Мой отец - офицер. Глава 9

Глава 9. Командир взвода


     Москву промчались, не останавливаясь. Но уже за Москвой состав сбавил скорость и ехал медленнее, часто останавливаясь на станциях, а порой и просто на разбитых войной полустанках. Без названий, без признаков присутствия людей. Мимо проплывали разрушенные, сожжённые деревни, и поселки. Всюду разорение. Деревни большей частью представляли собой стоявшие в ряд печные, обугленные трубы. Вдоль линии железнодорожного полотна, особенно в Белоруссии, деревья и кустарники были вырублены на пятьдесят, а порой и на сто метров по обе стороны полотна. Так немцы защищали от партизан железнодорожное полотно. Картина жуткого опустошения и страданий тянулась долго, все время, пока ехали по местам прошедших боёв.
Был конец июля, но навстречу ещё шли шумные составы с демобилизованными солдатами, офицерами. Фронтовые песни неслись из каждой теплушки, из каждого проносящегося вагона.
На поле танки грохотали,
Солдаты шли в последний бой,
А молодого командира
Несли с пробитой головой.
По танку вдарила болванка,
Прощай родимый экипаж.
Четыре трупа возле танка
Дополнят утренний пейзаж.
Машина пламенем объята,
Вот-вот рванет боекомплект.
А жить так хочется, ребята,
И вылезать уж мочи нет.
Нас извлекут из-под обломков,
Поднимут на руки каркас,
И залпы башенных орудий
В последний путь проводят нас.
И полетят тут телеграммы
Родных и близких известить,
Что сын ваш больше не вернется
И не приедет погостить.
В углу заплачет мать старушка,
Смахнет слезу старик отец,
И молодая не узнает,
Какой танкиста был конец.
И будет карточка пылиться
На полке пожелтевших книг.
В военной форме, при погонах,
И ей он больше не жених.

    Первый закон мирного времени был принят 23 июня 1945 года на XII сессии Верховного Совета СССР. Это был «Закон о демобилизации старших возрастов личного состава Действующей Армии». Прошёл почти месяц с момента утверждения закона, - и вот уже демобилизованные воины Красной Армии едут по домам, возвращаются к мирному труду.
     Прочитав на одном из вагонов надпись, сделанную мелом «Мы из Берлина!», Александр стал вглядываться в лица проезжавших солдат. Он подумал, что может быть, среди них возвращается домой и брат Иван. Отец писал, что Иван закончил войну в Германии. Тысячи лиц, сверкание боевых наград, как тут можно было распознать лицо родного брата? Составы расходились. Одни ехали домой, а другим предстояло служить в боевых, славных частях Красной Армии.
Но порой встречались составы, загруженные военной техникой. Зачехлённые артиллеристские орудия, реактивные миномёты «Катюша», танки. Александру и его попутчикам и в голову не могло прийти, что эту технику, экипажи танков и стрелковые части ждёт новая война. Составы неслись без остановок на Дальний восток., где уже развёртывались части Дальневосточного и забайкальского военных округов для нанесения последнего удара по японским войскам.
Александр успел кое-что узнать о 19-ом танковом отдельном корпусе, где ему предстояло начать свою офицерскую службу командиром танкового взвода. Девятнадцатый танковый корпус был сформирован в декабре 1942 года в Тульской области. Боевое крещение принял в знаменитых танковых сражениях под Прохоровкой на Курской дуге. За участие в боях за Крым, а особенно за освобождение Северной Таврии корпус был удостоен почетного наименования «Перекопский». Правда теперь он был переименован в танковую дивизию и дислоцировался в Румынии.
      Младший лейтенант Лебедев вместе с остальными выпускниками Харьковского танкового училища прибыл в Берлин. Здесь офицеры получили постоянное назначение в 202 танковый полк, приняли боевые машины у демобилизующихся фронтовиков.
      Чуть больше трёх месяцев назад танковая рота под командованием старшего лейтенанта Николая Зайцева штурмовала рейхстаг. Танкисты, которые по возрасту попали под первый мирный Закон о демобилизации, уехали домой. К оставшимся молодым фронтовикам пришло пополнение. Александр принял командование взводом. Немного ему пришлось пробыть в обезображенном войной Берлине. Но в памяти надолго сохранился воздух столицы поверженной Германии. Казалось, что за прошедшие три месяца мирной жизни город не проветрился от едкого запаха пыли, поднимавшейся от высящихся вокруг городских развалин. Насколько хватало глаз, сплошным пейзажем города были руины. Хотя ежедневно жители города и пленные солдаты вермахта под охраной советских солдат, занимались расчисткой берлинских улиц.
      Речные каналы, словно зловонные канавы, проходившие через израненное тело Берлина, были еще не очищены от военной техники, от битого кирпича. Смрадный запах исходил от плавающих в них трупов лошадей, собак.
Александр и его товарищ по училищу младший лейтенант Субботин с интересом осматривали город в свободные часы. Им объявили о сроке отправки с техникой в часть, и молодым офицерам за оставшиеся дни хотелось увидеть места недавних боев на улицах Берлина.
      «Саша, тебе не кажется, что кто-то чавкает в канале?», - спросил Алексей. Офицеры подошли самому парапету канала и заглянули вниз. То, что они увидели  в воде канала, скорее вызвало не интерес, а отвращение с рвотными позывами. Около плавающего в воде трупа лошади, словно огромные пиявки, извивались сомы. Они и издавали этот чавкающий, хлюпающий звук. Жуткая, неприятная картина послевоенного Берлина.
       Механики-водители танкового взвода младшего лейтенанта Лебедева, в основном неплохо владели мастерством вождения танка. Некоторые из них прошли многие километры по полям сражений Великой Отечественной войны. Сейчас нужно было с необыкновенной точностью провести машину из конца в конец по ленте стоящих платформ с тем, что бы установить танк с равномерным свесом гусениц и надежно закрепить тросами. В таком состоянии военная техника вместе с личным составом и будет отправлена в Румынию.
      Младший лейтенант Лебедев сел за рычаги первого танка. Да, и как он мог поступить иначе? Пять лет, потянув солдатскую лямку в Забайкалье, Лебедев хорошо знал, на что способен солдат в той или иной обстановке. И теперь он, молодой офицер, назначенный командовать взводом фронтовиков, должен был показать, на что способен во владении боевой техникой. Каждое слово и поступок офицера солдаты обдумывают и оценивают, им важно знать настроение своего командира, его способности. Солдата обмануть нельзя. Александр понимал, что путь к сердцу солдат своего взвода он найдет в правдивых поступках, в умении откровенно убеждать их. Напряжение среди взводных механиков-водителей спало лишь тогда, когда первая машина, которую вел Лебедев, остановилась на крайней платформе. Вздохнув с облегчением, он опустил потяжелевшие руки и вылез из танка на платформу. Вглядываясь в глаза солдат, Александр понял, что первый экзамен командира взвода он сдал. К вечеру погрузка эшелона была благополучно завершена. Эшелон пошел на юг, в Румынию.
       Мелькали станции, название которых никто не мог прочитать. Города Европы, только что освобожденные Красной Армией, начинали новую жизнь. Еще отчетливо видны были следы недавних боев и пожарищ. Черные проемы разрушенных зданий пристанционных поселков, свежие братские могилы советских солдат, обозначенные деревянными, окрашенными красной краской обелисками с островерхими пятиконечными звездами. Кое-где на крестьянских наделах работали местные жители. Все это мелькало перед глазами Александра, который сидел внутри машины на сидении механика-водителя с открытым люком. Разглядывая румынские поля, в основном, засеянные кукурузой, он вспоминал деревенскую улицу с дородными берёзами, льняное поле, своим голубым цветом, как будто отражающее небо, бревенчатый родительский дом, колодезного «журавля», грустно смотрящего в небо
      Румыния только в августе 1944 года повернула оружие против гитлеровской Германии, став союзником СССР. Поэтому война пощадила ее города и деревни. На полях зрела кукуруза, пшеница. Но бедность и неустроенность чувствовались во всем. Страна в подавляющем большинстве была аграрной, более половины населения проживало в сельской местности.
      В сельской же местности и был расквартирован 202 танковый полк 19 танковой дивизии. Офицеров расположили на квартирах в домах сельских жителей. Александра поселили вместе с командиром роты Николаем Зайцевым в просторном крестьянском доме. Пожилые крестьяне: муж с женой приветливо встретили русских офицеров. Им выделили просторную комнату с двумя узкими кроватями. Как только Николай снял шинель и на его груди загорелся орден Красной Звезды, он стал любимцем хозяйки. Ее сын еще не вернулся из армии, и румынская женщина всю свою материнскую заботу направила на русских офицеров.
Младший лейтенант Лебедев постепенно привыкал к офицерской службе. Время с подъема до отбоя Александр проводил с танкистами во взводе. Вождение, стрельбы, тактические занятия не прекращались с окончанием войны. Солдаты с пониманием относились к учениям. И фронтовики, и вновь призванная молодежь.
Через год службы в танковой дивизии, в августе сорок шестого Александр получил первый отпуск, отслужив ровно семь лет без отдыха. Дорога домой промелькнула так быстро, что он и не заметил, как поезд остановился в Москве. Дальше дорога пошла на город Горький. И вот уже станция Ветлужская.
Молодой офицер с чемоданом в руке вышел на перрон станции из прокуренного вагона. Огляделся, глубоко вдохнул, показавшийся таким вкусным родной ветлужский воздух, и поднялся по улице вверх к небольшому, станционному базарчику. Около него стояла старая, избитая полуторка. Шофер лежал под мотором и, ругаясь, стучал ключами. Только ноги в старых, таких же избитых сапогах, как и сама машина, торчали из-под неё.
    «Отец, куда собрался ехать?» - спросил Александр, слегка толкнув ногой подошву старого, со сбитой пяткой, кирзового сапога. Из-под мотора что-то послышалось в ответ, Александр не понял и еще раз повторил вопрос.
     Из-под машины вылез, на удивление, молодой парень, лет семнадцати от роду. «Какой я тебе отец?» - с грубоватой хрипотцой спросил он. «Так думаю - сапоги лет десять носятся, не может же молодой их столько топтать, вот и назвал тебя отцом. Что с машиной-то?» - участливо поинтересовался Александр. Взглянув на эмблемы танкиста, на медаль «За Победу над Германией», парнишка улыбнулся и ответил: «А что, танкист, помоги, тогда и поедем».
      Александр не стал себя упрашивать, поставил чемодан, снял с плеч вещевой мешок. Парнишка-шофёр открыл капот, Александр осмотрел мотор, определил неполадку, и, обернувшись к молодому шофёру, сказал – «Заводи». Мотор заработал уверенно, без перебоев. «Я, товарищ младший лейтенант, еду в Варнавино. Могу, конечно, подбросить, но только в кузове. Жду нашего начальника леспромхоза. Сказал, что бы к его приходу я машину починил. А вот он и сам идет».
     К машине подошел человек лет тридцати пяти. На его выцветшей гимнастерке с правой стороны планка золотистого цвета за тяжёлое ранение, а рядом - орден Отечественной войны. Левый рукав гимнастерки был заткнут за поясной ремень.
     «Откуда прибыл, младший лейтенант?» - громко спросил он. Александр сказал, что едет в отпуск в родную деревню Югары, что с тридцать девятого года не был в родных местах. «Ну, что ж, до Варнавина с нами, а там найдутся попутки, они часто на стеклозавод ездят. Война прибавила стекольщикам работы. Давай в кузов».
      Кто объяснит, почему так дорого то место, где родился, провел детство, юность? А может и объяснять не надо это исходящее из глубины сердца чувство, потому что словами не выразить его полноты? Александр с жадностью вдыхал воздух родных мест. Он даже не ощутил, как прошел час с небольшим в дороге. А дорога вела с горки на горку, машина то весело неслась вниз, то натружено гудя преодолевала подъем. Подушкинскую гору еле одолели. Полуторка из последних сил, визжала, а порой и рычала, и казалось, что она злится на крутой подъём. Из Ульяновского оврага влетели в Варнавин.
      Подъезжая к райцентру, он заметил, как справа блеснула река. Сердце еще сильнее забилось. Конечно, это была - Ветлуга.
     Через полтора часа Александр наконец-то дождался попутку до леспромхоза, который располагался в деревне Кресты. «А там пешком дойду до Югаров», - решил он. Около Крестов машина пошла по гати, и чуть не завязла в болотине. Кое-где покрытие гати из досок прогнило, а то и просто было выбито за долгие годы, проезжавшими по ней машинами. Испытал Александр такую тряску, что порой ему казалось, что машина вот-вот свалится в болото. Наконец, с грехом пополам, машина добралась до деревни Кресты. Александр распрощался с попутчиками, поблагодарил за доставку и пешком пошел в Югары. До родительского дома оставалось всего восемь километров….
Стоял теплый августовский вечер, и когда он вошел в родную деревню, то увидел, что внешне в ней почти ничего не изменилось за прошедшие семь лет. Разве что тесовые крыши кое-где зияли неровными дырами, да бревенчатые избы от времени потемнели еще больше. Подросли березы, стоящие вдоль деревенской улицы.
      Дарья загнала корову в хлев и вышла, чтобы затворить широко распахнутые ворота. На нее шел, улыбаясь во весь рот, красивый стройный офицер. На груди его сверкала медаль, за плечами висел армейский вещмешок, в руках офицер нёс небольшой чемодан. Дарья остолбенела, и какое-то мгновение не могла произнести ни слова.
     «Саня! Санечка! Сынок!» - только и вырвалось у нее из груди с придыханием.
      Александр бросился вперёд, обнял, поцеловал мать, сразу вдохнув до боли знакомый и родной запах молока, ржаного хлеба, свежего сена. Запах всего того, что вспоминалось ему в Забайкальских холодных и голодных снегах, в туркменской изнуряющей жаре, в дальней и чужой загранице.
     Мать от радости заплакала, непрерывно вытирая уголком платка повлажневшие от нахлынувшей радости глаза. Потом засуетилась, запричитала: «Отец, ты где? Николай, иди скорее во двор, посмотри, кто к нам приехал! Саша приехал!»
    Отец вышел из двери избы навстречу сыну. Постаревший, с окладистой, седой бородой, но с теми же хитрыми искорками в глазах. Отец и сын обнялись крепко, по-мужски, похлопывая друг друга руками по спине.
      Мать засуетилась, застучала чугунами в печи. Из погреба достала холодное, темное, непередаваемо пахнущее ржаным солодом, пиво. Поставила на стол. Принесла в чугунке, из которого шёл пар, вареную картошку, в миске соленые грибы. Нарезала широкими ломтями грубого ржаного хлеба.
Александр смотрел на руки своей матери. Крепкие, сильные руки женщины-крестьянки с узловатыми венами. Всю жизнь она, не покладая рук, трудилась. Пережила три войны, голод, и все время работала, работала, работала. Совестливо и честно. Александр, от нахлынувшей мысли, вдруг пронзительно испытал чувство вины перед ней. И возникло непреодолимое желание попросить прощение за то, что не знала мать в жизни ни отдыха, ни покоя.
Он встал, подошел к ней, обнял за плечи и поцеловал в висок. И еще раз почувствовал родной запах: от матери пахло хлебом, душистым сеном, и ещё чем-то неуловимо знакомым, и он понял чем - родительским домом.
      «Так он у нас не пьет пива-то, мать», - пошутил отец, лукаво посмотрел сыну в глаза, - «Или армия всему научила, Сано?».
      От того, что отец так назвал его, как всегда называл в той, еще довоенной жизни, Александр еще больше почувствовал вдруг нахлынувшую теплоту в груди. Теплоту от того, что он вернулся в родной, отчий дом.
      «Не армия, тятя, а скорее жизнь. Да и армия многому научила. Но больше, конечно, хорошему и правильному. А, главное, отец, - пониманию жизни», - ответил Александр. С не остывающим чувством теплоты, он сел к столу на старую, деревянную скамью, над которой висела в углу между стен, как и прежде, икона с образом Николая Святителя.
       Вечером, когда сумерки закрыли деревенский пейзаж за окном, пришли младшие Лебедевы - Михаил и Валентина. Уставшие, они не сразу узнали Александра. Умывшись, переоделись и подсели к старшему брату. Мать зажгла керосиновую лампу, висевшую над столом.
      Михаил вымахал ростом в отца, был широк в кости. Чувствовалась в нем лебедевская порода. Из-за бельма на левом глазу, он был комиссован, в армию не был призван. Валентина очень походила на мать. Такая же крупная, широкоплечая. Да и лицом напоминала Дарью в молодости. Михаил успел показать брату свою фотографию, которой он очень гордился. На фотографии он был в военной форме. Кто-то из односельчан нарядил Михаила в свою военную форму специально для фотографирования. Теперь небольшой снимок был вставлен в общую семейную рамку, висевшую на стене.
      Потом были расспросы и рассказы до самой полночи.
«Вот такие дела у нас в Югарах, сынок», - рассказывая о деревенской жизни, Николай постоянно повторял эту присказку.
      А рассказывал он о том, что больше половины мужиков из деревни не вернулось с полей сражений. Ведь крестьян больше всего призывали в пехоту, которая несла самые тяжелые потери. А те мужики, которые вернулись, по большей части инвалиды или больные. Половину тракторов, да почти всех лошадей взяли на войну. Приходилось пахать порой и на коровах.
Перед окончанием войны ходили слухи о роспуске колхозов. Очень на это надеялись крестьяне, тем более, что в войну прибавили земли в личные хозяйства. Но власть ответила на эти надежды новым «закручиванием гаек». И уже в 1946 году угодья, розданные в годы войны колхозникам в индивидуальное пользование, начали отбирать.
      А тут еще засуха и неурожай. Прокормить семью можно было только сторонним заработком, да подсобным хозяйством. Вот и пришлось Николаю на старости лет вспомнить свой кирпичный промысел. А шел ему в ту пору шестьдесят пятый год.
     Когда время перевалило за полночь, Дарья погнала всех спать, говорила, что будет еще время, да и керосин надо беречь, нынче он в большом дефиците.
Александр долго не мог уснуть. Вдыхая запах свежего сена, он думал о том, сколько пришлось пережить отцу с матерью за те годы, что он не был дома. Пришлось пережить всей стране тяжелое время, но будет ли оно легким после войны? Столько надо сделать: восстановить разрушенные города, дороги, мосты…
       В истории России не было легких времен. Наш народ все время строит светлое будущее, или потуже затягивает пояса, чтобы выбраться из обочины истории на ее широкую дорогу. Доколе терпеть многострадальному российскому мужику? Нет ответа.