Накопилось

Идешь так себе расслабленно по улице, запахи бередят душу, коты орут во дворах, почки вот-вот начнут лопаться, девушки проплывают мимо в новом, желтом, красном, голубом... хорошо то как Господи... и тут - херась ! вспоминаешь, что забыл выключить утюг... или чайник... или воду в ванной... и всё, паника! в висках стучит, дыхание прерывается, жочется бежать  домой, спасать то, что осталось, но через секунду вдыхаешь этот воздух, смотришь на залитые солнцем улицы, говоришь себе - "да черт с ним...", и идешь дальше, не в силах от неё оторваться... от наступившей весны ...



Вечер. За домом площадка с мусорными контейнерами,  одинокий фонарь. Выношу мусор. Издали замечаю копошение. Приблизившись вижу бомжей. Один уже по пояс внутри бака, второй стоит спиной, и что-то негромко бормочет. Выкидываю пакет, собираюсь отвалить, и в этот момент он поворачивается, и кричит в мобилу зажатую в грязной руке:
- Я тебе звоню не для того, чтобы ты мне мозг ипала, а просто полчасика поболтать!!!
В сердцах сбрасывает вызов, и сует мобилу в карман. Я разворачиваюсь, и иду домой. Третий день не могу счет на телефон пополнить, денег нет. А у них есть.  В голове всплывает- "Вот ведь как несправедливо мир устроен, Гутя!". Хотя это и про другое... )))



Бывает время замедляется. Вчерашние новости - уже не вставляют. Годичной давности фильмы - скучны. Сто лет назад писанные книги - Господи, да кому они ещё надо? Хочется нового, свежего, прямо сейчас, здесь, рядом. Проходит минута, час, день, месяц, а его нет, нового. Оно не приходит. Кругом лишь вывернутое наизнанку старое. И наконец наступает миг, когда ты ясно это осознаешь. Теряешь вдруг интерес, и время успокаивается, и течет еле-еле. Ты привычно и тяжело вздыхаешь, берешь авоську, и идешь в магазин за хлебом и туалетной бумагой. В тысячапятисотый раз. А рядом идут такие же бедолаги. Взглянув на них, говоришь себе - "хрена с два вы меня уделаете", бежишь домой, садишься за стол, пишешь первую строчку, и время снова начинает нестись галопом.

Раздражают мир познавшие женщины средних лет. Они точно под платьями носят доспехи. Когда их мощные фигуры словно стражи у ворот ада, стоят в маршрутке, я пытаясь протащить своё тщедушное тельце между этих колонн, натыкаюсь на недовольные презрительные взгляды, и теряюсь и смущаюсь и не знаю что делать. Они уверены, что если особь мужского пола стОящая, то она должна ездить на мерседесе, я же вынужден деликатно огибать их жопы, чтобы не дай бог не коснуться, чтобы не дай бог не подумали... Они видят меня насквозь. У меня нет мерса. У меня нет мерса. И потому я не достоин касаться их жоп, пробираясь к выходу. Даже боком. Как же это замечательно. Словами не передать.



 Улицы полны некрасивых людей. Некоторые имеют длинный нос, у кого-то толстый зад, вот тот слишком низкорослый и физиономия у него унылая. Девушки с короткими ногами, парни с пивными животиками, измочаленные домохозяйки за сорок, все они ходят по улицам и болезненно отражаются на сетчатке моего расширенного от омерзения глаза. Куда от них спрятаться? Они преследуют меня, и в то же время отказываются замечать. Ирония. Это из-за того, что я как и они некрасив. Вот был бы я сто долларовой купюрой, они бы меня узнавали. Улыбались, хлопали по плечу и предлагали дружбу. Да и я, глядя на их улыбки, бы смягчался. Ведь это красиво, когда человек улыбается. Кажется, в это мгновение он бывает счастлив. Дай ему сто долларовую купюру - и он красив.
Проблема однако заключается в том, как забрать её без драки обратно.



Я стою у подоконника, и рассматриваю людей. Нелепые и смешные. Как куклы. Суетятся. Но скоро солнце уйдет за дома, и небо потемнеет, и жизнь замрет, и спрячется под одеяло. Город станет пустынным, и брошенным. Можно будет гулять по затихшим улицам, пойти в сквер, постоять под мигающим светофором, а позже отправиться к минимаркету, на Садовую. Сегодня в ночную смену работает она. Мы будем вдвоем: я с этой стороны витрины, она с той. Она будет сидеть на кассе, и листать женский журнал, я прижмусь лбом к стеклу, и буду уговаривать себя зайти, и купить, упаковку жвачек. В который раз не смогу этого сделать. Мне будет невыносимо видеть, как она брезгливо взглянув, зевая и прикрыв рот ладошкой, скажет:
- Ну хватит мне надоедать. Я же сказала, как только деньги появятся - отдам.
И мне останется только ответить:
- Ладно, я подожду.
И выйти из магазина.
Чертова сука, одолжила пять тыщ на стиральную машинку полгода назад, и не отдет. Знает, что я не могу на неё давить. И почему я был на ней женат?



- Привет Серега.
- Привет.
Меня догоняет сосед. Теска (тезка-испр. Ани)) ). Дружили, когда были детьми. Сейчас он почти старый пердун. Сейчас я почти старый пердун. Сейчас наши общие знакомые, почти все старые пердуны. Так бывает с теми, кто в детстве, с балкона запускал самолетики, сделанные из клетчатого тетрадного листа. Эти самолетики долго и плавно спускались вниз, стартуя с балкона четвертого этажа, и преземлялись где-то у подножия дома номер 14, иногда застревая в ветках старой груши, беззащитные под напором налетевшего ветра. А потом прошло тридцать лет. И мы выросли. Так бывает. Но я помню, как делать самолетики. И тетрадь в клеточку у меня есть. Но ни я, ни он, никогда не будем больше этого делать. При встречах будем говорить о семьях, работе, правительстве. О чем угодно будем говорить, только не о самолетиках. Да он наверое про них и не вспомнит. Эх, послать бы его в жопу. Нельзя же бесконечно обмениваться одними и теми штампами. Он закостенел, в ежедневной блевотной рутине, и меня туда тянет.
Серега идет рядом, улыбается:
- А помнишь, мы запускали с балкона самолетики?



Женщины загадочные создания. Знают это все, но я как и раньше удивляюсь. Утром в автобусе, наткнулся на длинные клетчатые брюки. Черненькая висела на телефоне. Худая, молодая, болтливая, без умолку. Плевать ей на весь автобус. Мой интерес перехватила одна лет тридцати, рядом. Малиновая куртка, миловидная, но не более. Краем глаза заметил - изучает мне лицо. Ну изучает, что такого, а она взяла и медленно облизала губы. Хм... Передал деньги, и кондукторша вдруг замерла, не отдав билет, и унеслась куда-то в своих мечтах, подняв к потолку трясущегося автобуса глаза. Да что у них в голове? У мужиков просто: работа, бабы, пиво, идешь по улице - смотри под ноги. А тут... Ужас.



Одернул штору, и стал жмуриться. Солнце лезло со своими глупостями, как лабрадор, встречающий с работы. Вышел на балкон, он у меня открытый, а там... Народ деловито снует по тротуару, дребезжит всякая хрень, именуемая общественным транспортом, по отремонтированной дороге, и все шумят, гудят, пипикают... Пригляделся, на раскинувшемся рядом абрикосе, почек совсем нет. Каштаны тоже не разродились. Рановато им видно, а так хочется чтобы быстрее, чтобы всё стало буйствовать и пахнуть. Покрутил башкой, и заметил, как проходящая под балконом девица, с укором на меня уставилась. Ну, что не так? Показал язык, и вернулся в комнату. Пойду одену трусы, и сделаю зарядку. Поддерживать себя в форме важно, для культурного человека.



Дождь, сегодня целый день идет дождь. От этого город сер и уныл, а его главные улицы, с немыслимо дурными тротуарами, выглядят на редкость провинциально. Может в Париже, Лондоне, или Праге тоже есть места, которые строили наспех, но там полно и других, которые заставляют тебя восхищаться. Те места как дорогое платье в гардеробе. Город в них выглядит респектабельно, дорого, и кричит о том, что выжал из себя максимум. Наш не такой, он никогда не хотел быть первым, и потому выглядит даже не десятым. Ему этого не надо, он живет на своей волне, в которой можно различить народную музыку, потоки третьесортной попсы, и осколки шансона.



И все же я люблю свой город. Возможно его провинциальность - следствие жлобства его руководителей, которое передается из рук в руки уже более 1300 лет, а не живущих в нем людей. Возможно да, но иногда мне кажется, что все дело в тротуарах. Если их починить или заменить на новые, то город ускорит ток, и начнет омолаживаться. А молодеющий город, не может слыть провинциальным. Никак.