Долгое возвращение 4

Кинороман (по мотивам повести В.Краснера "Ради тех, кого любишь"

                Часть IV "Встреча с прошлым"



Семён и Катерина отмечают свой переезд в новый дом. Раздаётся стук в дверь.
      - Вот и первые  гости! - восклицает Семён. Идет к двери. -  У нас не заперто, - говорит громко, чтобы его услышали за дверью.

Дверь открывается, входит Марья Васильевна.
Семён изображает радушие, однако крепко удивлён этому визиту. Катя удивлена ещё больше.

      - Вы одна? Без Кузьмы Спиридоныча? - Семён заглядывает через плечо Марьи. -  Жаль. Надо было и его с собой взять.

      - Занят он, к тому же я к вам ненадолго, -  говорит Марья.

      - Отчего же ненадолго? У нас как раз повод есть задержать вас. Пожалуйста, проходите к столу, - приглашает Семён гостью. Подставляет к столу ещё одну табуретку. - Присаживайтесь. Мы тут с Екатериной Павловной новоселье отмечаем, составьте нам компанию.

Стараясь приободрить Катерину, Семён, обнимает её за плечи.
Марья по-хозяйски усаживается за стол.

      - Другой бы стал спорить, возражать, а я – всегда, пожалуйста, тем более, ты говоришь, повод есть, - нахально и с вызовом отвечает она.
- Кать, принеси, пожалуйста, ещё одну рюмку. Посуда на кухне, -  просит Семён.

Катерина уходит на кухню.
Гостья тем временем разглядывает комнату.

      - А там у вас что? - спрашивает Марья, показывая на дверь в другую комнату.

      - Спальня, -  отвечает Семён.

Заходит Катерина, ставит рюмку на стол.
Семён наливает из бутылки себе и Марье Васильевне.

      - Жене чего ж не наливаешь? -  спрашивает Марья.
      - А у неё есть. -  Семён приподнимает Катину рюмку.
      - Понятно, а я грешным делом подумала… - Марья бросает косой  взгляд на Катерину.
Семён не дает ей договорить, перебивает:

      - Не знаю, о чём вы подумали, Марья Васильевна, а я думаю, нам пора выпить за первую гостью этого дома, то есть, за вас.
      - За меня, так за меня, -  пожимает плечами Марья.

Не дожидаясь никого, Марья опрокидывает рюмку.

      - А чокнуться? -  только и успевает спросить Семён.
      - Успеется, -  отвечает она.

Марья закусывает квашеной капустой.
Катерина вновь отставляет рюмку, искоса поглядывает на гостью, пытается понять  цель её визита.

      - Прав Кузьма, руки у тебя, Иван Алексеевич, и впрямь золотые. Дом не узнать, стоит как яичко! Прежние-то хозяева были так себе, с ленцой. А что, в этом доме больше одной не наливают? -  круто меняет тему разговора Марья.
- Намек понял, - улыбается Семён, тянется за бутылкой. -  Кузьме Спиридонычу спасибо, без его помощи не было бы всего этого, -  говорит, разливая по рюмкам.

Марье не даёт покоя нетронутая Катей  рюмка.

      - А твоя жена давно стала ветреницей?
      - Так это… -  не находит что ответить ей Семён.
      - Что мычишь как бычок? Так и скажи, что она не желает со мной пить, стало быть, не уважает! -  Слегка опьянев, говорит Марья. И снова пьёт одна. Набивает рот капустой. - Вижу, хороший ты человек, Алексеич, душевный, - с полным ртом, продолжает Марья. - А вот бабу в жёны взял, скажу я тебе, дрянную!

Пригубивший было рюмку Семён, поперхнулся.
Катерина, точно  пораженная молнией, замирает.

      - Влип ты с этим делом, ой, как влип! И как тебя угораздило?! -продолжает Марья.

Семён опускает рюмку.

      - Минуточку, я что-то не понял, о чём  речь? 
      - Да о том, голубь мой сизокрылый, что пригрел ты у себя на груди, знаешь кого? Шлюху,  да не просто шлюху, а подстилку немецкую! -  идёт  ва-банк Марья.
      - Что-о-о?!! -  взревел Семён.
      - Выходит, что не всё она тебе рассказала, -  самодовольно произносит Марья. - Я, между прочим, так и думала. Она рассказала тебе лишь то, что ей было на руку, а главное утаила! Хитрая, стерва! Ты думал, она эвакуированная? Черта с два! Ей 24 часа определили за её выкрутасы! Не веришь? Спроси у неё.

Семён переводит недоумённый взгляд на Катерину.
Она сидит с закрытыми глазами, прямая, как свеча. Набрав полную грудь воздуха, медленно открывает их. Сухим, бессмысленным взглядом уставилась на Марью.
Марья Васильевна смотрит на неё вызывающе и зло.

        - Что, пялишь зенки свои бесстыжие?! Скажешь, не было этого?! 
     Да ты, как сука последняя, терлась с немчурой, от них и забрюхатила. Выродка своего фашистского куда дела, кому подбросила?!

Рука Кати тянется к рюмке. Крепко сжав её пальцами, она с негодованием выплёскивает водку в перекосившееся от злобы лицо Марьи.
Роняя табуретку, Катерина выбегает на улицу.


                - ХХХ -

Улица залита сплошной  чернильной темнотой.
Звезды беспокойно вспыхивают и мерцают в редких дуновеньях ветра.
Катерина отрешённо идёт к своему прежнему жилью. Несмотря на кромешную мглу, идёт уверенно, ни разу не споткнувшись.
Выбежавший следом за ней Семён, ищет её во дворе, зовет:

      - Катя! Катя!


    Шарик узнает Катерину по шагам, приветствует её радостным лаем.
Катерина присаживается на корточки рядом с ним, теребит его за загривок, обнимает.
Пёс облизывает её мокрое от слёз лицо.
Катерина  снимает с него ошейник.

      - Гулять! -  Даёт команду и отпускает Шарика на свободу.

Входит в пустой и тёмный дом.  Словно затравленный зверь, забивается в дальний угол. Роняет голову на колени. Из груди вырывается вопль отчаяния и обиды. Плачет в голос, содрогаясь от хриплых рыданий.

                - ХХХ -

Семён во дворе нового дома. Он продолжает искать Катерину.
В темноте, у самой калитки, натыкается на пьяную Марью. Приняв её за Катю, хватает за плечо.

      - Постой. Надо поговорить, -  останавливает он её.
      - Не лапай меня, Ляксеич, я тебе не Катька! -  куражится Марья.
      - Чёрт! -  Словно ошпаренный, одёргивает руку Семён.
      - Фу, грубиян! - притворно обижается Марья и выходит за калитку.

Семён возвращается в дом.
Ходит маятником из угла в угол.
В мозгу звучат набатом Марьины слова: «Подстилка немецкая…»,  «таскалась с немчурой…»
Семён в ярости хватает бутылку с водкой и с силой швыряет её в дверь.

      - Гадина! - непонятно кому адресует он ругательство, то ли Марье, то ли Кате и бросается прочь из дома.


                - ХХХ -


В большом душевном смятении идёт по тёмной улице. Неожиданно для себя выходит к правлению.
В окнах правления горит свет. Решив, что Катерина там, Семён ускоряет шаг. Рванув дверь на себя, входит, заглядывает в кабинеты. Толкает дверь председательского кабинета.

      - Иван?! -  опешил Кузьма Спиридонович. -  Что с тобой? Ты, чё пьяный? А говорил, что не увлекаешься эти делом, видать и на старуху бывает проруха.

У Семёна  внутри всё клокочет, играют желваки.

      - Чё набычился-то?! Кто тебя укусил?! - допытывается председатель.
      - Эх ты, а ещё фронтовик! -  с укором произносит Семён.
      - Интересно девки пляшут! Я-то чем перед тобой провинился?! -  изумляется  Кузьма.
      - Почему  ты не сказал мне, что Катерина…
      - Что Катерина? -  переспрашивает Кузьма.
      - А то, что  она… -  Семён подбирает слово, чтобы  поприличнее выразиться. - …то что с немцами шуры-муры крутила!
      - Вон, оно,  в чём дело! А ты разве не знал, кого в жёны берешь? Помнится, ты говорил, у неё от тебя секретов нет. Говорил? То-то. Она тебе даже про меня рассказала, не побоялась.
      - Лучше бы она мне рассказала про то, как с немцами гуляла, а не с тобой! -  произносит в сердцах Семён. -  Мне легче было бы услышать это от нее самой, чем от людей. Больно мне, Кузьма! Ой, как больно! -  стонет Семен.
Кузьма Спиридонович подходит к Семёну, сочувственно кладет ему руку на плечо.
     - Да будет тебе так убиваться! Чего уж, теперь. В конце - концов тебя никто не неволит, можешь и уйти от неё.
     - Не могу! Не могу! -   взвыл Семён.
     - Почему? -  спрашивает председатель.
Семён  молчит.
     - Ясно дело, -  вздыхает Кузьма Спиридонович. -  Мой тебе совет: если любишь, прости и забудь.   (закуривает)  И кто этот «политинформатор», что тебя просветил? Чё молчишь?
     - Какое это теперь имеет значение, -  машет рукой Семён.
     - Катерина в курсе, что ты знаешь о её делах?
     - Да, -  кивает Семён.
     - Ну и что она? -  спрашивает Кузьма Спиридонович,
    щурясь от папиросного дыма.

Семён пожимает плечами.

     - Молчит?  -  выпытывает Кузьма Спиридонович.
     - Ещё хуже. Ушла.
     - Куда?
     - Не знаю! Весь двор облазил, нет нигде.
     - Какого чёрта ты тогда сюда припёрся?!  Иди,  ищи!
     - Я думал, что она здесь.
     - Думал, думал! Индюк тоже думал! - сердито бросает Кузьма Спиридонович. -  Если  уж ты весь на нервах, то каково сейчас ей? Неровен час, руки на себя наложит. Давно ушла?
     - Сразу, как только твоя…-  случайно оговаривается Семён
     - Так вот это чьих рук дело! Как же я сразу не догадался! Ну, сука, берегись! -  свирепеет Кузьма Спиридонович.

Он нервно гасит папиросу и выбегает на улицу.
За ним, еле поспевая, ковыляет Семён.

     - Кузьма остановись! Не надо! Она - баба, что с неё взять! Остановись! - кричит он председателю.

Кузьма Спиридонович останавливается.

     - Ты чё за мной увязался?! Я со своей бабой сам разберусь, а ты, дурень, иди Катьку ищи! Она - баба отчаянная, ей терять нечего, сдуру может и жизни себя лишить!

Семён устал, запыхался, беспомощно оглядывается по сторонам, не знает куда податься.

     - Посмотри её в прежней халупе, я думаю она там, - говорит Кузьма.
     - Болван! -  стучит себя по лбу  Семён.

Придерживая хромую ногу, Семён быстро уходит. В отличие от Кати, идёт, то и дело спотыкаясь в темноте о камни, натыкается на кусты.

                - ХХХ -

Катерина,  поджав ноги,  сидит в углу. Падающий из окна лунный свет
освещает её заплаканное лицо. В её воспалённом мозгу пульсирует:               «…выродка  своего фашистского  куда дела, кому отдала?».
Перед глазами - злое лицо Марьи Васильевны. Оно, то приближается, то удаляется. Катерина вне себя. Куда бы она ни глянула - всюду Марья.                Вот она выходит подбоченившись из-за печки, а вот уже нагло заглядывает в окна: в одно, другое, строит Кате ехидные рожи.
Обезумевшая от всего этого, Катерина вскакивает, замахивается, и бьёт кулаком ей прямо в лицо!
Разбитое стекло сыпется  Катерине под ноги. На смену ненавистному  образу приходит желание покончить с собой. Катя вынимает из оконной рамы острый осколок стекла...
Семён у калитки зовет собаку:

     - Шарик!

В ответ  ни звука.
Он осторожно входит во двор, поднимается на крыльцо, заходит в сени, ищет в темноте входную дверь.
Зажав осколок, Катя режет себе вену на руке.

     - Катерина ты здесь? -  вдруг слышит она.

Не дождавшись ответа, Семён входит во двор, поднимается на крыльцо. Но не успевает сделать и шага, как злобный Шарик сбивает его с ног.

     - Катя! -  вырывается из груди Семёна крик о помощи. -  Пшёл вон, придурок, чертов! -  ругается он, отбиваясь от собаки.

Услышав крик и возню на крыльце, Катя забывает о пораненной руке, бежит  к Семёну на помощь.

     - Фу, Шарик! Нельзя! Я кому сказала - нельзя! - отгоняет  она собаку. Помогает подняться Семёну.
     - Вот зараза, я даже опомниться не успел! - оправдывается Семён, держась за её руку. -  Постой, что это у тебя такое липкое на руке? Кровь? Это он тебя укусил?
     - Ты зачем сюда пришёл? - отдёрнув руку, говорит Катя.
     - Поговорить, - отвечает Семён. -  Руку надо чем-то перетянуть. Пойдем в дом, - берёт ее  за руку, подводит к окну, под ногами хрустит стекло.
     - Откуда здесь столько стекла? -  удивляется он.
     - Пусти меня! Нам не о чем с тобой разговаривать, -  упирается Катерина.
     - Мы должны объясниться, - говорит Семён.

Он подносит её руку к свету.

     - Бог ты мой! -  восклицает он. Судорожно отрывает  клок ткани у себя на рубашке и туго бинтует Катерине руку. -  Я думал, Шарик виноват, а  тут… ишь, что удумала!

         Катерина вырывается.

     - Пусти меня! -   кричит она.
     - Никуда я тебя не пущу,  рано на тот свет собралась! Ты мне ещё не всё рассказала! Почему  скрыла от меня, что у тебя был ребёнок? -  удерживая её, спрашивает Семён.
     - Я не скрывала! Я несколько раз пыталась тебе рассказать об    этом, но ты не хотел слушать, каждый раз переводил разговор на то, какая я хорошая! -  истерично кричит ему в лицо Катерина.
 
Семён отпускает её и отходит к стене.

      - Теперь я тебе разонравилась, да?! Такую ты меня не любишь? Так вот, знай, никакая я не подстилка! Всё по-другому было, совсем не так, как она тебе преподнесла! Будь, проклята эта война и те, из-за которых я сюда приехала! - надрывно говорит Катя.

Наступает тягостное молчание. Семён ждёт, когда Катерина сама расскажет о том, что с ней  произошло на Украине.

      -  Я с мамой жила в Мариуполе, - начинает она рассказ. - Отец погиб на фронте в 43-ем. В нашем городе был лагерь для военнопленных. Кроме немцев в нем были итальянцы, румыны. Пленные работали в городе на восстановлении завода, и на стройке. Многие из них свободно перемещались по городу.
    Николае я впервые увидела  в конце  46 года, мне тогда  только исполнилось двадцать. Я работала  на почте. Однажды, днём…
В памяти Катерины оживают воспоминания.

                - ХХХ -

Небольшое почтовое отделение. Зал его разделён на две половины  невысокой деревянной стойкой. В отгороженной части зала для посетителей,  стоит круглая печь, обшитая железом.  Рядом с печью  лежит охапка дров.  Из железной заслонки, вырываются огни пламени.
Вторая половина отведена под служебное помещение. За стойкой, у стола сидит молоденькая Катерина. Она старательно штампует конверты, заполняет  квитанции, отвечает на телефонный звонки.
На почту с мороза заходит в грязной немецкой шинели молодой, высокий парень. Несмотря на его замызганный вид, видно, что он хорош собой.  Ёжась от холода, он подходит к печке, греет руки.
Катя опасливо поглядывает на него через стойку.
С шумом открывается входная дверь. В проёме появляется пожилой мужчина.

      - А этот что тут делает? - глядя на парня сверху вниз, спрашивает он у Катерины.
      - Я зашёл погреться, - на ломанном русском отвечает тот.

Окинув его презрительным взглядом, мужчина обращается к Кате:
 
                -   Принимай груз, Катюха-горюха.

В  коридор летят связки с газетами и другой почтовый груз.
После разгрузки машины, мужчина подходит к стойке.

      - Распишись, -  говорит Катерине.

Катерина расписывается в накладной.

      - Ну, бывай! Я  поехал! -  он направляется к выходу.
      - Куда же вы, дядя Толя? - спохватывается Катя. - Это ж надо занести, - кивает на гору почтового груза.
      - Занести? А вот фриц, пусть тебе и занесет! А то пристроился тут задарма греться, пусть отрабатывает! -  сплёвывая сквозь зубы на пол, отвечает он и уходит.

Катерина выходит из-за стойки, чтобы перенести доставленный груз. Пленный спешит ей на помощь.

      - Я помогу вам, Катюха-горюха, - говорит он, поднимая с пола несколько связок  с газетами «Правда» - Я не фриц. Я румын. Меня зовут Николае.
      - Никакая я тебе не Катюха-горюха. Меня Катей зовут, - сердито отвечает Катерина.
      - Кать-я, - медленно произносит он, что-то вспоминая, Вспомнив, наконец, напевает, коверкая слова. – « Выходила на берег Катьюша, на высокий берег на крутой». Красивое имя Кать-я. И вы очень красивые, -  забыв слова песни, заключает Николае.

Его слова смущают Катю. Порываясь уйти, она отбрасывает косу за спину. Коса ударяет румына в лицо.
      
      - Ой, - поймав её за косу, смеётся он. - И коса у вас красивая!
      - Отпусти - строго говорит Катя. - Греться пришел, значит, грейся.

Заходит за стойку, и вдруг сама прыскает со смеху.
Смеётся и румын.
 
      - Хлеба будешь? - спрашивает его Катя. - На, возьми, - протягивает кусок хлеба.
Румын мнется.

      - Бери, ты заработал, -  уговаривает  его  Катя.

Румын делает нерешительный шаг вперед, но, резко передумав, выскакивает на улицу.

      - Ну и иди! - говорит ему вслед Катя. - Подумаешь, гордый какой!

                - ХХХ -

Сквозь пелену воспоминаний, пробивается тарахтение дизеля и лай деревенских собак.
Пестрая лента воспоминаний прерывается. Катерина замолкает.
После  короткой паузы  она  продолжает:

- Николае ещё не раз заходил на почту. Помогал мне колоть дрова, топить печку. Рассказывал мне, что у него на родине, осталась мать и две сестры. Они долго прятали его от немцев, не хотели, чтобы он воевал, но шила в мешке не утаишь. Немцы провели облаву и забрали его к себе на службу. Так вот  он и попал на фронт.
Мы почти год встречались с ним тайно. Мама поначалу сильно ругалась за то, что я встречаюсь с пленным румыном, но потом смирилась, поняла, что мы любим друг друга. Мы мечтали с Николае, что после возвращения на родину, он вызовет меня к себе, и мы поженимся с ним.
Он умел играть на свирели. Сам её смастерил на моих глазах…
Из темноты, возникает еле слышная, прозрачная мелодия. Она обволакивает Катерину своим шелковистым покрывалом и уносит её в воспоминания.
      

                - ХХХ -


И вновь почтовое отделение.
Катерина сидит за стойкой. С обратной стороны, стоит Николае, облокотившись о стойку, он играет на свирели слегка грустную мелодию.  Катерина занята своими служебными делами.
Заходит дядя Толя.

      - Этот свистун опять тут? -  неприязненно, говорит он.

Николае молча отходит к стене.

     - Гнала б ты, его Катюха-горюха в три шеи! Знаю, я этих свистунов! Смотри, чтоб он тебе не насвистел что, -  с намёком говорит дядя Толя.
     - Дядя Толя, ну что вы, в самом деле, - потупившись,  произносит Катя.
     - Я тут давеча накладную оставил, -  невозмутимо   продолжает он.
- Вот, возьмите. -  Катя с готовностью отдаёт ему  накладную.

Уходя, дядя Толя грозит Николае кулаком:

     - Смотри, румынское отродье, обидишь девку, убью.
     - Что такое отродье? -  спрашивает Николае Катерину, сразу, как  только захлопнулась дверь.
- Да не слушай ты его! - отмахивается Катя. – Сыграй, лучше что-нибудь весёлое.

Николае играет, задорно подтанцовывает в такт мелодии. Приглашает Катю на танец. Она отнекивается, но звуки зажигательной мелодии делают своё дело. Сначала Катя неуверенно повторяет за Николае движения незнакомого ей танца, потом всё увереннее и увереннее  пляшет вместе с ним.
Молодые  танцуют, забыв обо всём на свете.
Поворот, прыжок, ещё прыжок и руки Николае смыкаются у Кати на талии. Он притягивает её к себе, губы тянутся к её губам, ещё чуть-чуть и они сольются в страстном поцелуе.
Вспышка света и Катя вновь переносится  в свою старую избу.

                - ХХХ -

      - Его отправили домой в 48-ом, я тогда была беременна и ходила уже на восьмом месяце. О том, что их отправляют, я узнала случайно. Прибежала на товарную, где его искать не знаю, теплушки уже закрыты, окна высоко. Вдоль состава конвоиры ходят. Подходить нельзя.
Стою, реву и вдруг слышу Николае, на свирели играет, видать, увидел меня через щель в вагоне и дал о себе знать. Я не сводила глаз с его вагона. Когда поезд тронулся и вагон поравнялся со мной, слышу, он кричит: « Я вернусь за тобой», и к моим ногам падает маленький узелок. Разворачиваю я тот узелок, а там медные серьги, Николае их своими руками смастерил.
     Его словам не суждено было сбыться. Дома меня такое ожидало... 

                - ХХХ -
      

Катя подходит к дому и видит, что группа мальчишек-подростков мажут дёгтем их ворота. Она  набрасывается на них.

      - Вы что делает! Убирайтесь отсюда! - гневно кричит Катя.
Но мальчишки, не обращая на неё внимания и ехидно улыбаясь, продолжают своё дело.
      - Я кому сказала! -  Катя хватает одного из них за руку.
      - Отцепись! -  бросив на неё презрительный взгляд, отвечает он.
      - Казала-мазала! -  ёрничают пацаны.

Окружив Катю, они тычут ей грязными кистями в лицо, грудь, живот!
Кате  не  удаётся отбиться от них. Она зовет на помощь свою мать.

      - Мама! Мама! Помоги мне! -  громко кричит она.
На её испуганный крик выбегает мать. Увидев происходящее, она хватает палку и бросается с ней на мальчишек.
     - Ах вы, мерзавцы! Ну, я вам сейчас задам!

Мальчишки с хохотом отступают назад. Мать хватает за руку перепачканную дёгтем Катю, и втаскивает её во двор. Закрывает калитку на засов.
Пацаны, взобравшись на забор, свистят и улюлюкают им вслед.

      - Идем скорее в дом! -  торопит мать.

В окна дома летят камни, слышится звон разбитого стекла.
Женщины прячутся в доме за печкой. Когда всё стихло, Катя, всхлипывая, спрашивает:

      - Что я им сделала, мама? За что они со мной так?
      - Случилось то, чего я так боялась! И это, дочка, только начало - горько вздыхает мать.

Она достает из кармана лист бумаги  и подает его Кате.

      - Читай, участковый принес.

Катя разворачивает лист, пробегает по нему глазами.

      - 24 часа, - произносит вслух. - А что это значит? -   вопрошающе смотрит на мать.
      - А это значит, дочь моя, что тебе дают сутки на то, чтобы ты уехала из города, -  чуть не плача говорит мать. 
      - А если я не уеду? Что тогда?
      - Тогда за тобой приедет «воронок», и тебя увезут силой  неизвестно куда, -  обречено отвечает мать.
      - Мне страшно, мама, -  Катя утыкается лицом в материнскую грудь.
      - Раньше надо было, дочка, бояться. А теперь надо собирать вещи и быстрее ехать к тётке Полине в Сибирь.
      - Так далеко?! - пугается Катя.
      - А что делать? Если уж ехать туда, так лучше самой, чем  дожидаться, когда тебя туда же отправят, но уже в вагоне для перевозки скота. Слышала, небось, сколько народу  отправили туда за то, что они с немцами якшались.
      - Николае не немец, он румын и мы любим, друг друга, - упрямится Катя.
      - Вот поэтому ты вся и в дегте, - вздыхает мать. - Снимай платье, мыться будем, не ехать же тебе в таком виде.
      - А ты разве со мной не поедешь? - спрашивает Катя.
      - Ты поедешь одна. Я останусь здесь. Негоже дом бросать. Со временем может быть, все забудется, уляжется, и тебе будет куда вернуться, -  утирая слёзы, отвечает мать.

- ХХХ -

Ночь. Жёсткий вагон поезда. Свет приглушен. Все пассажиры спят, кроме Катерины. У неё начались схватки. Она ворочается на нижней полке, придерживая живот руками, встаёт, ходит по купе.  Изнемогая  от боли, со стоном опускается вниз. Катины стоны будят её соседку по купе. Она примерно тех же лет, что Катина мама.

      - Что с тобой? Тебе плохо? - склонившись с полки, спрашивает  женщина Катю.
      - Да, -  со слезами в голосе отвечает та.

Соседка  встаёт, помогает ей подняться.

      - О, девонька, да у тебя воды отошли, -  заметив мокрое пятно на полу, говорит женщина. - Ну-ка, ложись, давай, а я за проводником схожу.

Женщина   уходит за проводником. Катя мечется на полке. Схватки усиливаются. От её криков: «Ой, мамочки!» и «мамочка, моя дорогая!» просыпаются   другие пассажиры. Они с любопытством собираются у купе.

      - Разойдитесь, дайте пройти, -  говорит женщина.
      - Граждане пассажиры, я прошу, вас, займите свои места. Нет ничего любопытного. Подумаешь, женщина рожает. Делов - то! - как можно спокойнее  говорит пожилой мужчина проводник.
Женщина и проводник  отгораживают купе простынёй.
      - Доктор в вагоне есть? -  спрашивает женщина у пассажиров.
 Они растерянно переглядываются, пожимают  плечами.
      - Может, кому доводилось роды принимать? - вновь задаёт вопрос женщина. В ответ тишина. - Тогда вот вы, помогите мне, -  обращается она к одной из  пассажирок.
      - Да, да, конечно, только я никогда….
      - Я тоже никогда, - перебивает её женщина. -  Но, что делать, если следующая станция будет только  утром.
 
В вагоне начинается суета, связанная с подготовкой к родам.
Проводник приносит керосиновую лампу. Женщина чайник с горячей водой, несколько старых простыней, кто-то из пассажиров одалживает металлическую чашку.
За натянутой простынею мелькают тревожные тени.
Пассажиры  тихо обсуждают ситуацию:

      - Не дотянула бабёнка, -   качают головой одни.
      - С таким животом дома надо было сидеть, -  ворчат другие.
      - А может она и едет домой, -  возражают им третьи.
      - Значит, ей надо было с кем-то ехать, а не одной мотыляться по поездам.
      - А что, если у неё нет никого?

Спор прерывает крик новорожденного.
Пассажиры,  вновь собираются у занавески.
Выглядывает женщина-соседка.

      - У нас девочка, -  радостно сообщает она.
      - А мать-то как? -  спрашивает кто-то из пассажиров.
      - Устала, - отвечает женщина.
      - Оклемается! Молодая! - говорит, самый ворчливый пассажир.
      - Будем надеяться,  - отвечает ему женщина и скрывается за занавеской.

                - ХХХ -

Следующий день.
Катина соседка по купе в служебном помещении у проводника.

      - Ну, как она? - спрашивает её проводник.
      - Плохо - отвечает женщина. -  Когда же будет станция? Ей доктор нужен, - нетерпеливо спрашивает она.
      - По расписанию давно должна быть, но сами видели, сколько ночью военных эшелонов пропустили. Из-за них и опаздываем.
      - Война давно закончилась, а они всё едут, едут, - задумчиво произносит женщина и возвращается к Катерине.

Катерина без сознания, бредит. Сверток с ребенком лежит рядом с ней.  Малыш начинает плакать. Катя на короткое время приходит в себя, прижимает к себе ребёнка.

      - Дочурка твоя кушать просит, надо покормить. Давай я тебе помогу, - женщина прикладывает  ребёнка к Катиной груди. Катя  вновь теряет сознание.

Заглядывает проводник.

      - Подъезжаем. Соберите её.
Женщина отнимает ребёнка от груди, кладёт его на свою полку. Собирает Катины  вещи в узел.
Вновь заглядывает проводник.
      - Собрались? - спрашивает он.  - Нас почему-то на третий путь принимают, два первых автоматчики оцепили, - тревожно сообщает проводник и тут же скрывается в проходе.
Поезд медленно останавливается. В вагон  поднимаются двое санитаров с носилками. Они перекладывают Катю с полки на носилки и  направляются к выходу.
      - А ребёночка, ребёночка её возьмите! -  бросается им в след женщина.
      - Не суетитесь, дамочка! Мамашу транспортируем и за ребёнком вернёмся. А вы пока её вещи приготовьте, - отвечает ей санитар.
      - Я уже всё приготовила, -  говорит женщина.
      - Вот и хорошо. Мы туда и обратно, -  отвечает санитар.

Санитары спускают  носилки с вагона и по путям идут к перрону.
Женщина с ребёнком на руках идет следом за ними, спускается по ступеням вниз, но её  останавливает автоматчик.

      - Далеко собралась, мамаша? -  спрашивает он.
      - Мне надо ребёнка отдать. Это ребёнок той женщины, - кивая  на удаляющихся санитаров,  отвечает она.
      - Приказано пассажиров из вагонов  не выпускать! -  отвечает ей  автоматчик.
      - Да я быстро, только ребёнка отдам! - уговаривает его женщина.
      - Не велено, -  отвечает  автоматчик.

Раздается гудок паровоза. В начале второго пути появляется поезд. Он медленно подъезжает к пассажирскому составу и останавливается, перекрывая путь к вокзалу. На открытых платформах поезда укрытый брезентом груз,  и военизированная охрана.
 После полной остановки военного эшелона, раздаётся гудок пассажирского поезда, и он трогается с места.
 
      - Погодите! Куда же он! А ребёнок?! Остановите поезд! - мечется женщина.
      - Не имею права, -  отвечает проводник.
      - Как это не имею?! А ребёнок?! Как он без матери?! - возмущается женщина. - Немедленно остановите поезд! - тянется к стоп- крану.
      - Не дури! - останавливает её проводник. - Под суд захотела?!
      - Господи, да что же это делается! - сокрушается  женщина, возвращаясь в купе. -  Бедное дитя! Что же теперь с тобой будет!

Она укладывает ребенка на место, где только что лежала Катерина, и  вдруг замечает медную серьгу, выпавшую случайно из Катиного уха, во время переноски её санитарами.
Ребёнок куксится, плачет. Женщина берёт его, качает на руках. Но ребёнок не унимается. Не зная, чем его успокоить, она трясёт перед его личиком найденной серьгой, будто погремушкой.

                - ХХХ -

Голос Семёна прерывает нить воспоминаний.

     - Как называлась та станция? - спрашивает он Катю.
     - Какое это сейчас имеет значение? Малышку мою увезли, и никто не знает куда. -  Катя смахивает слезу.
     - Ты искала её? -  вновь спрашивает Семён.
     - Искала и когда в больнице лежала, и когда сюда приехала. Куда только я только не писала, но все впустую, - безнадёжно  машет рукой. -  Через год после моего приезда сюда умерла тетка Полина, и я осталась тут одна-одинёшенька.
     - А откуда деревенские узнали про то, что у тебя было с румыном?
     - Я думаю, что во всём почта виновата. На мою фамилию приходило много писем с казёнными штемпелями, это вызвало  у почтарских баб интерес, и они стали тайком читать все мои письма.
     - Потом пришло письмо из Мариуполя от нашей соседки. Она написала о том, что моя мама умерла и обвинила меня в её смерти,  прокляла меня за Николае.  -  Катя тяжело вздохнула и замолчала.

В окно заглядывает луна.
Семён видит дрожащую всем телом Катерину. Чувство жалости и сострадания толкают его к ней. Он подходит к Катерине, обнимает её.
Катя обвивает его руками и, содрогаясь от рыданий, громко шепчет:

      - Я не могу так больше жить, я устала…               

                - ХХХ -


 Утро выдалось ясное и солнечное. Птичий щебет чередуется с первыми криками петухов.
Катерина, прильнув к Семёну, спит. Он же провёл ночь без сна.
Стараясь не потревожить сон бедной Катерины, он встаёт.
Солнечный луч пробивается сквозь щель между ситцевых занавесок, подбирается к Катиной подушке и мягко ложится на её лицо. Веки  вздрагивают и нехотя открываются.
Некоторое время Катерина лежит, не шевелясь, потом поворачивает голову к подушке рядом  - она пуста.

- Иван! -  зовет она.

Семён не отзывается.
Катерина встаёт, распахивает створки окна и вновь кричит:
- Вань, где ты?
В ответ слышится лишь поскуливание Шарика.
Катерина набрасывает на плечи платок, выходит во двор. Ищет Семёна в стайке, огороде.
На улице, за изгородью, раздаётся голос сельского пастуха. Он собирает в стадо деревенский скот.

     - Хать-хать! Хать-хать! -  кричит он, подгоняя скотину.
Катерина выглядывает за калитку.
     - Привет, Катюха! -  приветствует её пастух. Как спалось?
     - Ничего, -  нехотя отвечает Катя.
     - А председательше, видать, не очень, - говорит пастух. -            Я её сейчас видел, у неё вот такой фонарь под глазом! -  спешит сообщить новость пастух. -  Видать у Кузьмы терпение лопнуло. Допекла!

К большому удивлению пастуха, Катя остаётся равнодушной к его новости.

      - Чё, с рукой-то? -   кивает пастух на её перевязанную руку.
      - Да, так. Пустяки, -  отмахивается Катерина.
      - Если ты вышла своего проводить, так опоздала, он уж, вон, куда упилил! Видать и впрямь крепко спала, -  не унимается пастух.
Катерина оглядывается и видит в конце проселочной дороги  уходящего Семёна.
      - Куда спровадила его в такую рань?

Не проронив ни слова в ответ, Катерина закрывает калитку.

      - Чумная какая-то, -  повёл плечами пастух. -  Куда тебя понесло, едрит твою качалку! Хать-хать! Хать- хать! -  подгоняет стадо, щёлкает кнутом.
Катя возвращается в дом. В предчувствии неприятностей, сиротливо сворачивается на кровати в клубок. Неожиданно обнаруживает под подушкой Семёна небольшой лист бумаги. Судорожно разворачивает его, читает вслух:

      - «Прости. Не хотел будить тебя. Я должен видеть свою семью».
Зажав записку в кулаке, Катя откидывается на спину, уставившись в потолок, беззвучно плачет.


                -ХХХ_

Поезд прибывает на  вокзал города, где когда-то жил Семён.
Семён, опираясь на трость, выходит из вагона. Пересекает перрон и привокзальную площадь.
Разглядывая, знакомые с детства дома, идёт вдоль тополиной аллеи.
В проулке открывается двухэтажный дом. Семён замедляет шаг. Раздираемый сомнениями, правильно ли сделал, что приехал сюда, он        всё-таки поднимается на второй этаж.
Стучит в дверь. За дверью тихо. Стучит сильнее ещё раз.
Слышатся шаги, поворот ключа и дверь открывается. На пороге его бывшая жена.
  -  Лена.

      - Зачем стучать, когда есть звонок? - обращается она недовольно к Семёну.

Семён молчит.

      - Товарищ, вам кого? Вы не ошиблись адресом?
      - Лена, не узнаёшь? - дрогнувшим голосом, спрашивает Семён.

Нахмурив брови, Лена всматривается в его лицо. Из груди вырывается испуганный возглас, зажав обеими руками рот, смотрит на Семёна широко раскрытыми глазами.

      - Да, Лена, да. Ты не ошиблась, -  говорит он ей.
Лена убирает руки от лица.
      - Но ведь ты…

Семён боится, что их могут услышать соседи, оглядывается по сторонам.

     - Может, мы в дом войдем? -  спрашивает он.
     - Да, конечно, проходи, -  отвечает она рассеяно.

Семён входит в квартиру.

      - Ты одна? Где дети?
      - Сергей в школе, Илья в саду. Откуда ты Сёма?
      - С поезда.

Семён, прихрамывая, проходит в комнату, осматривается.
Лена, подпирая  дверной косяк, наблюдает за ним. Он ловит её взгляд.
       - Что же я стою! Ты с дороги, проголодался, наверное? - смущается она. -  Я сейчас.
      - Сядь, - ловит её за руку Семён. - Я не голоден. Расскажи лучше как вы тут? - взгляд Семёна падает на мужские тапки. - Ты замужем?
      - Замужем, -  отвечает Лена.
      - Понятно. Можно было и не спрашивать, - с легкой грустью говорит Семён.
      - Почему бы и не спросить? Мне, Сёма, скрывать нечего. Я долго не верила, что тебя нет в живых. Сердце, выходит, меня не обманывало. Но объясни мне, пожалуйста, как понимать всё это? -  достаёт из комода пакет с бумагами и подает Семёну.
      - Что это? -  спрашивает у неё Семён.
      - А ты читай, не ленись
      - Решение Верховного суда, - вслух читает Семён. -  Интересно…- скептически улыбнулся он, и дальше читает молча. Лицо его бледнеет. -  Что?! «Не виновен»?! Как же так?  Получается, что я зря всё это время… -  вскакивает, мечется по комнате. -  «Не виновен»! Они же знали, но никто, ни одним словом не обмолвился! Представляешь, Лена, эти сволочи специально утаили от меня это! -  трясёт листком.
      - Я несколько раз подавала апелляцию, Сёма. Просила, чтобы учли твои заслуги перед Родиной во время войны. Прошения мои ходили долго, я бы сказала, очень долго. Но я всё равно ждала, и только через два года пришло то, что ты сейчас прочитал. Потом считала дни, недели, ждала, пока сделают запросы по лагерям и, вдруг, получила это, -  подаёт Семёну другой лист.
      - «Погиб при попытке к бегству», -   читает вслух Семён.
      - Но я не поверила им. Написала в прокуратуру. Через месяц меня вызвали туда и вручили вот это следственное заключение, -  читает: «При перевозке в другой лагерь убили охранника и совершили побег. Захватили машину. В горах, на перевале, не справились с управлением и сорвались с обрыва. Машина сгорела, находившиеся в ней трое сбежавших заключенных погибли. Обгоревшие трупы захоронены на месте их гибели».

Семен берёт из её  рук листок и ещё раз сам пробегает по нему глазами.

      - Ну, а потом, -  продолжает Лена, -  один хороший человек, предложил мне выйти за него замуж. Он приходил к нам в гости, дети привыкли к нему.
      - Этот хороший человек не Василий случайно? - ревностно спрашивает Семён.
      - Василий, -  потупилась Лена.
      - Всё понятно, -  произносит  Семён.
      - А мне не всё, -  вскинулась Лена. -  Может, ты объяснишь мне,  что же произошло? Почему ты молчал всё это время? -  спрашивает Лена.
      - Не могу, Лена, не могу!
      - Почему? Я разве не имею права знать правду? Они меня обманули, Сёма?
      - Они написали правду, или почти правду. Но ты должна знать, я никого не убивал. Большего я тебе, Лена, рассказать не могу.
      - Но почему? -  недоумевает,  она.
      - Потому что это теперь не только моя тайна, -  отвечает Семён.
      - Ну, что ж, как знаешь…-  обиженно отворачивается Лена.
Наступает молчание, прерывает его Семён.
      - Мальчики  Василия отцом называют? -  спрашивает он.
      - Да. Они очень привязались к нему. Он их не обижает, -  отвечает Лена.
      - Сергей, в каком классе учится?
      - Во втором. Он весь в тебя, хочет, чтобы всё по справедливости было.
      - Трудно ему придётся, -   замечает Семён.

Лена выносит из соседней комнаты фотографию детей.
Семён с грустью смотрит на них.

      - Что же нам теперь делать, Сёма? - осторожно спрашивает Лена. - Может, не надо тревожить детей? Я ведь им сказала, что ты умер. Потом, если я правильно поняла, то ты…
      - Ты всё правильно поняла. Не волнуйся, Лена, я уйду. Ребятам и Василию незачем знать, что я был здесь. Да и тебя не  надо было беспокоить, но мне так хотелось увидеть вас, прости! -  Семён смахнул скупую слезу. -  Спасибо тебе за то, что ждала и верила. Я никогда больше не потревожу вас. Будь счастлива и береги детей.

Семён идет к двери, у порога останавливается.

      - Если тебе не трудно, принеси мне, пожалуйста, стакан воды.
      - Да, конечно, я сейчас.

Лена уходит на кухню. Набирает воды из-под крана.
Семён в это время возвращается в комнату, забирает со стола документы и  фотографию детей, тихо, прикрыв за собой дверь, уходит.
Лена слышит, как он уходит, но не останавливает его. Выходит из кухни после того, когда закрылась дверь. Проходит в комнату, подходит к окну. Сквозь тюлевую занавеску смотрит ему вслед.
Он, словно почувствовал её взгляд, останавливается. Хочет в последний раз взглянуть на родные окна, но не решается.
Вдруг, из-за угла выбегает ватага пацанят, один из них спотыкается и летит прямо Семёну под ноги. Семён  еле успевает подхватить парнишку.

      - Ушибся? -  спрашивает  он его.
      - Сергей! -  слышит  Семён  у себя за спиной голос Лены.
      - Иду! -  кричит ей в ответ мальчуган, которого он держит.
      - Мамка зовёт? - спрашивает Семён, вглядываясь в родные черты.
      - Ага, -  кивает мальчик.
      - Ну, тогда поторопись, - срывающимся голосом говорит Семён. -  Чем порадуешь её, какие оценки несёшь?
      - Две пятерки! -   радостно сообщает мальчик и убегает.
Не оборачиваясь, Семён уходит со двора прочь.

                - ХХХ -

 В подавленном настроении он идет по маленькой улочке. Приближается к парикмахерской. У входа в парикмахерскую стоит,  подпирая дверной косяк, пожилой еврей-парикмахер. Он скучает в отсутствии клиентов.
При виде Семёна парикмахер оживляется и устремляется к нему навстречу.

       -   Какая масса народу к нам, не сглазить бы!
Семён не понял, к кому обращается парикмахер, растеряно оглядывается.
      - Как кажется мне, вы таки идёте стричься, - говорит  парикмахер Семёну.
      - Вы это мне? - уточняет Семён.
      - А другие нам и не надо. Проходите, пожалуйста. С хорошим человеком таки всегда приятно иметь дело. Проходите, не стесняйтесь, -  увлекает за собой Семёна.
      - Да я собственно мимо шел, -  растеряно бормочет Семён.
      - Мимо шли, но меня не обошли. Разве можно пройти мимо места, где я вам рад, где я вас не только подстригу и  побрею, но и поговорю с вами, - улыбаясь во весь рот, парикмахер  услужливо смахивает с кресла полотенцем и приглашает Семёна сесть. - Садитесь сюда. Я сейчас, одну минутку. Как вы хотите стричься? Зачем я вас спрашиваю? Я думаю, такой мужчина, как вы должен таки иметь прическу полубокс и бритый подбородок! Сначала я вас подстригу, а потом побрею, -  берет в руки инструменты.
      - Вы, наверное, хороший мастер, и в другое время я бы  обязательно подстригся у вас под полубокс, но сегодня я хочу оставить всё  как есть, -  говорит Семён.
      - «Как есть»?  Как это так? -  удивляется парикмахер. - Вы не позволите мне даже немного подравнять то, что мы имеем?
      - Подравнять позволю, - улыбается Семён
      - О, я сразу понял, что имею дело с мудрым человеком. Вы не  позволите себе такой головы «как есть». В аккуратной голове - аккуратные мысли.
      - Если бы всё было так просто, -  вздыхает Семён
      - Вы не верите старому еврею? У вас сегодня таки не очень удачный день? Запомните юноша, жизнь состоит не только из плохих дней.
      - А если все так плохо, что нет выхода?
      - Если нет выхода, то будьте хотя бы смелым.
      - Смелым?
      - Таки смелым, - утвердительно кивает парикмахер. - Как говорится в одной старой еврейской притче: «Путь этой жизни подобен лезвию бритвы. По ту сторону преисподняя и по эту сторону преисподняя, а путь жизни пролегает между ними». Нужна смелость, чтобы пройти этот путь. Вы можете оступиться, порезаться, но раны  таки заживают.
      - А как быть, если  ты верил человеку, надеялся, а он?…
      - Простите, я не понял кто тут из нас еврей, вы или я? Вы задали мне вопросов, больше чем я вам? - улыбается парикмахер. -  Конечно, у меня для вас есть ответ и на этот вопрос. Один мудрец сказал:  «Ты обязан любить ближнего как самого себя. Никто лучше тебя самого не знает твои собственные недостатки, но ты же любишь себя, несмотря ни на что. И  так же ты должен любить ближнего, независимо от того, как много недостатков ты в нём видишь». Так что   доверьтесь, юноша, сердцу. Сердце видит лучше, чем глаза.
      - А когда идти некуда? -  вздыхает Семён
      - Так-таки и некуда! Что, вас нигде не ждут? Это вас не  ждут? -   иронично  смотрит парикмахер.
      - Ждут, но…
      - Таки нет ничего проще. Идите туда, где вас ждут. И не морочьте  себе голову.         
      - Да, наверное, вы правы,  -  задумчиво произносит Семён.
      - Я прав!  Как говорит моя жена Фира, я таки всегда прав!

 Семён, глядя на себя в зеркало, задумался над тем, что услышал от парикмахера.
Парикмахер  снимает с него салфетку.

      - Таки все. Ну? -  обращается он к Семёну.
      - Что ну? -  очнулся Семён
      - Что значит «что ну?». Я спрашиваю, как вам это нравится?…-    кивает на зеркало, - очень таки неплохо, а?… любуясь своей работой,  замечает парикмахер.
      - Порядок в танковых войсках, - бодро отвечает Семён. -  Сколько я вам должен?
      - Я вам ничего не одалживал. А вот моя работа таки стоит того, чтобы за неё заплатили. С деньгами не так хорошо, как без них таки плохо.

Семён  кладёт, улыбаясь деньги на стол.

     - Захотите побеседовать ещё, приходите, я всегда к вашим услугам. Мне кажется, что я таки был полезен вам.
     - Да, но как вы это поняли?
     - Старея, человек, видит хуже, юноша,  но больше, -  улыбнулся в ответ парикмахер.


                - ХХХ -


Полдень.                Шарик лениво развалился  у будки, во дворе нового дома Катерины.
Из открытых настежь окон и двери слышится стук швейной машинки.
Сон Шарика нарушает возня за калиткой. Он, приподняв голову, ждёт, что будет дальше.
Калитка открывается. Он вскакивает, ощетинившись, рычит на Семёна.

     - Не дури, Шарик! Свои! -  говорит он псу, прижимаясь к забору, осторожно проходит мимо собаки.

Шарик переходит на лай с подвыванием и поскуливанием.
Семён поднимается на крыльцо.

      - Подожди, Шарик, дай работу закончить! -  кричит из комнаты Катерина.
Шарик, услыхав голос хозяйки, заходится пуще.
Семён входит в дом.
Катерина сидит, к нему спиной, склонившись над машинкой.
Семён в нерешительности топчется у порога.
Шарик не унимается.

      - Замолчи, паскудник, кому сказала! -  сердится Катерина.
      - Катя, -  тихо зовет Семён.

Машинка запнулась и умолкла. Тихо. Катерина напряглась, сидит словно пришпиленная.
Семён тоже замер в ожидании. Сердце его от волнения готово вот-вот выскочить из груди .
Не поднимая глаз от машинки, Катерина встает. Собравшись духом, оборачивается.

      - Я вернулся, -  волнуясь, говорит Семён.

Катерина молчит. Ничто не выдаёт её душевного смятения.
Семён, прихрамывая, идет к ней, но, наткнувшись на колючий, недоверчивый взгляд, останавливается в шаге от неё.
Стоят, пытливо всматриваясь, в глаза друг друга. В них боль, отчаяние и надежда.
Не отводя взгляда, Семён берёт Катерину за руку и осторожно тянет к себе.
Она, к его радости, не противится и смиренно кладет голову ему на грудь.
Семён  гладит её ласково по голове, плечам. Взгляд падает на машинку, где под лапкой лежит недошитая Катей распашонка.

      - Постой, постой, -  произносит он, не веря своим глазам.

Отстранившись от Катерины, смотрит на её слегка округлившийся живот.

      - Это, правда? -  смотрит с надеждой в её глаза.
      - Я не успела тебе сказать, -  тихо говорит она.
      - Девочка, ты моя, -  с любовью произносит Семён, бережно притягивает её к себе.

Они долго стоят, обнявшись, как бы прислушиваясь к биению сердца новой жизни.




                (Продолжение 5,6,7,8 частей следует)