Мой отец - офицер. Глава 8

Глава 8. Чарджоу. Танковое училище


     Ритмичный стук вагонных колёс, проносившиеся мимо состава перелески, речки, мосты, маленькие деревеньки, большие посёлки, города прибавляли Александру уверенности, что он  всё дальше и окончательно уезжает из Читинской области. И хотелось думать, что навсегда прощается с солдатской службой, оставляя за составом, почти пять  жизни, отданные 64 стрелковому полку. И ему, как и многим, ехавшим в танковое училище, казалось, что стоит вырваться из Забайкалья, как появится для солдат харч, начнется сытая курсантская жизнь. Но сытой жизни, по-видимому, не предвиделось. Старший по вагону выдавал каждому по два больших сухаря на день. Когда состав останавливался на станциях, курсанты выскакивали из вагонов, пытаясь чем-нибудь поживиться на привокзальных базарчиках. И лишь только паровоз давал гудок и с грохотом сдергивал состав с места, они хватали миски с огурцами и картошкой и на ходу запрыгивали в свои теплушки. И еще долго крики с проклятиями неслись в открытые двери теплушек.
Поезд продолжал уносить их все дальше и дальше на запад от восточных рубежей страны. Проехали знакомой уже транссибирской магистралью, повернули на юг. И хотя выехали из Читинской области летней порой, но здесь становилось еще теплее и теплее. Паровоз весело бежал, насвистывал, обдавал сладковатым, угольным дымом. Случались долгие остановки, когда навстречу шли эшелоны с танками, пушками, теплушками, полными молодых кричащих парней. Эшелоны шли на фронт. Их пропускали, загоняя вагоны с курсантами в тупики.
В городе Орске на вокзале узнали страшную историю, приключившуюся в Оренбурге осенью 1943 года. В конце октября военный эшелон с курсантами снайперского училища из Чарджоу столкнулся с маневровым паровозом. Произошло крушение по вине стрелочника. Особенно много погибло людей в первых вагонах эшелона, а сами вагоны, по словам очевидцев, превратились в груду металлолома. Раздавленные парни просили застрелить их, потому что понимали, что не выживут. Местные жители рассказывали, что в общую могилу положили тела курсантов, завернув их в бумагу. А родственникам сообщили, что они погибли на фронте. Письма, которые нашли у курсантов, сожгли.
      Настроение ещё долго было подавленным от этих рассказов, и Александр, глядя на оренбургские степи в полуоткрытую дверь теплушки, думал: - «Гибель трудно разделить на геройскую и обыденную. Не их вина в том, что погибли они здесь, а не на фронте, куда ехали с желанием защитить Родину».
     Но поезд мчался всё дальше и дальше - по казахским степям. А это - выгоревшие равнины, жидкая желтая трава, голые склоны холмов, жара на остановках, глинобитные развалюхи, отсутствие деревьев, сушь, лишь кое-где встречаются редкие небольшие озера.
     Вот и станция «Аральское море». Море – стальная полоса на горизонте. Одинокие верблюды с седоками. Скоро под щедрым солнышком на крылечках маленьких железнодорожных вокзальчиков появились пестрохалатные тюбетейщики. Вызывали удивление и восторг их темно-коричневый загар и белозубые улыбки. Вслед эшелону неслись непонятные слова: «Ел болсун!», что означало в переводе с туркменского «В добрый путь!».
     Двадцать девятого июля 1944 года в два часа дня поезд остановился на станции Чарджоу. Всех выгрузили из вагонов на перрон. Построили в колонну по четыре, и повели через весь город в училище. Жара неимоверная. В тот день столбик термометра уперся в цифру сорок. Середина лета – самая жуткая жара.
После Забайкалья Чарджоу показался Александру живописным городишком. Повсюду росли какие-то неведомые деревья с экзотическими бугристыми плодами размером со здоровое яблоко. Город пересекали арыки, в которых журчала вода. Чарджоу в переводе с туркменского – «Четыре арыка». Но какие именно четыре арыка дали основание для появления этого названия, неизвестно.
Город Чарджоу раскинулся на берегах Аму-Дарьи. Хотя «раскинулся», сказано довольно красиво для вечно запыленного городишки, занявшего свое место под солнцем Туркмении на левом, плоском, берегу этой реки. Южнее от него, в 1944 году находился аул с кибитками вокруг кривых улиц, с обязательным восточным базаром. Глинобитные дома с плоскими крышами обнесены невысокими дувалами – заборами. Ближе к пустыне и по мере удаления на юг, дворы превращались в укрепления.
В городе вдоль улиц шли дома европейской постройки. Они еще встречались у железной дороги: полуказармы, будки путевых обходчиков.
Почти в центре города над плоскими крышами возвышалась персидская мечеть. Западнее – просторная базарная площадь.
На севере несколько улиц нового города, депо, питомник, рабочий поселок.
       Колонна курсантов, худых, заросших за время пути шла по городу под сочувствующие взгляды местных жителей. Но вот показались и ворота училища с жестяными красными звездами, которые гостеприимно распахнулись, пропуская будущих танкистов внутрь.
      Из-за высокого, побеленного известью дувала ничего не было видно. Только вершины незнакомых деревьев. Вдоль дувала небольшой плац с бюстом Верховного главнокомандующего. Александр сразу понял, что утренние поверки, строевые занятия будут происходить под пристальным взглядом Сталина.
      Когда прибывших курсантов построили, к ним вышел плотный, невысокого роста полковник, начальник училища Ажгибков В.В. Полковник проникновенно говорил о трудностях предстоящей учебы, о том, что все курсанты будут распределены по ротам, о том, что война заставляет начать учёбу без промедления, то есть, уже завтра.
      Так и было сделано. К вечеру закончилось распределение по ротам, курсантов расселили в казармы. В казарме ряды двухъярусных коек. Возле ротной вешалки стол с керосиновой лампой для дневального. «Похоже на солдатскую казарму в Забайкалье» - подумал Александр.
      И уже на следующий день начался интенсивный учебный процесс. Нового обмундирования не выдали, остались все курсанты в своем, обычном красноармейском: обувь – ботинки с обмотками, гимнастерки еще старого образца с петлицами. Зато петлицы заменили на новые: с эмблемой танка и буквами ХТУ – харьковское танковое училище. Училище готовило командиров танковых взводов. Два батальона на танки Т-34-85 и два батальона на танки Т-26.
       Питание было получше, чем в 64 стрелковом полку, но и здесь чувство голода мало притуплялось. Курсанты получали восемьсот граммов хлеба в день: по триста граммов на завтрак и обед и двести граммов на ужин. В норму входил сахар, масло, мясо. Но в таком скудном количестве, что питание не особо радовало курсантов.
       Учебные будни заполнили все дневное время курсантов. Занятия чередовались с короткими передышками, перекурами, построениями, подъемами и отбоями. Для Александра такой порядок службы был привычным, пять лет службы в Забайкалье приучили его к воинской дисциплине. Единственным сущим мучением была политическая подготовка. Заставляли писать конспекты, а он совершенно не имел склонности к писательской деятельности. Он честно признавался, что ему лучше отработать хозяйственный наряд, чем что-нибудь написать.
      А по Чарджоу раскаленным шаром, утопая в жаркой пыли, катилось лето. Август не принес какого либо спада жары. В тени было сорок. Небо было выжжено зноем добела. В дневные часы проводить занятия на улице было невозможно.
Обучение вождению на танке проводили ранним утром. В это время солнце поднималось над барханами, но еще не пекло, а грело. Из-за песчаной гряды раздавалось ровное гудение и лязг танков. Гул танкодрома не прекращался ни на минуту. Занятия по вождению проводились и ночью, в темноте, по пересеченной местности с преодолением рвов. На полигон выезжали для проведения боевых стрельб из танка. Стреляли с места и с хода.
      Александр запомнил надолго свой первый самостоятельный выезд на боевой машине. Танки вывели из военного городка, проехали через пыльный город на берег Аму-Дарьи. На пути к месту проведения занятий за рычагами танка Т-60 сидел инструктор. В поле он передал управление Александру. Его машина оказалась в конце колонны. Поле было неровным, сплошной песок. Сначала шел спуск к оврагу, по которому тянулось русло давно пересохшего ручья, а затем начинался подъем, хотя и пологий, но с неровностями – ямами, грудами камней. Александр сначала волновался, но, почувствовав, что машина ему повинуется, стал обретать уверенность. Вот и русло ручья позади; переключив передачу и прибавив оборотов, Александр повел танк на подъем. Тут-то и случилось непредвиденное. Правая гусеница попала в яму, танк накренился, и двигатель заглох. Инструктор помог Александру запустить двигатель танка. Инструктор, видя смущение Александра, с улыбкой успокоил его: - «Ничего, не расстраивайся. Поначалу частенько так бывает. Все образуется. Ведь трактор ты водил, и танк научишься. Ты парень, вижу, старательный».
И хотя обучение вождению и стрельбе стало главным, изучали и новые предметы: радиодело, инженерное дело, химподготовка.
      Но и здесь, вдали от фронта, случались случаи гибели курсантов. Особенно страдали от неимоверной жары русские парни, привыкшие к условиям жизни в России,. При вождении танков по пустыне, в них стояла такая сухая мертвящая жара, какая может быть только в тандыре, в туркменской каменной печке, когда в ней пекут хлеб.
      На одном из занятий, танк, сделав круг по танкодрому, пошел на заезд второго. И вдруг остановился, как вкопанный. Из башни выскочил инструктор и бросился к люку механика-водителя. Когда курсанты подбежали к танку, около него, на песке, лежал навзничь с закатившимися глазами, с белым, безжизненным лицом, закинув подбородок вверх, младший сержант Рыбников.  Однополчанин Александра, родом из Архангельской области. Они пытались водой из фляжек привести его в чувство, но теплая вода мало, чем помогала. Сердце молодого парня не выдержало туркменской жары.
      Проходили очередные занятия по вождению танка. Александр сидел на броне танка. Его обдавало жаром от раскалившегося железа машины, резко бил в нос запах горячего масла и солярки. Дрожащие гусеницы танка укладывают под себя горячий песок пустыни. Поднимающаяся пыль от впереди идущего танка, забивает нос, уши. Чтобы сэкономить горючее и время, один из курсантов садился на броню танка, второй на место механика-водителя и под чутким взглядом инструктора на максимальной скорости вел машину до указанного места. Затем менялись местами, и уже тот, кто только что был механиком-водителем, перебирался на броню. Сегодня Александру выпало начинать занятия в роли танкового десанта.
     Около указателя танк лихо развернулся, но Александр был уже готов к этому маневру и цепко держался за башню. Танк остановился, Александр, оттолкнувшись от башни, спрыгнул на горячий песок. Снял очки, шлем, стряхнул пыль, вытер стекла. Открылся люк механика-водителя и из него буквально вывалился курсант Муромский. Поднялся на ноги и подошел к Александру. «Ну, сегодня и пекло. Думал, что заживо поджарюсь в нашем тандыре на гусеничном ходу». «Я сам руки обжег о башню. Так что ты крепче ноги поставь, и держись, прокачу с ветерком!» - пошутил Александр.
     Танк вздрогнул и двинулся вперед. Александр переключил на вторую передачу, потом на третью. Он чувствовал, как по спине бегут ручейки пота, стекла очков затуманились. «Лебедев, давай на четвертую!» - услышал он в шлемофоне голос инструктора. «А Муромский удержится на броне?» - прокричал Александр инструктору. «Давай, Лебедев, жми. Ветерком обдует и прохладней будет твоему Муромскому!», - приказал инструктор.
      Что произошло на броне танка с курсантом Муромским – непонятно. То ли пыль и жара, соединившись вместе, забили ему очки, и когда он попытался прочистить их одной рукой, то вторая соскользнула со скобы на резком повороте. То ли какая другая причина, но Муромский, весёлый москвич, балагур, бывший фронтовик-пехотинец, сорвался с брони танка. Он упал на гусеницу, и его на полном ходу движения танка намотало на траки… Нелепая смерть Мишки Муромского, открытого и добродушного парня, долго не могла забыться Александру. Вспоминал он этот случай и через двадцать лет, уже, будучи подполковником военно-строительных войск. Война забирала жизни молодых танкистов не только на полях сражений.
      Запомнилась Александру на всю жизнь и ещё одна нелепая гибель курсанта в Чарджоу. Это было совершенно дикое происшествие, в самом начале учёбы курсантов в училище. Когда они, еще не наевшись после солдатской жизни, пробовали подхарчиться на огородах туркменских дехкан.
       Решили как-то ночью несколько курсантов сделать вылазку на бахчи. Туркмены выращивали дыни на песках Аму-Дарьи. Тем более что до этого несколько раз удачно получалось по ночам подкормиться в садах и огородах чарджоуских жителей. Но обитатели окрестных аулов, обнаружив утечку овощей и фруктов с огородов, из садов, и с прибрежной бахчи, поднялись на оборону своего добра. Но голод заставлял пренебрегать курсантов опасностями, которые подстерегали их за каждым дувалом. Так было и в этот раз.
      Курсанты потихоньку вышли из казармы и направились под покровом ночи на бахчу, находившуюся недалеко от училища. Когда они, собрав дыни, уже направились в казарму, на них напали туркмены, караулившие бахчу. Курсанты бежали, что есть сил, спотыкаясь через дыни, падая. Туркмены не отставали, размахивая кольями, кетменями, топорами. В самый неподходящий момент один из курсантов, наступил на дыню, поскользнулся и упал.
Утром парня нашли мертвым, с пробитой головой, около ворот училища, с дыней, торчащей из-под гимнастерки. Набеги на сады и огороды прекратились раз и навсегда.
       Часто вспоминал Александр родную Ветлугу, глядя на Аму-Дарью, протекавшую у самого города. Река как будто разметала пустыню своим бешеным течением… Вроде такие же берега, такая же вода, но река здесь – чужая. Это другой мир, другой язык. Река держит в постоянном напряжении город. В паводок звереет Аму-Дарья. Наливается желтой мутью. Своими глазами видел Александр весной 1945 года, как река всей силой хлестала потоками воды берег. И подмытый берег обрушился, погребая жилища, виноградники. А однажды их подняли ночью по тревоге, и курсанты вместе с горожанами встали против сумасшедшей реки. Вместе с ними удерживали натиск воды курсанты Орловского пехотного училища и школы снайперов. Целые сутки около восьми тысяч человек держали бушующую Дарью и вынуждены были за это время отойти на пятьсот метров вглубь города. Казалось река сметет все на своем пути, но вдруг она остановилась перед крохотной дамбочкой, и ушла в другую сторону. Восемь тысяч отправились отсыпаться, чертыхая своенравную Аму-Дарью.
      Война заканчивалась. По городу маршировали колонны немецких солдат. За предыдущие лето и осень пленные построили серый дворец культуры, в стиле Третьего Рейха. С поднимавшейся к нему парадной лестницей, с мощными колоннами перед входом.
      На этой лестнице собирались старые туркмены в белых халатах и по целым дням просиживали, проводя время в разговорах. Постоянно жевали какую-то зеленую дрянь под непонятным названием «насвай». Это что-то вроде наркотика или тонизатора, который они клали под язык. Глотать нельзя, во избежание отравления. У жующих туркменов изо рта постоянно тянулась слюна, глаза были с расширенными зрачками, взгляд отсутствующий. Курсанты даже и не пытались пробовать этой экзотики, узнав, что в состав жвачки входит куриный помет.
     День Победы 9 мая 1945 года был встречен курсантами с ликованием и радостью, ведь среди них было много бывших фронтовиков. Газета «Красная звезда» в четверг 10 мая 1945 года вышла с портретами глав государств антигитлеровской коалиции – Сталина, Черчиля и Рузвельта. Здесь помещалось обращение И.В. Сталина к народу. Курсанты с волнением читали слова любимого вождя. «Отныне над Европой будет развиваться великое знамя свободы народов и мира между народами. Товарищи! Великая Отечественная война закончилась нашей полной победой. Период войны в Европе закончился. Начался период мирного развития. С победой вас, мои дорогие соотечественники и соотечественницы. Вечная слава героям, павшим в боях с врагом и отдавшим свою жизнь за свободу и счастье нашего народа». В этот день были отменены все занятия. Курсантам выдали по сто граммов водки. Все мечтали о скором окончании училища и встрече с родными, с которыми не виделись по пять-шесть лет.
      Но учеба продолжалась своим чередом. О демобилизации было приказано забыть. «Впереди вас ждет офицерская служба. По окончании училища все будут направлены в танковые части командирами взводов», - сказал, как отрезал, полковник Ажгибков.
      Подошло время экзаменов. И хотя все время они обучались на танках Т-60, но завершающие занятия проводились на танках Т-34-85. На них же сдавали экзамены.
     На всех должностях танкистов побывали курсанты. Руководили действиями танкового экипажа, как командиры танка. Наводили орудие и вели огонь из танковой пушки, исполняя обязанности наводчика орудия. Обеспечивали постоянную готовность танка к выполнению боевой задачи, как механики- водители. Изучили устройство двигателя, вспомогательных механизмов, гидросистемы танка.
     Танк Т-34 во время Великой Отечественной войны был основной боевой единицей бронетанковых войск Красной Армии. Это был лучший средний танк войны. Александр гордился тем, что ему доведется служить на таких мощных машинах. Учеба закончена. Заканчивали учебу курсанты военных училищ по трем разрядам. Первый: лейтенанты в гвардию; второй: лейтенанты в войска и третий – младшие лейтенанты. Но война закончилась, и почти все курсанты ХТУ были выпущены младшими лейтенантами. Экипировались офицеры кирзовыми сапогами, шинелью, гимнастеркой, галифе, пилоткой. Кроме этого выдавалось две пары нательного белья, две пары портянок, полотенце, котелок, вещмешок.
      И снова переезд почти через всю страну. На запад. Младший лейтенант Александр Лебедев получил направление на дальнейшее прохождение службы командиром танкового взвода 202 танкового полка 19 танковой дивизии Южной группы войск. Колеса поезда отстукивали свою мелодию и несли его по бескрайним, израненным войною просторам Родины в далёкую и неизвестную страну - Румынию.