Рори-Кто?

В гостинице «Снежный Приют» царила неразбериха, постояльцы спешно разбегались, кто куда, спасая свои жизни. Система оповещения сообщила: «Все, кто не покинул дом, будут съедены в течение семи минут. Приятного вам вечера». Рори сникло, заглянуло в грязный осколок оконного стекла, как в зеркало. Из мутной глади на него посмотрело маленькое рыжеволосое существо с длинными руками, поджарой фигуркой, одетое в миленький синенький костюмчик. Обидно стало: «Моего маленького тщедушного тельца не хватило бы, чтобы наелась хотя бы ворона, а уж тем более целый дом». Себя стало жалко, но спасаться было уже поздно. Оно забралось слишком глубоко в крысиную нору, чтобы успеть выбраться. Всё из-за кро-о-охотного, ла-а-а-комого кусочка сыра, завалившегося в щель. Рори вздохнуло, шагнуло в сторону, пригладило шёрстку на мордочке: «Вот так, раз – и нет меня. Совсем и нигде, всерьёз, а не только в отражении», – толкнуло осколок, тот покачнулся, но не упал.

Существо погрустило долгую секунду. Желудок заворчал, а нос втянул острый запах старого сыра. Лакомство было совсем рядом, а до неминуемой гибели оставалось ещё двести шестьдесят восемь мгновений. Рори буркнуло себе под нос: «Хоть поесть напоследок…» –  протянуло тоненькую лапку к вожделенному заветренному кусочку, но не дотянулось. Оно поворачивалось так и эдак, устало, село, подперев круглые щёки ладошками, вздохнуло: «Так и помру, голодное».

Когда ты ростом чуть больше воробья, но меньше голубя, всё кажется большим, даже время. Рори видело его. Секунды мельтешили перед глазами, словно тоненькие струнки, обрывались и возрождались. Существо протянуло руку, ниточки под пальцами натягивались, напрягались, пели и обрывались одна за другой с тихим металлическим звоном. Рори скрутило время в клубочек и укусило, пробуя на вкус: «Жёсткое и безвкусное. Ах, вот если бы оно было таким же, как…сыр…», – тоскливо посмотрело в сторону недосягаемой цели, уселось в углу.

Рыжеволосое никто и ничто поиграло с ниточкой-секундочкой и хотело выбросить, но тут крохотную, лохматенькую голову посетила идея: «Что, если…». Мысль было некогда додумывать и представлять подробно, а потому Рори приступило к делу. Оно встало, свило лапками из струнок верёвочку, на конце сделало петельку, петельку опустило в дырочку, в дырочке поддело корочку. Разок, другой, третий. Перестало считать неудачи. Нет смысла тратить цифры на такие глупости. Рори изловчилось и заарканило безропотную добычу, потянуло, скручивая верёвочку.  Сыр, словно луна в заводной музыкальной шкатулке, медленно поднимался выше и выше. Нос так и вертелся, чуя заострившийся от времени запах пропавшего недоеденного сыра. Рори чуть не заплясало от самодовольства и радости, но напомнило себе: «Рано радоваться, когда еда не в желудке».

Ласковый женский голос сообщил: «До окончания эвакуации осталось четыре минуты. Повторяю, все, кто не успеют найти выход, будут съедены…».

Рори схватило корочку и прижало к себе, посмотрело в сторону далёкого светящегося отверстия – лаза на поверхность: «Опять она играет совсем нечестно, кривит коридоры, меняет двери местами. Конечно, нас так много ненужных, потерянных и никаких, что можно долго есть, а те немногие, кто сумел выжить, и новые, только-только явившиеся, всё равно придут к ней. Куда ещё? Это наш последний приют…». Существо село на пыльный пол. Рори любило мягкие пушистые завитки из свалявшейся шерсти, крупинок мусора и странного волокна, объединяющего всё это между собой. Оно, держа сыр в зубах, и теряя капельки голодной слюны, взбило самый большой комочек пыли, словно подушку и улеглось. Высоко наверху было светло. Лучики устремлялись в подполье сквозь щёлочки меж досками и трещины плинтуса. Сияние преодолевало половину пути до неподвижно лежащего вот уже четверть секунды Рори и исчезало в густой темноте подвала.

 Существо вонзило голодные зубы в чёрствое тело корочки, та запищала и захрустела. Оно рассуждало: «Да, ремонт намечался давно. Наверное, поэтому старое чёрное отражение, бродящее само по себе, сидело не в любимом зеркале на чердаке, а в прихожей, и опасалось дремать за спинами людей. Я глупое, глупое, глупое ничто...», – ругало себя Рори.

В крысиный лаз заглянул Кот. Собственно, никаким настоящим зверем он не был и напоминал скорей уж клубок из ломанных линий с хвостом-палкой, но именовал себя именно так: «Кот». Вежливые постояльцы Снежного Приюта не спорили. Каждый имеет право на самоопределение.

 Рори огорчилось: «Зачем он здесь? Неужели, тоже за сыром? Кот отнимет у меня корочку? Это нечестно! Я так старалось добыть её…», – от обиды на глазах выступили слёзы, а зубы стали грызть кусок сыра с удвоенной скоростью.

Кот распушился, словно чёрный парашют одуванчика, спустился вниз, и без приглашения лёг рядом:

 – Приятного аппетита, – видя недоверие в глазках-бусинках собеседника, поспешил успокоить: – не волнуйтесь, я это не ем. Оно плохо пахнет. Я люблю клубнику со сливками…

 – Ты пробовал клубнику со сливками? – удивилось Рори и облизало замасленные сырным жиром губы. – Это такое белое с красными ягодками, которое нарисовано на животе Оленя?

 – Не приходилось, – признался Кот. – Но мне сказали, что я это люблю, думаю, это правда.

 – Хочешь сыру? – спросило Рори, понимая, что не успеет доесть. – Может, те, кто пришёл, не станут тебя убивать и отдавать ей? Ты всё-таки память…

 – Я всё-таки клякса… – огорчился Кот. – Кляксы никогда не выживают, правда, моя тётушка,  –  задумался, уточнил, –  родня по форме. Пятно, как и я, госпожа Алая Кровь, пролитая в гостиной некой Анжеликой – девочкой, разбившей ёлочный шар, сказала, что я должен въесться поглубже, тогда никто не вышкурит,  –  надолго задумался. –  Это неправильно. Мне бы не хотелось жить где-то под линолеумом и изредка по ночам выползать и алеть, –  поправил себя, – чернеть. Я Кот, я люблю, когда меня гладят и греют у камина.

Рори восторженно и завистливо охнуло:

 – Тебя гладили и грели у камина?

 – Нет… – огорчился клубок из беспорядочных линий. – Но мне кажется, я заранее это люблю: так хорошо, когда кого – то обогревают и гладят…

Женский голос задрожал от предвкушения трапезы: «Осталось три минуты, вы будете съедены, приятного аппе… то есть вечера…».

Рори спросило:

 – А почему ты не убежал? Любая стена в детской комнате гордилась бы таким вот котом, а может быть, какая-нибудь мама вырезала бы тебя и поставила в рамке на столе и гладила бы пальчиком, сидя у камина и вспоминая, как сын или дочка были маленькими?

Недра Снежного Приюта клокотали от предвкушения перемен. Кот, вслушиваясь в голодные звуки, молчал целых двенадцать звонких секунд.

 – Стоит ли? Наверное, не так уж и ласково, когда водят пальчиком по гладкому стеклу и греют сквозь него у камина? –  помолчал ещё мгновение, за которые струны сыграли короткую мелодию, а сыр был откушен пять раз. – Я никому никогда не говорил, но коты совсем на меня не похожи.

 – Ну, что ты…очень похожи, особенно когда спят, свернувшись уютным клубком. Тебе просто надо поработать над хвостом, не прями его так…

 – Жизнь тщетна…

Рори вздохнуло, соглашаясь с этим мрачным высказыванием, спросило:

 – Кот, по-моему, вы очень умное и образованное существо, вы случайно не подскажете, что я такое? Вот, посмотрите… – встало на тоненьких лапках, раскинуло руки. –  Может быть, я рисунок?

 – Определённо, не рисунок, – авторитетно заявил Кот. – Даже не стихотворение, я повидал их много, но ты не оно. Оно шумное и рифмоватое. Я признаюсь, не знаю, кто вы такое.

 – Жалко. Наверное, меня забыли выдумать…

Хвостатый клубок растопырил ранее незаметные усы:

 – Ересь, нет такого! Сказки! Нонсенс! Парадокс и этот, как его…

 – Может я «Этот, как его?».

Они подумали, оборвались три звонких струны, но оба пришли к выводу, что Рори не может быть неоконченной мыслью или сном. Те и другие, из-за того, что не крепко додумали, постоянно меняются и кривляются. Рори никогда не позволяло себе ни того, ни другого.

Кот почесался хвостом и стал похож на вопросительный знак с безмерно ожиревшей точкой:

 – Может быть, вас, коллега, просто слишком сильно позабыли?

Грустно быть слишком сильно позабытым. Обидно. Обидней, чем быть ненастоящим, не придуманным…

Рори село, обхватив колени, рыжая копна волос распушилась сильнее обычного. Оно нарисовало на пыли собачку: «Я никогда прежде не пробовало это делать, а ведь неплохо получается», – существо хотело поделиться радостью открытия таланта с Котом.

 – Посмотрите.

 – Да-да?

Неожиданно линии зашевелились, уплотнились, приподнялись. Пёсик огляделся и тявкнул:

 – Ряф-рви-котяв!

Кот испуганно зашипел, вздыбился и помчался наутёк, крича:

 – Что вы себе позволяете? Это безобразие, безобра-а-азие!

Рисунки скрылись за ближайшей щелью. Рори осталось одно. Женский голос предупредил словно бы из-за плеча: «Осталась половина минуты, пора бы убегать прочь…». Оно испуганно обернулось, но никого не увидело.

Свет и темнота повторили тихонько:

 – Пора бы убираться прочь… –  и стали невнятными. Сразу и не поймёшь, где кончается одно и начинается другое. 

Рори оказалось в серой мгле перемен, когда ничего не решено на будущее, но уже всё разрушено для прошлого. Корочка сыра, и та куда-то запропастилась. Трещины дробили окружающую реальность. Существо зажмурилось, понимая, что сейчас и оно само разломается и исчезнет. Чьё-то дыхание коснулось ушей, потом хвоста. Женский голос раздался совсем-совсем рядом:

 – Странно. Что-то не припомню тебя ни на стене, ни в тетради, ни на словах. Что ты, убожество?

 – Сейчас-сейчас, одна струночка и ешьте на здоровье, только я даже сыр не доело, где мой сыр?

 – Оно ело настоящий сыр!? Оно нарисовало собачку, и та выгнала кота из дома и сама убежала, оно рисует на стене небытия? Что оно?

Рори загрустило ещё больше: «Неужто, так и помру неопознанным?».

Женский голос расхохотался, сверху с треском рвались обои, ремонт шёл своим чередом и снова стали появляться половицы, в зеркале мелькнула забытая чужая тень, свет распушился и целовался лучами с чернотой темноты, и сыр, не тронутый генеральной уборкой, лежал возле ног. Радостно стало Рори: «Меня не съели. Здорово быть никаким. Наверное, я даже человек…», – но посмотрел на себя в отражении и покачал головой: «Нет, они совсем не такие». Вернулась собачка. Она виляла хвостиком и дружелюбно тявкала. Рори улыбнулось.

 – Пойдём, ты когда-нибудь ел клубнику со сливками? А грелся у камина? Нет? Мне кажется, это было бы здорово. Может быть, Кот вернется, и мы будем говорить, и прятаться вместе и грызть чёрствый сыр. Может, я крыса? Или…

Мысль оборвалась, потому что была такой странной и глупой, что ей самой не захотелось появляться на свет и пугать окружающих, да ещё и в таком чистеньком свежепоеденном доме. Недавно Рори заходило в гости и интересовалось, не знаю ли я, кто оно такое, но, увы, мне нечего было ответить. Знаете ли вы, кто такое Рори? Если да, то нарисуйте на листочке бумаги кота, простого, из ломанных линий, вложите в его лапы нужное слово, а если не жалко, то и корочку сыра…