Верхом. Ги де Мопассан

Эти бедняки перебивались благодаря случайным заработкам мужа. В их браке родилось двое детей, и первое стеснение стало одним из тех скрываемых несчастий, которых стыдятся, несчастий честной семьи, которая хочет сохранить свою честь.
Гектор де Гриблэн воспитывался в деревне, в фамильном особняке, аббатом-наставником. Семья не была богатой и с трудом перебивалась, чтобы не ударить в грязь лицом.
Когда ему исполнилось 20 лет, ему нашли должность, и он начал работать в Морском министерстве с жалованием в полторы тысячи франков. Он напоролся на этот риф, как все, кто не подготовлен к жестокому поединку с жизнью, как все, кто витают в облаках, кто не знают о средствах и препятствиях, в ком с детства не развились особенные качества, ожесточённая воля к победе, как все, кому в руки не вложили ни орудия, ни оружия.
Три первых года в министерстве были ужасными.
Он нашёл нескольких друзей семьи, стариков, таких же бедных, как он сам, которые жили в благородных кварталах, на грустных улицах Сен-Жерменского предместья, и так у него появился круг знакомых.
Это были иностранцы в современной жизни, скромные, нуждающиеся аристократы, которые жили на верхних этажах сонных домов. Сверху донизу этих жилищ висели таблички с именами жильцов, но денег не было как у жильцов верхних, так и у жильцов нижних этажей.
Вечные предрассудки, заботы о сословиях, о том, как бы не деградировать, преследовали эти семьи, некогда блистательные и разорённые бездействием. Гектор де Гриблэн встретил в этом кругу благородную и бедную девушку, как он сам, и женился на ней.
За 4 года брака у них родилось двое детей.

*
В течение ещё 4-х последующих лет в этом бедном семействе не было других развлечений, кроме как прогулки на Елисейских полях по воскресеньям и нескольких посещений театра, одного или двух за зиму, благодаря бесплатным билетам одного сослуживца.
Но вот однажды в конце зимы шеф поручил ему дополнительную работу, и он получил огромное вознаграждение в 300 франков.
Получив деньги, он сказал жене:
«Дорогая Генриетта, нужно достойно потратить эту сумму. Например, устроить праздник для детей».
После долгого обсуждения было решено, что они поедут в деревню на пикник.
«Клянусь, - воскликнул Гектор, - это – редкое событие! Я найму бричку для тебя, детей и няньки, а сам возьму лошадь в манеже. Я так давно не ездил верхом».
Всю неделю они говорили о готовящейся экскурсии.
Каждый вечер, возвращаясь из конторы, Гектор хватал старшего сына, сажал его верхом себе на ногу и, качая изо всех сил, говорил:
«Вот так папа будет скакать на прогулке в воскресенье».
А мальчик целыми днями скакал на стульях и таскал их за собой по комнате, крича: «Это папа на лошадке!»
Нянька смотрела на господина восхищённым взглядом, мечтая, чтобы он сопровождал экипаж верхом, а он во время еды рассказывал о своих конных подвигах, которые совершал когда-то в юности. О, у него была хорошая школа, и если лошадь попадала ему между колен, он не боялся ничего, ничего!
Он повторял жене, потирая руки:
«Если бы мне дали лошадку с норовом, было бы прекрасно. Увидишь, как я сажусь на лошадь. Если хочешь, будем возвращаться через Елисейские поля. Мы будем представлять собой внушительное зрелище, и я не рассержусь, если встречу кого-нибудь из министерства. Большего и желать было бы нельзя: начальники тогда зауважают меня».
В назначенный день экипаж и лошадь прибыли к двери дома одновременно. Он сразу же спустился, чтобы проверить свою амуницию. Он распорядился пришить штрипки к бриджам и держал в руках хлыст, купленный накануне.
Он поднялся и пощупал ноги лошади, одну за другой, затем шею, бока, подколенные впадины, проинспектировал пальцем удила, открыл лошади рот, осмотрел зубы, установил возраст и, когда вся семья спустилась, произнёс небольшую речь по поводу лошадей в целом и этой в особенности, которую признал отличной.
Когда все расселись в экипаже, он проверил подпругу, затем, поднявшись в стремя, упал на коня, который затанцевал под его весом и чуть не сбросил седока.
Смущённый Гектор попытался его успокоить:
«Всё хорошо, мой мальчик, всё хорошо».
Затем, когда несущий успокоился, а несомый вернул себе апломб, последний спросил:
«Все готовы?»
Хор голосов ответил:
«Да!»
Тогда он скомандовал:
«В путь!»
И кавалькада тронулась.
Все взгляды были обращены на него, он ехал английской иноходью с сильными скачками. Едва упав в седло, он вновь поднимался над ним. Часто казалось, что он был готов схватиться за гриву: его глаза были устремлены прямо перед собой, лицо сморщилось, щёки побелели.
Жена, держа на коленях одного из детей, и нянька, которая держала второго, без конца повторяли:
«Смотрите на папу, смотрите на папу!»
И двое мальчуганов, опьянённые движением, радостью и свежим воздухом, испускали пронзительные крики. Лошадь, испугавшись их, понеслась галопом, и, прежде чем наездник смог её остановить, его шляпа покатилась по земле. Кучер слез с козел и поднял её, и когда Гектор получил её, обратился к жене издалека:
«Заставь детей замолчать: лошадь понесёт!»
Они пообедали на траве в лесу Везине, достав провизию из корзин.
Когда кучер пошёл заняться тремя лошадьми, Гектор тут же поднялся, чтобы посмотреть, не нужно ли было чего-нибудь его коню, Он гладил его по шее и кормил хлебом, пирожными, сахаром.
Он заявил:
«Это – ещё тот иноходец. Он даже потряс меня поначалу, но ты увидишь, что будет теперь: он знает своего хозяина и больше не шелохнётся».
Как они и решили, они возвращались через Елисейские поля.
Широкая авеню была забита экипажами. А по сторонам прохожие были так многочисленны, что представляли собой 2 длинные чёрные ленты от Триумфальной Арки до площади Согласия. Заходящее солнце падало на всех и заставляло сверкать лак колясок, металл сбруй, ручки дверей.
Безумие движения, опьянённость жизнью, казалось, двигали всеми этими людьми, экипажами и животными. А Обелиск возвышался над ними всеми в золотом пару.
Конь Гектора, едва они миновали Триумфальную Арку, внезапно приобрел новый пыл и помчался по улицам к конюшням, несмотря на все усилия наездника остановить его.
Экипаж был теперь далеко, далеко позади; и напротив  Индустриального дворца животное, увидев простор, повернуло направо и понеслось галопом.
Какая-то старуха в фартуке переходила через дорогу спокойным шагом; она оказалась как раз на пути Гектора. Не имея возможности остановить коня, он начал кричать: «Эй! С дороги! С дороги!»
Возможно, она была глухой, потому что продолжала путь до той секунды, когда её толкнул конь и она откатилась на 10 шагов в сторону, с задранными юбками, сделав 3 кульбита.
Голоса кричали:
«Остановите его!»
Гектор в отчаянии вцепился в гриву лошади и закричал:
«На помощь!»
Ужасный толчок заставил его пролететь, как мячик, между ушами коня, и он упал в руки жандарма, который бросился ему навстречу.
Через секунду группа рассерженных, жестикулирующих, кричащих людей собралась вокруг него. Особенно один старый господин с большим круглым орденом и длинными белыми усами казался в ярости. Он повторял:
«Чёрт возьми, если вы так неловки, оставались бы дома, нечего шляться по улицам! Не годится убивать людей, если не умеешь управляться с лошадью!» Появились 4 человека, которые несли старуху. Она казалась мёртвой. Её лицо было жёлтым, чепчик съехал набок и был весь серым от пыли.
«Отнесите эту женщину к аптекарю, - скомандовал старый господин, - а затем – к комиссару полиции».
Гектора повели 2 жандарма. Третий вёл коня. За ними следовала толпа. Внезапно появилась бричка. Его жена высунулась, чепчик упал на землю, карапузы пищали. Он объяснил, что возвращался, что сбил женщину, что ничего страшного не произошло. Испуганная семья удалилась.
В комиссариате объяснение было коротким. Он назвал своё имя, Гектор де Гриблэн, и должность: чиновник в Морском министерстве. Ожидали новостей от раненой. Агент, посланный за справками, вернулся. Она вернулась в сознание, но говорила, что чувствует страшные боли внутри. Это была служанка 65 лет по имени мадам Симон.
Когда Гектор узнал, что она не умерла, он воспрянул духом и пообещал помочь с её выздоровлением. Затем побежал к аптекарю.
Перед дверью стояла толпа. Добрая женщина, расположенная в кресле, стонала. Её лицо было в синяках. Два врача всё ещё осматривали её. Ничто не было сломано, но подозревались внутренние повреждения.
Гектор заговорил с ней.
«Вам очень больно?»
«Да!»
«Где болит?»
«У меня словно огонь в животе».
Приблизился один из врачей:
«Это вы – виновник происшествия?»
«Да».
«Нужно бы отправить эту женщину в больницу. Я знаю одну, где принимают за 6 франков в день. Вы хотите, чтобы я этим занялся?»
Гектор был счастлив. Он согласился и вернулся домой с лёгким сердцем.
Жена ждала его в слезах: он успокоил её.
«Ничего, ничего, этой мамаше Симон уже лучше. Через 3 дня с ней всё будет в порядке; я отправил её в больницу. Ничего страшного».
Ничего страшного!
Выйдя из конторы на следующий день, он пошёл осведомиться о мадам Симон. Он нашёл её за едой: она ела жирный бульон с довольным видом.
«Ну как?»
Она ответила:
«О! Мой бедный господин, мне не стало лучше. Я чувствую себя такой ослабевшей»
Врач объявил, что нужно ждать: могли появиться осложнения..
Он подождал 3 дня, затем пришёл опять. Старуха – бледная, с тусклым взглядом – начала охать, увидев его:
«Не могу пошевелиться, мой бедный господин, не могу. Эта боль останется со мной до конца дней моих». По спине Гектора пробежала дрожь. Он спросил врача. Врач поднял руку:
«Чего вы хотите? Я сам не знаю. Она кричит, когда стараются её приподнять. Нельзя даже переставить её кресло! Она тут же начинает кричать. Я должен верить тому, что она говорит мне, я же не могу влезть внутрь неё. Я не видел, чтобы она ходила, и не имею права подозревать её во лжи»
Старуха слушала, не шевелясь, со скрытным взглядом.
Прошла неделя, затем 2 недели, затем месяц.
Мадам Симон не вставала с кресла. Она ела с утра до вечера, толстела, болтала с другими больными и, казалось, привыкла к этому покою после 50 лет хождения по лестницам, вытряхивания матрацев, ношения угля с этажа на этаж и подметания.
Отчаявшийся Гектор приходил каждый день. Каждый день он находил её спокойной и умиротворённой, и она говорила:
«Не могу пошевелиться, мой бедный господин, не могу пошевелиться».
Каждый вечер мадам де Гриблэн спрашивала с тревогой:
«Как мадам Симон?»
И каждый раз он отвечал с отчаянным ожесточением:
«Ничего не изменилось, абсолютно ничего!» Они рассчитали няньку, так как финансовое положение становилось тяжёлым. Они экономили на всём. Все их сбережения ушли.
Тогда Гектор собрал консилиум из 4 именитых врачей. Она позволила себя осмотреть и пощупать, следя за ними подозрительным взглядом.
«Надо заставить её ходить», - сказал один.
Она закричала:
«Я не могу, господа, не могу!»
Тогда они подняли её и провели несколько шагов, но она выскользнула из их рук и упала на пол с такими жуткими криками, что пришлось поместить её обратно в кресло.
Консилиум сделал заключение: она не может больше работать.
Когда Гектор принёс эту новость жене, она рухнула на стул, лепеча:
«Лучше бы мы перевезли её сюда, это обошлось бы дешевле».
Он подскочил:
«Сюда, к нам?»
Но она, смирившаяся уже со всем, ответила со слезами:
«Что ты хочешь? Это не моя вина!...»

14 января 1883
(Переведено 31 марта 2015)