, что означали его слова, но понимали, что он думает, будто Питер решил пойти в церковь из-за Фелисити. Фелисити тряхнула головой.
- Это не моя вина, что он собрался в церковь, - раздраженно заявила она, - это все Рассказчица виновата.
Дядя Роджер сел на крыльцо, сотрясаясь от беззвучного смеха, который нас только разозлил. Он тряс своей большой головой, закрыв глаза бормотал:
- не ее вина! Ох Фелисити, Фелисити, если не поостережешься, сведешь своего дядю в могилу раньше времени.
Фелисити возмущенно развернулась и пошла прочь, а мы последовали за ней, вместе с Сарой Рэй, которая поджидала нас у подножья холма.
Церковь Карлайла была очень старомодной, с квадратной башней, завитой плющом. Церковь находилась в тени елей и была окружена кладбищем, многие из надгробий находились  прямо под ее окнами. Мы обычно шли через кладбище боковой дорожкой, минуя участок, где были похоронены Кинги. Там наши четыре поколения наших родственников спали вечным сном, уединившись среди зелени сменявших друг друга света и тени.
Плоское надгробие на могиле дедушки Кинга, сделанное из грубого островного песчаника, настолько заросло плющом, что мы едва могли прочитать длинную эпитафию о всей его земной жизни, заканчивающуюся стихотворением из девяти строк, которое сочинила его жена. Все-таки мне кажется, что поэзия не была сильной стороной бабушки Кинг. Когда Феликс прочитал его в наше первое воскресенье в Карлайле, он с сомнением отметил, что стихотворение не звучит, а только  выглядит как поэзия.
Там же упокоилась Эмили, чей преданный дух, до сих пор, как считалось, появлялся в саду. А вот Эдит, которая поцеловала поэта не была среди своих родственников. Она умерла в далекой чужой стране и шум чужого моря раздавался над ее могилой.
Место где были похоронены бабушка и дедушка Кинг, были отмечены белыми мраморными плитами, украшенными изображением плакучих ив, а одинокая колонна из шотландского гранита высилась между могил тети Фелисити и дяди Феликса. Рассказчица опустилась, чтобы положить букет диких таинственно голубых фиалок с едва различимым ароматом на могилу своей матери, а затем зачитала вслух слова на камне:
«Они были милы и радостны при жизни, и после смерти не были разделены»
Тон ее голоса придал острую и бессмертную красоту и величие этому похоронному плачу. Девочки вытерли глаза, и мы, мальчики, почувствовали, что могли бы поступить так же, если бы только никто не смотрел. Можно ли желать лучшую эпитафию, чем та, в которой сказано, что ты был мил и радостен при жизни? Когда Рассказчица читала эти строки, я втайне клятвенно пообещал себе, что по крайней мере попытаюсь заслужить такую эпитафию.
- Хотелось бы мне тоже иметь семейный участок, - задумчиво произнес Питер, - у меня нет ничего из того, что есть у вас, ребята. Крейгов просто хоронят там, где им случается умереть.
- Мне бы хотелось быть похороненным здесь, когда я умру, - сказал Феликс, но потом, когда все двинулись к церкви, быстро добавил, - только я надеюсь, что этого не произойдет довольно долго.
Внутри церковь была так же старомодна, как и снаружи. Она была обставлена квадратными церковными скамьями, отгороженными друг от друга, «бокаловидной» кафедрой,к которой вела крутая узкая лестница. Скамья дяди Алека была на верху церкви, очень близко к кафедре.
Появление Питера не привлекло особенного внимания, на которое мы наивно надеялись. Если быть честным до конца, то его вообще никто не заметил. Лампы еще не зажгли, и церковь была окутана полночным полумраком и тишиной.Снаружи виднелось небо, все сиреневое, и золотое и серебристо-зеленое с клубами розовых облаков над елями.
- Правда, здесь ужасно хорошо и свято? – благоговейно прошептал Питер, - я даже не думал, что церковь такая. Здесь хорошо.
 Фелисити сердито посмотрела на него, а Рассказчица легонько толкнула его туфлей, чтобы напомнить, что в церкви нельзя разговаривать.Питер застыл и всю оставшуюся часть проповеди просидел весь во внимании. Никто не мог бы вести себя лучше. Но когда проповедь закончилась и начали собирать пожертвования, он произвел фурор который было не сравнить с его появлением.
Фрюэн-старший, высокий, бледный мужчина с длинными рыжеватыми бакенбардами, направился к нашей скамье с тарелкой для пожертвований. Мы знали, что Фрюэн-старший довольно хороший человек и любили его, вдобавок он был кузеном тети Дженет и часто приходил к ней. Нас всегда удивляла и забавляла эта разница между его привычной веселостью и неземной тожественностью в воскресный день. Питер, казалось, тоже был удивлено, а когда он бросил цент на тарелку, он громко рассмеялся!
Все взгляды устремились на нашу скамью. Мне всегда было интересно, как Фелисити в тот же миг не умерла от стыда прямо на месте. Рассказчица побледнела, Сесили покраснела. Что касается бедного, несчастного Питера, то на него просто было жалко смотреть. Пока мы не вышли из церкви, он не поднял головы, а потом последовал за нами через кладбище, как побитая собака. Никто из нас не проронил ни слова, пока мы не дошли до дороги, освещенной лунной дорожкой в майской ночи. Тогда Фелисити прервала напряженную тишину и прошипела Рассказчице:
- Я же тебе говорила!
Рассказчица молчала. Питер незаметно подошел к ней:
- мне ужасно жаль, правда, - сказал он сокрушенно, - я даже не думал смеяться. Это произошло прежде чем я смог остановиться. Это было так…»
- Не смей со мной больше разговаривать, - яростно прервала его Рассказчица холодным тоном, - будь методистом, магометанином или кем хочешь! Мне нет до этого дела! Ты меня унизил!
Она зашагала прочь вместе с Сарой Рэй, а Питер вернулся назад с напуганным видом:
- Что я ей сделал? – прошептал он, - и что значит это слово?
- О, не бери в голову, - сердито сказал я, ведь Питер опозорил всех нас, - она просто-напросто в ярости, и неудивительно. Что заставило тебя так странно себя вести, Питер?
- Да я не собирался этого делать. Я хотел расмеяться дважды до этого, но не смеялся.Это все истории Рассказчицы, они заставили меня смеяться, так что с ее стороны не очень-то справедливо беситься из-за этого. Если б она не рассказывала об этих людях, я б ни за что не рассмеялся, увидев их. Когда я посмотрел на Сэмюэла Уарда, я вспомнил, что он однажды поднялся во время собрания и молился о наставлении в его печалях и нисхождениях. Я вспомнил, как она его изобразила и тогда мне захотелось смеяться. Потом я посмотрел на кафедру, и вспомнил историю, которую она рассказывала об одном старом шотландском проповеднике, который был слишком толстым для двери, которая ведет туда и был вынужден, поднять руки чтоб кое-как протиснуться, а потом сказал другому проповеднику, так что все вокруг слышали: «Эта дверь на кафедру поистине была сделана для духов», - и тогда мне захотелось смеяться. А потом подошел мистер Фрюэн и я вспомнил историю про его бакенбарды: как когда его первая жена умерла от выспыления легких, она начал ухаживать за Селией Уард, а Селия сказала ему, что не выйдет за него покуда от не сбреет свои усы. А он был такой упертый, что ни в какую не пожелал их сбривать. А однажды на одну из них попал огонь да и сгорела. Тогда все подумали, что уж теперь-то он побреется! Но не тут-то было, он просто ходил с одним баком, пока не отрос второй взамен сгоревшего. Тогда Селия сдалась и согласилась, потому что не было никакой надежды что тот уступит. Я только вспомнил эту историю и подумал, что увижу его, такого торжественного, собирающего центы и с одной бакенбардой, и смех вырвался сам-собой прежде, чем я смог что-то сделать.
Тут мы все расхохотались,к ужасу миссис Эйбрахам Уард, которая проезжала мимо, а на следующий день явилась к тете Дженет и заявила, что мы «возмутительно вели себя» по дороге из церкви домой. Нам было стыдно, потому что мы знали, что положено вести себя чинно по случаю воскресной службы. Но как говорит Питер, «смех вырвался сам-собой».
Смеялась даже Фелисити, она, как и ожидалось, уже не так сердилась на Питера. Она даже шла с ним рядом и позволила нести ее библию. Они тихо перешептывались между собой. Возможно, она простила его быстрее других, потому что ее предсказания сбылись, а это значило, что Фелисити одержала верх над Рассказчицей.
- Я продолжу ходить в церковь, - сказал Питер ей, - мне понравилось. Службы гораздо интереснее чем я думал, а еще мне нравится петь. Еще был решить, быть мне пресвитерианином или методистом. Наверное, стоит об этом спросить пастора.
- Нет, нет, даже не смей, - в тревогой ответила Фелисити, - нельзя тревожить проповедников такими вопросами.
- Почему нельзя? Зачем нужны проповедники, если не рассказать людям, как попасть на небеса?
- Ну, взрослым можно задавать такие вопросы. Но если это маленький мальчик – то это неуважение. Особенно если это наемный мальчик.
- и все-таки я не понимаю, почему. Как бы то ни было, я думаю, что в этом нет особого смысла: если это пресвитерианский священник – он скажет, что я должен быть пресвитерианином, а если методистский – методистским. Скажи, Фелисити, какая между ними разница?
- Я, я не знаю, - неохотно ответила она – мне кажется, детям не понять все эти вещи, Должно быть разница огромная, знать бы только в чем она состоит. В любом случае, я пресвитерианка и очень этому рада.
Какое-то время мы шли молча, каждый погружен в свои мысли. Все они были вызваны странными и удивительными вопросами Питера.
- Как выглядит Бог? – спросил он.
Оказалось, что никто из нас понятия об этом не имеет.
- Наверняка Рассказчица знает, - сказала Сесили.
- Хотелось бы мне знать, - с полной серьезностью проговорил Питер, - мне бы хотелось увидеть изображение Бога, тогда он казался бы намного реальнее.
- Мне часто приходила в голову мысль, как он может выглядеть, - поделилась Фелисити в порыве доверия. Даже для нее, как оказалось, оставались неизведанные глубины мысли.
- Я видел много картинок с Иисусом, - задумчиво сказал Феликс, - он выглядит так же как человек, только лучше и добрее. Но теперь, когда я думаю об этом, я понимаю, что ни разу не видел картинок с Богом.
- Ну если таких нет в Торонто, то наверное нет вообще нигде, - разочарованно сказал Питер, - я как-то видел изображение дьявола, оно было в книге моей тети Джейн. Она получила ее в качестве приза в школе. Ну и умная же она была.
- Вряд ли эта книга хорошая, раз в ней такие картинки, - парировала Фелисити.
- Нет, книжка на самом деле была хорошая. У моей тети Джейн нет таких книг, которые не были бы хорошими, - угрюмо ответил Питер.
Он отказался обсуждать этот вопрос дальше, отчасти к нашему же разочарованию. Мы никогда не видели картин с этим существом и нам было интересно посмотреть на него.
- Попросим Питера рассказать о ней, когда он будет в хорошем настроении, - шепнул Феликс.
Сара Рэй уже направилась к ее воротам, я побежал вперед, чтоб присоединиться к Рассказчице, и мы пошли на холм вместе. Она уже обрела спокойствие духа, но по-прежнему не обращала внимания на Питера. Когда мы добрались до нашего переулка и прошли под ветвями большой ивы дедушки Кинга запахи из сада ударили в лицо ароматной волной.Мы видели длинные ряды деревьев, белую радость в лунном свете.Нам казалось, что есть в этом саде что-то, что отличает его от других садов, что-то, о чем мы не знали. Мы были слишком юны, чтобы тщательно обдумывать абстрактные идеи. Много лет спустя мы осознали, что тот запах был не только наполнен ароматом цветущих яблонь, но и всей любовью, верой и радостью, чистым счастьем и чистой печалью тех кто его создал и тех кто ходил туда.
- Сад при лунном свете совсем не такой как обычно, - мечтательно сказала Рассказчица, - он красивый, но другой. Когда я была маленькой, я верила, что в нем собираются феи и танцуют при лунном свете.  Мне бы и сейчас хотелось в это верить, но я не могу.
- Почему?
- Ох, так трудно верить в те вещи, о которых ты знаешь, что они не настоящие. Как-то дядя Эдвард сказал мне, что не бывает никаких фей. Он священник, так что я была уверена, что он говорил правду. Это был его долг, сказать мне об этом и я его не осуждаю, но с тех пор я не относилась к дяде Эдварду как прежде.
А ведь правда, относимся ли мы «как и прежде» к тем, кто разрушает наши фантазии? Смогу ли я когда-нибудь простить того жестокого человека, который первым сказал мне, что Санта Клауса не бывает? Это был мальчик, на три года старше меня, а сейчас, насколько я знаю, полезный и уважаемый член общества, любимый за свою доброту.Но я-то знаю каким он всегда будет мне казаться.
Мы дождались у двери дяди Алека пока подойдут остальные. Питер по-прежнему прятался в тени, но короткий и горький гнев Рассказчицы уже исчез.
- Подожди меня, Питер, - прокричала она.
Она подошла к нему и протянула руку:
- Я тебя прощаю, - великодушно произнесла она.
Феликс и я подумали, что стоило бы ее обидеть хотя бы для того, чтобы затем быть прощенными столь милым образом. Питер благодарно пожал ее руку:
- Я вот что скажу, Рассказчица, мне ужасно жалко что я расхохотался в церкви, но тебе не нужно беспокоиться, что я сделаю это снова. О нет, сэр! Я собираюсь ходить в церковь и воскресную школу каждую неделю и молиться каждый вечер. Я хочу быть как и все вы. И вот еще что! Я вспомнил, как моя тетя Джейн давала таблетки коту. Тебе нужно смешать порошок с салом и намазать его на лапы и бока, он станет вылизываться, потому что коты терпеть не могут быть грязнулями. Если к завтрашнему дню Падди не станет лучше, мы так и сделаем.
Они отправились прочь держась за руки, наполненные какой-то детской мудростью, вверх по улице окруженной соснами, чьи ветви сплелись в лунном свете. И была наполнена миров эта свежая цветочная страна, и были наполнены миром наши маленькие сердца.