Учитель и ученица

   Николай Степанович Гумилёв всегда называл Ирину Одоевцеву своей лучшей ученицей его  поэтической  студии. Ирина была гордостью Гумилёва и в будущем стала не только поэтом, но и автором ряда романов и повестей. Помимо этого Одоевцева в своих воспоминаниях воскресила славу и трагедию многих современников - поэтов и писателей "серебряного века".

   С Гумилёвым Ирина Одоевцева дружила, но можно ли назвать их отношения отношением друзей? Дружба предполагает равенство. А равенства между ними не было, да и не могло быть. Ирина всегда помнила, что он её учитель, и он никогда не забывал этого.

   Однажды Чуковский насмешливо предложил Гумилёву:
  - Вместо того, чтобы всегда говорить "Одоевцева - моя ученица", привесьте - ка ей просто на спину плакат - "Ученица Гумилёва" и всем без исключения будет ясно.

   И хотя дружбы не было, поэт в редкие, лирические минуты уверял Одоевцеву, что она его единственный, самый близкий, незаменимый друг.

   А начиналось всё так. Кончилась очередная лекция Гумилёва, и девушка в вестибюле перед зеркалом одевала шляпку. Вдруг она увидела в зеркале рядом со своим лицом улыбающееся лицо Гумилова. От удивления, не оборачиваясь, Ирина продолжала смотреть в зеркало на него и на себя. Вдруг лицо Гумилёва исчезло. Она обернулась и услышала:
  - Вы, кажется, живёте на Бассейной? - спросил он. - А я на Преображенской. Нам с вами по дороге, не правда ли?
   Не дождавшись ответа, Гумилёв открыл входную дверь, пропустив Ирину вперёд.

   Ирина шла рядом с поэтом и думала только о том, чтобы не споткнуться и не упасть. Она была совершенно потрясена, это было так неожиданно: Гумилёв идёт рядом, смотрит на неё, говорит с ней! Она только изредка говорила "да" или "нет."

   Вдруг Гумилёв произнёс:
  - Из вас выйдет толк. Вы очень серьёзно занимаетесь, и у вас большие способности.
  - Неужели я не ослышалась? Неужели он действительно сказал "У вас большие способности. Из вас выйдет толк? - думает девушка.
  - До завтра,-  говорит Гумилёв.

   До конца жизни Гумилёва Одоевцева была уверена, что никто его до конца не знал.

   Гумилёв и Ирина любили гулять в Таврическом саду. Гумилёв читал свои стихи. Бывало, подходили они к пруду и спускались на лёд.
  - Здесь я когда - то каталась на коньках, -говорит девушка.
  - Совсем не нужно коньков, чтобы кататься, - заявляет Гумилёв и начинает выделывать ногами замысловатые фигуры, подражая конькобежцам, но падает в сугроб. Оба смеются, а поэт не спешит вставать:
  - Удивительно приятно лежать в снегу, тепло и уютно, Вы идите домой, а я здесь останусь до утра.
  - Конечно. Только на прощанье спрошу вас:
             В самом белом, в самом чистом саване
             Сладко спать тебе, матрос?
   И уйду. А завтра:
             Над вашим смертным ложем
             Взовьётся тучей вороньё...
   Но он уже встаёт, отряхивается от снега и спрашивает недовольным тоном:
  - Почему вы цитируете Блока, а не меня?
   Девушке стало неловко. Смеяться не хотелось. Ей стало грустно. Она смотрела на огромную луну, вставшую из - за снежных деревьев, и бессознательно протянула к ней руки:
  - Какая прелестная луна!
  - Очень она вам нравиться? Правда? Тогда мне придётся... Вы ведь знаете, что мне здесь принадлежит всё, - важно говорит он. - Весь Таврический сад, и деревья, и вороны, и луна. Раз вам так нравится луна, извольте...
   Он останавливается, снимает шапку и отвешивает церемонный поклон:
  - Я вам луну подарю. Подарок такой не снился египетскому царю.

   Сделав царский подарок, Гумилёв не забыл о нём, и часто вспоминал о своей щедрости:
  - Подумайте только, кем вы были и кем стали. Ведь вам теперь принадлежит луна. Благодарны ли вы мне?

   Да, она была благодарна. Гумилёв был её настоящим учителем, наставником. Он занимался с ней каждый день, давал книги поэтов, до тех пор знакомых ей только по имени, и требовал критики прочитанного. Он был очень строг и, бывало, возвращал книгу для повторного прочтения. При это он говорил:
  - Вы ничего не поняли. Прочтите - ка ещё и ещё раз. Стихи не читают как роман. 
  - И пожимая плечами, добавлял: - Неужели я ошибся в вас?!

   Гумилёв любил вспоминать своё детство. У него теплел голос, менялось выражение лица, когда он произносил:
  - Я был болезненный, но до чего счастливый ребёнок. Моё детство было до странности волшебным. Я был колдовским ребёнком. Я жил в каком - то мною созданном мире, ещё не понимая, что это мир поэзии. Я старался проникнуть в тайную суть вещей воображением. Не только вещей, но и животных. Я любил всех - зверей и людей - всем сердцем. Для поэта важнее всего сохранить детское сердце и способность видеть мир преображённым.

   О своём детстве Гумилёв мог говорить без конца. Он считал детство главной и самой важной частью жизни. Он убеждённо говорил:
  - У поэта непременно должно быть очень счастливое детство. Или очень несчастное. Но никак не скучное, среднее, серое. Я родился поэтом, а не стал им, как другие.

   На этом я оставляю своих милых читателей. В следующий раз расскажу о Гумилёве - юноше, о его первой любви.