Здрра-авствуйте!

   - Здрра-авствуйте! – раскатисто прозвучало откуда-то сбоку, и появился молодой упитанный человек в спортивной шапочке и довольно тёплой осенней куртке. Несмотря на дождливую и прохладную погоду начала лета такая тёплая куртка казалась не совсем ко времени среди яркой зелени июня и пестроты диких цветов. Парень несколько церемонно, но очень приветливо раскланялся с нами, преграждая путь по дорожке вокруг узкого длинного водоёма как раз там, где она раздваивалась. В этом месте одно её ответвление переходило в живописный деревянный мостик в самой узкой части пруда, другое продолжало огибать линию берега.
   Я не смогла определить возраст этого молодого человека – то ли ему восемнадцать, то ли лет на пять побольше, так как основательность его манер, тембр голоса и внутреннее спокойствие склоняли меня предположить, что он старше тех, кому тут предоставляли путёвки на отдых.
- Какой Вы приветливый! Здравствуйте, - я ответила и чуть покосилась на дочь. Та меланхолично ковыряла что-то носком кроссовка, терпеливо ожидая продолжения нашей прогулки.
- Как поживаете? – молодой человек явно хотел затеять беседу, но тут на выходе с мостика показалась невысокая женщина примерно моего возраста. Лукаво и быстро взглянув на меня и мою дочь, она, продолжила разговор сама:
- Не поддавайтесь, а то он вас обеих сейчас заговорит. Сегодня полнолуние, и у него к этому дню уже  скопилось мно-ого тем для обсуждения...
- Ну,...поговорить тоже полезно: ведь, гулять-то теперь будем примерно по одному маршруту, - с этими словами я обернулась к дочери, рассчитывая на её реакцию. Мне очень хотелось, чтобы и дочь вступила в разговор, но та всячески игнорировала мои попытки вовлечь её в беседу.
- Это да, но мы уже возвращаемся. Слышишь? – женщина повернулась к молодому человеку и, будучи на полголовы ниже, пристально поглядела ему в глаза. - Ты так быстро ушёл вперёд, что я чуть не потеряла тебя из виду, - с последними словами она ласково погрозила ему пальцем. Парень не спускал глаз с  моей дочери, которой надоело вертеть ногой вылезший корешок. Теперь, не желая участвовать в знакомстве, она в нетерпении от пустого разговора то выразительно смотрела в небо, то на выбранную нами дорожку.
- Мы пойдём, - начала я, - наверное, ещё не раз столкнёмся на прогулках.
- А сколько Вашей дочери? – мать (а я поняла, что это были мать и сын) молодого человека задала вопрос, но при этом она смотрела только на сына. Интуитивно мне стало понятно, что делает она так неспроста.
-  Шестнадцать.  А Вашему сыну? – спросила я тут же в ответ, так как мне действительно стало интересно, сколько же лет этому добродушному парню с довольно низким рокочущим голосом.
- Восемнадцать, это он выглядит так солидно, но на самом деле, - она не закончила, потому что молодой человек как-то досадливо крякнул, отвернулся и пошёл в противоположную нашему маршруту сторону. – Ой, извините, мне опять за ним не успеть...Постой, слышишь, дай хоть пару слов сказать!
 Парень остановился, отойдя метров на пятнадцать, и, не поворачиваясь, стал ждать.
- Сами  видите, что у него, хорошо хоть путёвку сюда дали...
- А что у него? – видя, что женщине обязательно надо поговорить, вежливо спросила я, догадываясь об ответе, но, впрочем, не очень уверенная в своих предположениях.
- Шизофрения, но он тихий.
- Он приветливый у Вас.
- О, да, поговорить – это второе любимое занятие.
- А первое?
- Поесть.
В это время по дорожке вдоль берега приближалась ещё одна женщина с двумя девочками лет тринадцати.
- Здрра-авствуйте! – услышали мы опять такое  же громкое и раскатистое  приветствие.
- Извините ещё раз, пойду-ка я побыстрее, как бы он их не удивил...слишком...- и женщина почти бегом устремилась к сыну.
     А мы свернули и пошли по мостику, и я оглянулась пару раз: было интересно, как теперь разовьются события. Там, как я видела, матери затеяли беседу, девочки стояли рядом и скучали, а молодой человек ушёл от всех вперёд метров на десять и теперь намеренно стоял спиной ко всем в ожидании окончания разговоров. Он стоял и перетаптывался, но не поворачивался, а обе матери о чём-то самозабвенно говорили. Я, было, совсем замедлила шаг, наблюдая за сюжетом, но тут моя дочь не выдержала и активно потянула меня вверх от пруда на узкое внутреннее шоссе, огибающее вдоль ограды всю территорию этой большой зоны отдыха. От него шли тоненькие гравийные дорожки, почти тропки, к двухэтажным деревянным  домикам-дачам, свободно и живописно расположенным в лесной зоне. Наш домик был недалеко от асфальтовой дороги, но лес был из старых стройных вековых сосен и иногда между заросших густыми  кустами орешника и каких-то ещё декоративных, высоко и аккуратно подстриженных. Поэтому везде сохранялось ощущение уединения и покоя. Всё это место, предназначенное для отдыха семей с детьми-инвалидами, было исключительно красивое и здоровое. И, в основном сюда давались путёвки для детей с поражениями центральной нервной системы.
  Дачи эти были раскиданы вокруг живописного большого пруда, в центре территории со стороны въездных ворот были столовая и клуб. Там для «ходячих» подростков устраивали вечера-дискотеки. Таких, самостоятельно «ходячих», было немного, зато в клуб через тайные щели в высоком глухом заборе на эти дискотеки просачивалась  молодёжь с пригородных дач и небольшого посёлка. Несмотря на строгое расписание сна-бодрствования отдыхающих, музыка почти всё время гремела до 11 часов ночи. От шума немного спасал лес, тем не менее, шум серьёзно мешал засыпать, и многие родители  шли жаловаться администрации. Тогда звуки в клубе приглушали, но ненадолго - через некоторое время музыка опять включалась на полную громкость, так местные аборигены «брали своё». Полностью  администрации не удавалось «навести порядок», хотя иногда казалось, что ей просто не хочется связываться с подвыпившими подростками. А может быть, существовали и какие-то другие причины.
  Каждый понедельник на дверях клуба с утра вывешивали новое расписание вечерних «мероприятий». Обычно к шести-семи часам вечера родители привозили в инвалидных колясках своих детей, чтобы посмотреть какие-то выступления приглашённых артистов, но, главное - дать больным подросткам пообщаться друг с другом. В это время  проникающие извне на территорию отдыха ребята заняты были только собой и вообще не обращали внимания на сверстников-инвалидов. Они ждали, иногда очень нетерпеливо, когда их всех, наконец, увезут или уведут  спать до девяти вечера, чтобы можно было включить музыку «по-взрослому»...

     Моя дочь предпочитала гулять подальше от всех. После начала заболевания эпилепсией она всё более замыкалась в себе и избегала любого общения с кем–либо, кроме нас, родных. Первые дни после размещения в выделенном нам домике мы, почти молча, шагали по периметру всей территории вдоль высокого глухого забора, выхаживая за день по 8-10 км. Чуть позже, осмотревшись и обследовав всю территорию, уже с утра, за завтраком придумывали себе разные маршруты и выбирали желаемый в зависимости от погоды. Иногда встречались такие «ходоки», как мы, но «разговорить» мою дочь не удавалось никому – она со стойким упрямством игнорировала всех, кроме меня. Надежда на её «социализацию» и хоть какое-то общение таяла, и мне оставалось радоваться лишь тому, что дочь всё время на воздухе. Однако впечатление на молодых людей она производила. Миловидность, пышные светлые волосы крупными локонами спускающиеся на плечи, изящное телосложение, почти прозрачные голубые глаза под чётко очерченными тонкими бровями, отрешённый взгляд и чуть блуждающая улыбка – всё это сразу  поражало всех встречных подростков. Но увы: видя меня всё время рядом, они очень быстро перестали засматриваться на неё, зато мальчики-инвалиды каждый раз встречали мою дочь с откровенным восторгом. Потом, позже и не раз они стремились к нашему домику, чтобы опять и опять её увидеть,… а матери бежали за ними и, решительно, взяв их за руку, уводили куда-нибудь подальше.
      Например, однажды, когда мы сидели за столиком перед домом и читали, раздался странный треск и шум, как будто сквозь кусты пробирался небольшой носорог. Потом «носорог» прорвался прямо к нашему столу перед крыльцом – им оказался упитанный и довольно высокий молодой человек с крупной головой на крепкой шее и странным взглядом, он резво подбежал к нам и встал, широко расставив ноги. И начал энергично взмахивать руками. Я даже не успела среагировать на него правильно и задать вопрос, как вдруг он громко и радостно замычал. Дочь продолжала читать свою античную энциклопедию,не подняв головы, хотя весь «носорожий» восторг, как было ясно, предназначался ей. Молодой человек, желая привлечь её внимание, начал топать и ещё громче мычать, а я лихорадочно соображала, что бы такое сказать. Но тут с другой стороны по дорожке быстро приблизилась полная седовласая женщина и, подскочив к парню, решительно  взяла его за руку.
- Вы не бойтесь, он смирный, он маленький, понимаете? Дочка Ваша очень понравилась, вот он и радуется, - она говорила это, не глядя в нашу сторону, а только ему в глаза, и ни на секунду  не отпускала его руку. Другой рукой она, приподнявшись на носки, попыталась пригладить на его макушке два непокорных вихра, вставших вопросом.
- Я просто не знала даже, что сказать - он так неожиданно прорвался сквозь кусты...
- Это он любит, он иногда представляет себя слоником… Пойдём, мой хороший, нам чай пить пора,… с конфеткой, - и женщина, так и не отпуская руки сына, повела его по дорожке обратно. Выше матери на голову, он послушно шёл за ней, как маленький двухлетний малыш, время от времени оглядываясь и немножко мыча. А моя дочь так и продолжала читать, лишь разок слегка и быстро глянув на всё случившееся.
  Так что я, честно говоря, совсем не была уверена, что дочь замечает впечатление, которое она производила на мальчиков. Но потом я поняла, что всё совсем не так.   
  Как-то раз  мы шли по одному из наших не самых любимых маршрутов  - через площадку мимо клуба. Было полшестого вечера, народу почти никого, оставалось пройти совсем немного, чтобы начать спуск по тропинке  к пруду...
- Здрра-вствуйте! – вдруг опять откуда-то сбоку сзади я услышала знакомое рокочущее приветствие. Просто удивительно, откуда взялся этот молодой человек, так как мы только что прошли это место, и никого даже близко не было. Он быстро обошёл нас, загородив нам путь. Матери его нигде не было видно. Выражение лица паренька говорило о том, что ему непременно надо с кем-то поделиться чем-то очень важным. И что нам он явно доверяет...
- Здравствуйте, – я приветливо кивнула и чуть толкнула локтём дочь, чтобы та поздоровалась. Та что-то рассеяно буркнула.
- Смотрите, что у меня есть! – он достал старый бумажник и раскрыл его. Там лежала потёртая десятка. – Меня сегодня завербовали, и я теперь очень важный человек! Это мой допуск, понимаете? – он смотрел то на меня, то на мою дочь, и было видно, насколько это всё серьёзно для него.
- Да…- осторожно начала я, и краем глаза посмотрела на дочь. Та, внимательно оглядывая парня с ног до головы, проявила явный интерес к сказанному.
- Я агент, настоящий агент, таких только в кино показывают, а я – вот,- для пущей убедительности он ткнул себя в грудь, - я - настоящий! – и, гордо расправив плечи, он смотрел теперь на нас строгим и почти снисходительным взглядом.
- А я принцесса, - вдруг выпалила дочь и спряталась за меня. Потом выдвинулась наполовину, крепко держась за мой локоть. Молодой человек замер с ошеломлённым видом. Я повернулась к дочери с желанием её пожурить, но она продолжила:
- Да-да, я принцесса, и я тут скрываюсь!
В её лице не было даже намёка на розыгрыш, отчего я совсем опешила.
- Я этого не знал, - парень так расстроился, что стал шумно дышать и неловко топтаться на месте, - я не знал, не знал, ...мне никто не сказал, что так быстро,-он не договорил, - но теперь я вас буду охранять, я уполномочен, и  Вы - моё первое задание!
- Да! - гордо распрямившись, без тени улыбки продолжала дочь, - мне очень  нужна защита! Я Вас назначаю!
Смотря по очереди на каждого, я боялась вымолвить слово, стараясь спрятать своё изумление.
- Я буду всегда сзади, я должен защитить Вас от всех опасностей, - он смотрел на мою дочь преданно и серьёзно. Та улыбнулась ему довольной и почти счастливой улыбкой:
- Всегда не получится. Мы скоро отсюда уедем.
- В Англию?
«Почему в Англию?» - мелькнуло у меня, но я по-прежнему не вмешивалась. Уже год, как после первых серьёзных приступов болезни дочь в лучшем случае соглашалась на односложные ответы родным или хорошо знакомым,  и тут вдруг такая своеобразная активность...
- Нет! Дальше! – настроена она была решительно.
Парень ахнул:
- Неужели в Америку? Но мне тогда надо будет получать другой доступ..., - он тяжело вздохнул, потом топнул ногой, - а я получу! Я буду надёжным агентом! –он решительно убрал бумажник в карман куртки.
- Вот ты где! – сзади послышался  крайне обеспокоенный голос его матери. Я обернулась и увидела, что женщина, спеша из-за всех сил,  несколько испуганно глядит не на него, а на нас.
- Не волнуйтесь, мы очень хорошо побеседовали, - мне хотелось её утешить, но я не знала, как. - И знаете, даже не  «мы» поговорили, а они, - я указала на наших детей. - И они даже договорились...
- Он её не испугал?
- Хм, скорее, она его удивила... и меня тоже.
- Ну, тогда, - она вздохнула с видимым облегчением, - мы пойдём, - и мать тронула сына за рукав, поворачивая его в сторону, откуда пришла сама. Он, ни слова не говоря ни ей, ни нам, развернулся и  послушно пошёл, не оглядываясь, по указанной дорожке.
Я краем глаза наблюдала за дочерью. Она казалась очень довольной и улыбалась, глядя куда-то в пространство. Улыбка была счастливой и невинной. Спросить о серьёзности её заявления мне не хватало мужества.
- Ты довольна?
- Да! Мам, он теперь знает, что я принцесса, и у него будет задание.
- А ты принцесса?
- Иногда... и вообще, да,- она хитро сощурилась на меня и быстро пошла вперёд. Мне оставалось только догонять её.
                ***
  Но через несколько дней я поняла, почему дочь заявила, что ей нужна защита. На одной из наших прогулок я обратила внимание на ещё одну пару - мать с сыном, которые, как и мы, старались выбирать наиболее уединённые места. Паренёк был непонятного возраста, высокий и очень стройный, в прямом чёрном пальто, что делало его ещё выше, с узким лицом, на котором острый длинный нос, глубоко посаженные глаза и неожиданно короткий подбородок вызвали у меня странное впечатление: чем-то он мне напомнил облик птицы-секретарь. Но ещё удивительнее было его передвижение. Его стопы почти полностью были вывернуты немыслимым образом пятками вперёд. И шёл он, опираясь на руку матери очень медленно, второй своей рукой размахивая в воздухе для удержания равновесия. Мать была невысокой, очень миловидной, и такая отчаянная сила чувствовалась в ней, что именно она сначала обращала на себя внимание своим полным погружением в процесс походки сына. Встречные старались очень незаметно и осторожно обойти их, чтобы никак не сбить их с ритма шагов. Первый раз, когда я увидела их на дорожке, по которой мы гуляли в тот день, я по пустяковому поводу отвела дочь чуть в сторону, пытаясь отвлечь её внимание небольшой клумбой с цветами перед  домиком. Дочь охотно поддалась на предложение опять полюбоваться цветами, и поверх кустов я видела, как они прошли мимо, и слышала слова женщины, повторяющей одно и тоже «правой-левой, правой-левой…».  Через некоторое время мы с ними случайно столкнулись так, что нам некуда было свернуть, и дочь  с ужасом, не отрываясь, смотрела на молодого человека.Его мать на нас не смотрела, и продолжала терпеливо проговаривать одну и ту же команду. Но молодой человек вдруг резко остановился и встал так, что обойти их обоих было довольно затруднительно, не выказав какого-нибудь приветливого  жеста. И тут паренёк  резко замычал, и на его крупных губах запузырились слюни. Мать, наконец, не понимая причин, подняла голову от дороги и посмотрела на нас. Потом на сына.  А сын, резко отведя свою руку в сторону и на что-то указывая, отчаянно пытался ей что-то сказать. Я, вежливо кивнув, взяла за руку дочь, показывая, что обойти их мы сможем сбоку по траве, хотя она была очень мокрой после последнего дождя. Однако мать паренька нас остановила:
- Он просит меня сорвать этот цветок и подарить Вашей дочке, - и с этими словами она сорвала какой-то беленький невзрачный цветок и протянула моей дочери.
Та с испугом спряталась за меня. Я взяла цветок сама.
- Простите, она у меня немного пугливая, - смешавшись, я не сообразила, как правильнее извиниться перед ней за поведение дочери, потому, поглядев на паренька, просто улыбнулась ему. После чего обернулась к дочери, подняла её руку  и вложила  в неё цветок. Дочь опустила голову.
- Не надо, если она не хочет, не надо, - спокойно сказала женщина. – Я понимаю, что это видеть непросто.
- Извините нас ещё раз. Мы сейчас пойдём, думаю, что мы встретимся ещё и поговорим, - и я, взяв за руку дочь, пошла с ней по траве. Дочь вырвала руку, обогнала меня и быстро-быстро пошла вперёд. А я слышала сзади голос  матери паренька, которая  что-то долго говорила своему сыну и после этого они стали удаляться.
  Вечером я, наконец, решилась на серьёзный разговор. Я пыталась объяснить ей, насколько одинок этот паренёк, насколько трудно ему жить среди людей, хотя он видит их мало и скорее всего только врачей, насколько нужно с уважением относиться как к беде этой семьи, так и к усилиям, которые они затрачивают, чтобы просто жить. Но мой ребёнок молчал, пряча глаза. Я даже представить не могла, что она там себе придумала...
    Несколько дней нам удавалось гулять, не встречая никого из новых знакомых и даже тех, кого дочь терпела, ожидая в сторонке, пока мы перекинемся новостями. Кроме того, мне казалось, что получив такую «защиту» от «настоящего агента», она успокоилась и даже начала улыбаться встречным, здороваясь в ответ. 
       И вдруг  мы опять встретились с этой женщиной и её сыном. Они сидели на лавочке в кустах на некотором расстоянии от пруда,-  я их не заметила, свернув на дорожку к лавочкам немного ниже,  у самой воды. В этот день выглянуло солнце, и, несмотря на прохладу, смотреть на спокойную воду, чуть жмурясь от лучей, было теперь особенно приятно. Очень хотелось где-нибудь посидеть. Все лавочки у воды были уже заняты, и оставалась лавочка лишь недалеко от той самой женщины с сыном. Туда никто не сел...
 Видя, что я направляюсь именно туда, дочь решительно воспротивилась.
- Ты нехорошо себя ведёшь, - сердито выговорила ей я, - мы проходили  с тобой очень долго, я просто устала, хочешь, сиди одна там, а я подсяду к ним, - но я всё-таки надеялась, что и дочь присядет  на эту длинную  лавочку со мной вместе. -  Нам до дома идти ещё минут двадцать, посидим хотя бы минут пять, - и с этими словами я решительно поднялась к лавочке под высокими кустами. Свободная же была маленькой и стояла на солнышке на виду у всех. Однако дочь не менее решительно направилась именно к ней.
- Здравствуйте, Вы замечательное место нашли, - начала я разговор, - я Вам не помешаю?
- Я рада Вам, садитесь, - отозвалась женщина, - а дочка Ваша убежала, - она с полуулыбкой понимающе на меня глянула. Сын её сидел так, что лавочка на солнце была ему очень хорошо видна, и, видя, на ней мою дочь, которая принципиально отвернулась от нас, насколько позволяла лавка, он начал улыбаться. Он поворачивал голову к матери, показывая ей, как он рад, а потом опять смотрел туда. Ничего не пытаясь говорить, он просто улыбался. Его густые чёрные брови почти срослись на переносице, лоб был маленьким, а волосы чёрные и жёсткие, свешивались на него модной косой чёлкой, глаза были очень живые и тоже пронзительно чёрные. Он совершенно не был похож на мать, о чём я непроизвольно и сказала.
-  Да, он в отца, но ...папа от нас ушёл, - с этими словами она повернулась ко мне, и тут вдруг я наконец поняла, что если говоривший не смотрит на него, то такой человечек не слышит и не определяет, о чём идет речь.- Он ушёл, как только увидел, какой ребёнок. Прямо в роддоме мне сказал, что мне надо либо оставить сына, либо он уйдёт. Я не смогла оставить.
Я промолчала в ответ, надеясь дальше услышать продолжение.
- Врачи предлагали мне оставить. Потому что он никогда не встанет, и вообще, там у него мозга нет, - она пальцем слегка дотронулась до своего лба.
- Но у него такие живые и совсем не детские глаза.
- Так ему 24 года уже. Восемь лет он лежал,...а потом вдруг стал крепнуть, я начала всякие массажи  с зарядками, в общем, он встал. С шестнадцати я стала учить его ходить... А мозг – так древний мозг у них развивается, видите, как он среагировал на Вашу дочь, такого раньше не было, только лобных долей у него как бы и нет...
- А что, отец вообще больше не появлялся?
- До его восьми лет – нет, а потом раз в месяц приезжал на час. Он сюда тоже должен приехать, и Виктор ждёт его каждый день.
Вдруг моя дочь встала и с решительным видом подошла к нам. Она не смотрела на меня и не смотрела на Виктора. Она смотрела на женщину.  При этом она вся сильно покраснела, и я почувствовала, что сейчас дочь скажет что-то очень резкое и неприятное...
- Вы не должны ко мне подходить! Я не буду с ним разговаривать! Я учусь в школе, я не хочу выходить замуж! Я никогда-никогда не буду хотеть этого! Я уеду, слышите, уеду отсюда! Мама, идём скорее, я тут больше гулять не буду!
- Замолчи, нельзя так… - от неожиданности её демарша я совсем растерялась и не знала, как исправить ситуацию, беспокоясь за состояние и женщины и её сына. Но Виктор вдруг сам, чуть качнувшись, встал и протянул моей дочери свою руку с тонкими длинными пальцами. То ли попрощаться хотел, то ли от радости, что она рядом. Слюни бурным потоком потекли по его подбородку.
- Не-ет! – дочь резко отвернулась и быстро пошла по дорожке, почему-то положив ладонь себе на темя.
- Не переживайте, - вдруг сказала женщина, достав платок и быстро утерев ему губы, - каждый из нас имеет свою карму, Вашей дочери ещё предстоит научиться быть терпимой, идите скорее за ней.
Я  посмотрела на них обоих. Виктор был грустным, но спокойным, а его мать мне улыбалась, мудро и доброжелательно.
- Простите меня, - и я со вздохом побежала за дочерью.

На следующий день мы собрались и уехали на пару дней в Москву. Надо было показаться врачу, получить положенное нам лекарство, и ...немного отвлечься. Ехать опять туда на отдых дочь отказывалась, но я уговорила её с обещанием сразу уходить на другие дорожки, если мы увидим Виктора с матерью. Действительно, как только мы видели их издалека, я сама показывала дочери, куда нам можно свернуть. Постепенно она успокоилась, но по-прежнему избегала общения и со всеми остальными. А «настоящего агента» мы больше так и не встретили...