Тайга шумит. Север

               
                АЛЬБИНА
                ШУКШИНА - ПРОСМИЦКАЯ



                На Севере Сибири, на реке Оби
                расположены два рыбацких поселка.
                В один из них, что севернее, пришли
                люди и разбудили давно дремавшие
                здешние места. Из маленького селения                стремительно вырос город Стрежевой.Ныне город нефтяников,главная  трасса сибирского гиганта нефтепровода. Нефть в этих местах нашли в 1966 году.   
  События в этой повести раскрываются в пределах последнего года из десяти от начала открытия нефти.Факты подлинные, с вымышленными именами.
                .
               

                Т А Й Г А   Ш У М И Т 
               
               
                Предисловие.
    

     Города рождаются, как люди. Несколько лет тому назад, вдруг, заговорили о новой студенческой целине.
     «Сибирь. Тайга. Нефть.» – Об этом шли серьезные разговоры, принимались важные постановления с точки зрения целесообразности задач хозяйственного и культурного строительства.
  «Сибирь. Тайга. Ударная комсомольская стройка» От этих слов веяло романтикой. Строить новый город и строить себя приехали первые «целинники», юноши и девушки, которые, несомненно, считали себя счастливыми уже потому, что были первыми. Это о них написаны на первой странице истории нового города. И это они воспевали город  в своих пробных стихах:
               
                «Для нас ты тоже «красной нитью»
                Войдешь в историю сполна,
                Как Волга- Дон и как Магнитка,
                Как Казахстана целина.
                Пусть ты пока еще ребёнок
                Тех, кто с палаток, как с пеленок,
                Тебя носили на руках.
                И с комсомольского задора,
                С горячей битвы трудовой,
                Ты начинался, юный город,
                Таёжный город молодой.»
                (А.Овченов.)
            Нелегка – земля необжитая. Горьким потом просолён её хлеб. Не очень гостеприимна её природа. Но ласкова эта сибирская земля, как мать. Не первый, далеко не последний раз прикладывают свои руки приезжие люди к её преобразованию. Некоторые застревают здесь надолго, многие остаются навсегда.
           Быть может, с пафосом веют эти строки. Но всю глубину жизни вы узнаете, когда прочтете повесть.

                Ч а с т ь   ПЕРВАЯ
               
                – 1 –
   
            Осторожно, почти беззвучно, Анна бродила по тихим комнатам, выполняя домашнюю работу. Пока семейство спало, она торопилась приготовить обед, постирать для малышки одежду. Каждый раз, когда возвращалась на кухню, поглядывала на часы, что висели на стене, боясь опоздать на работу. Домашние дела двигались к концу. На плите уже бурлил борщ в белой эмалированной кастрюле. В жаровне шипело жаркое. Манная каша дымилась паром. И вот-вот закипит чайник. Не успела подумать, как раздался  пронзительный звук. Анна с испугом выдернула из носика чайника свисток. Опасения, что разбудит свое семейство, не оправдались. В одной из спален, кто-то закопошился. Скоро на пороге кухни, в длинной сорочке, появилась четырнадцатилетняя, не по годам, рослая девочка. Её мягкие темно русые волосы были слегка всклокоченные. Зевая и потягиваясь, она прошла к столу, что  стоял посреди комнаты, и опустилась на мягкий стул.
    – Ты уже встала? – сонным голосом спросила дочь.
    – Как видишь. Дорогая моя, уже много времени, мне надо ещё перекусить и переодеться. Белье Лерино я постирала. Будь добра, как соберешься, развесь его на улице. Хорошо?
   – Хорошо. Не волнуйся. Все будет сделано.
   – Обед приготовлен на целый день. Заставь малышку кушать кашу. В холодильнике яблочный сок.
   – Мама, Лерке уже четыре года, а ты все боишься её поить холодным.
   – Сама знаешь, лучше сидеть со здоровым ребенком, чем с больным.
 Вдруг, послышался шорох в другой спальне. Женщины замолчали.
   –Тише. Пусть спят, шепотом проговорила Анна. – Сергей сегодня в музыкалку идет?
   – Да. На сольфеджио, – ели слышно ответила дочь.
   – А ты уроки сделала?
   – Конечно. Первая четверть только начинается, уроков задают мало.
   – Бабушке скажи, что на обед я не приду. Много работы.
   – А папа сегодня приходил? Я поздно заснула, но не слышала, когда он пришел.
   – Хорошо сказано…, «приходил». Приполз…за полночь. Можно сказать… на четвереньках.
   – Опять пьяный?
   – Как всегда.
   – Мама, тебе не надоело смотреть на его пьяную физиономию?
   – Надоело. Но зато ушел сегодня на работу рано. И физиономию никто не видел.
   – Как ему не стыдно пить? Он же начальником работает. Какой пример показывает своим подчиненным? Давайте опять от него уедим?
    – Что толку. Он вновь нас найдет и приедет. Зато после появления года два живем спокойно. Даже вас замечает. По ночам не «шарашится», – с иронией в голосе ответила мать, на ходу хватая пищу:
   – Спешу. Хватит. Чай попью на работе. Опаздываю.
 И, выскочив в большую    комнату, быстро принялась переодеваться в  костюм. Затем подошла к трюмо, что стояло в прихожей, и поправила пышный бант от белой шелковой кофточки. Причесав светло русые волосы, с медным отливом, она подкрасила помадой выразительные губы. Анна несколько раз покрутилась перед зеркалом. Оглядывая модный темно-синий костюм со всех сторон, спросила:
    – Все нормально?
    – У тебя всегда, все нормально. Ты у нас такая молодая и красивая… Почему тебе достался такой муж? – ответила дочь, что стояла за спиной матери.
    – Девочка моя, ты такая смешная. Он же  твой отец.
    – Ну и что? Разве мы чувствуем, что у нас есть отец? Мы видим постоянно только тебя. Если бы он исчез, мы даже не заметили бы. В придачу,…когда приходит пьяный, все ищем «десятый угол». Зачем нам такой отец? Когда выросту большая, если выйду замуж,… попадется вот такой, как наш папаша, я его брошу.
   Одевая, легкий плащ, Анна молчала. Она понимала, что человек, который, казалось бы, жил под одной крышей, не приносил никому счастья. Скорее был тяжелым грузом для семьи. Если бы знала дочь, сколько ей пришлось бороться с глупой своей любовью к этому, никому не нужному человеку. Наконец, она победила себя. Погасила свои чувства. Теперь в душе осталась одна пустота. Смыслом жизни остались дети и интересная работа, погружаясь в которую, она забывала обо всем.
   Осенняя улица охладила тяжелые мысли. Анна, шагая по деревянным мосткам тротуара, звонко отщелкивала каблучками. Её взор, томных  глаз, ловил золотые краски  осени, которые  наполняли сердце романтикой и  успокоением. При виде яркости природы, она забывала о своих нескладностях жизни. Её стройная фигура, на длинных ногах, будто, парила по широкой пустынной улице. В свои сорок лет, она двигалась легко, словно не желая мириться со своими годами. А вслед поглядывало осеннее солнце, играя в пышных с медным отливом волосах. Прохладный утренний ветерок  забирался под ворот плаща и вырывал капроновый голубой шарфик. От быстрой ходьбы её худощавое лицо разрумянилось и стало ещё краше и моложе. Миндалевидные, с прозеленью, карие глаза, искрились необыкновенным блеском. На фоне серой дороги, сущность этой дамы, светилась каким-то необыкновенным светом.
   
                -2-

    Шагая по скрипучим мосткам, Анна перебирала в памяти прошедшую жизнь. Мысли текли ясно, не спеша. Почему-то вспомнились первые годы после окончания института.
   Как давно это было, но кажется, словно вчера. Она ясно представила, как робко впервые вошла  в маленький кабинет  заведующего Гор ОНО. За столом  сидел полноватый мужчина, лет пятидесяти, казахской национальности. Её внимание привлекли серебристые виски его черных волос.
   Он прищурил хитроватые, черные, как угольки глаза, и широкое добродушное  лицо расплылось в улыбке.
    –  Как же вас звать, юная леди? – спросил он,  оглядывая молодую девушку, которая продолжала стоять, как ученица. И не дождавшись ответа, добавил: – Знаю. Вас величают Анна Александровна.
    – Совершенно верно, – ответила она и густо покраснела.
    –  Куда же вы решили ехать отрабатывать?
    –  Туда куда направите. А у меня есть право на выбор? Если да…то я бы выбрала глухой аул.
    –  Даже так?! – удивился заведующий: – Не боитесь? Вы такая красивая … и вдруг, среди чабанов. Там и ученики тоже казахи. Смелая вы, однако же. За такие длинные косы, все джигиты с ума  сойдут. Украдут, как невесту. Вас, моя хорошая, с такой внешностью и в городе одну отпускать не стоит. А вы,… героиня,… в аул собрались.
  Молодая учительница слушала молча, пряча взгляд в пышных волосах, затянутых в косы. Заметив смущение девушки, мужчина ласково успокоил:
  – Не сердитесь на старика. Может быть грубо шучу, но поверьте, я по  отечески. Сельская школа, не танцульки. Там романтикой и не пахнет.
  – Я и не думаю о романтике, – протянула она смущенно.
  – Учтите. Там нельзя будет носить юбочку выше колен,  –  и указал на её туалет. Заметив  длинные, стройные ножки, промолчал.
  – Зачем вы так, Кадыржан Тулетаевич? Я поеду в длинной юбке.
  –  Там нет развлечений. И кино привозят один, два раза в месяц. Столовой то же нет. Самой придется готовить. Мамы рядом то же не будет, – запугивал руководитель.
  – Моя мама педагог. И очень плохо готовит, – робко огрызнулась Анна.
  – Все выпускники просятся оставить их в городе, а эта сама просится в глухомань. У вас, что?… С головой не все в порядке? Тоже мне… нашлась героиня романа, – и он со злостью бросил карандаш, который покатился по письменному столу. Анна успела поймать и положила на край стола:
   – А чего это вы стоите? Почему стоите? Сядьте, пожалуйста, – говорил он, как будто сурово, но в голосе не было ни малейшей злости, скорее в недоумении восхищался её смелостью.
 Потом извлек из кармана серого пиджака носовой платок и вытер пот с крупного лица:
   – Жара стоит. Август месяц, а на дворе, температура не спадает. Хорошо худым. … А при моей туше…. Да в таком пекле,… Куда деваться? На речку сбежал бы,… да работа не пускает. Вас, молодняк, надо по школам разбросать, – говорил он  как бы сам с собой, перекладывая листки на столе: – От вас не сбежишь.
 Заведующий поднял глаза на собеседницу, которая продолжала стоять, как оловянный солдатик:
    – А ты-то не сбежишь из глухомани?
    –  Так точно, не сбегу! – в шутку отрапортовала Анна.
   Мужчина громко рассмеялся и показал ей на дверь:
    – Пусть будет по - твоему. Посмотрим, что из тебя получится. Поедешь в одну из школ райцентра, – крикнул он  вдогонку.
  – Спасибо! – и Анна захлопнула за собой дверь.
 После года трудовой деятельности, Анна вновь встретилась с «босом». Были школьные каникулы. Перед ней сидел тот же седовласый полноватый человек.
   – Мы решили послать вас на курсы переподготовки. Учителя вашей школы выдвигают вас в директора. Вы, не против?
   –  Как?! – и она от удивления широко раскрыла глаза: –  Не может быть!
   –  Может. Будете думать или сразу дадите согласие?
   – Когда они решили? Мы все вместе ехали на августовскую конференцию, никто ничего не говорил. И на педсовете не выносился этот вопрос. Меня шокирует такое решение. Почему я? У нас есть более достойные учителя. Я отказываюсь верить в это бредовое решение. Вы меня разыгрываете? Скажите, что да. Опять ваши шуточки.
   – В этот раз не до шуток. Вы молодая, энергичная, а директор это второй завхоз, если хотите,… «выбивало». Вы знаете, что, значит, произвести ремонт школы, когда нет средств? – и он внимательно посмотрел на девушку. Улыбнувшись, добавил:
   – Теперь научились одеваться. Туалет соответствует настоящему сельскому учителю. Даже косу укладываете, как представительная классная дама.
   – Опять ваши шуточки, – упрекнула она, отмахиваясь тонкой изящной рукой.
   – Разве мой преклонный возраст не авторитетен для вас? Или я не руководитель?
   – Да нет… Что вы… Просто не могу поверить… У нас есть учителя со стажем и не совсем старые.
   –Однако… предложили, почему-то вас Анна Александровна. Выходит,… верят в ваши способности. Немного поработаете,…примем в партию, – заговорил уже серьезным тоном заведующий.
   – Только с партией не спешите. Для партии я не доросла. Не заслужила.
   – Заслужите. Вы историк и необходимо быть партийным человеком.
  Распрощавшись с заведующим, Анна поспешила на улицу. В душе было смятение. Гордость распирала за доверие, но предложение по поводу партии, пугало.
  – Никогда. Никогда не вступлю в партию. Я люблю свободу. А партия умеет привязывать к тому месту, где ей выгодно держать человека.
      
                -3-

      С той поры прошло много-много лет. Как странно. Жизнь бежит неумолимо быстро.  Анну бросало по всей стране из края в край.
Теперь она жила не в Казахстане, а на Севере. И шагала по звучным деревянным мосткам мимо частных домиков, утопающих в золоте осени. Её дорога шла мимо парка, где с шумом облетали желтые листья. На фоне  золотой красоты возвышался памятник «Борцам революции». Далее повстречался «Дворец культуры», в деревянном исполнении. Тайга в этих краях служила и служит, по сей день, главным строительным материалом. Поэтому большая часть домов деревянные.  У фасада  культурного заведения стоит бронзовый бюст, посвященный земляку Алексею Лебедеву.
      Прохладное утро звенело чистотой и красками. Вся эта гамма  приносила Анне духовное успокоение. Она не заметила, как дошла до главной проезжей дороги, ведущей к аэропорту. Не доходя, свернула налево и тропинкой пошла к березовой роще. Там, в глубине скрывалось, потемневшее от времени, деревянное прямоугольное здание с надписью «Дом пионеров». Анна распахнула калитку и,  пройдя тропу, запорошённую красными, желтыми листьями, скоро очутилась в здании из нескольких комнат. Обычно детей, которые приходили в «кружки по интересам», по утрам не бывало. Её встретила молоденькая методистка:
     – Я тоже только что вошла, – сообщила она мягким голоском, и ответила  на приветствие Анны.
      Женщины прошли в маленький кабинет директора и обе уселись за письменный стол.
      – Сегодня чудесный день. В нашем суровом краю, в начале осени, редко бывают яркие теплые  дни. Если такие дни постоят, то река не скоро покроется льдом, – начала Анна, поглядывая на окно, залитое восходящим солнцем, – помолчав, добавила:  – Хотя бы дольше продержалась  река.
    –  А вам-то что? Какая разница?
    – Будут  плавать еще пароходы, – ответила Анна, не поднимая головы: – Жители райцентра всегда ждут его, как праздник. Поживете здесь несколько лет, как я… тоже будете радоваться его появлению и  с сожалением провожать.
    – А почему? Не пойму. Самолеты же летают,… Связь-то есть с «большой землей».
    – Связь-то есть. А вот продуктов…нет. Зима всё съедает. А с приходом парохода, появляются: колбаса, фрукты, овощи. Правда, цены бешеные. В три раза дороже.   Но разве наши жители, получающие большие деньги, с коэффициентом, будут жадничать? Конечно, нет. Наши дети едят то, что не видят дети на «большой земле». Мы покупаем ящиками: яблоки, груши, виноград, апельсины, мандарины. Летом живем, как на Юге. Ребятишкам приволье. Ешь, сколько хочешь. Если бы еще можно было купить солнце. Его-то, у нас не хватает. Поэтому и летаем каждое лето на Юг за  теплом.
      От азарта  щеки Анны разрумянились,  с прозеленью глаза блестели заразительным огоньком.  Смотря в окно, она  чему-то загадочно улыбалась. То ли оттого, что живет иногда в изобилии, то ли вспомнила «бархатные» сезоны на юге.
  Некоторое время женщины молчали. Каждый был погружен в свои мысли.
      – Ну ладно о прошлом. Помечтали,… и хватит. Пора и за дела браться. Тебе известно, что меня пригласили работать  корреспондентом на радио? А ты должна будешь  принять от меня директорские дела?
   –  А вам разве  не сказали в рай ОНО, что я уже дала согласие?
   – Я не заходила туда. А ты правильно сделала, что возьмешься за эту работу. Теперь в «Доме пионеров» полный порядок. Когда я пришла сюда, здесь ничего не было. Голые стены. А сейчас в каждой комнате стенды и документация в полном порядке.
 Солнечный день щедро выплеснул пучок света на стенд, что висел  на стене сбоку от Анны. Она подняла глаза и с грустью добавила:
    – Все сделано моими руками. Жаль расставаться, но и  хочется попробовать, что-то новое. Эта работа порядком надоела.
    –  В комнатах  море цветов. Вы сами выращивали?
    – Большую часть сама. Оставалась после работы. Помогали и ученики. Иногда и руководители кружков. Но большую часть им было не до цветов. В кружках работают учителя. Они и в школе устают. Спешат всегда домой. Все семейные.
    –  А детские поделки?
    –   Тут главная заслуга детей и руководителей кружков.
    –  А кто изготавливал стенды? Они большие и стеклянные. Вы же сами не могли их сделать?
    – Однажды, очень давно, один человек  сказал: «директор-второй завхоз. Должен уметь «выколачивать»».  Вот я и выколачивала из организаций все что могла. Теперь тебе понятно?
     – Понятно, – нараспев протянула девушка: – А мне казалось, что у пионеров есть шефы, которые должны помогать.
     – Должны. Но долг свой никто не выполняет. Каждый занят своими проблемами. Наше заведение никому не нужно. Вам не будет помогать даже рай ОНО. Всё будете делать сами. А работу с вас будут требовать на полную катушку.
     Анна вышла из-за стола и подошла к окну. Она любила стоять возле него. Отсюда парк вырисовывался, как на картине. Золотые листья деревьев таинственно трепетали от легкого дуновения ветерка и переполняли  грустью.
    – Осень, осень, твое печальное крыло коснулось сердца моего,  – вдруг произнесла она.
     – Анна Александровна, вы стихами заговорили.
     – Случайно.
     – Я слышала, что вы пишите стихи.
     –  Немного.
     – Печатались?
     – Когда жила в Казахстане. В основном, пишу для себя.
     –  Как для себя?
     – Просто выплескиваю настроение. Очищаю душу от шлаков, – и она улыбнулась.
  Неожиданный резкий телефонный звонок вернул Анну в рабочее состояние:
     – Директор «Дома пионеров» слушает, – ответила Анна твердым голосом.
     – Кто звонит? – шепотом спросила методистка.
     – Райком. Вызывают, – прикрыв, трубку ладонью, ответила Анна: – Хорошо. Хорошо. Сейчас приду, –   согласилась она и поспешила к  выходу:
     –  Пока я хожу, перебери документацию. Запиши на листочке  возникшие вопросы.  Вернусь, отвечу.

                - 4 -
   
        В солнечном свете просторный кабинет первого секретаря райкома партии   выглядел величественно и властно. Длинный, темной полировки, стол важно вытянулся вдоль огромного яркого окна, на котором  свисали легкие белые  шторы. Вокруг стола стояли, как солдатики, одинаковые мягкие венские стулья.
         С другой стороны комнаты  расположилась, такого же цвета,  «стенка». На полочках стояли статуэтки, различные сувениры и  партийная литература. Среди этого разнообразия  из средины большого проёма выглядывал  телевизор.
      За массивным  двухтумбовым столом, с приставкой, что стоял посреди кабинета, под портретом «В.И.Ленина», в глубоком кожаном кресле восседал с блестящей лысиной мужчина, лет тридцати двух.         
     – Почему «первый» вызвал? – подумала Анна, внимательно следя за  выражением  чисто выбритого крупного лица, с мясистым носом,   тонкими, слегка розоватыми губами. Его спокойное лицо ничего не выражало, и ей было трудно прочитать  мысли и ощущения. Некоторое время они сидели молча. Однако эта пауза подсказывала Анне, что секретарь все же о чем-то думает. Он нервно стучал по столу кончиком карандаша и продолжал молчать. Потом поднял бесцветные, почти белые  маленькие глаза на гостью, но тут же быстро отвел на окно. По холодному лицу скользнула загадочная улыбка.
       – Вы догадываетесь, почему я вас пригласил?
       – Если ни по пионерской работе, то выходит по вопросу, о котором беседовал со мной  третий секретарь.
       - Ну и?… – вдруг спросил он.
       –Что ну и?… Я же третьему секретарю ответила, что согласна взяться за  работу в радио.               
       – Вот и отлично, – и секретарь вышел из-за стола: – А за «Дом пионеров» не беспокойтесь. Замена молодая, но за ней будет бдительно следить наш  «комсомол», – и мужчина широко улыбнулся. На пухлых щеках показались глубокие симпатичные ямочки.
       – Так как вы будете отвечать за радиоэфир, то на вас возлагается вся ответственность всех передач. Сейчас вы пойдете ко «второму» и подпишите все бумаги, в которых говориться, что разрешается передавать в эфир, а чего запрещено. Хорошо? Запомните, на вас лежит строгая ответственность,– повторил он, предупреждающим голосом:     – Вы не просто корреспондент, вы радиоорганизатор. И еще прошу… радио должно говорить. Население отвыкло от районных сообщений. Скоро будем отмечать десятилетие нашего молодого города нефтяников. Работа предстоит большая. У вас достаточно энергии и знания. Я верю в ваш успех.
  Расхаживая по кабинету, он молчал. Потом, развернувшись, к Анне спросил:
      – А сможете выходить в эфир каждый день?
      – Каждый день? Трудно. Даже очень трудно. Но мы постараемся. 
      –  Работать будите под руководством третьего секретаря  и начальника отдела «пропаганды и агитации». А сотрудничать с редакцией районной газеты. Если возникнуть большие трудности, то милости прошу,… заходите ко мне. Всегда рад помочь, – и протянув Анне руку, улыбнулся. – Всего доброго.


                - 5  -

      Прошла неделя работы на новом месте. Хотя Анна и любила начинать «с чистого листа», все же иногда  закрадывалось разочарование. То ей казалось, что материал не интересный, то его набрали слишком мало. Но все же в эфире позывные районной передачи звучали каждое утро. Конечно ко всему этому, прикладывалось огромное усилие и затрачивалось внеурочное время.
       Вот и сегодня холодное кирпичное здание давно опустело. И уставшая Анна, закончив позже всех работу, сухо простившись с дежурной, отправилась домой. Грузная пожилая женщина закрыла за ней тяжелую стеклянную дверь. Анна осталась одна в ночной прохладе осени. Душевно уставшая от погонь за радиоматериалом, медленно побрела по опустевшим улицам.  Темное, усеянное мигающими звездами, как блесками, молчаливое небо мирно смотрело в след. Тишина. И только изредка, нарушая  безмолвие, с мягким шуршанием и легким треском опадали невидимые в темноте, сухие листья с деревьев и стелились на мостки под ноги.               
     Иногда мимо пробегали  прохожие, и опять стояла тишина. Хорошо и легко. Анна в мыслях перебирала каждую деталь пройденного дня. Взвешивала и  оценивала каждое услышанное слово, придавая огромное значение  любым выражениям.
    Углубившись в мысли, она незаметно очутилась около своего коттеджа. Почти во всех окнах горел свет. И только в спальне, где спала меньшая дочь, было темно. Анна решила, что ребенок уже  спит.
    Дома, как всегда, ждали старшие дети и старая мать. Но и они уже готовились  ко сну.
     – Отец ещё не приходил? – спросила Анна, усаживаясь одна за обеденный стол, что стоял посреди кухни. И не дожидаясь ответа, добавила:
     – Смертельно проголодалась. Просто сил нет, как хочу есть. Можно сказать, целый день на ногах и, полуголодная. Одни сырные бутерброды на ходу.
     – Твой благоверный тоже, где-то задерживается. Вы только трудитесь, а не живете. Не успеете оглянуться, как жизнь  пробежит. И будите, как я старая и ненужная.
    – Что-то наша, бабуля-красотуля, впала в меланхолию.
    – И вовсе нет. Просто реально смотрю на жизнь, – отговаривалась она, уходя в спальную комнату: – Думаю, зря покинула работу в «Доме пионеров». И в вечерней школе тоже не берешь уроки. Одни минусы. И домой поздно приходишь. Теперь ты со своим мужем сравнялась,– ворчала старая женщина: – Белье второй день замоченное.
     – А ночь для чего? Белье к утру будит готовое.
     –А когда спать? Завтра опять бежишь рано утречком на радиопередачу?
     –  Как всегда! – с полным ртом ответила Анна своей матери.

                –  6 –

     После утренней радиопередачи, как только Анна появилась в вестибюле райкома партии, её пригласили ко второму секретарю.
    – В чем дело? – с беспокойством думала она, медленно поднимаясь по широким ступеням, с красными ковровыми дорожками: – Передача неудачная? Ах! Сколько раз говорила начальнику узла связи, что нельзя работать с таким «репортером». То скрипит, воет, то поет. Второго магнитофона тоже нет. Не на чем «обрабатывать» репортажи. Быть может, отказаться? Прямо вот сейчас, взять и бросить всё…. Вернусь снова в «Дом пионеров». Но как сказать об этом? Струсила? – с такими тревожными мыслями она вошла в кабинет второго секретаря.
     У окна, за двухтумбовым столом, в кожаном кресле сидел человек  средних лет. Худощавый, с длинными сухими руками. Редкая прядь русых волос вихрем свисала на один бок высокого, слегка покатого лба. Через большие очки, что восседали на тонком остром носу, смотрели серые добродушные глаза. Напротив его, через стол, сидел посетитель.
    – Присядьте Анна Александровна. Я быстро освобожусь, –  предложил хозяин  небольшого  кабинета, и  вернулся  к беседе с гостем.
    От нечего делать Анна принялась с любопытством разглядывать плотную представительную фигуру незнакомца. Остановила взгляд на аккуратно подстриженных висках, с легкой сединой.
    Мужчины о чем-то бурно говорили. Сначала разговор плыл мимо её ушей, но постепенно пробудил  интерес. Гость рассказывал о месторождениях:
     – Слышали, Евгений Иванович, на карте появился новый нефтедобывающий район - Калининградский? Уже открыто десять промышленных месторождений. Недавно началась их эксплуатация, – и незнакомец бросил взгляд на политическую карту, что висела напротив.                -Как не знать? Знаю. Даже известна их добыча. К  сожалению, они нас обскакали, – в голосе секретаря звучала нотка обиды.
     –  Не забывайте…вас с ними не сравнить. Вы начинали с нуля.
     – Мы все так начинаем. Вспомните, в Коми, Удмуртии, в Мангышлаке, Белоруссии, Пермской области, – не согласился секретарь, поправляя очки на переносице.
    – На комплимент напрашиваетесь? – и гость ухмыльнулся: – Нам всем известно, с каким трудом достается вам  нефть. Тайга, непроходимые болота, множество больших и малых рек.
   – Здесь я с вами согласен.
   – Извините. Вынужден вас покинуть. Вас ждет дама. Встретимся в гостинице, – и мужчина ушел 
   Как только секретарь остался наедине с Анной, улыбнувшись, он спросил:
    – Ну! Как работается? Есть трудности? Какие? Выкладывайте,… – и  добродушно  посмотрел на женщину.
   Его взгляд и теплота голоса окончательно развеяли  ненужные сомнения,  и  корреспондент рассказала  о  своих нуждах.
   – Не волнуйтесь, Анна Александровна, будет вам и новый «репортер», и второй магнитофон и даже дадим отдельный кабинет. Работайте на здоровье, – и, помолчав, добавил: – Я вас пригласил за тем, чтобы предложить съездить в город. В нашем молодом городе нефтяников материала предостаточно. Да и ближе с ним познакомитесь. Вы согласны?
    – С большим удовольствием! – не скрывая радости, воскликнула Анна.
    Покинув кабинет второго секретаря, она осталась одна в безлюдном  коридоре, с  множеством дверей. И только сейчас, с облегчением  вздохнула. Человек, который понял  ее, придал  огромную уверенность. Появилась надежда, что у нее все получится самым лучшим образом.
     С легкостью ветерка, она выскочила из тяжелого кирпичного здания. Шелковистый день освежил её разрумянившееся лицо. Растрепал  стрижку пышных пшеничных волос. Теперь ей казалось, что она шла навстречу какой-то другой судьбе. В этот момент о плохом не хотелось думать. Оставалось единственное сознание, что удача, понятие растяжимое,  сегодня она есть, а завтра её нет. Но сейчас, была счастлива. И это было достаточно. Плюс ко всему, давно поняла, что её обаяние всегда помогало ей выигрывать во многих разговорах с мужским полом. Однако, сердцем чувствовала, что не могла покорить только зам.начальника отдела «пропаганды и агитации». Этот неказистый человек, с ели заметным горбом на спине, держался всегда с ней  отчужденно, с видом  строгого начальника.
    Ходили слухи, что на место радио организатора он предлагал свою жену, которая работала корреспондентом районной газеты и, которая не ладила с редактором. Если бы  Анна знала об этом раньше, то, возможно, не дала бы согласия на перевод. Но  теперь дело было сделано, и надо прикладывать все силы, доказывая, что райком в выборе не ошибся. 
               
                – 7 –

             
    Маленький самолет – АН-2 поднялся над райцентром, который щукой распластался  на крутом обрыве вдоль быстрой судоходной реки. Его низкие деревянные домики, с высоты полета, казались крохотными кубиками, плотно прижавшись к бурой тайге, где плешинами поблескивали  серые озерки.
    В центре различных квадратиков, ярко выделялось светлое кирпичное сооружение, на макушке которого мелькала красная точка. Это райком партии, из которого вершатся районные дела.
    Дальше, показалось другое заметное здание, называемое рыбозаводом, имеющий статус международного значения. Отсюда осетровые консервы и икра идут во все концы на экспорт.
   Через множество факелов от буровых вышек, торчащие, как зажженные свечи, самолет взял курс  на противоположный берег, где севернее, вырос молодой город нефтяников.
   Не отрываясь от иллюминатора, Анна смотрела вниз на облысевшую, загрязненную тайгу,  изрезанную кривыми дорогами. Иногда пробелы поблескивали стальными нефтяными буллитами. Невольно мысли ушли в воспоминание. Когда впервые, шесть лет тому назад, она появилась в этих таежных местах. Это было в летние школьные каникулы, страницы жизни, которые стали памятными на долгие годы.
    Поездка была преднамеренная. Однажды Анна увидела передачу по телевиденью. В ней ярко и убедительно  приглашали желающих, получить работу в северных районах Томской области. И главное, обещали «бешеные» деньги. В виду того, что  учителя получали мизерные оклады, которых не хватало на существование в отпускные дни, зародили в ней мысль попытать счастье.  Так как муж был труден на подъем, уговорила его остаться с детьми, а сама отправилась искать работу.  Купила билет на теплоход, отправляющийся  по реке Оби в северные  районы. Через двое суток  доехала до конечного пункта назначения.
     Летом судоходная река обмелела, и пассажиров высадили на небольшом песчаном островке. Время было  далеко за полночь. Анна впервые увидела белую ночь. Особенно впечатляло огненного цвета, огромное солнце. Оно висело у кромки земли, будто ему, что-то мешало уйти за горизонт.
     Вокруг острова плескалась вода. Вдали, с одной стороны, на крутом берегу, виднелось несколько покосившихся домиков. На другом, пологом растянулась деревня.
     Холодный пронизывающий ветер заставил мужчин разбрестись по островку в поисках  каких-либо веток для костра. Скоро огонь собрал всех обитателей в один круг. Ежись от холода, Анна куталась в шерстяную кофту. Чтобы согреть ноги в босоножках, она топталась на месте.
     –  Вот черт! Совсем забыла, какие здесь холодные ночи, – ворчала  черноволосая, полноватая,  молодая женщина.               
     –  Вспомни! Я тебя предупреждал. Одевайся теплее. А что ты мне ответила?  Сейчас лето. Так что, ругать некого. Терпи, – упрекнул коренастый мужчина. По разговору Анна поняла, что это её муж.
    – Хорошо, что резиновые сапоги одела. А то, прыгала бы как эта девушка, – и он  показал в сторону Анны.
    Молодая женщина переведя взгляд на её  обувь, воскликнула:
     – Да уж! Вы, что не знали, что здесь нет дорог? В босоножках приехали. Здесь кругом болото.
     Держа озябшие руки над костром, Анна дрожащими губами тихо проговорила:
     – Конечно, не знала. Я в этих краях впервые.
     – Как же вы будете добираться до города? Утоните по колено, – и, повернув голову в сторону деревни, добавила: – В рыбацком поселке, у нас жила знакомая. Она из коренных жителей. Зайдем к ней, если дома, она поможет. Даст сапоги.
     –Заранее, спасибо за беспокойство, – и Анна улыбнулась, блеснув белым рядом ровных зубов: –Подскажите, здесь есть школы? Рай ОНО? Мы, с мужем учителя. Ищем работу.
    – Вася, ты здесь давно работаешь, лучше знаешь, – обратилась жена к мужу, с которым без конца огрызалась.
    – В новом городе, который строится, школы пока нет. Да и детей-то, у нас мало. А какие есть, ходят в соседний поселок.
    – А как мы переберемся  на берег? – продолжала задавать вопросы Анна, поглядывая на воду.
    – Утром поедут на работу рабочие. Они всегда подбирают пассажиров. Лодка большая, все поместимся, – подключился к разговору молодой человек в робе и болотных сапогах, с отворотами.
   Утреннее апельсиновое   солнце, повисев, над горизонтом, вновь выплыло на сероватое небо. Поднявшись выше, наступило ощущение, что оно вот-вот напоит землю теплом. Но ночной туман не рассеивался, и лучи оставались холодными. 
    Скоро подошла лодка и перевезла островитян.   Женщина помогла Анне с обувью. Затем, группа людей вытянувшись цепочкой,  взяла курс на город.
   
                -8-

       Впереди пешеходов, на  километры, растянулось ровное болотистое поле. Мимо проползали тяжелые «КамАЗы», «Татры» и Бог знает, какие еще огромные машины. Одни груженные песком, другие цементным раствором. Они грозно рычали и буксовали в глубокой  расплавленной жиже.
     – Нашелся бы добрый человек и подобрал бы нас, –  ели вытаскивая из месива ноги, в резиновой обуви, взмолилась Анна.
    Сапоги были на два размера больше, и скорее выскакивала голая нога, а сапог оставался в болоте. И только паренек, что шел позади, поддерживал,  чтобы она не упала.
      –Господи! Чтобы я делала без вас? Спасибо, – благодарила она парня, с которым познакомилась на острове.
      – Пожалуйста. По этим местам ходить хорошо в таких сапогах, как мои, с отворотами, –  заметил он.
       При каждом усилии тонкая фигура Анны смешно изгибалась. Острое лицо  порозовело, а щеки горели пламенем. Белый высокий лоб покрылся испариной.
      – Вам говорили, что вы очень красивая? – продолжал молодой человек, не скрывая желания понравиться  незнакомке.
      – Вы смешной. У вас хватает  время разглядывать, – остановившись, она убрала с лица пышную волнистую прядь, которая золотилась на солнце: – Лучше бы остановили машину.
     –Бесполезно голосовать. Здесь машины не останавливаются. Болотное, вязкое месиво мгновенно засосет колеса. Водители знают об этом и проходят мимо.
     – А далеко город-то? Что-то пока маячит только болото. Кажется, оно бесконечное, – продолжала роптать Анна от усталости.
     – Не волнуйтесь… уже скоро. Не пройдет и несколько часов, как будем на месте, – улыбаясь, шутил парень в робе. Его бас становился все нежнее и слащавее.
     Боясь потерять равновесие, Анна  не рисковала оглянуться назад. Она могла только идти след в след  за грузной женщиной, которая стала её благодетельницей. Та пыхтела, как паровоз. И смеялась, когда с зычным шлепаньем, перетаскивались ноги.
     – Вот черт! Я скоро распластаюсь, как пышка в сочной жиже. Вот будет смешно-то.
     – Давай! Может быть, перестанешь ржать, как лошадь, – ворчал, впереди идущий муж.
     – Фу! Как грубо. Чего злиться-то? Все устали. Всем не легко. Ты думаешь, я лечу на крылышках? – успокаивала жена. И вновь раздавался  её мелодичный смех.
     От веселого настроения женщины, Анне было легче шагать. Порой, она даже переставала замечать, что сапоги с налипшей грязью, стали пудовыми. И что  реже останавливались на отдых, так как проталины почти не  встречались. Однако силы все же покидали Анну. Иногда не хотелось двигаться. Казалось, разом, на все наплюет и усядется прямо в серую, вязкую смесь, и будет сидеть, пока кто-нибудь её не подберет. Но помощи ждать было не откуда и ноги, чавкая в сапожищах, перетаскивались по отпечаткам   предыдущего следа.
     Через два  часа  такого пути, смех веселой женщины прекратился. Видимо, её неудержимая энергия тоже иссякла. Исчезли и шутки впереди идущих. Даже разговоры появлялись все реже и реже. А если и возникали, то уже не интересовали Анну. В сознании застревали одни обрывки и те не имели никакого значения.
     После длительного молчания, вдруг женщина снова  заговорила. Только теперь голос был хриплым и усталым:
     – Плати мне тысячи, не стану жить в этой проклятой грязи! –  и она умолкла. Даже муж не ответил ей язвительной репликой.
     – Тоже устал, – подумала Анна.
Но  сказанные слова женщиной занозой сверлили в мозгу. И всю последующую дорогу звучали, как заезженная пластинка. Через какой-то промежуток времени чье-то восклицание   вернуло  сознание в реальность:
     –  Братцы! Город! Смотрите, осталось километра два! И город.
    –  Где!? Да какой это город? – оборвал другой мужской голос.
    – Да, что ты!? Вон! Ослеп? – доказывал первый: – Конечно, назвать его городом пока нельзя. Но начало положено. Есть даже несколько деревянных двухэтажных домов. Туда переселились семьи с детьми. Остальные пока живут в вагончиках и ждут своей очереди, – отстаивал всё тот же голос.
                -9-   

     Наконец, перед уставшими путниками раскинулась  городская улица. Она была широкая, но короткая и единственная. Возле желтых двухэтажных домов тянулись, едва заметные,  из-под жидкой грязи, деревянные мостки. Дорожки были настолько узкие, что встречные прохожие касались друг друга.
   Посреди улицы глубокое, развороченное и вздыбленное месиво.  Транспорт не ехал, а скребся и рычал.
   Чтобы перебраться с одной стороны на другую, пешеходу приходилось искать островок, оставленный от колес машины. Люди в таких местах казались скачущими кузнечиками. Смешнее было видеть, когда человек  на одной ноге искал куда поставить другую. Выглядел просто застывшей цаплей.
    Но самым трудным был переход в тех местах, где рваные ямы были заполнены водой, а через них  небрежно переброшены скользкие доски, которые не гарантировали, что  человек  не угодит в «грязевую ванну».
    С огромным трудом Анна, вместе со всеми, преодолевала  «центральную» улицу. После двухэтажных домов, с двух сторон потянулись бетонные фундаменты под постройку новых зданий. Около них, в высоких болотниках и грязных робах «колдовали» строители. Люди находились выше колен в зеленовато-серой воде.  Тут же работала  массивная техника.
    Анна с удивлением смотрела, на это строительное движение, где все гремело, шумело, грохотало,  тарахтело и скрежетало. И где-то бил отбойный молот.
    – Куда я приехала? Чего здесь ищу? И где сегодня буду ночевать? – думала она.
    На её мысли неожиданно ответила женщина, которая, не отставая от мужа, бес конца торопила Анну.
    – У вас, как я поняла, нет знакомых, кроме нас.
    – Вы угадали, – крепко держась за шаткие перила деревянных мостков, ответила Анна.
    – В таком случае,… приглашаю переночевать в вагончике мужа. Удобств никаких, но кровать найдется. Он, с начальником занимает целый «дом», – шутила она: – В одной половине живет  сосед, в другой мой муж. Тоже шишка на ровном месте. Поэтому им выделили целый вагончик. Мы не познакомились. Как мне вас называть? – и женщина оглянулась: – Лично меня зовут Люся. Мужа Василием. А  другого жильца Анатолием.
    – А я Анна.
    – Анна. Аннушка. Красивое имя. Оно соответствует вашей внешности.
    –  Странно. Спасибо, – удивилась Анна комплементу. И поскользнувшись,  на мокрой доске, чуть не упала. Но тут же была подхвачена, все тем же, благодетелем, который неотступно шагал за ней.
    –  Осторожно, Анюта!
    – Услышали?
    – Что за секрет? Разве нельзя произносить ваше имя? Мне оно тоже нравиться. Как и его хозяйка. Жаль, что не первым пригласил на ночлег.
   Но  когда послышался смех двух женщин, поспешил исправиться:
    – Вы не правильно меня поняли. Напротив нашего вагончика, живут девушки. Я мог бы определить вас к ним.
    – За беспокойство большое спасибо. Вынуждена отказаться от вашего предложения. Воспользуюсь приглашением Люси. И все же, очень вам благодарна. По истине говориться в народе: «мир не без добрых людей».
    – Жаль. Жаль. Хотелось бы ближе познакомиться. Но ничего. Может быть, когда-нибудь встретимся.
    – Все, может быть, – согласилась Анна.
    –  До свидания,  моя милая незнакомка. Вам дальше, а я сворачиваю к своему  «городку». Счастливого пути. Крепче держитесь за перила. Меня больше нет позади и поддерживать некому.
    – Спасибо, мил человек, –  не оглядываясь, ответила  она.
    – Смотри-ка!…Влюбился парень, – и Люся громко рассмеялась.
    – Что тут смешного? – рявкнул, впереди идущий муж: – Хороший парень. Я его знаю.
    – Бог с ним, – уже тише ответила женщина: – Никто, кроме нас, не слышал. Все наши островитяне разбежались, – оглядываясь по сторонам, успокоила жена.
    – А нам еще далеко? – громко спросила Анна.
    – Сейчас пойдут еще несколько фундаментов под дома. За ними….Вон! Через ту! Вздыбленную бульдозерами пустырь, начнутся наши вагончики. Приготовьтесь, идти будет ещё труднее. Мостки здесь раскуроченные. Держитесь за мою жену. Она крепче вас. Удержит слона.
    – Ну! Хватит! Тоже мне, нашелся юморист, – с обидой огрызнулась жена.
    – Не сердись. Я от усталости.
    – А я при чем? Будто я двухжильная. Не устала?
    – За меня не волнуйтесь. Сама справлюсь,– успокоила Анна женщину.
    – Нет! Нет. Вы держитесь за меня. Я так грубо ответила не в ваш адрес.
    – Спасибо. Все же я сама…. Такой путь прошла, а теперь…полбеды, – настаивала Анна.
    – Вам бы надо было попросить портянки. Нога бы крепче в сапоге держалась бы. Удивительно, что не потеряли свои «лыжи», – продолжал мягким голосом  мужчина, чтобы наладить контакт с женщинами.
    – В этом вы правы. Портянки не помешали бы. Никогда не уставала, как сегодня.
               
                -10-   

    Наконец, подошли к заветному вагончику и мучения Анны закончились. Внутри было тепло и чисто. Анну пригласили пройти в комнату. Измученная дальней дорогой, она брякнулась на стул, что стоял у стола.
    На деревянном, выскобленном полу, у буржуйки сидел  худощавый мужчина годами, где-то, за тридцать. Вначале внимание Анны было приковано на вспышки играющего огня, потом перевела взгляд на спокойное лицо незнакомого человека. Оно было слегка обветренное, кожа смуглая, тонкие черты окаймляла черная клинообразная бородка. На  высокий лоб небрежно спадали мягкие пряди волнистых темных волос. При слабом свете, его профиль, с острым прямым носом, казался сошедший  с картины  прошлого столетия. И только летний, спортивный темно-синий костюм, с большими пузырями на коленях, напоминали о реальной жизни современного представителя.
    – Кто он? – думала Анна: – Что за человек?
   Мужчина, почувствовав настойчивый взгляд незнакомки, оглянулся. Анна увидела теплые светлые глаза из-под черных высоких бровей.
    – Что-то долго нет Люси и Василия, – неожиданно заговорил он.
    Но, заметив смутившуюся женщину, отвернулся и начал подбрасывать сухую мелкую щепу в печурку. Дрова весело затрещали.  Яркий свет озарил маленькую прихожую, соединяющую две комнаты по обе стороны.
    –  А куда они ушли? – робко спросила Анна.
    –  В магазин.
    –  А-а-а, – протянула она и задала следующий вопрос: – Зачем топите? На дворе же лето?
    –  Сыро. Влажность большая от болота. Вагончик стоит на сваях. На воде. Дверь целый день не открывается. У нас здесь много комаров. Залетят, не дадут спать, – и он умолк.
   Анна окинула взглядом комнатку, где стояли две односпальные железные койки, аккуратно прикрытые шерстяными, в коричневую клеточку, пледами. На каждой по одной подушке. Еще, в углу комнаты громоздился узкий, до потолка, самодельный плательный шкаф. Другой мебели больше не было.
    – Вы приехали по делам? – не оглядываясь, спросил мужчина.
    –Нет. Вернее, да… – от неожиданного вопроса, запуталась Анна: – Приехала посмотреть школу. Но  сказали, что её ещё  не построили.
    – Школа есть в поселке и вторая в райцентре, – поспешил ответить хозяин: – Извините за любопытство. Вы одна?
     – Нет. У меня двое детей и муж. Он тоже учитель. Я историк, а он – физик.
     – С семьей труднее устроиться на работу. Нужна жилплощадь. Одиночкам дают общежитие. Вы, конечно, будете устраиваться, видимо, в райцентре. Завтра помогу вам улететь  на вертолете. А почему не спрашиваете, кем работаю я? – и он улыбнулся.
     – А я знаю. Люся говорила. Вы  нефтяник?
     – Совершенно верно. К вашим услугам Кольцов Анатолий Сидорович. Просто Анатолий. А вас? – обхватив  острые колени длинными руками, и развернувшись, всем телом на месте, он смотрел в упор на гостью.
     – Гордеева Анна Александровна. Можно называть меня Анной, – и на белом её лице вспыхнул легкий румянец, не то оттого, что разговор пошел по официальной струе, не то от случайного прикосновения взглядов, который обжег её душу.
     – Вы любите свою профессию? – перевела она разговор.
     – Даже очень. В действительности я геолог. Но я причисляю себя и к нефтяникам. Представляете,… мы часто между собой спорим. С чего начинался наш город? Я им говорю. Все началось с первого фонтана, – и он оглянулся.
  Серые большие глаза вспыхнули какой-то искоркой. С лица исчезла  серьезность. Голос стал сочным и уверенным:
     –  Так же спорим, какой год считать годом рождения нефти? Я им опять доказываю. Тогда, когда родился первый фонтан.
  Вдруг он резко поднялся. Быстро прошел в другую половину вагончика. Через минуту, в его руках шуршал пожелтевший газетный лист.
     – Вот, смотрите! – и протянул гостье. Но та кивком головы дала понять, чтобы читал сам. Анатолий тут же опустился на табурет с противоположной стороны стола. Поднес лист ближе к маленькому окну, от которого падал  слабый свет и принялся негромко читать:   «Министерство нефтедобывающей промышленности СССР обязано организовать в 1966 году пробную эксплуатацию скважин».
     – Я что-то не пойму, – возразила собеседница: – Мне, кажется, что рождением все же надо считать год, когда было утверждено министерством.
     –  По закону? Да! А в действительности все же на четыре года раньше. Когда был дан первый фонтан. Вся работа завертелась после утверждения. Если бы вы видели, какое мощное началось движение. Через замерзшие реки, сквозь бураны двигались колонны самых сильных тракторов. Пробивали зимник. Эти машины вели люди! Понимаете! Простые люди! Нет не простые! Они не напугались ни здешних бурь, ни суровых морозов!  – Кольцов поднялся с места и выпрямился  почти в двухметровый рост. Постояв, принялся отмерять шагами маленькую комнатку:
     – А потом я был делегатом районной партийной конференции. Это было в том году, когда утверждено было и строительство города.
      Вдруг, он остановился. На его бородатом лице скользнула загадочная улыбка. Внимательно посмотрев на незнакомку, тихо добавил:
     – Извините  меня. Я умотал вас своими рассказами. Вам возможно не интересно, а я все болтаю и болтаю, – и вновь уселся на пол у буржуйки, обхватив острые колени длинными худыми руками.
     Он молчал, словно мысленно ушёл в прошлое, пытаясь раскопать, что-то новое. Его взор был направлен на пляшущие  язычки пламени, которые то затухали, то зайчиками возникали и отражались на его смуглом лице. После некоторого молчания Кольцов тихо заговорил:
    – Однажды, это было в июне месяце. Ночью река разлилась. Да так разлилась! Даже старожилы говорили, что такого на реке еще не было. Трубы, оборудование… все под водой оказалось. От скважин к скважине на лодках курсировали. Помню, как сейчас. Яркий факел горит над водой. Люди в лодках копошатся, как муравьи. В эту ночь и началась пробная эксплуатация месторождения.
   Голос рассказчика становился все звонче и живее:
   – Еще с вечера наши операторы уплыли к скважинам, чтобы открыть задвижки. А через полчаса Зав.главного инженера повернул штурвал. Пуск нефти из трубопровода в резервуар открыт! Наступил момент, который ждали все! Пошли первые тонны нефти. Пробная эксплуатация началась. В небо взвилась зеленая ракета, возвещая о том, что пошла нефть. Сколько радости было. Вы даже не представите себе, – и  метнул взгляд в сторону молчаливой слушательницы. Анна смутилась. Но,  прочтя в её глазах понимание, продолжил: – На нефтепроводе начался митинг. Выступал секретарь райкома партии.
    И Кольцов изменил мягкий голос до неузнаваемости, подражая басистому  секретарю.
      – Речь «шефа» начиналась так: «Кто сказал, что тринадцатое число несчастливое? Для нас оно самое дорогое и счастливое. Сегодня мы отмечаем день рождения в Нарыме и области новую отрасль промышленности. Ушел в прошлое Нарым – край ссылок. Потомкам мы оставим преображенную землю».
    
                -11-

         Закончив подражать, он громко рассмеялся. Улыбнулась и Анна.
     – Думаете, я не точно воспроизвел. Уверяю вас почти точно. Я часто демонстрирую в шутку перед своими друзьями. Они укатываются от смеха. Всегда мне говорят, что я не только запомнил его слова, но и действительно уловил  голос и интонацию.
    Вдруг, дверь вагончика резко распахнулась, и в маленькую комнатку ворвался свежий прохладный вечерний воздух.
    – А вот  и мы! – весело сообщила Люся: – Извините, что покинули вас. Дела. Надеюсь, вы не скучали? – обратилась она к гостье.
    –Наоборот. Анатолий Сидорович очень много рассказал такого, о чем я должна была бы знать, как историк. Но об этом мало писали. А может быть, просто газета не попалась на глаза. Я благодарна судьбе, что случайно встретила такого интересного человека.
     – Ну что вы! Вы просто преувеличиваете. Наоборот, замучил вас своей болтовней.
     –  Он, у нас, очень скромный. Не любит, когда его хвалят, – проронила Люся.
     –  Оставим не нужный разговор. Давайте ужинать, – оборвал, как всегда, не тактичный муж.
     После короткого ужина уставшие женщины спали во второй половине вагончика. Мужчины остались в первой.
     Из всех обитателей дома не спал только Кольцов. В темноте комнаты долго вспыхивала маячком звездочка от сигареты. Почему-то, именно, сегодня он с болью ощутил не сложившуюся жизнь. С уездом на «Север» потерял жену, и до сих пор не видел перед собой человека, который мог бы заменить эту  женщину. Но что могло произойти в этот вечер? Образ незнакомки, которая случайно ворвалась в его  одиночество, почему-то стоял перед глазами. Что он знал о ней? Ничего. Но, зато, сейчас отлично видел её мягкие пышные светло-русые волосы, волнами спадающие на покатые, круглые плечи. Чуть вздернутый прямой носик. Продолговатые, с прозеленью темные глаза, с длинными густыми загнутыми ресницами. Приподнятые темные брови, как два крыла, на высоком красивом лбу. И вспыхивающий румянец на белом лице. Кольцов мало на неё смотрел. И глядел всегда вскользь, но милые черты основательно врезались в его память. Почему? На этот вопрос он не мог ответить. Одни вопросы без ответа. Но она теперь стояла перед глазами. Он словно вновь видел, как это милое создание плавно ходило по комнате: прямая, стройная, с гибким станом на длинных ногах. Незнакомка сказала, что у нее двое детей. Если бы он не узнал об этом, то никогда бы не подумал, что она женщина. Сколько же ей лет? В этом человеке молодость, словно остановилась.
     –Что произошло? Зачем она  разрушила мое спокойствие? – думал измученный бессонницей Кольцов.
    Только уставшая Анна спала крепким сном. Её даже не мучили сновиденья. Она спала безмятежно, запрокинув красивую голову и разбросав по белой подушке завитки волос. Душа её не мучилась вопросами. Эти встречи для неё случайные, и вряд ли  оставят особый след.
     В отличие от обитателей Кольцов,  от тяжелых дум, заснул только тогда, когда над горизонтом выплыл огромный диск летнего незаходящего солнца.
      Много воды утекло с той поры. Анна никогда не вспоминала этой встречи. И, быть может, и не вспомнила бы, если бы не оказалась на новой работе. Теперь она летела в те края, где повстречала этих замечательных людей, приютивших её на ночлег. Картина  происходящего промелькнула перед глазами за пятнадцатиминутный полет.
     – Анна Александровна, проснитесь. Скоро прилетим, – почти под ухо произнес  незнакомый спутник, плотный мужчина средних лет, в черной  кожаной куртке.
     – Я не сплю.
     – О чем-то мечтаете с закрытыми глазами?
     – Я вспомнила  места, где когда-то была. Страшно подумать, какие здесь были дороги, – и она заглянула через иллюминатор вниз.
     – Когда это было?
     – Шесть лет тому назад.
     – Что вы! Те дороги ушли в прошлое. Теперь кругом бетонные. При кладке плит отвоевывали у болота метр за метром. Человек победил болото, засыпав его гравием и цементом. А поверх вымостили плитами. Нет воды! Нет болота! Человек оказался хозяином природы.
     – Красиво сказано. Время покажет. Посмотрим, чем закончится эта власть  над природой. Обычно, она не прощает, – и Анна заглянула вниз.
     Скоро легкий пассажирский самолет АН-2 сделав круг над местностью, выровнялся на прямую бетонированную дорожку. Машина запрыгала на стыках плит и развернулась к новому деревянному зданию вокзала.
                -12-       

     Пассажиры, проделав небольшой путь по бетонке, вышли на песчаную, рыхлую дорожку, ведущую к зданию. Отстав от пешеходов, Анна оглянулась. Окрестность была хорошо знакома. Тот же небольшой вырубок под площадку. Только в то время выглядело по-иному. Необжитая местность. И тогда, вместо песчаной дорожки, до маленького домика добирались через непролазную вязкую грязь. Люди ходили в сапогах. Но сейчас, она обратила внимание,  пассажиры шли в легкой обуви.
     –Товарищи, не отставайте!– крикнула сопровождающая, и Анна поспешила за  пешеходами.
    Зайдя в широкие двери вокзала, перед пришедшими  распахнулся просторный и светлый, чистый и большой зал ожидания.  Разморенные теплом люди, дремали в креслах. Сесть было негде. Анна отправилась гулять по залу. На глаза попалась афиша:               
      «Уважаемые авиапассажиры, Аэрофлот предлагает вам свои услуги. Из Стрежевого в Томск, Тюмень, Барнаул  и Новосибирск – вы можете улететь    на        комфортабельных самолетах  АН-24 и ЯК-40. В остальные аэропорты жители района могут долететь на самолетах АН-2…»
   Вдруг басистый мужской голос вопя, сообщил:
     – Автобус пришел!!! 
  Анна оторвалась от чтения и последовала за публикой, которая хлынула к выходу. Скоро все очутились на улице.
  Автобус стоял на ровной, мощенной гравием, площадке. Неожиданно для себя Анна очутилась у самой двери машины. Взъерошенная толпа одним натиском вдавила её в  салон. Кто-то толкнул на сидение, другой поставил тяжелую сумку, почти на голову, сбоку, что-то давило.
    – «Прекрасный» мой Северный край, он скоро сжует меня и выплюнет, – шутила Анна, вытягивая шею из-за объемных поклажей.
    – Вам ещё повезло. Вы сидите, – смеялась девушка, пытаясь упереться во что-то, перед самым носом Анны.
     Но вот, наконец, все угомонились, утряслись, и Анна даже могла смотреть через окно на мелькающий однообразный осенний пейзаж поредевшей тайги. И снова мысли вернулись к прошлому. Она вспомнила дорогу через болото, утомительную и длинную.
     – Лучше плохо ехать, чем свободно идти, – подумала  и  улыбнулась.
     Наконец, перестала мелькать заболоченная тайга, и выехали на открытое пространство. Потянулись многоэтажки из белого кирпича и блоков. В некоторых местах виднелись многотонные краны у недостроенных домов. Возле них груда строительного материала. Скоро автобус свернул на гладкую асфальтированную улицу. Поплыли ряд магазинов с красочными витринами. За ними двухэтажные школы и детские сады, с  мозаиками на стенах.
      – А Кольцов-то был прав. Он верил, что город будет. За шесть лет человек совершил, казалось, невозможное.  Он превратил этот, необжитый кусок болота в прекрасное место. Дикая топкая тайга отступила. Все кончено. Люди уже не ползают. Они ходят. Курсируют машины. Вот она! «Преображенная земля», о которой с восторгом говорил Кольцов, – вспоминая разговор, Анна восхищалась его верой.
     Через несколько остановок, заметив знакомую улицу из деревянных домов, успевших потемнеть, она вышла. Внимательно оглядевшись, направилась по бетонной дороге к двухэтажному дому, за которым должны стоять вагончики. Отчего-то сердце сильно колотилось. Ноги останавливались. В голове звенел сумбур. Идти или не идти? Однако свернула за угол. Но,…увы. На прежнем месте уже возвышался пятиэтажный кирпичный дом. Он сурово и с насмешкой смотрел на Анну. Сердце замерло и сжалось. Она прошла в широкий  двор, с детской игровой площадкой.  Тяжело опустилась на скамейку, окрашенную в зеленый цвет.
     – Вот и все, дорогой мой неразгаданный человек! Тебя больше нет, – проговорила она вслух: – Да и зачем все это? Случайное знакомство и только. Стоит ворошить прошлое? – успокаивала  себя.
    Но где-то внутри шептало другое. Может быть, потому что семейная жизнь, вопреки старанию, не сложилась. Но  тут поймала себя на мысли. Возможно, решила, еще раз послушать его интересные рассказы, которые нужны теперь по работе? После некоторого раздумья, она достала из сумочки записную книжку, где заранее  набросала  план работы.
    Нехотя поднялась с места и направилась разыскивать комитет комсомола. Необходимо узнать о его роли в развитии нефтедобывающей промышленности.
    Одноэтажное кирпичное здание нашла без труда. На всех партийных зданиях всегда алел красный флаг. Символика всей страны. По этому признаку можно найти то, чего ищешь.
    В комитете комсомола ей предоставили объемный, красочно оформленный альбом, где собраны материалы за последние десять лет.
     –Замечательно. Здесь должно быть все, что необходимо для работы, – перекладывая  огромные листы, ели вмещающиеся на столе, думала Анна.
                -13-      

     Перелистывая, остановилась на странице, где  большими буквами сиял заголовок «Митинг». Под фотографией, ровным красивым почерком подписано: «Выступление министра нефтедобывающей промышленности». Но, вглядываясь в лица, она  не увидела среди них  знакомых.
      Пролистав дальше, несколько страниц, остановилась на фотографии с надписью: «Студенты на нефтяной целине». Снимок был сделан любителем. И люди получились естественными. Около заснеженных палаток в смешных позах застыли мальчишки, раздетые по пояс. Один, из них, с длинными ногами, восседал верхом на спине другого, богатырского телосложения. Третий, чуть позади, застыл в прыжке. В руках у него тонкая хворостина, которой погонял мнимую лошадь. Остальные присутствующие, обтирались снегом. Брызги и снежки застыли в воздухе. Лица  смельчаков, выражали счастье и беспечное веселье. А ниже, Анна прочла фамилии. Среди них встретила знакомую - Кольцов А.С.
      – Вы не поможете разобраться с этим сюжетом? – обратилась Анна к молодому мужчине, который, зарывшись в бумагах, не обращал  на  неё никакого внимания.
     Он поднял рыжую круглую голову, с бесцветными короткими ресницами и серыми глазами. Оторвавшись от работы, человек вышел из-за стола и подошел к  альбому. Вглядываясь в фотографию,  как мальчишка, присвистнул:
     – Это наши, дуроплясы. Вот этот, что верхом, наш комсорг. Толька Кольцов. А этот, что с прутом, Женька Медведев. Он сейчас второй секретарь райкома партии. Веселые были годы, но и трудные. Веселые, может быть, потому, что были молоды и беспечные. Но, если вдуматься, то ужасные.
   Мужчина погрустнел, стал серьезным. Анна протянула руку к сумке, где лежал «репортер». Незаметно включила аппарат, что бы записать разговор незнакомца, надеясь, что материал пригодится для работы. Человек стал  рассказывать:
    – Я вспомнил одну интересную историю. Это было  осенью. В ту пору шли проливные дожди. Помню, однажды ночью, дул страшный ветер. Казалось, вот сейчас, с петель сорвет палатку и унесет её в холодное заснеженное безмолвие.  И обнажатся съежившиеся от холода люди в спальных мешках на железных односпальных койках. Нас не покидало почти до утра угнетенное состояние. Всю ночь, мы  с Кольцовым проболтали. Вспомнили преддипломную практику в одном южном городке, где было страшно жарко. И мы роптали на несносную жару. Сейчас, замерзая, в  палатке хотелось очутиться в тепле, хотя бы на минутку, чтобы согреться. Наши воспоминания прерывал хриплый кашель спящих. Да бесконечно угрожающий свист и завывание ветра, что скользил по гладкой поверхности брезентового домика. Порой и скрип кровати. Когда кто-то вставал в туалет, который находился на улице. Забегая, ругался  на проклятый холод, в три этажа.
      – Но по лицам на фотографии, не скажешь, что вы были несчастными.
      – Молодость. Кипела горячая кровь,– и рассказчик умолк: – Уснули мы в ту ночь, когда ветер стал стихать и меньше хлопал  палаточной крышей. Проснулись от  вопля одного из парней: «Братцы! Снег! Вода в бочке застыла. Нечем умываться». Ребята высыпали на улицу. Умывались снегом.
     – А вас на фотографии почему-то нет.
     – Я в то утро сильно заболел. Даже на работу не пошел.
     Мужчина  задумался. Анна решила спросить.
     –  Я имела честь случайно познакомиться с Кольцовым. Шесть лет тому назад, он жил уже в вагончике. Сказал, что  жена бросила. Почему? Вы не в курсе?
     – А куда он её привез бы? В палатку? Где вместо стульев чурки. Она, у него, оказалась, гражданкой «высоких идей» Выросшая в тепле и  в сытости. Одна дочка у состоятельных родителей.
     – Здесь-то были девчата. Почему бы, не выбрать  другую?               
    – В этих местах,  порядочные не задерживались. А те, что оставались….Не хочу говорить. Извините, – и мужчина поднял руку, посматривая  на  часы.
    – Торопится, – подумала Анна и поспешила с вопросами:
    – Кроме студентов, кто еще приезжал строить город?
    –  Много разного люда. Но страшнее всего были зеки
(бывшие заключенные). Они здесь жили властелинами. Водку пили рекой. Командовали над молодежью. А кто был не угоден, убивали.
    – Как убивали? И вновь садились в тюрьму?
    –  Ошибаетесь. Человек пропал. Попробуй, докажи, что убил ты.
    – Почему? – и Анна от удивления широко раскрыла глаза.
    – Да потому. Трупа нет и убийства нет.
    – А где труп?
    – В болоте топили. А потом делали насыпь из гравия и цемента. Попробуй! Откопай! Да и в каком месте? Все Северные города стоят на трупах. Машина того времени не мало перемолола  человеческих жизней и судеб.
    – Боже милостивый! Как же так можно?            
    – Вы скажите, откуда мне известно? Бригадир чувствовал. Документы на месте, а человека нет. Поищут ребята, да передадут документы в органы. А те обычно не искали. Был человек, и нет человека.
   Чтобы прекратить тяжелый  разговор, мужчина перевернул  альбомный лист:
    – Смотрите на эту  фотографию. Наши сборщики литературы. К нам присылали книги разные люди и целые организации со всех  концов страны. А вот здесь на фотографии, комсомольцы из отдела писем. Отвечали за переписку.
    – С кем? – и Анна посмотрела на веснушчатое лицо незнакомца.
    – Писали из разных городов с просьбой принять на стройку. Присылали выпускные классы, учащиеся профтехучилищ, демобилизованные воины, бригады рабочих. И всем надо отвечать.
   Собеседник, тяжело вздохнув, добавил:
     – Давно это было. Десять лет прошло. Для нас…словно вчера. Странно получается. Для эпохи такой срок ничего не значит, а для человека промелькнула вся юность.
   Он внимательно посмотрел на Анну, как будто только сейчас понял, что говорит с симпатичной женщиной, которую совсем не знает:
     – Простите. А вы кто будите?
     – Я? – и помолчав, ответила: – Просто женщина. Учительница. Мне нужно знать для предмета, – солгала Анна, чтобы не пугать человека за его откровенность.
    Она, конечно, и не попытается использовать некоторые детали разговора в радиопередачах.  Ей и не разрешили бы сказать. А такие факты могут принести большие неприятности, как радиоорганизатору  так и незнакомцу.
    Скоро мужчина ушел. Поспешила и Анна. Все, что хотела узнать,  нашла. На передачу материала предостаточно. Конечно, в эфир полетят хвалебные слова о роли комсомола в строительстве города.
     Домой Анна возвращалась поздно вечером. Серые густые  сумерки  успели окутать мрачный поселок райцентра. Холодный пронизывающий ветер, как метлой, сметал сухие желтые листья под ноги. Каждый быстрый шаг сопровождался шорохом. На душе  было, отчего-то спокойно и тихо. То ли  оттого, что немного узнала о Кольцове, не то, потому, что ближе познакомилась с этим краем?

                Ч а с т ь  ВТОРАЯ               
               
                – 1 –
               
     Зима. Сегодня погода подарила тихое молочное утро, с  серебристыми  искринками сыплющего снега. Анна  вышла из вертолета и направилась по хрустящей заснеженной дорожке к рабочему городку, где находилась контора участка специализированного строительного управления. Дорога проходила через  просеку тайги. Анна шла медленно, любуясь морозной окрестностью. Из всех времен года, она больше всего любила зимние месяцы. Хотя они и славились, рекордами по стуже, но седая чародейка – зима завораживала разудалыми заварухами пурги, швыряя пригоршнями пушистого снега.   
    Хотя было и тихое утро, но оно напоминало о недавних метелях, которые возвели с особым старанием по опушкам леса непролазные сугробы – сдувы. И в лесу белым – белешенько: ни тропинок, ни следов. Все затянуло, замело глубокими снегами. Словно в подвенечном наряде, в безмолвной дреме, красовались заиндевевшие деревья. Каждая веточка, каждый сучок – все укрыто рукой природы в ажурное серебро инея. Деревья казались невесомыми, сотканными из ваты. Пятидесятиградусный мороз игриво поблескивал на пышных  сугробах.
     Незаметно Анна вышла из снежного царства.  Перед ней, как на белом блюдце, среди молчаливой тайги, раскинулся рабочий городок из вагончиков. Показались первые люди. Уткнувшись в пуховые шали, женщины рысцой трусили  по тропинкам.
   Мужчины, в высоких меховых унтах и собачьих, мохнатых шапках, неторопливо отмеряли  скрипучие заснеженные дорожки. Все вытоптанные тропы вели  к главному вагончику, где крупными буквами написано: «Контора…»
   – Что-то людей не слишком много, –  спросила корреспондент у мужчины в черном полушубке, который пропустил её в дверях.
   – Из-за сильного мороза объявлен актированный день. Рабочие сидят по теплым норам. В контору пришли «деловые» люди решать проблемы, которые никогда не решаются, – и на его скуластом лице мелькнула улыбка.
    Из двух половинок, вагончик был, растянут в одну комнату. Деловых людей оказалось много. И  воздух был наполнен дымным смрадом. Каждый человек был занят своим делом. Некоторые, дымя, говорили друг с другом. Другие на столе рассматривали какие-то бумаги. На гостью никто не обращал внимания. Заглянув через головы  на начальника управления, Анна решила, что этому человеку не до радиоорганизатора. Она молча уселась на длинную скамью, что стояла вдоль стены, и стала прислушиваться к разговорам. Из обрывков поняла, что речь идет о затруднениях строительства дорог, которые тянутся с двух сторон навстречу друг другу. Всему виной явились морозы. Неожиданно из толпы послышался мужской, повелительный голос:
    – Сколько бульдозеров у нас работают?
    – Четыре.
    – Почему так мало?
Тут, в разговор вмешался третий баритон:
    – Да, что вы? И это хорошо. Помните, когда тянули дорогу от ЦТП? И того не было. Техника не выдерживает морозы. Ломается.
    – Не мне говорить вам. Сами знаете. Надо торопиться с дорогами. Наше замедление тормозит вывозку плетей на трассу нефтепроводчиков, – всё так же повелительно говорил первый голос.
     – Не волнуйтесь! Они говорят, что на стройке нефтепровода дела идут хорошо. Плети уже поступают и свариваются в нить полным ходом, – возразил вновь второй, хрипловатым простуженным голосом.
     Как не тянула Анна шею, что бы разглядеть, кто с кем переговаривался, так и не смогла. Перед ней стеной сновали, выходили, заходили разные люди. И только к обеду комната поредела. К её удивлению, она увидела  за столом крупного рыжеволосого мужчину, с которым осенью повстречалась в райкоме комсомола. Встретившись глазами, Анна раскрыла рот и потеряла дар речи. Тот же в свою очередь, дружелюбно улыбаясь, поднялся из-за стола, и протянул корреспонденту крупные руки:
     – Приветствую вас. Какими путями? Вот так фокус. К нам само «радио» прибыло, – шутил он: – Ну, Анна Александровна, опять решили меня подловить? Сидите, как мышка в уголке, и подслушиваете наши сплетни? А потом, небось, в эфир всё пустите?
    Краснея, Анна, наконец, произнесла:
      – Ну, что вы? Разве вы всё слышали в эфире, что было вами сказано в прошлый раз?
      – Как будто  не заметил. Спасибо, не подвели, – продолжая улыбаться, нараспев проговорил он.
     – Садитесь ближе к столу, – и пододвинул табурет.
     –Это вы и есть начальник управления Иван Семенович?
     – Так точно. Я.
     –Наконец, и с вами познакомилась, как с руководителем, – и Анна положила репортер на стол.
      –Прежде чем приступить к работе, позвольте предложить вам раздеться. В вагончике не очень холодно. Я вижу, под дубленкой, у вас теплый свитер. Да и песцовую шапочку снимите и положите на стол. Без нее будет легче думать. Позвольте поухаживать? – и  помог гостье снять пальто:
      – Вот здесь, около моего полушубка, есть лишний гвоздик. Мы дубленку повесим сюда. Теперь можете включать свой репортер. Располагайтесь, как у себя на работе, – ласковым голосом говорил хозяин вагончика, где стояли два стола и несколько деревянных засаленных скамеек, что тянулись вдоль стен, и несколькими  рядами по средине.
                -2-    

       Поблагодарив за услуги, Анна бросила взгляд  на пол, усеянный окурками. Уловив, начальник, в извинительной  форме, произнес:
     – У нас немного неуютно. Но вы должны простить наших необтесанных мужиков. Они где едят, там и гадят, – и обвел оставшихся строгим взглядом, от которого все скоро испарились. И когда в вагончике остались  одни, начальник и Анна, добавил:
     – Ну вот. Теперь-то можно поговорить на чистоту. С чего начнем?  О своих достижениях? Как рапортует центральное радиовещание, и хвалятся газеты? У нас в стране всегда все шито и крыто. Плохое бывает только где-то, но не у нас. Фу! Черт! Опять разболтался. Меня за «язык» когда-нибудь загребут, и буду любоваться небом через клеточку.
     – Можете говорить все, что угодно. Я преподавала историю. И… как вы думаете, почему ушла из школы? Устала обманывать детей. В учебниках одно, а в жизни другое. Иногда старшеклассники задавали такие жизненные вопросы, что взрослому человеку трудно справедливо ответить. Возможно, дома и объяснила бы, как положено, но в классе этого не сделаешь. Вот и мучилась совестью. Поэтому…отлично вас понимаю. Тем более вы вращаетесь не в верхних эшелонах, а на низах, где много  «грязи» и не справедливости. Но…сами понимаете,… в эфир мы пошлем то, что от меня требует мое руководство. Работу построим следующим образом. Перед интервью, я должна сделать маленькое вступление, пояснив слушателям, где я? И с кем веду беседу? Затем вы отвечаете на поставленные вопросы, которые я заготовила. Они перед вами. Можете немного подумать. Если есть желание, ответы набросайте на листке.
     – Вы правы. Я должен познакомиться с вопросами и немного подумать, как красивее наболтать, – и мужчина в воздухе повертел крупной ладонью,  перебирая пухлыми пальцами, словно играя на инструменте.
    Чтобы не мешать выступающему думать, Анна уставилась в небольшое окошечко, за которым надвигалась серость уходящего дня. В северных районах день кончается очень быстро. Она ясно поняла, что домой улететь уже не придется.
    – И так. Я готов. Если, что! Вы останавливайте меня. Договорились?
    –  Так точно! Договорились, – в шутку отрапортовала Анна, как бы подбадривая человека, который явно нервничал: – Самое главное говорите спокойно. У вас все хорошо получится.
    – Конечно. А как же иначе? Мы прошли «медные трубы», а здесь! Два раза плюнуть, – и он попытался улыбнуться, отчего его пухлый рот только скривился в язвительной ухмылке: – Если бы меня попросили сказать о наших проблемах, я бы быстро «наворотил», а вот, о хорошем…. У меня в горле застревает. Язык не поворачивается. К нёбу прилип. Смешно? Смешно. Знаю, – и он уткнулся в листок с вопросами, что лежал перед самым носом.
    Около часа бились над записью репортажа. И когда было почти готово, вдруг, дверь вагончика резко распахнулась и, запыхавшись, вбежал молодой человек в засаленной телогрейке и шапке ушанке.
     – Иван Семенович! Девятый вагончик опять гудит. Все до чертиков пьяные.  Колька – бульдозерист убил свою жену.
     – Ну!! Мать вашу так! Что не день, то краше! – выругался начальник, хватая с гвоздика черный полушубок и нахлобучивая норковую шапку на рыжую, коротко постриженную, голову:
   – Извините, Анна Александровна. Я за вами пришлю нашу комендантшу. Она  отведет в столовую и определит на ночлег, – нервным голосом бросил он на ходу, и выскочил из помещения.
                -3-    

      Оставшись одна, Анна заглянула в окно.
      – Ещё только пять часов, а на дворе темным темно хоть глаз коли. А что если начальник, в суматохе, забудет про меня? Вот будет «фокус» - так бы сказал  он сам, – подумала она и вернулась к столу, где лежал «репортер».
     – Зачем думать и гадать? – потирая руки от холода, проговорила она.
    Чтобы не терять времени, решила прослушать запись репортажа. Вдруг, скрипнула дверь. Анна вздрогнула.  По телу пробежали мурашки. От страха внутри все сжалось. Сохраняя внешнее спокойствие, повернула голову в сторону двери. На пороге в черном полушубке, песцовой шапке и унтах, стояла молодая смуглая женщина невысокого роста.
     Некоторое время,  изучая, смотрели друг на друга молча.
      – Здравствуйте, – наконец, ели слышно произнесла вошедшая, оставаясь у порога.  Часто моргая черными круглыми глазами, она опять  умолкла.
      – Здравствуйте. Здравствуйте, молодая интересная. Проходите. Вы, вероятно, та самая комендантша, о которой говорил Иван Семенович?
      – Анна Александровна, а вы не изменились. Я вас сразу узнала. А вы меня, похоже, нет, – и пройдя к столу, опустилась на табуретку, что стояла с противоположной стороны. Теперь Анна в недоумении смотрела на симпатичную незнакомку, пытаясь вспомнить точку соприкосновения.
     – Видимо мне придется напомнить о себе, – вновь заговорила женщина: –  Вспомните интернат «Детей народностей Севера». Помните?
     –  Конечно, помню. По приезду, я некоторое время работала там воспитателем и одновременно вела уроки в школе.
     – Вот и отлично. Я Маша из этого интерната. В ту пору я заканчивала десятый класс. Как-то вы меня спросили, почему мои младшие братья и сестры, все семеро, не похожие друг на друга. А я вам ответила, что мы дети разных народов. Вы  не могли понять этот смысл. Тогда мне пришлось разложить все по полочкам. У моего народа, хантов, существует глупый обычай. О его глупости мы поняли только тогда, когда стали взрослыми. Родители мои оленеводы. Когда к ним приходил гость - мужчина, да еще и с водкой, то хозяин должен его ублажать. Он на ночь отдавал ему свою жену. По рожденным детям можно предположить сколько «хороших» гостей посетили наш чум. Мы все, дети, от этих гостей. А они были разной национальности. Вы тогда заметили, что я похожая на цыганку. Я засмеялась и ответила, что попали в точку. Вот такие дела. Вот так мы появились дети разных народов, – и она скривила рот в иронической   насмешке.
      – Вспомнила! Вспомнила, Маша! Я тебя вспомнила. – и женщины громко рассмеялись. Теперь они чувствовали себя старыми знакомыми: – Я тогда еще посетовала на ваших родителей, упрекая их, что те позволяют себя дурачить.
      – А я добавила, что гости, не только пользовались женой хозяина, но и грабили отца. Они поили его водкой и за бесценок скупали пушнину. Родители  пасли оленей, но и охотились на зверков.
      Маша глубоко, с каким-то сожалением, вздохнула:
    – Чистокровных хантов на нашей земле, почти не осталось. Да и вообще эта народность исчезает. Нас теперь пересчитывают «поштучно». Находимся на государственном особом учете. Обидно за свой народ. Надеюсь, что мое поколение будет жить по - другому, – и она задумалась.
   Кругловатое её лицо, с большими черными глазами, погрустнело:
   – А впрочем,… кто его знает. Многие наши мальчишки вернулись к родителям и стали оленеводами. А там свои законы. Хочется верить, что они будут умнее своих  отцом.
   – Боже мой! Машенька, если человек пьяный, то его легко оболванить.
   – Вы правы. Наш народ весь пьет. Они даже детей приучают. За водку отдадут и мать родную.
  Анна с сожалением смотрела на воспитанницу и думала, пусть мало, понимающих, как это милое создание, но все же есть. И это уже большой сдвиг.   Работая в школе, в интернате и в «Доме пионеров» не единожды она вносила лепту в их воспитание. Прикладывала душу и сердце к их сознанию. И  этим  Анна в душе гордилась.
               
                -4-    

     На следующий день, во второй половине дня, Анна, наконец, летела в самолете АН-2. Трясясь от холода, вдруг, в мозгу мелькнуло сожаление, что не спросила у начальника управления о Кольцове. Почему? Она так желала узнать, где он и что с ним? Но вдруг подумала: Зачем? Да! Зачем? Мало ли кого встречаешь на пути? Но где-то в уголке души что-то противоречиво доказывало и упрекало: Почему?
     Борясь с нестерпимым холодом, она отбросила все гнетущие мысли и стала глядеть через иллюминатор вниз. Безмолвная красота заснеженной тайги смотрела снизу вверх, как с ладони бесконечного простора. Временами под крылом появлялись затерявшиеся в дремучих местах домики, словно разбросанные кубики на белоснежной скатерти. И потом опять бесконечная тайга, переплетенная белыми отшлифованными проёмами.
     Наконец, самолет сделал последний круг над  вытянутым  райцентром. Небольшой поворот и легкая машина  свернула на сероватую посадочную площадку.
      – Вот я и дома, – подумала Анна, поправляя песцовую шапку и кутая  пол-лица в махровый шарф, что выбился из-под песцового воротника.
      Она быстрыми шагами направилась на дорогу, ведущую к поселку. Ещё вечерние часы не пробили, но на земле, где господствуют северные законы, опустилась мгла. И только заснеженные дороги, искрясь под холодной луной, излучали слабый свет. Монотонный звонкий скрип деревянных мостков привел Анну к родному крыльцу. Открыв тугую замершую дверь, навстречу вырвалась задушевная мелодия «Элизе» Бетховена.
    – Мои детки дома, – подумала Анна и с облегчением вздохнула.
    –  Мама прилетела! – бросилась к ней малышка.
    – Осторожно, доча. Я очень холодная. Простынешь.
  Сбросив дубленку и шапку, она присела на корточки и крепко заключила радостного ребенка в объятья.
   – Соскучилась, кроха?
   – Да, – и ребенок поцеловал мать в холодную щеку: – Красные. Ты замерзла?
   – Не чуть. Я бежала, как паровоз. И пыхтела! И пыхтела! А пар меня согревал.
   – Правда? – и малышка залилась  звонким смехом.
   – Конечно,  правда.
   Из зала, откуда доносилась музыка, выскочила ь. Подпрыгивая от радости, поскакала на одной ножке в кухню, чтобы поставить на стол   ужин. Пока мать снимала сапоги,  мыла руки, девочка, приготовив, крикнула:
    – Мама, иди кушать!
    – Иду! А где братик?
    – Он, в музыкальной!… На сольфеджио, –  послышался  тоненький голос дочери из кухни.   
    – Как вы тут без меня?
    – Нормально. Все  идет своим чередом. Лера с бабой дома. Мы с Сергеем в школе.
    – А где бабуля-красотуля?
    – Иду! Вот коровушка стала. Развезло совсем, и поднимаюсь с  трудном. И ем, кажется, мало, а толстею с каждым днем, – ворчала старая женщина, выползая из спальни:
    – Прилегла отдохнуть и не слышала когда ты приехала, – зевая, она поправила седые волосы на голове. Протерла ладонями  розовое, но уже морщинистое лицо и уселась за стол. Дочь тем временем уже наворачивала ложкой. Любуясь, как она с аппетитом кушала, добавила: – Могу сообщить не совсем приятную новость.
    – Какую?
    – Твой, умотался в Томск. Говорят, что вроде по делам. Но сосед видел его с какой-то женщиной в ресторане.
    – Это тоже дела, –  и Анна ухмыльнулась: – Бог с ним. Может быть, когда-нибудь надоест и остепениться.
    – И за что тебе такое наказание? Ты у меня  не урод. Красивая и заслуживаешь не такого мужа.
    – Судьба нас не спрашивает, кто чего заслуживает. Видно, в предыдущей жизни совершила какой-то грех.
    –  И ты в это веришь?
    – Я не знаю, во что уже верить. Знаю одно, семейная жизнь не удалась. Теперь надо растить детей. Это главное.
   Но тут скрипнула входная дверь, и в коридоре послышалось легкое дыхание.
    – Мам! Ты приехала? – и на пороге кухни показался худой, высокий двенадцатилетний подросток. В отличие от своих сестер, он был белокурым, с серыми, как у отца глазами. Но  как  мать, длинноногий и тонкой кости. Его старшая сестра обсолюдно была похожая на отца. Крупная телосложением, со смуглой кожей.  От матери унаследовала темные с прозеленью глаза и взлет густых бровей. И только младшая сестра получила родительские гены  в равных количествах.
   – Как дела в музыкальной школе?
   – Нормально.
   Произношение этого слова обозначало, что дела идут отлично. Скромностью этот ребенок совсем не был похож на своего отца, который любил из малого превращать в слона. Сергей понимал, что в жизни должно  выполняться так, как требует обстановка и человеческое самолюбие.  Жил по принципу, если я уважаю себя, значит должен делать лучше других. Эти качества  сын  унаследовал у матери. Хотя, в душе не осознавал происходящего. Только мать замечала и  в тайности гордилась сыном,
     –Нормально?…Тоже хорошо, – шутила Анна, продолжая жевать.
     Обитатели малого дома шумно болтали и много смеялись. Ужин превратился в дискуссию на семейную тему. У каждого нашлось, что рассказать. Даже малышке было о чем похвалиться.
     – Надя мне для куклы Кати сшила платье.
     – Красивое?
     – Очень.
     – У твоей дочери талант придумывать разные фасоны, – похвалила  бабушка.
     – Молодец! Может быть, станет модельером? – и Анна посмотрела на старшую дочь, которая смущенно и немного с гордостью смотрела на куклу, что была в руках младшей сестры.
     – Дети, болтать с вами хорошо, но вам надо, наверное, доделывать уроки? Идите-ка по своим спальням. А мы с Лерой будем мыть посуду. Ты как? Согласна? – и мать посмотрела на младшую дочь.
     – Согласна. Я буду вытирать? – и ребенок преданно заглянул матери серыми глазенками: – Мама, я как ты? Баба говорит, что я уродилась вся в тебя. Такая же противная.
     – Да-а-а? Как ей удалось нас раскусить?  – шутила Анна: – Неужели действительно мы такие противные? Наверное, ты не слушалась бабу?
     – Слушалась. Это она меня не слушалась.
     – В чем же?
     – Я просилась на улицу, а она говорит, что  уже темно. Кто-нибудь украдет, и в мешок посадит. Не украдет же? Нет? 
     – Думаю, могут. Ты у нас самая красивая девочка на свете, –  и передала  тарелку дочери: – Ты должна слушаться бабушку. Она старшая и все знает.
     – Больше чем ты?
     – Разумеется.
     – Как хорошо, что мы обе противные. Я выросту большая и тоже отрежу свои косички.
     – Вот только этого делать не надо. У тебя густые волосы, чего не досталось твоей сестре. И косы будут длинные - предлинные и толстые - претолстые. С ними будешь самая красивая девушка на свете.
     – Лучше Нади?
     – У Нади своя красота, а у тебя своя. Вы обе, у меня, самые красивые.
     – Но ты-то отрезала, – возмутилась Лера и  с обидой надула пухлые губы.
     – Я совершила ошибку. Поэтому не хочу, чтобы ты  сделала то же самое.
    Как только на кухне был наведен полный порядок мать с дочерью, после некоторых туалетных процедур, отправились спать.
     Девочка быстро заснула, а Анна долго лежала с открытыми глазами. Через окно слева, ярко горел на улице фонарь, и свет падал в комнату. Уставившись в одну точку, она с болью думала о супружеской жизни. И не переставала задавать себе вопрос: – Правильно ли живу? И где взять книгу, чтобы найти  ответ? Как исправить ошибки, которые, не желая того, совершала?
    Она попыталась вспомнить лицо своего мужа. Оно представилось темным продолговатым пятном с серыми, почти пустыми холодными глазами. Зато отчетливо вспомнился с ним последний разговор:
     – Скажи мне, пожалуйста, в чем моя вина? Почему ты не любишь свою семью?
     – Люблю, – буркнул он, не отрываясь от газеты.
     – Тогда, объясни причину твоего отвратительного поведения?
     – Виноваты друзья. И работа такая. Одному достань то, другому другое. Потом угощение. Отказаться неудобно. Друзья.
     – Ты хотел сказать, дружки? Не желаешь от них отказаться? Тебе, просто, нравиться подобная жизнь. Зато от нас отказался свободно и легко. Хорошо. Оставим, пьянку. Вернемся в молодые годы. Ты цеплялся за каждую юбку. Что скажешь за это поведение? – и Анна ясно представила  его широкие ноздри острого носа. Вопрос явно  не понравился, и он недовольно засопел.
     – Зачем ворошить прошлое? И потом…, разве мужик виноват, если бабы сами на него виснут.
     – Хорошенький ответ. Детский лепет взрослого человека, – и Анна засмеялась: – Посмотри на меня. Скажи? Могли бы бегать за мной мужики?
     – Если позволишь. –  Поняв, что промахнулся, поднялся с дивана и ушел  в кухню.
     – Бежишь! Бежишь сам от себя! Не могу тебя понять. Жить нормально не желаешь!… Но и уходить тоже не хочешь. Почему? Оставь, семью в покое!
     – Она и моя! – пробасил он из кухни.
     – Ты хоть раз задумайся! Что  хорошего делаешь для семьи? Когда тебя нет дома, дети шумно играют и смеются. С твоим появлением, разбегаются по комнатам. Если кто спросит тебя, в каких классах учатся дети? Ты не ответишь. Скоро забудешь, сколько у тебя детей и как их зовут.
     Этот разговор всегда звучал, когда было тяжело на душе. Хотя Анна давно смерилась со своим положением. И любовь тоже  прошла. Больше не волновалась, что по вечерам не было мужа. И единственная  оставалась забота о детях. Их надо вырастить и дать образование. Но, что-то мучило её сегодня? Быть может, обида за себя? Да. Да. Она жалела себя. С этой, печальной, мыслью Анна уснула.

                – 5 –

            
     Монотонные звуки от лопастей вертолета невольно усыпляли пассажиров. И только Анна глядела вниз через иллюминатор. Однообразный ландшафт порой утомлял взгляд. Всюду горящие факелы, торчащие в небо, да белые снега, поглотившие все, что можно утопить в своей толще, и нарядив тайгу в однотонный, белоснежный наряд.
     Наконец, вдали, показался маленький заснеженный островок, отвоеванный людьми у вековой тайги. И чем ближе приближались, тем  ощутимее виднелась мощь преображения этого, забытого Богом, уголка земли. Скоро машина, как будто, специально, чтобы показать его дыхание и красоту стройки на нефтеперекачивающей площадке, сделала крутой вираж и приземлилась на ровную белую поверхность.
     Озябшие люди, ели двигая ногами, выползли из вертолета и рассыпались в разные стороны.
      Мимо Анны пробегали в засаленных телогрейках и полушубках рабочие. Семеня  в меховых сапогах, хрустя по заснеженной дорожке, Анна последовала за ними. И догнав одного из них, окрикнула:
       –Стойте! Молодой человек, будьте добры, остановитесь! Я здесь первый раз. Куда все спешат?
       Невысокого росточка худощавый паренек затормозил шаг. Он пристально посмотрел на незнакомое женское лицо, утонувшее в  песцовой  шапке и в заиндевевшем пышном воротнике. Интеллигентность  дамы не позволила ему отмахнуться и уйти прочь.
       – Чем могу помочь? – но, опомнившись, ответил: – Ах. Да. Вы спросили, куда все спешат? Мы идем в  «Красный уголок» на собрание, – и, сверкнув  умными глазами, добавил: – Прибавьте шаг! Надо спешить. Опоздаем, – и потрусил впереди незнакомки. Она последовала за ним.
      Перед дверью вагончика, Анна остановилась,  переведя дух, проговорила:
       – Вы молод. А мне уже четыре десятка. На морозе трудно бежать.
       – Уже пришли, – и  распахнул перед ней дверь.
       Клубом в лицо пахнул теплый воздух, с  примесью каких-то запахов.  Не то табачного дыма, не то солярки, или от каких-то смазочных материалов. Войдя, Анна увидела длинную единственную комнату, набитую  рабочей публикой. В глубине стоял стол под красной скатертью, за которым сидел усатый мужчина. Деревянные скамейки, что тянулись ровными рядами от стола, были полностью заняты. Остальные люди   стояли вдоль стен.
       С появлением незнакомого человека, большая часть присутствующих оглянулась на незнакомку.  Пристальные взгляды смутили Анну. Среди незнакомой публики, было не по себе. В шапке  стало жарко, и она сняла. Охапка пышных крупных светло-русых кудрей, упала на красивое разрумянившееся лицо. Одним махом руки, она отбросила волосы назад. Провела взглядом последний ряд,  но свободных мест не оказалось.
       –Ну-ка, встань! Дай женщине присесть, – скомандовал одному из рабочих, вошедший с ней паренек.
        – Пожалуйста, – ответил то,  поднявшись, встал к стене.
       Поблагодарив, Анна села. Скоро все успокоились и вернули свое внимание к  человеку, который сидел за столом. Теперь она могла достать «репортер» и приготовиться  к записи.
       В аудитории стоял шепот, и какой-то шуршащий звук. Но вот, пожилой, широкоплечий, плотного телосложения, мужчина поднял руку, и все затихли. Улыбнувшись, сквозь Буденовские усы, он начал свою речь громким басом.
       –У нас на нефтеперекачивающей площадке, последние пред пусковые дни. Мы с вами собрались, для того, чтобы решить главный вопрос, как сдать объект стройки раньше срока. Но чтобы было понятнее тем, кто не знаком с нашей работой, поясню, – и он еще медленнее заговорил.
     Анна приняла  сведенье  в свой адрес. Некоторые слушатели оглянулись. Но «усач» усилил голос, и лица вернулись   к оратору. А он продолжал свою речь:
     – У всех ещё в памяти те волнующие часы, когда на новом нефтепроводе открыли первую задвижку, когда нефть получила  выход на восток. Сейчас уже перекачено миллионы тонн. Для того, чтобы поток стал еще мощнее, строители возводят нефтеперекачивающую станцию. Важность стройки мы хорошо понимаем все. Давайте совместными усилиями решим,  как можно быстрее сдать объект. Кто желает выступить? Внести свое предложение.
      – Я! – послышался, за спиной Анны, знакомый мягкий голос. Она оглянулась.
     Через толпу протискивался тот самый паренек. Засаленный его полушубок был, расстегнут, и  почти сваливался с узких мальчишеских плеч. Казалось, что его худое тело вот-вот вывалится из великоватой одежды. Протиснувшись к столу, он поправил мелкой  рукой светлые, почти белые волосы, которые спадали на высокий лоб. Острое лицо стало серьезным. Окинув маленький зал, он тихим, но уверенным голосом начал свою речь:
      – Братцы!
      И вновь обвел взглядом почти каждого, как бы проверяя согласия у присутствующих. Некоторые в ожидании улыбались, но все молчали:
      – Давайте вспомним день за днем все полтора года. Как было нам трудно. Да! Очень трудно. Техника тонула в болоте. Тонули машины с грузами. Мы мерзли и голодали, лишившись провианта. Казалось, время застывало. Металл ломался от мороза. А мы терпели. И даже умудрялись в такой обстановке работать. Согревались у костров. И опять брались за кувалду, кирки. Руки пристывали к железу. А мы работали. А когда возводили станцию, были у нас легкие дни? Я скажу, нет. Теперь фундамент уже возвели. Каркас здания и вспомогательные объекты тоже. Станцию почти построили? Построили.
      Он говорил медленно, но горячо, разграничивая каждое предложение, давая возможность слушателям пережить все заново. Заглядывал в глаза, как будто хотел проникнуть в их души. Загипнотизированная публика молча слушала оратора и кивала головой. А он продолжал:
     – Мы понимаем, что к работе относимся все по-разному. Кто-то приехал просто за «длинным» халтурным рублем. Но таких среди нас мало. Очень мало. Остальные знают, что делают и для чего здесь живут. Я понимаю. Вы можете меня обвинить и упрекнуть, что  мы «не за туманом и не за запахом тайги» приехали. Но в каждом деле существует человеческое отношение  к труду. И мы этого чувства с вами не утратили. В нашей стройке осталось самое малое. И трудно назвать, что главное. Толи проверка электродвигателей или  строительство линии электропередач, или противопожарные резервуары? Только мне, лично, хочется сдать объект как можно быстрее, раньше срока. Думаю, со мной согласятся все. Не секрет, Это выгодно нам и с материальной стороны. Согласны, братцы!? – и на его худом миловидном лице появилась красивая улыбка.
     Зал некоторое время молчал, как бы соображая, что  говорил  секретарь комсомольской ячейки. И только потом послышались аплодисменты.
      – Ты прав, секретарь! Работать, так работать! Нечего баклуши бить! Это же в наших интересах, – и снова были слышны  овации.
      – А кому не под силу эта лямка, пусть едут на все четыре стороны! – послышалась другая реплика из возмущенной толпы.
      – Правильно гутарит сынок. По репликам  понял, что все согласны сдать объект досрочно, – продолжил «усач».
    После выступления, паренек уселся на первую скамейку, где предложил ему один из рабочих. Но тут из толпы послышался новый голос:
      – Почему это все согласны? Я, лично, не согласен. Не стану пуп рвать из-за кого-то!
    Все разом повернули голову в ту сторону, откуда вырвались едкие слова. Сказавший, спрятался за спину  широкоплечего парня в телогрейке.
      – Чего прячешься? По-моему всем ясно было сказано
«никто, никого не держит». Да! Давайте проголосуем! Тогда и будет видно, кто есть кто, – выкрикнул чей-то мужской голос.
         По залу прокатилось одобрение.
   –Если хотите голосовать? Пожалуйста. Голосуем!– согласился ведущий,  с пышными усами.
    В один миг над головами вырос лес рук, и радостные  восклицания в честь победы большинства.
    После торжественного собрания, когда зал почти опустел, Анна подошла к столу, где  «Фомич», как называли его подошедшие, оставался еще на месте.      
    – Меня предупредили, что к нам заглянет радиоорганизатор, – первым начал разговор мужчина.
    – Поэтому подготовили своего секретаря? – и Анна улыбнулась.
    – Что вы? Если бы было так, то рабочие сразу бы почувствовали фальшь. Вы не представляете, какая бы здесь произошла реакция. Их не обманешь. Вы не смотрите, что комсомольский вожак молод, он во всех делах молодец. Для него, с мудреным названием электродвигатель, родное дело. Он уже пускает в эксплуатацию вторую станцию, за свой маленький век.
     – Да-а-а?! – удивилась Анна: – Молодец. С такими способностями далеко пойдет.
     – Хороший хлопец.
     – Фомич, я ждала, что вы объявите о принятии повышенного соцобязательства.
    В ответ мужчина почесал затылок и громко рассмеялся. Потом посмотрел добродушными глазами и тихо, почти шепотом сказал:
    – Извините меня. Скажу по секрету. Рабочие не любят это слово, казенное оно, замусоленное. Оно давно потеряло смысл и значение. Гораздо больше эффекта, когда с людьми просто договариваешься. Как умеет и делает наш парнишка. Вот он настоящий вожак своего дела, – и снова улыбнулся: – Вы не переживайте. Мы в интервью скажем, как вам надо.
     – Вы слишком откровенны, Фомич.
    Смеясь и качая седой, почти лысой головой, он  добавил:
     – Я стар. И больше ничего не боюсь. От боялся. Выгонят с работы? Ничего страшного. Пенсию уже заработал. И вам не советую пужаться. Жизнь, как спичка, сгорит… и нет тебя. Моя уже догорает. Чего мне бояться?
    – Не сердитесь на меня. Сказав, я ничего особенного не имела в виду. Если обидела,… простите.
    – Ничего страшного. Я вовсе и не обиделся. Вы сегодня желаете возвратиться назад? – и начальник вышел из-за стола.
    – Если это, возможно, буду очень вам благодарна.

                – 6 –


    Несколько недель спустя, радиоорганизатор вновь посетила насосоперекачивающую станцию. Первый путь лежал в машинный зал. Как только  открыла тяжелую, скрежещущую, кованую дверь, Анна, с сорокаградусного мороза,  почувствовала приятное тепло, хотя и пахло здесь всевозможными смазочными материалами. В огромном зале на своих местах застыли уже многотонные четыре электродвигателя. Несколько мужчин- наладчиков проводили глубокую центровку валов. Среди них, она увидела и  бывшего знакомого молодого паренька.
       – Здравствуйте, чумазые! – почти крикнула Анна замершими губами.
      Запачканные, уставшие лица повернулись на голос.
      –  Приветствую вас,  дорогой корреспондент. Опять интервью приехали брать? – спросил паренек, шмыгая простуженным носом.
     – Хочу узнать о ваших делах. Что нового в бригаде? А где сам хозяин?
     – Хозяин перед вами, – не прекращая крутить гайку, ответил он.
     – Я восхищаюсь вами. Такой юный, а столько чинов: комсомольский вожак и еще, оказывается, и бригадир.
    Перестав работать, паренёк достал из кармана телогрейки, не первой свежести носовой платок. Вытирая острый нос,   как бы, виновато проговорил:
     – Выбирают, –  и передернул узкими плечами. 
   По чумазому лицу скользнула детская  улыбка:
     – У нас, кто  везет, на том и едут.      
     – Не скромничайте. Выбирают по заслугам, – подбодрила Анна.
     – Вы спросили, что у нас нового? В работе заняли первое место. Да и как не занять? В фундаменты для двигателей надо было залить по 55 кубометров бетона. Процесс должен идти непрерывно, чтобы в основании не было трещин, наплывов…. Так наши рабочие не ушли пока не сделали всю работу. Спасибо и шоферам. Подвозили цемент один за другим. Мы не уходили, и они не прекращали возить, – говорил он спокойным мягким голосом, продолжая  закручивать гайки   двигателя.
      Услышав разговор, неожиданно из-за огромной машины вынырнул Фомич. Среди остальных рабочих, он не отличался опрятным видом. Даже светлые усы  были перекрашены в неопределенный серый цвет, а на белом лице не оставалось чистого места. Засаленная телогрейка распахнута, под которой виднелся теплый  свитер неопределенного цвета.
      – Извините, Анна Александровна, не могу подать руки. Боюсь, вас запачкать. Здравие желаю. Случайно подслухал ваш разговор с Василем. Он правду сказал. Ребята молодцы. Это я говорю не для записи. Просто, как понимающей женщине. Все одиннадцать человек, которые прибыли к нам из училища, как один на подбор. В работе не уступают друг другу. Молодцы. Работают,…дай Бог каждому.
      – Только я плохо работаю, –  вмешался курносый коротышка.
      – Ты тоже хорошо трудишься, – возразил Фомич
      – Кто куда пошлет. Вот моя работа, – с обидой проговорил он.
      – Не обижайся, Никола, и это надо кому-то делать. Все понемногу дела делаем. Даром никто хлеб не ест. Другие работают на самом трудном участке. На токопроводе. Расчищают пяточки для опор линии электропередачи. Ты думаешь, в сорокаградусный мороз легко работать?  Да ещё нужно и фундамент установить. Или, как их там. Бес. Называют «подпятники», что ли? – волнуясь, скороговоркой упрекал  рабочего Фомич.
      – Чего разошелся, Фомич? Я просто, к слову сказал. Я не ропщу на свою работу, – и, развернувшись, скрылся за махиной двигателя.
      – Не сердитесь на парнишку, Фомич.
      – Да я и не сержусь. Он не первый раз меня упрекает. Посмотрите на него. Он так мал ростом, что жаль посылать на какую-нибудь сложную работу. Не объяснишь же хлопцу, что начальник  жалеет его. Вот и ругаюсь. Извините меня, Анна Александровна, здесь в машинном зале, под самым потолком бригада девушек завершают затирку стен, белят потолок, штукатурят. Поговорите с ними. А там дальше электро монтажники ведут монтаж щитов и отладку приборов. Они тоже умеют болтать хорошо, – сказав, улыбнулся сквозь усы.
      – Отлично. Извините, что отвлекла  от работы.
      – Ничего страшного, – и он снова исчез за  двигателем.
     Анна прошла к девушкам, которые вели работы на «лесах». Подняв голову, крикнула:
     – Девочки, здравствуйте! Бог в помощь!
     – Здравствуйте! – ответили они в разнобой.
     – Коль предлагаете  в помощь Бога, не лучше ли самой полезть к нам на верхотуру, – бросила шутку одна из девушек, видно самая смелая, и больше всех обляпанная известью. У неё была грязная не только желтая косынка, но и теплая серая крупной вязки  кофта.
     – Я бы с огромным удовольствием. Но каждый выполняет то, что ему дано. Каждый делает свое дело.
     – И то правда, – ответила всё та же бойкая рабочая, с рыжими веснушками, которые ели просматривались через обляпанное лицо белилам.
     – Корреспондент опять незаметно микрофон включила, а ты разболталась, – упрекнула другая, в белой косынке и черном халате.
     – Не бойтесь, говорите. Все выключено.
     – Извините, что не слезаем, – оправдывалась первая, вытирая  концом платка испачканное известью лицо: – Торопимся. В 17-30 будут подводить итоги работы за день. А мы, что-то сегодня много отдыхали. Кажется, проболтали. Не укладываемся в график.
     – Первое место нужно, – добавила третья, в спецовке, и выглядела старше других. Она стояла под самым потолком: – Торопимся. Деньги нужны. За первое, доплачивают по пятьдесят рублей. А если, пять раз, получим первое место, то обеспечены  бесплатной курортной путевкой на юг. У нас уже три вымпела  есть.
    – Молодцы девочки. Желаю, заработать все  остальные.
Вы работаете до пяти?
    – Нет, конечно! Что вы! Это итоги подводим в пять тридцать. А работаем, пока не свалимся с «мостков».  Конец рабочего дня, для нас перестал существовать. Время неограниченное. Мне иногда, кажется, что я отсюда вообще не слезаю, – и девушка в черном халате хрипло хихикнула.
     –  Счастливо  трудиться. Еще раз, желаю  успеха. И спасибо за интервью.
     – Пожалуйста. Только мы ничего особенного не сказали, – удивилась первая девушка.
     – Что  было нужно, я  услышала от вас.
     – Вот чудо, – и она засмеялась: – Себе бы так. Поговорил…и работа сделана. А тут вот, помашешь целый день, и болтать не захочешь.
     Из теплого и людного машинного зала, Анна  нырнула в мороз. От разгоряченной одежды шел пар и тут же превращался в хрустальный серебристый иней. Сильнее нахлобучив песцовую шапку и глубже уткнув нос в пышный ворот, она направилась в штаб стройки. Проходя по территории, обратила внимание, что строительный комплекс объекта выглядел вполне законченным. Возле многоэтажных зданий бульдозеры закапывали последние траншеи канализационных труб. Экскаваторы, кивая стрелами, рыли котлован под установку сливных емкостей. В разных местах сверкали яркие сполохи электросварки. Юркие ЗИЛ-Ки сновали взад и вперед по протоптанному маршруту. Где растворный бетонный узел, броский плакат:
«БРУ – сердце стройки. Ни минуты простоя!»
 Штаб разместился в одной половине двухэтажного дома. Перед входом информационная вывеска:
  «До пуска НПС остается 7 дней!».
  Цифра вставная. Здесь же большая доска показателей работы бригад, и  «Молния» с итогами дня:
  «Кто впереди».
  Анна распахнула дверь и очутилась в длинном теплом коридоре с множеством дверей по обе стороны. В одну из них  вошла. Небольшая комната была обставлена мебелью, которая встречалась везде, как говориться в «северном» варианте. Грубо сколоченный стол, с единственным стулом и длинная скамья вдоль стены. Из цивилизованных вещей было несколько телефонов, которые без умолка трещали. За столом сидела полноватая девушка в серой кроличьей шапке-ушанке, а на плечах накинута дубленка. Занятая работой, она совершенно не обратила внимание на вошедшую. И даже не ответила на приветствие. Зато, сидящий на скамье худощавый, средних лет мужчина, увидев радиоорганизатора, расплылся в улыбке.
     – Каким ветром, Анна Александровна?
     – Попутным, – и  она протянула ему руку. Присев рядом, добавила: – Как поживаете, товарищ Бобров?
     – По старому. Помаленьку.
     Много времени прошло, когда Анна впервые встретила этого скромного тихого человека. Как и тогда, его впалые худые щеки были выбриты до синевы. Но в прошлый раз,  чистый старенький костюм был изрядно измят, но сейчас наглажен и при галстуке.
      В ту пору о нем говорили все. Особенно о том, что этот человек совершил настоящий подвиг.
     Как-то в морозное ноябрьское утро, его, самого первого, и совершенно одного, высадили на ровную заснеженную поляну, отвоеванную у таежного массива для строительства будущей НПС. ( Насосной перекачивающей станции). Из вертолета выгрузили палатку, рюкзаки, ящики с запасными частями к дизелям и на прощанье крикнули:
      – Счастливо оставаться! – и вертолет с людьми улетела.
     Дизелист проводил их грустным взглядом. Окинув сверкающую на ярком солнце одинокую окрестность, произнес:
     – Эх! Ма!
     С ним остались дикая заснеженная тайга, с непролазным снегом, да стеклянное не то озеро, не то замершее болото. Чтобы успеть до темноты, он срочно принялся ставить палатку. Потом наломал сухого валежника. Разжег до неба костер, отпугивающий здешнее  зверье. Над огнем приладил  новенький чайник.
   – Теперь жить можно, – успокоил он себя.
   На второй день трактора приволокли огромные дизеля. Но в каком виде? В грязи и масле. Он чуть не с кулаками бросился на трактористов. Но, внимательно оглядев тракторы, остыл. Грунт ещё не промерз, и машины тонули по верхние края гусениц. Не откладывая на потом,  принялся перебирать двигатели. Хорошо, что генераторы привезли чистыми. Сам провел монтаж, залил фундамент. В промежутке работы согревался у костра.
     Через несколько дней приехали строители. Он присоединился к ним, чтобы возводить временное здание электростанции. О себе заботился мало. Есть палатка и ладно. И хотя за ночь в легком убежище выстывало, и к утру устанавливалась такая же температура, как на улице, он спал после трудного дня крепким сном. И не жаловался, что все отсырело и обсушиваться негде. Спешил произвести монтаж электростанции. Знал, что электричество – это свет и тепло. Энергия для многих механизмов. Замена тяжелого ручного труда. Что её появления ждали с большим нетерпением.
                -7-   

     Уже позднее, наконец, долгожданный день наступил. Получили электроэнергию. Как все радовались! Заработал и растворобетонный узел - главное в стройке. Пошел первый бетон.
    С размахом стройки энергии требовалось больше. И опять для Боброва понятие «время» исчезло. На сон уходило немного. Благо, что прямо на электростанции оборудовал себе комнатку, отгородив её от дизелей. К шуму привык. Наоборот, мгновенно просыпался, если какой-то мотор делал перебои или затихал.
     Народ прибывал. Появились первые рубленые дома, магазины, столовая.
     Ушло то время. Теперь собеседник Анны выглядел иначе. Брюки отглажены стрелкой и костюм почти новый.
     – Вы как на именины собрались. При галстуке, – шутила она.
     Из разговора она пыталась  узнать, что за торжество намечается.
     Дизелист смутился. Костлявой почерневшей рукой пригладил седеющие коротко подстриженные волосы, тихо ответил:
     – В обеденный перерыв намечается товарищеский суд. Я председательствую.
     – Так вы, кроме построечного комитета профсоюза трудитесь и в суде? Поздравляю, – и Анна улыбнулась: – Теперь,… когда я знаю весь ваш объем работы, пора бы познакомиться и с вашей личной жизнью. Вот об этом бы интересно  узнать. Расскажите, пожалуйста, о себе. Людям будет интересно послушать, – и она тайком включила «репортер».
     Бобров смущенно улыбнулся. Перевел взгляд на молодую женщину за столом, где  постоянно звонили телефоны. Наклонившись, чтобы не мешать, шепотом произнес:
     – Да, что у меня такого? Все в жизни, как у всех. Ничего особенного. Я лучше расскажу про одного нашего рабочего. Это действительно интересно. За ним закреплено здание НПС, насосные и машинные залы. Сам парнишка, а в технике разбирается, как профессор. Недавно в партию приняли. Прямо здесь и партийный билет вручили.
    Но Анна перебила собеседника. Тот, вопросительно посмотрел:
     – Что-то не так?
     – Все так. Вы, видимо, говорите о комсомольском секретаре?
     – Он самый. А вы откуда его знаете?
     – Оттуда, откуда и вас. Вы мне зубы не заговаривайте, товарищ Бобров. Ну, как? О личной жизни передача будет?
     – Как-нибудь, в следующий раз, – отговорился дизелист.
     Телефонные звонки мешали говорить. Звонили из райцентра, просили сводку о проделанной работе. Из области, главка, и министерство из Москвы.
     – Ну и дела! – удивилась Анна звонкам.
     –Все теребят. И понятно. Наверное, чудаки думают, что своими требованиями мы быстрее пустим нефтеперекачивающую станцию. Люди и так на приделе. Работают, потеряв время. О себе не думают. А для них главное: «Давай! Давай!» Но никто из них не задает себе вопроса, каким будет объект от этого: «Давай»? Какое качество? Пшиковое, – и Бобров  бросил уставший взгляд, на корреспондента: – Я правильно говорю?
     – Чисто по человечески?… Да. А в моем положение... Кто его знает? Что правильно и что неправильно. У меня, одна правда, у другого другая,  – и она поднялась с места.
     – Анна Александровна, вы на меня не сердитесь?– и мужчина пошел следом. Перегнав, распахнул перед ней дверь.
     – За что? Дорогой мой человек, жизнь сложная штука. Разобраться в ней очень сложно.               

     Распрощавшись, они пошли в разные стороны. Анна направилась на взлетную площадку.
    Вертолета еще не было. Остановилась на узкой утоптанной тропинке, возле низкорослой ели, которая широко и величаво распластала свои зеленые ветви. Грустные мысли от прикосновения с природой улетучились. Теперь её внимание было приковано к маленьким елочкам, что расположились хороводом, на пригорке. Украшенные гирляндами инея и пушистого снега, они переливались и сверкали на зимнем, колючем солнце.  По всюду перемигивались яркие холодные лучики. От белизны и блеска   резало глаза. Скоро мороз украсил и песцовую шапку Анны. Пушистый воротник дубленки также покрылся серебреным инеем. За короткое время обындевели и длинные ресницы. Разрумяненная женщина превратилась в красивую снегурочку, в этом, сверкающем  заснеженном  мире.

                –  8  –


       Сегодня путь корреспондента лежал на участок нефтепровода. После короткого перелета, под пузом вертолета показались двенадцать походных домиков, разместившихся на заснеженном вырубке, среди седой тайги. Запорошенные снегом вагончики аккуратно вычерчивали букву «П». Тихое место, казалось,  забытое людьми и самим Богом. И только гул вертолета напоминал, что существование здешних обитателей не одиноко.  Что жизнь имеет свой определенный смысл, даже если он носит пока, временный характер.
      Выйдя из вертолета,  поселок встретил  гостей мертвой тишиной. Анна прошла к конторе, которая находилась в вагончике, в центре определяемой буквы. Заглянула в окно, но морозное туманное утро подернуло стекла  ажурной пеленой.  Ничего не было видно. Крадучись вошла в полутемный, мизерный коридорчик, из которого шли две двери. Через одну открытую дверь, называемого кабинета, она увидела мужчину лет пятидесяти пяти, который сидел за самодельным столом. Анна не сразу узнала заместителя начальника по капитальному строительству нефтепровода. Всегда наглаженный и подтянутый, сейчас  выглядел уставшим и неопрятным. Обветренное лицо осунулось и постарело. Редкие седеющие волосы беспорядочно торчали в разные стороны. На впалых щеках пробилась  щетина. Некоторое время Анна смотрела  молча. 
      Увидев гостью, мужчина вскочил с места и протянул худую жилистую руку.
       – Каким ветром?
       – Куда бы ни приезжала, все задают один и тот же вопрос. А я всем одинаково отвечаю. Попутным. Могу добавить…на ковре-вертолете, – смеялась она, присаживаясь на табурет к столу: – Поселок  словно вымер. Где люди-то?
       –  Где же они могут быть? Конечно, на работе.
       – Когда  вошла, у вас было невероятно задумчивое лицо. О чем думы? – спросила она, глядя в упор ясными зеленоватыми глазами.
       – Да как не задуматься. Если в первые недели строительства все горячо взялись, то сейчас этого нельзя сказать,  –  и он тяжело вздохнув,   через тонкие губы, выпустил клубок сизого папиросного дыма.
       – А кто мешает?
       – Землеройщики. Вот, например, такой факт. Их колонна продолжительное время оставалась без руководства. Рабочие распоряжались временем по своему усмотрению. Выходили на работу в 11-12 часов дня. А заканчивали уже в 13-14. Техника, большую часть была не исправная. Один экскаватор даже застрял в болоте. Да и остальные нередко выходят из строя. Два «катаримллера» целый месяц простояли  также в не рабочем состоянии. И только один из них, неделю назад вошел в строй. Конечно, этого не достаточно. Ну, как тут не задуматься? И это не все. Есть вторая, тоже большая причина. Монтажников сдерживают притрассовые проезды. В прошедшие бураны не двигались вообще. И трубопроводы вынуждены были стоять. Если не будет окончательно решен вопрос с подъездной дорогой к трассе и вдоль проезда, то положение будет шваховое. А от 40 километра до 68-го идут глубокие не промерзшие болота. Расчистку приходится проводить только перед копкой траншеи, перед экскаватором, – выпустив опять  табачный  дым, он  задумался.
                -9-    

     Корреспондент не торопила с рассказом.  Хорошо понимала, что говорить и дела делать - разные вещи. Прижавшись спиной к теплой буржуйке, Анна молча следила за угрюмым хозяином. После короткого молчания, он добавил:
     –  И в третьих. Строительное управление до сих пор не довело автозимник до требуемых размеров в ширину. В смете на лежневые дороги отпущено около двух миллионов рублей. Но руководители не думают их тратить. Надеются на промерзание? А по прогнозу-то… надеяться нельзя. Да и до распутицы остается полтора месяца. Что тут думать?  Мороз не поможет, – мужчина говорил скороговоркой. В каждом слове звучали злость и отчаянье. Выговорившись, снова замолчал. Думал, и машинально приглаживал рукой на голове седоватые взъерошенные, коротко подстриженные волосы. Потом, словно очнувшись, воскликнул:
   – Ох! Олух царя небесного. Что же это я?! Простите меня старого пня. Совсем обалдел от своих проблем. И  раздеться не предложил. Снимайте дубленку. Я сейчас подброшу в буржуйку дровишки. У нас тепло. Будет еще теплее, – и потрогав костлявыми пальцами алюминиевый закопченный чайник, с довольным видом воскликнул:
  – Горячий! Сейчас ещё больше подогреем,  и чаек будем пить.
   Тем временем Анна еще больше замаскировала «репортер» с микрофоном, что находились в большой сумке. Сумку поставила рядом на  табурет. Все, что говорилось в этой комнате, ей уже удалось записать. Беспокоилась об одном, что не хватит  ленты.
    – Как у вас с питанием? – и она положила на стол большой сверток: – А это вам гостинец от вашей жены.  Вчера к ней заходила. Сказала, что лечу в ваши края. Она передала. По-моему это сало и свежий хлеб.
     – Здорово! Моя, Нинушка не забывает меня. Спасибо ей. Да и вам тоже спасибо за беспокойство. Столовой у нас пока нет. Я то, что! А вот рабочим плоховато. Наработаются на сорокаградусном морозе, а погреться нечем. Пока чай вскипятят, так сухомяткой  наедятся. Им легче стакан водки опрокинуть, чем чайник на буржуйку поставить. Скажу вам  по-свойски. Рабочие правы, что костерят руководство за нерасторопность. Мы только привыкли  кричать: «Давай! Давай!» А при каких  условиях это: «Давай!»?  Нас обычно не волнует чья-то проблема. Научились им отвечать: «Ты, мол, деньги большие получаешь, теперь и работай».
    И хозяин поставил две алюминиевые кружки на стол. Потом из шкафчика вытащил стеклянную  пол-литровую банку с сахарным песком. Перед гостьей положил чайную кривую ложку.
    – Извините за  «сервиз». Живем по-походному.
   Внимательно следя за сутуловатой фигурой зама, который хлопотал над приготовлением обеда, Анна продолжала выспрашивать обо всем понемногу:
   – Скоро пустят в действие насосоперекачивающую станцию. Вы, вероятно, не уложитесь со строительством  нефтепровода?
   – Как бы трудно не было, … обязаны уложиться. Иначе снимут голову с плеч.
   Кушая с огромным аппетитом соленое, с чесночком, сало мужчина повеселел. Черные круглые глаза блестели.
   – Уложимся, конечно, при одном условии. Если кое-кому не накрутят хвоста. Мы же зависим друг от друга. Одной веревочкой повязаны, –  подливая  гостье чая, он  спросил: – Как там…моя хозяюшка поживает? Устала, наверное? На её руках, и печка, и малый внук. Молодые целыми днями на работе, а ей бедной, одной  приходится отдуваться.
   – Ничего. Она не жалуется, – прихлебывая горячий чай, успокоила Анна.
   – Я заметил, вы сало-то не едите. На одном печенье далеко не уедешь. Фигуру сохраняете? Не бойтесь. За один раз не растолстеете. Хочу заметить. Конечно, не посчитайте меня нахалом. Сделаю вам комплимент. Не как мужчина, а как человек. Вы очень обаятельная и красивая женщина, – и глянул в сторону Анны. Заметив, как её щеки еще больше заалели, и появилась стеснительная улыбка, он возразил: – Не смейтесь! Я серьезно. Это не только мое мнение. В жизни очень редко встречаются люди без недостатков. Обычно, если лицо красивое, то в фигуре, какой- нибудь дефект. А в вас все в отличной форме. Даже из нутрии светитесь каким-то теплом. Вы даже не догадаетесь, как вас прозвали.
    – И как же? – улыбаясь, спросила она, продолжая отхлебывать горячий чай.
    – Клеопатрой.
    – Конечно, мне лестно. Но Египетская царица была чернявая, а я светлая.
    – Мы и этот вопрос обсуждали. Остановились на том, что вы  Европейская Клеопатра.
    – Спасибо за оценку, – и она снова обнажила белый ряд ровных зубов.
    Вдруг, в сумке Анны, что-то зашуршало и защелкало. Услышав, она чуть не поперхнулась чаем.
     – Что у вас там? – улыбаясь, спросил зам. начальника. И догадавшись, добавил: – Ну, Александровна! Вы, как отменная шпионка. Как будто, безвинно чаек попивает, а сама тайком записывает. Видно, лента в «репортере» закончилась?
     – Так точно. Но вы не подумайте, что я не дала бы вам прослушать. Мне нравиться вести беседу непринужденно. Получается естественнее. Сейчас перемотаю ленту. И вы сами решите. Что пускать в эфир, а чего нельзя.
     Прослушивая свою речь, мужчина громко смеялся и подбрасывал едкие реплики в свой адрес:
     – Вы хитрая. Сами-то мало говорили. А я как старый болтун, разглагольствовался.
     Остановившись от смеха, он  серьезным голосом  внес корректирование. Часть выбросили из записи, в некоторых местах добавили. Анна со всеми вопросами была согласна и пообещала  дописать только вступление.
     – Не обманите? – и  заглянул ей в глаза.
     – Слово репортера! Честное пионерское! – и улыбаясь, отдала салют: – А теперь…спасибо за чай и репортаж. Мне пора  восвояси. Завтра слушайте передачу по радио.
     – Скажите моей супруге, что  скоро приеду. Как закончу кое-какие дела и прибуду. Еще дождусь  и начальника. Он улетел в Томск с отчетом. Наверное, завтра вернется.
               
                – 10 –

    Проснулась Анна, когда в замерзших окнах еще выглядывала зимняя темнота. Рядом с диван-кроватью, в коечке сладко посапывала меньшая дочь, разбросав по подушке коротенькие косички, с большими белыми бантами.
    – Опять не расплела старшая, – подумала мать.
   Через тишину соседних комнат доносились  слабые шорохи, где спали старшие дети. Да мелодичное тиканье настенных часов из зала,  нарушало дремотное спокойствие дома. Привычка вставать  в одно и тоже время, не давала ей покоя. Сегодня можно было бы и поспать, но сон не шел. Забросив красивые руки над головой, лежа на спине, она смотрела; то на зайчик света, что падал на стену из-за приоткрытой двери ванной комнаты; то на свивающиеся сплетения цветов, подвешенные в горшочках. Потом все, вдруг, пропадало, и всплывал неприятный вчерашний разговор, что возник в рабочее время. Он произошел в актовом зале райкома партии. Обещанного кабинета ей до сих пор не предоставили, и  теперь  рабочим местом был зал. Здесь она принимала приглашенных людей для выступления.
    В тот день, как всегда, она ждала производственника. Магнитофон «Тембр» и «репортер» были приготовлены для записи. Скрестив руки на груди и вытянув длинные ноги, она сидела в удобном, с подлокотниками кресле. Мысленно еще раз повторяла план записи. Вдруг, за спиной, резко распахнулась стеклянная дверь, словно в тишину ворвался штормовой ветер. Уверенные шаги, раскатом грома, направились к ней, в глубь зала. По нахальной поступи, она легко определила работника райкома партии, непосредственно которому подчинялась. Только лишь он,  позволял себе вламываться без стука, без осторожности, не боясь испортить запись выступления. Её раздражала его бесцеремонность, но молчала, не желая крупного столкновения. Слушая приближение шагов, не оглядываясь,  она продолжала сидеть неподвижно.
    – Вы опять записываете здесь? – обратился он раздраженным голосом.
    – Позвольте узнать? Где? Я должна записывать?– сдержанно спокойно возразила она.
    – Не знаю! Хоть дома.
    – А кто? Как не вы. Должны знать!? Вы мой руководитель, – уже решительнее спросила  Анна, сдерживая вспыхнувшие эмоции.
    – Я как-то вам предлагал  перенести аппаратуру в редакцию. И там проводить запись! – уже визжал  зав.отделом «пропаганды и агитации»
    – Вы прекрасно знаете, что все корреспонденты газеты сидят в единственной комнате. Для записи там нет другого места. Нет! Понимаете? Радиокорреспонденты до меня записывали здесь. Ясно? Я ничего нового не изобрела. Я, как все. Продолжаю работу своих предшественников. Что вы от меня хотите? Предоставьте мне другое место, и я отсюда уйду.               
     – Вас никто не просит выходить в эфир каждый день!
     – Так и скажите, что вас раздражает мой каждодневный выход. Вы, конечно, не просили. Я выполняю требование первого секретаря райкома партии. Вам понятно?
     –  Я ваш непосредственный начальник, а не он.
     – А вы пойдите,  и ему скажите об этом!
    Анна резко повернула голову в его сторону. Её пристальный взгляд,  темных с прозеленью глаз, словно сверлом впился в это ненавистное, в данное мгновенье, создание. Она, как будто впервые увидела перед собой уродливую горбатую фигуру, которая раньше не казалась такой безобразной. Большая голова  превратилась в тыкву. Прилизанные прямые лоснящиеся волосы, зачесанные на бок, гитлеровскими.
    От пристального пронизывающего взгляда, он часто заморгал маленькими  почти белыми глазками, с бесцветными  короткими ресничками и сделал шаг назад. Какая-то энергетическая сила оттолкнула его к окну и заставила быстро удалиться.
    Анна долго не могла прийти в себя. Она прекрасно понимала, что играет не в свою игру, и  на этой шахматной доске является только пешкой. Если бы  могла  знать до того, когда дала согласие секретарю взяться за эту работу, то ошибки бы не совершила. Но теперь поздно. И как исправить? Она не знала. И еще, была твердо убеждена, что в этой игре замешен и редактор газеты, который не терпит корреспондента,   жену заведующего. Он всеми силами ещё раньше пытался избавиться от нее. Сам искал для неё новое место. А  Гордеева перешла дорогу и теперь не сдается. Она и сама понимала, что есть  единственный выход. Уйти.  Но куда? В «Доме пионеров» место уже занято. От уроков  отказалась.
     –Господи! Что же мне делать? – проговорила она, вспомнив вчерашний разговор.
     Анна лежала в постели и перебирала всё до мелочей. Взвешивала снова и снова. Искала разные варианты. Старалась расставить все на свои места. Но не находила ответа ни в одном из них. Её широко открытые глаза смотрели на потолок в одну точку. А за окном начинал брезжить рассвет, но в доме стояла по-прежнему спящая тишина. Сегодня молчало и радио. Местной передачи не было. Запись не состоялась. Она прекрасно сознавала, что оппоненты добиваются  выхода в эфир  два раза для того, чтобы было легче работать другому работнику, который придет после этого корреспондента. Они были уверены, что сломят  ее, и она уйдет. Анна и сама понимала, что выходить в эфир каждый день просто сверх всех сил. Затрачивается масса времени. Сплошная горячка. Трудности и с неустройством. В начале работы не было второго магнитофона для обработки репортажного материала. Наконец, с великим  трудом добилась. Передачи стали идти чистыми и не пропадали, как было иногда. Не мало  приложила усилия, чтобы приучить начальников посылать нужных выступающих. Пробудила интерес населения к местным радиопередачам. В этом она убеждалась не раз, слушая разговоры людей в магазинах и на улице. Её радовало огромное внимание всей общественности, которую раскачать было не так-то просто. Радио говорило. Население слушало и следило за жизнью молодого города, за его ростом и изменением. А теперь ей предлагают все разрушить.
    – Зачем? Для чего? Только для того, чтобы кому-то, в будущем, получать дармовые деньги?
    Она согласна выслушивать от редактора газеты упрек, что забегает наперед с материалами. А «газета» не успевает  фиксировать какие-либо  жизненные изменения. Но только бы не разрушать уже созданное  с большим трудом. Ей нравилась достигнутая победа. В душе,  была согласна передать все достижения другому человеку, но только на тех  условиях, если он продолжит её работу в том же варианте. Но они хотят не такого труда. Для них Север – простая нажива. Заработать, как можно, больше денег… и потом, «хоть всемирный потоп» Их здесь нет. Они уедут далеко, и будут жить в свое удовольствие.
      – Как жестоко, – думала Анна: – Разрушать легко. А как же жить здешнему народу? Коренному населению?  Приезжие, уничтожили уклад здешней жизни. Берут для себя все, но ничего взамен не оставляют.


                – 11 –


      Залитый солнечным светом актовый зал райкома партии был полон народа. Партийные и хозяйственные работники с шумом усаживались в деревянные кресла. Стук сидений, и разнообразие голосов  сливались в единый гул. Часть работников стояли в конце зала, некоторые оставались  в фойе. И все эти люди, с умными и серьезными лицами, о чем-то беседовали друг с другом, решали  какие-то важные, рабочие  вопросы. Среди них мелькала, то тут, то там шустрая приземистая фигура редактора газеты. Круглое его лицо, с японским, угодливым выражением,  было тоже сосредоточено. Он что-то и кого-то выискивал, порой с кем-то и  о чем-то шептался. Потом, неожиданно натолкнувшись на зав. отделом «пропаганды и агитации», остановился.
     – Ну, как? – спросил он, загадочно улыбаясь.
     – Все в порядке. Материал будет весь газетный. Я не пустил Гордееву на совещание.
     – Как тебе удалось? Молодчина!
     – Сослался на её беспартийность. Если бы ты видел эту красивую рожицу, – и он злорадно хихикнул: – «Как!» говорит: «В зале половина беспартийных!». Если узнает «первый…», я погорел.
     –  Не волнуйся. Это… Я беру на себя. Нужно чаще на нее  «капать». С её появлением у нас в редакции просто горячка. Корреспонденты наступают ей на «пятки». Не дает никому ходу. Просто одна беда. Вот уж крепкий попался орешек. Видно, мы её не спихнем. Так и придется, твоей жене мучится в газете. А она у тебя такая болезненная. Постоянно сидит на бюллетени, – напомнил редактор газеты.
     – Слушай! Ты мне надоел. Я и без тебя не забываю. Лучше бы нашел к Гордеевой  подход. И не искал бы в ней  конкурента.
     – Я – то что! Её место твоей жене нужно, а не мне, –  сослался редактор, не договаривая, что скорее беспокоился о своем благе. Ведь жена шефа совала нос во все его дела и обо всем докладывала мужу.
     Переговорив, мужчины разошлись с довольным видом.               
               
                – 12 –

     В квартире редактора было тихо. Семейство спало. Но хозяин лежал с открытыми глазами. Как  только в окне показался, бледный сиреневый рассвет, он осторожно выполз, из-под одеяла, чтобы не разбудить жену. Сунул босые ноги в комнатные тапочки, накинул на широкие плечи махровый халат и направился в кухню. Не зажигая света, включил маленький радиоприемник, что висел на стене. И потирая  крупные руки, уселся на стул. С его лица не сходила  довольная улыбка.
     – Посмотрим, дорогая Анна Александровна!  С чем,  сегодня выйдешь в эфир? Здорово мы тебя вчера надули! –торжествовал редактор газеты: – Теперь материал весь мой! Не всё тебе пожинать первенство.
    Не прошло и несколько минут, в приемнике послышались знакомые позывные местной радиопередачи. Редактор продолжал улыбаться. За сигналами послышался  стройный голос диктора. Он сообщал, что вчера состоялся партийно-хозяйственный актив.
    – Ничего. Посмотрим, что еще скажешь? – нервно шептал редактор.
    Внезапно диктор, мелодичным голосом, объявляет выступление человека, со знакомой фамилией.  От такого  сообщения, редактор раскрыл рот, и долго не мог закрыть. От расстройства заклинило челюсти. Голос выступающего продолжал говорить:
   «Несмотря на февральские морозы, от которых покрякивают вековые сосны, и кедры на нефтеперекачивающей станции началось испытание технологических трубопроводов и насосов водой. Опресовка этих углов займет около суток»… 
   Выступление продолжалось. Редактор вначале качал  взлохмаченной головой. Потом стал нервно бубнить короткими пальцами по крышке стола. Его дробь становилась все быстрее и громче. Он широко таращил глаза на сиреневое окно и повторял:
    – Не может быть!      
    За первым, последовало второе выступление. И опять, слово в слово из вчерашнего доклада:
   «Наша бригада заканчивает обвязку емкостей утечки на НПС и буллитов станции пенотушения. На пожарном резервуаре уложена последняя панель»…
   Третий голос начальника сообщал:
   «Наша бригада начала уже монтаж арматурного хозяйства резервуара» …
   Как только заканчивал, не длинный, но конкретный доклад один, слышался голос другого. Пришла очередь и четвертому:
  «На токопроводе поставлена последняя опора. Сейчас идет растяжка проводов вдоль трассы до электростанции. Дело за машиной для натяжки проводов. Её должны доставить из города в самое ближайшее время».
   Слушать дальше  у редактора не хватило сил.  Злобно выключив радиоприемник, он громко выругался:
    – Невероятно! Ну! Сукина дочь, берегись! Сегодня же доложу «первому». У неё, наверное, в зале  скрытая аппаратура. Так можно записывать любые партийные активы. Это же безобразие!         

    Идя на работу, редактор, первым делом, зашел к  заведующему  отделом  «пропаганды и агитации», чтобы доложить ему, как непосредственному начальнику. Дверь кабинета была открыта, но хозяин отсутствовал. Редактор решил подождать. В ожидании выкуривал одну сигарету за другой. Казалось, прошла целая вечность. Наконец, дверь со скрипом распахнулась, и на пороге появилась горбатая фигура шефа. Он медленно подошел к столу. Закурив, и выпуская клубы дыма, уселся рядом с редактором.
     – Слышал? – был первый  вопрос шефа.
     –  Конечно, слышал. Я к тебе за этим  и пришел. Как ты расцениваешь?
     – Очень просто. Она выловила того, кто ей был нужен, и предложила остаться. Когда зал полностью опустел, побеседовав, построила свою программу. Вот и весь секрет. У нас с тобой ничего не вышло. Зря я рисковал. Лучше надо было бы её допустить до актива.
      – Это же безобразие! Что делать? Моя газета вновь опаздывает, – с возмущением проговорил редактор.
      – Зато радио не опоздало. Мой совет. Нужно совместно работать.
      – Я!? Ни за что!
      – Дело хозяйское. Я  советую не только как твой друг, но и как работник райкома и твой шеф. И, потом, оставь мою жену в покое.
      –  Я никогда еще не проигрывал. Сказал, что сделаю так, как сказал, так и будет. Я её выживу, – и поднявшись с места, направился к выходу.
      – Кого выживешь?! –  вдогонку крикнул шеф. В ответ  послышался  только стук двери.


                Ч а с т ь  ТРЕТЬЯ 
               
                – 1 –

        По календарю наступил второй весенний месяц. Но на Севере весна приходит гораздо позже.    По-прежнему властвует  морозная зима, с длинными ночами. Однако, в дневное время,  солнышко уже лелеяло душу мягким теплом, наполняя  округу живительной силой. Изменение в природе чувствовалось повсюду. Даже тайга под брюхом вертолета, посерела. Потускнел снег. Появились темные пятна.
       В круглый иллюминатор бил ослепительный свет. Через несколько минут вертолет должен приземлиться. Повисев еще мгновение в воздухе, как бы высматривая площадку, машина плавно опустилась на мягкий грунт. Наконец, лопасти сделали последний круг, и мотор затих. Кто-то откинул дверь, и пассажиров встретило голубое бездонное небо. Прибывшие люди начали медленно  высаживаться.
        – Ну и пилот! Куда он нас завез? Вертолет встал не на площадку! – послышались возмущения пассажиров.
       Анна молча следовала за цепочкой, но когда пришла, очередь сходить с подножек, в дверях остановилась. Её взгляд упал на  людей, которые спешили к вертолету. В основном были мужчины. Одеты налегке, но все в высоких геологических сапогах. Вокруг пушистый снег превратился в зернистую кашу. И теперь пешеходы, которые спешили на посадку, утопали в разжиженной массе. Издалека на них было смешно смотреть. Они высоко  поднимали одну ногу за другой, словно, танцевали. Эта картинка рассмешила Анну.
    – Женщина, чего застряли в дверях?! Сходите. Вы задерживаете выход пассажиров, –   возмутился кто-то позади.
    Анна поспешила по скользким металлическим ступеням вниз. Как только коснулась земли, тут же ноги утонули в разбитом зернистом  снегу.
    – Ух, ты! Чуть не набрала в сапоги!
   Навстречу  шел  высокий мужчина в берете, с поднятым кулаком. Он что-то кричал и возмущался. И когда приблизился, Анна услышала его слова: 
    –  Ты, что!? Площадки вертолетной не видишь? Занесли тебя черти!             
   Низкорослый молодой пилот, минуя ступени, спрыгнул в снег. По-детски улыбаясь,  съязвил:
    – А мне интересно здесь. На площадку и дурак посадит машину.
    – А ты, у нас, самый умный? Вечно, что-нибудь отмочишь. Без хулиганства не можешь?
    – Почему же. Могу. Пусть некоторые знают, что такое тайга! И как мы здесь живем! – и лукаво подмигнул подошедшему мужчине. Тот в ответ снова показал кулак.
    Прибывшие мужчины  из вертолета начали осторожно выгружать какие-то тюки и железки. Анна молча следила за работой. И когда груз уже лежал  на сырой земле,  спросила:
    – Скажите, среди вас есть буровики?
    – Они все буровики, – ответил мужчина в берете: –  И я в том числе, – улыбаясь, добавил он.
    Потом, повесив огромный рюкзак  на плечо, громко скомандовал:
    – Остальные вещи несите по назначению, –   и бросил взгляд в сторону Анны: – А вы следуйте  за мной.  Пожалуйста.  Советую идти след в след. Иначе утоните. Вы меня поняли, Анна Александровна?
     Услышав, свое имя она удивилась. Мужчина оглянулся. Выглядывая из-за большого рюкзака, прищурив добродушные глаза, улыбнулся. Анна густо покраснела.
     – Вы меня знаете? – собравшись с мыслями, спросила она.
     –  Я ваш старинный знакомый. Прошло много зим и лет. Боже мой! Как много утекло воды!
     Шагая впереди, загадками, говорил  высокий человек в синем берете, в легкой серой ветровке, из-под которой виднелась теплая, с глухим воротом, шерстяная кофта. Чтобы сменить тему, он перевел разговор на вертолетчика, которого только что ругал:
    – Вы, вероятно, удивились, что я кричал на пилота? Как руководитель, я обязан делать замечание. Но, в действительности, я отлично понимаю причину посадки в неположенном месте. Наши пилоты жалеют рабочих, которые переносят груз. От вертолетной площадки нести далековато. Груза много. Вот они и приземляются поближе. –Помолчав некоторое время, он, вдруг, спросил:
   – Ноги еще не промокли?
   – Пока нет.
                -2- 

     Пройдя трудный топкий участок, наконец, вышли на твердую гравистую дорогу. Потом свернули к вагончику зеленого цвета. Перед входом  виднелась вывеска, написанная  большими буквами: «Столовая».
   Распахнув перед Анной дверь, он громко крикнул:
    – Захаровна! Встречай дорогих гостей!
    – Слышу! Иду! – откликнулся  простуженный женский голос.
   А потом из-за перегородки выплыла среднего роста,  грузная немолодая женщина, с мягким полноватым деревенским лицом. Она внимательно оглядела новенькую, в легком, свободного покроя, коричневом пальто, на голове, которой возвышался, берет из нутрии, где прятались пышные светло-русые волосы. Но особенно её привлек яркий румянец, придававший  незнакомке моложавость.
     – Жена, что ли приехала? У тебя, как я знаю, её нет.
     – Захаровна, дорогая моя! Долгожданный мой друг приехал. Мой дорогой человек, которого  ждал я много лет,– улыбаясь, он заглянул в глаза гостьи: – Корми нас. Мы проголодались.
     – Что вы! Я лично не голодна, – поспешила возразить Анна. Но не успела опомниться, как мужчина, забрав, репортер, снял с нее пальто и усадил за стол, где стояло четыре стула.
     – Захаровна! Готовь самое вкусное.
     – Это мы можем. Листок с меню на столе. Выбирайте, –и  она скрылась за матерчатой перегородкой.
     – У вас, как в ресторане. И даже капроновые белые шторы на окнах, – заметила Анна.
     – У нас замечательный повар. Не работница, а клад. Такая роскошь, не на  всех точках. Учитывая  наши походные условия, – говорил он, как-то наиграно, громко: – Захаровна, обед на одного человека. Мне необходимо вас покинуть. Не волнуйтесь! Я не надолго. Вертолетчики нужны. Улетят. Захаровна! Оставляю эту симпатичную даму на тебя. Займись ей и не выпускай. Держи только около себя. Слышишь?
     – Как не слышать,– неся поднос с обедом, ответила повар.
    Гордеева молча смотрела, то на одного, то на другого, пытаясь понять происходящее.
    Добродушная хозяюшка,  скромного заведения, села напротив гостьи и принялась уговаривать откушать ее угощение. Скоро женщины нашли общий язык. Они весело болтали о том, о сем. Но Анна так и не осмеливалась спросить о причине такого пристального внимания к своей персоне. Старалась пояснить, что  со стороны руководителей она чувствовала добрые отношения, но не настолько, как оказывает этот начальник.
    – Он, у нас, ко всем женщинам такой внимательный. Наверное, оттого, что одинок много лет, – к  женскому заключению пришла работница столовой.
    – Конечно, я польщена. …Но я приехала по делам. И мне как-то не по себе.
   И когда женщина узнала, что перед ней сидит радиокорреспондент, она с удовольствием принялась рассказывать истории из своей жизни. Чтобы не смущать Анна прибегла к своему методу записи. Она положила репортер рядом на  другой стул и незаметно включила.
    – Что я видела хорошего в своей жизни? В сорок первом пошла на фронт. Мне было тогда всего пятнадцать лет. Чтобы зачислили в армию, года прибавила. И то не брали. Десять дней оббивала пороги военкомата. Наконец, полковник сдался. Зачислили в артиллерийскую дивизию. Через некоторое время стала оператором по азимуту на станции орудийной наводки. Ох! И били мы гадов! Так наловчилась. Как раз…. И в цель. Сколько было пережито. Девчонка была. Страшно. Бьет иногда проклятый немец, а ты уши закроешь руками, и кажется, конца и края этому гулу не будет. Хочется кричать от страха во всю слабенькую силу. Не забуду, когда меня ранило. Мне говорят, чтобы уходила. «Сашка, без тебя справимся». Но как уйдешь, когда, то та, то другая девчонка, убиты замертво, – и женщина вытерла фартуком слезы с пухлых морщинистых щек: – Двенадцать часов, истекая кровью, отстояла у орудия.
   Женщина говорила и говорила. Анна  невольно мысленно перенеслась в далекое военное свое детство, холодное, голодное, с длинными очередями за трехсотграммовым пайком хлеба. Потом снова продолжала слушать, сочувствуя и воспринимая её боль, как свою собственную.
     – Что заставило её ехать сейчас сюда, в необжитые края, лишив себя спокойствия и уюта? Что? Беспокойное неугомонное сердце? Или обстоятельства? – размышляла Анна.
      Вдруг, женщина как бы спохватилась. Она поднялась с места:
      – Извините. Заговорилась с вами. Скоро обед у рабочих, а у меня не все еще готово, – и заглянув в окно, увидела промелькнувшую высокую фигуру: – А вот и Анатолий Сидорович бежит.
     Услышав знакомое имя, Анна вздрогнула. По телу пробежала мелкая дрожь. Сердце неистово забилось: 
     – Как? Как вы сказали?
     – Анатолий Сидорович.
     – Не может быть! Не может быть.
     – Почему? Не может быть?  Вас привел сюда он. Вы что не знали?
     – Как его фамилия? – переспросила Анна
     – Кольцов Анатолий Сидорович, – ответила удивленная хозяйка.
     – Господи! Как же я не узнала его? – и Анна закрыла лицо руками.
     – Что с вами?
     – Извините. Вы идите. Делайте свои дела. Я сейчас. Просто, что-то мне не хорошо. Немного. Сейчас пройдет.
     Женщина ушла. Но тут распахнулась дверь. Анна обомлела. Мысли бешено забегали. Оставаясь, с непринужденным видом, она услышала за спиной веселый мужской голос:
     – Вы уже управились с обедом?
    Анна могла только ответить кивком головы. Но, собравшись, тяжело вздохнув, произнесла:
     – Спасибо, Анатолий Сидорович.
     – Я рад, Анна Александровна, что мы вам угодили.
     Гостья подняла отяжелевшие веки с длинными темными ресницами. Её зеленоватые глаза с печалью смотрели прямо в лицо мужчине, которого много лет искала. И, наконец, найдя его, не узнала. Как? Как могло так произойти?
     Некоторое время они молча смотрели друг на друга. На его чисто-выбритом лице давно сошла улыбка. Выражение, словно застыло в какой-то печали.
     А она тем временем, продолжала себя упрекать за свою невнимательность:
     – Как я посмела не узнать эти добрейшие глаза изумительного цвета? И этот вихрь волнистых темных волос? – И вдруг,  спросила вслух: – Где ваша красивая дворянская бородка?
     От вопроса, Кольцов, словно, очнулся. На его остром  холеном лице скользнула грустная улыбка.
      – Жизнь менялась. Изменялся и я. Утекла масса бесполезного времени. Мне отмерено судьбой, лишь следить за любимым человеком издалека. Не скрою. … Когда у неё родился третий ребенок, я полностью потерял надежду, что смогу когда-нибудь быть рядом. Если она захотела иметь еще ребенка, то непременно любит своего мужа. Я не должен был даже помышлять о ней. Но природа твердила по-своему.  Сверлила и не давала  покоя. Почему? Почему, именно она ворвались в мою жизнь? – голос его дрожал.
     Отвернувшись, он некоторое время молчал. Потом, как бы собравшись из последних сил, глубоко вздохнув, добавил:
     – Видно, от судьбы никуда не уйдешь. Надо жить дальше.
     – Кольцов. Кольцов, – прошептала Анна.
    Ей хотелось признаться, что все годы искала его. И что родила потому, что  так сложились обстоятельства. Но,  не потому, что продолжала любить своего мужа. Вот уж если к кому ничего не осталось, то к нему. Его, уже не за что было любить. Она скорее просто  жалела. Хотя  этот человек   не умел ценить благородные поступки.
     –  Что, Кольцов? Кольцову уже сорок лет. А он, как дурак, на что-то надеется. На что? Вокруг только шумит тайга. Тайга, которая засосала и проглотила его без остатка. И вряд ли  когда-нибудь позволит выбраться.
     Взволнованная Анна не заметила, как на её руке оказалась его теплая ладонь, и длинные музыкальные пальцы сжимали,  маленький её кулачок. Через него она словно, чувствовала   биение его сердца. Прислушивалась и не убирала  руку. С любовью всматривалась в уставшие морщинки у больших глаз. Мысленно гладила их пальцами, водила по высокому, чуть покатому лбу. И не переставала только повторять:
      – Кольцов. Кольцов.
      – Не знаю. Зачем я все тебе говорю, Аннушка? Но я всюду тебя искал. И когда находил, то боролся с собой, чтобы не догнать. Но если догнать, то не терять.
      – Я очень рада, что ты меня нашел, – хриплым голосом, прошептала она.
     Горло перехватили какие-то нити. Было трудно дышать. Хотелось плакать. И только первый посетитель столовой отрезвил её. Прейдя в себя, Анна произнесла:
     – Нам пора идти.
    И только улица отрезвила два сердца, которые нашли друг друга, и которым предстояло вновь потеряться.
                -3-   

         Машинально они долго бродили между жилых вагончиков. И не заметили, как весеннее солнце перевалило за полдень. Теплые лучи исчезли.  Округа погрузилась  в холодную серую пелену. Скоро блестящие лужицы затянулись прозрачными стеклянными корочками. Утоптанные, мокрые дорожки, стали корявыми и скользкими.
      – Держитесь за меня, Анна Александровна, – и Кольцов подставил  свой локоть.
     Спутница невольно ухватилась за его надежную руку. Её прикосновение привело душу в счастливый трепет. Он, словно ожил. Начал весело рассказывал  о себе, о своей нелегкой работе. И обо всем, что приходило на ум. Анна внимательно слушала. Но, выбрав момент, спросила:
      – Мы снова перешли на «вы», Анатолий Сидорович?      
      – Прости, Аннушка. Я ошеломлен твоим появлением. Веду себя, как  мальчишка. Просто ощущаю себя в каком-то бреду. Хочется признаться, … Меня не покидает мысль, что это счастье не надолго. Что скоро вновь останусь один. Опять один со своими мыслями о тебе.
      – Если бы ты знал. Как бы мне хотелось, чтобы ты меня ни когда не терял, – думала она, но стеснялась признаться, как замужняя женщина и мать троих детей. В ответ она только улыбалась.
      Крепко прижимаясь боком и сжимая  руку любимой, Кольцов  продолжал весело болтать:
      – Знаешь, Аннушка, после нашей первой встречи, я уезжал с Севера. Жил у матери. Устроился на рудник. И зарплата была хорошая и работа легче. Я был инженером. Но тянуло на Север. Через полгода вернулся. Видимо, не напрасное говорят,  «кто однажды побывал здесь, не захочет с ним расстаться». Трудно объяснить эту привязанность. Казалось бы, что хорошего? И постоянная пере ездка. И жизнь без благ в вагончике. Но тянет, влечет сюда. Может быть, притягивают красоты? Тайга со своей таинственностью? Сказочные метели? Певучие вьюги? Широкие рыбные угодья? Богатые кедрачи? А может быть люди? Они здесь другие. Шумные, но доверчивые и добрые. Чище, чем городские. Переезжаешь с ними от скважины к скважине, от площади к площади. Поселяешься на голое место. Обживаешь болото. А потом, глядь. …И после нас уже растет город. Ну, разве, не прекрасно?
      – Я тоже не люблю жить на одном месте. Долгое пребывание – наподобие трясины, которая засасывает тебя все глубже и глубже.
     – Ты права. А здесь живешь в постоянном поиске. Как ты думаешь? Среди нашего брата есть романтики? – обратился он к собеседнице, которая семенила по скользкой дорожке.
     – По-моему, специальность не играет роли. Романтиком и мечтателем может быть каждый. Все зависит от нашей души.
     – Полностью с тобой согласен.  Не будешь смеяться? Я даже пишу стихи. Но читаю… отвратительно, – и, что-то вспомнив,  широко улыбнулся, сверкая    белыми зубами: – Милая моя, я сошел с ума.  Обалдел от радости. Веду себя, как влюбленный подросток. Господи! Почему душа не стареет?   Взрослеем только телом. Порой, кажется, вот только  сейчас, начинаю жить. Ты, наверное, в душе смеешься надо мной?
     – Ну что ты? Что за бредовые мысли в твоей умной голове? – и  развернувшись к нему, подняв руку, погладила по гладкому подбородку.
    Схватив  руку Анны, он прижался  губами.
     – Какие холодные пальчики. И как я их люблю, – целуя, приговаривал он: – Какая жестокая жизнь. Короткая и такая несправедливая.
     – Анатоль, не надо. Нас могут увидеть, – выдергивая руку, шептала она, и поглядывая по сторонам.
     – Пусть видит весь мир!  Хочу кричать. Я сегодня самый счастливый человек! – и он взметнул  длинные руки к небу.
     – Ты мне не заговаривай зубы, – остановила она: – Обещал? Читай стихи.
     – Непременно прочитаю. Но читать буду в тепле. Я  совсем  тебя  заморозил. Да и на дворе уже почти темно. Срочно в вагончик!
     – У вас есть гостиница?
     – Вот уж ее-то, у нас нет. Но есть наша спасительница. Наша добрая Захаровна. Она  покормит  ужином и горячим чаем напоит. Срочно к ней.
     И Кольцов, схватив Анну за руку, рысцой потрусил к вагончику, который стоял рядом со столовой. Крепко держась за сильную руку любящего человека, скользя, она бежала рядом. Только сейчас Анна почувствовала, что ноги её совсем окоченели от холода.
     Захаровна встретила с добродушной улыбкой:
     – Анатолий Сидорович, где вы были? Вас тут обыскались.
     – Милая моя, Захаровна, я сегодня позволил себе бездельничать. Работа у нас каждый день, а дорогие люди приезжают не каждый раз. Надеюсь, вы меня поймете. А  впрочем, могу сказать, где мы были. Я гостье показывал нашу окрестность. Природу.
     – Ну и как? Понравилась? – ставя на стол посуду, спросила женщина Анну.
     – Очень! Только, немного холодновато. Я окончательно околела.
     – Сейчас для согрева выпьем по рюмашичке. Хорошо?
     – Я, лично, с огромным удовольствием. Думаю, не откажется и наша замечательная гостья?
     – Думаю, нет, – в её голосе прозвучала хулиганская шутка.
     Анна не употребляла спиртного, но в такой момент была не прочь пригубить. Раздеваясь, она бросила взгляд на  чистою уютную комнату, с самоткаными дорожками. В правом углу примостился  грубо сколоченный шкаф с посудой. В левом, плита, где готовился ужин. От постороннего взгляда широкая буржуйка отделялась матерчатой перегородкой. Прямо, у стены, стоял старый кожаный диван. А посреди комнаты прямоугольный стол, с шестью стульями. Заметив, изучающий взгляд гостьи, Кольцов поспешил ответить:
     – Наша «гостиная» для  «высоких»  чинов.
     – Спасибо.
     – За что?
     – Как за что? – и Анна улыбнулась: – Причислили меня к «высоким» гостям. Хорошо устроились.
     – Стараемся, – и Кольцов, выдвинув стул из-за стола, предложил Анне сесть.
     – Я бы не прочь помыть руки. Где ваша умывальная комната? – продолжала она шутить.
     – Наша «умывальная комната» в прихожим коридорчике. Там и полотенце,– в таком же тоне, ответил Кольцов, следуя  за гостьей.
     После нее тоже освежил руки  и с  довольным видом, кряхтя, вернулся  в комнату.
     Тем временем, хозяйка этого скромного заведения, уже накрыла на стол. Горячие блюда дымились паром и издавали аппетитный аромат.
      – Как вкусно пахнет, – и Анна, сморщив прямой аккуратный носик, втянула запах: – Только сейчас  ощутила настоящий голод.
      – Я солидарен, – предвкушая пищу, он с силой потер руки, как бы разминая  музыкальные  пальцы.
                -4-    

      Поставив ужин на стол, Захаровна сделала  вид, что отправляется на покой в свою половину вагончика.
      – Вы куда?! Захаровна, садитесь с нами. За компанию и «жид удавился», – смеялся Кольцов. И вскочив с места, быстро принес третий столовый прибор.
      – Анатолий Сидорович, я и сама бы могла принести, – заволновалась подчиненная.
      –  А почему не я? Вы и без того устали. Отстояли на кухне в столовой и для нас готовили,– галантно ухаживая за женщинами, приговаривал он.
    И когда вино было налито в высокие фужеры, он произнес тост:
     – Выпьем за встречу, которую я ждал  «сто лет». «Сто лет» одиночества и ожидания. Захаровна, знаете эту женщину?
     – По виду, поняла, что ваше дорогое и любимое сокровище.
     – Вы угадали. Вам-то я смогу признаться. Эта красивая… Необыкновенно красивая дама, моя любимая женщина, – и Кольцов пристально посмотрел на Анну.
    От смущения, на её мраморном лице вспыхнул румянец, делая его еще прекраснее.
     – Если я угадала, бесконечно буду рада за вас. Вы такая красивая пара, что, кажется, в жизни такое не бывает.
     – В том – то и дело, что не бывает. 
    Кольцов опустил свою кудрявую   голову. Помолчав, добавил:
    – Эта любимая женщина принадлежит другому.
    Мужчина тяжело вздохнул. И приняв прежнюю гордую осанку, он  осушил бокал с янтарным вином.
    Весь вечер за столом весело болтали. Женщины смеялись над анекдотами Кольцова, которые лились из него как из рога изобилия.
    – Захаровна, наш начальник участка забыл, что я не только женщина, но и  приехала по делам, – и, улыбаясь, вопросительно посмотрела на Анатолия:  – Кто-то обещал  прочесть стих о буровиках, который я должна записать для радиопередачи. Извините, что прерываю наше веселье, но вынуждена воспользоваться присутствием нашего любимого начальника. Завтра он будет занять другой работой и я его не поймаю.
    Заметив, что гости давно насытились, а посуда мешает, Захаровна предложила:
    – Если позволите,… давайте я уберу посуду. Помою завтра, а сейчас, если не против, пойду отдыхать. Устала. Да и вам не буду мешать. Я смотрю, Анна Александровна уже готовиться  работе, – и она показала на репортер.
   Сделав, свое привычное дело, хозяйка удалилась. Анна, положив, репортер на стол,  приготовилась записывать. Пока велись приготовления,  статная фигура Кольцова медленно вышагивала по комнате. Он курил. Поднимая красиво посаженную голову вверх, выпускал сизые клубы дыма.
     – Я готова, дорогой мой начальник, – и она показало место, где как  выступающий, он должен сидеть напротив микрофона.
     Кольцов сделал глубокий вздох и спокойно тихим голосом начал свою речь:
      – Я часто говорю своим рабочим. Люди, которые живут в уютных квартирах на одном месте, заживо хоронят себя в  болоте, обрастая вещами, как мхом. А тут каждый день живешь. Представляете, вокруг топкие непроходимые болота. Как забросить сюда тяжелую технику? Как бурить скважины на зыбучих трясинах, незамерзающих даже в сильные морозы?  Каждую минуту встречаемся с трудностями. Хочу поделиться с проходками скважин. Вот один из них: наклоннонаправленный способ, который был известен давно. А что, если использовать его здесь? И бурить с одного «пяточка» последовательно несколько скважин, используя для этого одну установку? На промыслах соседних городов родился ещё кустовой метод проходки скважин. Мы тоже решили воспользоваться этим методом. Перестраивались на ходу. Он выгоден тем, что сокращается время проходки.
   Анна подняла руку, давая понять, что ей необходимо вклиниться в его рассказ:       
   – А какие еще методы бурения есть?
   – Есть и другие методы. Но нам, в наших условиях, приемлем пока кустовой. Трудный, но доступный.
   – Какая выгода в нем? – вновь послышался женский голос.
   – Самое главное, мы устраняем потерю времени между окончанием бурения одной скважины и началом проходки другой. Такой метод помогает ликвидировать «окна» между бурением скважин. Наши коллеги применяют более мощные станки. БУ-80. Мы же работаем на устаревших установках. И если мы избавились от «окон», то на ремонт уходит масса времени. Опять порождаются простои. У наших коллег тоже не все гладко. Беда в том, что  станки мало приспособлены для работы на Севере. Вести проходку на них при 40-градусных морозах по инструкции нельзя. А у нас минус 50 – не редкость.
     – Выходит, бригада прекращает работу? – вновь задала вопрос Анна.
     – В том-то и дело. Иначе авария. И ремонт.
     – А как сделать, чтобы работа улучшилась?
     – Улучшилась? Когда машиностроители будут о нас думать. Когда придумают такие станки, которые будут работать свободно при любой температуре. И другая беда. Наши долота. Самый высокий показатель у нас, на одно долото только 800 метров. А на новых долотах, которых мы не имеем, как у соседей наших, они доводят нагрузку на каждое из них до 1200 метров проходки.
     – А от кого зависит, что у вас все старое?
     – От вышестоящего начальства.
     – А требуете?
     – А как же. Они объясняют разными отговорками. И потом…. У нас, не любят тех, кто много требует.
    И Кольцов показал, чтобы Анна выключила репортер.           Выполнив просьбу, она спросила:
     – Что случилось?
     – Я не знаю, что еще можно сказать? Может, на этом и закончим?
     – Хорошо. Давай выступление закончим стихом, который обещал прочесть?
     – О любви? – пошутил Кольцов, хитровато прищурив  серые глаза. На его  лощеном  лице появилась блаженная улыбка. Поймав руку Анны, прильнул горячими губами.
     – Анатоль, не отлынивай. Не заговаривай мне зубы. Продолжай работу. Время уже много. Не забывайся. В другой половине «вашего дворца» все слышно. Мы не даем  Захаровне спать.
     – Ошибаешься. Спит уже, как убитая. Возраст не тот, чтобы бодрствовать. За целый день, наверное, устает, как савраска.
     – И все-таки. Давай, закончим. Приготовься. Я включаю.
    Почесав затылок, в шутку скривив красивый рот, он настроил себя на серьезный вид.
    – Поехали! – и махнул рукой. Улыбнувшись, отвел взгляд в сторону.
    Тонкая темная дугообразная его бровь приподнялась. Анна включила репортер и снова пошла запись:
     –  Может быть, кто-то скажет, что наш «бродячий народ» только и способен  зарабатывать деньги. Но вы ошибаетесь. Такую жизнь могут выбрать только романтики. Мечтатели. Они даже пишут стихи.
     – Анатолий Сидорович, а вы сами  сочиняете? –  вклинилась в рассказ корреспондент. Рассказчик улыбнулся и погрозил ей  длинным пальцем.
     – Да. Я тоже, как говориться, балуюсь стишками. Но, прочту не свое.  Одного нашего бурильщика. Имя ему Доронин Виктор.

«Мой друг! Нам выпало с тобой,
Почти на собственном горбу,
Тащить хозяйство буровое,
Кляня дорогу и судьбу.
Но это все до перекура,
Когда, устало, в круг садясь,
Уже не отвернемся хмуро,
Уже не крикнешь, обозлясь.
Польются шутки, прибаутки
И подобреют голоса.
Ведь перекур – хоть три минутки –
Дает заряд на три часа.
И вновь вперед за взрывом взрыв,
Вперед, в нехоженые дали.
Мы на распад и на разрыв
Сто раз друг друга испытали.
И в этой дружбе – наша сила.
Пробились. Шутка ли сказать!
И нам во след тайга косила
Свои дремучие глаза.
Пусть кто-то смазывал подметки,
Устав тянуть, долбить, копать.
А нам нельзя. Ведь мы разведка,
Там, где  не  должно отступать!
      
     Закончив читать, Кольцов торжественно поднял длинные руки над головой. Но, опуская, умудрился, по хулигански, схватить руку Анны. Прижав к губам,  покрыл каждый пальчик, поцелуем.
      – Как ты думаешь? У нас получилась передача?
      – Отличная. Ты молодец! Теперь можно и прослушать.
      – Аннушка, не стоит. Лучше у себя дома, одна будешь слушать. Хорошо?
      – Пусть будет по-твоему, – и она сунула репортер в сумку.
      – Ты не против?  Посидеть на диване после  такой трудной работы. Можешь смеяться, но я от напряжения устал, – и, поднявшись со стула, вытянулся в свой,  почти двухметровый рост: – Словно два вагона отгрузил, – добавил он, улыбаясь.
     – Хорошо. Согласна. Но только, чур, не на долго. Договорились? –  и тут же уселась на диван: – Откровенно говоря, я тоже устала. Но, конечно, не потому, что записывала.  Оттого, что целый день на ногах.
    Кольцов, опустился на колени  возле её ног, где лежал самодельной вязки, коврик.  Уткнувшись лицом в колени  любимой женщины, он молчал.
    Откинувшись на спинку дивана, Анна не знала как себя вести. Его прикосновение, словно, обжигало её тело жаром. В душе происходило, что-то непонятное. Приятные чувства охватили всю  сущность. Такие ощущения, которые  не испытывала много лет. Муж для неё  давно исчез из  сознания и не будоражил своим присутствием. От своего ощущения, она испугалась сама себя. Но, сделав глубокий вздох,  борясь с собой, наконец, приобрела равновесие. Анна  осторожно приблизила руки к его голове. И как только они коснулись волос, Кольцов обхватил её колени.
       –Прости. Я совсем сошел с сума. Ты не представляешь, сколько раз я мечтал к тебе приблизиться. Настал счастливый миг. Да! Только миг. Как жаль. Иногда я плачу. Ты будешь смеяться. Скажешь, что мужчины не плачут. А если и плачут, то только очень слабые. Я второй вариант. И не стыжусь этого. Да я слабый человек. Слабый потому, что не могу бороться с собой. Я бесконечно тебя люблю. И вернулся на Север в надежде увидеться снова. Быть с тобой. Но ты, как далекий берег моря, до которого мне не доплыть. Ну, почему!? Ты думаешь, я мог бы быть плохим отцом твоих детей? В душе они уже мои. Я люблю их так же, как тебя. Если бы ты могла  понять меня.          
    – Нет! Нет. Я не хочу об этом говорить. Еще рано.
    – Я понимаю. У тебя нет ко мне чувств. Я умею ждать. Буду ждать до самой смерти, – и, поцеловав  колени, отпустил руки: – Не имею права неволить. Ложись отдыхать. Захаровна постелила постель в  своей комнате. Там стоит вторая кровать. Завтра отправлю тебя вертолетом домой,… – и, не договорив, остановился.
   Анна догадалась, что имел в виду  Кольцов,  делая ударение на последнем слове.
    – Да. Домой. Но только к своим детям и матери.
    – А где твой « благоверный»?
    – Какая разница. О нем не будем вспоминать. Хорошо?
    – Не будем. Значит, не будем, – и он поднялся с колен. Анна тоже встала.
    – Теперь. Когда еще  увижу тебя? – развернувшись к ней лицом, спросил он.
    – На все  Божья воля.
    – Ты веришь в Бога? – и, не дождавшись ответа, добавил: – Меня Бог не любит. Он может  меня лишь наказывать. Вот только не пойму за что?
    Осторожно, очень нежно, словно, боялся причинить боль, Кольцов прижал любимую к себе. В его теле была дрожь. Анна явно слышала частое биение его и своего сердца. И снова её охватил страх за себя. Она слегка уперлась руками в его упругую грудь, давая понять, что пора ему уходить. Кольцов попытался поймать  губы.  Она отвернулась. Он выпустил Анну из объятий.
   – Завтра утречком отправлю, если не вертолетом, то машиной. От нас, здесь, недалеко проходит дорога, – и, помолчав, спросил: – Можно, буду писать? Только скажи куда?
   – В приемную райкома. Но не подписывай свою  фамилию.
   – И все же. Когда приедешь? – прикуривая сигарету, переспросил он.
   – Не могу знать.
   – Хорошо. Я должен удалиться. Но знай. В этом уголке Земли, забытый Богом, тебя очень ждут. Спокойной ночи. Закройся, дорогая, – и Кольцов скрылся за дверью в темноте ночи.
   Погасив свет, Анна  на цыпочках прошла во вторую половину вагончика. Захаровна не спала.
    – Женить бы Анатолия Сидоровича, – послышался хриплый голос женщины: – Я впервые видела его таким веселым. Обычно, он как туча, всегда хмурый и серьезный. Наши девки вьются около, как разноцветные бабочки. А он ни-ни.
   – Кольцов вышел из возраста, когда можно было бы уговорить. Если сам не решит, то его ни кто женит.
   – Вы правы. Вот, если бы вы, его смогли  полюбить.  Он-то! Явно вас любит. Да и как вас не любить. Вы такая красивая и обаятельная. И очень, простодушная. Можно сказать, «свой человек». Много на веку повидала корреспондентов. Приезжают, словно корольки.  Только критикуют, да выискивают, что-нибудь такое…. С ними одна беда.
    – Вы не спите из-за нас? Наверное, сильно громко разговаривали? – перебила  Анна.
    – Что вы! Я спала. Но когда хлопнула дверь, я проснулась.
    – Вы, из каких мест будите?
    – Я здешняя. Мои родители бывшие раскулаченные. Хотите? Я расскажу, как это было.
    – С огромным желанием. Слушаю.
    – Не хотелось бы вспоминать эти страшные годы. Но, почему-то вам хочу поведать. Сильные раскулачивания и репрессии начались с 30 года. Я была маленькая. Раскулаченные семьи, как врагов  народа, хватали, сажали на пароход и вывозили. Была осенняя пора. Вещи брать не разрешали. Люди полуголые отправлялись неизвестно куда. А пароход  шел и шел вверх по Оби. И чем ближе приближались к Северу, становилось все холоднее. По реке  поплыла уже шуга. Все мерзли. Наконец, прибыли. Семьи сгрузили на правом берегу, а молодежь повезли дальше. Нас  высадили на голом месте. Кругом одна тайга и песчаный берег. В руках мужиков нет инструмента для строительства какого-нибудь жилья. От простуды начали умирать дети. Хоронили каждый Божий день. Надо было как-то готовиться к зиме. Одним костром не согреешься. У кого-то был нож. Соорудили кое-какие лопаты. Стали копать ямы. Обкладывали их валежником и обсыпали землей. Внутри ямы,  клали из глины и булыжников печки. Топили. И опять, от угара погибали целые семьи. В нашей семье, из восьми человек, остались, только трои. Я не знаю, каким чудом выжила я. В ямочном поселке детей почти не осталось. Долгое время женщины не рожали. Думали, что вымрем без потомства.
     Рассказывая, собеседница часто вздыхала, хлюпала носом, порой вообще замолкала. Анна не торопила.       
      – Об этом страшно слушать. Не хватает сил. А каково было  вам? – с сожалением в голосе произнесла Анна.
      Звучно освободившись в носовой платок от сырости, Захаровна  продолжила свое повествование:
       – Еще хуже обошлись с молодежью. Их                высадили на островке, где не было даже валежника. Без пищи и одежды они все по умирали. Последние, даже  ели мертвые тела. Из всех спасся один. Он был спортсмен. Переплыл реку, по которой шли уже льдины.  Его подобрали ханты и выходили. Он-то все и рассказал, – женщина снова заплакала.
      – Захаровна, не надо расстраиваться. Все уже позади. Я поражаюсь вашему мужеству. Вы умудрились побывать даже на фронте. Таких сил, кажется, просто, не существует. Но у вас хватило. Вы всё выстояли. И вот сейчас, когда нужно было бы отдыхать, а вы  работаете в таких трудных условиях.
      – У меня нет семьи. Я одна на белом свете. Что же мне делать? Ждать смерть? Уж лучше, я буду жить среди людей. Заботиться о них. Хоть как-то украшать их быт.
      – И вам это отлично удается, – подтвердила Анна.
      В темном вагончике еще долго звучали голоса двух женщин. Анна тоже поделилась проблемами своей жизни. Рассказывая, не переставала повторять:
      – До встречи с вами, я считала себя несчастным  человеком. А теперь скажу. Моя жизнь не идет в сравнение с вашей. Оказывается, я самая  счастливая. У меня есть семья, которая любит и ждет меня. Спасибо судьбе, что свила меня с вами. Я проще буду смотреть на свои неудачи. Конечно, как и в любой семье, есть свои трудности. Но по сравнению с вашими, кажутся сейчас, мизерными.
    В последствии, как бывший историк, Анна была довольна, что смогла узнать то, чего не писали в учебниках.
               
                –  5  –

      Говорят: «Корреспондента  кормят  ноги». Наверное,  в действительности так оно и есть. Как всегда, с вечера Анна готовила маршрут, а утром отправлялась в путь.
     Из дома она вышла, когда ночь еще не покинула свои уделы. Пустынные улицы встречали и,  косо  поглядывая, провожали одинокого путника.
     Зато людно, но почти молча,  в ожидании стояли те, кому предстояло путешествие вертолетом.  Найдя рейс, отправляющийся в город - Стрежевой, Анна  присоединилась к  толпе. Скоро подошла провожающая, молодая женщина. И пассажиры тронулись через лётное поле.
     Серый толстобрюхий вертолет, со свистом шумя лопастями, взлетел. Плотно прижавшись, друг к другу, люди сидели на местах. И опять стояла  тишина. Каждый был занят своими мыслями. Анна думала о намеченном плане. Предстояло  попасть в два места. И она, как на шахматной доске, расставляла всё подетально, выкраивая чтобы её не застала ночь. Казалось, расчеты  были всегда верными, однако, поставленная цель редко исполнялась. И теперь, в душе боролись два желания. Ехать на буровую, которая недалеко от города? Или,  быть может, сразу отправиться во «Дворец культуры»?
      Пока размышляла, пролетели 15 минут полета.  Вертолет  завис над огнями  города, который бурлил уже полной жизнью. По освещенным улицам сновали взад и вперед различного калибра машины. Спешили, как заводные игрушки, маленькие в размерах,  разноцветные пешеходы.
      Наконец,  вертолет  уселся на бетонную площадку.         Сойдя на землю, Анна тут же осведомилась, как добраться до намеченной буровой. Один паренек, в  робе, согласился показать транспорт, на котором можно  уехать.
       – Я тоже туда, – ответил он и направился вперед. Анна последовала за ним. Через некоторое время остановились около  огромной махины.
       – Это что? – с удивлением спросила она.
       – «Урал»! – громко ответил  парень, намереваясь влезть в кузов. 
       – Ой! Ой! А как же я?
       – Васька! Слышь меня?! Высади Гришку из кабины! Возьми к себе женщину. Ей надобно на буровую, – скомандовал он, уже  из кузова.
       Из кабины высунулась растрепанная черная голова водителя. Не поворачиваясь в сторону, откуда  доносился крик, он так же громко ответил:
       – Слышь! Бригадир! Мы же едим только до «куста».
       – Не важно! На «кусте» есть газик. Она до места доберется на нем!
       Лежневая дорога шла через укрощенное болото. Топи никак не хотели покоряться, время от времени заглатывали целые пролеты накатника – шестиметровых бревен. И тогда движение останавливалось. Несколько  молодых парней спрыгивали на дорогу  и поправляли бревна. И вновь машина шла вперед. «Урал» скреб всеми шестью скатами и упорно полз к цели. Минут через сорок, показавшиеся вечностью, пассажиры прибыли на «куст».               
      Там Анна пересела в юркий, теплый газик. И снова в путь. Легкая машина по бревенчатой дороге не ехала, а скакала, как мячик. Порой, казалось, вот – вот опрокинется и увязнет в глубоком болоте.  Голова Анны болталась, как на шарнирах. Крепко ухватившись, за что только можно, старалась держаться изо всех сил. От напряжения болело все тело. Молодой водитель через зеркало следил за спутницей и не переставал улыбаться.         
      – Страшно? – наконец, спросил он.
      – Как сказать? Может быть, страшно. Вернее всего, устала.
      – В наших краях впервые?
      – Не впервые. Но по такой дороге не часто приходится  путешествовать.
      – Ничего. Большую часть проехали. Осталось немного. Минут через пять будем на месте. А вам кого надо?
      –  Бригадира Мохова Алексея Ивановича.
      –  Вай! Вай! Вам не повезло. Вы, вероятно, не договорились  о встречи?
      – Он меня приглашал на прошлой неделе.
      – Плохи ваши дела. Он, вот уже три дня, как лежит в больнице.
      – А что с ним?
      – Аппендицит вырезали.
      – Вот уж! Не повезло, так не повезло, – с горечью, проговорила Анна: – Как же теперь быть? Как мне вернуться в город? На чем? И кто даст команду  отправить?
      – Не волнуйтесь. Я решу кое-какие дела с одним рабочим, и попробую вас подбросить до  места.               
     Пока водитель решал на месте какие-то дела, Анна ожидала его в машине. И как только он вернулся, она спросила:
     – Поехали?
     – Так точно. Только в этот раз поедим другой дорогой. Она полегче.
    Прыгая по кочкам, машина свернула на дорогу. Теперь широкая лента бетонных плит, уходящая вдаль, ровной полосой разрезала таежный массив нефтяного месторождения. По обе стороны приветливо кивали противовесами ярко окрашенные станки-качалки. На горизонте просматривались ажурные сплетения буровых вышек. Анна смотрела в лобовое стекло машины и не переставала удивляться, как до неузнаваемости изменился суровый таежный край. На просторах Западной Сибири поднялись мощные нефтяные и газовые промыслы. Необжитую тайгу и болота прорезали гигантские трубопроводы, линии электропередачи, современные автомобильные и железные дороги в более доступных местах.
                -6-    

     Скоро  однообразный пейзаж наскучил. И она перестала думать о крае, в котором ей посчастливилось жить. Откинувшись на мягкую спинку сидения, начала дремать. Невольно вспомнила Кольцова. Закрыв глаза, ясно представила лицо, напоминающее ей историческую личность - Людвига второго из королевства Баварии. От этого  сравнения Анна улыбнулась. От неожиданного толчка, замок красивой мысли, рассыпался. Машина резко остановилась.
      – Что случилось? – и она заглянула в окно.
      – Не волнуйтесь. Пошла плохая дорога. Надо бы свернуть. Сейчас  посмотрю, где можно объехать, – и  вышел из машины. Проверив дорогу,  вернулся назад: – Нормально. Свернем налево, – немного помолчав, добавил: – Задремали?
      – Чуток, укачало. Как в колыбели. Так и тянет ко сну.
      – Скоро город. Потерпите. И дорога-то не очень плохая. Почему вас укачало?
      Анна лукавила, поэтому решила отмолчаться. Через несколько минут,  показались многоэтажные   дома. И чем  ближе приближались к городу, тем,  быстрее и гуще на дорогу  опускались  вечерние сумерки.
      – Господи! Только что было утро, – и  посмотрела на часы: – На моих без четверти пять. А на ваших?
      – Столько же.
      Вдруг, неоткуда. Навстречу вырвалась сплошная белая пелена снега. Пушистые хлопья плавно ложились на смотровое окно машины.  В одно мгновенье ничего не стало видно. Водитель включил «дворники». Теперь можно было наблюдать, как хлопья  украшали  веерообразные зеленые лапки низкорослых елочек. Цеплялись за голые ветви деревьев, на которых свисали хрустальные сосульки.
      – Ну и ну! Какая красотища! Вот здорово! Опять пришла зима! – восторженно воскликнул  молодой паренек, поднимая руки вверх.
      – Красиво. Красиво, – согласилась спутница: – Только руль из рук не выпускайте. Дорога скользкая. Не долго угадить и в болото.
     Въезжая в заснеженный город, где зажглись  огни на столбах, водитель снова и снова не переставал восхищаться красотой летящего снега через пучки яркого света, падающего от фонарей.
      – Вас куда подвезти? – спросил водитель, нахлобучивая кроличью шапку-ушанку. Анна показала на магазин с огромной витриной, через которую виднелись, копошащиеся,  внутри люди.
      – Пройдусь пешком.  Здесь осталось  недалеко. Засиделась. Надо ноги  размять.
      Высадив, машина ушла. Анна осталась на запорошенном тротуаре. Широкая улица была освещена с обеих сторон электрическим светом. Дорога шла мимо нового «Дворца культуры», с мраморным колонным фасадом.  Затем на пути встретился  другой магазин, с такой же яркой витриной.  Ненадолго она задержалась около двухэтажной школы, откуда доносились детские голоса. Прошла здание «Дома быта», за которым стояла «Детская спортивная школа». Обогнув, зимний плавательный бассейн, она очутилась у  Дома культуры  «Орленок». Конечный путь назначения. Обратила внимание, что детей около него, почему-то, не было.
                -7-    

       Анна вошла в фойе. В зале стояли три женщины и заразительно  хохотали. Она подошла ближе. Не  прерывая особу, которая что-то рассказывала, от чего остальные заливались смехом, прислушалась. Глядя на них, невольно стала смеяться и сама.
     – Девочки, извините  за беспокойство. Ваше веселье передалось и мне. Пожалуйста, посвятите.  Над чем смеетесь?
     – Понимаете! Я сегодня украла шапку у одного здоровенного парня, – от смеха молодая  блондинка не могла говорить: – Вы скажите, ну и что здесь смешного?
     – Да? – с удивлением, согласилась Анна.
     – А дело-то в том, что я и не собиралась воровать. Произошло, совсем случайно. Вы же знаете, что у нас день начинается поздно.  Как всегда, утром выхожу из дома на работу. Подошла к автобусной остановке. Встала под фонарем. Жду автобус. Смотрю. Дорогу переходит здоровенный  амбал. Держит путь ко мне. Я, конечно, сдрейфила. У нас по городу воруют  меховые шапки. Сдирают прямо с головы. Ну, думаю, прощай шапка. А я, её недавно купила. Стаю трясусь. Думаю, хоть бы ещё кто-нибудь  подошел. Парень бы постеснялся сорвать. Как назло никого. А вокруг темнота, хоть «глаз коли». Я живу в темном переулке. На всю улицу один проклятый фонарь. Но, тут, к моему счастью, идет автобус. Как всегда, переполнен. Чтобы пассажиры не садились, остановился немного дальше положенного места. Я кинулась туда. Парень за мной. Вдруг, кто-то, мне бьет под ногу. Я падаю. Возле меня растянулся и амбал. С моей головы слетела шапка.  Нащупав её, нахлобучила на голову и жму за машиной. Успела втиснуться. Дверка закрылась. Я смотрю на парня, а он бежит за машиной, машет руками и, что-то орет. А я из машины  язык показываю.  Радуюсь, что не удалось ему, маю шапку сорвать, – и женщина, перестав говорить, опять залилась смехом. От содрогания, держалась за живот. Глядя на неё, смеялись все  и торопили  с окончанием.
      – Ну! Давай! Что же дальше?
     Отдышавшись, блондинка продолжила свой рассказ:
      – Вы не поверите. Приезжаю на работу, и  делюсь своим впечатлением с дежурной. А она смотрит на меня «как поп на комсомольца» и говорит: «чего ржешь, дура? Ты же у парня шапку украла». Как украла? Где же она? Моя на голове. И снимаю шапку. Глядь! А она не моя.
     – А где твоя? – почти хором спросили  смеющиеся женщины.
     – Она висела на лямочках, на моей спине, – и вздохнув, рассказчица добавила: – Вот! Так! Я и оказалась воровкой. Как теперь быть? Где искать того парня?– вытирая от смеха слезы, она посмотрела на окружающих. Женщины перестали смеяться.
      – Город большой. Где ты теперь его найдешь? Он, бедный, тоже, видимо, бежал на автобус. А тебе показалось, что нужна твоя шапка.
      – Не подумайте, бабыньки, что  смеялась из-за нового «приобретения»?
      – Ничего мы не думаем. Конечно, смешно. Только парню теперь не до смеха, – возразила высокая женщина.
      – Ничего. Наши мужики получают большие деньги. Еще купит, – успокоила полная, отправляясь по своим делам.
                -8-    

      Скоро все разошлись. Анна  направилась к кабинету директора. Его нашла в мрачной небольшой комнатке. Вокруг лежали какие-то вещи, коробки и всякая всячина. За  однотумбовым столом сидел мужчина лет тридцати пяти. Белые волосы, стриженные под ежик,  щетиной торчали вверх. Серые круглые глаза широко и прямо смотрели на вошедшую. Положив сигарету в пепельницу, и выпустив клуб сизого дыма, он поднялся  и протянул руку.
      – Приветствую вас, Анна Александровна. Проходите. Садитесь.
      – Почему такой хмурый? Чернее ночи.
      – Не клеится в работе. Сижу, думаю и копчу, – ответил мужчина, поправляя на узких бедрах  шерстяную кофту синего цвета.
      – Рассказывайте, что за беда мучает?
      – Давайте, поговорим пока без записи? Потом решим, что перенести на репортер. Я хочу рассказать, с чего начинался наш город.
      – Дорогой мой! Я уже знаю.
      – Нет! Нет! Вы должны меня послушать. Мне необходимо кому-то выговориться. На душе так пакостно, что больше нет сил. Хочется кому-то излить. Может быть,  станет легче. Пожалуйста,  наберитесь терпения.
      – Хорошо! Хорошо. Вы не волнуйтесь. Я внимательно слушаю.
      –  Здесь живу я, с первых палаток. Мальчишкой приехал. Как мы жили? Не было жилья, столовых, магазинов. Негде было смотреть даже кино. Только люди верили, что все это будет. Они жили надеждами. Строили. И что удивительно…никто не роптал. Вера окрыляла людей! – почти выкрикнул он. Но в нотке голоса звучала накопившаяся обида. Анна терпеливо выжидала главную мысль. Сбавив пыл, он добавил:
     – Потом, к великой радости, был построен «Дом культуры». Вот этот, в котором с вами сидим. На  130 мест. Ах! Сколько было радости! Позднее стали демонстрироваться даже широкоэкранные фильмы. Это здание было единственным местом отдыха. Кроме кино, здесь  часто проходили танцы, вечера отдыха. С концертами приезжали артисты из других городов. У нас была и своя художественная самодеятельность. Шли годы. Росли и культурные запросы. И, наконец-то, построили замечательный большой, другой «Дворец культуры». Более современный. Снова радость. А наш, маленький одноэтажный отдали детям. Назвали  «Орленком»
      – Отлично! В чем же «беда»? – не терпелось уже Анне.
      – Все как будто хорошо. Уютный зрительный зал. Комната для занятий балетно - танцевальной студии. Здесь есть и цирковой кружок. Кружки: драматический и  хоровой.  Кукольный театр. Но! Но! Не торопитесь восхищаться. Приходит весна, и наш «Орленок» превращается в «сито». И вся кипучая жизнь прекращается. Нет ничего. Вы разве не заметили, что у дворца нет детей? – и он широко развел огромные сильные жилистые руки: – С прошлого года ждем ремонт. Я целыми днями толкаюсь в приемной у дверей кабинетов бездушных начальников. Но где им понять? Они все приезжие. Новенькие. Они с нами «не хлебали грязь и холод». А я все жду и жду. Жду, когда их величество обратят на меня внимание. Жду у моря погоды. Но её нет! Все глухи, слепы, успокоенные.
      – Кто должен ремонтировать? – и Анна приготовила репортер для записи.
      –  Мы, что будем записывать?
      – Конечно. Вы хотите, что бы я помогла?
      – С огромным желанием.  Снова спросите, «кто должен ремонтировать?»
     Корреспондент сделала небольшое вступление и дальше пошла запись ответы на вопросы.
      – Хороший вопрос. Я считаю,  ремонт должны проводить, наше строительное управление.
      –Вы обращались за помощью? Что они обещают?
      – Вот, именно, только обещают. А еще лучше сказать «пинают» от одного кабинета к другому.
      – В райком партии обращались?
      – К кому? К этому бездеятельному, зав. отделом «пропаганды и агитации»? Который, и слушать меня не желает.  Каждый раз заявляет, что у него есть дела поважнее.
      – А в редакцию газеты?
      – И к ним ходил. Послушайте, какую помощь они оказали. Написали мизерную статейку. Подобно некрологу за упокой. Кто на этакую, обратит внимание? Лично вы читали? Думаю, что нет. Потому, что и вы  не увидели её. Я считаю, что редакция посмеялась. Но, заметьте! Эта насмешка не надо мной, а над детьми. Если и  через радио меня не услышат, то  где еще искать правду? Единственный выход, сбежать.  Бросить все и уйти с этой работы. Скажите, трусость? Нет! Просто, надоело биться головой об стенку.         Но перед этим, хочу спросить у тех, кто меня не слышат. Когда же, наконец, у наших детей будет настоящий «Дом культуры»? Когда ребятишки от бестолковой беготни перейдут в кружки и займутся делом? Как же не могут понять руководители, что у нас растет детская преступность!? На одних «красивых словах»  далеко не уедешь. И делу не поможешь! – директор замолчал.
      Анна выключила репортер:
      – За эту передачу, меня по головке не погладят. Но мне уже все равно. Чему быть, того не миновать, и она сунула репортер в сумку.
               
                – 9 –

      Через просторное окно кабинета, который, наконец-то получили работники радиовещания, ворвался  золотисто-голубоватый весенний  свет. Солнечные лучи играли на белых стенах. Освещали скромную мебель, из шкафа и двух столов. Где, за одним, в рабочее время, сидела Анна, а на другом стоял мощный магнитофон «Тембр». На нем, с  молодой помощницей, обрабатывали репортажный материал.
       Второго корреспондента сегодня в кабинете не было. Анна любила оставаться одна. В эти минуты быстро и хорошо  получалась программа  для радиопередачи. Оставалось время и для личных мыслей. После встречи с Кольцовым в её душе рождались, как из «рога изобилия»,  стихотворные строчки. И все  посвящались, дорогому  человеку, в которого влюблялась с каждым днем все больше и сильнее. Она и сама не поняла, как это, могло произойти, в её-то сорокалетнем возрасте. При мысли о нем душа переполнялась блаженным ядом, обжигая  душу и тело. Хотелось петь и  кричать от счастья. В такие минуты,  вытаскивала из  сумочки письма Кольцова и  перечитывала  снова и снова. Иногда её пугали строки, где все дышало глубокой нескончаемой любовью. И ей начинало, казаться, что   написаны они не здравомыслящим человеком, а неисправимым фанатиком.
      – Кольцов, Кольцов, чем это все кончится? – сказав, вышла из-за стола и подошла к яркому окну, за которым  разливался полуденный день.
      Всюду блестели сверкающие  лужицы, играя на солнце разноцветными острыми звездочками. С крыш домов капали хрустальные капли. Чувствовалось, что природа  оживала с полной силой. Вместе с ней, словно  воскресала и душа.  От нахлынувших чувств, в сердце родились слова,  и она повторила  вслух:
       
        Человека из кристалла я сложила,
        Небес лазурных, нежности хрустальной.
        До него, как будто, не любила.
        Судьбой явился долгожданной.
        И стал мне силою орлиной.
        Водой прохладной в полдень жаркий.
        Не сказкой.  Он воскрес былиной.
        Звездой на небе, самой яркой. 
               
  Чтобы не забыть слова, вернулась к столу, и записала в тетрадь, где были остальные стихи. Посидев, она вновь подошла к окну. Через некоторое время, в дверь кто-то робко постучал. Не оглядываясь, Анна ответила:
    – Войдите!
  Дверь медленно со скрипом отворилась, и за спиной  послышалось, чье-то  частое дыхание. Не ожидая близости посетителя, она резко оглянулась и тут же угадила в объятья вошедшего. Приняв за чью-то шутку, настроила свои кулаки. Но, подняв голову, увидела знакомое любимое лицо.
   – Как! Как?! Ты здесь очутился? Господи! Ты меня напугал! Я подумала… – и, не договорив, Кольцов перебил.
   – Ты думала, что кто-то тебя схватил? А это я! Я!– и, смеясь, еще сильнее прижал Анну к груди.
   – Не может быть.
   – Почему?
   – Я только, что  о тебе думала.
   – Видимо, ты телепатически получила  мои сигналы. Я тоже думал о тебе всю дорогу, когда летел на вертолете и даже, когда шел по длинному  коридору.
   И продолжая держать её в объятьях, оглядел комнату:
   –  Теперь ты не мучаешься? Кабинет дали? Маленький, но уютный. Довольная?
   – Даже очень. Но, думаю, продержусь на этой работе не  долго.
   – Почему?
   –Это место, слишком, нужно для жены моего босса, – и Анна, освободившись из рук Кольцова, прошла к столу.
   – Печально. Я  этого не переживу.
   – Не поняла? 
   –  Если ты уйдешь с этой работы, где буду тебя  искать? Как смогу  видеть? Пожалуйста, ради меня, не уходи отсюда. Без тебя я умру, – и он присел на стул, что стоял с противоположной стороны стола.  Протянул длинные худые руки  к руке Анны. Приподнявшись, горячо поцеловал.
    – Анатоль, не надо. Вдруг кто-нибудь войдет. Наши сотрудники бесцеремонные. Они входят в кабинет без стука.
    – Плохо. Откуда у нас будет культура, если её нет у райисполкомовских работников?
    – А ты думаешь, в райкоме партии есть культурные люди? Там есть такие «хамы», которые при женщине могут, развалившись в кресле, положить ноги на стол. И считают подобное поведение, как в порядке вещей.
    – Я догадывался. В таком случае, что мы требуем от рабочих? Какую культуру? – и махнул рукой.
    – Эти люди себя считают Богами. Вершителями чужой жизни. Для достижения своих целей, они способные на любую подлость.
     – Верю, моя дорогая. Я сталкивался с разными подлостями со стороны руководства. Они могут дать такую команду, что вышестоящие приходят в изумление. А наши, чтобы очиститься перед ними, полностью свалят на  нижестоящего работника. Плюнь на них. Живи, пока живется. Весь мир не переделаешь.            
    – Ты прав, – и Анна потупила взгляд.
    – Не печалься. Лучше скажи, чем сейчас занимаешься? Позволь мне тебе помочь? – и он, легко приподнялся со стула.
  Растянув пояс с металлической пряжкой. Сбросил с себя, черное поло утепленное,   длинное пальто. Теперь он выглядел еще элегантнее, в сером, словно отшлифованном, костюме, из-под которого виднелись белоснежная рубашка и модный галстук.
    – Одеваться он может, – подумала Анна: – Странно получается в жизни. Умный, чуткий, нежный человек и одинок. Мой супруг не годится ему  в подметки. Всегда небрежный, расхлябанный, до бесконечности не воспитанный и грубый. Но  имеет семью. Да и я за что-то его любила. Только за что? – продолжала размышлять бедная Анна: – Жестокая судьба, – вдруг, вслух произнесла она.
   В её глазах Кольцов прочел какую-то грусть.
    – Ты о чем? – спросил он.
    – Да. Так. Ни о чем.
    – Аннушка, ты не сердишься на меня?
    – За что?   
    – Что зашел  без предупреждения?
    – Ну что ты! Ко мне заходят все, кому не лень. Я же радиоорганизатор. И у всех есть какие-нибудь дела  ко мне.               
    – Ты меня сравниваешь со всеми?
    – Нет, конечно. Я просто не удачно  выразилась. Прости меня. Беда в том, что тебе-то, очень рада.
    – Почему беда?!
    – Ты забываешься. Я не свободная. У меня трое детей. И очень их люблю. Даже косвенно не смогу их скомпрометировать, – сказала она с грустью.
   Её темные с прозеленью глаза смотрели через окно на уличный свет. Пшеничные волосы крупными завитками спадали на хрупкие плечи, прикрывая длинную шею. Её задумчивость украшала, и без того, очаровательное, мраморное лицо, на котором играл легкий румянец.
    Кольцов с нежностью смотрел на женщину, которую бесконечно любил. Ему хотелось расплакаться, как в детстве. Её слова вновь напомнили, что она не принадлежит ему, и вряд ли когда-нибудь будет принадлежать.
     – Я тебя понимаю. И не прошу необычное, что сможет тебя скомпрометировать. Я, если позволишь сказать? Предлагаю тебе иное. Руку и сердце. А детей усыновлю. Если, конечно, они согласятся. И если, согласишься и ты. О том, что могу стать для них настоящим отцом, ручаюсь. Пусть видят и слышат  все Боги, какие есть на свете, мои слова идут от сердца. Большего в этой жизни, я ничего не желаю. И с ответом, тоже не тороплю. Знай и запомни.  Буду тебя любить, какое бы решение ты не вынесла. Я однолюб. Таким меня сделала природа. С этим грузом я и умру.
     – Но ты же был женат.               
     – Был. То была не настоящая любовь. Увлечение, – он умолк. Через некоторое время, вновь заговорил: – Я часто размышляю. А времени для этого у меня хватает, – и он улыбнулся: – Странная штука жизнь. Нет бы, любить, ту женщину, которая всеми силами стремиться показать, что хочет тебя сделать счастливым. Но судьба преподносит  другую. И настойчиво твердит «люби её». Почему?
     – Ты раскаиваешься? Ругаешь судьбу?
     – Нет, дорогая. Я никого не ругаю.  Просто, хочу невозможное, – и переставил стул ближе. Взяв в свои ладони её руку, осыпал поцелуями.
     – Ты прав. Природа для нас - великая тайна, – и легким жестом, освободилась от его рук.
     Заметив осторожность любимой, Кольцов вернул стул на прежнее место.
      – «Опять от меня сбежала последняя электричка», – в шутку запел он.
      – Анатоль, ты никогда не задумывался, что человек великое природное творенье? Он вобрал в себя все качества вселенной. Смотри. Среди птиц есть кукушки. Мы знаем, что они подбрасывают свое потомство в чужие гнезда. Среди людей есть, подобные?   Как женщины, так и мужчины. Теперь рассмотрим животных. Есть люди, с характером волка. Другие, подобные львам, лисам.  Грациозные, как лебеди.  Трудяги, как лошади. А есть такие  характеры, которые впитали все качества животных. Меня лично, больше всего прельщают люди подобно душистой розе. Они манят своим благоуханием. Красотой, душевной и внешней.
      – Ты забыла? У розы есть и злые шипы.               
      – Если у цветка они есть, почему бы ни иметь, и человеку. Он же тоже должен защищаться от нападков, – и Анна засмеялась.
       – Кого ты относишь к розам? – погрозив, музыкальным пальцем, Кольцов хитро улыбнулся.
       – Нет! Нет! Я себя к ней не причисляю! – смеясь, Анна вышла из-за стола.
       – Не забывай, в природе масса других не менее благородных и привлекательных цветов. Но они не имеют  колючих шипов, как у розы.
       – Поэтому они, и  не  защищены. Но! Все же, я больше всего люблю  аромат роз. Этот запах меня окрыляет, ввергает в фантазию.
    Она ходила по комнате, прямая, стройная, как бы  демонстрируя всю свою благородность и красоту. Её темно-синий обтягивающий шерстяной костюм  подчеркивал  изящность фигуры. А белое жабо придавало воздушность одеянию. Она отмеряла шаг за шагом стройными ногами, отстукивая каблучками по деревянному полу, загадочно улыбаясь.
     Любуясь ей, Кольцов все больше убеждался, что бесконечно влюблен в эту фантазерку.
      – Я тебя отношу к розе,– вдруг решил он: – Интересно знать. К какому зверю ты меня причисляешь? Ко львам? Или к другим хищникам?
      И когда Анна, поравнявшись со стулом, где сидел он,  одним движением схватил её в объятья.
       – К мартовскому коту. Тихо! Что ты? Ну и прыжок у тебя. Действительно. Как у льва, – смеялась она, освобождаясь из его нежных рук. И когда тот,  вернулся на свое место, добавила: – В тебе сочетаются все качества,  животных,  птиц, и цветов.               
     –Зверей уже знаю. А к каким птицам меня относишь?
     – К лебедям. Впрочем. Время покажет. Если, как  говоришь, что будешь меня любить до смерти, то я скажу, что ты обладаешь «лебединой верностью». Но! Повторюсь! Время покажет. Однако. Почему-то,  в верности сомневаюсь.       
     – Но! Ты, однако, жестокая. Неужели я дал тебе повод сомневаться? – с обидой в голосе, проговорил он.
     – Не сердись. Такова жизнь, – отговорилась она вслух. А про себя подумала: – Подобные обещания уже слышала от мужа, – и  глубоко вздохнула.
     Анна подошла к окну, за которым день начал угасать. Повернувшись лицом к Кольцову, спросила:
     – Ты сегодня возвращаешься назад?
     – А ты хочешь этого? Скажи. И я улечу, как птичка,– попытался вставить он шутку. Только в звучании не хватило задора. Голос стал низким и глухим. В каждой нотке прослеживалась грусть.
     – Я бы, вообще, не хотела, чтобы ты  уезжал. Но таковы обстоятельства. И от них ни куда не скроешься.
     – Я тоже не хотел бы, – и, приблизившись к ней со спины, обнял. Уткнувшись носом в  теплую шею, добавил: – Ты моя Богиня. Как скажешь, так я и сделаю. Могу остаться. У меня есть, где ночевать. Есть друзья. Скажешь, лети. Полечу. Теперь, к какой категории меня причислишь? Можешь не говорить. Я и сам знаю. Я твой раб навеки. Можешь смеяться надо мной хоть до упада. Можешь не верить. Я не стану сердиться. Как бы ты меня не назвала, я все равно о своих чувствах буду говорить вслух, – целуя в шею, говорил он тихо у самого ухо.
     – Почему я должна над тобой смеяться? Если над кем и буду…. Только над собой. Мы оба попали в  сети жестокой судьбы.
    После работы, придя, домой, от детей Анна узнала, что муж снова уехал в командировку. Впервые в жизни, она была рада и очень счастлива, что не будет его видеть. Если ранее её волновали  то командировки, то попойки с «нужными» людьми, но последнее время начинала замечать о своем равнодушии  к  происходящему. Дети, видя хорошее настроение матери, весь вечер  громко шумели и играли в разные игра. Всем было хорошо и весело. Они были тоже счастливы, что не видели угрюмое лицо отца, который постоянно разгонял их по своим комнатам. Смех не прекращался до самого сна.

                –  10  –

     Наступила вторая половина апреля. С каждым днем весна смелее вытесняла слабеющее холодное дыхание зимы. Весенние звуки становились все громче и задорнее. Они торжественно напоминали о себе таянием снега на крышах домов; в парках, где деревья, стояли еще голые, но уже проснувшиеся. Даже тайга освободилась от зимнего белого одеяния. Остатки снега превратились в озерки и сверкающие капли на кронах. Вселенная пробуждалась. Вместе с ней зашевелились насекомые и зверье.
    Весна окутала землю теплом и  светом. Удлинила голубые дни. Наполнила старые улицы райцентра  детскими голосами.               
    Настроение природы передалось и Анне. Она не ходила, а  летала. Сейчас её   курс лежал к зданию райкома партии. Мягкий ветерок ворошил её золотистые на солнце, пышные волосы. Легкое серое пальто раздувалось пузырем. Подойдя к широкой деревянной двери, она остановилась. Переведя дух, вошла в полутемное фойе. Сегодня  шеф, вновь вызвал её на «ковер». Переборов  волнение, Анна мысленно построила свою  оправдательную речь. Она не сомневалась, что «крупная» беседа пойдет из-за передачи по поводу «Орленка». И, второе. Вновь придется выслушивать  упреки за то, что выходит в эфир каждый день.
     В своем предположении, не ошиблась. Хотя и настраивала себя, вести разговор на низкой ноте, однако не выдержала и только расстроилась. Выйдя из кабинета, она опустилась в одно из кресел, которые рядком стояли в длинном коридоре вдоль стены. Низко, в задумчивости, опустив голову,  не  замечала мимо  проходящих людей. Вдруг, перед ней кто-то остановился. Не поднимая головы, Анна безразлично смотрела на лакированные мужские туфли. Рядом стояла пара  худых  ног в серых   брюках, со стрелками.
     – Э-э-э! О чем думы, Анна Александровна? – послышался над ней, чей-то доброжелательный мужской голос. С равнодушным видом, она подняла голову. Перед ней стоял второй секретарь райкома: – О чем задумались? – переспросил он.
     – Да, так, –  нехотя ответила  она.
     – Зайдите ко мне, – и развернувшись, отправился в свой кабинет.
     Анна последовала за ним:               
     – Договорились, что ли? – думала  она: – Что еще этот скажет? Если и он будет настаивать сократить выход в эфир, подчинюсь.
    Как только Гордеева  вошла в кабинет, секретарь показал на стул, что стоял напротив.  Не поднимая головы, она  спросила:
     – Слушаю вас. Что-то случилось?
     – У меня ничего. А у вас, что произошло? Быстро рассказывайте. У вас такой вид, … словно кто-то здорово «поколотил».
     – Все нормально. Ничего особенного не произошло, –  буркнула она, кривя рот в искусственной улыбке. Однако на глаза навернулись слезы.
     – Тогда почему так низко опустили голову. Все - таки, мне кажется, что-то произошло. По - моему для грусти нет причины. Кабинет для работы вам предоставили. Для обработки материалов есть магнитофон. Передачи идут отлично. Особенно понравилась, где вы шерстите своего шефа и редактора. А! я понял! – и он сипло захихикал: – У вас конфликт с шефом? Не смог пережить, что его подчиненная критикует? Ничего! Переживет! А вам скажу. Вы только косвенно ему подчиняетесь. Вы не зависимый работник. Мой совет. Никому не подчиняйтесь. Работайте на здоровье, самостоятельно. У вас  отлично получается. И поэтому, для уныния нет причины, – мужчина вышел из-за стола  и подошел к окну. В худых пальцах он мял сигарету: – Разрешите? – обратился он к собеседнице.
     – Пожалуйста. Курите, – тихо ответила Анна.
   Её голос стал спокойнее и увереннее. Секретарь заметил, что у радиоорганизатора изменилось настроение. Заглянув ей в лицо, он спросил:
    – Ну, как? Полегчало? – и из тонких губ выпустил сигаретный дым.
    Его острое лицо, с высоким лбом, искривилось в хитроватой улыбке. В ответ Анна только  улыбнулась.
    – Я вас пригласил, вот зачем, – и пригладив на продолговатой голове редкие темно-русые волосы, добавил: – Завтра лечу в командировку. К речникам. Вы, кажется, там еще не были. Хочу попросить, чтобы  составили мне компанию. Как смотрите на это предложение? –  и его серые глаза округлились.
    – С огромным удовольствием!
    – Договорились. Утром жду  на вертолетной площадке.
    Разговор со вторым секретарём совсем успокоил Анну.  Она выскочила пулей из холодного мрачного здания. Навстречу вырвался солнечный яркий день.               

                – 11 –


     Как только в окне показался сиреневый рассвет, Анна вышла из дома. Ночные заморозки остудили землю, и холодное утро встретило своего путника не дружелюбно. Лужицы блестели под ледяной корочкой, и идти было скользко. Ежись от холода, она направилась на аэропорт. Проходя мимо парка, невольно обратила внимание, что,  несмотря на ночные холода, на деревьях уже  набухли  почки. Природа спешила раскрыться, как только пригревало солнышко. Ловила моменты возрождения,  не обращая на причуды погоды. А в этих краях казусов хватало. Бывали времена, когда до обеда светило жаркое солнце. Впору отправляйся загорать на пляж. А после обеда выпадал снег  сантиметров 10-15.
   Не смотря на морозный пронизывающий ветер, Анна почему-то чувствовала себя в отличном настроении. Одно лишь жалела, что надела легкое пальто. Хотя под ним и был теплый свитер, все же ветер пробирал до костей.               
   Не прошло и полчаса, как  очутилась уже на аэропорту. У вертолета молча толпились пассажиры. Около самого входа, она заметила  секретаря. Он оглянулся. Для приветствия, Гордеева подняла руку. Тот, мимикой показал, что бы  подошла ближе. Анна покачала головой, давая понять, что не очень удобно лезть через всю толпу.
  Через несколько минут лета,  вертолет, раздувая серую пыль квадратной площадки, медленно опустился, на сухое единственное место, среди гнилого бесконечного болота, в кольце поредевшей тайги. Как только колеса коснулись бетонки, мотор заглох. Пассажиры один за другим высыпали на ровный «пятачок». Забрав свои пожитки, все двинулись к новому рабочему городку, который, как на экране, вырисовывался вдали на фоне соснового массива.
    Короткая проложенная сухая дорожка быстро закончилась, и пешеходы захлюпали по болотистой зеленовато-коричневой жиже.
     – В такие командировки надо обувать болотники, как у меня. Вы  утоните в своих сапогах, – хлюпая впереди Анны, заметил секретарь.
     – Приму к сведенью, – ответила она, шагая следом.
     Подойдя ближе к городку, цепочка людей разделилась на две части.
     – Анна Александровна, вы сейчас куда?
     – Я, наверное, отправлюсь сразу на берег.
     – Хорошо. А мне надо побывать в городке. Встретимся на берегу в три часа.               
    – Отлично. Буду ждать, – ответила корреспондент и свернула на деревянные мостки, ведущие к  реке, где работали речники.
    Диспетчера корреспондент нашла без особого труда. Скоро они вдвоем стояли на верхней площадке портального крана, так высоко, словно парили вместе с чайками на холодном ветру. Перед ними раскрывалась необычайная впечатляющая картина. Болотистый край, как былинный богатырь, поднял на свои берега-плечи краны, пирамиды труб, строительные материалы. Вдоль береговой линии на несколько километров протянулись причалы. И баржи, баржи, … будто игрушечные тянулись друг за другом. Сразу за индустриальным пейзажем виднелось болото, поросшее невысоким редким лесом. За ним показались полыхающие, как свечи, газовые факелы. Где-то  далеко, за всей этой индустриальной красотой, находится другое нефтяное месторождение.
     –  Там виднеется ни  Самотлор? – спросила она.
     – Угадали. Присмотритесь! Пейзаж, как романтика, – деловито нахохлившись, ответил диспетчер.
     Его молодой голос задорно звучал.  Еще вчерашний мальчишка, старался держаться как можно солиднее. Преобразившись, он продолжал:
     – Что говорить…. Передний край наступления на богатства приобских недр.
    Анна почувствовала, что  речь его явно предназначалась для эфира. И она незаметно включила репортер. А паренек высокопарно продолжал:
    – Еще год назад, я студент института инженеров водного транспорта, мог только мечтать о работе на знаменитом нефтяном месторождении. Но я попал, и при том, в самый разгар навигации и был направлен на трудный и ответственный участок.
    – Как считаете? Вам повезло? – провоцируя, спросила Гордеева.               
   Его круглое лицо, с ямочками на пухлых щеках, расплылось в довольной улыбке. Узкие глаза блеснули лукавой искоркой.
    – Конечно повезло. Работа очень интересная. От моей честности зависит многое. Будет ли необходимый груз доставлен вовремя и без потерь заказчику. Большую роль играет оперативность разгрузочных работ. Необходимо до прихода грузового судна связаться с ним. Заранее обдумать расстановку людей и механизма. А грузы идут, и днем, и ночью. Мы давно сбились в днях. Не знаем, когда выходной или простой день.
    Анне показалось, что  оратор, просто любовался своей речью, которая лилась без остановки, как река, что текла  далеко внизу:
    – Груз идет разный, – продолжал он: –  Трубы для нефтепровода, оборудование для нефтеперекачивающих станций, строительные материалы.
       Но, желая узнать о нем, как о человеке, Анна решила прервать его красноречие:
       – Извините. Ваше имя Григорий Алексеевич? Я знаю одного человека на нефтеперекачивающей станции Алексея Григорьевича. Основателя этой станции. Его фамилия тоже Бобров.
      Услышав, родную фамилию, лицо парня еще больше  воспылало гордостью.
       – Это мой отец.
       Анна вспомнила разговор с Бобровым старшим, который по своей скромности, отказался рассказать о себе. А поделиться-то, было о чем.
       – Отец мой молодец. Нас пятеро. А матери давно нет. Всех учить надо. Только плохо…. Он на Севере работал, а мы жили в городе, на «большой земле». На нас только и батрачил. О себе совсем не думал. Теперь я вырос и выучился. Пошел тоже работать.  Отцу будет легче, –  и паренек улыбнулся: – Извините. Отвлеклись мы от рабочего разговора.
      И снова начались рассказы, как он много  трудился, и каких результатов достиг.       
      Все что для эфира, Анна уже записала. Остальные высказывания приходилось только слушать. Она давно уже любовалась, как медленно и спокойно катила свои воды огромная судоходная река. Представляла, как навстречу водам летят радиосигналы теплоходов.  Размышляла  о скоротечности жизни. Прошло только десять лет от момента, когда человек разбудил этот дикий необжитый край. Но вот он. Кипит и дышит. Стоит, как мамонт, во всей своей могучей красе. И теперь, она, корреспондент, собирает материалы для подведения итогов десятилетней жизни. Приурочивая и  юбилей молодого города нефтяников. Имя, которому Стрежевой. Названный в  честь рыбачьего поселка, где начал свое движение нефтяной поток. «Теперь, кто на стрежне, тот впереди. Но на том, кто впереди, - большая ответственность, с него – больший спрос. Много испытаний за плечами у Стрежевого. Самым серьезным оказалось строительство нефтепровода Александровское – Томск – Анжеро-Судженск. И не так просто в условиях тайги, болот, бездорожья обеспечить всем необходимым строительство. Можно смело сказать, что ни один житель Стрежевого и всего района не остался в стороне от этого грандиозного дела. В апреле 1972 года нефтепровод вступил в  пробную               
эксплуатацию, а в мае 1973 – был сдан нефтяникам…
    «За два неполных года эксплуатации по нефтепроводу перекачано большое количество нефти, но уже ясно, что этого недостаточно и необходимо наращивать мощность нефтепровода. А в перспективе стоит задача строительства газопровода». Так сказал в своем выступлении  бывший первый секретарь райкома партии. ( М.А.М.)

                – 12 –

     С самого утра Анна работала в своем кабинете. Обрабатывала собранный материал, готовя его для эфира. Она, то прослушивала репортажи, то возилась с бумагами. Неожиданно наткнулась на заметку в газете. Подобные интересные сообщения, она, вырезала как коллекцию, и клеила в особый альбом. В маленьком очерке сообщалось следующее:
    «В Китае была произведена перепись долгожителей, сообщает австрийский журнал «Браво». Наиболее почтенному старцу оказалось…236 лет. Этот феномен живет жизнью отшельника высоко в горах, питаясь растениями, травами, стараясь постичь смысл бытия, найти точки соприкосновения с природой. Почти 6 часов в сутки он посвящает занятиям гимнастикой. Укрепляет свое здоровье и дух. На вопрос, сколько он еще собирается прожить, ответил: «Пока не надоест».
     Прочитав, Анна задумалась.  Жителей гор, которые питаются чистейшей пищей и вдыхают хрустальный воздух, сравнила с народами Севера. «Здесь пришлые люди до такой степени запоганили Север, что о  чистоте воздуха можно только мечтать, не говоря уже о воде и пищи. Средняя продолжительность северного народа опустилась до самой низкой планки длительности жизни. Женщина, в сорок лет, становиться настоящей старухой. Взрослое население редко кто доживает до 50 лет».
      – Чем могут похвалиться  несчастные люди Севера? – вслух проговорила Анна, и принялась за чтение следующей заметки.
     Гордеева давно увлеклась работами Е.И.Рерих. И сейчас встретила то, что еще не читала. «5 октября 1955 года завершился земной путь Е.И.Рерих…Её философское наследие огромно. Помимо 14 томов Живой Этики, составивших в общей сложности более трех с половиной тысячи страниц, ею написаны и опубликованы под псевдонимами несколько трудов духовно-философского содержания. Это книги «Основы буддизма» (1927), посвященная великой религии и личности её основателя; сборник легенд и апокрифов «Криптограммы Востока» (1929), насыщенный неизвестными и малоизвестными фактами жизни Христа, Будды, Аполлония Тианского, Сергия  Радонежского, правителя Индии Акбара; очерк «Преподобный Сергий Радонежский».
     Общее число неопубликованных работ Елены Ивановны, по словам Святослава Николаевича, приближается к двумстам…»
      – Некоторые, из её работ я уже прочитала,– не успела произнести Анна, как в дверь кто-то постучался: – Войдите! У меня всегда открыто! – добавила она в шутку.
      Не поднимая головы, продолжала читать. Косвенно слышала, что кто-то приближался к столу. И сел,   напротив,  от неё.               
      –  Слушаю вас. Чем могу служить? – и подняла голову.
     Она хотела еще что-то спросить, но только успела открыть рот. От удивления, широко тараща глаза, смотрела на мужчину, которого не предполагала увидеть в ближайшие дни:
      – Как!? Ты!? Каким образом!?
      – Простым. Прилетел на ковре-вертолете, – широко улыбаясь, ответил счастливейший Кольцов.
      – Ты меня, своей таинственностью, скоро  сделаешь заикой. Зашел молча. Можно сказать, вкрался. Сел и  молчишь.
      – Не хотел тебя отрывать от чтения, – смеялся он.
     При виде любимой женщины, с его благородного лица не сходила  счастливая улыбка:
      – Что читаешь? Коль не слышала посетителя, значит, что-то необыкновенно интересное.
      – Ты прав. Я интересуюсь об НЛО. И всякими аномальными явлениями. Вот и выискиваю везде и всюду  фантастические материалы.
      – Ну и что нашла в данную минуту?
      – А тебе, действительно, интересно?
      – Конечно! Читай вслух. Я тоже этим интересуюсь.
      – Правда! – обрадовалась Анна: – Мне  лестно, что  встретила, именно такого человека, который близок, и по духу.
     И бросив внимательный взгляд на Кольцова, пристально посмотрела  в лицо, как бы пытаясь прочесть, нет ли в сказанном льстивой хитрости. И убедившись, в истинности слов, начала читать:
      –  Статья называется «Куда путешествует память?» Вот что в ней пишется: «Недавно услышала поразительную историю: молодой человек в кругу родных рассказывал о событиях, происходящих еще до его рождения, абсолютно не слыша о них прежде. «Крыша поехала», – изрек один из тех, кто присутствовал при этом разговоре. «Ничего подобного, – возразил ему рассказчик.  Парень абсолютно здоров, а такие вещи, представь себе, имеют научное объяснение. Ты слышал о трансперсональной психологии?» К сожалению, мне не довелось присутствовать при дальнейшей беседе. Думаю, комментарий к этому факту интересен для многих читателей», – дочитав статью, Анна посмотрела на Кольцова: – Ну что!? Как ты думаешь?
      – Я читал о подобных вещах. Правда. Все это еще не изучено. Но думаю, картина ясна. Даже туземцы знают, что у человека существует несколько жизней. А в нашем «грамотном» обществе до сих пор все отрицают. Например, мне кажется, я тебя, знал не только в этой жизни, но и в другой. Видно, слишком сильно любил тогда, что не могу  победить любовь сейчас.
       –  Вот и у меня странное ощущение. Только в отличие от тебя. Я, якобы, в другой жизни была дельфином. Так же была Тибетским  монахом. Жила и в племени индейцев. Но по арифметическим подсчетам была путешественником на корабле, где занималась научной работой. И жила в Австралии. А ты? Кем был?
       – Кроме любви к тебе, больше ничего  не знаю. Но, видно, любовь была очень сильная, что не могу разорвать нить и в этой жизни. А ты? – хотел добавить Кольцов, пытаясь натолкнуть Анну на признание.
       – У меня тоже, какое-то не понятное  чувство. Словно, тебя знала всю жизнь. Даже знала до того, пока тебя не встретила. А теперь нашла, и опять должна потерять.
       – Э-э-э! Нет! Я этого не хочу. Не позволю! В этой жизни я тебя не потеряю. Что бы мне это не стоило.
       – Судьба нас не спросит. С ней не поспоришь. Ладно. О нас хватит. Послушай еще одну новинку,– и Анна уткнулась в газетную страницу: – Родился мальчик с третьим глазом. Послушай:
    «Когда родители узнали, что их сын родился с третьим глазом на лбу, они поначалу решили, что он ненормальный. Отчасти так оно и оказалось – ведь этот ребенок обладает уникальными способностями предвидения!» Он прозревает будущее. Далее в статье рассказывают родители, как сын оберегает их от различных житейских  катаклизмов. И не единого раза не ошибся.
     – Милая моя, давай лучше поговорим о твоих, детях.
     – А что бы ты хотел узнать? Ты же их совершенно не знаешь, – и Анна отложила тетрадь, в которой были наклеены заметки из газет и журналов.  Подняв голову, посмотрела в лицо собеседника.
     – О том, что не знаю, не верно. Я уже с ними познакомился.
     – Как? Когда?
     – За шесть лет после нашей первой встречи, я многое знаю. Вплоть до твоего мужа. А детей тем более. И не спеши меня осуждать. Мне не тридцать лет. Если бы я был уверен, что ты счастлива со своим мужем, я бы оставил тебя в покое. Не стал бы тебя преследовать. И притом,  раскрывать свои чувства. Земля слухами полниться. Какой образ жизни ведет твой супруг, знают все. Только ты закрываешь на это глаза. Зная тебя, мне жаль, что ты проживаешь, жизнь с таким подонком, который любит только себя. Ему бы надо молиться на такую женщину, как ты. А не создавать ей лишние проблемы. Хотя бы быть благодарным за то, что она породила ему трех прекрасных детей, –  разговаривая, Кольцов, то ходил по кабинету, то останавливался у окна, где светило яркое солнце.
     – Ну и как же ты познакомился с моими детьми?
     – Сыну однажды продал билет в кино. И сидел рядом. Весело болтали. Он, конечно, не подозревал моего подлога. У тебя отличный парень. Извини, что билет пришлось продать. Иначе бы выдал я себя. Правда, я немного попирался по поводу денег, но он настоял. И мне пришлось взять. Удивляешься? Удивляйся. Теперь послушай, как познакомился с девчонками, – и Анатолий громко рассмеялся: – Когда приезжал в райком, я частенько стоял около вашего дома. Однажды выследил и дочерей. Мне повезло, когда они пошли в магазин. Стою, жду. Выходят из магазина с большой тяжелой сумкой. Иду следом. Меньшая стала капризничать. Просится на руки. Старшая не берет. Вот тут и предложил свои услуги. Конечно, старшая напугалась. Я убедительно ей говорю:  «Не волнуйся, дочка. Сестренка твоя останется в целости и сохранности. Мне все равно по пути».  Старшая согласилась. Когда обняла  меня малышка за шею, я чуть не расплакался. Мне показалось, что несу своего собственного  ребенка. Какое счастье быть отцом. Своих не имел. Твои бы дети, мне заполнили  тот пробел, который я не смог осуществить в своей  нескладной жизни. Но ты не желаешь быть счастливой. И боишься, что я не смогу стать детям настоящим отцом.
     Кольцов взволнованно говорил, а Анна с грустью смотрела в окно.  Было приятно слышать эти добрые, душевные слова. Как бы хотелось, что бы об этом говорил человек, который был настоящим отцом её детей. Иногда ей казалось, что плюнет на предрассудки и уйти за Кольцовым, хоть на край света. А потом, что будет, то и  будет. Но страх был выше всех чувств и желаний.
      – Мне, кажется, ты чего-то боишься.  Понимаю тебя. Твоя душа звонкая, но хрупкая. И её легко сломать. Но ты не бойся. Опять напомню, мне не тридцать лет. Я не бесшабашно кидаюсь в омут. Делаю  осознано. И прошу тебя, если ты обожглась на молоке, не дуй на холодную воду. Пойми! Ты, при живом муже, одинока. И страшнее всего,  привыкла к этому положению. Еще я заметил. Ты из тех людей, которые не станут  выпрашивать внимание к себе. И даже не просят помощи. Такие люди сами тянут непосильную лямку. И боятся, когда им предлагают облегчение. Ну! Почему ты такая!? – и Кольцов, обойдя со спины Анны, где она сидела, обнял её, вместе со стулом.
      – С самого рождения у меня не было широкой груди, на которой могла бы выплакаться. Вот и привыкла надеяться только на себя, – с горечью в голосе, ответила женщина: – Анатоль, тебе надо разобраться в своих чувствах. Возможно, ты просто,  придумал меня. Создал себе идеала и влюбился. А я человек, со своими недостатками. Я часто задаю себе вопрос. Почему? Почему так сложно в жизни? Почему человек, который должен  любить, но не любит? Иногда сама отвечаю себе. Может быть я слишком была мягкая и легкая добыча для него. Была ласковая и безответно любила. Любила без корыстно и преданно. Я не была для него загадкой. Была слишком открытой книгой, вся как на ладони.  Осознавая это,  становиться больно. Я устала. Но вот встретила тебя. Стала сравнивать. Извини за банальность. Но ты совершенно противоположный  человек. Ты достоин огромной любви. Тебе нужна женщина, которая  могла бы, нарожать тебе,  твоих собственных детей. Я верю, ты был бы отличным отцом. А я устала от жизни. Разве я смогу осчастливить тебя? –  Анна поднялась с места и прошла к окну.
    –  Боль пройдет. Пройдет милая, ненаглядная моя. Все пройдет. Не может такого быть, чтобы не проходило. Если  согласишься быть со мной, я помогу тебе вернуться к жизни. Только не отвергай меня.
                -13-
 
      Он опустился на стул, где только что сидела Анна.  Обхватив руками голову, повторил:
  – Только не отвергай меня, – и, помолчав, добавил: – Ты умная женщина. Не говори сходу, нет. Успокойся. Все взвесь. Если есть в твоем сердце хоть  чуточку уважения ко мне, маленькая капелька чувств, то прошу вначале подумать, а потом дать окончательный ответ.
  И Кольцов, подойдя к Анне, с нежностью, прижал её голову к своей груди:
  – Все будет хорошо. Верь мне. Пожалуйста.
  Нежно поглаживая по пышным волосам Анны, Кольцов не переставал повторять:
   – Все будет хорошо.
   И поцеловав её голову, приподнял  острый  подбородок. Красивое лицо любимой теперь смотрело прямо на него. Он увидел в  больших,  с прозеленью, глазах  слезы. На щеках играл легкий румянец. Алые пухлые губы вздрагивали.
   – Ну! Ну! Не надо. Ты сильная женщина. Моя умничка.
   И снова прижав голову к груди, осыпал поцелуями.
   – Прости меня за слабость, – вдруг, опомнилась она: – Все! Все! Уже все прошло, – и освободилась из его объятий: – Жизнь не баловала. А ты заставил  почувствовать слабой женщиной. От счастья я опьянела. Оказывается, как  мало надо для женщины, чтобы быть счастливой и слабой.
    –  Кто же мешает тебе быть именно такой? Все в твоей власти.
    Кольцов понял, что вернуть в прежнее состояние женщину уже невозможно, он перевел разговор в другую тему:
    – Анна, я тут привез детям подарки. На днях ездил в командировку «на большую землю». Кое, что купил. Думаю, костюмчики и платья должны подойти. Размеры, конечно, брал наугад. Вот, насчет сладостей… не знаю. Угадил или нет? Еще набрал немного фруктов, – рассказывая, он показывал на объемную сумку, которая стояла сбоку у двери.
     – Анатоль, спасибо. Но мне просто неудобно. Как-то не по себе, – заволновалась она.
     – Все удобно. Не удобно…что? – и  он широко улыбнулся: – Если муж увидит, что-нибудь придумай.               
    – Мне не придется  врать. Он вообще ни во что не вникает. Ему все едино. Что дети одевают, чего кушают. Где я, что покупаю. Или достаю по блату. Ему нет разницы. Ты при случае, спроси его. В каком классе кто учится? Мне, кажется,   и на этот вопрос не ответит. Он скоро забудет даже   имена своих детей.
    – И ты! Еще жалеешь этого человека?!
    – Я  жалею не для себя. Он отец моих детей.
    – А ты спрашивала их? Нужен ли им такой отец?
    – Вот об этом  не подумала.
    – А стоит. И стоит спросить. Может быть, после этого поймешь, как дальше жить.
    – Хорошо. Непременно сделаю, как говоришь! – и Анна отчеканила, под козырек, по военному.
    Кольцов рассмеялся. Теперь он видел прежнюю  не унывающую женщину.
    После каждой встречи, Анна всё больше думала о человеке, которого, как ей казалось, любила. Она не забывала о нём даже в кругу семьи. А по ночам долго не могла заснуть.
   Если раньше, отсутствие мужа,  беспокоило, боясь, что с ним,  что-нибудь случиться, то сейчас, к своему удивлению, она даже забыла о его существовании.
   Вот и сегодня, лежа в постели, она то думала о Кольцове, то  прислушивалась к монотонному тиканью настенных часов. Потом  к детскому сопению, что доносился из соседних комнат. Уставившись безразличным взглядом в точку на потолке, куда падал с улицы свет от фонаря, она вновь и вновь перебирала прошедший день. Её зрелый ум понимал, что каждая встреча углубляла её чувства.  Привязывала всю ее сущность к этому доброму человеку. Иногда пугало. Появлялось сомнение. Слишком гладко и хорошо, без задоринки  проходили эти встречи. И она задавала  себе вопрос:
     – Неужели существуют такие люди, как он?
     И тут же начинала фантазировать, сравнивая его чистоту с прозрачным родником, который пробивается через толщу земли. А что будет? Если из него напьется человек? Не исчезнет ли  вода? И опять закрадывались мучительные сомнения. Боль и жалость к себе,  не покидали. Спасение приходило лишь тогда, когда сон  овладевал  уставшей душой и телом.

               
                Ч а с т ь   ЧЕТВЕРТАЯ.
               
                – 1 –
      
      Наконец пришло летнее тепло. Конец мая, но дни стояли солнечные. Сидя в вертолете и поглядывая вниз, Анна в   «дневник»  записала стихотворение:
               
                В наряд оделись стройные березы,
                Красой зеленой радуя своей,
                Разбуженные солнцем, ветром, грозами,
                Поющие, как пламенный Орфей.               
                И вокруг, ковром зеленым стелется
                Пушистая и мягкая трава.
                Ах! Как приятна, эта - куролесила,
                Где лес, болото, небо и вода.
                Суровый край ожил, в премудрой пляске.
                Отодвинув льды, морозную пургу,
                В свете солнца утонул, как в сказке,
                Всю высь,  украсив, в ярую фольгу.               
                Природа с запозданьем нагоняет
                В начале лета ухватить  тепла.               
                И в этот миг, как будто, пробуждает
                Все на земле живое ото сна.

      Убрав тетрадь в сумку, она еще раз заглянула в иллюминатор.  И не переставала удивляться как тайга, совсем еще недавно, была серой и не приглядной, теперь  деревья стали пышными, словно оперились зеленью. Прикосновение солнечных лучей сотворили чудо. Север проснулся. Природа ожила.
      Скоро вертолет, сделав последний круг над молодым городом, опустился на площадку. Окунувшись вместе со всеми в водоворот движения, Анна прибыла на городские улицы, которые с раннего утра жили кипучей жизнью. Сновали машины. Рычали бульдозера. Со свистом скрежетали огромные краны, кивая длинными металлическими хоботами.  Интеллигенция, которая позже начинала рабочий день, спешила на свои  места.
      Дойдя до перекрестка, Анна свернула к двухэтажному деревянному зданию, где находилась контора нефтегазодобывающего управления. Около крыльца толпились люди. Главным образом это были рабочие. Анна присоединилась к ним.
     – Скоро начнется митинг? – спросила она у рядом стоявшего незнакомого мужчины в рабочей одежде.
     – Как выйдут наши «тузы», так и начнется, – буркнул он.
    Руководителей пришлось ждать недолго. Лощеные, как на парад, они выстроились на высоком крыльце,  у двери. Публика замолчала в ожидании. Вдруг, Анна заметила  знакомую высокую фигуру. Он стоял позади всех, однако, его было видно  из-за голов. Чтобы не смущать Кольцова, она спряталась за спинами людей.  Он, отчего-то, постоянно трогал рукой крупный коричневый галстук, словно ему мешал. Или, возможно, давил шею белый ворот рубашки.
    Начальник управления вышел вперед, и первое слово предоставил Кольцову. Докладчику дали проход, и он очутился на переднем плане. Элегантный костюм кофейного цвета выделял его  фигуру  от мужчин в черных. Его благородный вид, настроил толпу  на пристальное внимание. Расстегнув, крохотную перламутровую пуговицу на воротнике рубашки, он начал говорить:
     – Товарищи! Вам хорошо известна цель нашего митинга. Мне остается только сообщить… Нефтяники нашей области и, мы с вами, с глубоким одобрением воспринимаем речь Генерального секретаря ЦКа партии Леонида Ильича Брежнего. Он выступал перед избирателями Бауманского района города Москвы, где говорил о больших успехах советского народа в выполнении решений 24 съезда партии, о мероприятиях партии по развитию производительных сил новых районов. К которым, мы с вами, относимся. Заботу нашей партии мы хорошо ощущаем на примере освоения нефтяных богатств нашего края. Нефтяники нашего города приняли обязательство добыть в завершающем году пятилетки на сорок тысяч тонн больше нефти сверх плана…
    Но тут, Анна услышала, как в репортере, что-то зашуршало.
      – Вот досада! Лента закончилась, – и заглянула в сумку.               
    Скоро Кольцов  окончил свою небольшую речь, и послышались аплодисменты. Кто-то так рьяно бил в ладони под самым ухом, что заставило корреспондента оглянуться. И только сейчас она увидела, как много собралось народа.  Конца не было видно.
    После  главной речи, начались выступления работников разных рангов. Овощеводы хвалились о богатом сборе парниковых овощей. Доярки фермы о высоких надоях молока. Из уст каждого звучала одна нить о выполнении и перевыполнении планов.
     – Надоело. Трепуны. Одна слава, что управление имеет свою теплицу и своих коров. Почему-то не хвалятся, кто всем  пользуется? Едят, одни конторские, вместе с начальником. Вот, только мы, почему-то всего этого не видим. Работяги пусть жрут хлеб, да то, что деревенские вывезут на рынок,– послышался чей-то злобный женский голос за спиной.
     – Тише! – шикнул  какой-то мужчина: – Опять лезешь в «бутылку». Смотри, кто  впереди! Загремишь когда-нибудь.
     – Пошли! Вы!... – огрызнулась она.
     – Аха. Испугалась. Деру дала.
     После нескольких прений, митинг закончился. Анна, отойдя в сторонку, принялась укладывать репортер в сумку. Вдруг,  почувствовала  позади себя, знакомое  мужское дыхание. И как только выпрямилась, горячие ладони прикрыли ей глаза.
     –  Чего молчишь? Скажи, «отгадай, кто?» – смеясь, заговорила Анна.
     – Отгадай? Кто? – повторил Кольцов, и развернул её  тонкую фигуру.  Обняв, крепко прижал к себе.
     – С ума сошел! Люди же увидят.               
     – Здесь, не страшно. Тебя мало кто знает. Да и все уже разбежались. Не волнуйся. Я скажу, сестра приехала, – и на его до синевы выбритом лице расплылась счастливая улыбка: – Где ты была? Почему я тебя не видел?
     – Я спряталась под шапку - невидимку.
     –  Зачем?
     – Чтобы тебя не смущать.
     – Не хотелось признаваться. Но от факта не уйдешь. Маленький текст, а я его зубрил всю ночь. Хотел запомнить, но не мог,– и он надул, как ребенок губы.
     – Почему?
     – Ты стояла перед глазами. Всю ночь с тобой разговаривал. Какой уж там текст? Я уж и отгонял тебя и ругался с тобой. Просто одно наваждение. Скоро, наверное, с ума сойду. А, может быть, уже спятил. Как ты думаешь?
     – Думаю?– и подняла глаза к небу: – Пока еще нет. Вроде бы, нормальный, – и Анна засмеялась.
     Держась под руку, они направились вдоль улицы, весело болтая и не переставая шутить. Встречные прохожие оглядывались на эту  красивую, стройную пару. Они, словно, были созданы друг для друга. Не смотря на средний возраст, баловались, как подростки. На  счастливых лицах было написано, что окружающий мир для них перестал существовать.
     – Куда пойдем, дорогая?
     – Мне…лично, возвращаться домой.
     – Побойся Бога! Пожалей меня.
     – Мне же утром выходить в эфир.
     – Подумай сама. Тебя ругают, что ты выходишь в эфир каждый день. Ну и? Возьми и пропусти один день.               
     – Забыл? У меня же дома дети.
     – Но они же с бабушкой. И потом. Дети взрослые.
     – Право не знаю, что делать?
     – Остаться.  Я, лично, не завтракал. Ты, вероятно, только перекусила. Пойдем в ресторан? Покушаем.
     – Что делать? – колебалась Анна.
     – Милая моя. Хорошая моя. Пожалей «бедного Иванушку». Если откажешь, на колени встану посреди улицы. В самую пыль встану. И пусть костюм пропадает. А я его первый день одел. Хочешь?
     – Хорошо «бедный Иванушка». Так и быть останусь, но только ради костюма, – весело шутила она: – А ты не будешь стесняться моего костюма,  в котором хожу на работу? – и она расстегнула голубой шелковый плащ.
    – Ты, дорогая моя, в любом одеянии самая красивая, – и обнял её за плечи: – Сегодня я самый счастливый человек.
    – У меня щепетильный вопрос. Где прикажите мне ночевать?
    – Я снял в гостинице номер.
    – Но не могу же я спать в одном номере с тобой. Завтра же будет знать весь район. Корреспондент спала с мужчиной в его номере. И при том женщина-то замужняя, – сделала она ударение на последнее слово.
    – Не волнуйся. Мы возьмем второй номер. Чтобы ты была увереннее. И не оглядывалась назад. Ты даже не поверишь. Гостиница здесь шикарная. Номера, как в Париже, – весело тарахтел Кольцов. Теперь, он не шел, а летел, подхваченный счастливой струей. Ему, казалось, что он, сейчас подымет свою любимую на крылья и  унесется с ней в небо. И так высоко, что бы никогда не опускаться на грешную землю: – Вначале. Зайдем в гостиницу, чтобы забронировать номер. А потом. В ресторан. Хорошо? – и посмотрел на Анну.
     – Анатоль, хочу попросить.
     – Слушаю, дорогая.
     – Ты иди вперед. Я зайду в гостиницу, чуть попозже. Хорошо? Сам понимаешь. Не хочу лишних разговоров.
     –Совершенно верно. Прошу тебя. Долго не задерживайся. Я буду ждать в номере. Договорились? – и сообщив номер своей комнаты, Кольцов повернул к зданию гостиницы. Анна осталась на тротуаре.
                -2-   

    Весна щедро напоила день солнечным светом, и ей не хотелось заходить в полутемное фойе пятиэтажного здания. Она медленно побрела вдоль зеленой улицы. В конце мая, начальные классы отпущены на летние каникулы. Теперь детвора заполнила городские улицы шумными играми. Переполнились детские площадки. Как бывший педагог, она невольно вспомнила школьные годы. Сердце защемило. С каждым днем Анна все больше ощущала, что совершила ошибку, уйдя из школы. Среди детей  не чувствовалась та, пакость окружения, которую встретила на новой работе. Здесь, словно, окунулась в другой мир. Мир, где ради своей выгоды, люди ни перед чем не останавливаются. И теперь, увидев детей, сердце её будто очистилось, и стало, подобно прозрачному голубому небу.
     Тяжело вздохнув, Анна возвратилась к зданию гостиницы. Она не спешила. Медленно вошла. Заполнила бланк на получение номера и только потом поднялась на этаж, где располагались апартаменты человека, присутствие которого успокаивало её и заставляло забывать все неурядицы жизни. Но сегодня, почему-то, она чувствовала какую-то неловкость. Впервые, за несколько месяцев, она должна  остаться наедине с ним в пустой комнате. И её пугало. Какой-то страх окутывал все тело и сознание.
      – Что я делаю? – шептало в её мозгу: – Может быть, повернуть? И не заходить? – но ноги сами шли вперед, не подчиняясь разыгравшемуся воображению.
     Перед дверью, она остановилась. И вновь, возник назойливый вопрос:
     – Что я делаю?
     Но тут, неожиданно, перед самым носом, распахнулась дверь. И показалась добродушная, бесхитростная физиономия. Милая чистая улыбка заставила отбросить все сомнения. С полным доверием, Анна вошла в просторную, обставленную по всем стандартам последней моды, гостиничную комнату.
      – Я  заждался. Что случилось? Задержалась с оформлением? – и хозяин тут же помог снять гостье плащ.
      – Я решила прогуляться, – ответила Анна, оглядывая  номер: – Шикарный. Как в лучших гостиницах больших городов.
      – Проектировщики молодцы. Если делать, то сразу без переделки.
     И он вспомнил о вагончике, где впервые  встретил женщину, которую полюбил на всю жизнь. Рассказывал все с юмором и смехом. Слушая, Анна весело тоже смеялась. В душе не осталось и капли сомнения и боязни за женское достоинство. Они болтали, как лучшие друзья.
     – Аннушка! Позволь внести маленькое предложение?
     – Валяй, – ответила она, но почему-то насторожилась.
     – Посмотри на стол.
     – Смотрю. И что же в нем особенного? Кушал и посуду не убрал? Прикрыл полотенцем? Хочешь, чтобы я помыла? Хорошо. Я помою.
     – Ну! Что ты так плохо обо мне подумала? Разве я позволил бы тебе мыть посуду? Не смеши. Я не настолько нахал, – и  смеясь, он сорвал полотенце со стола.
     Широко раскрыв глаза, Анна, не скрывая своего изумления, воскликнула:
      – Вай! Вай! Когда ты успел так красиво и богато обставить? И где ты набрал столько деликатесов?  Я не удивлюсь черной икре и осетровой рыбе. Она у нас водится в Оби. Но где достал красную икру?  Вдобавок. Каким образом на столе очутились осенние фрукты в конце мая? Ну, ты, Кольцов, волшебник.
     – Для любимой женщины достану с неба звезду. А это все приплыло из холодильника и  буфета, –      не переставал с юмором говорить влюбленный человек.
   Ему бесконечно нравилось, когда Анна смеялась.  Он был готов  на любое словесное изобретение, лишь бы видеть  эту женщину счастливой.
     – В холодильнике есть даже шампанское. Аннушка, не против, перекусить здесь? А в ресторан пойдем немного позже. К вечеру и люди сойдутся серьезнее. Посидим. Отдохнем. Музыку послушаем. Потанцуем. Как ты  смотришь на такое предложение? А? – и он умиленно посмотрел ей в лицо.
    Анна молча хлопала  выразительными ресницами, как бы обдумывая  услышанные слова:
     – Соблазнительно. Но право не знаю. Я в каком-то               
 замешательстве.
     – Я понимаю твое состояние. Сидишь и думаешь. Вот, мол, мужик, пригласил в номер, напоит сейчас и начнет, пороть глупость. Милая моя. Я слишком тебя люблю, что бы допускать какие-либо нестандартные ошибки. Запомни. Без твоего личного согласия с тобой ничего не произойдет,– говорил он серьезно и отодвинул стул, чтобы гостья могла сесть за стол.
    Анна продолжала чувствовать себя, как не в своей «тарелке»
    – Прости, Анатоль, я никогда в жизни не находилась с чужим мужчиной в такой интимной обстановке. Просто, теряюсь. Не соображу как себя вести,– смеясь, говорила она, в то же время краснея.
    – А ты думаешь, я «спец», таких встреч? Да при том с любимой дамой, – и  громко засмеялся: – Я сам волнуюсь, как в семнадцать лет.  Когда тебя долго не было,  весь исстрадался. Боялся, что не придешь. Ты бы видела, как я накрывал на стол. Бегал, как сумасшедший. А тебя нет, да нет. Говорю сам себе. Чего, дурак, стараешься? – подкладывая на тарелочку Анны лучшие кусочки ветчины, весело рассказывал Кольцов.
   Потом принялся приготавливать  ровные ломтики хлеба с красной и черной икрой. И блюдо придвинул ближе к Анне:
    – Вот только жареный картофель уже, наверное, остыл,– забеспокоился он:– Кушай, моя дорогая. Кушай.
    –Ничего страшного. И с холодной картошкой, настоящая «пища Богов». Не пробуя, вижу, не еда, а вкуснятина, – подбадривала она хозяина.
    Выпив по фужеру игристого шампанского, они кушали и весело болтали. Анатолий был просто нашпигован анекдотами. И при том рассказывал  так виртуозно, что не смеяться было не возможно. В отличие от него, Анна любила больше выслушивать, и широко улыбаться.
     – Милая, хочу сообщить для тебя,  одну не приятную новость. Только ты, пожалуйста, не принимай близко к сердцу. Если данное сообщение  встретишь  хладнокровно, то, верь мне, у тех людей ничего не получится, – уже серьезно заговорил Кольцов: – Обещаешь?
    Глядя на нее, он вскинул брови так высоко, что  на высоком лбу появились складки.
     – Не томи. Говори. Я слушаю, – и лицо Анны погрустнело.
     – Об этом, я узнал от знакомого корреспондента из редакции. Якобы редактор и его шеф из райкома, решили  спихнуть тебя с работы.
     – Давно  не новость. Меня на работу пригласил первый секретарь. И он же  отказал моим абонентам от предложенной кандидатуры. Редактор предлагал жену шефа.  Я всё могу понять, но зачем им  вставлять палки в мои колеса? Ты не представляешь, что они со мной сделали на первое мая?
      – Что?
      –  Я должна была вести  репортаж из машины. В салоне  поставила магнитофон с музыкальной записью. Там же стоял микрофон, откуда должна сообщать о движении колонны. Вдруг, перед самым началом демонстрации, в машину садится мой шеф и говорит:               
  «Вы, Анна Александровна отправляйтесь в кабину. Оттуда  обозрение лучше. А я буду здесь музыку включать».
   Я, по простоте своей, сразу же согласилась. Решила. А почему бы и нет? Человек, в ответственный момент захотел помочь своей подчиненной. Но не тут-то было, – и Анна  развела руками. Вздохнув, продолжила: – Представляешь? Движется красочная колонна, с флагами, транспарантами, цветами. Должна уже звучать музыка. Но ее нет. Я стучу в окошечко, где сидит ответственный за магнитофон. Но он сделал вид, что не слышит.  Это еще не все. Меня наглухо закрыли в кабине. Водитель ушел и сделал, видимо, так как приказал райкомовский работник. Я полностью была изолирована. У меня даже отключили микрофон, подсоединенный к усилителю. А колонна надвигалась в полном молчании все ближе и ближе. Я металась. Тарабанила в окно и плакала. Дергала дверку, но она не открывалась. Колонна поравнялась уже с машиной. Я видела удивленные лица демонстрантов. Первый секретарь, которого мне было хорошо видно, с трибуны маячил, что пора говорить и включать музыку. Я была в полном отчаянье. Это был настоящий провал. Меня выпустили, когда демонстрация закончилась. В машине, оказывается, был и редактор газеты.  Такой подлости в жизни еще не видала.
     Анна подняла зеленоватые глаза, наполненные слезами.  Забросив завитки кудрей за спину, снова опустила голову. Потом, встала с места  и принялась нервно ходить по комнате. Кольцов молчал.
     – Извини, за слабость. Мне тяжело вспоминать эту проклятую, унизительную картину. Очень стыдно.  Меня никогда, как сделали они, так никто не унижал. Если бы мне, кто-то, рассказал подобную историю. Я бы не поверила, что человек способен на такую подлость.
    Анна подошла к окну, где по весеннему сияло солнце. В прозрачном небе плыли пенистые облака. И стаями кружили птицы. Природа жила своей жизнью. Анна глубоко вздохнула и стряхнула слезу с длинных ресниц.
    Кольцов молча подошел сзади и обнял её за плечи.
     – Прости, дорогая, что испортил тебе настроение. Я хотел предупредить, но оказывается, ты  в курсе всех событий.  И успокойся. Они не стоят твоих слез.
    Некоторое время пара стояла в молчании. В такт, раскачиваясь, они смотрели через окно на солнечный день.
     – Все! Все прошло. Ты правильно сказал: «эти люди не стоят ни чьих слез».
    И когда она повернулась лицом к Кольцову, он увидел в любимых чертах  прежнее спокойствие.
      – Вот и молодец. Прости. Но у меня еще один маленький вопрос. Если скажешь, чтобы я не задавал. Я не стану.
      – Ну! Почему же? Спрашивай.
      – Ты сообщила «первому»?
      – Нет, конечно. Я не умею жаловаться. У меня не получается, – сказанное было  полушутя. Однако он понял, что Анна говорила серьезно: – И потом. Я сама виновата. Нельзя, в моем возрасте, быть такой наивной.
     И опять голос стих. Она всеми силами боролась с нахлынувшими чувствами:
      – Хотела сразу же подать заявление на увольнение. Но. Потом. Подумала, не давать  им такую легкую победу.               
      – Что будет потом?
      – Потом? Я в результате, не выдержу и уйду.
      – Куда?
      – Не знаю, – задумчиво ответила она.
      – Можно сделать предложение? Может быть, оно тебе вовсе не понравиться. Но все же. Скажу. Бросай, ты своего муженька и выходи за меня замуж. Увезу тебя к себе. У меня на «большой земле» есть двухкомнатная  квартира. Вся обставленная. Ничего не нужно. Оставь мебель своему мужу. Пусть жениться. Если кто еще за него пойдет.
     – «Увезу тебя я в тундру. Увезу к большим снегам…» – пропела она. В голосе звучало какое-то разочарование. Улыбнувшись, добавила: – За предложение, спасибо. Я еще не уволилась.
    – Вас, понял. Видно, мне не дождаться быть твоим «щитом и мечом». От всех неурядиц жизни, – и отойдя от неё, потер руки: – Хватит. Выбросим печальную нотку. Начнем пить чай. Я сейчас угощу такими конфетами, которые ты любишь! Самыми вкуснейшими.
    – А какие я люблю? И откуда тебе известно? Лично мне, нравятся всякие. В своей жизни не люблю только некоторые овощи: свеклу и тыкву, – и она улыбнулась.
    – Почему? Именно эти продукты?
    – Во время войны, когда я была маленькая, и был страшный голод. Эти овощи были главными в нашей пище. С тех пор я  не хочу их видеть. А вкус запомнила на всю жизнь, – и она вернулась за стол.
    – Страшно вспоминать о войне. Моего отца убили на фронте. Мама целыми днями была на работе. Меня воспитывала улица. Вот поэтому жалею и люблю детей,– доставая большую вазу  из холодильника, говорил Кольцов.
   И снова он старался развлечь свою любимую женщину. Много болтал. Рассказывал смешные истории и тайком следил за её реакцией. И от всей души радовался, когда она искренно смеялась.
                -3-   

      Время летело неумолимо быстро. После чаепития, когда часы показали конец рабочего дня, они отправились в ресторан.
    – Делаем вид, что и у нас закончился рабочий день? – смеясь, спросила Анна.
    – Видно тебя мучает совесть? Пусть не мучает. По сколько часов каждодневный твой рабочий день?
    – Не спрашивай. Сама не знаю. Иногда по 12.
    – Вот тебе и ответ. А я работаю без выходных и проходных. Сутками. Имеем ли мы, право, хотя бы раз, за несколько месяцев, взять и отдохнуть? Так, что наша, с тобой, совесть чиста перед государством. И перед  собой. Отдыхай на полную катушку,– и  обнял её  за хрупкие плечи.
  Они медленно шли  по широкой улице,  освещенной фонарями. Забыв обо всем,  баловались, как дети. Вновь между ними была легкость и понимание.
  Опять и опять удивлялись прохожие,  провожая их умиленным взглядом. Эту  странную пару, далеко не юного возраста. При виде их,  они тоже улыбались. Не каждый день можно встретить счастливых людей. Особенно в суровом северном краю.
   Подойдя к ресторану, Анна заволновалась.
    – Не помню, когда  была в подобном заведении. Можно сказать. Почти  не посещала. Чувствую себя, как перед экзаменом.
    – Спокойно. Веди себя непринужденно. Не о чем не беспокойся. Помни. Я с тобой рядом.               
    Зайдя в вестибюль ресторана, Анатолий предложил раздеться. Сняв голубой плащ, Анна осталась в строгом костюме, темно-синего цвета, из-под которого выглядывали белое жабо и воланы из-под рукавов. Костюм  обтягивал её тонкую фигуру, придавая элегантную  стройность. Подойдя к зеркалу, она привела в порядок  пшеничные локоны, спадающие на плечи. Припудрила прямой носик, и щеки, на которых играл румянец. Слегка подкрасила, и без того, алые губы. При слабом свете, это миловидное лицо, с правильными тонкими чертами, казалось божественно привлекательным.
     Кольцов, поджидая в стороне, любовался своей избранницей. Особенно его внимание было приковано к её прямым красивым   ногам, что виднелись из-под юбки, доходящей чуть ниже колен. Вот она развернулась, и,  отщелкивая каблучками  белых туфель, величественной поступью направилась к нему.
     – Я готова. Можно идти.
    Как примерный кавалер, Кольцов последовал за дамой. Появление видной пары: блондинки и кудрявого шатена, заставило присутствующих повернуть головы в их сторону. Они, словно, два ярких луча врезались в царство серой публики. Под взглядом любопытных «пожирателей», в  сопровождении официанта, они прошли к отдельной кабине, где были зажжены свечи. Спрятавшись от  посторонних наблюдателей, которые сидели за столиками, что стояли вне кабин, Анна с облегчением вздохнула:
     – Слава Богу! Наконец,  никого не буду видеть.               
    Скоро легкая музыка успокоила  обоих. Влюбленные  забылись, утонув в веселом настроении. Они, смеясь, болтали. Реальный мир исчез, окутывая блаженством. После современной танцевальной музыки, послышался вальс.
    – Эти мелодии наших лет. Как приятно слышать эти звуки, – романтично заговорил Кольцов и поднялся с места: – Милая, прошу. Давай тряхнем стариной, – и протянул  руку.
    Всем телом, Анна прильнула к человеку, в которого все больше и больше влюблялась. Ощутив  тепло его рук, она словно вернулась в годы прекрасной юности. Тот же трепет души, то же волнующее настроение.
    Легким прикосновением, он держал её за  тонкую талию, осыпая поцелуями маленькую ручку, которую сжимал в горячих ладонях. Она  головой прильнула к его  груди,    оправдываясь, повторяла:
     – Я не танцевала целую вечность. Прости, что плохо вальсирую.
     – Наоборот. Ты очень легко двигаешься.  Мог бы танцевать в этом вальсе до конца своих дней.
     – Можно задать вопрос?
     – Валяй.
     – Ты всегда такой щедрый на комплименты? – и  тихо хихикнула.
     – Нет. Только с тобой. Особенно, когда ощущаю тебя вот так близко, – и  сильнее прижал за талию к себе.
     – Иногда, кажется, что ты со мной играешь, как кошка с мышкой, – продолжала она с иронией.
     – Приехали! Дождался. Скорее, я играю сам с собой. Вот уже шесть лет валяю дурака. Ты думаешь, мне хочется превращать наши отношения в шутку? Я  боюсь показаться перед тобой слабым человеком. Не хочу выглядеть простым мужиком, который «раз - два и в дамках». Я слишком тебя обожаю. И боюсь обидеть, даже неловким своим движением. За это все я заработал статус кота? – и заглянул ей в лицо. После короткого молчания, уже в шутку добавил: – Хотя бы назвала  львом.
     – Дорогой мой лев, музыка закончилась. Пошли на место.
     – Так быстро. Я и не заметил, – взяв любимую под локоть, повел её через весь зал.
    Слегка охмелев, возрастная пара совсем осмелела. Они теперь не пропускали ни танго, ни фокстрот.  Кружились, пока хватало сил. А время быстро бежало. И не заметили, как опустели некоторые места за столиками.  А музыка продолжала разливаться по залу,  вихрем кружа оставшиеся пары.
   Уставшие, но веселые в гостиницу они возвращались далеко за полночь.
    – Я сегодня самый счастливый человек! – крикнул Кольцов на всю пустынную улицу: – Не знаю, что ждет потом! Но сегодня  счастливый!
    – Тише. Ты разбудишь всех собак, – повиснув на его руке, шептала захмелевшая спутница.
   Кольцов резко развернул Анну к себе и прильнул к её губам. Она не сопротивлялась. Так они стояли неизвестно сколько времени. Им было бесконечно хорошо. Их сердца, души и тела слились в единое целое. И когда Анна стала упираться руками в его грудь, Кольцов опомнился.
   – Если бы ты сказала в эту минуту…Умри! Я бы умер без колебания. Но только бы на твоих руках.
   В гостиницу вошли по отдельности. Анна поднялась на свой этаж, но около двери ждал уже Кольцов.
   – Умоляю. Поднимайся в свой номер, – строго прошептала она, когда вновь очутилась в его объятьях: – Если ты не уйдешь, мы больше никогда не встретимся, – серьезным тоном добавила она.
   – Ты точно этого хочешь? Я послушаюсь, – осыпая поцелуями ее лицо, еле слышно говорил он.
   – Дорогой мой, я отлично провела вечер. Большое тебе спасибо. А сейчас уходи.
   – Ты счастлива?
   – Очень. Но, прошу, уходи.
   – Ты не представляешь. Чего мне стоит подчиниться, – не успел сказать, как перед его носом закрылась дверь: – Все равно ты будешь моей. Я не отступлюсь. Чего бы мне ни стоило. Ждал много лет. Подожду еще, –  заявил он, с переполненной обидой. И так громко, что бы слышала любимая.
   Раздевшись, Анна тут же легла в постель. Тело ныло от усталости. Сон пришел мгновенно. Разбудил неожиданный слабый стук в дверь. Придя в себя, она со страхом подумала:
    – Он, – наступило полное колебание: – Открыть или  сделать вид, что сплю?
    – Аннушка, – послышался  тихий умоляющий голос Кольцова.
   Она на цыпочках подошла к дверям. Прижалась спиной. В каком-то оцепенении страха за происходящее проговорила:
    – Уходи! Разбудишь людей! Если хоть чуточку уважаешь меня, то уйдешь.               
    – Не уйду. Буду спать у  порога. Как верный пес. Пусть тебе будет стыдно, – вкладывая шутку в слова.
    – Ты сошел с ума? Умоляю. Уходи.
    – Я хочу только поговорить.
    – Поговорим завтра, – ответила Анна,  держась за ключ, чтобы открыть дверь: – Нет! – приказывая, воскликнула она, скорее себе, чем ему. И тут же отправилась в постель.
    Чтобы не слышать умиленного голоса,  голову укрыла одеялом.  Скоро за дверью стихло, и она  утонула в глубоком сне.
     Проснулась, когда в окно заглядывало солнце. В этих краях, с наступлением весны, день становиться длиннее. И ближе к летнему времени солнце не заходит за горизонт вообще.
     Чтобы избежать ненужных объяснений, Анна поспешила одеться, чтобы уйти, как можно быстрее.
      Она подошла к двери, повернула ключ. Но  кто-то дернул за ручку. Распахнув, увидела, что убежать не оказалось возможности. Кольцов стоял, в белой рубашке с засученными рукавами и расстегнутым воротом. Лицо выбрито до синевы. На блестящий высокий лоб падали влажные кудряшки.  Отдохнувшие ясные серые глаза сверкали хитринкой. На лице расплылась виноватая улыбка.
       – Ну и спишь, засонюшка, – и, прикрыв дверь, тут же обнял её за талию: – Какая ты душистая, красивая, пушистая.
      Этот человек вернулся в прежний манер разговора, который приводил Анну к улыбке.
       – Я несколько раз подходил к двери. Но за ней стояла тишина. Не хотел тебя беспокоить. Ждал, – и, улыбнувшись, добавил: – Почему-то мне кажется, ты хотела удрать не простившись. Признавайся. Правда?               
       – Совершенно верно. Ты догадливый, однако. Сам знаешь. Меня ждут не только на работе, но и дома.
       – Я не собираюсь тебя задерживать. Но голодной не отпущу. Пойдем в мой номер. Там уже все приготовлено. Перекусим, и я провожу тебя на аэропорт. Договорились?
       – Хорошо. Только очень быстро.
       Завтрак был коротким. Больше молчали. И только когда выходили из номера,  он заключил ее снова в объятья.
       – Прости меня за вчерашнее. Не устоял. Сорвался. Хмель в голову стукнула.
       – Я не сержусь. Все нормально. Могу повторить. Я была бесконечно счастлива и благодарна судьбе, что она подарила мне  тебя, – в голосе звучала искренняя нотка, полная ласки и любви.
       – Спасибо за  откровенность.  Расстаюсь с легким сердцем. После таких слов, душа надеется на лучшее.               

      Выйдя из гостиницы, Кольцов показал на  «Волгу», которая стояла напротив:
       – Позвонил другу. Он прислал машину. На ней до аэропорта доберемся быстрее, – и, взяв сумку у Анны, положил в него какой-то сверток: – Это гостинцы детям, – и с умилением посмотрев, спросил: – Когда теперь встретимся?
       – Не знаю. Появится возможность, приезжай сам. Буду ждать.
       – Постараюсь. Непременно должен найти время.  Если уж нет…. Напишу письмо.
       – Хорошо, – согласилась она. Заглянув в окно машины, добавила: – Вот и аэропорт. Мы приехали. Из машины не выходи. Не провожай. За все спасибо, – и царственной походкой  удалилась прочь.
               
                – 4 –
   
    Дни  летом наполняются ярким светом и теплом. А ночи остаются холодными, короткими и белыми. В ночные часы солнце оранжевым диском  продолжает висеть над горизонтом, как бы не желая уходить на покой. И через несколько часов вновь совсем незаметно  выплывает на прозрачный  небосклон. Совершенно отсутствует грань между ночью и днем. Зато солнце, остановившись  в зените, отлично прогревает землю.  Несмотря на короткое лето, природа успевает нарядиться в зеленые и голубые шелка, наполняясь голосистым звоном. В этот период всё преображается, вплоть до людей,  переодевшись в легкие разноцветные одежды.
   Отправляясь в очередную командировку, Анна на всякий случай каждый раз брала теплую кофточку. Так как в этих местах, жаркий день, в любой момент, мог поменяться на снегопад.
   Сегодня, с самого утра радовало яркое солнце. И Анна, нарядившись в легкую белую блузку, заправленную под коричневую, прямого покроя, юбку, легко и бодро вышагивала, как всегда, по дороге на аэропорт.
   В этот раз, путь её лежал в центральный товарный парк. Перелет был коротким.  Вертолет, высадил единственную пассажирку и тут же улетел дальше. В одиночестве она осталась посреди вырубки тайги. Вдалеке, блестя на солнце, возвышались на деревянных помостах огромные резервуары. Узкая вытоптанная дорожка привела к сказочным пирамидам.  Завороженная, Гордеева рассматривала огромные сооружения. Не заметила, как сзади появились две женщины. Одна круглолицая блондинка, в легкой брезентовой ветровке и широких хлопчатобумажных брюках.  Вторая, темно-русая, черноглазая, маленького роста, в цветастом ситцевом платье. Эта была моложе  блондинки. Обе были  в тапочках.
    –Гражданка, здесь посторонним ходить строго запрещается, – начальственным тоном сообщила  блондинка.
    – Извините, девочки. Я не знала. Иначе бы раздобыла  разрешение.
    – А вы кто? –  приветливее спросила вторая.
   Как только Анна представилась, девушки тут же изменились в лице. Улыбаясь, на перебой спросили:
    – А что бы хотели знать?
    – Приехала познакомиться с вашей работой. Ваш труд сразу виден. Здесь чисто. И асфальт словно вымыт.
    – У нас грязно не может быть. Мы боремся за чистоту нефти, – весело добавила черноглазая.
    – Кем же вы  работаете?
    – Операторами! – почти хором ответили они.
   Тут старшая опередила подругу и принялась рассказывать:
    – Ну! Что ж! Если хотите знать о нашей работе? Мы вас, вначале познакомим, что такое товарный парк. Наш парк за несколько месяцев сильно изменился. Теперь можно с уверенностью сказать, что здесь концентрируется вся добываемая на месторождении нефть. Отсюда, соединяясь с нефтью другого месторождения, расположенного севернее, транспортируется по мощности магистрали на перерабатывающие заводы. Но прежде чем поступить в резервуары для отправки потребителям, нефть проходит первую обработку, которой занимаются сами нефтяники, а точнее – коллектив цеха подготовки и перекачки нефти нефтегазодобывающего управления.               
   Здесь, на территории цеха «черное золото» подвергается различным технологическим сложным процессам. Доводится до нужной кондиции удаления воды и солей. После чего его принимают нефтепроводчики, – выдохнув на последнем слове, блондинка закончила  говорить.
   Слушая девушку, Анна решила, что,  вероятно, эта главная из операторов. Но тут вдруг, разговор подхватила вторая:
    –Хозяйство цеха сложно и огромно. На этой бетонированной территории, как на параде, выстроились специальные печи, где нагревается нефть. А вот в этих отстойниках, что сверкают на солнце металлическим блеском, охлаждается нефть. Дальше, что поднялись на  многометровую высоту, фермы держат на подмостках, пузатые буллиты. Вам кажется, что эти строения замерли без действия в мертвой тишине? Но, прислушайтесь. Пощелкивание свидетельствует о кипучей энергии в сплетениях трубопроводов и разных аппаратах всей технологической системы.
    Перестав говорить, девушка вдруг  спросила:
     – Вы,  записываете, наши рассказы?
     – Конечно. Я же не смогу так точно и грамотно передать всю суть вашей работы. Вы специалисты  своего дела и  донесете до слушателя лучше меня.
    Девушки, переглянувшись,  громко рассмеялись.
    – Вот здорово! И мы по радио услышим свой голос? –  с  удивлением спросила  темноволосая.
    – Конечно. А перед вашей речью, я сообщу ваши фамилии.
    – Как интересно! А когда это произойдет? – полюбопытствовала она.
    – Постараюсь к завтрашнему утру. Если не успею, то на следующее утро.         
    – А теперь, мы приглашаем вас в свой вагончик. Посмотрите, как мы живем, – предложила блондинка, направляясь первой по тропинке.
 Анна последовала за ней. Замыкала девушка маленького роста. Всю дорогу, молодые женщины без умолка болтали. Анна молча выслушивала, иногда поддакивала. И только около вагончика, замыкающая, глядя на сумку, что висела у корреспондента через плечо, спросила:
     – Вы больше не записывали?
     – Нет. Мой репортер давно выключен.
     –Нам рассказывали, что вы иногда тайно от посторонних глаз, включаете.
     – Не волнуйся, моя дорогая. Я тайком включаю для тех, кто боится выступать. А вы смелые. Как мне показалось.
      – При нашей работе. В окружении пьяниц. Нельзя быть тихонями. Сожрут с потрохами.
    – Правильно делаете. Не давайте себя в обиду.
   Входя в вагончик, в одной половине, Анна услышала грубые мужские голоса. Они о чем-то громко и не прилично спорили. По тону  можно было понять, что мужички были пьяны.
   Блондинка, бросив взгляд на гостью, пояснила:
    – Не бойтесь. Мы пойдем в другую половину.  Охламоны  не посмеют к нам сунуться.
    – Кто они?
    – Из соседней буровой. Как дадут им отгул, они не знают, куда себя девать. Денег много, водки тоже хватает. Вот и гудят, пока не надоест. Нас не трогают. Мы стараемся  к ним не касаться. Да, и привыкли к подобным пьянкам. Пусть хоть захлебнуться в водке. Одним дураком будет меньше, – и она махнула рукой.
    Как и во всех вагончиках, где приходилось быть, Анна заметила скромную обстановку. Кроме стола, скамьи, что стояла вдоль стены и двух стульев, ничего не было. На столе лежал вахтенный журнал, в котором операторы фиксировали о состоянии всей работы во время дежурства.
     – А после дежурства, где  живете? Спите?
     – В городке. У нас там тоже вагончик. Но только выглядит по-домашнему, – ответила блондинка, присаживаясь на стул: – Проходите. Садитесь. Отдохните. За вами скоро подъедет машина.
     – Откуда вы знаете?
     – Нам позвонили перед вашим прилетом.
     – Вот как? Выходит, вы уже поджидали меня?
     – Ну, а как же.
     – И свои выступления   заранее подготовили?
     – Можно сказать…Верно, – включилась в разговор  темноволосая девушка. Улыбка, которой явно говорила, что ловко  провели радиокорреспондента.
     Разговор прекратился, когда из  второй половины, усилились мужские голоса. Женщины прислушались.
      – Заткнись, сука! Твоя прямая извилина не длиннее  моего хрена! – завопил басом кто-то  из мужчин.
      – Смотри! Какой интеллигентный. Не выразился  матом, – улыбаясь, заметила старшая из девушек.
     Но тут опять  завыл мужчина, но уже фальцетом:
      – Молчи, лысая башка. На себя посмотри! Не доделок.               
                -5-    

      Неожиданно из-за вагончика со свистом выскочил газик и резко остановился. Женщины выбежали  на улицу.
      – Нам повезло. Наверное,  приехать сам Анатолий Сидорович! –  на ходу выкрикнула блондинка.
      – Кто?! – воскликнула Анна от удивления.
      – Анатолий Сидорович, – повторила девушка.
      – А по телефону, кто звонил?
      – Он.
      – Откуда он узнал, что я прилетаю?
      – Не могу знать.
     Из кабины машины сначала появилась одна длинная нога, за ней вторая. И только потом, выросла высокая прямая плотная фигура Кольцова в черных брюках и серой рубашке. Увидев Анну, его загорелое ухоженное лицо расплылось в улыбке.
      – Каким ветром, Анна Александровна?
      – Можно подумать, он совсем не знал о моем появлении,– с иронией проговорила Анна: – Ну! Анатолий Сидорович! Вы меня  удивили.
     Поняв свою оплошность, улыбаясь, Кольцов решил исправить свой провал:
     – Корреспондент наш сердится. Хорошо. Хорошо. Мне позвонил один человек из редакции.
     Но тут в  разговор вклинились  девушки, жалуясь на пьяных мужиков:
     – Разгоните их. Нам надоело слушать их маты. С утра пьют, – и блондинка  махнула рукой в сторону вагончика, откуда доносился шум.
     – Оставайтесь здесь. Я сейчас, – и наклонив голову, нырнул в вагончик.
    Скоро послышалась неопределенная возня, и  вагончик заходил ходуном.
    –У нашего начальника с такой «категорией особый разговор». Он с  ними говорит на  «кулаках». Они его боятся, как огня, – прошептала чернявая девушка, морща курносый носик, и иронически улыбаясь.
     – Иначе они не понимают. Но зато он не выгоняет с работы. За это они его ценят и уважают, – деловито дополнила блондинка.
     После короткой «взбучки», женщины услышали  пьяные  отговорки:
     – Я ничего! А чего я сделал? Мы не ругались. Мы шутили, Анатолий Сидорович. Немного выпили.
     – Немедленно отправляйтесь на свою буровую! Чтобы не было вас, в одну секунду! Вы меня поняли?– строго приказал  Кольцов, открывая дверь.
     – Конечно. Все будет в порядке. Мы сейчас же разбегаемся. Не сердитесь, Анатолий Сидорович. Мы сейчас, –  на перебой  отвечали мужские голоса.
    Выйдя на улицу, Кольцов обратился к девушкам:      
     –Позвоните. Сообщите, когда уберутся эти «братцы», – и, повернувшись к Анне, добавил: – Прошу в машину. Карета подана.
    Как только газик тронулся, Анатолий спросил:
     – Испугалась, дорогая?
     – Не успела. Ты явился, как ангел хранитель.
     – Я и есть твой ангел хранитель. Ну! Как? Запись сделана?
     – Разумеется. Твои девочки  от бубнили, как по бумажке.
     – Они и без бумажки умеют хорошо говорить. «Товарищ корреспондент», прошу, не рассказывай по радио о том, что видела. Иначе   придется их уволить. А мне не хочется. Эти люди несчастные. С искалеченной судьбой. У них одна радость. Водка.
    – Неужели ты думаешь, что я не понимаю. Все будет, как всегда, – немного помолчав, она добавила:– Если бы радио и газеты освещали всю правду нашей «прекрасной» жизни, то картинка была бы не из приятных. Все же было бы правильнее, иногда и раскрывать. Может быть, человек задумался бы над тем, что творит, – и  умолкла,  глядя на дорогу.
    – Я все понимаю. Знаю, что не всё надо скрывать. И не всех надо жалеть. Но если задуматься глубже. Почему люди плохо и неправильно живут? Может быть, не человек  виновен, а  наш несовершенный строй? И загоняет на Север нужда? Он пытается выбраться из нищеты? Возьмем наших мужичков. Да, они пьют. Но почему? Да потому, что они ничего не видят. И впереди ничего не светит. Каждый из них имел семью. Оступился. Пошел ко дну. Потерял точку опоры. Стал алиментщиком. На «большой земле» получал гроши. И даже эти копейки ему приходилось делить. На что жить? А ведь среди этих «забулдыг» есть бывшие интеллигенты. Люди с высшим образованием. Теперь работают простыми рабочими. В народе их зовут как?– и Кольцов посмотрел на задумчивое лицо спутницы.
     – Бичами. Ты думал я не знаю? Нужен перевод?
     – Да. Бич. Бывший интеллигентный человек, – в  голосе Кольцова звучало сожаление. И помолчав, вдруг преобразился:
     – Чего это мы взялись говорить о плохом? Лучше расскажи, что  есть новенького в нашей «столице».
     – Не смеши таким сравнением. Нашему райцентру, скорее близко название деревня. Как она мне надоела. Бежала бы неизвестно куда. Только бы не видеть райкомовские «разумные» рожи, пытающиеся показать себя честными и праведными коммунистами.
     – Не думай о них. Когда   в жизни встречаю не справедливость, я вспоминаю стихотворение, в котором рассказывается о смерти замечательного человека. Он хотел жить. И должен был жить. Но его не стало.
               
               Здесь нефть искал геолог Ермаков.
               Под ним весною рухнул лед коварный.
               А через год в цыплячий пух песков
               Вросли цистерны. Это – парк товарный.
               Неслышно нефть пульсирует, как кровь.
               В сосновых дебрях возникают крыши.
               Тебя, товарищ, мы не встретим вновь,
               Тебя уже мы больше не услышим.
               Ты не увидишь этих самых крыш,
               Как под дождем они сверкают спозаранок,
               Как строит в детском садике малыш
               Свой нефтепровод из консервных банок.
               Ты знал, что разольется в окнах свет,
               Там, где Напас изогнут, как подкова.
               Но ты не знал, что главный наш проспект
               Мы назовем проспектом Ермакова. –

    Закончив читать стихотворение, Кольцов вытер платком пот с высокого лба. Тяжело вздохнув, спросил:
     – Как? Стих? Понравился? Не хочешь включить его в передачу о «товарном парке»?
     – Замечательная идея. Ты молодец. Я его поставлю в заключении.
     – Мы. Люди. Часто не задаем себе вопрос. Для чего  живем? С пользой или впустую? Что оставим после себя?
     – Надеюсь, тебе не о чем беспокоиться. Ты правильно живешь. В карьере преуспел.
     – В этой глухомани? Ты меня рассмешила.
     – Каждому своё. Кому-то рыть ямы, кому-то сидеть за пультом управления, другому искать нефть в необжитых краях. Ты совершаешь открытия.
     – Это всё в государственном плане. А в личной жизни? Когда уйду я в мир иной, государство забудет, что когда-то был, какой-то Кольцов. Остается лишь память потомкам через детей. А у меня, их нет. Вот моя и праведность жизни.
    Он остановил машину и положил кудрявую, с темно-русыми волосами, голову на руль:
     – Если бы ты позволила быть отцом твоих детей. Я уверен. Оставил бы отличный след на земле, как родитель и как отличный дед. Но судьба и этого не желает мне дать.
   Некоторое время он, не поднимая головы, молчал:
    – Ты говоришь, что бежала бы, куда  глаза глядят от своей работы. Ну, почему? Почему бы ни уехать со мной? Нас с тобой, я причисляю к сильным людям. Но вот, парадокс. Хочешь, что-то изменить в своей жизни. Даже очень желаешь. Но не получается. Кто-то из нас трус? Слабый? А может быть, не все зависит от нас? Судьба сама диктует нам  будущее? Тогда как, с этим бороться? Одни вопросы. Где найти ответы?
     И повернул лицо к Анне. В его серых глазах она прочла печаль и боль. Пересев ближе к нему, она сложила  голову на его плечо.
     – Почему молчишь? Ответь, что-нибудь. Ну, выругай меня! Назови дураком. Мне станет легче, – продолжал он.
     – Я не молчу. Я разговариваю про себя.
     – О чем? Скажи вслух. Я же не слышу тебя.               
     – Господи! Помоги мне. Я тону. Помоги выплыть. Я устала бороться сама с собой. Ты меня причислил к сильным людям. Ошибаешься. Я очень слабый человечек. И давно перестала жить для себя. Мои дети в жизни стоят на первом месте. Из-за них я всего боюсь. Если бы была одинока.  Умчалась бы за тобой на край света.
     Анна прижалась губами к руке Кольцова, которая свисала с её плеча и горячо поцеловала. Он трепетно прижал её за плечи, и, развернув разрумяненное лицо, приник к губам. Она обвила руками  шею любимого, как гибкая лаза.  Две души слились в единое целое. Их тела чувствовали одно и то же. За эту страсть можно было отдать жизнь без остатка. В реальность возвратил надвигающийся шум на дороге. Навстречу мчалась машина. Опьяненные любовью, они отпрянули друг от друга. Анна засмеялась:
     – Спасибо машине. Разбудила  от сумасшествия.
     – Мне надоела такая жизнь. Я не хочу больше мучиться. Милая моя, мне дают отпуск. Предлагают путевку на море. Давай. Заберем детей и рванем на юг. Может быть, дети помогут нам решить не посильную проблему.
     – И как же я объясню детям? Вот мол, появилась возможность поехать с чужим дяденькой отдыхать? Как это будет выглядеть? На кого будет похожа мамочка?
     – Не утрируй. Мы полетим не вместе. Поселимся тоже в разных комнатах. Я встречу вас, якобы случайно. Познакомлюсь с твоей семьей. А потом. … В остальном, положись на меня. Я постараюсь завоевать их любовь.
     – Хорошо. Надо подумать. Чтобы не вызвать подозрения, я тоже возьму путевку. Только  скажи куда? В какой санаторий или курорт? Нам же тоже предлагают путевки.
     – А если «твой» увяжется за вами?
     – У него сейчас горячая пора. Его не отпустят в отпуск. Да и он, будет рад освободиться от нас.
     – А твоя мать?
     – Она собралась навестить сына. Тоже уедет.
     – Вот и отлично. Есть какая-то…пусть мизерная, … но надежда. Спасибо тебе. Хоть в чем-то, сумел тебя переубедить. Теперь можно ехать дальше.
    И машина уверенно тронулась по ухабистой дороге к городку из вагончиков.

         
                – 6 –


     Сегодня Анна особенно старательно собиралась на работу. Как всегда  стиль её одежды был  строгий, учительский. Она скрупулезно отчистила пылинки с темно-синего шерстяного костюма. Аккуратно разгладила складки белого жабо. Старательно уложила пшеничные волосы в модную прическу и покрыла  лаком, чтобы сохранить форму. Даже для губ перепробовала несколько цветов помад, чтобы выглядеть еще элегантнее. И когда туалет был готов, заглянула в окно.
    –Небо чистое. Солнце яркое. День должен быть теплым,               
    – решила она.
   Надев демисезонное пальто, цвета морской волны, и сунув ноги в туфли, на толстой танкетке, Анна вышла из дома.
   Скоро прибыла на вертолетную площадку. В этот день пассажиров оказалось больше обычного. Анна была рада, что среди присутствующих не заметила работников из райкома партии. Видимо, эти представители появятся в городе прямо к открытию слета, посвященного десятилетнему юбилею города- нефтяников Стрежевого.
    Прислушиваясь к разговору улетающей публики, она так же поняла, что все они являются участниками этого грандиозного мероприятия, к которому готовились целый год.
    Полет на вертолете проходил, как во все времена. И тем же путем, но с большей трудностью, добирались до города. Не успели прибыть к Дому культуры «Строитель», как погода, за окном автобуса, резко изменилась. Августовский ветер беспощадно рвал кумачовые флаги и транспаранты на зданиях, что украшали праздничный город. Особенно доставалось широкому плакату, перекинутому через дорогу   улицы, на котором, белыми буквами по красному материалу, было написано: «Городу 10 лет».
      Несмотря на резкое изменение погоды, люди струйкой со всех концов, через площадь, стекались к Дому культуры. Анна, подойдя к зданию, не спешила заходить  внутрь. Спрятавшись за мраморной колонной, решила подождать Кольцова. Последние дни, её мучила совесть, что тайком ушла  домой,  когда были в гостях у его друга. Теперь появилась возможность пойти на примирение. Прислонившись спиной к холодному мрамору, принялась разглядывать праздничную публику, спешащую на слет. К Дому культуры прибывали и легковые машины, из которых вылизали представительные «тузы».
      Кольцов тоже спешил на долгожданное торжество. Он, то прибавлял шаг, и каблуки  лакированных модельных туфель четко отбивали по бетонной дороге, то шел, медленно убеждая себя, что нет надобности, торопиться. Встречный порывистый ветер постоянно срывал с головы  фетровую шляпу, и  ему приходилось придерживать рукой. Он волновался. И ему сейчас мешало всё. Даже раздражала парадная одежда. Новый галстук не притерся и давил шею. Но боялся расслабить, так как рубашка белая, а руки, от волнения, потные и могли оставить след. Жалел  обыденную одежду, притертую, в которой чувствовал бы себя увереннее, и уютнее. Сетовал и на длинный плащ, полы которого мешали шагать. И только кумачовый плакат с надписью «Городу 10 лет», отвлек его от своего туалета. Город напомнил о себе. Теперь ему показалось, что доклад, в его  кожаный папке, начинается не с того. Нужно было бы написать с чего-то другого. И он спросил себя:
   – Ты начинал  строить город. Он  стал твоей гордостью. И вот он уже подросток. Ты хотел найти себя? Теперь и сам убедился, насколько ты возмужал вместе с ним, – от этой мысли Кольцов замурлыкал под нос: – «В тайгу заброшены судьбой студенческой. Мы далеко от бани и кино»…. Пройдут годы. И новое поколение не будет знать, что наш город для нас был испытанием на прочность. Серьезная трудовая школа. Может быть, с  этого и надо было начать доклад? – размышлял он: – И не забыть сказать, что наш город для многих из нас, не просто маленький поселок, затерянный среди тайги. Не только ударная комсомольская стройка. Он нечто сокровеннее, большее. Придет время и наш город уйдет в наши воспоминания, как отголосок  юности, – с этими мыслями Кольцов появился на ступенях Дома культуры, полностью убежденный, что начнет доклад с этих слов.
     Заметив фигуру Кольцова, Анна встрепенулась. Лицо посветлело, в глазах блеснул огонек радости. Поправила прическу. Потрогала голубой легкий шарфик, который опоясывал шею и свисал одним концом  поверх легкого пальто. И как только он поравнялся с колонной, она вышла навстречу.
      – Аннушка! Дорогая! Почему не в зале? Ты же простынешь. Сегодня холодновато, – с удивлением смотря на любимую женщину, говорил Анатолий.
      – Привет, – произнесла она виноватым тоном.
      – Прости.  Забыл поздороваться. Привет. Привет. Моя дорогая, –  и нежно сжал ей руку.
      – Ждала тебя.
      – Срочно пойдем в тепло. У тебя от холода носик покраснел, – увлекая  за собой, говорил он.
     И как только очутились в фойе, он зашел за колонну, за которой было мало людей. Появившаяся редкая публика, не обращая внимания, проходила сразу в широкие открытые двери зала, где было уже множество народа.
      – Я хочу извиниться, – прошептала Анна.
      –За что?
     Его сердце  замирало, когда видел  миловидное лицо любимой.  Он боготворил на нем  каждую  родинку, строгие черточки на переносице,  каждую морщиночку, что виднелись у миндалевидных  зеленоватых глаз. В этот миг он забывал все обиды и подозрения. Прощал недомолвки и разлуки. В душе оставалась одна гипнотическая любовь:
    – Мое сокровище! Каждую секунду своей жизни я только молю Бога, чтобы дал возможность увидеть тебя. А ты просишь прощение, – и взял её холодные руки в свои горячие ладони: – А то, что ушла. Ты  имеешь права. У тебя семья. А  мне не  положено тебя удерживать, – и поднес её пальцы к губам: – Холодные. Да! Чуть не забыл спросить. Теперь-то. После праздника дадут  тебе отпуск? А то меня спрашивают, когда на отпуск  писать приказ. А я не знаю, что  отвечать.
     – Обещали. Наверное, дадут.
     –  Ласточка моя, сердце мое. Я жду, не дождусь, когда мы поедим на море. Хорошо, что отпуск придется на август месяц. Как раз попадем в бархатный сезон.
     – Анатоль. Нам пора в зал. Мне надо подготовиться. Да и тебе тоже.
     – Господи! Я совсем потерял голову. Спасибо, что напомнила. После слета не уходи. Встречаемся в фойе. Хорошо?
     – Договорились. Тебе туда. А мне на сцену, через зал,– отправляясь, сообщила  Анна на ходу.
     – Мне в кабинет директора. Там встречаются все руководители.
                -7-   

      Актовый зал был полон делегатами. В воздухе летал беспорядочный легкий шумок. Часть людей стояли, другие рассаживались по мягким пурпурным креслам. Анна прошла к сцене, где были установлены столы, прикрытые красной материей. Перед ними красовались живые комнатные цветы в горшочках. Слева сцены, приготовлена трибуна для докладчиков.
    Анна привычно заняла место на двух стульях за тяжелыми бархатными голубыми занавесами. Выставила на трибуну блестящий микрофон репортера и заглянула в зал. Многоликая публика продолжала рассаживаться по местам. Только сейчас, она заметила, что многих из делегатов  встречала по работе. Вот, недалеко от сцены увидела Боброва - дизелиста. Весь праздничный, наглаженный. Рядом сын - диспетчер. Чуть подальше усатый Фомич со своей бравой бригадой. Сам-то, при галстуке, бритый до блеска. С ним, его помощник, комсомольский секретарь. С левой стороны от этой бригады, повариха – Захаровна. Сегодня помолодевшая. Волосы уложены в красивую, с начесом, прическу, которая блестела от  лака. Видно, только что была в парикмахерской. Важно, как мумия, в военном мундире, при орденах, на первом ряду сидел Мехеевич, который весь светился изнутри. Даже лысина его отражала свет, падающий от огромных ярких люстр.
     – Почему Захаровна-то не надела свои ордена? – сожалела Анна, продолжая рассматривать присутствующих.
     Дальше, справа, объединившись кучкой, девчонки – отделочницы. Особенно выделялась  яркой одеждой девушка с веснушками, которая много смеялась. Она и сейчас не сидела на месте. Вертелась, как юла и что-то весело рассказывала подругам.
     Пробегая глазами по залу, Анна уверенно    могла сказать, что счастлива за то, что имела честь знать этих героических людей.
    Наконец, прозвенел звонок, и делегаты поспешили занять свои места. Скоро наступила полная тишина. На сцену цепочкой потянулись члены президиума, и расселись за длинным столом.
    Слет открыл первый секретарь райкома партии. После поздравления делегатов, он сообщил:
     – Сегодня мы уйдет от традиции. С докладом будет выступать не «первый», а дадим слово бывшему комсомольскому вожаку первого студенческого десанта. Ныне является начальником передового участка – Кольцову Анатолию Сидоровичу. Ему слово…– секретарь не успел договорить, как зал взорвался бурными аплодисментами.
     Не ожидая такой реакции, Кольцов смутился. Улыбаясь, он медленно поднялся из-за стола, где сидел в  президиуме, и направился к трибуне. Зал продолжал рукоплескать. От волнения, он бес конца одергивал черный костюм, поправлял на шеи тугой галстук. Когда остановился у микрофона, разложил перед собой тетрадь с докладом. Поднял, аккуратно причесанную темную голову, и посмотрел в зал, который замер от ожидания. Немного постоял, будто собираясь с мыслями. Потом заговорил уверенным мягким голосом:
          – Дорогие мои друзья, товарищи!
   Мы живем в Западной Сибири. Каждому любы и дороги родные места. Но наш край особенный и удивительный. Тот, кто родился здесь, и кто недавно сюда приехал -  навеки прикипают к нему всей душой. Нам дороги речные плесы и кедровые боры, треск январских морозов, запах снегов, здоровая сухость воздуха, рев падеры на Оби. Может такие красоты есть и в других местах. Но есть у нас нечто свое, особенное,  чего ни забыть, ни разлюбить нельзя никогда. Сибирь берет тебя в плен своими неоглядными просторами, своей удалой мощью, своими неисчерпаемыми возможностями.
     Бурные аплодисменты прервали речь докладчика. Кольцов вновь поднял голову и, улыбаясь, смотрел на ликующий зал. И как только стих, продолжил:
     – Под стать богатырским темпам всей Сибири шагает вперед и наша область. Но главное наше богатство и огромная надежда – большие кладовые нефти и газа, открытые по нашей земле. Уже созданы первые промыслы. Добыты первые десятки миллион тон нефти. Строится город нефтяников. Наш с вами город. Этим мы обязаны геологам, которые тринадцать лет тому назад вывели наш район в разряд наиболее перспективных районов. Но днем рождения нефти принято считать, когда одна из наших бригад нефтеразведочной экспедиции, получила первый в области фонтан промышленной нефти на новом месторождении. Образно и точно выразился главный геолог экспедиции, назвав этот первый фонтан «увертюрой к нефтяной симфонии».
      И вновь аплодисменты. На бледных впалых его щеках, Анна впервые заметила легкий румянец, что придавало  лицу  изысканное   благородство. Она сидела здесь же, спрятавшись за тяжелым занавесом, и следила за каждым его движением.  В нем было все ей мило,  даже краткая самоуверенность, порой какая-то гордость за самого себя. Сопереживала вместе с ним, когда спотыкался от волнения. И как только аплодисменты стихали, и звучал его голос, Анна вновь включила репортер.
      Порой докладчик отрывался от текста и переходил к рассказу своими словами. Его воспоминания перекликались с залом, и реакция становилась еще активнее. Оратор вглядывался в знакомые лица, и, встретив, говорил о них. О тех, кто составлял проекты, чертил чертежи и схемы. Кто превращал все намеченное в реальность, часто идя на ощупь, а иногда и на вынужденный риск. И не потому, что верили в поговорку «победителей не судят», иначе было нельзя. Просто не было времени.
     Всякий раз его прерывали бурные аплодисменты.  Дождавшись, когда они стихнут, он наклонялся над тетрадью, но скоро вновь начинал говорить своими словами:
      – Однажды, весна уже звенела наледью, на водомерных постах отмечали быстрый подъём воды. А по большой воде должны поплыть первые баржи с нефтью. Но был обнаружен «пропуск» на скважине. И чтобы ликвидировать его, ныряли прямо с лодки в воду, поочередно крепя фланцевые соединения. На воде еще плыли льдины и пронизывающий ветер даже у сидящих в лодке, леденил душу. Эти люди – герои сидят сегодня в нашем зале…– и снова аплодисменты прервали рассказчика: – Сегодня, среди вас сидят те, кто в разбушевавшуюся стихию, всего за день до прихода наливного танкера, на глазах у всех живущих на плавучем лихтере, когда размыло обволочку первого нефтяного резервуара, чтобы его спасти от всплытия, они без разбора рангов и чинов, по грудь в воде, начали забрасывать прорыв мешками с цементом. А заметил стреляющий кислородный шланг, сварщик, который не побежал в укрытие, а кинулся к кислородному баллону, и в двух метрах от него, рискуя жизнью, зубами пережал шланг и тем самым  предотвратил взрыв, – вновь рукоплескания остановили докладчика: – Расскажу еще пример, по истине тоже героический, о бригаде отчаянных парней. Которые, подводя первые скважины к сепаратному, увидели, что нефтепровод всплыл, и его начало мотать ветром из стороны в сторону. Они притопили его своим телом. И держали, пока не привезли пригрузы.  Дорогие мои! Эти мужественные люди, совершая героические подвиги ни во имя славы и больших наград, хотя и заслуживают, а выполняли свой гражданский долг.
        И снова зал гудел стоя несколько минут.
        Примостившись на стуле, Анна закрыла глаза и отчетливо представила Кольцова.  Как  он, еще совсем юный студент, светлоглазый, долговязый и как тростинка худой,  но уже тогда, крепкий и сильный духом, вместе с отрядом таких же мальчишек, хлюпал в болотных сапогах по глубокой топкой трясине тайги. Ядовитый гнус, назойливые комары и липкая мошка столбом вились над ними. Жили в холодных палатках, но возводили для будущих, жилые дома. Строили базы и склады.
    Голос оратора перестал звучать, но зал  ритмично, как молотом, отбивал ладонями. Кольцов давно покинул трибуну, но публика продолжала скандировать, словно вызывала любимого артиста на бис. Анна еще больше прониклась уважением к человеку, которого любила.
      По непонятной  причине, он не вернулся за стол президиума, а встал у занавеса, с противоположной стороны. Мимикой и руками показал Анне, чтобы  подошла к нему, но сам  скрылся за дверью, что находилась на сцене.
     Перепоручив, репортер девушке,  оказавшейся рядом, она последовала за ним. Догнала  в фойе. Он остановился. Анна вопросительно посмотрела ему в глаза. В них была непонятная тревога и печаль.
     – Что случилось? Дорогой.
     – Прости, любимая. Я вынужден уехать. На участке произошла авария сложной тяжести. Что именно, не знаю. Телеграфируют, чтобы срочно явился. Очень прошу, не уезжай. После торжественной части будет большой концерт. Я в ресторане заказал столик. Постараюсь к концу всего мероприятия возвратиться. А сейчас заеду в гостиницу переодеться.  Да! Чуть не забыл. Тебе забронировал номер на твое имя. Сегодня гостиница будет переполнена.
    Кольцов посмотрел по сторонам, и, убедившись, что  никого нет, взяв лицо любимой в свои ладони, трепетно покрыл поцелуями:
     – Милая, прости меня за все.
     – За что?
     – За то, что надоедал своей любовью. Спасибо и за то, что ты у меня была. Ты для меня всегда есть, и будешь солнцем и воздухом до конца моей жизненной минуты, – и, прижал её тело к себе: – Господи! Если бы ты могла хоть раз, испытать те чувства, какие  ощущаю я, ты бы меня поняла, –  немного помолчав, спросил: – Скажи мне, хоть раз: «Я тебя люблю». Я уеду со спокойной душой.
     – К чему такая печальная нота? Ты меня пугаешь. Я не хочу тебя терять. Помни.  За тобой пойду на край света.
     – Увиливаешь. Не хочешь сказать прямо.
     – Скажи!? Разве можно не любя пойти с человеком на край света? –  пряча голову в его объятьях, шептала она.
     – Тоже верно. Ну, вот и всё. Прощай, – и Кольцов выпустил её из объятья: – Запомни на всю жизнь. Я тебя любил не так, как могла любить ты, – его голос звучал, как плач скрипки: – Иди первая. Я уйду после тебя.
     Возвращаясь на свое место, Анна почувствовала какую-то непонятную тяжесть. Что бы это могло значить? Расстроили его печальные слова? Почему так сильно ноет сердце? Сжимается до боли. Душа не желает, чтобы он уезжал. Хочется догнать, упросить, уговорить, не отпускать.
     – Он же обязан ехать. Что со мной? – произнесла она вслух.
     Концерт Анна смотрела из зала. После окончания  отправилась в гостиницу. Но и здесь не находила место. От беспокойства, начала сожалеть, что не улетела домой. Долго не ложилась спать. Прислушивалась к каждому шороху, стуку. Но все шуми, проходили мимо. Измучившись от ожидания,  разделась и легла в постель. Заснуть не удавалось. За окном шумел ветер и навевал тревожные мысли. 
         
                – 8 –

     Переодевшись в рабочую одежду, Кольцов вышел из здания гостиницы, и поспешил на берег, где ждал  его рабочий, прибывший на лодке.  До реки пришлось добираться на попутном транспорте.  Пока ехал,  обратил внимание на быстрое  ухудшение погоды.
     Сумерки еще не коснулись окрестности. Но  небо стало зловеще хмурым. И всё потемнело. Ветер раскачивал верхушки деревьев.  Река вела себя неспокойно. На песчаный берег  накатывались частые волны. По воде пробегала крупная рябь. Над рекой кричали и, в беспорядке метались, птицы.
      Заметив, знакомую коренастую фигуру паренька, Кольцов   молодецки спрыгнул с обрыва.
      – Погода-то ни ко времени разыгралась. Слышь, как тайга-то шумит? – и подойдя ближе,  бросая недовольный взгляд на посудину, он добавил: – Эх! Ма! Где ты раздобыл это деревянное корыто?
      – У охотника - ханта выпросил, – шмыгнув  носом, виновато отговорился простуженным голосом круглолицый парень.
      – А наша «казанка» где?
      – Ребята на ней уехали на слет. Те, что опоздали на катер.
      – Да-а-а! Дела, – протянул Анатолий Сидорович: – Не шикарно мы с тобой, Петро, живем. На такой развалюхе по ручьям только ползать. И то. В хорошую погоду. А наша погода. Как бы окончательно не разыгралась. Как ты думаешь? Доедим? – с шуткой в голосе, спросил он, усаживаясь у мотора.
     Паренек в ответ, пожимал только плечами.
      – Мотор-то надежный?  Среди реки не заглохнет?
      – Не знаю. Наверно нет. Сюда на нем ехал, – и бросив умоляющий взгляд на начальника, стыдливо проговорил: – А может, не поедем? Погода не даст.
      – Нельзя. Если бы авария была пустяковая, то мастер не прислал бы за мной.
      –Авария. Авария. А если… погода совсем испортиться? Мы на ней не доберемся.
      – А ты, однако, трусишь. Не бойся. Все будет нормально. Только крепко держись и сиди прямее. Да плащ-то застегни. Продует.         
      – А вы - то. В одной брезентовой ветровке. Хотел захватить еще плащ. Да все грязные. Вам холодно?
      – У меня теплый свитер. Главное, чтобы не намокнуть. Только бы мотор не подвел, – не переставал твердить Кольцов, дергая за шнур.
      Сердце машины свирепо взревело и перешло на четкую монотонную работу.
      – Ну, Петро, тронулись!
     Посудина рванулась навстречу ветру, врезаясь в волны. Несколько километров мчались, словно по плохой ухабистой дороге, бес конца шлепая острым деревянным носом по водяным буграм. Мимо проносились берега: пологие, отвесные, песчаные или затянутые кустарниками, а в некоторых местах окольцованные   высокими деревьями. Но главное внимание путников было приковано к небу. С каждой минутой оно становилось ниже, и серой массой, словно, давило к воде. Ветер играл все сильнее. Взъерошенные волны окатывали путников. Стирая крупные капли с лица, Кольцов не переставал повторять:
    – Только бы успеть доскочить. Только бы не подвел мотор.
    Лодка ловко маневрировала между гребнями волн, которые так и норовили  ударить о борт. При каждом накате приходилось нос лодки  направлять навстречу крутой волне, рассекая её, и уходя от бокового столкновения. Одинокое суденышко, как ореховая скорлупка, беспомощно металось среди огромного  разгневанного простора.
    Бледное лицо паренька с ужасом замирало каждый раз, когда лодка  кренилась на бок и была готова опрокинуться. Он с силой цеплялся за борта и  всей массой старался удерживать равновесие.
     – Молодец, Петро! – уже орал Кольцов сквозь ветер, который  срывал слова с озябших губ: – Слушай, малыш, сколько тебе лет?!
     – Что?! Не слышу!
     – Сколько лет?!
     – Скоро восемнадцать!
     – Ну-у-у! Да ты уже мужик. Скоро в Армию будем  провожать! – кричал Кольцов, стараясь отвлечь парня от страха.
     – Если доедем!
     – Непременно! Иначе быть не может! Петя, видишь веревку в лодке?
     – Да!
     – Привяжи её, вон за ту петлю, что на корме! Только покрепче!
     Лодка покачнулась и паренек замер.
     – Старайся не нарушать равновесие! – командовал Анатолий Сидорович.
    Скрюченными от холода руками, паренек выполнил, как было приказано, и вернулся на свое место.
     – Проверь, на прочность. Подергай! Не отвяжется?! – продолжал требовать Кольцов.
     – Как будто крепко.
     – А теперь обвяжись ей! Повыше! Повыше, под мышки!
     – Зачем, Анатолий Сидорович?!
     – Так надо! На случай. Если лодка, вдруг, перевернется, тебя не отбросит волной  и, течением не унесет. По веревке взберешься на днище! –   объяснял  и жестикулировал на  руках  начальник: – Но ты не волнуйся! Все будет хорошо!
     – Я не волнуюсь! – протрубил в ответ тот, с испугом, поглядывая на кипящие волны.
     В августе закончились белые ночи, и  пассажиров теперь постепенно поглощала чернота. Если с одной стороны лодки еще виднелся берег, то сейчас в разъяренной мгле растаял и он. Путники неслись в неизвестность.
      – А нельзя ближе к берегу?! – предложил парень, дрожащим голосом.
      –Ближе нельзя! Волны не дадут!– ответил Кольцов, скрывая правду, что потеряно управление из-за неисправности мотора.  И теперь не долго угодить,  в пасть самого демона.
     Небо становилось всё гуще и чернее, плотнее окутывая непроглядной  тьмой. Завывающий ветер, подхватывал иглистые капли с верхушек водяных гребней, больно швыряя в лицо своих пленников. Казалось, все исчезло, в этом жестоком мире, и нет ничего кроме разъяренной стихии, да двух маленьких человечков, пытающихся вырваться из её свирепых объятий.
     – Мне, кажется, я вижу берег! – с радостью  воскликнул парень. Но тут, неожиданно, мотор нервно задергался, недовольно прорычал и остановился.
     – Вот досада! Хоть как-то двигались вперед! А теперь и совсем заглохли, – ощупывая мотор, громко ворчал Кольцов.
    Теперь судно было отдано во власть стихии. Волны с силой раскачивали, и казалось, вот- вот лодка опрокинется.
    –Крепко держи равновесие, Петька! 
   И нащупав, скользкую веревку, Кольцов с силой дернул. От резкого рывка, лодка сразу же наклонилась на бок. А удар набежавшей волны помог выбросить из неё высокую фигуру человека. Холодные волны тут же сомкнулись над головой, поглотив  в черной пучине.               
    – Анатолий Сидорович!!! – взревел в испуге парнишка, вглядываясь в кипящие волны.
   Крик повторялся все чаще. Но призыв оставался, не услышан. В ответ доносились только свист и вой ветра. Петька плакал. Нет. Он не просто плакал. Он, рыдая, орал, проклиная всех и все на свете. Устав, от истерики  обессиленный, упал на дно лодки. Теперь он не чувствовал  ни сырости, ни холода. И пролежал неизвестно сколько времени. На рассвете, когда погода стихла, его подобрал катер. С высокой температурой, он, в каком-то бреду, рассказал о случившемся.
    Кольцова искали несколько дней. Люди обшарили все дно. Друзья день и ночь дежурили на реке. Пешком ходили по берегу.  На лодках спускались на несколько километров вниз по течению. Но его нигде не было. Об исчезновении  человека, которому совсем недавно рукоплескал  зал, и которого знал весь район, говорили в каждом уголке. Всюду были слышны  бесконечные сожаления.
               
                – 9  –          
               
       Гибель человека, которого Анна успела полюбить, потрясла и  убила веру в счастливую судьбу. Разбитая и больная она возвратилась домой. С высокой температурой провалялась несколько дней. И как только приобрела кое-какие силы, отправилась на работу. Без колебания написала заявление на очередной трудовой отпуск с последующим увольнением. Теперь её ничто и никто не может держать. Все, что имела, уже потеряла. Шеф, не замедлив, принял аппаратуру, и передал своей жене. Он торжествовал победу. Мечта этих людей сбылась.                –Они думают, что мой уход от страха перед ними. Пусть торжествуют. Что значит работа? Её хватит везде и всюду. Если бы они знали правду.
      Дома Анна объяснила детям, что была вынуждена уйти с работы. Сообщила о своем решении переехать на другое место жительства. И получив  добро, принялась собираться, чтобы на следующий день отправиться на поиски другой работы.  Перед отъездом, просила детей, чтобы отцу ничего не говорили.
     Холодным ранним утром Анна торопливо  шагала на речной вокзал. Раскачиваясь на воде, ракета  стояла на причале, поджидая своих пассажиров. Получив разрешение на посадку, люди   не спеша, отправились в уютный салон,  чтобы разместиться по своим местам. Скоро  послышался сигнал отправления.  Ракета взяла курс вверх по течению. Дальше на Север. С печальным взором, Анна следила, как быстро, рассекая водную гладь, несся речной транспорт. Из головы ни на минуту не уходила  боль о Кольцове. Всеми силами отбрасывала мысли о трагедии. Она по-прежнему считала его живым человеком. Мысленно с ним говорила, советовалась и даже жаловалась на свою несчастную судьбу.   Была благодарна Высшим силам, что подарили ей благородного человека, которого смогла полюбить. Благодарила судьбу за каждые встречи с ним, за проведенные  минуты, которые приносили  огромное счастье и  служили, как бы вознаграждением за трудные годы супружества. Да. Потеря  невосполнимая. Но он останется с ней до конца  жизни,  скрашивая  одиночество.
    Поиски работы и нового места жительства были не долгими. Теперь оставалось забрать детей и в путь.
    Пока мать отсутствовала, дети, как и договаривались, должны собрать свои вещи и упаковать  в чемоданы. Когда она возвратилась назад, всё было готово для отъезда.
     – Мама, как  будем жить? Мы даже не берем с собой ни ложки, ни чашки, – забеспокоилась старшая дочь.
     – Дети, я устроилась на такую работу, где нам дадут все казенное. А когда приобретем квартиру, на деньги все купим. Верьте мне. У нас всё будет  хорошо. Самое главное,  все живы и здоровы. Остальное, приложиться.
     – Значит, мы бросаем отца? – осторожно спросил сын, поглаживая тонкими пальцами белокурую голову.
     – Тебе его жаль? Если скажешь «Да», мы никуда не поедим.
     – Ну что ты?! Я лично согласен ехать. Без колебания. Чем иметь такого отца, лучше его вообще не иметь.
     – Разве мы его видим? Его никогда не бывает дома. А если изредка появляется… К нему даже нельзя обратиться за помощью, когда не решается задача. Обзовет тебя как угодно. Вот и вся помощь. Ты правильно, мама решила. Нам одним будет спокойнее жить. Не будем прятаться по углам, когда приходит пьяный, – поддержала старшая дочь.
     – А пьяный он всегда, – уверенно добавил брат.
     – Ну и ладно. Отлично. Вот только ваша младшая сестра   не  может выразить своего желания.               
     – Не волнуйся. Когда подрастет, мы ей все объясним, – чуть ли не хором заявили старшие.
     – Я не сомневаюсь. Вы у меня самые умные дети  на свете. Верю, таковой будет и младшая сестричка, – проговорила Анна, отправляясь укладывать ее спать.
     – Интересно. Сегодня придет отец домой? – сидя за кухонным столом, разговаривали между собой дети. Услышав, мать из спальни громко ответила:
     – Лучше  бы, не пришел. Уехали бы без скандала.
     – Мама, мы на ракете поедим или самолетом?! – спросила старшая дочь, расплетая на ночь темно-русые косички.
     – Самолетом. Я начальнику все рассказала. Он оказался очень сочувственным человеком. Завтра за нами пришлет АН-2. 
     – Кукурузник? – засмеялся подросток.
     – А ты хотел, чтобы был АН-24? – возразила старшая сестра, скривив пухлые губы.
     – Впрочем, мне все едино. Лишь бы не пешком, – отговорился брат, поднимаясь с места и отправляясь в свою спальню: – Я тоже пошел спать, – и его худое длинное тело скрылось за дверью.
    Как только в доме все стихло, Анна села писать прощальное письмо мужу:
     «Вот и все. Мы расстаемся. Я устала жить с человеком, который  считал меня «необходимой вещью» и плюс ко всему дом работницей. Однажды я просила тебя, чтобы ты сам  покинул нас. Но ты  наотрез отказался, заявив, что здесь твой дом и все, что в нем нажитое с твоей помощью. Я решила разделить по совести. Тебе отдать все, а себе забрать только детей. Конечно, дети сами изъявили желание ехать со мной.               
   Мы уезжаем. У тебя есть четырехкомнатная квартира и все необходимое. Женись. Живи. И будь счастлив. Нас не ищи. Прощай навсегда».
   Анна посидела. Подумала. И добавила:
«А ты ошибся. Сказал, что я с троими детьми никому не буду нужна».
   Она еще раз перечитала письмо, положила в конверт и оставила  на кухонном столе.
    – Вот и все, Кольцов. Я выполнила твою просьбу. Ушла от мужа. Ты один останешься в моем сердце до конца моей жизни, – проговорила чуть слышно и заплакала.
    Ранним утром семейство тихо покинуло обжитое место. Впереди ждала неизвестность. Только Анна почему-то твердо верила, что у неё и детей всё будет хорошо. Она не умела бояться и полностью полагалась только на себя.

                – 10 –

    Анна рассталась с прежней работой, но мы вернемся в те края, где жил Кольцов. К тем вагончикам, где, когда-то они были счастливы. Навестим  повариху, которая была их соединением, и которая продолжала там жить и работать.
    Закончив мыть посуду, Захаровна тяжело опустилась на стул. Деревянная спинка недовольно скрипнула от грузного тела. Женщина, немного отдохнув, сняла цветастый засаленный фартук. Затем, поднявшись, накинула на  потную голову  пуховую шаль, и, облачившись в серую телогрейку, вышла на улицу. На безлюдном дворе торчала темнота. Дул северный холодный ветер. Навесив на дверь амбарный замок, отправилась в свой вагончик, что стоял впритык со столовой.
   Как только  очутилась в своем жилье, она    почувствовала беспредельное изнеможение. Располневшее не молодое тело ныло от усталости. Целый день у плиты и тяжелая  подсобная работа, окончательно выматывали её. Особенно давали о себе знать опухшие ноги. Растирая больные места шершавой ладонью, невольно вспомнила утонувшего начальника, который не переставал повторять:
     – Бросай работать, Захаровна. Тебе пора на отдыхать.
    Прошел уже месяц, как нет этого человека, а она с жалостью и с любовью вспоминала его слова.
     – Царство небесное доброй душе. Дай Бог ему приют и успокоение, – и, перекрестившись, принялась готовиться ко сну.
    Неожиданно в окно кто-то робко постучал. Испуганная женщина опустила подол широкой юбки, которую хотела только что снять.
     – Кого еще там принесло? – зло выругалась она. Но тут, почему-то мелькнула странная мысль: – Стук, как у Кольцова. Кто-то решил разыграть? – решила она.
    Захаровна прильнула к стеклу, через которое ничего не было видно. Электрическая лампочка, что висела, под потолком слабо освещала комнату и тем более улицу. Приглядевшись,  она все же увидела  высокую фигуру мужчины с бородой.
   С другой стороны окна, человек заметив женское лицо, тоже наклонился. Лицо было спокойное и доброжелательное.  Мягкое выражение успокоили старую женщину.  Она спросила:
     – Кто такой будите? И что надобно? Столовая уже не работает.
     – Захаровна! Дорогая моя! Откройте же! – взмолился незнакомец.
     – Господи! – крестясь, шептала она:  – Голос-то точь в точь, как у Кольцова. Боже милостивый, спаси и сохрани меня. Чудится, что ли? – не двигаясь с места, повторяла она.
     – Захаровна! Холодно! Чего мешкаешь? – уже требовательнее просил  незнакомец:– Открывайте, ради Бога!
     – Как быть? Господи, помоги и помилуй, – отправляясь к дверям, бормотала женщина.
    Запустив незнакомца в вагончик, прошла в гостиную половину и включила свет.
    – Чего надобно, мужчина? Новым начальником будите?
    – Отчего вынесла такое решение? – улыбаясь сквозь усы, баритоном спросил мужчина.
    – По тону, голубчик. Требовательный, – путано проговорила  хозяйка.
    – Ну, Захаровна! Окончательно не узнала меня.
    Услышав слова, она подняла голову и пристально вгляделась в бородатое лицо гостя. Потом широко раскрыв узкие глаза, попятилась назад:
     – Боже! Боже! Не может быть! Не может быть! Вы живы? Или мне грезится? Господи прости! – крестясь, бормотала обезумевшая женщина.
     – Успокойтесь. Жив я. Жив. Можете пощупать, – и протянул худощавую знакомую руку, с длинными  пальцами.
    Она осторожно потрогала её и, почувствовав теплоту, опускаясь на стул, заплакала.
     – Дорогой вы наш, Анатолий Сидорович. А мы-то вас…. Совсем, думали, потеряли. Оплакивали целую вечность.
     – Представляю. Особенно, небось «рыдали» наши, пропойцы. Был отличный повод упиться вусмерть, – с иронией в голосе заявил Кольцов.
     – И то, правда, – всхлипывая, согласилась Захаровна: – Как же вы спаслись? Почему не сообщили, что живы?
     – Можно сказать, меня просто выловили рыбаки, которые возвращались на катере с уловом. Я в это время «усердно» барахтался в кипящих волнах. Жить хотелось. Боролся, как мог. Они заметили и  спасли. В эту ночь сильно простыл. Вода-то у нас, в августе уже ледяная. Подхватил воспаление легких. А лечила меня шаманка. От хаживала. Она посылала в наш городок своего сына. Вы-то знаете, как  умеют  напиваться ханты. Возвратился подросток вусмерть пьяный. Сказал, что сообщил кому надо. Успокоенный я продолжал отлеживаться.
     Сегодня был в райкоме. Те тоже  не поверили, что жив. Они окончательно обалдели, когда увидели. Даже щупали. Не привидение ли я? И, конечно, как всегда обвинили, почему вовремя не сообщил. Разве нашим «умникам» докажешь, что был, почти все дни в полусознательном состоянии. Температура держалась высокая. В тот момент мне вообще все было безразлично. И только когда немного оклемался, подумал. Почему ко мне никто не едет? И даже не интересуются о состоянии здоровья? Тут, что-то не так. Решил я. А спросить было некого. Парнишка уехал в бригаду охотников и не появлялся дома.
      Вот такие дела, Захаровна. А как Петька? Вышел уже из больницы?
      – Давно. Здоров, как бык. Носится по поселку. Вот только, когда разговор заходит о вашей гибели, глаза  мокреют. Не может вспоминать без боли.
      – Ничего. Узнает, что жив, травма пройдет. Останется всё кошмарным сном.
      Захаровна давно поставила, как и в прежние времена, ужин на стол. Кольцов, разговаривая, ел с огромным аппетитом. Жевал и между рассказами, качая головой, повторял:               
       – Голодный, как волк. Страсть, как изголодался  и соскучился по еде, которую готовит наш любимый повар. Наилучший на свете.
       –Подхалимничаешь? Как всегда сочиняешь, Анатолий Сидорович.
      И женщина впервые за вечер, рассмеялась. Только этот смех был сквозь слезы.
       – Вот те крест. Не вру, – быстро жуя холодное отварное мясо, заедая зеленым луком и мягким белым хлебом, улыбался он.
       – Извиняюсь. Не ждала дорого гостя. Ничего не оставила на ужин. Сейчас чай вскипит. Согреетесь с холода.
       – Милая Захаровна, я давно согрелся. Но от чая не откажусь. И не волнуйтесь за ужин. О лучшем, нельзя и мечтать, – вытирая  усы салфеткой, шутил Кольцов.
     Женщина с любовью смотрела на добродушное обросшее лицо человека, о котором искренно плакала.
      – Вам идет кудрявая борода. Подстрижена красиво. Как дворянин. Больше не брейтесь, – и немного помолчав, спросила: – Анну Александровну не видели?
      – Нет. Не видел. Вы разве не слышали? Она уволилась и, взяв детей, уехала от мужа, – довольным голосом сообщил Кольцов.
      – Куда?
      – Никто этого не знает. Она никому ничего не сказала.
      –  Голубчик вы мой, поверьте мне, старому человеку. Эта женщина вас любит.
      – Почему так решила?
      – О вашей гибели мы услышали в гостинице утром…. Когда все разъезжались по домам. Мы стояли в вестибюле. Я обратила внимание на Анну. Услышав, она побледнела, как полотно. Качаясь, с огромным трудом, дошла до кресла. Опустилась в него и уткнулась лицом в колени. Кто-то из женщин подошел и потряс  за плечо. Но она не отвечала. Та подняла ей голову. Поняла, что-то не ладное. Вызвали врача. Мужчины перенесли в медпункт гостиницы. Потом рассказывали, что врач отхаживал её. Не знаю. Как она бедненькая, добралась до дома? Что же с ней теперь-то будет? Зачем от мужа-то уехала? Да еще с троими детьми, –сожалела Захаровна  и тяжело вздыхала.
     – Эх! Дорогая вы моя! У неё все будет отлично. Не хорошо радоваться чужому несчастью. Но скажу. Только вам выложу, как на духу. Не было бы  горя, не видать бы мне счастья, – и Кольцов, улыбаясь, выпустил изо рта сизый клуб дыма.
     – Чего надумали? – с хитринкой спросила хозяйка, заглядывая в лукавые глаза  начальника.
     – Никому не хотел говорить. Я сегодня подписал заявление на отпуск. Завтра же еду искать её. Хоть до края земли дойду, но отыщу. Весь Север про шарю. Все закоулки обнюхаю. Непременно разыщу. Я должен. Обязан. Это моя семья. И не кому её не отдам. Я верю в удачу! У нас все будет отлично! – с восторгом говорил Кольцов.
     Его глаза светились необыкновенным светом. С похудевшего бледного лица не сходила  счастливая улыбка.
     – Наконец-то наш орел расправил  крылья.
     – Почему орел? – с удивлением спросил он.
     – Потому что только вороны летают стаями, как  мы.  А вы не такой. Вы одиночка.      
     – Зато одинокий упадет, и поднять  некому.               
     – Я буду молиться за вас. Езжайте. Пусть  ваш путь будет легким. Каждый идет туда, куда ведет его душа и сердце, – и  старая женщина, крестя, благословила  Кольцова на удачу.



           Окончание – 1977 год.