Случай с трамваем

Вагоновожатая хмуро смотрела вдаль на стальную змейку трамвайных рельс, убегающую вниз, чуть поблескивающую от спрятанного за облаками утреннего солнца, а потом ныряющую за асфальтовый горизонт. Настроение ей испортил слесарь, которого она в очередной раз пыталась растормошить на предмет устранения утечки воздуха из дверного вентиля. Он спросонья перегаристо её послал и сказал, что у её вагона все нормально, хотя она со дня на день ожидала худшего: раскрытых дверей, проблем с тормозами и, как следствие, снятия с маршрута и поиска виноватых. А ещё из-за месячных болел живот, и сидеть на кресле было сыро и неуютно.

Невеселая женщина снисходительно остановила железный трамвайчик перед блёклой кучей утренних пассажиров. С десяток одутловатых сорокалетних теток ломанулись в переднюю дверь, пара-тройка подрались, а, пока длилась заварушка, через турникет прошла, причем бесплатно, нагловатая узбекская девочка школьного возраста, вместо ранца обладавшая пухлым пакетиком тыквенных семечек. В презрительной смекалистости узких глазенок было что-то цыганское. Всего на пару секунд она задержала взгляд на зеркальце и послала ухмылку потной, измученной менструальным циклом, вагоновожатой. Та усмехнулась и не стала ругать нахалку, явно необразованную и без прописки. Тем временем, задерживая посадку, всё месились бабки: одна, могучая, крашенная хной, кудрявая, заслонив турникет, грудью отражала удары морщинистых кулаков и костылей затесавшегося среди дам колясочного пожилого инвалидишки. Пару раз ей пришлось принять удар свёртком-младенцем, после чего настало время одышливо сползти по водительской двери, уступив линию обороны противнику. Толпа хлынула в вагон, но не зажурчала, несмотря на майскую погоду, весенним ручейком, а забурлила тёмной канализационной волной, всё же постепенно рассасываясь в направлении сидений. Хмурая девушка с отутюженной чёлкой, которой не досталось места, завистливо косилась на усатенького инвалида, пристроившегося на своей коляске у поручня напротив средних дверей. Мясистая воительница уже переправляла через турникет непонятно как пролезшую в переднюю дверь лежачую детскую коляску, откуда, словно солдатик из амбразуры дота, выглядывало её недоразвитое содержимое цвета спелого синяка. Вещевая «решетка» в нижней части коляски содержала в себе мангал, шампуры и ведро, наверняка с маринованной курятиной… Естественно, всё это вывалилось. На розовых кусках мяса тут же отпечатались чьи-то грязные ботинки, другие, такие же беспощадные, разнесли кусочки птичьей плоти по трамвайчику. Узбекское чадо метнулось к изувеченным кусочкам мяса, капризная девушка поскользнулась на маринаде, наконец-то попавшие в салон бабки снова устроили драку друг с другом.  И вот, трамвайчик уже катил по спальным районам, собирая на остановках диабетических предпенсионных тёток, затравленных дядек-усачей, несвежих мамаш и надменных фифочек. Узбечка скакала по салону и звонко что-то пела на своем языке, инвалид, позвякивая орденами, залюбовался и пустил слезу. На одной из наиболее оживлённых остановок, капризная девушка, воспользовавшись его нахлынувшей душевностью, столкнула калеку-ветерана неизвестно какой войны с коляски и умело туда уселась, сразу же принявшись тыкать в телефон с огромным дисплеем наманикюренным пальчиком, выражение лица оставив по-прежнему скорбно-надменным.

Вагоновожатая иногда поглядывала в зеркальце, отображавшее внутреннюю ситуацию вверенного ей трамвайчика, и размышляла о том, куда же они все едут. Дома скоро закончатся, с одной стороны будет мусорный пустырь, с другой — многокилометровая промзона. Почему они все с утра туда стремятся? Заводы ведь с десяток лет уже как стали. Где-то на их территории размещаются склады стройматериалов и чёрте что ещё. Туда мотаются мужички на легковухах, ну а эти-то что забыли? Бабки там потеряются, да и батонов-колбас по дешёвке вроде нигде в тех краях не продают, иначе представительницы старшего поколения в семье вагоновожатой знали бы, и непременно употребили бы знакомство с ней в качестве возможности доехать туда бесплатно. Ради одного слова бесплатно… но не надо им его напоминать, помилуй нафиг! Инвалиду там побираться тем более негде, в центр вон пусть едет. Беременным да матерям с детьми там и подавно находиться никакой пользы не будет, а вот у узбекской девочки вполне может где-то в дебрях заскорузлых складов трудиться папка. Она только и глянулась смурной вагоновожатой пассажиром осмысленным, среди всего этого безобразия, хоть и необилеченная. Надо бы ей всё же билетик, чай уже лет десять будет, по их меркам, не сегодня завтра — невеста на выданье.

«Вот гад», – вагоновожатая непозволительно хряснула по кнопке звонка, прозвеневшего  робким переливчатым ручейком на фоне недовольного автомобильного урчания. Трамвайные пути, чудом не задев сцепку, пересёк несусветный внедорожник, размером, наверное, с грузовик. Мало того, он выстроился перед её вагоном и степенно покатил по рельсам, а у нужного поворота и вовсе притормозил, дожидаясь своей очереди свернуть. «Протаранить бы его хорошенько и доказать, что его баксовместилище на колёсах по прочности немногим лучше запорожца, — в злом бессилии подумала женщина, — а то что-то они совсем охренели уже. Нехай учат пэ-дэ-дэ, пока ещё дороги не выкупили». Ну а в своей, шершавой от многослойных покрасок, красной старенькой татрочке она была вполне уверенна — помяла бы его сцепкой в жопу, как миленького.

Вагона, ведущей его женщины и пассажиров в мире этого самоуверенного говнюка попросту не существовало. И так всегда; детство-юность человек катается на трамвае до школы — завидует кондуктору, тот уже взрослый, работает, деньги получает, солидный весь такой, ходит билеты проверяет, до института (еще с пересадками на метро) ездит сонный после студенческих гулянок — кондуктору сочувствует, вагоновожатому, может, тоже: работка суровая, местами даже склочная, плюс вставать надо ни свет, ни заря, тяжело им, а у меня всё по-другому сложится, я учиться буду. Заканчивает свой институт на юристопсихолога с экономическим уклоном, попадает в офис, приобретает солидность, обзаводится легковушкой, и к трамваю сразу презрение; незачем перемещаться по рельсам на трамвае, лучше я по ним на авто проеду, в объезд пробке, мне надо, я в офис опаздываю, а пассажиры — ну кто им виноват, что у них машины нету! Такому будешь сигналить, плечом не поведёт, не вздрогнет, как ехал впереди тебя, с одному ему угодной скоростью, так и продолжит. Они ещё могут распсиховаться, выскочить и угрожать начать, а ведь ты едешь себе и едешь, делаешь свою работу. Фу, много нынче в столице народу, душно аж от него! И почему она в ПТУ на повара или парикмахера не пошла? Или чуть бы поднатужилась и в институт «на кого-нибудь» поступила. Куда там; хотелось девушке-мечтательнице своего пути, где ты сама себе хозяин, едешь вот так, вдаль смотришь, людей возишь, но в то же время с ними никакого контакта, контакт вон у кондукторов — сволочная работа. Её кондукторша-напарница одно время жаловалась, что, если какие проблемы на линии, бабки на неё рычат, лают и во всех своих русских бедах винят. Потом её уволили, турникет поставили. Турникет вроде никто не обвиняет, не лезут к нему, а наоборот, всячески обходить стараются, наличие же билета — уже не её забота.

Вагоновожатая представила себе столовочный обед в депо, чтоб хоть какой-то энтузиазм себе придать и задумалась, а какая профессия сегодня полезна и уважаема? Вот машинист поезда: работа ответственная, баб туда не берут с месячными, оплачиваемая, отпуска хороши своею длительностью, и учиться этому надо поболе, ещё не каждый лентяй дотянет, а в итоге, что? Либо таких же идиотов по дачам развозишь на электричке, либо ведёшь грузовой поезд. Состав тяжёлый, всё серьёзно. И чем состав нагружен? Ой, да мало ли, хоть лесом, сосновыми круглыми, свежо пахнущими брёвнами. А на что те брёвна пойдут? На бумагу глянцевую, которую, не экономя, везде разбрасывают, а на оной реклама: «берите кредиты, покупайте со скидкой...». Тьфу, пропасть, опять, куда ни поверни, ты — воин зла.

Может, это на рельсовом транспорте поворачивать некуда, всё по проложенной колее ехать надо, а какому-нибудь водиле грузовика вполне себе вольно? Да уж: стоять в пробках с легковушками по много-много часов. Они-то грузы везут, а эти просто до офисов своих пешком ходить не хотят, да на метро, и права у всех купленные, вот и не знают, куда ехать, скапливаются, образуют на дорогах заторы и сидят себе в мягоньких креслах, им же без разницы — там сидеть или здесь. Если ребёнок заболел, и ты на работу не вышел, начальство рассердится, а если скажешь, в пробке стоял, отнесутся с пониманием, даже панибратски спросят «а что у тебя за машина-то, я вон тоже вчера поехал было...».  Ответишь такому, что на «Мазду» раскошелился наконец, руку пожмет. Премию ещё выпишет. Сугубо из личной симпатии. Нужно нахрен запретить автоматическую коробку передач, чтоб тяжело им всем сонными вереницами ползать было!

Ну а лётчики что? Летчики пассажирских авиалайнеров капризуль, вроде сегодняшней дамочки с челкой, в Турцию перевозят, к морю и к отелю. К мускулистым обезьяноподобным любовникам. Вагоновожатая в музыкальных клипах по телику видела. Под фонограмму, зажаренные до состояния куриц гриль, девки кривляются у пальмы, и мужики-орангутанги при них. Тьфу, мерзость! Как с такими трахаться? Она своего Кольку любила; худощавый, блондинистый, интеллигентный даже, книжки почитывает. Когда ухаживал, стихи цитировал, родители, да и все друзья, недоумевали, чего он дальше-то учиться не пошел, высшее образование бы получил. А он не хочу, говорит, мне руками работать нравится. Трудится механиком в депо их, жаль, что сменами сегодня не совпали. Ничего денег приносит, не пропивает. Даже машина есть у них, «семерка», в гараже стоит, только извлечь её уже второй год они оттуда не могут; как автомобильный бум начался, гараж иномарками в три ряда вокруг заставили, и почему-то не ездят никуда на них, владельцы-то. Колька ходил по подъездам, выяснял, чьи, да нельзя ли пару-тройку отодвинуть ненадолго, дабы свою отогнать. Все растерянно смотрят, «не моя» говорят. Он и в администрацию районную жаловался, да бестолку. Так что замурованная она у них, проржавеет чего — жалко будет. Ведь на сбережения купленная, не на кредиты модные.

Включила радио, оно остановку объявило. Да не ту, видимо, опять кнопка запала, и кто-то в салоне негодовал уже. Вот ведь задумалась! И не о самом приятном. И тошно чего-то стало. Наверное, потому, что вспомнила, куда народ так воинственно прёт с утреца. Туда, дальше тёмных серых цехов, рыжих труб и котелен с разноцветными битыми стеклопакетами; на конечную остановку у разворотного кольца. А там они, словно говно, вылетают на закатанную в асфальт площадку перед восьмиэтажной громадиной торгового центра, являвшего собой при строительстве вид чего-то очень временного и легковесного. Ушлые предприниматели набили его площади мебелью, хозтоварами и отдельчиками с пёстрым замысловатым шмотьём, заманивая обывателей рекламными щитами и растяжками уже километров за пять до подъезда к сооружению. Снаружи здоровенный, облицованный яркими стеновыми панелями, кубик выглядел хлипкой пластмассовой игрушкой для слабоумного дитятки-великана, но никак не постоянной значимой постройкой. И всё это быдло едет туда с утра деловито глазеть. Ну, сука с чёлкой может и на работу. Неужели некуда податься больше людям-то? Что за времена... Она вон свои выходные всегда любила, сходит в сток за одёжкой изредка, в супермаркете жратвой, конечно, затариваться чаще приходится, но… не с утра же в будний день ехать смотреть на кучи произведённых непонятно зачем избыточных предметов! Вагоновожатая ходила по выходным с мужем Колькой на рыбалку, причём с ранней весны до холодов-морозов, из-за чего слыла чудачкой, а из-за отсутствия дачи и детишек ещё и эгоисткой. Не было бы мужа, слыла бы проституткой, потому что любовника б завела точно, у них в депо мужики ничего так, не все лентяи и пьяницы, и её как бабу учитывают. А любовник он нужен, чтоб поговорить с кем хотя бы было, не с подругами ж разговаривать, в конце-то концов, у подруг рецепт запеченных грибочков спросить можно или к какому врачу идти, если прихватило по-женски. Что до секса, то есть он — хорошо, нет — нормально.  А вот без содержательного общения действительно тоскливо и скучно.

Старый трамвайный вагон оказался на развилке, и ей по маршруту следовало ехать прямо в то богомерзкое местечко, куда рассчитывает попасть вся эта толпа, да она почему-то притормозила, вышла и перевела стрелку. Вагон как-то неуверенно тронулся по новому пути, а вожатая ощутила одновременно собственную тихую радость от новизны маршрута и единодушный возглас набившего салон быдла. Назвав их про себя этим словом, она уже сожгла мост между накопившимся в душе негативом и служебными обязанностями, решив оторваться по полной. Что у нас прямо по курсу? Шоссе с перегруженным автомобилепотоком, среди которого трамвай смотрелся бы неуместно, как сорокалетний девственник с заправленной в отутюженные брюки клетчатой рубашкой на кислотной вечеринке, поэтому его загнали под землю. Так что, теперь в столице тоже наличествовал метротрам, только пока ещё не действующий, ведь, несмотря на то, что под землёй были пройдены четыре станции с выходами к блёклым спальным муравейникам, некие несоответствия бюджета вынудили временно заморозить проект, и жителям тех краёв приходилось добираться к своим одинаковым подъездам на стихийных маршрутных такси.

Периодически в новостных лентах Интернета проскакивали сообщения, что в ближайшие пару месяцев… вот только закончат отделку станций, и трамвайчики пустят… Вагоновожатая, натыкаясь на них, мечтательно улыбалась, представляя себя почти машинистом метропоезда, ведущим грохочущий состав среди ячеистых чугунных тюбингов, ведь её должны были перевести на этот маршрут, она с ещё несколькими коллегами даже прошла недельную переподготовку и вдоволь накаталась на комфортных новых вагонах по электрифицированному участку. Во время этой самой переподготовки она и уяснила, что пути где-то до второй станции в порядке, и по контактному проводу пущено электричество. Вагоновожатая хищно улыбалась, будничная отупелость, делавшая её лицо похожим на физиономию тающего снеговика, покинула её, и это имело эффект сродни тому, что показывают в рекламах лифтинговых кремов. «Едем под горку, надо сбавить скорость», — подумала она механически, а ещё вспомнила про доверившееся ей быдло, теперь уже довольно смирно сидящее и покачивающееся в такт вагончику.

«Уважаемые пассажиры, в связи с чрезвычайной ситуацией трамвай меняет свой маршрут, просьба сохранять спокойствие и оставаться на своих местах, вы будете высажены при первой же возможности и далее доставлены по маршруту трамвая номер пятьдесят два, до конечной остановки «торговый центр «Рашид». Ещё она надеялась, что никто из пассажиров во время этого сообщения не спалил в зеркальце её глумливое выражение. Так-то на словах она сохраняла казённую суровость, говорила в микрофон холодно и громко, с плюющими им в уши перегрузами на динамики.

Нора тоннеля манила своей чернотой, но когда, включив фары, она въехала в него, оказалось, что через равные промежутки внутри горит неяркое дежурное освещение. Салон оживился и негодующе загудел, но вагоновожатая не смела отвлечься. У неё была вполне конкретная цель, и вскоре она вывезла своё быдло на запылённую и в строительном мусоре пустую станцию, не особо отличавшуюся от новых окраинных станций метрополитена: полукруглый свод, незамысловатая современная отделка. Здесь горело несколько ярких прожекторов, делавших будущую станцию похожей на киношную декорацию. Всё тем же  нарочито противным казённым голосом вагоновожатая сообщила, что пассажиры обязаны здесь выйти и дождаться следующего трамвая, который их доставит к торговому центру. Бабки передрались между собой, а также с мамашами и беременными, но всё же вышли. Вышла и капризная девушка с большим ярко мерцающим сотовым, выбежало вертлявое узбекское чадо, больше похожее на ушлого цыганёнка. Инвалид не успел, когда двери захлопнулись, он только дополз до своей коляски, оккупированной во время поездки всё той же надменной девицей. Он начал было давить на кнопку уведомления об остановке, размахивать руками и кричать «Э!», но остался без внимания, а вышедшие на платформу даже злорадствовали. Вагоновожатая, прежде чем очень аккуратно и медленно дать задний ход, вышла и схватила за руку юную гастарбайтершу. Никто из вышедших, как и в случае с инвалидом, не протестовал, решив, наверное, что её ждёт наказание за безбилетный проезд. Она же шепнула: «Идём-идём, в кабине прокатишься, шоколадкой угощу». В итоге, когда они отъезжали, гиперактивное дитя чуть было всё не испортило, прилипнув смуглым пыльным личиком к стеклу и показав растерянному «быдлу» язык и слоновьи уши. После такой наглости какая-то бабка засуетилась и, найдя подле себя ёмкость с цементным раствором, не побоялась сунуть туда руку и запустить серой кашицей в смотровое стекло. И, что досадно, даже дворники не включишь, ведь только размажется! Пока с задним ходом всё получалось нормально, запылённый мрамор недостроенной станции остался за плавным изгибом круглого тоннеля. Теперь можно было вернуться и к ветерану. Без деланых интонаций и уже не шипя, вагоновожатая объявила на весь салон: «Уважаемый дедушка! Не волнуйтесь, сядьте в свою коляску и ждите. Я вас доставлю к этому «Рашиду» вашему!», — на что узкоглазая девчушка отреагировала заливистым хохотом.

Вагоновожатая знала и любила своё дело, и хоть она немного нервничала, не прознал ли кто о её проделке, но довела трамвайный вагон до стрелки, вновь перевела её на место и поехала уже привычной дорогой к заболоченному мусорному пустырю, окружённому автостоянками, где была её конечная остановка, и откуда следовало вернуться тем же маршрутом в депо, подбирая редких пассажиров. Ещё один кружок сюда же, обед и конец смены. Она не знала, выгонят ли её, уверенная, что до конца будет отрицать, что отвезла «быдло» на стройку. Возможно «пострадавшие» и не добьются правды своими жалобами, отвлекшись на проблемы житейские, а может, она и получит по заслугам: непригодность, увольнение. Но Колька поймёт. Он у неё сам романтик, стихи читал. И читает до сих пор. Спросишь, ой, а чьи это строчки, раньше вроде не слышанные, да такие хорошие, он улыбнётся и не ответит. Он поймёт, когда она ему своими, незамысловатыми словами расскажет, как оно иногда бывает, как к сердцу тяжесть подкатывает и бессильная злость-тоска. Как один раз назовёшь про себя людей быдлом, так потом о них как о быдле и думаешь. А во всём этот треклятый торговый центр виноват, гром его рази.

Инвалид вышел и стоял теперь на остановке, щурясь сквозь серый день на аляповатые и, кажущиеся картонными, корпуса торгового гиганта, где сейчас по горизонталям и косым линиям эскалаторов сновали люди, блестели витрины, с молотка на верхнем этаже шёл фаст-фуд. Вагоновожатая подошла к нему и покровительственно так спросила: «Вы-то, отец, зачем сюда ехали, что вам всё это?» Задумчивый дедок поднял на неё взгляд, будто она его выдернула из полудрёмы, и криво улыбнулся на один бок очень недоброй улыбкой. Он дёрнул молнию своего разгрузочного жилета и, оттопырив одну полу, продемонстрировал ей свой бок. В поношенный стариковский свитер туго упирались обтекаемые металлические «коробочки» с разноцветными проводками, вмещённые в ячейки на эластичном чёрном поясе, который очень напоминал нечто, носимое подругой вагоновожатой после родов. Что оставалось ей? Видимо, сегодня либо полнолуние, либо что-то ещё в природе творится, выводящее психику людей из строя. Она кивнула и отошла к своему верному вагону, с которым ей, скорее всего, придётся расстаться навсегда. А ведь инвалид ни словом, ни взглядом не выразил своего недоумения по поводу заезда под землю и её дальнейших действий. Они поняли друг друга. Что ж, ей нужно делать круг и уезжать, но перед этим…

Девочка-азиатка, подпрыгивая и пританцовывая, топала к вертящимся стеклянным дверям торгового центра. Вагоновожатая окликнула её, побежала следом прямо по дороге и стала требовать, чтоб та позвала своего папу, к которому, как выяснилось, она и ехала. Он ей в прогуливаемую школу на какие-то нужды денег сегодня обещал дать. Девочка вытащила из кармана штанов старый, размером с кирпич, сотовый. Позвонила и стала лепетать что-то на своём языке. Вагоновожатая оглянулась на остановку. Ветеран не спешил, словно  просто лениво покуривал перед важным делом. Но вот уже к ней навстречу резво шёл стройный молодой мужчина в грязной оранжевой жилетке, скуластый и узкоглазый, как дочка. «Это вам кришу на дача покрыть нада? Здравствуйте. А кагда? Я в выходные могу, васкрисэнье толька…» Инвалидная коляска тронулась. Старик, проезжая мимо, кивнул вагоновожатой, словно утвердительно отвечая на какое-то её предложение. А она старательно вешала на уши лапшу растерянному, плохо говорящему и плохо понимающему её иностранному рабочему. Он, еле-еле, но всё же переместился ото входа к пятачку-развороту, где она оставила вагон, а в нём мобильник, по которому непременно надо было позвонить мужу, обговорить стоимость...
В глубине торгового центра словно что-то лопнуло, да так громко, что заложило уши, а все окна брызнули на улицу выбитыми стёклами. Вылетели стёкла и у вращающейся двери, а вместе с ними и живое. Теперь оно лежало на подъездной дорожке возле клумб, а дверной остов по-прежнему медленно крутился на оси. Что-то с грохотом спикировало с крыши, одновременно взвыли сигнализации десятков машин. Узбекская девочка сразу плотно прижалась к бедру отца. А вагоновожатая развернулась и пошла к трамвайчику, надеясь, что тот не пострадал. Труженик-эмигрант с дочкой на руках зачем-то побежал следом, протягивая к ней руку, словно истовый праведник к явившемуся ему лику святого, и повторял одну и ту же фразу: «Жэнщина, жэнщина, а как жэ криша… Жэнщина…»
Вагоновожатая Валентина Свечкина ожидала увольнения, выговора, но никак не премии и всенародной известности. Газетчики приписали «этой скромной труженице» мистическую прозорливость и покорность гласу божьему, толкнувшему её на столь нелогичный, на первый взгляд, поступок. Наконец установили точную дату открытия метротрама, куда её непременно обещали перевести с нынешнего маршрута. В новостях сообщили, что «на месте трагедии в торговом центре «Рашид», среди десятков жертв были найдены остатки тела исламского террориста-смертника». Они с Колькой, которому она пока ещё не рассказала об инвалиде-камикадзе, дивились, зачем же исламский террорист избрал для своего кровавого правосудия объект, у которого одно только название говорило о принадлежности к собратьям. «Может, свои тёрки какие были, междоусобные — предположил Колька, — потому и взрыв не масштабный вышел, если с прошедшими, что были в метро, сравнивать». Она же молчаливо вскрыла к вечернему чаю коробку дешёвеньких, покрытых налётом, шоколадных конфеток, которые, дождавшись после очередной утреней смены, ей вручила благодарная за спасённую дряхлую жизнь, та самая бабка, что в стекло вагона цементом кинула. И Валентина Свечкина приняла, опасаясь, что если поведёт себя иначе, могут всплыть её истинные тогдашние намерения и молчаливая солидарность с ныне покойным ветераном неизвестно какой войны.