Смех волка

Липы слизывали с высокого неба солнечные лучи. Дарья вышла во двор с тазом, полным белья, и принялась развешивать вещи на верёвках. Волосы женщины собраны в тугой пучок, глаза тревожные, движения плавные, плечи чуть ссутулены.

Старушки возле подъезда пошептались, глядя на Дарью: «Халат короткий! Смотри какая, всё прихорашивается. Лучше б за ребёнком смотрела».

Баба Нюра стукнула клюкой по асфальту и громко, словно хотела, чтобы услышал весь маленький городок, объявила:

– Димка, Валюшин внук, идиот, волчицу щенную убил. Да-а-а. Взял дедовское ружьё и разорил логово. Слышь, а волчат-то в город притащил. Мальчишек собрал, вон там, на пустыре возле озера. Бросил щенков в яму и говорит, мол, кто не попадёт в башку зверёнышу, тот не мужик. Да… – Нюра выждала, когда подруги притихнут, продолжила: – Вот там, на поле и порешили весь выводок.

Старуха говорила с омерзительной гордостью. Было непонятно, чем она кичится больше: тем, что первая узнала о случившемся, или тем, что кажется себе лучше, говоря о чужих грехах. Повторила:

– Всех бедняжек волчат и угробили. Дашенька, а твой-то там тоже был. Помнишь, вчера в синяках пришёл? Сказал с карусели свалился, помнишь?

Женщина замерла, сердце гулко заухало: «Неужто и Летдар тоже бил волчат?» Она замерла, прижав холодную простыню к груди, силясь унять жар от ожидания стыда.

Нюра разочарованно покачала головой.

– Твой не бил, – в мутных глазах блеснуло живое чувство неприязни. – Сказал, что маленьких обижать подло и что те, кто так делают – подлецы. Его и поколотили. Слышь, мал, а как завернул… – ворчливо захихикала. – Говорят, схватил одного волчонка и убёг. Ты не видала, куда он зверёныша дел? Их-то, пока маленькие, жалко, конечно, ну а  если он возьми да вырасти, это ж что же? На улицу не выйди?

Даша обрадовалась, что сын непричастен к казни щенков, и смутилась. Старуха-соседка как будто упрекала восьмилетнего мальчика в его доброте. Женщина подумала: «И меня судит, считает, что плохая мать, раз не рассказала, что из волчат вырастают злые волки». Ей стало обидно и больно. Никто на свете не знает и не может понять, как горько слышать упрёки матери, да ещё такой, что воспитывает ребёнка одна.

Даша коротко ответила:

– Не видела, – торопливо закинула оставшиеся вещи на верёвку, пошла домой, услышала брошенное вслед:

– Тоже мне… любители природы…

***

Летдар принял ванну, забрался в кроватку и накрылся одеялом. Даша села возле сына, взяла в руки книжку со сказками, прежде чем читать, спросила:

– Где ты вчера был? Я искала на площадке возле дома, а тебя не было.

Мальчик подмял под ноги одеяло, задумчиво уставился на мать. Его губы вытянулись в упрямую тонкую линию.

Даша вздохнула и, отвернувшись к стене, пробормотала вроде бы самой себе: «Неужели я такая глупая и плохая, что мне нельзя доверить секрет?»

Личико Летдара на миг стало удивлённым. Он испытующе заглянул в глаза матери, соврал:

– А у меня никакой тайны нету.

– А куда пропало молоко из холодильника? – Даша подмигнула мальчику. – А сосиска?

– Коту дал… – было видно, что ответ Летдар заготовил заранее. – Во дворе видела? Тощий такой кот. Вот, я ему… – осёкся. – Мама, ты что, обиделась?

Даша погладила сына по тёмным волосам, покачала головой.

– Нет, милый.

Мальчик обнял маму, поцеловал и спросил:

– А ты никому не расскажешь?

– Никому, – обрадовалась женщина: «Наверное, я не такая уж плохая мать, если он доверяет?»

– Мамочка, – зашептал Летдар. – У меня волчонок. Настоящий, из леса! У него большие лапы и маленькие глазки. Он попил молока, а сосиску почти не стал есть. Он хороший, он добрый!

– Миленький, так же нельзя…

А Летдар уставился своими глазами цвета осенних кленовых листьев доверчиво и ласково, словно спрашивая: «А как же можно? Мамочка? Как можно его камнем по голове? За что?»

Даша не смогла подобрать слова. Что же сказать сыну? Как объяснить? И что объяснять?

***

За окном тихо. Солнце рано упало за горизонт, должно быть, устало к осени. Молчит заброшенная фабрика за высоким бетонным забором. Дремлют машины, забравшись в карманы стоянок. Летдар ворочается, вслушивается в укутанные в пушистую ткань ночи звуки. Не спится. Только закроет глаза – видит мёртвого волчонка. Кто-то убил щенка. Может, мальчишки, а может, собаки почувствовали чужака и загрызли. Летдару стало невыносимо сидеть в темноте, он позвал:

– Мам! Мама, мне кошмар приснился…

Скрипят половицы в квартире соседей. Кто-то прошёл под окнами. Истошно провыл кот. Нет ответа. «Наверное, мама уснула на диване в кухне, – мальчик покрутил в руках плюшевую игрушку-волчонка, купленную в утешение, – или зачиталась книжкой и не слышит, или… плачет, – накрылся одеялом. – Мама говорит, из-за работы болит голова. Вот вырасту, и она не будет работать… и плакать… – сопит от досады. – Бабушка и дедушка сегодня работают в ночь. Я никогда не видел, чтобы они плакали. Почему?»

Летдар зевнул. Даже очень грустным детям ночью хочется спать. Сон навалился цветным покрывалом. Мальчику виделся израненный полугодовалый щенок на рыжей листве. Он был ещё живым, когда нашёлся в кустах возле бывшего красильного цеха. Тихонько заскулил, услышав Летдара, попытался приподнять большую неуклюжую голову.

Мальчик вздрогнул, перевернулся с боку на бок.

Волчонок лизнул руку благодетеля и защитника. Даже во сне язык щенка казался горячим и шершавым. Мальчик заглянул в глаза другу: «Потерпи». Волчонок слабо вильнул хвостом. На серой мордочке застыло человеческое выражение страха.

Летдар захныкал сквозь сон: «Не уходи от меня, хороший, миленький, пожалуйста».

Из приоткрытой пасти зверя облачком пара вырвался последний тяжкий выдох и тело обмякло.

Серая дымка устремилась к лицу Летдара. Мир на миг почернел. Мальчику стало тяжело дышать то ли от слёз, то ли от этой самой мглы, что вуалью прилипла к лицу. Это продолжалось минуту, не больше, а потом пришёл странный покой, словно всё хорошо.

– Вставай сейчас же!

Летдар подпрыгнул с кровати и судорожно зашарил по тумбочке в поисках выключателя ночника. В комнате никого не было. Мальчик замер не дыша, сердце ускорилось: «Что это было? Показалось?»

Тихое рычание донеслось словно бы из-за плеча: «Чуешь? Ты это чуешь?»

Мальчик подскочил с кровати, осмотрелся. Он схватил с постели игрушку и вышел в коридор. В нос ударил омерзительный запах, словно кто-то принёс в дом бочку тухлой капусты. От едкой вони саднило горло, кружилась голова. Ему захотелось спрятаться, но словно кто-то толкал в спину и рычал: «Нельзя ложиться спать, слышишь? Мы должны бежать!»

– Кто мы? – оглядывается по сторонам. – Мама! – кашель сдавил горло тугой петлёй. – Мама…

Лёгкие наполнялись, но это не приносило облегчения. Дышишь, а дышать невозможно. Летдар шёл к тусклому пятну – распахнутой двери кухни. Что-то шипит, словно сдувается шарик.

Мама лежала на полу, в голубоватом пятне света уличного фонаря. Казалось, она спит: волосы упали на лицо, руки сжимают крестик на груди. Мальчик отвёл спутанные пряди, заглянул в глаза матери и отпрянул к стене. В них была та же хрустальная пустота, что и зрачках погибшего волчонка. Он растерялся, присел на корточки, обхватил колени, по щекам текли слёзы. Игрушка-волчонок шевельнулась и укусила за палец: «Прочь. А ну прочь! Зови на помощь!»

Летдар вздрогнул, но не захотел двинулся с места. Тогда рычание в голове сменилось тихим жалобным скулежом, в котором слышалось: «Мне страшно, слышишь, мне страшно, пойдём отсюда, пожалуйста». Он уставился в глазки-пуговки игрушки. Они и впрямь выглядели так, словно…

Мальчик пополз к коридору, старательно пряча игрушечного волчонка за пазухой и бормоча: «Всё будет хорошо, я помогу тебе мамочка, и ты не бойся, пушистый». Летдару было легче думать, что он старше своей игрушки и сильнее кое-как распрямился. В замке торчал ключ. Мама всегда оставляла его, чтобы в случае беды Лет мог сам открыть дверь. Ключ щёлкнул – замок не поддался. Бабушка ругалась, что его заедает, и вот, заело! Летдар крикнул, не слыша себя, надавил изо всех сил. Щелчок. Дверь распахнулась. На миг стало легче дышать. Мальчик заколотил в соседские двери. Ноги ослабели, и Летдар упал.

Дядя Коля, сосед из квартиры напротив, выглянул из-за двери. Увидев лежащего на полу ребенка, бросился на помощь.

Летдар вцепился в узловатые пальцы мужчины, прохрипел: «Мама, там мама…»

Мужчина ринулся в тёмный проём.

– Даша?!

Щелчок выключателя. Время словно бы растягивается на тысячи острых мгновений. Лампа в коридоре загорается медленно, искра электрического тока воспламеняет напитанный газом воздух. Взрыв! Дядя Коля опалённый огнём, отлетает в сторону. Жар проносится над головой Летдара. Волосы на затылке мальчика трещат, скручиваясь от жара. Он прижимает руки к голове, сбивая зарождающееся пламя, поднимается.

Люди вокруг раскрывают рты, подобно рыбам. Он ничего не слышит. Оглушённый, попадает в чьи-то руки, другие, третьи,  вопит о том, что в квартире осталась мама, теряет сознание.

Боль пульсирует в голове, колет в горле, разливается по телу. Летдар заходится очередным приступом кашля. Сильный до рвоты спазм скручивает тело.

Гудят машины. Мерцают красно-синим маячки скорой. Мальчик силится устоять на ногах. Тянет руки пытаясь позвать на помощь.

Чьи-то руки тянутся, чтобы потеребить за плечо, тронуть волосы, успокоить. Слышатся слова: «Пожар потушили. Сейчас. Её ищут».

Лет не позволил усадить себя на каталку, вырывался.

Из черноты подъезда вышли пожарные, положили на землю свёрток. Мальчик отпихнул взрослого в форме и сдёрнул покрывало, замер.

– Это не моя мама…

Летдар искоса глянул на изуродованное тело, вздрогнул, увидев крохотный белый кусочек ткани со знакомым узором – голубыми цветами – незабудками. Мальчик упал на колени, склонился, ища в изуродованном лице знакомые чёрточки, забормотал что-то.

Врачи оттащили, заставили лечь, надели маску, стали щупать живот, заглядывать в глаза.

Толпа зевак колыхалась разноцветным морем. Лица – гребни белой пены.

Летдар закрыл глаза: «Несправедливо, почему все живы, а она нет?»

***

Солнце опалило грязь, высушило омертвевшие листья. Ветер закрутил пыль, поднял к самому белёсому небу. Летдар играл со своей единственной игрушкой, последним подарком матери – волчонком. Он плохо помнил, что было в больнице. Кто-то жалел его, кто-то приносил фрукты. Соседи, учителя, одноклассники. Всем было дело до случившегося, кроме бабушки и дедушки. Они так и не явились. Сначала Летдар оправдывал родных тем, что у взрослых всегда много дел, что в квартире был пожар, а маму нужно похоронить. Мальчик поджал губы: «Они… отняли её у меня. Где они её закопали? А вдруг, она была живая? Бывает же так, что живых…»

Игрушечный волчонок сверкнул глазами: «Прекрати немедленно!»

Мальчик опёрся руками о подоконник, потёр глаза. Он не спал вот уже которую ночь и днём пребывал в странном путанном состоянии. Дремал на занятиях. Не хотел играть на прогулках. Виной этому были кошмары. Они причиняли боль. В них не было покоя, в них были смеющиеся лица людей, обгорелое тело матери, жуткие мёртвые глаза волчонка и бабушка, дымящая сигаретой, стоящая на каком-то огромном камне. Летдар полз к ней, кричал, плакал, но как только добирался, та спихивала ногой, и мальчик катился вниз. Всё повторялось снова и снова.

Игрушка вздрогнула, увеличилась в размере, превратилась в почти взрослого волка, потянула Летдара за рукав:

– Ляг, поспи хотя бы сейчас.

Мальчик свернулся калачиком. Может быть, и впрямь стоит так делать? Спать днём? Спросил друга:

– Как тебя зовут?

– Не знаю. Я просто Волчонок, и всё.

Зверь устроился на подушке, лизнул мальчика в ухо, шепнул: «Я знаю. Ты очень старался. Просто нас двое, а мир большой. И всё-таки, нас двое. Это почти стая. И мы живые. У нас всё отняли, но мы подарили себя друг другу. Спи».

Летдар уткнулся в пахнущую травами шерсть и уснул. Во сне он увидел живую маму. Она была счастливая и красивая.

***

Мальчик давно потерял свою игрушку-волчонка, но не грустил об этом. Он слишком вырос, чтобы играть с плюшевыми зверьками. Его друг и защитник Волк переродился в невидимого компаньона, всегда и везде следующего за Летдаром.

Детский дом должен был посетить глава района. Чтобы встретить его достойно, детей заставили танцевать. Летдар кружил Варю – некрасивую, попавшую в детский дом только на прошлой неделе, девочку. Она всё время смотрела куда-то в сторону и хмурила белые брови:

– А твой брат почему не танцует? – указала на волчонка. Зверь сидел на широком подоконнике и наблюдал за подготовкой к «Весеннему балу» с некоторым интересом. Ему нравилось, когда девочки одеты красиво.

Летдар растерялся. Он вопросительно уставился на Варю: «Она видит его? Обычно волк не позволяет себя видеть. Люди не замечают его, пока сам не захочет».

Волк посчувствовал внимание к себе, сдёрнул капюшон извечной куртки с серой меховой оторочкой:

– Что?

– Она тебя видит. Ты разрешал ей видеть?

– Нет.

Варя отпихнула Летдара, попятилась. Её глаза цвета пыли стали испуганными.

– Кто ты?

Волчонок шёл на девочку сквозь танцующих детей, предметы.

Варя забилась в угол, принялась читать молитвы, креститься сама и крестить волка, тот почесал за ухом, протянул руку – лапу, провёл когтем по лбу девочки. На коже выступила кровь. Зверь склонился, лицо вытянулось клыкастой пастью:

 – Только попробуй кому-то рассказать.

Девочка отрицательно замотала головой: «Нет, нет, нет, не скажу!»

Воспитатель подошла, попыталась успокоить Варю, заставить снова встать в пару с Летдаром и репетировать, но девочка наотрез отказалась, сказала, что ей срочно нужно выйти, скрылась за дверью.

Волк «прилип» к Летдару тёмным доспехом, готовясь дать отпор, если будут ругать. Теперь он управлял телом, а мальчик спрятался в уютном вымышленном домике где-то внутри сознания.

Женщина подошла, спросила:

– Опять? Она-то тебе чем не угодила? А? Лет? Как ты мне надоел… – покачала головой. – Иди отсюда уже. Почему ты не сбежишь совсем? Ты же можешь. Откуда у тебя этот костюм? А? А золотая цепочка? А телефон? – пихнула подростка. – У кого ты это отобрал?

– Сами отдали. Прям схватили за руку, говорят: «Вот, возьми, тебе нужней!» – волк развёл руками. – Хочешь, подарю, – достал из кармана колечко, подмигнул. – Ну, ты понимаешь, как отработаешь?

Воспитатель замахнулась. Хореограф Татьяна Николаевна дёрнула женщину за рукав, шепнула: «Не связывайся ты с ним! Посмотри на него! Одержимый какой-то…»

Волк резко развернулся, провёл пальцами по стене, штукатурка завибрировала, крошась и разваливаясь, свет замигал. Страх питал зверя. Он был вкусней свежей крови.

Летдар словно бы видел происходящее сквозь окно, как будто не был частью события: «Думаете, я возвращаюсь над вами издеваться? Я просто… – глаза защипало, но слёзы так и не выступили, – а вдруг, кто-то обо мне вспомнит?»

***

Летдар сидел на тёплой крыше и любовался луной. Ветер трепал отросшие волосы. В почти жёлтых глазах отражались звёзды. Мальчик втянул напитанный запахом липкой тополиной смолы весенний воздух и улыбнулся.

– Красиво, правда?

Рычащий сиплый голос ответил:

– Ага. Только никому до луны нет дела. Кстати, о делах. Варя должна замолчать. Одного предупреждения мало, – позади коробки лифта снова захрустело и зачавкало. Волк кого-то ел. Судя по клокам шерсти, гонимым ветром, не повезло бродячей собаке.

Мальчик передёрнул плечами, тихонько спросил:

– Она и так испугалась. Разве она виновата, что увидела?

Зверь зарычал. Тень стала менять очертания. Из-за укрытия стены вышел юноша – точь-в-точь Летдар, только лицо жёсткое и решительное.

– Если она начнёт трепаться, нас перестанут бояться, и тогда… – утёр с губ кровь: – А тогда они нападут…

– Мне кажется, они уже готовы напасть. От страха.

– Да что я такого сделал-то? Так, шалости…

– Это всё-таки было нехорошо, со Светой и с той женщиной, ну, которая…

– Надеждой Ивановной? Я всего лишь закрыл её в подвале и пощекотал ножом. Даже царапинки не осталось, а то, что она поседела, это нервы. Учителя все такие нервные, – паясничая, задергался, изображая, как новая психолог бегала и кричала. – Она думала – умнее других. Думала, первая такая, кто пытается вписать тебе в карту раздвоение личности, но не поняла… нас ведь и впрямь двое. Помнишь её физиономию, когда она влетела в столовую, убегая от тебя, а ты там моешь посуду? А? Круто было?

– Перестань, не смешно… – глаза мальчика стали совсем грустными. – И те последние люди, они нас усыновили, а ты съел их кота…

– Пф-ф-ф, жалко им, что ли? Он меня видел и царапал. Я должен был это терпеть? – облизнул губы. – Вкусная была киса, жирная…

Летдар попытался возразить, но на его рот легла узкая сильная рука. Волчонок поцеловал тыльную сторону своей ладони.

– Не надо, не ругайся. Я защищаю нас. И я не буду обижать Варю, если ты этого не хочешь. Не злись на меня. Если бы наши очередные мамочка и папочка нас любили, они бы не выгнали из-за какой-то драной кошки. Она что им, дороже тебя? А? Ну так и пусть идут куда подальше!

Летдар обнял голову друга. От него пахло хвоей и травами, свежим снегом, первым дождём. Запах покоя и безопасности. Он улыбнулся.

– Ты придумаешь, как её напугать?

– Я украду её любимую тряпочку и подотрусь. Таскает за собой кусок пелёнки. Дура…

– Не надо. Наверное, это её брата или сестры. Я видел, как Варя плакала, прижимая к себе этот лоскут.

– Какой ты глупый. Я должен быть злым, чтобы ты мог оставаться вот таким, понимаешь? – присел на корточки перед другом, погладил по волосам. – Я ведь старше тебя. Для меня время идёт быстрей, намного быстрей, а ты ещё ребёнок. Ты ничего не понимаешь.

Летдар вздохнул и отвернулся. Да, наверное, он остался где-то далеко позади, в прошлом, в детстве. Это было неправильно, но не больно. Он сжал кулаки, решительно развернулся и встал.

– Знаешь, я не помню, где мы жили и как жили. Словно кто-то вычеркнул всё это из памяти. Это ты сделал?

Волк, вытянул разоренную тушку на центр крыши.

– Нет-фф, – прожевал. – Лучше поешь, ты какой-то бледный. Смотри сколько тут всего вкусного. Нет? Ну и ладно мне больше достанется, – покрутил пальцем у виска. – Тебе было слишком больно, и ты спрятал воспоминания за огромной дверью, а ключ отдал мне, – указал на смешную безделицу на цепочке. – Замок немного заедает…

Летдар решил: «Мне пора учиться быть взрослым. Прости, мама, ты умерла, а я должен жить и должен узнать, как всё случилось…» – он представил её. То ли лицо видится? Он слишком долго жил фантазиями. Слишком долго трусил. Мальчик знал, что должен пойти туда, где всё началось.

Волк взволнованно и радостно зарычал: «Пора! Давно пора! Пойдём, пойдём и посмотрим».

***

Они шли по тёмным улицам. Сотрудник полиции нарочно отвернулся, словно не видит подростка. Волк довольно прорычал: «Узнал… уважает». Летдар остановился напротив вывески «Парикмахерская» с разбитой буквой «к».

– Мама ведь здесь работала, – одёрнул рукава серой толстовки,  – А там окна подсобки, они выходят в заброшенный садик с дикими кислыми вишнями. Я там часто сидел после школы, ел баранки и видел в приоткрытую дверь, как мама стрижёт и щебечет, – бледное лицо стало умиротворённым, задумчивый. Он прикрыл глаза вспоминая: – Мама была как маленькая птичка. Тихая и хрупкая. Я не могу понять, как она могла решиться вот так с собой…

– Идём, – прорычал Волк. – Идём. Я рад, что ты начинаешь думать.

Они перешли дорогу. Не стали останавливаться возле детского сада. Летдар слишком часто болел и так и не успел запомнить имена воспитателей, привязаться к кому-то. Пустая коробка с тёмными окнами осталась чем-то непонятным и неинтересным. Они зашагали по тропинке, миновали детскую площадку, ряд высоких сосен, вышли к озеру. Раньше фабрика забирала из него воду и сливала отходы. От водоёма до сих пор пахло серой, но здесь всё равно водилось немного рыбы. Мальчик помнил, что дедушка любил постоять с удочкой на мосту. Летдар иногда приходил и сидел неподалёку на камне. Так, чтобы не мешать. Как чужая собачонка.

От воспоминания стало больно. Он обернулся, ища поддержки у Волка, и увидел его стоящим над засыпанной мусором и поросшей травой ямой. Мальчику стало стыдно: «Какой же я эгоист», – подошёл к волчонку, пробормотал:

– Они тут погибли, твои братья и сёстры, я не мог спасти всех, прости, – буркнул Летдар, вмиг осипнув от волнения. Он обнял друга, тот дёрнул плечами, сбрасывая руки. Мальчик покачал головой. – Перестань. Ты тоже уже должен понять, что когда страшно – это не стыдно.

Волк покосился:

– Я помню твоё лицо. Оно показалось мне самым прекрасным на свете. По моей спине ударил камень, а ты прыгнул в яму и закрыл собой. Сказал им что-то. Твой голос походил на голос мамы, а потом ты схватил меня и побежал. Помню, они повалили тебя, колотили ногами, а ты терпел, закрывал меня, и от тебя отстали…

– А я не помню. Мне казалось, не падал. Просто сбежал…

Они взялись за руки, пошли вдоль берега, остановились возле магазина с большими витринами.

Летдар глянул сквозь стекло:

– Тут больше нет столиков. Ну и ладно, мы с мамой тут никогда не сидели. Она говорила: «Грязно». Мы шли… – он почувствовал, как душа встрепенулась, оживилась, вспоминая и отряхивая вымышленные дни. – Туда! Да, туда! Мимо черёмухи, мимо…

Они побежали. Сердце колотилось чаще и чаще: «Она любила меня, точно любила, и мы были счастливы, как я мог забыть это?» Фантазии, долгие годы заменявшие настоящие воспоминания, разлетались в стороны огненными плевками лжи.

Волк радостно завыл, вскинув морду к влезшей повыше луне. Казалось, они летят по сонным дворам. Мимо испуганных домов, мимо случайных прохожих, мимо серых силуэтов гуляк.

Летдар остановился, войдя в знакомый двор. Слева парк и длинный забор, отгораживающий территорию фабрики, справа их с мамой дом. Старая, построенная ещё при «балине», как тут говорят, пятиэтажка. Дом был грузным, с толстыми, словно в бомбоубежище, стенами из красного кирпича, утонувшим в земле первым этажом. Мальчик пробежал взглядом по кладке.

– Стена – и та помнит. Смотри, сажа осталась и, кажется, даже пахнет дымом, а я пытался забыть, – мальчик вздрогнул, отошёл к цветнику. – Смотри, незабудки. Как на её ночной рубашке, там, где она лежала мёртвая. Кто-то тоже всё помнит.

Летдар подошёл к старой липе, играющей на ветру монетками листьев. На коре дерева было выцарапано сердце, а в его середине шрамами буквы «Д» и «А», Дарья плюс Андрей. Он тронул их пальцами.

– Я даже помню кое-что из того, что мама врала о моём отце.

Волк поморщился:

– Да ничего она не врала. Ты ведь его знаешь. Отца своего, – осёкся. – Знал.

Летдар попытался припомнить. Был какой-то человек – силуэт. Человек – конфеты и подарки.

– Значит, Андрей? Он пришёл однажды, когда бабушки и дедушки не было дома. Мама очень обрадовалась, плакала, а потом он почему-то обнял меня, а я его ударил. Мне было неприятно, что мама кому-то, кроме меня, по-настоящему рада.

Высоко на пятом этаже стукнуло, распахиваясь, окно. В жёлтом жирном свете появилась тёмная фигура.

– Бабушка? Она тут так и живёт?

– И бабушка, и дедушка, но он сейчас на работе.

– Пойдём и спросим, как было? – влетел в подъезд следом за каким-то пареньком, тот испугался, но, увидев рядом с собой только мальчика лет тринадцати-четырнадцати, ухмыльнулся и, ничего не говоря, пошёл по лестнице.

В доме всё изменилось. Пластиковые рамы. Стены выкрашены другим цветом. Выправлены перила. Первый, второй, третий, четвёртый. Пятый этаж. Тот самый этаж с широкой лестничной клеткой, маленькой батареей и убогими пыльными цветами.

Мальчик подошёл к двери с цифрами один и восемь, надавил кнопку звонка. За стальным полотном раздалась мелодичная трель, приглушённые шаги и, наконец, звон ключей. Дверь распахнулась. Воздух рванул с лестничной клетки к открытому кухонному окну. Сквозняк взбил белые кудри на голове женщины.

Летдар подумал: «Да, точно, все говорили, что бабушка молодая и красивая. Очень молодая. Господи, сколько же было маме, когда появился я? Сколько ей было, когда пошла работать, взвалила всё на свои плечи? Почему ты ей совсем не помогала? Бабушка?»

Молчание затянулось. Женщина нахмурилась, поправила воротник халата и раздражённо спросила:

– Чего тебе?

Волк не позволил Летдару сбежать, спросил, управляя телом мальчика:

– Можно войти?

Она оглядела с ног до головы.

– С чего бы?

– А ни с чего! – зверь отпихнул женщину с дороги и закрыл дверь. Волк был гораздо сильнее и смелее Летдара, он продолжил разговор: – Не помнишь меня?

Женщина сощурила синие глаза.

– Ах, вот оно что… – взяла сигарету с тумбочки и закурила, пошла на кухню к окну.– А я думаю, какая знакомая рожа…

Невидимый для женщины волк заставил мальчика идти следом.

Летдару было очень тяжело. Воспоминания  наваливались одно за другим.

Бабушка Ира не любила ни дочь, ни внука. Она постоянно затевала ссоры. Мальчик вспомнил, что боялся заходить в её комнату или шуметь, когда она дома: «Но почему я её всё равно любил? Я же всё равно считал её хорошей. Бабушка Ира, я надеялся, что ты меня тоже любишь и заберёшь к себе! Каким я был наивным дураком!»

Женщина скривила пухлые губки:

– Почему тебя не отправили в детский дом куда-нибудь подальше?

Летдар пристально смотрел на эту, теперь чужую женщину. Он вспомнил, какой мама была худенькой и бледной, вспомнил, что в холодильнике была их полка и полка бабушки с дедушкой. Мальчик посмотрел на свои руки: «Тебе жалко было для нас куска хлеба. Ты всегда хорошо зарабатывала. У тебя всегда было много вкусного, а у нас с мамой не было почти ничего». В голове возник образ Даши, которая присела на корточки и просила: «Не бери у них еду. Потерпи, сынок, бабушка будет ругаться». Он терпел.

Ира взяла трубку домашнего телефона, набрала короткий номер.

– Алло, полиция, ко мне вломился какой-то беспризорник из нашего детского дома. Да, мой адрес, да, подожду, – она повесила трубку. – Государственное учреждение – и такой бардак. Вас надо покрепче запирать.

Летдар отпрянул, словно от пощёчины, и выкрикнул:

– Это тебя надо было запереть и намордник надеть! Это ты довела мою мать! Ты не давала ей прохода и издевалась. Она работала, как проклятая, а ты не то, что помогала, выставляла ей счета за всё…

Ира рассмеялась зло и неприятно.

– Я? Нет, я её любила, она училась на пятёрки, она была моей гордостью, пока ты не появился. Я говорила ей, что тебя надо оставить в роддоме, утопить, как котёнка, что угодно, только не оставлять в нашем доме, не позориться перед соседями. Ладно бы у тебя был отец. Знаешь, как ты появился? Какой-то ублюдок изнасиловал мою дочь. Дарья наслушалась всякой чепухи, молилась на тебя, какой же она оказалась дурой, а дуры долго не живут. Естественный отбор, слыхал про такой? А?

– Неправда. Это ты всё так представила.  Они друг друга любили, – мысли неслись быстро, словно ураган, наполняя память образами: – Ты упекла его в колонию для несовершеннолетних, а он всё равно нас не забыл! Да! Мама запрещала тебе это говорить, а папа потом всё время приходил и приносил нам деньги! Покупал мне игрушки! Я теперь вспомнил! Она и меня любила! Слышишь? Просто не выдержала... или…может это сделала не она сама…

Летдар вспомнил как теребил замок пытаясь открыть дверь и никак не мог, как его заело. Он не был уверен, но кажется дверь не была заперта вовсе просто сразу не сообразил дёрнуть ручку, а когда соскользнула рука…

Ира сощурилась. В её глазах мелькнула искорка тревоги, впрочем тут же переродившаяс стихийный огонь ненависти.

– Да? Ну и где же теперь твой замечательный папочка-недоносок? А? – она снова рассмеялась. – А нигде, слышишь? Нигде! Зарезали твоего папу, в кабаке, где он работал официантишкой! Нет у тебя папы, понял?! – снова закурила. Глаза женщины лихорадочно горели.– Друзья его позвонили этой идиотке, а она вон что учудила. Всю квартиру мне разнесла. Любовь у неё, суки, несчастная. Джульетта хренова…

Летдара мутило от злости. Зубы заскрежетали, он смотрел на нож, прилепленный к магнитному держателю: «Ненавижу, ненавижу её!»

Волк зарычал: «Она всегда считала, что права, всегда считала себя единственным человеком, который хоть что-то понимает, а дедушка – он не родной, ему всё равно. Я заткну ей глотку раз и навсегда…».

Мальчик подошёл к раковине и стал умываться, словно расплакался и хочет скрыть это, протянул руку, будто к полотенцу, но вместо ткани пальцы коснулись холодного металла ручки кухонного ножа. Он услышал прерывистый, мстительный звериный смех своего защитника и зажмурился. Что будет дальше, ему знать не хотелось.

Когда кто-то забывает, что говорит с человеком, то должен помнить, что на его место встанет волк…