Сотворение мира. Из книги Рисую Бога золотым

                Назойливый и тяжкий скинув груз,
                Благой мой Боже, и, простясь со светом,
                К тебе без сил, в челне нестойком этом,
                Из страшных бурь в родную тишь вернусь.
                (Микеланджело Буонаротти)
Ночью Еве приснился Бог.
Нет, наверное, все-таки не приснился.
Он пришел в ее мир, тот, который был за второй дверью, на берегу моря, тот, в котором не было времени.
Ева увидела его, сидящего на камне в простом одеянии странника. Бог чертил что-то на песке концом крючковатой палки. Его голова была опущена, так что лица почти не было видно. Морской ветер шевелил поседевшие волнистые волосы, перехваченные металлическим ободком. Волны прибоя с шипением набегали на белый песок под его ногами, обутыми в простые сандалии. Чайки с криками проносились над ним.
Но Бог ни на что не обращал внимания.
Сидя на черном камне на границе прибоя, он чертил что-то на песке концом крючковатой палки.
Ева смотрела на Бога, и вся прежняя злость на него, все наболевшее, все накипевшие обиды отступили. Она просто смотрела на него и думала:
– Ты так далек и недоступен. Если бы я могла понять тебя! Если бы я могла понять тебя, то полюбила бы. Но, чтобы понять тебя, твои замыслы, нужно, по меньшей мере, быть Богом. А я не Бог. Помоги же мне полюбить тебя.
Он медленно поднял голову и остановил на ней свой взгляд – глаза в глаза. И в тот же миг Ева исчезла, растворилась в них.
На мгновение, только на крошечное мгновение, она СТАЛА ИМ, СТАЛА БОГОМ.
На самую малую из возможных долей времени Ева почувствовала на себе прохладу небеленой простой одежды странника, легкий морской ветер, колышущий длинные волнистые седоватые волосы, веревочные сандалии на босых ногах, шершавость крючковатой палки и податливость белого прибрежного песка, на котором возникало слово, почти мгновенно исчезающее под жадными волнами прилива.
Слово, которое БОГ снова и снова выводил на песке.
Слово, которое она сама сейчас снова и снова выводила на песке.
Она выводила это слово на всех языках мира и понимала его, и узнавала его и удивлялась, как она раньше не понимала БОГА, не понимала СЕБЯ.
Все так просто, если только прочесть это слово, которое БОГ снова и снова выводит на песке,  которое она снова и снова выводит на песке.
Ей захотелось произнести его на всех языках мира, оно рвалось из ее души, из ее сердца. Ей захотелось произнести это слово, чтобы услышать, как оно звучит на всех языках мира.
 Ева приоткрыла губы, чтобы произнести это слово, и оказалась в самом НАЧАЛЕ, в том моменте, когда ничего еще не существовало, а существовало только НИЧТО.
Когда существовало только НИЧТО, еще свернутое за ненадобностью в бесконечно малую, неосязаемую, невесомую точку, НИЧТО, ждущее ее повеления стать ЧЕМ-ТО, ждущее ее СЛОВА.
И была лишь она, которая открыла глаза и ощутила пространство, как собственное тело. Она ощутила себя маленькой, как самая мельчайшая из несуществующих пока частиц и одновременно огромной, как будущая бесконечность.
НИЧТО, ждущее ее слова, затихло, как затихают птицы перед рассветом.
НИЧТО затихло, ловя слово, готовое вылететь из ее уст. Какое это будет слово? От этого зависело, какой будет возникающая вселенная, возникающая жизнь.
Ева разомкнула губы, и слово полетело в пространство, озаряя то, чего еще не было, но что готово уже было стать чем-то, озаряя и оживляя его, словно поднимающееся над горизонтом солнце.
Она хотела произнести слово БОГ, произнести свое имя, назвать своим именем то, что будет сейчас сотворено. Назвать будущее именем БОГА.
Но, имя Бога - ЛЮБОВЬ. И это слово, слово любовь,  слетело с ее губ, потому что никакого другого слова и не нужно, чтобы создать этот мир. Ничего, кроме любви не нужно, чтобы создать вселенную.
- Любовь,– произнесло ее сердце.
- Любовь, – произнесли ее губы.
И это слово, сверкая и переливаясь всеми цветами радуги, расширяясь  и увеличиваясь безмерно, полетело в ждущее НИЧТО.
Это слово летело, будя НИЧТО, которое оживало под теплом и светом волшебного слова и становилось ЧЕМ-ТО, становилось вселенной.
Это было то, что ученые потом назовут БОЛЬШИМ ВЗРЫВОМ. Только на самом деле, ЭТО нужно было бы назвать не БОЛЬШИМ ВЗРЫВОМ, а БОЛЬШИМ ПРОБУЖДЕНИЕМ или еще лучше БОЛЬШИМ ЦВЕТЕНИЕМ.
Та маленькая точка, та свернутая бесконечность, из которой все потом произошло, сначала набухала под дыханием БОГА, под дыханием Евы, словно почка диковинного растения.
Она набухала, а потом начала раскрываться, разворачиваться спиралью в необычайно красивый цветок под музыку слова ЛЮБОВЬ, звучащего на всех языках мира, которые появятся позже.
Спираль разворачивалась, все новые цветы возникали в пустом пространстве, и каждый из распускающихся цветов отделялся от материнской ветки-спирали и плыл в бесконечность, образуя соцветие звезд и солнц, соцветие галактик.
И каждая галактика раскрывалась, образуя соцветие планет, на которых появлялись моря и земли, растения и животные.
За ту долю мгновения, пока слово ЛЮБОВЬ летело над возникающей вселенной, в новых мирах прошли тысячелетия, возникали и гасли звезды, возникали и гибли цивилизации.
А слово ЛЮБОВЬ все летело над бесконечностью, оживляя ее, создавая время и пространство. Оно летело над бесконечностью безмерно долго – всего только ничтожную долю самого короткого мгновения, пока БОГ или Ева произносили слово ЛЮБОВЬ…
Это бездонное мгновение еще длилось, а Ева уже вернулась на свое место на берегу моря, туда, где на черном камне, на линии прибоя сидел Бог в простой одежде странника и чертил что-то на песке крючковатой палкой, а волны смывали написанное, и он снова чертил.               
БОГ встал с черного камня, собираясь уходить.
Он сделал первый шаг, и море, вздохнув, последовало за ним, сворачиваясь в синий свиток с каемкой белой пены.
Он сделал первый шаг, и сверкающий песок двинулся за ним, обнажая пустое пространство.
И даже небо полетело за ним, словно легкий шелковый платок, звеня нашитыми на него звездами.
Жирная чайка с только что пойманной рыбой в клюве не успела скрыться в исчезающем небе и застыла среди оголившегося пространства, словно прибитая гвоздями к черной доске.
Ева стояла и смотрела, как ее мир, тот, который за второй дверью, поспешил вслед за Богом, словно верный пес за хозяином.
Он заметил это, одним жестом остановил движение, и все вернулось на прежние места - море, и небо, и песок. И зашумело, запело, зашуршало, как прежде.    
БОГ уходил по кипящей полосе прибоя, опираясь на крючковатую палку.
Ева смотрела на него, уходящего, и не могла отвести глаз.
Он оглянулся и сказал  ей:
– Я так люблю тебя.
Он уходил, и морской ветерок развевал его седоватые волосы.
Он уходил, и теплые волны омывали его ноги, обутые в простые веревочные сандалии.
Он уходил, а Ева просто стояла и смотрела на него, уходящего, и не могла отвести глаз.
По щекам ее текли слезы, но она их не замечала, просто стояла и смотрела на него.
Он уходил, а Ева шептала ему вслед древние бессмертные слова, полные доверия и любви.
Слова, которые прежде были ей незнакомы, а сейчас сами слетали с губ:

                ОТЧЕ НАШ, СУЩИЙ НА НЕБЕСАХ. ДА СВЯТИТСЯ ИМЯ ТВОЕ …