Настенькино счастье

    По запросу могу скинуть на почту красочный, иллюстрированный вариант под музыку. Если, конечно, формат PPSX (презентация)Вас не пугает и есть опыт работы с ним...



  Всем Настенькам в целом, каждой в отдельности и одной конкретной - посвящается.



    Жила-была Настенька... Вполне себе сказочное начало, хотя жила Настенька более чем прозаично. Одной водой холодной, да хлебом чёрным не питалась, конечно, но и как сыр в масле не каталась. Житьё хуторское суровое и разносолов не подразумевает. Сама Настенька, правда, ни о чём таком не думала, а ежели и пыталась, то элементарная нехватка времени сводила все попытки на нет довольно быстро. "-Пустое всё"- молвила она в таких случаях и, поправив подол, либо закрутив крепче косу, принималась обратно за работу. То летом... Зимой выдавались свободные минутки, а то и недельки. Снаружи шумела вьюга, в печке трещали дрова, девушку распирало любопытство... И если не глушилось оно мочёными яблоками, дивным звёздным небом и ночью в хлеву, когда вся животина становилась невольным слушателем нелепых фантазий, то бралась с полки книга... В шикарном, красного бархата переплёте, с медными уголками, красивым замочком и не менее изящным ключиком.

    Книга. Книга была безропотна и, время от времени, выполняла роли: наставника в домашнем хозяйстве, модного журнала, Большой Советской Энциклопедии вместе взятых. Толстые, желтоватые страницы перемежаемые красочными картинами заботливо переложенными папиросной бумагой рассказывали Настеньке о широте окружающего мира, чудесах его, силе духа заморских героев, любви... О последней мечталось Настеньке, почему-то, особенно часто, хотя длинные и нудные сцены объяснений она, позёвывая, пропускала. Вы ждёте, наверно, что я посетую, как горестно потом происходило возвращение в реальный мир? Нет. Настенька оказалась довольно рассудительной и здравомыслящей девчушкой. В единорогов и голубых кровей принцев верила она, надо сказать, самозабвенно, но столь же чётко понимала, что ни на хуторе её, ни в соседней деревне, с грязными бабами, орущими детьми, пьяными мужиками, ничего подобного нет и появиться не может. Иначе это разрушит тот хрупкий мирок, что так долго и упорно она сама себе создавала. Но верить в чудо хотелось и было жизненно необходимо.

    За это, либо ещё за что, называли Настеньку, за спиной, - чистый белый лист исчириканный сзади. На бытие она всегда смотрела огромными, чистыми, завораживающе зелёными глазами в которых не отражалось и намёка на сомнения в чём-либо. Переубедить её было невозможно, причём никаких веских доводов не приводилось - она просто знала! Знала, что дома ждёт Книга в которой написано именно так. По крайней мере именно так она её понимала. Что скрывалось у Настеньки в голове, душе и сердце, за этим, видимым, спокойствием и бесхитростностью, как и чем был испещрён её внутренний мир - того не знал никто. В деревне не особо любили, но и не гнали. Говоря проще: ею никогда не занимались и росла она как трава - год от года пробиваясь сквозь снег и камни благодаря мощному, внутреннему стержню и вместе с тем чутко реагируя на малейшее колебание климата. Окружающая действительность менялась постоянно, день за днём, и не всегда всё было красиво, тепло и приятно. А в Книге... В Книге царило вечное лето, хотя неумолимая вежливость и изысканность персонажей порой откровенно раздражали. Но главное, как ей казалось, Настенька уяснила твёрдо - стоит только сильно верить и бесконечное лето будет с тобой, там внутри. Попытки столь же сильно этого ждать приведут к тому, что благоденствие реализуется наяву. Не всегда получалось... Но раз в Книге написано, да ещё и отражено на картинках, значит - это существует, а верить в то, что, несомненно, существует, пусть и очень далеко, уже легче, чем в откровенную фантазию вроде мира во всём мире. Но надеяться, неистово надеяться на реализацию наипрекраснейшего благополучия здесь! Здесь, где зима, хоть и сурова, но так замечательно скрывает всю мерзость деревенского общежития. Здесь, где на улице только тогда и бывает чисто, тихо и мирно, когда невозможно показать на неё и носу - холодной зимней ночью со снегом. Здесь... Впрочем разочарования такие мысли не приносили. Вполне себе Настенька понимала, что каждый где-то родился и живёт, а сетовать на это бессмысленно и бесполезно. Внутренняя весна, да, пока только весна, уже неотступно следовала за ней...

    И тут опять можно использовать эпитет - вдруг, но Настенька таковое слово не любила, равно как и - само собой. По её разумению вдруг не происходит ничего, просто кто-то прохлопал самое начало, самые первые росточки и столкнулся уже с результатом, и касалось данное убеждение абсолютно всего, любой сферы на какую только падал взгляд. Само собой, что само собой для неё тоже ничего не происходило. Всё из чего-то вытекало и куда-то исчезало выполнив свой долг. И объяснение она находила весьма простое: как за зимой неминуемо приходит лето, так и за плохим - хорошее, но и за хорошим - плохое, а страшного ничего нет, так уж заведено. Негоже одним всегда в сытости, да радости, а другим на века в нищете... Счастья каждому положено. Кому больше, кому меньше... Много его никогда не бывает, да и мало тоже, всё дело в том как им распорядиться. Из Книги знала Настенька, что существуют индивидуумы которые и над златом - чахнут, другие же и в пустыне живут припеваючи (чего им это стоит - отдельный разговор). Не могу не согласиться с таким видением мира наивной девчушкой, хотя и не поддерживаю её в полной мере. Остаётся лишь уважать за свою, личную, позицию, образ мыслей, суждений, пускай и выработанный на щедром материале "Книги Сказок"... Так вот, чтобы не раздражать Настеньку лишний раз пустыми фразами, напишу: в то самое утро, как и было задумано, произошло то, от чего сбежать было нельзя. Думаю останется она довольна такой формулировкой!

    Забор в её хозяйстве отсутствовал как класс. Самой поддерживать в сохранности столь сложное инженерное сооружение - было не под силу, да и смысла в нём не имелось. Скотина и так гуляла где хотела исправно возвращаясь вечером, чужие, вроде, не забредали, да и деревня рядом, в которой, к слову, сами, бывало, топились заборами, но не всегда своими. Редкие проплешины в стройных рядах штакетника не воспринимались как вызов, скорее как - данность.  Что такое культурный огород по всем правилам агрономии - представляла с натяжкой, а устойчивое выражение - цветущий сад - полностью олицетворял собой окружающий лес. И полянка... И никаких фантазий... Тем чуднее было обнаружить у сухой старой берёзы, что и летом стояла иссиня-чёрной - человека. Постороннего человека. Сперва Настенька его и не приметила. Он тоже был чёрен, неимоверно худ и страшно бородат. Лица не различить! Сначала подумалось, что отломилась от берёзы ветка и упала рядом, но как-то странно упала, да и форму имела геометрически правильную, правильную в том смысле, что больно уж напоминала человеческую фигуру. Он сидел прислонившись к стволу, не то, чтобы совсем спиной, но и не в пол оборота к Настеньке. И сидел, хотя по всему было видно, что - лежал, совершенно неподвижно, звуков не издавал, но присутствие чьё-то всё же чувствовалось. Как ударило Настеньку: человек! Но ведь могло и показаться! Через несколько минут, в течение которых решалась эта дилемма, интересная мысль промелькнула в маленькой головке - мёртвый, или нет... Вот не испытывала она пиетета к покойникам. Любопытство - да, а бояться, как учили те же деревенские, следовало либо живых, либо начальство. И любопытство взяло верх! Подошла осторожно, попыталась заглянуть в глаза. Нет, мало, надо ещё немного, но тогда и её заметят... Постояла, собралась с духом, сделала ещё один шаг... Тело не шелохнулось... "Значит не живой", - решила осмелевшая Настенька и, уже бодро шагнув вперёд, уставилась на возможное лицо. Под ветром слегка колебались длинные, сполстившиеся кудри и пристально жгли очи. Глубокие, чёрные очи, они тоже оставались недвижимы, но явно жили и заметили приближение. Такого развития ситуации не ожидалось... Настенька присела на корточки и принялась разглядывать незнакомца, буквально, нос к носу. Пыталась уловить дыхание, но не удалось. Глаз тем временем, один, дернулся, зрачок начал следить за манипуляциями. За ним последовал и второй... Так хотелось предположить, что чужестранец спит и от того недвижим, но глаза, глаза его выдавали... Что-ж, посидели, посмотрели друг на друга, затянули паузу до абсурда...

    Так как никаких действий со стороны незнакомца произведено не было, Настенька здраво рассудила, что ни в чём он не нуждается. Есть-пить не просит, стонать - не стонет, следовательно: жив, здоров, отдыхает... А то, что ведёт себя, точнее никак не ведёт - так мало ли чудаков на свете. Зачем мешать человеку если он тебе пока не мешает. Отлежится - уйдёт. Будем надеяться... А день меж тем клонился к закату. Но фигура под берёзой так и не изменила своей дислокации, лишь, кажется, становилась только темнее. Вот это уже форменное издевательство! Не я так считаю, Настенька про себя так бурчала. И хотелось ей показать себя добродушной хозяйкой, но - как!? Животина и та отвечает на теплоту и внимание, а это - "дерево" - так и сидит. Терпение иссякло... "Пить будете?" - и глаза произвели несколько вертикальных  движений. " А есть хотите? Вам плохо?" - ответ на всё один... Нет, так не годится, надо проверить... "Вы - здешний?" - поползли зрачки по горизонтали... "Идти можете?" - опять отрицание... Сбегала за кружкой, зачерпнула воды, отыскала в космах рот, разжала безжизненные губы и осторожно, чтобы не захлебнулся, по глоточку, вливала дожидаясь каждый раз характерного движения кадыка. "Как телёнок", - подумалось почему то и от этой мысли расплылась Настюша в улыбке... Что-то подобное попробовал изобразить и человек, но это, видимо, было последним на что у него могло хватить сил - потерял сознание. Перепугалась Настенька не на шутку! Прильнула к груди - сердце бьётся, редко и не глубоко, но постукивает. Делать же что-то надо! ...а, пожалуй, и хорошо, что потерял сознание учитывая каким способом доставила его хозяйка в дом... На корове... Обвязала в подмышках, заволокла на одеяло и потащила... В двери, правда, корову пропихнуть не удалось, но решила и эту проблему. Отыскала верёвку подлиннее, протянула через весь дом, распахнула окошко, выбросила конец на улицу. Выбежала сама, обмотала вокруг рогов и помаленьку влекла бурёнку назад... До печки дотащили, оставили - так надёжнее.

    Кроватью пришлось пожертвовать... Спать приходилось на лавке и то в лучшем случае. Иногда прямо на полу, но рядом, как можно ближе - ведь может что-то понадобиться. Дни ложились один за другим, Настенька выбивалась из сил, а результата всё не было. Незнакомец всё ещё, практически, не отличался от берёзы: двигаться сам не двигался; не говорил, более того - звуков не издавал вовсе и это очень настораживало, начинало казаться, порой, что он сознательно затаился, выжидает, а ведь даже немой и тот хоть хрипы какие, да стоны может родить, впрочем здесь мы немного лукавим - похрапывать, иногда, у него случалось. Банальная, казалось бы вещь, но и та приводила рядом сидящее, лежащее, спящее, бодрствующее существо - в восторг. И глаза! Глаза ожили ранее всего. Стоило организму очнуться, немного придти в себя, не без труда переварить первые несколько раз тёплую кашу на молоке, как они засуетились. Обстоятельно изучили потолок, перешли на стены, утварь и остановились, что вполне объяснимо, на своей спасительнице. Следовали за ней неотступно на сколько это возможно (пришлось Настеньке повернуть "дерево" слегка набок и увеличить радиус "обстрела"). Что они делали ночью, ведь случалось же ему просыпаться, куда смотрели, о чём думали - остаётся только догадываться. Знакомиться со своим постояльцем хуторянке как-то не приходило на ум - почему-то немота и глухота у неё непременно шли рука об руку. Тот факт, что слышит гость отменно постоянно упускался ею из виду, хотя не раз была возможность в этом убедиться. Но забита голова совершенно другим и отнюдь не разрушением одних стереотипов на место которых неизменно приходят другие... Даже за собой она не замечала, что разговаривает с больным, называет по имени, да - по имени. Сама так решила. Устроила дискуссию вслух, рассуждала-рассуждала, спорила и пришла к выводу, согласилась сама с собой, что имя Егор вполне удовлетворительно. Собственно, если начистоту, жаждала этого имени. Откуда оно взялось в её памяти и что с ним связано - неизвестно. Из детства, разумеется, но столь далёкого детства неожиданно повзрослевший вчерашний ребёнок - не помнил. Но так тепло и уютно за этим именем, что исход был предрешён. А незнакомец меж тем не без любопытства жадно вслушивался во всё произносимое... и отвечал. Юркие зрачки то поддакивали собеседнику, то задумывались, то откровенно противились, умилялись, грустили и уставали, но общались большей частью с тенью на потолке. При всей их чрезмерной активности уследить за порхающей девушкой даже они были не в состоянии. Нет, случалось и пересекаться взглядами, но тогда человек с постели начинал так яростно впитывать весь внутренний мир Настеньки, что долго она не выдерживала - какое-то непонятное чувство рождалось внутри, похожее на голод, но есть совсем не хотелось, скорее наоборот. Что-то сидело внутри и время от времени начинало ныть, требовало выпустить себя наружу, а на зубную боль так непохоже, сладкое изнеможение... Поневоле начнёшь сторониться. Это почти сравнимо с двумя большими ложками мёда на ночь, но мёд грел только душу, а новое и непонятное туманило разум.

    Во врачевании Настенька была откровенно слаба, то есть - совсем. Однако за доктором не шла. Было ей от чего-то боязно, неловко и неуютно обращаться с просьбами к фельдшеру, тем более теперь. Дабы как-то компенсировать незнание предмета старалась делать всё тихо, медленно и не сразу, в надежде, что "само как-нибудь рассосётся"  (а это, ох, как не свойственно для неё). Благо болезный нуждался не столько в медицинской помощи, сколько в регулярном питании, сне и заботе... К зиме уже самостоятельно пошёл. Передвигался по дому держась за стенки, но прогресс на лицо. С каждым днём прибавлялось по шагу-два. К весне... К весне хозяюшкой в доме стал Егор. Наловчился почти не вставая с табуретки и печь топить, и дрова колоть, и пищу готовить. Бывало Настенька заставала его лежащим на полу ничком и мастерящим безделушки: в руках нож и заготовка, ногами же умудрялся открывать дверь, подтаскивать веник...  кочергой орудовать вот не получалось... И... нежная, самоотверженно пылкая забота со стороны молодой  девушки порой пренебрегала рамками... Это может показаться странным, но никаких аналогий не проводилось. В Книге если и описывалось нечто отдалённо схожее, то непременно изображалось наряду с манерным закидыванием головы, вздохами и прикрыванием лба рукой, делаными обмороками, душевными терзаниями заточённой в высокой башне принцессы. Ну как это можно сравнивать? Те сидели и страдали от безделья, Настёна только утирала пот... И потому ввечеру так хотелось ощутить такую простую, такую человеческую, такую приятную благодарность... Невзначай провести по руке, почувствовать как в ней, всё ещё худой, но несомненно сильной, жилистой, настойчиво пробивается гонимая сердцем кровь. И рука эта тёплая, и робкие объятия такие родные, и космы... Хм... Нет, так не пойдёт. Следует тебя постричь, горюшко ты моё. Сколь рьяно за дело принялась, столь быстро и остыла... Опыта недостаёт? Кабы только в этом дело. Так вполне себе красивая головушка получилась: лоб обнажился, уши, косые виски для перехода на бакенбарды, а дальше... Дальше как огнём обожгло - бороду трогать категорически не хотелось. И спорить-то с собою, да ещё так истерично ранее не случалось. Чуть что и та, внутренняя "Я", начинала бастовать - ей, почему-то, вовсе не импонировало видеть лицо незнакомца полностью. Какие глупости! Сошлись в поисках компромисса... Если просто подровнять - тебя устроит? Ну и чудненько, пусть будет бородатый Пушкин...

    Однако же время шло, а Егора никто не хватился. В деревне разговоров не слышно было, про чужих, приблудных тоже. А ведь его такого не могли не заметить. Но также верно и другое: держи он путь со стороны деревни - какой смысл уходить из неё, от верной помощи, да и тропинка с хутора только одна. Предположить, что из лесу вышел - в его состоянии маловероятно. Ну не с неба же ты свалился! Не иначе как беглый... Нет, нет, нет... Беглого бросятся разыскивать, а тут - тишина, как-будто и не существует его вовсе. Так хотелось расспросить, но спросить - значит выдать, а общая тайна так сблизила их. А, пускай идёт, как идёт... Тут бы и обратиться к давнему, проверенному советчику, но красный, бархатный том весьма долго не покидал своей полки, запылился, а потом, случайно, перебрался в самый дальний угол. Советов более не требовалось, либо не в силах он помочь... Всё и так складывалось наилучшим образом. Да? Да... Прямо как в сказках, даже подозрительно. Со стороны несколько непонятно, если не сказать больше, а для пребывающих внутри происходящего - единственно верный путь развития. Весь внехуторской мир оставался за бортом: дом у них теперь один на двоих; хозяйство одно и дополнительные руки всегда кстати; стол один и, как полагается, сидят лицом к лицу; да и, что там говорить, жестковато на лавке спать-то... одной. И самое-самое главное, такое главное, что прямо - ух! Никогда Егор не перечил. Ежели и был с чем не согласен - дожидался пока утихнет буря и переделывал по-своему, спокойно и по-мужски чётко. Так и подмывало порой повздорить, из любопытства - ну ка, как ты выпутаешься... Эх, любознательность твоя. Когда же проснётся в тебе женщина? Позже, чуть позже, а пока...

    Всплыло в Настенькином сознании слово - шпион. Собственно, деревенские постарались - подслушала она, вроде случайно, пустой разговор на базаре. Бабы, как им и положено, кудахтали, причитали всплёскивая руками, суетливо поправляли платки, мужики же немногим более деловито курили в сторонке, смачно сплёвывали и тщательно прикрывали рукой карман. Нервозность витала в воздухе... Слухами полнился быт. Никто, конечно, всерьёз не верил, что их богом забытый Гнилой Угол мог кому-то понадобиться, тем более с точки зрения подрыва устоев государственности - разлагаться, дальше, было уже некуда. К какой короне принадлежать здесь было абсолютно всё равно, тем более, что никакая другая власть, по доброй воле, такую обузу на себя брать не решилась бы. Но, слухи есть слухи... В атмосфере, правда, если чем-то таким и попахивало, то скорее тухлыми яблоками... Жизнь забурлила на какое-то время, беспросветная для большинства заиграла она, хоть и тусклыми, но новыми красками. Развлечение, очередное недолгое развлечение в мире, где даже чума воспринимается как способ легко и быстро заработать на чужом горе. Могильщики, требуются могильщики... "Да-а-а... Следят-то за нами, бабоньки, вот те истинный крест! Басурмане, окаянные, всё видят, всё слышат - шпионят. Да... Ловкие, говорят, что твой кузнечик... Сами-то тощие - в любую дырку пролезут. И везде-то у них - глаза!"  Глаза!? Дальше вслушиваться не получилось. Застучало в висках: глаза... глаза... тощие... шпионят... Нет, быть того не может! Мой Егорушка не такой! "Мой - он!" - всхлипнула Настенька в голос, чем окончательно лишила старух рассудка и спокойствия... А, вдруг, - чужой? Беги-ка домой, проверяй...

    Теперь ночами Настенька думала совсем о другом... Что если незнакомец окажется совсем не тем, кем она себе его придумала. Что если, рано или поздно, поправится он окончательно, улыбнётся, возьмёт под козырёк и уйдёт в неизвестность, так же внезапно, как и появился. Вернётся к себе на небо или откуда свалился на её голову... И со всем этим можно ещё мириться - вполне жизненная ситуация. В коробочном мышлении подавляющего, зашоренного большинства ожидание чего-то ужасного и есть самое прекрасное время. Страх перед счастьем. С которым никто не знает, что делать, но все надеются. Воспользоваться не торопятся. Как и зачем? С головой окунаются лишь в неприятности, да невзгоды - тут всё просто - мужественное преодоление, битьё пяткой в грудь и прочие атрибуты. Настолько, надо сказать наловчились в этом, что, вроде как, соревновались промеж собой - кто более несчастен и позаковыристее выход нашёл, а это не помогло и беда нагрянула другая, с новой силой. Что ж, очень даже объяснимо. Они существуют в том мире, где им мазохистски комфортно и понятно. Хоть так, но жажда деятельности в них не угасала, пусть и горькой, обречённой, безысходной деятельности направленной на копание в отходах. Ах, как им нравилось смаковать свои беды, любовно оберегая их от полного исчезновения, на закате хлебнуть немного "радости", но переборщить с количеством и по пути домой набрать себе других грехов. Утром нового дня проснуться с ворохом свежих проблем...  Нет, другое пугало Настёну и значительно больше. Самое страшное, что могла она только себе представить: вот в один прекрасный день захочется ей побрить Егора! То есть - совсем. Сказано - сделано. А там, под бородой, и кожа чуть бледнее, и скулы видны, и подбородок, и лицо совсем чужое... Вдруг вся та нежность, что нашла, наконец, себе применение, цепляется именно за бороду. Это с бородой Егорша выглядит так нелепо. Хочется его пригреть, причесать, накормить. А без неё? Кто там за ширмой? И почему он молчит? И эту мысль гнала от себя Настенька, подпускала поближе, давала возможность всплакнуть, но с рассветом опять была весела. Пока ведь всё в порядке. Каждый вечер, засыпая, слушала она как мерно, спокойно дышит рядом близкий и такой далёкий человек. Понимала уже, что бесконечно так продолжатся не может и ждала развязки. Ждала и противилась. И любопытство распирало её, и нежелание потерять зыбкое счастье своё. А, вдруг, не Егор он вовсе! Сама так захотела, а почему... Нравилось ей как звучит это имя. Чем-то влекло к себе. Подробный портрет был заготовлен к нему, принц - не принц, но мужчина хоть куда. Да, живой Егор совсем не соответствовал своему портрету, но это несоответствие постепенно растворялось и он реальный медленно, но настойчиво заменял собой того, вымышленного. В конце концов он занял его место окончательно и в то утро вздохнула Настенька... Вздохнула не от скуки, не от усталости, раньше так вздыхать не приходилось. Само собой получилось... И вдруг осознала она, что стал Егор ей безгранично дорог. Настолько, что всё существование её подчинено было его молчаливой воле. Это было уже общее, единое существование. Но как ни близок он стал, а начала Настенька от него отдаляться. Меньше на глаза попадаться, реже беседовать, утром старалась быстрее выйти из дому,  задержаться подольше, а потом сразу прошмыгнуть под одеяло, отвернуться к стенке, зажмурить глаза в попытке не зареветь и скорее заснуть. Сны снова стали её отдушиной. Снова летала Настенька, бегала, гладила единорога, кормила слонов, на которых держится земля, но и во сне, что-то неотвратимо тянуло её к земле, что-то давило под сердцем, что-то новое, непонятное... Стоило задержать дыхание и фон пропадал, как-будто маленький моторчик внутри тоже прислушивался. Создавалось впечатление, будто не одно уже сердце у Настеньки, а - два!

    Всё чаще приходилось ей плакать, случалось такое теперь почти каждый день. И причин не было, а слёзы сами собой начинали, вдруг, капать из глаз и столь же внезапно прекращались. Всё чаще наблюдала она за Егором, втихаря... И вот, однажды, лунной ночью... Да, нет, не ночью - днём, разревелась Настюша в голос. Бросила всё и стояла рыдала. И сама на себя смотрела с недоумением! И внутренний голос подсказывал, что-то не то она делает, но остановиться никак не могла! Представилось ей: вот случится у них с Егором перепалка, хотя как можно пререкаться с немым она с трудом понимала, но суть не в этом, вот случится перебранка, серьёзная и окажется... Окажется, что Егор вовсе не Егор: и руки распускает, и борода у него вовсе не милая и такая аккуратная, и кожа загорелая, а зловещие космы и сам он - мавр! Что это такое она не знала, но, должно быть, что-то очень страшное. Лицо чёрное, глаза дикие, горят как два уголька, волосы дыбом! Стоп! И завывания тут-же прекратились. Конечно, это и не Егор совсем, это из детства нахлынуло. Гонял её по улице пьяный мужик, в руках доска, в доске гвоздина торчит и всё по голове попасть норовит. Вот угораздило мимо кабака гулять... Весна на улице, праздник, а этот... Не пойду больше в село! ...оглянулась, никто не видел, никто не слышал, промокнула глаза, подобрала посуду и к скотине... И именно во хлеву созрел дерзкий план - вот где женщина проснулась-то! Сам говорить не намерен, либо не способен? Здоровье поправил и будя? Хорошо устроился? Ну так затретирую тебя... Настенька, конечно, про себя употребила другое слово, более ей знакомое, даже несколько слов, только данный монолог слишком нуден и длинен, потому позволил себе встрять в её мысли. По части смелости действий и незамутнённости сознания разными предрассудками ей, вообще, мало равных. Животные, а до недавнего времени только они и составляли компанию, флирта и лжи не понимают - привыкла рубить правду-матку в глаза. По малолетству сходило с рук, а далее как-то сжились с этим... деревенские. Нарушение социализации на лицо, зато не обманет, не предаст, не украдёт - очень торговцы, к которым носила продукты на обмен, это ценили. Уважать - не уважали, но знали, что могут положиться. Их миры не так часто и сильно пересекались между собой, чтобы начать раздражать друг друга. Получал каждый, что хотел и вполне был доволен, да и не разговаривали особо. Бывало приносила хуторянка молоко, протягивала молча, получала взамен краюшки хлеба и конфеты, вечером забирала пустой бидон и ещё что вкусненькое... Уже дома иногда обнаруживала сладкие гостинцы тайком подсунутые в холщовый заплечный мешок. Взрослые - такие взрослые... Наличие собственных детей что-то пробуждало в них и пройти мимо чужого, нет, это не правильно, точнее - не своего ребёнка, не могли - жалели... Открыто предложить вкусности - стеснялись. Ну, конечно, у них же с нормами поведения, этикой и моралью всё в порядке! Только дети, совсем дети, видели в Настеньке своего. Им дозволялось ходить без штанов и барахтаться в грязи, поднимая тучи пыли изображать паровоз. С ними было так душевно, просто и понятно. Потом они подрастали, надевали портки, начинали лукавить, врать, изворачиваться и общение сходило на нет. Тогда в соседней луже находились другие малыши-карандаши и звонкий смех опять разлетался над базарной площадью. Вот. Не хочется и мне расставаться с героиней... Надо.
   
    Издевательство над больным всё более набирало обороты. Что раньше делилось на двоих - теперь повисло на Егоре. Весь домашний уют держался на его плечах. Но надо отдать ему должное - он не роптал. Дел с каждым днём только прибавлялось - как-никак скоро лето - прибавлялось и сил. Вернулись ловкость и стать. Жить бы, да радоваться, а хозяюшка нервозно кусала губы - не выходит... Но не в твоих же это правилах! Лови его и тряси до потери пульса - пока не покажет себя настоящего. Не знаешь как? Иди сюда - научу... И составлен план скандала, да, без плана скандалить не получается - занятие бесполезное, силы и время отнимает, а результата не приносит, только горечь во рту остаётся. По бумажке читать не будешь и время от времени заглядывать в неё тоже не с руки - потренироваться надо. На козе... Недоумённо хлопая умными пуговками та трясла головой и совершенно не понимала, что творит Настенька. В театре коза не бывала - к спектаклям не привычна... Ух, поднаторела, как в Книге, жеманные девицы от зависти побелеют, когда узнают. Иди испытывай... терпение... Как по писаному начала - реакции ноль! Добавила надрыва, глаза закатила - вроде получается. Петух и тот вставил недовольное "ку"... Слушал Егор, слушал, молча встал, сцапал бунтарку и в угол поставил...

    Попробовала Настенька вырваться, но руки цепко сдержали её, сильно, да по особому нежно. Человек напротив явно хотел что-то сказать, но почему-то тянул... Собирался с мыслями? Возможно... Видно было как пробежала по лицу волна усилия, нет, гримасой это нельзя назвать - немой пытался заговорить! А ежели и не немой он, то значит боролось внутри него что-то. Какая-то глобальная проблема решалась в эти секунды. "А-а-а! Да, что ты всё молчишь и молчишь!? Отвечай немедля - кто такой есть?" - разошлась, запричитала... Мужчина сделал страшно глубокий вздох, будто пытался втянуть Настеньку в себя, всю целиком, как есть, потупил ставшие неприятно стеклянными чёрные, глубокие очи и... тихо, внятно, совершенно чисто вымолвил:"Егор..."   Да, уж, развязочка. Вроде и камень с души свалился, да как обухом ударили - оглушило. Пелена поползла, как нырнувши в пруд открываешь под водой глаза - в голове туман, вокруг туман и гудит что-то... И этот голос! Почему-то именно таковым она его и представляла. Вдруг обмякла вся, осела и ноги подкосились... Её молча подхватили, уложили на перину, засуетились... Уснула... Молодая мама...

    Трое...