Веня Мазин
Как-то, среди учебного года в нашей аудитории возник небольшого роста, плотный паренёк с весёлой улыбкой на лице, живыми карими глазами, крупным носом и чёрными барашками волос на голове. Венька Мазин мгновенно вписался в нашу компанию. Он умел делать сальто-мортале, играть на гитаре и петь нехитрым дворовым голосом изумительные песни, в которых были алые паруса, ветер дальних странствий и тоска по дому. Он пел, побренькивая простыми блатными аккордами:
Тихо капает вода, как-кап,
Намокают провода, кап-кап.
За окном моим беда- завывают провода,
За окном моим беда. Кап-кап…
И мы, как заворожённые, глядели ему в рот, готовые слушать и слушать этот чуть хриплый, негромкий голос. А Венькин голос звал и звал в неведомые дали и миры, открывая нам всё новые и новые грани жизни, бередя в душе нечто такое, от чего пощипывало глаза , хотелось вскочить в вагон проходящего поезда и уехать куда-нибудь, где «дым костра создаёт уют»…
Он пел:
На плато Расвумчорр не приходит весна,
На плато Расвумчорр всё зима, да зима,
Всё снега, да снега, всё ветров кутерьма,
Восемнадцать ребят… Три недели пурга…
И мы видели воочию этих восемнадцать первопроходчиков, которые идут в буран впереди тракторов, прокладывая путь строителям, добытчикам апатитов… А потом они сидят за дощатым столом, курят ароматный «дукат», молчат каждый о своём… Крыша Хибин… Плато Расвумчорр!
Венька, его пятилетний брат Витюха переехали в Смоленск с родителями из Мурманска, где Венька, как и все местные пацаны, лет с четырнадцати вовсю занимался фарцой. Его отец – Арон Вениаминович- ветеран войны, знатный строитель, руководитель крупной строительной организации, был приглашён куда надо и предупреждён, что если его сын и далее будет заниматься спекуляцией, то …
Арон Вениаминович не стал ждать продолжения, а со свойственной ему решимостью решил вырвать Веньку из пагубных лап Мурманского припортового бомонда и уехать на ПМЖ в Смоленск. Что он и сделал. Пол-года Венькина семья жила в гостинице, а потом переехала в новую квартиру в доме, построенном строительным управлением , возглавляемым Мазиным –старшим.
Мы создали в техникуме вокально-инструментальный ансамбль, который поначалу назывался «Искатели»: Вовик Белов – бас –гитара, Веня Мазин – гитара-соло, Коля Мамонтов- гитара –аккомпанемент, Аркаша Белицкий – ударные и, наконец, я – солист. Иногда к нам присоединялись аккордеонист Юрка Морозов и трубач Гена Минченков. Мы блистали на сценах сельских клубов и воинских частей. Мы пили из горла «Портвейн 777» и «Агдам». Мы ездили в стройотряды и несли свет и тепло в окрестные деревни и сёла. Мы влюблялись и были любимы… Мы были молоды и всесильны!
Some people say a man is made outa mud
A poor man's made outa muscle 'n blood...
Muscle an' blood an' skin an' bone
A mind that's weak and a back that's strong
Хрипел я неувядаемые «16 тонн», подражая Луи Армстронгу, со сцены большого солдатского клуба полка железнодорожных войск, расквартированного в Красном Бору. Отсутствие микрофона меня не смущало и мой молодой, густой баритон рвал солдатикам барабанные перепонки… Наши музыканты наддавали жару… Особо пикантно выглядели Венькин и Колин гитарные грифы, смотрящие в разные стороны, поскольку Мамонтов был левшой…
Комаров в наших музыкальных шоу не участвовал, хотя всегда охотно ездил с нами по концертам. У него были другие интересы - он любил женщин. У него была, всем нам на зависть, волоокая, стройная, не хило прикинутая, намакияженная девица лет восемнадцати с пышной причёской на голове, носящей в народе название « я у мамы дурочка». Однажды от Комарова стало подозрительно попахивать чем-то резиново-каучуковым. Когда мы все стали чесаться и, приперев Лёньку к стене, узнали, что воняет от него серно-ртутной мазью от чесотки, было поздно. Мы все, кроме Комарова, загремели в расположенный рядом с техникумом кожвен, где усиленно тёрли друг другу спины этой отвратительной по виду и запаху мазутой. Мы обитали там целую неделю в одной палате на первом этаже и весь техникум ходил к нам под окна засвидетельствовать своё почтение. Так Лёнька не только наградил нас чесоткой, но и сделал кумирами, за что был благодушно прощён!
Тётка - пространщица сыграла с нами злую шутку, бросив всю нашу одежду в автоклаву, в пар и кипяток. После сушки наши брюки, пальто, пиджаки и шапки скукожились и не лезли даже на нос… Добирались мы в них до дома после выписки короткими перебежками.
Помню, Венька позвал нас к себе домой, где в отсутствие родителей мы на четверых опростали целое эмалированное ведро вкуснейшего яблочного сидра. Сделав последние глотки, мы попытались встать с места, но не смогли. С хохотом валились обратно! Так мы впервые испытали коварную силу белого налива…
В другой раз Лёнька Комаров, чьи волосы от роду были изумительного каштанового цвета, перекрасился в дремучего брюнета, что и нам посоветовал сделать. Недолго думая, мы купили самой дешёвой чёрной краски для волос и, у Веньки же дома, превратились в вороных красавцев кавказского вида. На моих товарищей эта манипуляция нисколько не повлияла, а я поутру нашёл почти всю свою причёску на подушке. Ядовитая химия ощипала меня под корень! С тех пор я стал быстро редеть волосом, а годам к тридцати и вовсе облысел…
Однажды мы вдруг поняли, что настала пора заняться спортом. Я, Мамонтов и Венька пошли в «Трудовые резервы», в секцию бокса. Белов ходил на лёгкую атлетику, а Лёнька Комаров по-прежнему из всех видов спорта предпочитал секс. Нас с Колей забраковали, сказав, что мы уже деды, а Веньку взяли по причине того, что в наилегчайшем весе бойцов маловато. Но Венька там без нас быстро увял и слинял после первого же публичного боя, хотя данные у него для бокса были отменные: неутомим, быстр и подвижен, с хлёстким ударом.
Мы с Колей тем временем ударились в тяжёлую атлетику в секции на стадионе «Спартак». В малюсеньком тренировочном зале под трибунами обретались такие корифеи «железной игры», как экс-чемпион мира Николай Костылев, входивший в десятку сильнейших атлетов мира в «тяже» Геннадий Рябоконь, мастер спорта СССР Юрий Супранков, Почётный мастер спорта СССР Виктор Совгиро, обаятельнейший из гинекологов Костя Оглоблин и другие. Под их чутким руководством мы с Колей уже через пол –года не влезали в свои пиджаки, перекочевав из сорок шестого размера одежды в пятидесятый и далее. Примерно через год Коля ушёл командовать одним из стремительно прогрессирующих ОКОДов
( оперативный комсомольский отряд дружинников), которым даны были огромные права в отношении пресечения уличных правонарушений. А я вскоре стал перворазрядником и при своих семидесяти двух килограммах жал лёжа 150, приседал 180 и делал становую тягу со штангой 260 килограммов.
Успевая делать всё: учиться, тренироваться, кобелировать, ездить с концертами, электрифицировать Смоленщину, мы не забывали периодически собираться тёплой компанией по тому или иному поводу. У того же Кольки на дне рождения или свадьбе, у Вовика – по случаю отсутствия убывшей на отдых матери и затворённой нами в эмалированном тазу бражки, у Веньки – по вышеописанным моментам… У Лёньки и у меня не собирались: Комаров жил далеко, в Красном Бору, а я с родителями обитал в коммуналке, где особо не разгуляешься.
Как-то, на дне рождения у Наташки Марковой, я стал невольным свидетелем того, как некая подвыпившая девица, проникнув за занавеску, где на кровати прилёг отдохнуть слегка бухнувший Вениамин, пыталась его соблазнить. К моему вящему удовольствию, Веня оказался стойким и столкнул назойливую девушку с кровати, от чего та грохнулась об пол и больше весь вечер на Веньку не смотрела.
Вообще, мне представляется, что среди нас девственниками к окончанию техникума оставались только я и Венька. И вовсе не по причине того, что мы не нравились особам противоположного пола, а потому, что мы считали, что делать ЭТО можно только по любви. Впрочем, кто в молодости не влюблялся и не отдавался страстям, путая влюблённость с любовью?!
Получив дипломы, все мы, кроме Комарова, загремели в январе 1968 года в армию. Потом комиссовали Колю. Потом досрочно дембельнули Аркашку и он, женившись на сокурснице, скипнул на ПМЖ в Америку. Мы с Вовиком отслужили положенное в ракетных войсках Ленинградской ПВО, в/ч – 03216, почтовое отделение «Красавица», где я на тыловой точке был электриком- высоковольтником, а Вовик жил в гарнизонном городке, лабал в офицерском клубе на гитаре, а при разводах и других маршированиях на плацу играл в духовом оркестре, извлекая глубокие стоны из огромной, окольцевавшей его тубы…
Наш Веня в это время служил где-то в Таджикистане, играл в армейском оркестре.
После армии все мы попереженились( Коля – до армии), нарожали детей, работали, музицировали, изредка встречались. Потом, эти встречи стали традиционными, с возлияниями, воспоминаниями, песнями… Так, в мгновение ока, пролетело более полувека и вот я сижу за поминальным столом, пью горькую и вспоминаю моего друга Веню Мазина, скончавшегося вчера ночью от лейкемии. Здесь его жена Лариса, сын Юрий – московский предприниматель, брат Виктор – известный философ и психолог из Питера, близкие и друзья. Здесь Вовик Белов и Коля Мамонтов. Комарова нет. Он «невыездной» после второго инсульта, мы ему про Веню не сообщали. А Веньку, нашего Веньку похоронили сегодня рядом с могилками его родителей на городском кладбище 7-й километр. Всё достойно, по-людски, с отпеванием, огромным количеством цветов и венков, среди которых и наш – от друзей…
За поминальным столом я спел Венькину любимую:
День проходит без следа, кап-кап,
Ночь проходит – не беда, кап-кап,
Между пальцами года,
просочились, вот беда,
между пальцами года, кап-кап…
Из глаз многих при этом стекали слёзы… Кап-кап.
30 марта 2015 г.
На снимке: В. Мазин
Свидетельство о публикации №215033100887