процесс

-Мистер Уоррен, вы видите этот стакан?
-Да,- его голова безнадежно обвисла, шея была бессильна от долгого и нудного процесса, глаза краснели от раздражения, которое вызывали безостановочно выпадавшие слезы.
-Что вы можете сказать о нем?
-Здесь вода,- дыхание его проглатывалось, голос сухо дрожал.
-Именно, видите- это объективизация,- человек в сером и остром костюме постучал сигаретой по столу, приподнялся, разглаживая брюки и, убрав руки за спину, подошел к окну,- вы могли сказать, что в нем нет ничего, могли доказать мне, что он пуст, но сказали о том, что видите- это ваше желание. Почему же вы не можете признать очевидности и своего преступления? Вы видели все то, что сделали, картина в вашем разуме и жива, она горит, но вы нагло врете, мистер Уоррен,- человек особенно выделял интонацией имя.
-Я и сказал о том, что видел.
Его губы затряслись, складки кожи на лбу сцепились, и все лицо его вывернулось, казалось, его тошнит, и гадкая волна, усердно сдерживаемая, больше не может подавляться им.
-Пожалуйста, прошу, можно открыть окно, черт.
-Здесь не от вас зависит,- серый человек пнул стул, и тот с лязгом отлетел к двери,- не от тебя,- все лицо его, полное ненависти и отвращения, свернулось, стало железным и, кажется, по коробочной комнате пронесся запах ржавчины. Его взгляд изъедал, был натужным, выведенным специально для таких допросов.
-Четвертый час, Уоррен,- он резко выдохнул вниз,- если ты не признаешь все, как, черт подери, есть, ты отправишься уже не ко мне, ты знаешь, что офицер выбьет все из твоей дохлости. Лучше сейчас скажи.
- Я уже сказал обо всем, что видел. Если в этом есть хоть одно лживое слово, я сам пробью себе голову, я сказал, сказал, что видел. - он задыхался, хрипел, одновременно кашляя,- Окно.
-Я говорю все что помню,- резко вдохнув, очнувшись, снова повторил он.
Пот на носу серого человека блестел от мутного солнца, он сгреб желтые листы бумаги со стола, бросил их в портфель и, сжав карман пиджака изнутри и последний раз посмотрев на сгорбленную спину человека на стуле, резко вышел.
Уоррена бросили в коробочную комнату еще меньшего размера, с еще меньшим окном, закрытым окном, за которым уже смеркалось. Измученное его тело не поднималось к кровати и, оставаясь на бетонном полу, дышало пылью, редко подергиваясь, глаза его все еще были раздражены.
Что он мог вспомнить? Он задыхался и вдруг выбивался с резкими вдохами, балансируя.
Его память не имела общего строения, как обычно бывает. Он мог говорить одно сейчас, завтра вспомнить о случае с посторонним отделенным взглядом: прохожего, свидетеля в противоположной стороны улицы. Он мог быть убийцей, он мог быть убитым, птицей, наблюдавшей с ветки дерева.
Объективизация не значила ничего. Картины в его разуме выплывали жуткими кругами краски на темной воде, они душили его. Парадигмы не существовало в образах перед его глазами, все сливалось в безмерную, одноцветную массу и лишь одним, вносимым, вдруг появившимся символом, растекалось и формировало картинку.
Невозможно ожидать понимания к такому идентичному разуму, к памяти, представлявшей месиво с кишащими независимыми от человека микроорганизмами.
Все попытки восстановить хронологию сливались в нервные импульсы, его колени тряслись. Губы уже давно почернели от жажды, глаза опухли.
Потеряв способность видеть, Уоррен, кажется, стал тише. Это было, к сожалению, не спокойствие. Страх сковал голос- он молчал, не шепча больше, как раньше, дыхание прерывалось и проглатывалось. Он, слыша шаги в коридоре, отдававшиеся резонансом, чувствовал запах сырости, чувствовал тепло слез, все еще щипавших истрескавшиеся щеки.
В нем было ощущение радости- он наконец был в силе поймать хоть какие- то чувства, которые оставались неизменными. Он долго лежал и не мог поверить. Ждал и плакал, чтобы ощутить искры на лице острее. Подтянул колени ближе к лицу и кусал их.
Он чувствовал свои движения и боль, но не верил своей памяти, разум был его врагом, мерзким и предательским комом в черепе.
Ночь шла быстра для охранника за стеной, он смотрел пошлое ночное телешоу и радовался своему безмерному животу, умещавшемуся на коленях. 3, 5, 7 утра. На территории завопила серена системы оповещения о выполненной проверке. Зашевелились в камерах высушенные и бездушные тельца. Лишь в одной из коробочных комнаток было по-ночному тихо- Уоррен был бездвижен и дыхание не шевелило его губ.
Свежий огонек сигареты охранника, наклонившегося к Уоррену, осветил посеревшее, мертвое лицо.